30

Уже второй раз выходили специальные выпуски газет, после того как 27 мая около двух часов ночи появились первые сообщения о страшной находке. В глаза Ингер Йоханне Вик бросились кричащие заголовки газет, разложенных в киоске при входе в супермаркет «Ай-си-эй» у стадиона Уллевол. Сейчас нелегко было найти место для парковки. В супермаркете и всегда-то было многолюдно, особенно по утрам в субботу, но сегодня здесь царил полный хаос. Казалось, люди не понимают, зачем они сюда явились, но дома им явно не сиделось. Они искали общества других таких же напуганных и рассерженных людей. Матери крепко держали детей за руку, самых маленьких везли в колясках. Отцы усаживали детей себе на плечи, чтобы те были в полной безопасности. Люди группировались и оживлённо обсуждали происходящее со знакомыми и незнакомыми. У всех в руках были газеты. Некоторые были в наушниках: они следили за последними новостями по радио, на часах было ровно двенадцать. Те, что слушали новости, напряжённо вглядывались вдаль и медленно повторяли для тех, кто был вокруг:

– Полиция по-прежнему не обнаружила никаких улик…

Все дружно вздохнули. Общий полный отчаяния стон пронёсся над стоянкой.

Ингер Йоханне протиснулась через толпу. Она приехала в магазин за покупками. Холодильник был пуст. Она плохо спала и разнервничалась, входя в торговый зал, – детская коляска блокировала автоматическую дверь. Список покупок упал на землю и прилип к подошве проходящего мимо мужчины.

– Простите, – сказала она и притянула к себе пустую тележку.

Бананы точно надо купить. Хлопья для завтрака и бананы. Молоко, хлеб и что-нибудь для бутербродов. Продукты для сегодняшнего незатейливого обеда, который она съест одна, и что-нибудь повкуснее для завтрашнего, ведь завтра Исак привезёт Кристиане. Тефтели. Но сначала бананы.

– Привет.

Она редко краснела, однако сейчас почувствовала, что её щёки порозовели. Перед ней с бананами в руке стоял Ингвар Стюбё. Да что он всё время улыбается, подумала она. Сегодня-то у него нет поводов для веселья!

– Вы так и не позвонили мне, – сказал он.

– Каким образом вам удалось узнать, где я?

– Я же полицейский. Мне потребовался всего час, чтобы выяснить это. У вас ведь ребёнок. Вам никогда не удастся уехать куда-нибудь, не оставив при этом массу следов.

Он положил бананы в её тележку:

– Вы собирались купить бананы?

– Ммм.

– Мне нужно поговорить с вами.

– А как вы вычислили, что я здесь?

– Должны же вы были поехать за покупками после поездки! Насколько мне известно, это ближайший магазин.

«Ты знаешь, куда я езжу за покупками, подумала она. Ты узнал это и пробыл тут, судя по всему, довольно долго. Или тебе жутко повезло. Здесь, наверное, тысяча человек. Мы могли разминуться. Ты знаешь, куда я езжу за покупками, и ты специально искал меня тут».

Она выбрала четыре апельсина из огромной кучи и положила их в пакет. Завязать его оказалось непросто.

– Позвольте, я помогу вам.

Ингвар Стюбё схватил пакет. У него были толстые, но ловкие пальцы.

– Вот. Мне действительно очень нужно поговорить с вами.

– Здесь?

Она скрестила на груди руки и попыталась придать лицу саркастическое выражение. Вот только как сделать это, если щёки у неё красные, как томаты, лежащие на прилавке?

– Нет. Мы могли бы… Может, вы поедете со мной в участок? Правда, это на другом конце города, так что если вы полагаете, что удобнее будет…

Он пожал плечами.

«Мы можем поехать ко мне домой. Господи, я вернусь домой с мужчиной! Кристине сейчас… В квартире будем только мы вдвоём. Нет. Так не пойдёт».

– Мы можем поехать ко мне, – тихо сказала она. – Я живу здесь рядом. Да вы ведь знаете.

– Дайте мне ваш список, так будет быстрее.

И он протянул руку.

– У меня нет списка, – выпалила она. – С чего вы взяли?

– Вы производите такое впечатление, – сказал он, опуская руку. – Человека, отправляющегося в магазин со списком. Я был в этом уверен.

– Значит, вы ошиблись, – ответила она и резко отвернулась.


– У вас здесь очень уютно.

Он стоял посреди комнаты. К счастью, она успела прибраться сразу после приезда. Ингер Йоханне неопределённо махнула рукой в сторону дивана. Сама она села в кресло. Только через несколько минут она заметила, что сидит на самом краешке. Осторожно, чтобы Ингвар Стюбё не заметил, она уселась поудобнее.

– Значит, никаких видимых причин смерти, – медленно проговорила она. – Сара просто умерла.

– Да. Маленькая царапина чуть выше уха. Такая ранка никак не может быть причиной смерти. И никаких других повреждений. Здоровый, хорошо развитый восьмилетний ребёнок. В этот раз он снова… я имею в виду убийца. Нам, конечно, неизвестно, мужчина это или женщина…

– Я думаю, вы можете говорить «он».

– Почему вы так считаете?

Она пожала плечами:

– Ну, во-первых, это проще, чем постоянно повторять «он или она». А кроме того, я уверена, что это «он». Не спрашивайте, почему. Я не могу объяснить свою точку зрения. Может быть, это всего лишь предрассудок. Мне очень сложно представить себе женщину, способную обращаться с детьми подобным образом.

– А кто, по-вашему, может обращаться с детьми таким образом?

– Что вы хотели сказать?

– Я спросил…

– Да нет, я перебила вас. Вы сказали, что и в этот раз он…

– Ах, да. Он давал ребёнку транквилизатор. В моче снова обнаружен диазепам. Весьма незначительное количество.

– Зачем давать ребёнку успокоительное?

– Наверное, чтобы успокоить его. Может быть, ему нужно было… Может быть, он содержит их в таком месте, где они должны вести себя тихо. Он хочет, чтобы они спали.

– Если цель состоит в том, чтобы усыпить их, не проще ли дать им снотворное?

– Да. Но он может не иметь доступа к подобным средствам. Вероятно, у него есть только… валиум.

– А у кого есть доступ к валиуму?

– О Господи… – Он передёрнул плечами, пытаясь преодолеть зевоту, и резко мотнул головой. – У огромного числа людей, – ответил он и вздохнул. – Во-первых, у всех, кому это средство прописал врач. В данном случае речь идёт о тысячах, если не о десятках тысяч. Кроме того, у нас есть аптекари, врачи, медсёстры… Да кто угодно! Знаете ли вы, что больше шестидесяти процентов людей, находясь в гостях, обшаривают шкафчики в ванной комнате? Проще всего стащить две-три пилюли. Если нам когда-нибудь и удастся взять этого парня, это случится совсем не потому, что упаковка валиума послужит против него уликой.

– «Если нам когда-нибудь…», – повторила Ингер Йоханне. – Звучит весьма пессимистично.

Ингвар Стюбё взял в руку игрушечный автомобиль. Машинка ездила взад-вперёд по его ладони, фары слабо светились, когда колёса начинали вращаться.

– Ей нравятся только красные автомобили, – сказала Ингер Йоханне. – Кристиане не интересуют куклы или поезда. Только автомобили. Красные. Пожарные машины, лондонские автобусы. Мы не знаем почему.

– Что с ней не так?

Он осторожно поставил игрушку на журнальный столик. Резиновая шина с одного колеса оторвалась, и маленький диск царапал стеклянную поверхность.

– Мы не знаем.

– Она замечательная. Очень милая.

Он говорит с такой убеждённостью! Но ведь он видел её всего один раз.

– И по-прежнему у вас нет никаких улик… Он же должен был зайти в тот подъезд на Уртегата или попросить кого-нибудь… Вы нашли свидетелей?

– Автомобиль для перевозки грузов!

Ингвар указательным пальцем машинально покатал машинку по столу. На стеклянной поверхности остались тонкие полоски.

– Это настолько… дерзко, – сказал Ингвар удрученно. – Он понимал, что ему самому не удастся вернуть труп матери. Мы везде расставили своих людей. В общем, промахнулись. У семи нянек дитя без глазу. После убийства Сары полицейский департамент Осло сразу подключился к делу, а отношения между криминальной полицией и… Нам следовало действовать гораздо более предусмотрительно. Устроить засаду. По крайней мере, попытаться. Но он всё предвидел и использовал… курьера! На Уртегата никто ничего не видел. Пакет с телом Сары, наверное, оставили там посреди бела дня. Старый трюк…

– Да, легче всего спрятаться там, где полно людей, – продолжила Ингер Йоханне. – Остроумно. Однако всё это странно, пакет ведь должен быть…

Она помедлила, а потом добавила тихо:

– …очень большим.

– Да. Он должен быть достаточно большим, чтобы вместить восьмилетнего ребёнка.

Ингер Йоханне не узнавала саму себя. Она всегда была вполне предсказуемым человеком. Исак, к примеру, считал, что она до крайности скучна. После того как Кристиане стало лучше и жизнь вошла в обычный ритм, он начал жаловаться. Ингер Йоханне не хватало импульсивности. Лине и другие её приятельницы в чём-то соглашались с ним. Не то чтобы они говорили ей это прямо, нет, напротив. Они хвалили её. Она такая вежливая, такая способная и ответственная. Люди всегда могут положиться на Ингер Йоханне. Иными словами, скучная личность.

Но она и должна быть предсказуемой. Она несет ответственность за ребёнка, который никогда по-настоящему не повзрослеет.

А сейчас Ингер Йоханне не узнавала саму себя.

Ситуация совершенно абсурдная!

Она пригласила домой едва знакомого мужчину, и он сообщает ей детали полицейского расследования, которое не имеет к ней никакого отношения. Он нарушает служебную тайну. Ей следует предупредить его. Вежливо попрощаться. Она всё решила ещё в Америке, когда порвала ту записку на множество кусочков и спустила их в унитаз.

– Строго говоря, вам не следует всё это мне рассказывать.

Ингвар Стюбё глубоко вздохнул. Он как будто уменьшился в размерах. Или просто откинулся на спинку дивана?

– Строго говоря, не следует. Пока мы официально не сотрудничаем. А мне кажется, что вы не хотите этого.

Он попытался выдавить ироническую улыбку, но потом сдался и продолжил:

– Это дело – просто ад кромешный.

И он снова с усилием вздохнул.

– Моя жена и единственная дочь погибли чуть больше двух лет назад, – быстро проговорил он. – Вы вряд ли знаете об этом.

– Да. Сожалею.

Ей совсем не хотелось этого слышать.

– Нелепое происшествие. Моя дочь… Её звали Трине, ей было двадцать три. Амунд тогда ещё только родился. Амунд, мой внук. Она должна была… Вам неприятно? Да, вам неприятно.

Внезапно он выпрямился, расправил плечи, и его твидовый пиджак обрёл прежнюю форму. Инспектор улыбнулся:

– У вас есть дела поважнее.

Но не двинулся с места. Синица села на кормушку, стоящую на террасе.

– Нет, продолжайте, – ответила Ингер Йоханне, и его взгляд засветился благодарностью.

Словно почувствовав облегчение, он снова уселся поудобнее.

– Мою жену всегда раздражали забитые водосточные желоба, – продолжил он. – Я обещал, что прочищу. Всё время обещал. Но никогда даже не пытался. Однажды к нам заехала дочка, она предложила помочь. Жена держала лестницу. Трине, видимо, потеряла равновесие. Она упала, оторвав часть жёлоба. Он обрушился на неё и… проткнул. А мою жену придавила лестница, поверх которой упала дочь. Одна из перекладин пришлась прямо на лицо. Кости черепа были вдавлены в мозг. Когда я вернулся домой пару часов спустя, они так и лежали. Мёртвые. А Амунд продолжал спокойно спать.

Ингер Йоханне слышала своё дыхание, частое и неглубокое. Она постаралась взять себя в руки.

– Тогда я был начальником отдела, – спокойно продолжал он. – Если честно, я метил на должность начальника криминальной полиции. Но после этого… Я попросил, чтобы меня снова назначили инспектором. Хочу всегда оставаться на этой должности. Если, конечно, буду ей соответствовать. Однако нынешнее дело заставляет меня в этом усомниться. Вот так.

Он вопросительно взглянул на Ингер Йоханне. Его улыбка на этот раз была почти застенчивой, словно он сделал что-то неправильно и не знал, как попросить прощения. Он попытался, даже открыл было рот, но промолчал и уставился на свои сцепленные руки.

– Вот так, – повторил он, крутя большими пальцами. – Я подумал об отступлении.

Он по-прежнему сидел не шевелясь и уходить, похоже, не собирался.

«В моей жизни нет места для этого дела. Я не могу вместить весь этот ужас, подумала Ингер Йоханне. Я не хочу. Я не могу вместить…»

– … тебя, – сказала она вполголоса.

– Что?

Ингвар сидел спиной к большому окну. Яркий свет, окружавший его ореолом, не давал разглядеть лицо. Можно было различить лишь глаза. Они смотрели прямо на неё.

– Не пора ли приготовить ленч? – спросила она и скромно улыбнулась. – Вы наверняка голодны. Да и я, признаться, тоже.


Он был такой большой.

Исак, единственный мужчина, который порой ненадолго заглядывал в её кухню, был худым, невысоким. Ингвар Стюбё заполнил собой почти всю кухню. Она была рассчитана лишь на Ингер Йоханне. Мужчина снял пиджак и повесил его на спинку стула. А потом, не спрашивая ни о чём, принялся готовить омлет. Ингер Йоханне перемещалась от мойки к столу, танцуя, как балерина, чтобы его не задеть. Ингвар пах гелем для душа и сигарами – запах мужчины, который был старше неё. Когда он засучил рукава, чтобы нарезать лук, ей бросилось в глаза, что волоски на предплечьях у него светлые, почти золотые. Она подумала о лете и отвернулась.

– Что, по-вашему, должна значить та записка, – спросил он, указывая на что-то ножом. – Получай по заслугам. Кто получил по заслугам? Ребенок? Мать? Общество? Полиция?

– В обоих случаях записка предназначалась матерям, – ответила Ингер Йоханне. – Хотя убийца не мог быть уверен в том, что именно мать найдет Кима. Отец тоже вполне мог спуститься в подвал. А в случае с Сарой имеются достаточные основания полагать, что убийца предвидел, что пакет никогда не попадёт непосредственно к адресату. Он не дурак. Мне кажется, важнее содержание записки, а не размышления на тему, кому она предназначается.

– Что именно вам кажется важным в содержании?

Ингвар включил плиту и вынул из шкафа сковороду, не спрашивая, где она лежит. Ингер Йоханне уселась на стул и внимательно рассматривала кусочки льда, плавающие в стакане.

– Я, честно говоря, считаю, что нужно начинать совсем с другой стороны, – медленно проговорила она.

– Хорошо. Но с какой?

Он потёр руками глаза.

– Начинать надо с начала, – сказала она, задумавшись, словно вспоминала о чём-то. – Исходить из того, что мы имеем. Из фактов. И постепенно выстраивать версию. Никогда не делать выводов, пока не готов фундамент. Это опасно.

– Всё это так.

Ингер Йоханне выпрямилась и поставила стакан на стол. От плиты пахло очень аппетитно. Ингвар расставил тарелки и стаканы, разложил ножи и вилки. Потом он сосредоточенно вырезал затейливое украшение из помидора.

– Вот, – удовлетворённо сказал он и поставил на стол сковороду. – Луковый омлет. Вкусная и полноценная еда.

– Трое детей, – задумчиво проговорила Ингер Йоханне, приступая к ланчу. – Если предположить, что Эмили похитил тот же преступник. Мы не можем этого утверждать, однако допустим… Трое детей пропали. Двоих вернули назад. Мёртвыми. Мёртвые дети.

– Мёртвые дети, – машинально повторил Ингвар и отложил вилку. – Нам до сих пор неизвестна причина их смерти.

– Постойте!

Она взмахнула рукой и продолжила:

– Кто убивает детей?

– Преступники, совершающие правонарушения на сексуальной почве, и автомобилисты, – пробубнил он мрачно.

– Этих детей убил не автомобилист. Нет также никаких оснований предполагать, что они подверглись сексуальному насилию. Ведь так?

Он кивнул.

– В таком случае, могло иметь место сексуальное принуждение, которое не оставляет явных следов, – предположил он. – По крайней мере, это возможно.

– Но что тогда у нас остаётся, если мы не будем принимать в расчёт половые преступления и автомобильные аварии?

– Ничего, – сказал он, поднося вилку ко рту.

– Вы едите слишком быстро, – сказала она. – И вы ошибаетесь. У нас есть ещё масса вариантов. То есть у вас. У вас есть ещё масса вариантов.

Омлет ей понравился. Он немного переборщил с луком, но пряности придавали блюду приятный вкус.

– Пойдём дальше, отталкиваясь от фактов: убийства детей в принципе крайне редки. И вам, и мне известно, что большинство таких убийств совершается в состоянии аффекта. Процент рецидивистов среди преступников в данной области минимален. Убийство, как правило, является результатом семейного конфликта, ревности или… просто несчастного случая. Пьяной ссоры. Слово за слово – и так далее. Кроме того, орудие преступления – нож или дробовое ружьё. Бац. И кто-то становится убийцей. Такая схема. Это всё давно известно. Дети не часто бывают непосредственно вовлечены в такие ссоры, во всяком случае как жертвы.

– Если не принимать в расчёт подростков. Они убивают друг друга гораздо чаще. Преступность постоянно молодеет. Мне кажется, что четырнадцатилетнего подростка можно назвать ребёнком. Помните, тот мальчик, которого задушили в январе? В школе на Мёллергата.

Ингер Йоханне опустила глаза:

– Да-да. Но в этих случаях речь идёт о соперничестве. Подростки убивают ровесников, очень редко других людей. А в ситуации с преступлениями сексуального характера преступник совершает убийство, чтобы скрыть следы своего преступления. То есть, пытаясь скрыть насилие, совершает преступление ещё более тяжкое – убийство. Случаи, когда убийство происходит во время, а не после сексуального насилия, единичны. Я общалась со многими преступниками, совершившими убийство, чтобы скрыть насилие. Некоторые из них не могут осознать и перенести даже самой мысли о том, что они сделали. Они испытывают страх. Стыд. Боль. Не от самого насилия. Его они могут объяснить. Но от убийства. Им невыносимо думать о смерти ребёнка.

– Ну и кто же, по-вашему, наш преступник?

Он допил молоко и довольно похлопал себя по животу.

– Человек, который способен убивать невинных детей… Похищать их, убивать и возвращать родителям вместе с весьма странным сопроводительным письмом… Такие действия может совершать психически больной человек, умеющий найти оправдание своим поступкам.

– По его мнению, они вполне допустимы. То есть он сумасшедший.

– Нет. Он не сумасшедший. По крайней мере, не в привычном смысле слова. Он не психопат. Иначе он никогда не смог бы осуществить задуманное. Не забывайте о том, насколько… изящны его преступления. Насколько продуман весь его план. Что вы имеете в виду, называя преступника «сумасшедшим»? Изувеченную душу? Тогда всё верно. Безумие? Едва ли.

– Но для него убивать детей – благо, так я понял? То есть он полагает, что убивать детей хорошо, но при этом он не безумен?

– Да. Или нет. Вполне возможно, он сожалеет о том, что дети должны умереть. Но у него есть какая-то высшая цель. Можно сказать, некое поручение. Особого рода… задача, что ли.

– Поручение от кого?

– Неизвестно, – коротко ответила она.

«Ты дурачишь меня, – пришло ей в голову. – Я сижу перед тобой и выкладываю элементарные вещи, до которых ты и сам давно додумался. Сколько убийств ты расследовал? Сколько убийц с психическими отклонениями ты видел? Ты прочёл кучу работ об этом. Ты лукавишь. Думаешь, меня так легко одурачить? По той или иной непонятной причине для тебя важна моя помощь. Я не дам обвести себя вокруг пальца».

– Кофе? – предложила она и начала наполнять кофеварку водой.

Ёмкость переполнилась, и вода начала стекать по ручке.

– Сначала вам стоит прочитать все имеющиеся у нас документы, – продолжал Ингвар. – Всё, что у нас есть. А потом вы сможете составить портрет по каждой из жертв. В данном случае сделать это будет несложно, поскольку жертвы – дети. И очень нелегко, поскольку необходимо будет проделать большую работу и с их родителями, чтобы иметь полную картину. Так постепенно, начиная с самого начала, вы составите образ нашего преступника. Если, конечно, вы правы. В том, что это мужчина. Вот ваша задача. Если, конечно, вы захотите нам помочь…

Энергичность, с которой он произнёс последнюю фразу, напугала её. Она выключила воду и чуть не выронила из рук колбу.

– Зачем вам это? – Она повернулась и положила свободную руку на кухонный стол. – Вы можете назвать хоть одну причину, по которой опытный следователь криминальной полиции прикладывает так много усилий и использует, мягко говоря, необычные методы, чтобы добиться помощи заурядного учёного в раскрытии настолько необычного дела, что едва ли можно найти ему аналоги в истории нашей страны? Вы можете? Способны вы объяснить, почему вы не в состоянии понять, что «нет» значит «нет»?

Наступила тишина. Он не знал, что делать со своими руками. Ингер Йоханне вновь отвернулась от него. Кофеварка начала всхлипывать. За окном, по дорожке, обычно закрытой для движения, красный «гольф» медленно двигался от одного почтового ящика к другому.

– Я боюсь, – спокойно произнёс Ингвар, подбирая слова, – что вы посчитаете меня таким же сумасшедшим, как… Вы подумаете, что меня заклинило.

Она не оборачивалась. Красный «гольф» остановился напротив дома №16.

– Когда я был моложе, я гордился этим, – продолжил он негромко. – Даже хвастался этим. Своей интуицией. Парни называли меня ЭсЭс. Сверхчувствительный Стюбё. На самом деле я совсем не ясновидец. Я в такое не верю. Я не вижу, где находятся пропавшие люди. Но у меня есть способность… нет, не способность. Склонность. Склонность чувствовать те дела, которые я веду. Это сложно объяснить. У меня есть некая гиперчувствительность. Мне снятся дела, которые я расследую. Я их вижу. Но… я прекратил рассказывать об этом. Коллеги начали странно поглядывать на меня, шептаться у меня за спиной. Я решил молчать.

Водитель красного «гольфа» швырнул окурок в окно и завернул за угол. Ингер Йоханне не могла различить, что он оставил у дома №16, – крышка почтового ящика не закрывалась до конца.

– Это не так уж плохо, – спокойно сказала она. – Все хорошие следователи должны обладать интуицией. В этом нет ничего паранормального и неестественного. Интуиция – это всего-навсего способность подсознания делать вывод на основе ряда известных факторов. Она подсказывает вам выводы, к которым вы не смогли бы прийти на уровне сознания.

Наконец она обернулась.

– Некоторые называют это мудростью, – улыбнулась она. – И считают её женским качеством. Но при чём здесь я?

– Я увидел вас по телевизору, – ответил он. – Ваш поступок произвёл на меня впечатление. Я понял, что должен поговорить с вами. Но на следующий же день забыл об этом. А через некоторое время мне позвонил друг из США. Уоррен Сиффорд.

– Уоррен…

– Именно. ФБР.

Она почувствовала, как кожа на руках покрылась мурашками.

– Обычно мы сообщаем информацию о похищении детей в Интерпол. Уоррен позвонил в связи с подобным делом. Мы не общались больше полугода. В конце разговора он поинтересовался, не знаю ли я случайно женщину по имени Ингер Йоханне Вик. Тогда я рассказал ему о том, что мне известно, и он мне настоятельно рекомендовал обратиться к вам. Мне никогда ничего не советовали так усердно, как в тот раз. День был тяжёлым, а ночью мне приснился сон. Кошмар. Не стану мучить вас пересказом. Иначе вы и вправду подумаете, что я сумасшедший.

И он коротко хохотнул.

– Но в этом сне вы играли особую роль, и поэтому для меня важно стало поговорить с вами. Вы должны помочь. Но вы не хотите. Ладно, я пойду.

– Нет.

Она снова села перед Ингваром.

– Я надеюсь, Уоррен не обманул вас, – тихо проговорила она. – Я не профайлер. Я просто ходила на этот курс и…

– И была лучш…

– Подождите, – перебила она и взглянула ему прямо в глаза. – Вы меня обманываете. Вы всё время знали о моей профессиональной подготовке и ничего об этом не говорили. Не особенно хорошее начало для совместной деятельности.

Она могла поклясться, что он покраснел.

– Но я могу дать вам пять минут, чтобы вы смогли высказать ваши соображения, – продолжила она и посмотрела на плиту. – Пять минут.

– Это расследование – полный хаос, – доверительно сказал он. – Хотя в этом хаосе существует определённый порядок, но я перестал его ощущать, потому что вязну в каких-то отдельных деталях. После исчезновения первого ребёнка, Эмили, всё было предсказуемо. Я возглавлял расследование, со мной работала небольшая группа следователей. А потом словно произошёл взрыв. Особое внимание со стороны прессы привело к тому, что делом стали интересоваться на высоком уровне. Все заявления должны исходить только от начальника криминальной полиции. А поскольку он занимается только тем, что общается с прессой, то достаточно плохо осведомлён. Иногда он заговаривается, а мы потом получаем нагоняй. Я не хочу никого критиковать. Совсем нет. Я прекрасно понимаю, что общественности должно быть известно о деле, в котором столько детских трупов, а…

Он взглянул на кофеварку, поднялся и перелил содержимое в голубой термос.

– … у нас, чёрт побери, нет ни одной улики, – договорил он, выделяя каждое слово.

Ингер Йоханне никогда не слышала, чтобы он ругался.

– У нас только миллион вопросов, ответить на которые пока мы не можем.

Он наполнил кружки:

– Дело осложняется тем, что к нему подключился полицейский департамент Осло. Теперь в расследовании принимает участие просто целая куча народу.

– Но если у вас так много помощников, чем я-то могу вам помочь?

Он медленно опустился на своё место. Ручка кружки была слишком маленькой для его толстых пальцев.

– Я вижу вас в роли некоего советника. Мне было бы легче действовать, если бы я мог воспользоваться вашими знаниями и идеями при работе над делом. Мне для успешной работы необходим ваш скептический подход к расследованию. А вам – посредник. Я.

Он натянуто улыбнулся, словно почувствовал, что нужно извиниться за своих коллег:

– Мне нужен… как бы это сказать… независимый эксперт. Кто-нибудь, не связанный с системой. Находящийся вне хаоса, если хотите.

– И каким образом вы собираетесь это проделать? – сухо поинтересовалась она. – Ознакомить меня со всеми документами по делу, несмотря на то, что я формально не сотрудничаю с криминальной полицией?

– Не беспокойтесь, я беру всю ответственность на себя.

– Но позвольте, я ведь несу ответственность в том случае, когда изучаю секретные материалы.

Он разочарованно покачал головой.

Ингер Йоханне положила на язык кусочек сахара. Он начал таять у нёба и медленно растекаться сладостью. Теперь он явно собирается уходить. Скорее всего, она его больше никогда не увидит.

– Да, – тихо проговорила она, словно он спросил её о чём-то. – Я помогу вам, если у меня получится.

Ингер Йоханне показалось, что он сейчас захлопает в ладоши. К счастью, он не сделал этого. Он начал убирать со стола, словно жил здесь.


Ингвар Стюбё ушёл от Ингер Йоханне только после семи вечера. Она открыла дверь и стояла в прихожей, не зная, куда деть руки.

– Ты напоминаешь мне её, – произнёс Ингвар, надевая пиджак.

– Твою дочь? Я напоминаю тебе… Трине?

– Нет.

Он похлопал себя по карманам, проверяя, не забыл ли чего.

– Ты напоминаешь мне мою жену.

Лине бегом поднималась по лестнице.

– О! Привет!

Подруга с любопытством взглянула на незнакомого мужчину.

– Ингвар Стюбё, – пробормотала Ингер Йоханне. – Лине Скюттер.

– Очень приятно!

– Взаимно.

Ингвар Стюбё протянул руку. И, не дождавшись ответного жеста со стороны Ингер Йоханне, неуклюже засунул её в карман пиджака. А потом коротко кивнул и ушёл.

– Ух! – выдохнула Лине и закрыла за ним дверь. – Типчик! Совсем не для тебя. Точно тебе говорю.

– Ты права, – раздражённо ответила Ингер Йоханне. – Зачем пожаловала?

– Он слишком силён для тебя, – не унималась Лине, направляясь в комнату. – После той истории с Уорреном, Ингер Йоханне Вик, тебе больше не везёт с крутыми мужиками.

Она плюхнулась на диван и подобрала под себя ноги:

– Тебе больше подойдёт кто-нибудь вроде Исака. Симпатичный, маленький мужчинка, который будет не таким сообразительным, как ты.

– Замолчи.

Лине окинула комнату взглядом и принюхалась:

– Ты позволила ему… Он курил здесь? А ведь завтра приедет Кристиане!

– Да замолчи ты, Лине! Ты для чего пришла?

– Хочу послушать о твоём путешествии, естественно. Вспоминали о тебе в среду на нашем литературном собрании. Ты не приходишь уже третий раз подряд. Девочки интересуются, не решила ли ты забросить это дело? После пятнадцати лет! Ох!

Лине плюхнулась на диван.

Ингер Йоханне пошла в спальню, чтобы принести бутылку вина. Сначала она взялась за бордо. Но потом передумала и осторожно поставила бутылку на место. Рядом стояла коробка с вином попроще.

«Она всё равно не заметит разницы», – подумала она.

Когда она вернулась, Лине поинтересовалась, не трезвенник ли Ингвар Стюбё. С виду похож. Гладкая и плотная кожа, глаза не красные. Может быть, Ингвар Стюбё вообще не пьёт?

– Вот твоё вино, – сказала она Лине. – А я обойдусь чаем.

Загрузка...