Что такое любовь?

О головастиках и солнечном зайчике

Они сидели напротив, мужчина и женщина, не глядя друг другу в глаза, но каждый – ощущая присутствие другого. Он курил, по-мужски серьезно уйдя в себя, в какие-то думы отдыхал, умиротворенный, сытно накормленный старательно приготовленным обедом. «Как в лучших ресторанах Вены» – говорил он, если она спрашивала, вкусно ли было. Отвечал так, хотя никогда и не бывал в той Вене.

Она, как и все женщины, любила минуты, когда любимый мужчина был сыт, доволен и курил. Спокойным он был красив. И мужские, резко очерченные скулы были при нем, как надлежит сильному мужчине, и мягкие, самые мягкие на свете волосы, и добрые, очень добрые, все понимающие глаза. Красота мужская не менее притягательна, нежели женская, – она знала это и любовалась близким, родным для нее мужчиной. И нежность прокралась в ее ладони, губы, глаза.

– О чем ты думаешь? – тихо спросила она.

– О головастиках – ответил он без малейших теплинок в голосе. И… стал без особого энтузиазма пересказывать содержание статьи из «Науки и жизни» о борьбе головастиков за существование. Неуместно и неинтересно, как ей показалось.

Женщина дисциплинированно проглотила на десерт ненужную ей информацию, и была разочарована. Она ждала не «про головастиков» – нежности.

Подобных историй каждый может вспомнить из своей жизни множество. А название у них одно – кризисы любви. Они могут быть мимолетными, почти смешными как ситуация с головастиками, и – застарелыми, огромными, страшными. Веселые недоразумения или трагические непонимания, улыбки и слезы, все в них перемешано, в кризисных ситуациях общения двух любящих.

И сколько бы любящие ни кляли черных воронов беды, сколько бы ни обещали себе и другому, что голубок и горлица никогда не будут ссориться, все равно возникают недоразумения, непонимания, ссоры и несчастья.

Отчего?

Да, наверное, оттого, что кризисы заложены в самой природе любви, как это ни печально с точки зрения поиска в любви абсолютного, неизменного, вечного. Заложены кризисы, ибо общаются двое – человек с человеком, живые и противоречивые, – две личности, которые предъявляют друг к другу самые высокие, до неба, притязания. Высокая шкала ожиданий и притязаний и отличает любовь от других парных форм общения лиц разного пола, но в этой высоте истоки и кризисов.

Что из того, например, если сын думает о головастиках, когда мать им любуется? Да ничего. Материнское сердце этим не ранишь. Пусть себе думает, о чем ему вздумается – хорошо уж, что спокоен, здоров и сыт.

А любимый? Ты рядом с ним – чувствуешь теплоту его щек, нежность шеи, а он тебя не чувствует, он – с головастиками, не с тобой в такую добрую, ласковую минуту. Будущими лягушками занята его голова. Бр-р-р! Мороз по коже пробежит, хоть и победишь себя, не подашь, быть может, виду. Или засмеешься, но – все равно больно, чуточку, но больно.

В любви люди вольно или невольно ожидают постоянной гармонии эмоционального настроя, совпадения душевных состояний, тождества переживаний. Но это дается любящим только в награду, как величайшее счастье и лишь в часы безграничной близости.

Возможно, что именно из-за высокого уровня притязаний, который возникает между любящими, брак по любви, по мнению Ю. Рюрикова, подвержен гораздо большим опасностям и разочарованиям (да и развод здесь более частый исход любви), чем брак, заключенный без любви. В браке без любви притязания просты, часто они сугубо житейские, и ужиться двоим легче. Люди заключившие брак по рассудку, не пережили любви, но зато достаточно трезво взглянули друг на друга, – не через волшебное зеркало, – и сразу увидели друг друга такими, какими любящие разглядят себя только когда пройдет ослепление любви. Они постарались избежать иллюзий друг о друге и иллюзий о своем союзе. Помогает мужу и жене избежать бурь и катастроф львиная доля исходного добродушного равнодушия, которое жених и невеста принесли в такую семью в качестве приданого.

А в любви – все беспокойство.

И тут пора заговорить о солнечном зайчике, или еще об одном свойстве любви, которое, если о нем не знать, может причинять любящим много страданий.

Дело в том, что у любви есть странная (а может быть и прекрасная) особенность – она не любит стоять на месте и постоянно движется по этажам уровней потребностей общения, от одного к другому. Любовь скользит и пляшет как солнечный зайчик от зеркальца озорного мальчишки. Солнечный зайчик любви то светом ударит прямо в глаза и ослепит так, что единственный выход снова стать зрячим – это зажмуриться, а то сердце прожжет лучиком солнца столь неистово, что рану выжжет палящее и больно.

Меняется не только радуга ощущений любящих, – нет, по теории солнечного зайчика, как мы назовем рассматриваемое свойство любви, постоянно изменяется содержание и форма общения двух любящих. Вызвано это тем, что любящие в разные периоды своей любви удовлетворяют разные потребности общения и вовсе не ежесекундно в их отношениях взаимодействуют все уровни одновременно. В истории каждой любви бывают периоды, когда стремление удовлетворить один из уровней потребностей общения достигает такой интенсивности, что на время вытесняет остальные, или по крайней мере приглушает остроту проявления и восприятия остальных потребностей общения.

В отношениях любви, как в сложной системе ЭВМ, вспыхивают огоньки и сигналы в кажущемся беспорядке. Солнечный зайчик заставляет зажигаться то одно, то другое световое табло. Вот он задел ненароком витальную потребность. И тогда как сирена зазвучит сигнал тревоги: «СОС! СОС! СОС!» Уходит любимый, и вслед ему погибает от отчаяния женщина. Непереносима разлука. Жизнь не вдвоем теряет смысл.

Тревога могла быть мнимой. Никто уходить не собирался. Черные, незрячие глаза ревности заставили увидеть несуществующее. Но витальная потребность уже родила жгучее чувство – «Без тебя я не могу жить» – и вытеснила все остальные потребности, определяя поведение любящего, разумное или неразумное – это уж как у кого получится.

А потом бегающий зайчик надолго задержится на уровне потребностей признания ж самовыражения. И хоть убей, не захочет сдвинуться с места. «Поймешь? Не поймешь?» – вопрошают друг друга двое любящих. И нет для них ничего важнее.

«Осторожно, идет экзамен» – такая надпись загорается тогда на световом табло.

А порой теплому, веселому зайчишке лучше всего понежиться на уровне сексуальных потребностей. Он искрится там счастливый, долго и неутомимо. Какой он тогда прекрасный, солнечный зайчик. Благодарно и боязливо берегут те двое искрометную счастливость.

«Счастье» – светится на световом табло.

Но на то он и солнечный зайчик, чтобы убежать и оттуда, и спрятаться теперь уже на уровне потребностей безопасности, отдохнуть от веселья и радостей, одарить любящих чувством защищенности и покоя.

И не могут двое поймать своего солнечного зайчика, как ни будут стараться, он будет бегать, куда вздумается ему, ибо чувство любви на то и чувство, чтобы быть стихийным, стихией. И потому даже самым любящим любовь, их собственная любовь кажется неподвластной. «Законов всех она сильней» – это отлично знала Кармен, чувствовала она честно и верно.

Ну, а если солнечный зайчик у одного на одном уровне, а у другого – на другом. Как быть?

Вот та женщина, в начале главы, была полна нежности, а он думал о головастиках. Ей ли было ломать прекрасное в себе, ему ли поискать в себе крупицу ласковости. Строить или разрушать? Подчиняться или подчинять? Защищаться или искать защиты? Понимать или быть понятным? Откликаться на зов другого или ждать огня только в себе?

Сколько вопросов, проблем, недоразумений, обид, тревог таит в себе любовь – и во время общения, и в воспоминаниях о любимых. Сколько невысказанного и неуслышанного, сколько упущенных радостей, обманутых представлений, несозвучий, дисгармоний таит в себе Любовь-обольстительница, манящая нас и не ведающая покоя.

И каждый любящий будет искать выходы из кризисных ситуаций соответственно своему характеру. Одному, альтруистически настроенному и сангвинически сотворенному, легко ориентироваться в любви на другого, дарить свои прекрасные настроения в ответ на тоску, и терпеливо, без трагичности, ждать, когда сменится настроение у любимой.

Другому – холерику или меланхолику – трудно проявлять терпение и ждать милостей от другого. Альтруистическая установка стоит любящему с таким складом характера борьбы с самим собою, преодолений своей взрывчатости или плаксивости. Холерическому влюбленному легче любить, если приспосабливаются к нему.

А если кризисы любви предстоит преодолевать двум эгоистам? Пожалуй, истинные, стопроцентные эгоисты, если таковые существуют на свете, не в состоянии любить вообще. Их любовь разбивается как только эгоистам перестают давать, как только давать приходится и им самим. Ведь этого они не умеют.

Добавим к сказанному, что ни один человек не подходит ни под одну классификацию человеческих типов. В каждом есть нечто от того или другого типа высшей нервной деятельности, установки на жизнь, характера. Кроме того, люди в процессе своей жизни меняются – альтруист может перейти на позиции эгоиста, холерик из состояния взрывчатой веселости перейти к взрывоопасной тоске. Да и с одними людьми человек ведет себя так, а с другими иначе.

Психологи сегодня все глубже проникают в специфику психологического склада людей, обнаружив разные полюса – экстраверт и интроверт, синтоник и дистоник, пылкий и нервический, генитальный и невротик, находящийся под воздействием Марса или подчиненный Венере. Между полюсами располагаются материки характеров большинства людей – каждый со своим очертанием, своими подводными течениями и громоздящимися горами-препятствиями. Ю. Рюриков в новой книге «Мед и яд любви» предлагает читателю интереснейшие варианты совместимостей и несовместимостей разных характеров людей в отношениях любви. Прочтите эти страницы, можно даже самому заполнить анкету, приведенную в книге, предложить ее возлюбленной и поразмыслить о своих согласиях и разногласиях и о своей взаимной дополнительности. Но важно не пугаться открывающейся сложности параметров собственного психологического склада и того, что вся какофония черт характера и психологических свойств отражается на любви одного человека к другому, определяет развитие отношений каждой конкретной любви и способы выхода из кризисов. Ведь человек меняется на протяжении жизни, меняется и наука о человеке. И тот, кто ищет гармонии любви, не учитывая происшедших изменений в любимом, не ощущает развитие ближнего и пытается применить сегодня средства, которые годились лишь вчера, – обречен на кризисы в любви.

Но и тот, друг или советник, который думает выработать всем одновременно годящиеся рецепты спасения от кризисов любви, и щедро раздает советы направо и налево, притом из самых добрых побуждений, тоже обречен на поражение. Ибо что помогло одному, не пригодно другому.

И как развивается каждый из любящих, так развивается и их любовь.

Развитие – правда любви. Остановка – путь к смерти любви.

Кризисы любви – так названа эта глава. На каждом уровне потребностей они могут возникнуть. А на каждом – своя беда.

На витальном уровне потребностей общения любящие чувствовали: «Без тебя я жить не могу». А если приходится – жить без тебя? Война ли разлучает, смерть ли отнимает, или сам человек уходит – все равно приходится жить без тебя. Сохранится ли любовь упрямой силой в том, кто остался один, или погибнет в неравном бою с обстоятельствами, доводами рассудка, жизнерадостностью, или легкостью характера? Кто знает? Но – опасность ее конца возникает, ибо человек, оставшись «без тебя», чтобы сохранить способность не только жить, но и радоваться жизни, вынужден преодолеть свое: «Без тебя я жить не могу» – преодолеть одну из основ любви. Сегодня такая борьба человека с самим собой дается очень нелегко.

Тысячи условностей, установки окружающих, да и собственные ожидания от себя самого, кинофильмы, повести и рассказы так часто ратуют за отчаяние «до неба», за страдание до сумасшествия, за верность умершему до собственного гроба, что выходить из состояния «без тебя я не могу жить» людям не просто.

Общественным установкам часто более всего соответствуют люди, верные мертвым. Кажется красивым, возвышенным, идеальным, если встретив новую любовь, вдовец или вдова не сумеют преодолеть памяти сердца, не сумеют снова полюбить полнокровно и отринут новое живое чувство любви. Прославляя любовь, пронесенную через смерть, нелегкую победу мертвой любви над любовью живой, мы как то не очень задумываемся над тем, что за романтикой любви после гроба немало, по существу, человеконенавистничества, заправленного львиной долей средневековых гонений на любовь. Нравственные установки умирать вдовами и вдовцами – разве это любовь к человеку, гуманизм?

В жизни, в реальной жизни, вдовы и особенно вдовцы, исправно выходят замуж и женятся вновь, рожают детей от второго брака. Но поступать им так не всегда легко, часто они ощущают себя нарушителями общественного табу.

Те, что преодолели свое «Не могу без тебя жить» во имя готовности снова жизнелюбиво стать счастливым, сумели проделать немалый труд души. Они не оказались в плену идеалов досужих кумушек, их души не ленились, не боялись ломки устоявшихся стереотипов.

Откровенно и неожиданным ракурсом поворачивают проблему преодоления «Без тебя я не могу жить» авторы фильма «Романс о влюбленных». Живая, жизнедышащая девочка попала в капкан страданий – погиб ее жених. И девочка окаменела. Но как выталкивает мать (Ия Савина) дочь из заколдованного круга! Мать месит тесто, произнося заклинания жизни. Мать требует от дочери сил на новое чувство, на новое счастье, – требует, а тесто так и ходит под ее руками, сильными, ловкими руками женщины и неожиданно получает удар: раз! – Ия Савина бьет, бьет наотмашь, с ненавистью, бьет податливое тесто, снова месит и снова бьет, подкидывает, бросает на стол – сильная, сражающаяся мать, не сумевшая, сама не посмевшая победить собственную память сердца. И в эту отчаянную минуту страха за дочь мать себя ненавидит, проклинает как это проклятое тесто, что ходит у нее под руками. Она – вся протест: Нет, нет и – нет! Ее дочь не посмеет повторить ее собственную материнскую судьбу. Живи и снова люби! – таков приказ матери.

И дочь, к великому зрительскому разочарованию, не являет трогательного образа молодой невесты, до седых волос ждущей мертвого жениха. Нет, девочка выходит замуж, быстро и решительно, а главное счастливо.

В фильме торжествовала любовь к людям, любовь к жизни, любовь к любви.

Если мертвого любимого, без которого жизнь кажется невозможной, мы часто призываем чтить и не забывать во веки веков, то иначе, совсем иначе обычно складываются отношения в другой ситуации кризиса любви – тогда, когда не умирает, а уходит один из двоих, уходит не в смерть, а к другому человеку.

Когда смерть – мы ратуем за продолжение любви, а если разлюбил – на помощь призывается ненависть, часто лютая, неудержная, самозабвенная, а главное – мстительная. Женщина иногда даже говорит: «Уж лучше бы он умер». И это, к сожалению, понятно. Когда уносит любимых смерть, несчастье приходит извне и можно проклинать судьбу, но любить и любить, пока любовь сама не уйдет. А в этой ситуации тот, без которого жить невозможно, причиняет неимоверную, невыносимую боль. Разве с таким несчастьем можно справиться? И содрогаются сердца, охваченные обидой, мечется разум, неспособный понять истоки чудовищной несправедливости. И в судорогах злобных, чернящих мир чувств, начинается агония любви.

Переход из огня любви прямо в пламя ненависти, резкая смена оценки любимого – человечески понятный выход из кризиса любви. Но он и опасен для принимающего ненависть за лекарство от неразделенной любви.

В глазах, наполненных ненавистью, исчезает человечное видение другого человека. В сердце, наполненном ненавистью, погибают доброта, доверчивость, вера в людей другого пола.

И, наверное, стоит готовить молодых и немолодых не только к любви и браку, но и к умению без трагических невосполнимых потерь и обеднения своей души переходить от чувства «Без тебя я не могу жить» к позиции «Без тебя я и жить могу, и даже быть счастливым».

На уровне удовлетворения потребности в безопасности тоже может возникнуть кризисная ситуация любви. На этом уровне любящие ощущают свое чувство как защищенность. «С тобой мне ничего не страшно», – такую мы избрали формулу для выражения этого состояния.

Может случиться, что ощущение «С тобой мне ничего не страшно», умножающее жизнестойкость любящего, обернется в душе и обратным «Мне страшно без тебя», превратится в лишение человека той самостоятельности, тех жизненных сил, которыми он обладал, пока не любил. Тогда возникает тягостная зависимость от другого, чувство потерянности в мире. Тот, кто сдается зависимости, становится рабом любимых, даже если рабства никто не добивался. Рабская зависимость рождает унизительное чувство невладения собой, и на этом фоне возникает опасность болезненных реакций, неоправданной требовательности, ревнивого чувства собственности, и борьба за право полностью распоряжаться личностью другого, от которых этот другой теперь готов бежать куда глаза глядят. Удовлетворение подобных притязаний в конце концов всегда оказывается нереальным и человек, попавший в зависимость, либо вечно воюет со своим душевным напряжением, молча и тягостно для себя, чтобы не выдать постыдного груза собственной несвободы, либо требовательно, но тщетно пытается утолить свою ненасытную жажду быть подле, ощущать поддержку, защиту, что, в свою очередь, начисто лишает партнера способности защищать. Зависимый человек – нервозный до крайности субъект, и любить его трудно. Он обидчив, несправедлив, резок.

Однако, определенной доли психологической зависимости друг от друга не избежать в любви. Та боль, что возникает в сердце от одной только мысли об утрате любимой – надежная цепь, которой Афродита приковывает двух любящих друг к другу.

Не случайно М. Цветаева определяет чувство любви именно как боль:

Зависимость, ставшая неутолимой страстью, превращает общение любящих в сплошную нервотрепку. Тогда кризис и может перейти в умирание любви.

Я думаю, что большинство людей, полюбив, узнают и теневую сторону любви. И не у всех после такого периода мрака снова проглядывает солнце. Многие мужчины и женщины, один раз побывав в пропасти безвластия над собой, дают себе зарок на всю оставшуюся жизнь больше никогда никого не любить и принадлежать только себе самим. Последняя часть вывода не столь уж и плоха, а вот первая, думаю, – зряшный обет.

Выбираются люди из тягостных состояний, преодолевая их в себе и в другом, с твердостью и мягкостью, подключая на помощь ясную головушку.

Немало кризисов любви неизбежно ожидает любящих и при удовлетворении потребностей в эмоциональном контакте.

Есть на уровне удовлетворения потребностей в эмоциональном контакте опасность для любви пострашнее, чем просто несовпадение настроений. Дело в том, что одним из свойств человеческой психики является способность к адаптации, к привыканию к постоянным, даже очень сильным, раздражителям. И двое, наконец, привыкнув общаться друг с другом, неожиданно в один прекрасный день могут оказаться равнодушными друг к другу. Вспомните знаменитое онегинское:

Онегин страшится мук, возникающих именно от необходимости постоянно общаться с человеком, который неизбежно станет в конце концов вызывать не радость и не печаль, а только скуку и скуку.

Так тоже будет – скучно будет рядом с любимым, иногда.

Отчего?

Психологи бьются сегодня над истоками возникновения и умирания человеческих эмоций и уже, пропагандируют открытия в печати, предлагая целый набор формул, раскрывающих механизм возникновения гнева, страха, горя, радости. Ищут и основной закон возникновения эмоций и их исчезновения. Как и все на свете, эмоции тоже имеют источник зарождения и причину умирания. Положительные эмоции, а следовательно и чувство счастья, возникают не тогда, когда полностью совпадают потребность и средства ее удовлетворения. Надевая от холода шляпу, человек не испытывает никаких эмоций, хотя налицо и потребность, и средство ее удовлетворения. Радость возникает только тогда, когда шляпы, скажем, вообще не было и голова мерзла, а теперь шляпа есть, а к тому же еще и модная, и красивая. По законам, открытым психологами, получается, что люди становятся счастливыми в любви, если то, что они получают от любимого, превышает их ожидания, и если в том, что им дают, у любящих есть потребность. А разочарование в любви возникает соответственно тогда, когда получаемое оказывается меньше ожидаемого. Видимо, людям не стоит так уж усердно стремиться к совпадению желаемого и действительного, ибо это прямой путь к адаптации, ведущей к равнодушию. Свои отношения в любви имеет смысл строить так, чтобы всегда оставалось нечто, еще не отданное. Это нелегко. Ибо разве возможно завести аптекарские весы и взвешивать на них щедрость, доброту, понимание друг друга? Придется любящим выдумывать, находить свои пути к творчеству счастья.

Когда психологи полностью откроют законы возникновения эмоций и распространят среди людей научные знания, любящим станет легче любить друг друга, а главное, легче сохранить радостную сторону любви.

А пока подчеркнем, что, имеет смысл не ожидать от любви сверхъестественного, стоит научиться не предъявлять к любимым самых высоких притязаний, как это часто случается. Своим любимым надо давать возможность легче дышать рядом с собой, жить, как им того хочется. Суметь бы только…

А вообще не надо бояться и периодов равнодушия друг к другу, нужно лишь находить в них зерна развития любви.

Стать на время равнодушным и тому, кто вызывал пока лишь одно очарование. Спокойно посмотреть – истинны или мнимы достоинства, которое нарисовало воображение. Разве не полезно?

Разве не ждут любящих тогда и новые открытия, новые источники «очей очарования», новые периоды влюбленности как результат и преодоления периода равнодушия?

Порой, правда, нужно, чтобы не сам любящий, а другой открыл красоту любимой, благородство любимого, некогда потрясшие тебя самого. И человек неожиданно снова замечает, что вовсе не надоело, что по-прежнему нет ему счастья, если не будет рядом любимого существа. Так умирают и возрождаются эмоции, умирает и воскресает, правда, не всегда любовь.

Но если зациклиться в отношениях на ровном спокойном равнодушии друг к другу, и – ни радостей больше, ни печалей, то – прощай, Любовь! На таком эмоциональном фоне Волшебница зачахнет. Ибо равнодушие – антипод любви, прямая ее противоположность. «Без размолвок недолго длится любовь», – такой парадокс заметил Овидий.

А сколько скрыто опасностей для любви там, где любящие ждут друг от друга признания, возможности полностью выразить себя!

Наверное, это самый опасный для любви уровень общения. Уже на эмоциональном уровне может возникнуть равнодушие, а оттуда оно может обернуться потерей и интереса друг к другу: не интересно станет знать, о чем думает любимая, неважно, как оценивает меня, дела мои, поступки. Покажется, будто и я ее, голубушку, давно изучил, все ее реакции наперед предсказать могу, а меня ей все равно не понять, в этом я убедился.

Кризис? Да еще какой!

Кризис может быть и ложный, продиктованный дурным настроением или усталостью. Кризис может быть и следствием притирки характеров или переживаемого душевного перелома. Ложным бывает кризис, если есть понимание и признание, но ощущение понимания ушло.

Но может быть и хуже. Соединит любовь двух людей различных мировоззрений. Соединит, а потом вдруг крутой поворот судьбы – и различия вспыхнут с разрушительной силой.

Не всегда столь драматично, как взрыв, рушится понимание. Иной раз капля точит камень: там не понял, тут не поддержал, потом ненароком исказил облик любимого человека, ударил по самолюбию – и глядь, в один прекрасный день делается открытие – мы разные люди. И пути назад, кажется, уже и нет, не приняли любящие друг друга, и вместо поддержки и понимания перешли к сплошным выяснением отношений на тему: «Кто ты? Кто я? Давай, разберемся». Бесконечные, бестолковые, бесплодные попытки переделать друг друга, перетянуть на свою сторону жизни заполняют общение двоих – наступает война, тихая, изнурительная и часто совсем бесполезная. Плохо тогда людям.

Хотите улыбнуться? Однажды один тридцатилетний мужчина надумал в течение года подсчитать количество упреков своей жены в его адрес. Получилось 1100 упреков, по три в день по самым разным поводам. То вдруг не нравилась внешность мужа, потом его интеллектуальное развитие – недостаточное по мнению жены, потом его ругали за маленькую зарплату и т.д. и т.п. Каждый день возникала своя причина. Если бы на такой подсчет решилась женщина, то рекордсменами оказались быть может мужчины, они тоже умеют быть нудными и вечно всем недовольными. Пример приведенного выше бухгалтерского подсчета привел Т. Лисовский в книге «Жить достойно». [Колл. авторов. М. 1984]. На таком фоне разве возможно понимание?

В чем источник кризисов понимания?

Их много. Порой кризис заложен в любовном общении двоих, ибо различен потенциал развития, разный уровень богатства душевного заложен в каждом из любящих – она станет актрисой, а он будет квасить капусту, так как в душе хороший хозяин и не больше. Это в будущем. А пока оба играют деревенскую свадьбу, на всю округу наварив хмельной бражки.

Люди ведь всю жизнь развиваются, но не всегда одинаково, хотя и живут рядом вместе, любя. Меняются люди друг подле друга, а врозь.

Другая причина – тот скрытый компромисс, на который сознательно, или несознательно, пошли любящие во имя своей любви.

Вот он, знающий свою любвеобильность и не помышляющий быть верным, спрашивает молодую жену: «Ты ведь не будешь меня ревновать?» А она, лежа в его могучих руках, убаюканная его нежностью, тихо соглашается: «Не буду. Ты ведь меня любишь». Оба друг друга поняли и приняли, так кажется. Но вот она ловит его жаркий взгляд на другую и неожиданно, против воли, в ней взрывается такая тревога и боль, что все благие намерения не просто ведут, а прямо-таки несут ее в ад ревности. А он злится, и кажется ему, что она его обманула, не выполнила свое обещание. Она отнимает у него мимолетные радости. Так обнаруживается, что у обоих были разные, почти противоположные установки на созидаемый любовный союз. У него – иметь жену, не став ее верным мужем, у нее – превратить любимого в нормального, как у людей, мужа, и чтобы нисколечко не был похож на гуляку, и чтобы в кино, и на базар непременно вместе, всегда вместе. Обнаруживается, что ни он, ни она не приняли, по существу, жизненных установок другого. И этот подсознательный обман легкой тревогой всегда жил в их сердцах, заглушаемый тем счастьем, что оба дарили друг другу. А теперь, при его взгляде на другую, ее ревность и его разочарование, лавиной нарастая, преграждают обоим путь друг к другу, громоздя упреки и подозрения. Приятия друг друга так и не было, оно только пригрезилось.

Но легко анализировать со стороны. А вот кто сможет сказать себе: «Стоп! Нельзя целовать столь прелестное личико, нельзя пить слезы из сердитых глазенок, ведь нам все равно не понять друг друга. Впереди катастрофа». Кто сможет, если влюблен? Да и разве выбирают себе любимых так же, как покупают лошадей – чтобы и зубов полон рот, и копыта на месте?

И кто может знать с математической точностью, что не изменятся двое: то ли она станет как он, то ли он станет, как хочет она. Кто это знает, если влюблен?

Или, быть может, потребовать от Марютки, чтобы не любила она своего Синеглазика, потому что он, ее Синеглазик, классовый враг? Не любить красивого, доброго, умного, которому она была нужна и с кем стало ей тепло на холодном безлюдном острове?

Нет. Любовь будет торжествовать, поднимая человека до неба, и будет терпеть поражения, валить человека с ног. Она будет умирать, если нарушена ее гармония. Но общих рецептов здесь нет.

Противоречие между сердцем и разумом – одно из самых распространенных источников кризиса любви, воспетое и оплаканное многими писателями и поэтами прошлого и настоящего. «Всякая любовь истинна и прекрасна по-своему, лишь бы только она была в сердце, а не в голове» – заметил В.Г. Белинский. И он же писал: «Сердце имеет свои законы – правда, но не такие, из которых легко было бы составить полный систематический кодекс».

И действительно, разве не бывает так, что любовь свою человек вынашивает только в голове, а в сердце его – мрак и хлад? Не расцветают в холодном сердце хрупкие цветы нежности, не пускает в сердце корни горячая страсть, нет в нем побегов доброты и милосердия. Пустое сердце, а голова шумит: «Люблю, люблю, люблю». Разве с этим мы не встречались?

И наоборот – еще не осознана любовь, еще нет ей места в голове, а сердце уже стучит: «Люблю, люблю, люблю», и замирает, и холодеет, и обдает горячими волнами счастья? Бывает? И так бывает.

Голова и сердце, чувство и разум – их борьба и согласие составляют историю кризисов не одной любви. Но прав Мольер, когда восклицает: «Не рассудок управляет любовью!» Нельзя полюбить головой. Если б выбор в любви решался только волею и разумом, тогда любовь не была бы чувством и страстью. «Присутствие элемента непосредственности видно в самой разумной любви, потому что из нескольких равно достойных лиц выбирается только одно, и выбор этот основывается на невольном влечении сердца», – писал В.Г. Белинский. И продолжал: «У человека это чувство зависит не от головы, у него оно – естественное, непосредственное стремление сердца к сердцу».

То, что в XIX веке обозначали «сердцем» мы сегодня называем эмоциональной сферой психики человека, в которой из мозаики самых разнообразных эмоций складывается многообразие чувств человека. А «голова» – это сфера мыслительной деятельности человека, очень сложная сфера, со своими этажами, непохожими один на другой – тут абстрактное и образное мышление, весь дух человека.

И любовь, конечно, есть чувство. В этом смысле сто раз прав В.Г. Белинский, когда подчеркивает – без чувств нет любви. Не может любовь быть бесчувственной, на то она и любовь. Но любовь в то же время и не «безмозглое» состояние. Любящий осмысливает свое чувство, оценивает свою возлюбленную и иначе он не может, ибо любовь целостна. Она включает и мысли, и чувства человека, всего его в орбиту любовного полета.

«И любить и быть мудрым невозможно», – полагал Ф. Бэкон, выразив распространенный постулат. Однако именно любовь требует от любящих очень много мудрости. Но мудрость любящих не есть рассудочность в торгашеском смысле, она не умение манипулятора расчетливо продумывать каждый свой шаг как в шахматной партии. Но это и не просто загадочная мудрость сердца, которое верно подсказывает само не зная как, опираясь на интуицию. Наверно мудрость любви есть сплав сердца и разума, мысли и чувства – то, что присуще любому творчеству, что бы не думали о научном творчестве участники давнего бессмысленного спора между «физиками» и «лириками» много лет тому назад.

И более всего мудрость нужна в кризисах любви.

Если сердце и разум в постоянном противоборстве, то любовь существует как негармоничная. Такой она родилась, такой и умирает. Именно в негармоничной любви «как и в ненависти, могут быть соединены самые разнообразные чувства: и страдание, и наслаждение, и радость, и печаль, и страх, и смелость, и даже гнев и ненависть», – писал К.Д. Ушинский. В негармоничной любви не миновать приступов взаимной неприязни и болезненных выяснений отношений. Но любить «того, кто очевидно нас ненавидит, не в природе человека», – предупреждает Г. Фильдинг. А посему тяжкие часы выяснения отношений, в которых у каждого за пазухой тяжелые камни злобности, не помогают сохранить любовь. И чем чаще наступают периоды взаимной ненависти, тем скорее умрет любовь. Любви нужно тепло и жар сердец, а если это пламя уже похоронено под пеплом недобрых чувств, то любовь уйдет. «Любовь как огонь, – без пищи гаснет», – писал М.Ю. Лермонтов.

И вообще, у любви свои измерения. И время свое, обычному счету не подвластное, и пространство свое, своими мерками измеряемое.

Есть свои измерения и у конца любви, неожиданного и бесповоротного. Любил, любил человек, терпел, ненавидел, сомневался, верил и не верил, доверял и надеялся – и так долгие мучительные годы длится некое состояние невесомости, счастливое и несчастливое, легкое и тягостное, парение между небом и землей. И так каждый день. И содрогалась все время любовь от обид, и ликовала от радостей, а более всего держалась на надежде, на вере, что будет когда-то иначе, лучше, без мук ревности, без периодов непонимания. Такова негармоничная любовь во всем ее многоцветии, где красное и черное – все перемешано.

Долго так длится. И если зараженный негармоничной любовью обратился бы к врачу-невропатологу, тот наверно поставил бы диагноз расшатанности нервной системы. И был бы, возможно, прав. А между тем, лекарство от этого состояния есть, и не химическое – это время, терпение и труд души. Подспудно, сам того не зная, человек все равно идет от больной любви к здоровью, к исцелению от душевного недуга. И хотя кажется ему – смерть его любви это и его кончина, но на самом деле это не так. Умрет его любовь, и воскреснет несчастный снова для жизни, снова для радости, даже для новой любви воскреснет, если, конечно, не скажет себе: все, конец, теперь от любви только бежать и бежать. Умирает любовь и, как правило, навсегда, не воскресить никакой живой водой. Да и правильно это – уж коли любовь родилась негармоничной, той, что счастья полного не дает, а мук зато – в полную меру, да и с избытком. Зачем такая любовь мыслящему, творящему существу, имя которому – Человек?

Я не знаю, насколько любящему удается самому изгнать из себя мертвящий дух несчастливой любви, но дождаться ее кончины ему под силу. И умрет его беда сама собой, и произойдет это в один прекрасный день, неожиданно и по самому пустячному поводу. Ни громы небесные громких выяснений отношений, ни всемирные потопы нескончаемых слез и упреков, ни с трудом добытое знание правды, или ее неожиданное открытие, нет, вовсе не такие потрясающие душу состояния или события способны сразу умертвить любовь. И в смерти у любви тоже, свои измерения – только капля, именно капля, неизвестно какая и неизвестно откуда взявшаяся, переполняет вдруг чашу терпения, и любовь стремительно схлынет, мгновенно, вся, капля за каплей, несущиеся единым потоком. И тогда уже не наполнить пустой сосуд живительным напитком пережитой любви. И легко тогда на сердце от этой весенней капели. Легко, освобожденно.

Что же в той капле? Что за яд в ней, мгновенно убивающий многолетнюю больную любовь? Я не знаю, что в ней, но знаю, что, из любви улетучилось. Знаю, чего больше нет в эти освободительные часы в только что еще любившем человеке – нет в нем доверия и нет никакой надежды на ответную любовь. Нет, и все тут.

И тогда глаза, еще миг назад ослепленные любовью, приобретают второе, очень зоркое и очень трезвое зрение. Ничто уже не дорисовывают, ничто невидимое не видят – все как есть, без воображения. И стоит тогда человек, некогда любимый до беспамятства, так что память все никчемное о нем топила в своих пучинах и всплывать тяжелому не давала, стоит он – гол как сокол, видимый во всех его действительных достоинствах и действительных недостатках. Стоит без ореола, без сияющего нимба любви вокруг только что такого прекрасного чела. Стоит рядом он, некогда любимый, в качестве обыкновенного человека, каких тысячи из тысяч, и вовсе он уже не единственный, вовсе уже не неповторимый. Кончился пьянящий сон любви и любивший человек, наконец, проснулся.

И может быть этих пробуждений будет и несколько, но главное в том, что возврата любви уже нет. Еще можно ревновать, но и это скоро пройдет. Все пройдет, все действительно позабудется израненным сердцем. Голова сохранит, а сердце откажется откликаться на сигналы памяти. Оно не просто бастует, это не саботаж измордованного сердца – это его выздоровление, ибо зарубцевались кровоточащие раны и снова открываться они не собираются – затянулись прочным, вечным рубцом. И памяти ничего уже не поделать с закалившимся, оставшимся живым и во имя жизни отказавшимся любить сердцем.

Хорошие люди, наверное, останутся друзьями, а друзья их будут еще долго воспринимать их дружбу как скрываемую от постороннего взгляда любовь. Но… трезвость знания друг друга, теперь, наконец, наступившее приятие одного другим со всеми его «потрохами», лишило некогда любивших горячего дыхания любви. Этот тайфун, наконец, пронесся мимо, вместе с пониманием и признанием унеся доверие и надежду, захватив все, разрушенное любовью, оставив людей в полном покое друг от друга. Возвращающееся потом доверие приходит к людям уже в ином качестве – это доверие друзей, но не доверие любви.

В общем, когда любящие ждут и требуют друг от друга понимания, приятия себя такими, какие они есть, то, по существу, они ошибаются в выражении своего ожидания, искренне ошибаются. Ибо в любви понимание тоже имеет свои измерения – это понимание всего лучшего, это способность и недостатки перекрашивать в радужные цвета и таким понять человека – осветленным, прекрасным, каким каждому хотелось бы быть. Любовь это умеет. То счастье, что дарит она любящим, и есть та волшебная краска, коей любящие окрашивают образ любимых.

И если кому-то покажется, что на этих страницах я путаю любовь и влюбленность, рисую не гибель любви, а конец состояния влюбленности, то он не прав. Нельзя разграничивать любовь и влюбленность на два полюса или на два периода отношений любящих людей. С влюбленности обычно начинается любовь, а если она началась с дружбы, то появление чувства влюбленности и есть сигнал начала любви. Это действительно так. И любовь действительно не состоит из сплошных состояний влюбленности – так тоже не бывает. Но я уверена: без периодических восстановлений сладостных эмоций обоюдной влюбленности также нет любви. Влюбленность – блистающая вершина любовного чувства. Конечно, не каждая влюбленность приводит к любви, но каждая любовь сопровождается влюбленностью, хотя бы периодически наступающей. Иначе какая же эта любовь?

И когда кризис понимания и признания уничтожает влюбленность, то вместе с тем он убивает любовь.

«Мы знаем, что любовь сильна, как смерть; зато хрупка как стекло», – предупреждает Г. Мопассан.

И на уровне удовлетворения сексуальных потребностей любящих тоже поджидает немало тревог и забот. Это только в кино и сказках хэппи энд наступает с первой брачной ночью, после которой жили они счастливо и умерли в один день. А в реальной жизни нередко теперь только все проблемы и начинаются.

Накал желания, что голову кружит и пьянит от одного только предвкушения или воспоминания о пережитом счастье – сохранится ли это пьянящее чудо до конца дней любящих? Если да, то почему не у всех так, а если нет, то как же сметь любить? И если ушло чудо слияния с любимым, то как жить дальше? Снова искать любимого, но уже другого? А если и с ним скоро пройдет? Или дисциплинированно остаться при жене, предоставив ей заботу о доме и о чистых мужниных рубашках, а самому принять жизнь такой, какой ее делают тысячи и тысячи мужчин – искать головокружений у других женщин? Если даже ученые открыли, что эйфория влюбленности охватывает людей не более, чем на 3 – 4 года?

И если путем измен идет не каждый человек, то все же современные люди хорошо знают, что сексуальный интерес друг к другу в любви – величина не постоянная. У чувственности свои взлеты и падения, в зависимости от утра или вечера, зимы или лета, юности или старости, и кто знает, от чего еще. Неизбежны сшибки состояний, противоположности настроений, разница желаний.

У современного человека есть еще одна проблема, там, на этом уровне потребностей возникающая – проблема беременности. Если детей еще не надо, или их больше уже не надо, как любить гармонично? Страх беременности холодным камнем преткновения ложится поперек дороги к гармонии двух человеческих тел. Спросите об этом молодых, и они расскажут страшные сказки из несказочного бытия, сказки о тысяче и одной ночи, которые не состоялись.

А комплексы всепобеждающей стеснительности, страх полной раскованности или неумение доверить себя другому существу, все от неопытности, которая может продлиться всю жизнь?

Пресыщение и голод, отдача друг другу по мельчайшей искорке желания и неотдача на самом высоком напряжении страсти – сколько перебитых состояний, спешек или опозданий, очарований и разочарований ожидает человека на воспетой ниве Любви.

Волшебная чаша, если не уметь из нее пить, может наполниться ядом, и сделать человека несчастным, потерявшим способность и желание ощущать сладостный вкус волшебного напитка.

Перечитайте пушкинскую «Сиену из Фауста» и вы увидите в ней один из вариантов неумения с наслаждением пить любовное зелье.

«Мне скучно, бес» – так начинает Фауст сцену у моря. А ведь Фауст только что был на свидании с Гретхен, держал ее в своих объятиях, любил. Казалось бы, Фаусту уж если и умирать, то только от счастья, а ему – смертельно скучно. Мефистофель сперва пытается утешить Фауста общими рассуждениями о скуке вообще. Но Фауст нервничает. Не в том дело – ведь ему скучно любить, и это его мучает. Мефистофель понял, что творится в душе Фауста:

Вот так. Любил, жаждал вкусить, а в результате не Любовь в груди, а отвращение. Другие люди в это время переполнены счастьем, чувством благодарности за радость, пережитую вдвоем, в них рождается новое ощущение бесконечной близости, абсолютного понимания друг друга. А Фаусту скулы сводит от скуки и отвращения.

Отчего так?

Причин может быть много. Во-первых, по словам Мефистофеля, Фауст из тех, кто «думает в такое время, когда не думает никто», а потому Фауст, возможно, и не сумел полностью отдаться волнам своей чувственности, не сумел раствориться в объятиях любимой им Гретхен и не испытал тех вершин блаженства, которые сулило ему его воображение. И в результате – разочарование вместо радости. Так может быть и так бывает. Ведь любви еще надо учиться.

А может быть, пушкинский Фауст в силу своей молодости и неопытности так долго в течение любовной ночи любил тело своей возлюбленной, что не мог не испытать пресыщения? А потому и мучился, сам не зная отчего. И так может быть. Но и это преодолимо.

А может быть, пушкинский Фауст еще не испытывал чуда слияния с Гретхен – то ли из-за ее скованности, то ли из-за собственной неуверенности, и потому заскучал после ночи любви, потеряв уверенность в себе? Так тоже может быть. И возможно, Фауст пойдет отныне по свету искать ту женщину, которая подарит ему чудное мгновение какого он сам еще не знает. Не с Гретхен будет он стремиться преодолеть свои разочарования, не с первой своей любовью, а с другими, еще неизвестными, покинув возлюбленную недоумевающей и несчастной.

Не с Гретхен, а с Мефистофелем говорит Фауст о своих проблемах любви – и в том его роковая ошибка. Не любимую, а врага человечества вопрошал он о сущности любви. И если не сумеет Фауст довериться возлюбленной, если так и станет метаться, то и оставит такой современный Фауст позади себя горы разбитых женских сердец, а в недавние годы и груды заявлений во всяческие инстанции за свое «аморальное поведение». В XIX веке многие поэты именно такого рода страдания любви и описывали в своих стихах. Ведь счастливые люди гораздо реже берутся за перо, чем несчастливые, а секс в те времена был общественно презираем, что само уже создавало внутренний конфликт как источник подобных проблем. Вот и получилось, что дисгармония в любви уже хорошо известна из литературы, но менее известно, что она – вовсе не норма. И боится теперь иной юноша пригубить из волшебной чаши, чтобы любовь его не стала отвращением, – зря боится, но именно страх загоняет его в тот же капкан.

А в какие капканы попадают женщины, любящие таких скучающих Фаустов! Страдание, страдание и страдание – вот их удел. А когда страдание побеждает любящего, он теряет способность любить. Не любовь, а депрессия царит тогда в его сердце.

Депрессия… Это тяжкое бремя любви, ее теневая сторона, которую познают многие влюбленные. Депрессиями любовь страшит людей, из-за них люди боятся отдаваться любви. Между тем, Б. Рассел предупреждает: «Любви бояться – означает бояться жизни, а кто жизни боится – тот уже на три четверти мертв». Но ведь и депрессивный человек тоже чувствует, что он почти мертв, и мертвым сделала его дисгармоничная любовь, от нее на него такое страдание навалилось – такое, что нет уже сил выносить ни боль свою, ни саму жизнь.

Эту опасность, таящуюся в любви, надо знать. И отнестись к ней без паники, по возможности спокойно. Депрессия – естественная реакция на неудовлетворенность потребностей любви, и в первую очередь потребности в сексуальном контакте. Врачи и психологи уже хорошо изучили механизм возникновения депрессии в ситуациях сексуальной дисгармонии, когда по тем или иным причинам нет радости в любовном объятии. Предупреждают они и об опасностях безответной любви – когда один жаждет нежности, а другой не одаривает теплом, так как не любит. Тут все совершается как в душе ребенка, когда ему не дают или отнимают любимую игрушку. Горе, слезы, несчастье. Но если дети умеют быстро и безболезненно переключаться на новые радости и новые желания, то любящие часто теряют власть над собой и «заклиниваются» на желании достичь недостижимое. А постоянное напряжение любовных желаний без счастливого исхода и создает почву для депрессивных переживаний, «застревать» на которых – опасно.

Депрессия – враг номер один гармонии любовного союза. Черные тучи обиды и боли, трясина страданий загоняют эротические эмоции на темное дно души, лишая человека возможности радовать собой.

Страдания – тоже источник кризисов любви. В страданиях многосторонне проявляется личность каждого любящего, а потому люди по-разному проявляют себя в качестве страдающего и по-разному воспринимают страдания другого. Но итог обычно один – омертвление чувственности.

Есть любящие, которые прячут свою боль и обиду от любимых, пытаясь один на один справиться с тягостным состоянием. И если в подобных установках много благородства и человеческой силы, то, тем не менее, не изжитые до конца обиды и подозрения, не выпущенная на волю злость зачастую накапливаются в человеке подобно ядохимикатам и, порой совершенно неожиданно, накопленное зло громами и молниями прорывается наружу даже у очень спокойных и терпеливых людей, или исподволь, медленно, но верно, отравляют душу любящему.

И общение со страдальцем становится скованным до предела, а близость – экзальтированно-невротической.

И если рядом с любящим, привычно глотающим своих крокодилов, оказывается такой же глотатель своих шпаг, то отчуждение любящих друг от друга можно предсказать со значительной степенью вероятности. Время лечит, но не всегда «в направлении» любви. Ведь каждый так и остается один на один со своими горестями и становится для другого чужим и неразгаданным, непонятным и неожиданным. Не наступает душевного единения, нет доверия, столь необходимого для любовного слияния.

Есть любящие, которые наоборот, любую, самую малую обиду или злость раздувают до вселенского пожара с громоподобными выяснениями отношений. Не так ступил, не то сказал – и бух в слезы, плач взахлеб, как обиженный ребенок. В таком поведении, может быть, и много искренности, и чувствительного любящего такие сцены до поры до времени кидают к ногам любимых, дабы утешить и пожалеть. А наступающее примирение столь сладостно и светло, что в следующий раз, кажется, имеет самый прямой смысл повторить все сначала.

Но и в несдерживании отрицательных эмоций, в полном психологическом нагишании друг перед другом также таится опасность потери любви. Во-первых, рано или поздно любящий привыкает к слезливым сценам, которые могут разразиться в самую неподходящую минуту и вызвать лишь досаду и злость. А кроме того, скоро не останется никаких тайн между любящими, никаких загадок, которые столь сладостно разгадывать. Все постоянно выплескивается наружу, – кстати и некстати, – и требует ответной, любовной сексуальной реакции, которую вскоре даже настойчивым потоком слез уже не вызвать.

Как же быть?

Каждый решит сам. Видимо, нужно всегда помнить себя таким, каким человек был в самом начале своей любви, когда вызвал ответное чувство. Человек не был тогда ни зависимым до потери своего «Я», ни потребителем чужой жизни. Так зачем же таким становиться в любви? Зачем делать из жизнерадостного человека нытика, из сильного слабого, из доброго – злого? Из чуда слияния – акт утешения?

Короче, и в страданиях человеку необходимо сохранять себя и беречь обоюдную любовь.

Однако, многие люди привыкли мерить силу своей любви мерой своего страдания. Чем больше страдание, тем больше и любовь – так гласит постулат. Однако, вряд ли он верен. Вряд ли благодатен для любви. Страдание особенно бесконечно и бездонно, если человек сдался обиде, ревности, гневу и становится безвольной добычей отрицательных эмоций. Отсутствие желания выйти из депрессивных состояний загоняет страдальца в невроз. И больной человек измеряет теперь силу своей любви степенью своего невротизма. Но разве это любовь?

Нервный до крайности человек, столь нуждающийся в ласке и успокоении, сам отталкивает от себя и, воистину, оказывается в настоящей ловушке.

Не в этом ли кроется психологический секрет, например, трагедии Чацкого – возбужденного, неврастенического человека, именно невротизмом поведения пугающего Софью? И не в том ли секрет торжества Молчалина – эмоционально уравновешенного, коммуникабельного и любвеобильного человека, солнечностью натуры не давшего умной Софье почувствовать отсутствие в ней глубинного чувства? Возбужденный ум Чацкого в этом поединке оказался не в состоянии победить эмоциональное здоровье Молчалина. Не потому ли случается, что женщины не так уж редко, подобно Софье, предпочитают иным умным мужчинам явных дураков, если у последних здоровая нервная система, гарантирующая счастливую сексуальную близость? И не по той ли самой причине мужчины предпочитают иным умным женщинам откровенных дурочек?

Но где же выход? Неужели любовь – западня?

И да, и нет. Еще раз подчеркнем – все зависит от личности любящих, от умения и навыка властвовать собой, управлять своими эмоциями, сохранять психическое равновесие. Но до тех пор, пока в сознании любящих будет царить представление о том, что чем глубже страдание, тем глубже и любовь, у человека будет опасность катиться в беду с неудержимой силой, поскольку сильно любить хочется каждому. «Я так страдала!» – одновременно жалуется и хвастается подруга подруге, повествуя о великой своей любви, что любовью уже и не была, а одной лишь нервотрепкой – своей и чужой.

Миновать опасность невротизма в любви – задача обоих любящих. Помочь друг другу, поддержать ослабевающего – обязанность любви. Но в первую очередь каждый из любящих в отдельности имеет четкие обязательства и перед самим собой – не стать тряпкой в руках другого, не потерять способность опираться на самого себя. Таким он вызвал любовь, таким ее может сохранить.

Возникновению гармоничной любви мешает и установка на то, чтобы строить любовные отношения не на том, что действительно есть и уже связывает двоих в настоящем, а на том, что могло бы быть в будущем, но никогда еще не было. Ожидания людей тогда чрезвычайно велики и светлы. Любимый существует больше в воображении, в сказках сердца, чем в реальной жизни. И поступки от возлюбленных ожидаются не те, что соответствуют их действительному характеру и жизненным позициям, а тому что родило воображение влюбленной. В результате становятся неизбежными катаклизмы несоответствий между тем, что есть, и тем, что ожидается. А поскольку по свету бродит немало людей, готовых поддерживать иллюзии о себе самих, то бедствий в таких отношениях не счесть. Любящие, попавшие в петлю любви, построенной только на ожидаемом светлом будущем, а не на реальном настоящем, часто стремятся в страстных объятиях преодолеть несовпадение желаемого и действительного, пытаясь в эротической близости черпать душевное равновесие. Порой сексуальный мост действительно воздвигается между людьми и не сразу даже рушится. Но мост построен над пропастью и рано или поздно это обнаруживается. Но до тех пор – вечные ожидания и редкое их осуществление, постоянное напряжение и считанные минуты отдохновения. Человек вынужден все время думать о другом и в результате принимает свой плен за любовь. А поскольку и в песнях поется, что «любовь все преодолеет», любящие долго барахтаются в пучинах ожиданий и разочарований. А потом порой начинают друг друга ненавидеть за неизбежное разочарование.

В заключение отметим, что кризисы любви могут иметь и еще один источник – неравенство чувств, «обмениваемых» людьми. Один идет навстречу другому с любовью, а другой может предложить только дружбу. Разве так не бывает? Негармоничность общения заложена в таких отношениях. Или – один идет на брак с любовью, другой – без любви, разве и это редкая ситуация? За кем окажется победа в изначально неравном браке? За любовью? За нелюбовью? Кто предскажет? Но в таких отношениях также первоначально заложено противоречие, чреватое кризисами любви.

А разве не бывает, что один относится к связи как к легкой, а другой принимает ее за любовь? И в этом случае кризисов любви не миновать. Да и легкая сексуальная связь имеет множество разновидностей. В чрезвычайно насыщенной сведениями и многосторонней по содержанию книге «Вкус запретного плода» Игорь Кон выделяет несколько видов сексуального поведения: секс, цель которого только разрядка физиологического полового возбуждения, когда, по существу, безразлично кто партнер; секс для чувственного наслаждения, в котором большую роль играет игра и новизна эротической техники, а наслаждение партнера служит средством для увеличения собственного наслаждения; секс ради удовлетворения полового любопытства, когда партнер служит объектом познания; секс как средство самоутверждения, чтобы доказать себе или партнеру свою сексуальную привлекательность; секс как средство для деторождения, тогда в партнере важны его физические или общественные качества, престижные для производства потомства; секс для достижения каких-то вне секса лежащих материальных целей, когда в партнере важны его положение в обществе, мнение о нем окружающих; секс как ритуал или привычка, когда целью секса является подтверждение стабильности отношений с партнером при отсутствии гаммы эротических желаний; секс как компенсаторское поведение с целью «преодолеть» бедность эмоциональной сферы или свою агрессивность, что, однако, не дает радости и удовлетворения; и, наконец, секс, имеющий целью выход из одиночества через глубоко интимное общение и слияние двоих в единое целое, что, согласно И. Кону относится к половой любви. Так что и в легкой сексуальной связи люди могут люди могут «обмениваться» неодинаковым, неравноценным, что тоже чревато кризисами.

К сказанному надо добавить, что отдельные моменты названных разновидностей секса так или иначе могут быть вплетены и в любовное общение, одни в театре любви, другие в периоды кризисов любви. Так злобно ревнующий мужчина может потребовать от любимой женщины удовлетворения его сексуального желания, но в этом акте не будет любви, одно лишь самоутверждение и насилие с целью удержать женщину беременностью. А любящая пара, заметив, что в секс вкралась привычка, вполне сознательно могут устроить себе игру, чтобы добавить пряностей в княжескую трапезу. Да и в первом любовном объятии неизбежно волнующее познание-открытие друг друга и т.д. и т.п.

А если к тому же учесть, что из дружбы может вырасти любовь, что брак по любви может превратиться в брак без любви, а легкая связь перейти в отношения любви, то общение мужчины и женщины покажется весьма запутанным и более чреватым кризисами, и меньше наполненным искомой гармоничной любовью. Разве не так?

Театр любви

Гармония на чувственном уровне все же не спасает людей от кризисов любви. Любовь ведь чувство цельное, ее нельзя разрубить на кусочки и наслаждаться каждым в отдельности. Все в ней переплетено и перемешано, все связано и взаимосвязано.

В отношениях любви как бы встречаются, взаимодействуют и сливаются две любви – его и ее любовь, которые возникли у обоих, а не только у одного, и которые сплетаются в одну – общую на двоих любовь. Сперва любовное чувство возникает, быть может, и ощущается только как тонюсенькая нить, незримо связывающая двух людей, все ближе и ближе притягивающая одного к другому. У каждого ниточка еще своего цвета, своя собственная, на она уже опутала другого и притягивает обоюдно. Постепенно связующих нитей становится все больше и больше, они протягиваются от одного к другому на разных уровнях человеческих потребностей общения мужчины и женщины, пока не совьются и не перепутаются в такой единый клубок любовных отношений, в котором трудно вычленить, где твое, а где мое, где твоя любовь, а где моя, чья больше и чья меньше, ибо она одна на двоих, общая любовь мужчины и женщины.

А поскольку каждый человек в чем-то неповторим и всегда многообразен, то двое и создают свой, индивидуальный клубок любви, гармоничную или негармоничную любовь – как у кого получится. Что при этом происходит не простая стыковка и переделка черт характера, выработка общих жизненных позиций и взглядов на себя и других, самоочевидно. И ясно также, что без кризисов любви в этом творческом процессе не обойтись.

Огромную роль в сложных и противоречивых процессах стыковки двух характеров в один, во имя создания одной общей – для двоих любви, играет то ролевое поведение, которое каждый привносит в свою любовь и ожидает от другого.

Дело в том, что любовь – отношение деятельное, активное. Она включает поступки, требует действий двух любящих людей по отношению друг к другу и каждый выражает свою любовь через целый комплекс поступков, соответствующих той роли, которую он играет или готов сыграть в любовном союзе.

Здесь как в театре: хочешь – не хочешь, а свою роль, которую тебе дали, сыграй. Редко любящие, как и артисты в театре, выбирают свои роли только сами. Роли предопределяются обществом, их придумывает семья, их сочиняют друзья, их исполняет каждый из любящих. И сегодня существует немало любовных ролей, которые изначально чреваты кризисами любви, таят в себе опасность ее смертельного исхода.

Рассмотрим ряд отношений любви, которые чреваты кризисами в силу неравенства ролей двух любящих друг друга людей.

Опасность кризисов ожидает любовь, когда мужчина или женщина проявляют свои чувства как постоянные, беспощадные к себе и другому исследователи.

Полюбив, исследователь ежесекундно наблюдает себя и любимую, ставит эксперименты над собой и ею, узнает – как поведет она себя в ссоре, как в радости. Он не ссорится взахлеб, не радуется бездумно, не отдается полностью в близости – он вечно анализирует свою и чужую души.

Такая позиция имеет несколько корней.

Она может быть вызвана любопытством жизнелюбивого человека, которому надо не только чувствовать, но и знать, жить не только сердцем, но и умом. В этом смысле исследовательскую роль берет на себя каждый из любящих и она всегда присутствует в гармоничной любви.

Хуже, когда естественное стремление к анализу своих состояний превращается в исследовательский зуд, вызванный эмоциональной пустотой, омертвлением сферы положительных эмоций.

В этих случаях начинающий любить непрерывно анализирует свои и чужие состояния, дабы работой ума компенсировать эмоциональную глухоту и оживить чувства.

Позиция исследователя также может быть порождена чрезмерным неудовлетворенным тщеславием, необходимостью постоянно самоутверждаться в собственных и чужих глазах, для чего и служит исследование своих и чужих состояний, дабы найти путь к господству в любви.

Наконец, исследовательская позиция в любви, при которой человек больше анализирует, чем чувствует, часто встречается у людей, неуверенных в себе, наделенных определенными чертами комплекса неполноценности, что ведет их к вечному самоанализу и вечному сравнению себя с другими, наблюдающими их.

В чем бы ни таились истоки исследовательской позиции в любви, результат всегда один и тот же – человек, любящий таким способом, постоянно трагически раздвоен на живущего и наблюдающего жизнь. И если это качество в целом в определенной мере присуще всем людям и без него человек не человек, то анализатора раздвоение лишает цельности в проявлениях своей любви, мешает раскованно плыть по течению чувств и эмоций. Не любовь, а сплошной анализ и выяснение отношений. Рядом с таким мужчиной женщина вскоре обнаруживает, что ежесекундно находится под микроскопом. И если наблюдательность родного сперва и покажется проявлением чуткого интереса к ней, то постепенно женщина все же устает от той наблюдательной вышки, которая всегда присутствует при общении с дорогим ей мужчиной, и с высоты которой анализируется – в уме или вслух – каждый ее шаг, каждый вдох и выдох. Вместо полной раскованности общения двух близких людей появляется психологическая напряженность, приводящая в конце концов к скованности-перекованности обоих любящих. Однако, как правило, интерес друг к другу не исчезает, – он даже может нарастать, – общение продолжается, хотя встречи все реже становятся счастливыми.

А исследователь продолжает свое дело. В редкие минуты душевной и телесной близости он, подобно браконьеру, прокрадывается к самым заветным тайникам и слабинкам чужой души и, вернувшись на свой наблюдательный пост, пережевывает там свои открытия. Каждый новый тур общения оставляет все меньше и меньше неизведанного, включает все новые и новые области сознания и подсознания любимого в открытое общение вслух. Однако, углубленное проникновение в дебри чужой души на каком-то этапе осуществляет только сам анализатор, свою же душу он постепенно закрывает на тысячу замков, дабы не лишиться преимуществ исследовательской позиции в качестве стороннего наблюдателя.

Но себя бедолага-исследователь наедине с самим собой тоже постоянно разлагает, хотя и не вслух, но в уме – непрестанно. Такие мужчины и женщины подобны ребенку, которому, дабы наиграться, надо так взглянуть внутрь игрушки, что приходится ее ломать.

Разрушив, наконец, все опоры, которые жизнь возвела в женщине, чтобы не рухнула она под бременем забот, тревог и несчастий, исследователь неожиданно держит в объятиях уже не живое существо, а груду обломков. И как ребенок, сам сломавший свою игрушку, громко плачет и требует, чтобы ее немедленно починили, так и анализатор приходит в отчаяние, что снова, в который уже раз, женщины, даже самые умные и самые красивые, тонут в потоках слез и оказываются истеричками.

Выход все в том же – нельзя давать себя ломать, а уж ежели сломался – изволь собрать себя заново, никто за тебя делать эту работу не обязан, да и не сможет. И извлеки уроки. Уж коли разобрали тебя на составные части – восстанови себя в лучшем варианте. И не думай, что тот, кому ты позволил себя разрушить, теперь обязан тебя воссоздать. Оставь эту иллюзию. Строить такой человек не умеет. И не научится. А вообще, можно даже поблагодарить за науку, ведь в руках исследователя ты лучше узнал себя – себя для себя неожиданного. И помни, мастер-ломастер сам один из самых несчастливых людей на свете, которого ты тоже не сумел вернуть к его цельности, а он именно этого искал, сопротивляясь. Полюбив, он тайно предложил тебе совершить за него труд его души, и – ушел, обиженный и разочарованный твоим бессилием. Но ты-то уж знаешь – подвиги перестройки своей души каждый обязан совершать сам. А он этого еще не открыл, а если и открыл, то еще не умеет делать.

Но одна ниточка – тонюсенькая – может быть вплетена и из таких отношений в клубок гармоничной любви. Ибо анализировать себя и любимого необходимо каждому человеку. Но любящим надо знать меру.

Нередко двое любящих начинают строить общую любовь как отношения типа «няня» и «беспомощное существо». «Няня» берет на себя все проблемы создания психологического комфорта любовного общения, а «беспомощный» нежится, согретый заботами, или начинает капризничать, выдвигая все новые и новые требования перед любимым. До поры до времени такое распределение ролей многое дает любящим: один отогревается и оттаивает в лучах постоянной заботы о нем, а другой избавляется от одиночества через чувство нужности другому человеку. Отношения могут длиться долго, даже всю жизнь, и дарить любящим счастье любви, если обоих, в силу их характера, опыта жизни и многого другого такое распределение ролей устраивает.

Однако, такие отношения чреваты и кризисами. «Няня» может так избаловать «беспомощного», что последний действительно уже не в состоянии жить без няни, потеряв способность самостоятельно справляться с дурными настроениями и жизненными неприятностями, с болью, невольно причиняемой любимым. Со своей стороны «няня», будучи всего-навсего человеком, тоже может когда-то устать, сама нуждаться в заботе и психологической поддержке, к которой «беспомощный», однако, не приучен или от которой отучен. В результате в ситуациях, когда двум любящим требуется поменяться ролями, один или оба не выдерживают непривычных ролей поведения и возникает кризис. Каждый чувствует себя ограбленным – один лишенным сил, другой – лишенным права и способности на слабость. И оба – лишенными своей любви.

Особенно сложна ситуация кризиса в любви «няни» и «беспомощного», когда оба любящих, взяв на себя такие роли поведения, по существу к ним не подходят. «Беспомощный» оказывается доведенным чужой любовью до годовалого возраста, хотя он – взрослый человек вовсе и не стремился к этому, а «няня» постоянно ожидает и требует от себя сил на двоих и такой «сверхчеловечности», что подрыв сил оказывается неизбежным.

Возникающий кризис причиняет любящим много неудобств и страданий и мешает выстроить гармоничную любовь.

Однако, одна ниточка, связывающая двух любящих, может и в гармоничной любви быть сплетена из таких отношений.

Распространено в любовном общении, особенно в начале любви, и распределение ролей на «охотника» и «дичь». Любовь каждого в этом варианте – сплошная игра. Охотнику положено догонять и покорять, дичи – убегать и сдаваться. Игра любящих может оказаться очень увлекательной, с веселыми розыгрышами, нарочитыми опозданиями или неприходами на свидания, извечным «нет», когда хочется сказать «да» и т.д. Но только на таком игривом обмене душами и сердцами прочную, гармоничную любовь вряд ли можно построить. «Охотник» и «дичь» не друзья, а скорее противники, их понимание друг друга – понимание соперников, а не единомышленников; их любовь – не слияние, не доверие, а покорение и подчинение. Прекратив охоту, двум любящим приходится переходить на иное ролевое поведение, и уже сама необходимость смены ролей чревата кризисами любви.

Однако, в гармоничную любовь нередко вплетена и эта нить, и если она не единственная, то любящих она связывает, нарушая единообразие и изгоняя скуку.

Порой любящие выражают свою любовь в ролях «садовника» и «деревца», где садовник выращивает последнее до нужной ему высоты и с им задуманной кроной. Такое распределение ролей предполагает за садовником право обрезать лишние – с его точки зрения – ветви, а за деревцем – покорность перед совершаемыми над ним операциями. Один активно переделывает другого, с согласия или без оного, беря на себя право и обязанность воспитывать любимого; другой, в свою очередь, обратным правом по отношению к садовнику не обладает. «Садовник» и «деревце» – не та ситуация, что в «Пигмалионе» Бернарда Шоу, где Элиза своими поступками тоже «перевоспитывала» собственного воспитателя. Нет, речь идет об отношениях любви с односторонней установкой на воспитание одним другого, но не наоборот. Такая установка, мне кажется, часто существует у любящих.

Однако, педагоги предупреждают даже родителей – не только вы воспитываете своих детей – они тоже воспитывают вас, возвращая вам утерянный рай детства, мир, когда деревья были большими. Не сопротивляйтесь, говорят педагоги родителям, – дети в состоянии обогатить ваши души, если внимательно отнестись к их взглядам на вещи. И дети не деревца, они живые человеческие существа.

А вот в любви иной мужчина серьезно полагает, что ему положено и удастся вырастить из любимой именно то, что он задумал. И лучше всего в его планы подругу жизни не посвящать. Да и женщина часто хранит за семью печатями точный проект того существа, в которое она намерена превратить любимого мужа.

Подобные отношения мало пригодны для создания отношений гармоничной любви и чреваты кризисами.

«Перестань меня вечно воспитывать!» – кричит в кризисных ситуациях любящий, которому в очередной раз попытались обрубить нужные ему ветви, и которому надоело быть не человеком, партнером, а подопытным растением.

Вместе с тем, нужна ли гармоничной любви педагогика?

Конечно, но только в качестве обоюдного, добровольного, сознательного процесса педагогического сотрудничества двоих любящих, в котором активным перевоспитателем себя самого является каждый любящий сам, при поддержке другого, но не под его диктатом. Ведь садовники скоро обнаруживают, что деревца все равно норовят раскидать свои ветви по-своему. Хорошо, если садовник найдет более прекрасную крону, чем было задумано, и влюбится, быть может, с новой силой. Но увидев, что деревце выросло и кривым, и хилым, садовник в бессилии опускает руки и в гневе берется за топор, чтобы срубить негодное дерево под корень. Но зачем было вносить невыполнимые планы в отношения любви, в которых двое любящих, ради создания гармоничной любви, в первую очередь должны были бы принять друг друга такими, какие они есть?

Иногда дисгармония в любви возникает оттого, что двое любящих предполагают создание отношений типа «отец» и «ребенок», «мать» и «ребенок», которые они уже пережили в родительской семье. Мужчина ищет в любимой самоотверженности своей матери, материнской, по существу, любви, а женщина ищет в муже отца, его сильной руководящей руки. В западной литературе эти установки рассмотрены психоаналитиками в самых разных направлениях, вплоть до попыток односторонне свести все кризисы любви к неизжитым в детстве дисгармониям отношений родителей с детьми. Безусловно, отношения в родительской семье воздействуют самым прямым образом на установки любящих, но влияния эти, наверное, все же не фатальны, а главное не единственны. Люди воспитывают и самих себя, они подвергаются влиянию друзей, художественной литературы, коллег на работе. И все богатство общественных отношений, а не только отношений родительской семьи, люди привносят в свою любовь. Потому и пишут писатели книги о любви, чтобы стать соавторами любви своих читателей, помочь разобраться, поделиться собственными проблемами.

При установках на роль «отца» и «матери» по отношению к любимым как к «детям», долго, порой всю жизнь, могут держаться счастливые любовные отношения мужчины и женщины, если избранные роли соответствуют характеру любящих. Один нуждается в постоянной опеке и вечном руководстве, а другой любит опекать и не устает руководить. Разве не встречаются такие любовные союзы, в которых каждый именно так живет, соответственно себе самому? И если люди так становятся счастливыми, то стоит ли им мешать, убеждая их в том, что они играют не в том спектакле?

Хуже обстоит дело, когда оба любящих просто не умеют иначе, чем по-матерински или по-детски выражать себя в любви. Может оказаться, что в любовном союзе встретились два «ребенка», каждый из которых ожидает от другого роли матери или отца. Тогда неизбежны кризисы и невозможна гармония любви. Может случиться и так, что «ребенок» по мере развития, в силу взросления, перерастает свою роль в любовном союзе, а «мать» или «отец» не в состоянии поменять стиль своего поведения. Тогда возникают кризисы любви.

Вместе с тем, и эта ниточка со своими узелками тоже вплетается в отношения гармонической любви и, особенно если она не единственная, то обогащает любовь уже пережитым опытом неполовой любви.

Ролей в любви между мужчиной и женщиной можно выделить много. Это и отношения «собственника» и его дорогой «куклы», и отношения «покупателя» и «продавца», при которых каждый «бережно торгуется, все боится передать», и отношения «раба» и «господина», и многие другие. Читатель сам дорисует недостающие звенья цепи.

Важно, однако, напомнить, что все роли, которые любящие берут на себя в любовном общении, суть социального происхождения и задаются любящими на выбор обществом в качестве определенных общественных стереотипов, в которых перемешаны традиции прошлого, настоящего и тенденции будущего. Из всего многообразия социальных ролей, предлагаемых любящим, двое вольны выбирать то, что близко именно им. Но на этот выбор влияет и их собственное социальное положение, и та социальная общность, которая служит им референтной группой и на одобрение которой рассчитывают любящие. То, что при этом могут быть противоречия и не совпадения, очевидно. Так подчиненный по службе мужчина нередко компенсирует свое унизительное положение именно в любви, присваивая себе роль «господина», даже деспота в любовных отношениях. А общественно признанной волевой женщине в любви может импонировать роль «беспомощной» – таким образом она подтверждает свою женственность в рамках соответствующих общественных стереотипов.

Стоит помнить и то, что социальные роли в отношениях любви суть исторического происхождения и меняются из эпохи в эпоху, вытесняя одни, прежние представления о поведении в любви – иными, новыми. Что и при этом у любящих могут быть задержки или забегания вперед, тоже очевидно. Гармоничная любовь в каждую эпоху имеет свои, преобладающие в ней черты и формы, соответствующие господствующим в обществе поведенческим моделям, ролям любящих людей.

И сегодня так занимающая современных женщин проблема – куда исчезли рыцари и что такое настоящий мужчина – из той же области. Меняются люди, меняются стереотипы любовных ролей, меняются отношения между людьми. И во всей этой свистопляске корчится в муках современная любовь, так и не знающая, какую же роль отвести мужчине и какую женщине в современном театре любви.

И надо сказать, что никто за нас эти проблемы не решит. Найти себя в гармоничной любви – дело каждого из любящих. И наверное сегодня любящим придется испробовать самые разные роли, чтобы найти себя и свою действительную половинку. И счастливы те, кому это удается на протяжении всех действий одного спектакля с одним и тем же партнером по игре. А многим сегодня приходится менять и пьесу, и даже труппу, чтобы обрести счастье в любви, если оно оказывается возможным.

Немного о ревности

Невозможно, рассуждая о кризисах любви, не помянуть и ревность. Люди хорошо знают, что даже одна всего капелька яда ревности способна отравить весь любовный напиток.

Чудовищем с зелеными глазами назвал ревность У. Шекспир, и этот образ неслучайно стал символом ревности. Она действительно чудовищна. И нет на свете мудреца, которому было бы по душе злобное чудище, пожирающее любовь. Страстные строчки, предостерегающие любящих от зла, таящегося в ревности, оставил могучий Джордано Бруно:

«Ревность, – еще раз возвращается Джордано Бруно к той же теме, – иной раз есть не только смерть и разрушение любящего, но часто убивает самою любовь, – особенно когда порождает негодование; ведь Ревность настолько раздувается этим своим детищем, что отталкивает любовь и начинает пренебрегать объектом, и даже вовсе перестает считать ее своим объектом». Так писать мог только человек сам казнивший себя на эшафоте ревности.

Нет любящих, которые любили бы ревновать. Ревность осуждают, ее жаждут изгнать из рая любви.

И все-таки люди ревнуют. Почему?

Часто возникновение ревности объясняют эгоистическим себялюбием любящего, относящегося к любимой как к своей собственности. Так полагал, например Д. Дидро, гневно осуждавший ревность как «страсть убогого, скаредного животного, боящегося потери; это – чувство, недостойное человека, плод наших гнилых нравов и права собственности, распространенного на чувствующее, мыслящее, хотящее, свободное существо…»

Короче – гони ее, ревность проклятую, если ты человек.

Все это так. И все это не только так. И если В. Белинский был уверен, что ревность в качестве мелкой тирании существа, стоящего на ступени животного эгоизма, «невозможна для человека нравственно развитого», то все же не надо кидаться в крайность и, попав в сети ревности, казнить себя за безнравственность. Ревность присуща человеку. И нападает она и на добрых, и на сильных, и на доверчивых, а не только на отпетых эгоистов, заставляя терзаться всеми издавна известными терзаниями. Ревность неразумна и глупа, но стрелы у нее похлеще, чем у Амура.

От ревности, как от сумы и тюрьмы не стоит зарекаться, но полностью отдавать себя во власть этой пагубно-злобной страсти тоже не стоит. В этом смысле мне лично ближе всего позиция А.И. Герцена: «Ни слез о потере, ни слез ревности вытерпеть нельзя и не должно, но можно и должно достигнуть, чтобы они лились человечески, и чтоб в них равно не было ни монашеского яда, ни дикости зверя, ни вопля уязвленного собственника».

А чтобы ревновать по-человечески, уж коль скоро мы грустно признаем, что любящим ревность присуща, надо попытаться разобраться, что же она такое и откуда в нас берется? И может быть тогда найдется и какое-то средство против этой змеи подколодной, жалящей любящих?

Так что же ревность – еще один кризис любви?

И «да», и «нет».

Кризис любви – дело двоих, он временное затмение солнца любви, и только им двоим и дано (не без помощи друзей, если так уж необходимо) разобраться в том, что же с ними на самом деле происходит.

А ревность, конечно, тоже кризис любви, но в нем задействованы не только двое, связанные когда-то, а возможно и в данное мгновение, любовью, но есть и третий – совершенно лишний для одного, и ставший необходимым для другого. И не важно, существует ли третий на самом деле или он только плод разгоряченного воображения ревнующего, но он присутствует в общении двоих, явно или незримо.

Только на почве уже возникшего кризиса любви, иногда при его, не каждым увиденных зарницах, и возникает почва для прорастания ростков ревности.

Гармоничной любви ревность не присуща. Еще Ларошфуко заметил, что бывает «такая любовь, которая в высшем своем проявлении не оставляет места для ревности». В гармоничной любви нет причин для ревности – все потребности любовного общения удовлетворяются сполна, человек рядом с другим счастлив и черпает в любви силу и радость бытия. Все в гармоничных отношениях построено на взаимопонимании и доверии, на ощущении незыблемости любовного «Мы», в котором нет места чужому, лишнему. Ярые противники ревности черпают свои аргументы именно из опыта гармоничной любви, и в этом смысле истина, конечно, на их стороне.

Но живая любовь не всегда гармонична, да и любят люди не только взаимно и счастливо. И в гармонии, еще вчера казавшейся вечной, завтра могут появится тревожные сигналы дисгармонии. Кризисы любви переживает и самая надежная, самая идеальная любовь, в чем признаются многие семейные пары, дожившие до золотой свадьбы. Кризисы любви один из законов любви, а их преодоление – источник роста и развития любви.

Ревность отличается от неизбежных кризисов любви. Последние редко охватывают сразу все уровни общения двух любящих, а вот ревность запускает свои щупальца спрута сразу во все, протискиваясь через самую малую брешь. Опутав неопытную душу, ревность становится всеохватывающей, как и гармоничная любовь, но под противоположным знаком. В отличие от любви под знаменем ревности в душе несчастного разворачиваются самые грозные, самые острые, самые неодолимые отрицательные эмоции. Кризис любви ревность превращает во всеобщий. А потому она – боль невыносимая. И ревность может убить любовь.

Ревность можно противопоставить формулам гармоничной любви, в ней все наоборот.

«Ты можешь без меня жить!» – кричит в страхе и гневе ревнующий, полный обиды и подозрений. Ревнующий ощущает себя ненужным тому, кто более всего нужен ему самому – для жизни, для счастья. И вместо чувства радости жизни, вместо прилива сил и душевного равновесия, в ревнующем одно сплошное горе, тревога, неуверенность в себе и другом, такая какофония страдания, что порой они превышают эмоциональные возможности человека, толкая его к роковой черте нежелания жить. «Я не могу без тебя жить!» – в отчаянии издает крик о помощи ревнующий и верит, что действительно не может. Ревность может убить не только любовь.

Пропадает у ревнующего чувство защищенности и безопасности. Теперь ему страшно, он потерян, обманут в надеждах, безмерно одинок, ибо покинут (в воображении или в действительности) именно тем, кто дарил и от кого ожидалось чувство защищенности. «Мне страшно без тебя!» – еще один крик о помощи ревнующего, вытолкнутого из-под теплого крыла любви в холодный и враждебный мир – так ему кажется. А более всего страшно не то, что отнято, а то, что другому теперь дарят защиту и любовь. ДРУГОМУ!

Если по-честному, то в чувстве ревности присутствует большая доля зависти, рядящаяся в чужие одежды.

Ломается в душе ревнующего и камертон, чутко и безошибочно улавливающий сладостное, естественно возникающее созвучие эмоциональных состояний с любимым человеком и вместо него воздвигается разрушительный барьер взаимного непонимания. Теперь у двоих в душе – все разное. Один в горе, во власти ревности, другой в сетях досады, ибо портят ему настроение. Один то и дело утопает в слезах, другому до ужаса надоело взирать на слезные потоки. Один ждет, нет, требует любви, а другой не может ею одаривать, ибо ощущает себя пленником. Чувства ревнующего иные, чем у любящего. Ведь любовь светла, а ревность темна как ночь. Любовь радостна, а ревность горестна. Любовь – счастье, а ревность – несчастье. Разве могут такие противоположные чувства создать гармонию любви?

Общение с охваченным ревностью тяжкий труд. Он видит невидимое очами, слышит неслышимое ушами, его восприятие слов и поступков обострено и искажено, утешение временно. Он во власти не любви – божественного дара, а во власти ревности – дьявольского наваждения. Одержим ревностью – так говорят в народе. Общение, в которое вкралась ревность, несет двоим одни разочарования, наполнено сплошным выяснением отношений, назойливым копанием в тайниках чужого сердца, отданного – в воображении или наяву – другому. Недоверие, недоверие, и еще раз недоверие – рефрен слов и поступков.

И уже любимый – не моя половинка, не все во мне понимающий, не тот который видел во мне самое хорошее, порой скрытое от других. Нет, теперь он мучитель, стреляющий в меня стрелами направо и налево, он злой, а не добрый, глупый, а не умный и т.д. и т.п. Так чувствует ревнующий, а часто и тот, на кого направлена ревность, когда у обоих разбивается волшебное зеркальце. «Ты не хочешь меня понять» – стонет ревнующий и уверен, что его страдания – высшее проявление любви, которую незаслуженно не оценили и которую предали. «Предатель!» – звучит вдогонку уходящему к другой. Не каждый произносит такое страшное слово-обвинение вслух, но чувствуют так многие.

Но если по-честному, то в самой ревности много предательства – себя, другого, любви.

И что удивляться, если ревность лишает безоблачности любовное объятие. Тучи подозрительности закрывают небо любви, и вместо солнечно-яркого «Ты – это я, я – это ты», мрачно-подозрительное, черное, неблагодарное: «Признавайся, и сейчас ты в мыслях своих не со мной!» Человек не только сам себя отравляет ядом ревности, но угощает пагубным зельем еще и любимого. Так и шагают любящие к кладбищу своей любви.

Ревность целая какофония чувств и эмоций, причиняющая ревнующему тяжкие страдания. Если попытаться вычленить стержневые чувства, вокруг которых аккумулируются обида, гнев, недоумение, злость, разочарование, унижение, жажда мести и многое другое, то, наверное, это страх и ненависть, страх за себя или за другого, ненависть к себе или к другому.

Ревнующий боится потерять любовь другого, подсознательно надеясь, что потери еще можно избежать. Ситуация, в которую он попал или сам себя загнал, еще не имеет для него решения, выход не найден, он блуждает по лабиринту. Ревнующий в постоянном состоянии раздвоенности, неуверенности, с желанием что-то предпринять и боязнью все испортить, он раздираем противоречиями между надеждой и неверием, обидой и жаждой мщения – любимому или сопернице. Ревность снайперски метко целится в душевное равновесие человека, чтобы отравить душу страхом, ослабить волю, лишить разума.

Везет тому, кого укол ревности пронизывает только на мгновение. Тогда он может быть воспринят как сигнал об опасности, требующей срочных мер для спасения любви. Но страх, ставший второй натурой, превратившийся в навязчивое состояние и есть то чудовище с зелеными глазами, которое может сделать человека больным. И это надо бы знать. Нельзя бездумно предаваться ревности, растить и лелеять в себе страдание, перманентно боясь быть покинутым, стать одиноким, разлюбленным. Из замкнутого круга страданий можно выйти, как удалось это миллионам людей, попадавшим в капкан ревности, но не сдавшимся ей и не позволившим лишить их жажды жизни. Не для того дана человеку любовь, чтобы становиться бессильным и мечтать о смерти. Не для того.

У многих ревнующих страх соседствует с ненавистью за причиненную боль. Ненавидя, ревнующий ищет виновника своих страданий и находит его – либо в любимом, либо в сопернике. Поиск виноватого дело не хитрое, особенно если руководствоваться подсказками ревности. Ловко, в мгновение ока она превратит некогда любимого полубога в исчадие ада, в обладателя всех пороков, которые существуют на земле. Но поскольку ненавидеть любимого нелегко, если не хочется разрушать в себе сладостное чувство любви, то безопаснее возненавидеть соперницу. В ней найти своего врага, в ней средоточие всех пороков, если бы не она…

Ревновать по линии «поиска врага» проще простого, поскольку сие излюбленный метод решать проблемы, не решая их, способ требовать от других, не требуя от себя. Люди нередко прибегают к «поиску врага», и не только в любви. В состоянии ревности – это путь к желанию убить – его или ее.

«Бурная ревность совершает более преступлений, чем корысть и честолюбие», – предупреждал Вольтер. И это тоже стоит знать.

И именно оттого, что в ревности таятся и болезнь и преступления, человечество осуждает и проклинает ее. Ревность – ад для любящих.

Но хорошо говорить. А если любящего человека разлюбили? И теперь все понимание, все наслаждение, все, без чего ты жить уже не можешь, у тебя отнято и – о, ужас! – отдается другой! Как тут не ревновать, как не впасть в страх одиночества?

Нам советуют, не относись к любимому как к своей собственности. Хороший, правильный совет. Но ведь

Как тогда дальше жить? И было ведь, было чувство – «Я – это ты, ты – это я»? И шептали губы счастливые «Ты мой!», и вторили губы счастливые «Твой!» И вдруг не мой? Есть в любви эти мгновения чувства обоюдной принадлежности друг другу, полного слияния? Есть! Так как же тогда не впасть в отчаяние, как не искать хоть соломинку надежды, как не твердить себе «Неправда, неправда – ты мой, не ее!» – как?

Может быть, зная какое зло ревность, попытаться управлять ею, не дать ей вырасти до чудовищных размеров и не бояться своей ревности? Ведь ты человек, и эмоциями своими обычно владеешь. А немного, вернее недолго поревновать может быть даже полезным, как ни странно. «Пройдет любовь, пройдет и ревность» – писали когда-то барышням кавалеры в альбомы стихов. И были правы. Ведь ревность – при всей ее горечи еще и лекарство от любви, данное людям для выздоровления от любви неразделенной. Только принимать его надо не лошадиными дозами.

«Ревнуй душа! Ты на пути к свободе!» – так даже можно улыбнуться себе, поощряя на бегство из плена безответной любви. Ибо ревность, если ей не покориться, покажет тебе, что многое, что ты ждешь от любви, тебе в сложившихся отношениях недоступно. К сожалению. И нечего злиться и нечего ненавидеть.

Разве невозможно, чтобы нас разлюбили? Невозможно, чтобы мы разлюбили? А если это так, то не относись, действительно не относись к любимой как к своей собственности. Признай за любимым право любить и право разлюбить. И пусть ревность, если ты разлюблена, и которую тебе, как и всем почти людям, не избежать, поможет быстрее встать вровень с возлюбленным: он разлюбил тебя, ты тоже его разлюби. И встретитесь свободными друг от друга, как два добрых товарища, которых никакие страсти больше не связывают и не тяготят – ни страсть любви, ни страсть ревности. Сколько тогда тепла еще можно найти друг подле друга, сколько защиты, сколько понимания – уже не любовного, зато дружеского. И разве дружба не ценность, не нужна тебе в жизни?

Но нужно быть честным с самим собой. Догоняя любимого на собственной ревности, придется оставить надежду вернуть чужую, уходящую любовь. И осознай – черная птица ревности несет и тебя к концу собственной любви. Ибо ревность уже не любовь. «В ревности больше себялюбия, чем любви», – прозорливо заметил Ф. Ларошфуко. Ревнуя, я больше люблю саму себя, чем любимого. Но такое право у меня есть, более того, в любви, ставшей неразделенной, любить себя даже моя обязанность. Ибо хочу я выбраться из страданий целой и невредимой, возродиться для жизни – своей и близких мне людей. Ведь я человек, наделенный волей и разумом, и стучащим сердцем.

Прочитавшему эти строчки и решившему «Все, раздуваю в себе теперь пламя ревности как лекарство от любви!» стоит, однако, напомнить слова того же Ф. Ларошфуко: «Существуют разные лекарства от любви, но нет ни одного надежного». Можно пройти через горнило ревности, прожить годы свободным от своей несчастной любви, и вдруг, как удар молнии средь ясного неба – все начинается сначала – и вера, и надежда и любовь. Любовь ведь стихия, и убитая, она сама иногда неожиданно воскресает, совершенно не спросив на то разрешения. Мы же помним – «Законов всех она сильней».

Но чаще всего ревность все же уносит любовь, хотя маленькие ее уколы бывают даже полезными – избавляют любовь от скуки, от привычки в сером течении будней. Но только маленькие! Гармонично любящие, не скучающие друг подле друга остерегутся вызвать лютую ревность. А уж коле жало этой гремучей змеи невзначай успело капнуть капельку яда в душу любимой, то любящий губами отсосет смертельный яд, чтобы жила и расцветала его и ее любовь.

А потому все же правы те мудрецы, которые предают ревность анафеме.