Что глаза мои видели. Том 2. Революция и Россия

Глава двадцать девятая

От командира полка, который преимущественно обслуживался нашим отрядом и который был сейчас на передовой позиции, в то время, как другой тоже «наш полк» «отдыхал» т. е. находился в резерве, звонили в телефон и вызывали Переверзева, пока мы были в обходе.

Соединившись с ним Павел Николаевич, смеясь нам объявил: — Пеняют, что уже сегодня я не везу вас к ним. Завтра непременно ждут к обеду… И откуда только успели пронюхать, что вы уже здесь. Должно быть парковые по телефону сообщили. Я за вас обещал. Кстати и подарки подъедут для полка…

Подарки, действительно, вскоре подъехали, но оставалась еще целая задача с их перегрузкой и распределением по войсковым частям.

Пообедали мы всей компанией. Обед, подбодренный привезенными нами закусками и вином, вышел совсем праздничный.

Приехал к обеду и случайный гость: немолодой уже «прапорщик» артиллерии с своим фотографическим аппаратом. Он был большой любитель моментальных снимков и альбом, который он перед нами демонстрировал, доказывал, что в этой области он был большой мастер. Тут были и сцены окопной жизни, и обоза, и тыла и снимки рвущихся снарядов. Было налицо и все ближайшее начальство. Переверзев на своем лихом коне, в папахе и с шашкою у пояса, был великолепен.

Привез он с собою свой фотографический аппарат, так как решил непременно снять нас всей группой и настоял на этом.

Наш отряд вызывался к вечеру в ближайший полевой лазарет для эвакуации оправляющихся раненых, получивших ранения при последней ночной вылазке. Их предстояло переправить в тыл.

Когда наш фотограф узнал, что уже запрягают «санитарки» и нам седлают коней, так как мы намерены сопровождать отряд до лазарета, чтобы принять там раненых, он настоял на том, чтобы, «воссев на коней», мы были увековечены вместе с отрядом.

Уже через два дня он доставил нам снимки, которые оказались весьма удачными. Моя давняя, еще от юности, привычка к верховой езде не посрамила меня даже рядом с лихим наездником Переверзевым. Только милый мой «адъютант», несмотря на все старания, не выглядел в седле также уверенно, как на собственных ногах. Объяснял он это тем, что лошадь его «бесилась», т. е. не хотела стоять на месте и он должен был ее «крепко держать».

Проводив отряд до полевого лазарета, скрытого в лесу невдалеке от позиций, мы познакомились с доктором, который тревожно стал нас расспрашивать: не готовится ли в ночь новая «глубокая разведка» и не ожидаются ли свежие раненые, что так спешно приказано очистить лазарет?

Переверзев заметил ему, что это держится всегда в секрете и что кроме ближайшего начальства, решительно об этом никто ничего не знает.

Наши санитары ловко и вместе осторожно принялись за работу, что на этот раз им далось, легко, так как тяжело раненых не оказалось. Когда все раненые, кто лежа, кто сидя, были размещены по «санитаркам» и укрыты теплыми одеялами, поезд, под предводительством Григория Аркадьевича, ехавшего впереди верхом и студента-фельдшера, примостившегося где-то на облучке, двинулся в путь. До первого тылового лазарета предстояло проехать пятнадцать верст.

Мы с Павлом Николаевичем, пожелав ему счастливого пути, вернулись восвояси, так как на завтра с утра предстояло наладить все с отправкою подарков и своевременно быть у командира полка на позиции.

Отряд наш вернулся обратно только перед рассветом и неутомимый Григорий Аркадьевич доложил на утро Переверзеву, что переправка раненых совершилась вполне благополучно и что все они сданы «под расписку» заведующего тыловым лазаретом.