Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

Глава двадцатая

Увы, года за полтора до февральской революции мне пришлось почти те же соображения высказывать самому Керенскому, предрекая ему и его партии ближайший эффект их революционного рвения.

В то время я был уже вновь переизбранным председателем Совета Присяжных Поверенных, так как с 1907 года, (после временного остракизма из-за постановления о забастовке) я стал вновь пользоваться полным доверием и вниманием сословия.

Сами левые клали мне белые шары на выборах, так как во всех личных своих неблагополучиях прибегали ко мне, как к председателю Совета, за советом и защитой.

Но по части политических «убеждений» это не мешало нам расходиться явно и при случае, когда застрагивались сословные интересы, я не упускал случая вступать с ними в открытую борьбу.

В составе Совета в последние два года ярко окрашенный левый элемент был уже представлен довольно определенно.

Прошли прежние времена, когда Совет по своему составу был спаянным целым, благодаря долговременному пребыванию в нем все тех же членов. Общие собрания тогда бывали редко, созывались только очередные и посещались туго. Теперь, в виду часто возникавших разномыслий между отдельными Советскими группами, многие вопросы приходилось вносить на обсуждение общего собрания, созываемого ad hoc, по инициативе Совета, или по заявлению отдельных адвокатских групп.

Этим, обыкновенно, пользовались «левые», чтобы, вне сословных вопросов, вести политическую пропаганду в духе тогдашних настроений и партийных чаяний.

С самого начала войны, что-то в роде патриотического энтузиазма овладело сословием. Оно само себя обложило весьма значительными сборами и организовало прекрасный лазарет больше чем для сотни раненых и больных солдат. Лазаретом заведовала особая выборная комиссия и сословные дамы вносили своим трудом и заботами много гармонии и порядка в это доброе, прекрасно поставленное дело.

Раненых отлично лечили, кормили и вообще баловали всем чем могли, устраивая на Рождество елку, а в праздники летучие концерты и чтения.

Кроме этой повинности был еще особый сословный сбор для поддержки семей тех призванных на военную службу адвокатов, которые в том нуждались.

Наконец, стараниями покойного B. О. Люстиха было налажено и нечто более сложное и ответственное. При некоторой субсидии от Союза Городов, на сословные средства был организован летучий санитарный отряд «имени Петроградской адвокатуры», отправленный на фронт. Провожая его, после торжественного молебствия, с Варшавского вокзала, я, в качестве, председателя Совета, напутствуя его, обратился к П. Н. Переверзеву, который был поставлен во главе его, в качестве заведующего, с речью, в которой подчеркнул, что он призван функционировать в качестве «сердца сословия», которое должно биться в унисон с сердцами тех братьев наших, которые, не щадя жизни, бьются в тесных окопах во имя спасенья родины и всего цивилизованного мира от грубого натиска железного бесправия, желающего стереть с лица земли силой, то, что нам должно быть всего дороже — право.

Выбор Переверзева оказался весьма подходящим. Он очень удачно с большой инициативой справился со своей задачей и отряд наш пользовался популярностью на фронте, в чем я лично убедился, когда в декабре 1916 г. пробыл в нем рождественские каникулы.

Вопросы, возникавшие по организации и содержанию, как лазарета, так и отряда, часто бывали предметом общих собраний, в которых могли принимать участие и помощники присяжных поверенных, как участники сбора, на их содержание.

Керенский, поглощенный революционированием Государственной Думы и партийными делами вообще появлялся редко на сословных общих собраниях. Тем более таинственно-эффектным было его появление на том чрезвычайном общем собрании, на котором состоялось наше с ним единоборство.

Об атмосфере революционно-накаленной в то время еще ни было речи, она, пока что, еще только, с разных концов, старательно накаливалась.