47

Девочка, кажется, решила умереть. Он не мог понять почему. Она получает достаточно еды, воды и воздуха. Он обеспечивает её всем, что необходимо для поддержания жизни. Но она лежит не двигаясь. Она перестала задавать вопросы, когда он разговаривает с ней. Это его раздражало. Наглость какая! Не в силах больше выносить запах долго не мытого тела, он выделил ей свои старые трусы, предварительно зашив гульфик. Купить трусики для девочки он не мог, потому что боялся привлечь внимание. В округе его знали. Конечно, можно было бы поехать в город, но рисковать не стоило. Он всегда осмотрителен – потому никто и никогда не сумеет отыскать его. Если он, бездетный мужчина, вздумает покупать трусики для девочки, любопытные горожане мгновенно начнут его подозревать: сейчас все словно помешались. Не говорят ни о чём другом. В кооперативе, на заправке. Во время работы он надевает наушники, но в обеденный перерыв ему приходится выслушивать эти бредни. Пару раз он обедал прямо у пилы, шеф поинтересовался, что с ним случилось, ведь обед – это для них святое. Все должны собираться в столовой. И никаких отговорок. Он улыбнулся в ответ и поплёлся следом за другими.

Он приказал ей подняться с постели и умыться. Она повиновалась, действуя как автомат: медленно поплелась к раковине, сняла с себя всю одежду. Намылила тело и обтёрлась какими-то тряпками. Надела чистые трусы, полинявшие от стирки, бледно-зелёного цвета, со слоном спереди. Он рассмеялся. Трусы были велики, и она была такая смешная, когда повернулась к нему, худая и бледная, поддерживая за хобот слона на спадающих трусах.

Потом он выстирал её одежду. Гладить не стал, Эмили и так должна быть благодарна. И вот теперь она по-прежнему лежит в одних трусах, одежда валяется рядом с ней на кровати.

– Эй! – грубо крикнул он, открыв дверь. – Ты жива там?

Тишина.

Чёртова пигалица не желает отвечать.

Она напомнила ему девчонку, с которой он ходил в начальную школу. Они готовили спектакль, мать сшила ему костюм. Она даже собиралась прийти посмотреть, как он будет выступать. Ему досталась незавидная роль. Он должен был играть серого гуся, произнести всего-то две реплики. А костюм получился не совсем удачным: крылья были сделаны из картона, и одно из них, пока он был на сцене, вдруг отвалилось. Все смеялись. Смеялись над ним! Самая красивая девочка, – это её он вспомнил, глядя на Эмили, – была лебедем. Она была вся в белых перьях из шёлковой бумаги. Двигаясь по сцене, она запнулась за отвалившееся крыло, упала в зал и сильно разбилась.

Мать так и не появилась и не объяснила, почему не пришла. Он вернулся домой, а она сидела на кухне и читала. Она даже не взглянула на него, когда он пожелал ей спокойной ночи. Бабушка приготовила ему бутерброд и налила стакан воды. На следующий день она заставила его сходить в больницу к девочке и извиниться перед ней. Но разве это он был виноват?

– Эй! – Он попытался ещё раз привлечь внимание Эмили. – Ты будешь отвечать?

Под одеялом что-то зашевелилось, но не раздалось ни единого звука.

– Приведи себя в порядок, – процедил он сквозь зубы и захлопнул железную дверь.


Кромешная темнота.

Эмили знала, что она не ослепла. Он просто выключил свет.

Папа теперь наверняка перестал искать её.

Она уже точно умерла, и её похоронили.

«Мама!» – позвала она про себя.

Загрузка...