Чтение на несколько минут

Космос есть доказательство того, что ничего законченного нет. Наш мозг не в состоянии постичь суть бесконечности и не хочет смириться с тем, что все имеет конец. А потому никто не знает, что ожидает нас.

1920

Вечерами — грозы… Однажды насчитал целых семь. Зеленые луга в желтом, как сера, свете, темно–синие деревья, лужи, словно дыры в лопающейся земле. Такое чувство, что у тебя контакт с электрическими разрядами. Молнии вселяют мужество, стягивают кожу лица. И приходит ясность. Я люблю грозы.

1920

Невозможно представить себе парк, не думая о лесе.

Парк — это покоренный лес. Нет принуждения — и он опять превращается в лес.

И тот и другой могут, впрочем, исчезнуть, они движутся к этому.

1955

Весна — пора грязи и родов. Надежда избавиться от ишиаса, клопов и национал–социализма.

Финляндия, 1941

Понятно, почему люди здесь так любят природу. Она разнообразна и величава. Реки и озера богаты рыбой, деревья в лесах стройны и горды, аромат ягод и березовой листвы пьянящ. Бесконечную зиму с трескучими морозами вдруг сменяет лето с южной жарой. И как зимой исчезает день, так летом исчезает ночь. Воздух тогда так густ и вкусен, что им одним можно насытиться. А какая музыка в безоблачном небе! Ветер дует почти беспрерывно и, трогая великое множество растений — травы, колосья, кусты, деревья, — рождает то нарастающую, то затихающую мелодию, которая уже почти не воспринимается слухом, хотя постоянно звучит вокруг.

Финляндия, 1940

Люблю поливать сад. Как все–таки политическое сознание влияет на все эти будничные занятия! Иначе откуда опасение, что какой–то кусочек лужайки можно пропустить; что вон тому растеньицу достанется меньше, чем положено, или вообще не достанется ни капли; что старое дерево можно просто обойти, ведь оно еще крепкое. В воде нуждается все живое, будь то чертополох или огурец. И на земле увидишь столько зеленого, если, конечно, начнешь поливать…

Америка, 1942

Как ни странно, в этом климате мне нечем дышать. Воздух начисто лишен запахов, одинаков утром и вечером, в доме и в саду. Времен года попросту нет. Где бы я ни жил до сих пор, по утрам я всегда высовывался из окна — и дышал, дышал… Здесь пришлось отказаться от этой привычки. Тут не вдохнешь ни дыма, ни запаха газа. Растения похожи на веточки, которые мы в детстве втыкали в песок; минут через десять листья вяли. Воду для полива того и гляди отключат — и что тогда? Порой, особенно когда еду на машине в Беверли–хиллс, начинаю различать детали ландшафта, которые, «в сущности», вполне привлекательны: плавные линии холмов, лимонные рощицы, кое–где калифорнийский дуб, даже иная заправочная станция выглядит, «в сущности», забавно. Но все это — будто за витринным стеклом, и на каждой цепочке холмов, на каждом лимонном деревце глаз невольно ищет маленький ценник. Такие ценники ищет он тут и на людях.

Америка, 1942