Что в имени твоем, Байкал

Череда имен

Название Ламу принадлежит одному из древних народов Сибири — эвенкам. В эвенкийском языке с глубокой древности существует слово «ламу» — «море». Этим словом они называли и Байкал^{6}. Эвенки, первоначально ведшие образ жизни пеших охотников (пешие, или сидячие, эвенки вплоть до начала XX в. населяли восточные берега Северного Байкала) и освоившие оленеводство в позднее время, из районов Прибайкалья, своей прародины, расселились на восток, до побережья Охотского моря, и на север, до Северного Ледовитого океана. Они перенесли название Ламу и на эти природные объекты, несмотря на заметные различия в размерах между Байкалом, Охотским морем и Северным Ледовитым океаном. Это вполне объяснимо, поскольку первоначально слово «ламу» было нарицательным и обозначало море вообще и только позднее оно стало употребляться как имя собственное.

Слово «ламу» у эвенков входит не только в название Байкала, но и в другие топонимы. Так, реку Кичеру в ее нижнем течении, когда она выходит на равнинные пространства общей дельты с Верхней Ангарой и, сливаясь с ее протокой — Ангараканом, через озера течет в Байкал, эвенки называют Ламутканом, т. е. Морской речкой, впадающей в море Ламу. Горный хребет между Северным Байкалом и Киренгой эвенки называли Ламским. По крайней мере, именно под таким названием он упоминается в русских документах XVII в.; ясачные акты, например, говорят о толмаче Кондратии Мясине, который принес с верховьев Киренги 54 соболя и рассказывал, что он ходил «из ясачного зимовья вверх Лены меж Ламы и Киренги на Ламский хребет к тунгусским людям…». Территории, прилегающие к Верхоленскому острогу, в русских документах описываются так: «Верхо-ленского братского острожку вверх реки Лены и Куленги и Киренги, и Ханды и Ламского хребта, и озера Очеуля…», а тунгусы, населявшие эти территории, называются «тунгусами озера Очеуля и Ламского хребта»^{7} или просто «ламскими».

Слово «ламу» у эвенков, возможно, входило и в самоназвания их родовых группировок. Такую возможность отметил А. С. Шубин, полагающий, что эвенкийский род намясинцев (намегиров), до прихода русских населявший устье Баргузина и восточное побережье Северного Байкала, получил свое название по месту обитания — побережью Байкала — от слова «ламу», которое изменялось по такой схеме: наму — ламу — ламугил (р) — намугир — намэгир. Возникавшие родовые самоназвания имели только одно значение — «приморские»^{8}.

Следует иметь в виду, что слово «ламу» в эвенкийском языке имеет близкородственные синонимы: лам — в диалектах учурско-зейском, чумиканском, аянском, сахалинском; ламэ — в диалектах подкаменно-тунгусском, северобайкальском, учурском; нам — в аянском диалекте, и всюду только с одним значением — «море». Соответствия ему находятся в родственных языках: эвенском (нам), негидальском (лам), орочском (наму), удэгейском (наму), ульчском и орокском (наму), нанайском (намо, наму), маньчжурском (наму), и везде со значением «море», а во многих из этих языков, кроме эвенкийского, также со значением «океан» или даже «озеро Байкал». Соответствия слову есть, кроме того, в корейском языке: lam — голубой, синий, в монгольских языках: старописьменно-монгольское namag, монгольское и бурятское намаг, калмыцкое намг (устаревшее слово) — со значением «болото, топь, трясина». В. М. Иллич-Свитыч полагает, что в алтайских языках исходной была утраченная форма lāmu со значением «болото». Он, кроме того, отмечает соответствия в картвельских языках (lam — ил, сырость), индоевропейских (lehm — болото, лужа), уральских (Lampe — болото, озерцо) и выделяет праформу LaHm (и) — болото^{9}.

Под названием Ламу озеро часто упоминается в эвенкийских преданиях. Послушаем одно из них в переводе М. Г. Воскобойникова (Эвенкийский фольклор. Л., 1960):

Давным-давно род киндыгир жил где-то там, не зная Байкала. Однажды их шаман увидел Байкал и сказал:

— Я хорошее место вижу. Но народу там, словно леса много.

Трижды шаман зажигал лес, чтобы проложить дорогу к Байкалу.

По этой дороге народ пришел на Байкал.

В то время здесь жили племена монголов. Завидев киндыгиров, эти племена пустились в бегство и спрятались в скалы.

У монголов была девушка, сильная была. Эта их девица прорубила скалу, образовала дорогу. По этой дороге монголы убежали от киндыгиров. Киндыгиры же с тех пор остались на этих землях, на Байкале.

Предводитель киндыгиров сказал своему племени:

— Ну, теперь здесь оставайтесь! Здесь много зверя и рыбы. Жить можно хорошо. Скоро я умру, и вы схороните меня на острове, около речки Душкачанки.

Умер вождь киндыгиров. Схоронили его сородичи и отправились кочевать далеко в горы, от Байкала до реки Мамы.

На реке Маме киндыгиры встретили другой род — самагиров — и начали с ними воевать.

В былые времена территория, на которой жили эвенки, была намного шире, чем сейчас. И об этом можно судить по географическим названиям, обнаруживающим связь с эвенкийским языком либо по корневым основам, либо по способу словообразования. Например, на Руси в таких, казалось бы, исконно русских названиях, как Вычегда, Вологда, Онега, Пинега, Няндома, Волоколамск и другие, явно видны признаки эвенкийского или, во всяком случае, тунгусо-маньчжурского происхождения.

В Сибири тесное общение эвенков с якутами привело к тому, что эвенкийское ламу проникло в якутский язык. И довольно глубоко. Охотское море якуты стали называть Ламу байагъал, присоединив к эвенкийскому названию свое слово, обозначающее «море». Дорога, ведущая с Лены на побережье Охотского моря, стала именоваться Илин Лаамы суола — Восточная Ламская дорога, город Охотск — Лаамы. Более обстоятельно, с привлечением многих топонимов, этот вопрос рассмотрен якутским топонимистом Багдарыыном Сулбэ^{10}.

Районы Околобайкалья к моменту прихода в край русских, в XVII в., были заселены преимущественно многочисленными племенами эвенков (тунгусов).

Буряты на побережье Байкала жили только на Ольхоне и в Приольхонье, по Голоустной, в устье Селенги. В бассейне Иркута обитали тюркоязычные сойоты и самодийское племя кайсотов (ирхитов). В 1643 г. на Байкал по приказу якутского воеводы П. П. Головина отправился Курбат Иванов во главе отряда, состоящего из 26 служилых и 48 промышленных и гулящих людей.

Карта расселения племен и родов народов Сибири в XVII в. Из книги «История Сибири с древнейших времен до наших дней».

Условные обозначения: 1 — монголы, 2 — тюрки, 3 — самоеды. Не заштрихованы районы расселения тунгусских родов и племен.

Проводником отряда выступал тунгусский князец Можеул. 2 июля отряд подошел к берегу Малого моря, построил суда и переправился на остров Ольхон. Отсюда Иванов отправил группу из 36 казаков и промышленных людей во главе с десятником Семейкой Скороходовым «вверх по Ламе на реку на Ангару». Скороходов прошел по западному берегу Байкала до Верхней Ангары, поставил здесь зимовье, собрал ясак с местных тунгусов и дошел побережьем до Баргузина. Так первые русские землепроходцы появились на Байкале и от эвенков (тунгусов) узнали об их названии озера-моря — Ламу. Князец Можеул, который выступал в качестве корреспондента русских служивых людей еще до Курбата Иванова, сообщал, что еще раньше (видимо, в 1640 г.) ходили «по Ламе в судах русские люди казаки… а отколева те казаки пришли и давно ли по Ламе ходят, того не ведают»^{11}.

В русских документах долгое время под названием Ламу понимались разные географические объекты: Северный Ледовитый океан, Охотское море, озеро Байкал, что вносило изрядную путаницу, усугублявшуюся еще тем, что землепроходцы по собственному радению этим же именем называли Амур.

От эвенков русские получили и сообщение о том, что «брацкие» люди (буряты) называют озеро иначе — Байгал. Об этом определенно говорил тот же князец Може-ул: «А Ламу называют брацкие люди Байкалом озером…»^{12}. В первых русских документах, перемежаясь, эти два названия и шли рядом, рука об руку. Эвенкийское Ламу на первых порах было даже более употребительным. Более того, русские документы со всей очевидностью показывают, что название Байгал по первости русские относили к самостоятельному озеру, которое, как они думали, расположено рядом с Ламу. Это явствует из следующего документа:

«А течет Лена река вершина ис ключей, а подошла та вершина Ленская к Ламе блиско. А по Ламе и по Байкалу живут неясашные тунгусы кумкагири и чилкагири, и иных родов много, а числа те тунгусы им не знают сколько их в роду. А соболей де у тех тунгусов много; а на Ламе остров именем Оихон. А ходу чрез Ламу до острова Оихона судового день. А люди на том острове живут братцкие многие; лошадей и всяково скота много, а хлеб у них родитца просо.

А с Оихона острова на другую сторону Ламы день же судового ходу.

А на другой стороне Ламы живут братцкие ж люди, конные, а тунгусы оленные, а от тех де брацких людей в правую сторону по Байкалу к Енисейской вершине живут люди точали, скотные. А Енисей река, которую называют Тунгускою и Ангарою, вышла из Байкала озера, а где вышла из Байкала та река, и в вершине она мала и мелка. А течет та река под Енисейской острог.

А вода в Ламе стоячая, пресная, а рыба в ней всякая и зверь морской. А где пролива той Ламы в море, того те тунгусы не ведают»^{13}.

Из этого сообщения видно, что русские искали у Ламу такого же речного соединения с океаном, какое, как они уже установили, существует у Байкала, — через Ангару (Тунгуску).

В древних китайских хрониках Байкал называется Бэй-хай, что в переводе означает Северное море. Под этим названием он упоминается в трудах «отца китайской истории» Сыма Цяня (родился в середине II в. до н. э.), в описании истории китайского посольства во главе с Го Цзи к северным соседям — сюнну, известным у нас под названием хунну (хунны, гунны). Китайские императоры стремились задобрить сюнну богатыми подарками, принцессами на роли жен сюннуских предводителей (шаньюев), чтобы обезопасить свои земли от разорительных набегов степняков-кочевников.

Го Цзи явился в ставку шаньюя и стал добиваться приема. На вопрос сюннуского чиновника, руководившего приемом, о чем посол будет говорить с шаньюем, он пробормотал что-то невнятное и уклонился от прямого ответа. Так он сделал неспроста, потому что, видимо, был уверен, что не попадет пред очи шаньюевы, если скажет правду. Ему разрешили, тем не менее, пройти к шаньюю. И вот там-то Го Цзи дал себе волю и произнес речь. Он говорил: «К чему удаляться и скрываться на севере песчаных степей? В холодной и бесплодной стране делать нечего». В заключение посол предъявил шаньюю ультиматум — стать вассалом Китая. Ни речь посла, ни, тем более, его ультиматум не понравились шаньюю. В сильном гневе он сначала приказал отрубить голову своему чиновнику, руководившему приемом, а затем задержал Го Цзи у себя. Некоторое время спустя Го Цзи был отправлен на Байкал.

Так впервые, в 110 г. до н. э., китайские хронисты упоминают Байкал, называя его Бэйхай.

Следущее упоминание Байкала в китайских хрониках относится к 101 или 100 году до н. э., когда к только что ставшему у власти сюннускому шаньюю Цзюйди-хоу прибыло китайское посольство, возглавляемое Су У.

Цзюйдихоу перед этим предпринял шаги, которые в Китае посчитали за признак его мирных намерений. Поэтому посольство Су У везло щедрые подарки. Тем не менее оно включало более ста воинов и разведчиков.

Вопреки ожиданиям, шаньюй вел себя недружелюбно, держался гордо, хотя подарки, разложенные перед ним послом, принял. Он хотел было уже отправить посольство обратно, как поступило известие о мятеже китайцев, проживавших на землях сюнну. Посольство задержали. Шаньюй уехал на охоту. В ставке остались жены шаньюя, дети, младшие братья. Китайцы из посольства решили устроить мятеж, но их выдал перебежчик. Были вызваны войска, мятеж подавили. Сам посол в заговоре не участвовал, но его обвинили в этом. Хотя улик против него не было, его подвергли многочисленным и страшным пыткам, которые сопровождались предложениями отречься от верности своей родине и богдыхану и перейти на службу к сюнну (многие из посольства это сделали). Су У вытерпел все пытки и наотрез отказался как признать свое участие в заговоре, так и изменить родине.

В конце концов сюнну сочли Су У за духа, настолько он бесстрашно переносил сверхчеловеческие испытания, и отступили от него. Су У был сослан на Бэйхай. Его послали «в безлюдное место, где велели пасти баранов, и сказали, что он сможет вернуться на родину тогда, когда бараны оягнятся», т. е. пообещали ему вечную ссылку. Не изменили родине и некоторые другие чиновники посольства, но их отделили и поселили в других местах.

На Байкале Су У «выкапывал и ел семена диких трав, запасенные полевыми мышами». Пася баранов, он опирался на посольский верительный знак — как символ его верности далекой родине. Знак — бамбуковую палку, украшенную на одном конце хвостом яка, — Су У не выпускал из рук ни во время сна, ни во время дневного бдения, отчего волос на знаке выпал.

Лет через пять-шесть сюда приехал охотиться на уток и гусей младший сын шаньюя. Су У плел ему силки, сучил тетивы к лукам, выправлял луки. Этим он заслужил милость князя, который полюбил пленника, пожаловал ему пищу и одежду и, по-видимому, вообще облегчил нелегкое существование сосланного. В следующий приезд князь подарил Су У лошадей, скот, глиняные кувшины для хранения вина или молока, юрту. Су У обзавелся сюннуской женой, у него появился сын.

Покровительство князя не было долгим — вскоре он умер. Вслед за этим зимой динлины (племена, обитавшие в Прибайкалье) украли у Су У скот и овец; он опять оказался в бедственном положении.

С ведома шаньюя, удивлявшегося чрезвычайной стойкости посла, на Бэйхай к Су У неоднократно приезжали перешедшие на сторону сюнну китайцы из того же посольства и всячески, используя шантаж и ложь, пытались склонить его перейти на службу к шаньюю. Они говорили Су У, что его молодая жена в Китае изменила ему и вышла замуж, что его сыновья отреклись публично от отца, что богдыхан запретил произносить имя Су У. Но посол был стоек и на угрозы и различные посулы неизменно отвечал категорическим отказом.

Только по прошествии 19 лет, в 81 г. до н. э., Су У все-таки вернулся на родину. К этому времени у китайцев и сюнну сменились правители. Новый богдыхан запросил у нового шаньюя сведения о посольстве Су У. Сюнну поначалу ответили, что Су У нет в живых. Однако китайские лазутчики донесли богдыхану, что посол жив и находится на Бэйхае. По вторичному запросу сюнну отпустили Су У на родину. Вернувшись домой, он нашел, что жена осталась верна ему, что сыновья не отреклись от него, что имя его не предавалось поношению. Богдыхан приблизил Су У к своему двору и сделал одним из высших чиновников. Су У выписал от сюнну своего сына и дал ему образование^{14}.

Имя Су У вошло в легенды как символ стойкости и верности своей родине. Китайский народ высоко чтит его и ныне.

Под названием Бэйхай Байкал фигурирует и в более поздних китайских хрониках. Так, историк Шэнь Юэ в сочинении «История династии Сун» (V в. н. э.) пишет о народе жуйжуй (датань, таньтань) — отдельной ветви сюнну. Он указывает, что у жуйжуй «нет городов, обнесенных внутренними и внешними стенами, и они занимаются скотоводством, переходя с места на место в поисках воды и травы. Жилищем служат войлочные палатки, которые переносятся туда, где они останавливаются. В их землях мрачные горы, на которых в разгар лета скапливается снег, а равнины тянутся на несколько тысяч ли… В степях нет зеленой травы, климат холодный, лошади и крупный рогатый скот жуют сухую траву и лижут снег, но от природы жирны и крепки. Управление государством просто. Нет официальных письменных документов, а для записей пользуются зарубками на дереве. В дальнейшем жуйжуй постепенно познакомились с письменностью, и к настоящему времени среди них много ученых». В сочинений Шэнь Юэ очерчивает границы владений жуйжуй, указывая при этом, что «на расстоянии свыше 1000 ли от Бэйхая [жуйжуй] граничат с динлинами»^{15}.

Под названием Бэйхай озеро упоминается и в китайских хрониках позднего и позднейшего времени.

В монгольском историко-литературном памятнике XIII в. «Сокровенное сказание»^{16}, повествующем о родословной Чингисхана, его межплеменных и завоевательных войнах, упоминаются многие реки Южной Сибири и Северной Монголии, в большинстве своем сохранившие те же или несколько видоизмененные названия до сих пор. Это Онон, Келурен (Керулен), Орхон, Селенга, Туула (Тола), Килхо (Хилок), Халха, Эргу не (Аргунь), Эрдыш (Иртыш). Из крупных географических объектов Прибайкалья часто называется страна Баргучжинская или Баргучжин-Токум, расположенная в низовьях Селенги и по Баргузину. Непосредственно о Байкале ничего не говорится. Вместе с тем в летописи изложены события, имеющие иногда точную хронологическую привязку и повествующие о каком-то внутреннем море, называемом Тенгис и Тенгис-далай. Рассмотрим эти события.

В начале «Сокровенного сказания» повествуется: «Предком Чингисхана был Борте-Чино, родившийся по изволению Вышнего Неба. Супругой его была Гоа-Марал. Явились они, переплыв Тенгис (внутреннее море). Кочевали у истоков Онон-реки, на Бурхан-халдуне, а потомком их был Бата-Чиган»^{17}. Что понимать под Тенгисом, какой природный объект, какое внутреннее море — на эти вопросы ясного ответа нет, а высказанные предположения противоречивы. С. А. Козин слово «Тенгис» дает, в несколько различающихся транскрипциях и в попараграфном словаре переводит так: «teŋkis озеро; tеnggis-tenggis dalai море внутреннего бассейна, большое озеро»^{18}, а в общем словаре — «teŋkis dalai Каспий (?)»^{19}.

Иное толкование слову «Тенгис» дают монгольские исследователи. Так, X. Пэрлээ^{20} под Тенгисом понимает реку вблизи озера Хубсугул. Он делает вывод о том, что первоначальное кочевье Борте-Чино находилось в северо-западных районах Монголии, откуда он пошел в бассейн Онона, переплыв реку Тенгис. Это мнение поддерживает академик Ринчен (МНР), указывающий, что Тенгис — очень бурная и труднопроходимая горная река^{21}.

Таким образом, имеются, на наш взгляд, три версии, объясняющие слово «Тенгис». Согласно первой, это река в Северной Монголии, по второй — Каспий и по третьей — море или большое озеро на территории, которую в то время занимали монголы. Остановимся на этих версиях.

С мнением, что Тенгис — это река, трудно согласиться. Во всех переводах рукописи указывается^- внутреннее море, море внутреннего бассейна или большое озеро, но отнюдь не река. Мнение монгольских исследователей основано на том, что в Северной Монголии есть река Тенгисин-гол протяженностью около 50 километров — одна из мелких горных рек верховий Енисея. Тенгисин-гол то спокойно течет по широкой заболоченной долине, то стремительно катит свои воды в скалистых, но все-таки не громадных по размерам ущельях. Таких рек в Северной Монголии и Забайкалье множество. Они никогда не представляли собой трудности для переправы кочевого народа, ибо такую переправу по здравому смыслу всегда можно организовать не среди ущелий, а в местах спокойного течения реки. Кроме того, монгольские исследователи, особенно X. Пэрлээ, рассматривают вопрос с точки зрения того, откуда пришли Борте-Чино и Гоа-Марал, и X. Пэрлээ, судя по контексту его статьи, вполне устраивает автохтонное, северомонгольское происхождение легендарных предков монголов.

Теперь — версия о Каспии. Слово «Тенгис» С. А. Козин переводит как «Каспийское море» (со знаком вопроса, что свидетельствует о сомнениях в этом самого исследователя) в случае, относящемся к § 199 сказания. Этот параграф посвящен приказу Чингисхана одному из своих военачальников — Субэдэю. В приказе второй и последний раз в «Сокровенном сказании» употребляется слово «Тенгис». Но сначала кратко об исторических событиях, предшествовавших этому приказу.

Обитавшее в бассейне Селенги меркитское племенное объединение, относившееся тоже к монголам^{22}, не смирялось и не покорялось власти Чингисхана, хотя отдельные роды меркитов добровольно шли к нему в покорение^{23}. Осенью 1204 г. Чингисхан выступил в поход против меркитов. Половина меркитов засела в укреплении Тайхая и не сдавалась. Чингисхан приказал своему войску левого крыла осадить засевших в крепости, а сам стал преследовать убегавших меркитов во главе с их вождем Тохтоа-беки. Зима 1204/205 года застала войско Чингисхана на южных склонах Алтая. Перезимовав, Чингисхан ранней весной перевалил через Алтай (Арайский перевал), приблизился к меркитам и успевшим к этому времени присоединиться к ним найманам и завязал с ними бой. В самом начале боя пал пораженный стрелой Тохтоа^{24}. Меркиты и найманы, поспешно отрезав голову Тохтоа, бежали с поля боя. При переправе через Эрдыш (Иртыш) они потеряли много людей. Сыновья Тохтоа направились к кипчакам, а найманы — на юг, «в страну Сартаульскую». Чингисхан с войском возвратился в свою ставку.

И вот, возвратившись, Чингисхан отдает длинный, изобилующий подробностями приказ Субэдэю.

Следует отметить, что в «Рукописи-уникуме» П. Кафарова при описании приказа Субэдэю слово «Тенгис» остается без перевода, словно имя собственное, а слово «далай» переводится как «море» (л. 159).

При осмысливании приказа Субэдэю очень важно определить направление и конечные пункты похода. Оказывается, Субэдэй шел тем же путем, что и до этого Чингисхан. Найдя меркитов, он «настиг их на реке Чуй, уничтожил и возвратился»^{25}. Поскольку кипчаки жили в районах современного Казахстана, а под рекой Чуй можно подразумевать современную Чу в Южном Казахстане, то поход Субэдэя не был столь далек, чтобы можно было говорить определенно о Каспии. Война Чингисхана с меркитами и поход Субэдэя (1204–1205 гг.) приходятся на тот период деятельности Чингисхана, когда он объединял разрозненные монгольские и близкие к ним племена, создавая централизованное государство и выступая «как талантливый организатор, крупный политический деятель эпохи феодализма»^{26}. Завоевательные войны Чингисхана как выразителя идей класса степных феодалов начались позднее. Так, на берега Каспия монгольские войска вышли только в 1221 г.^{27}

Для оценки версии о Каспии очень важно то, что С. А. Козин неправильно определяет цели похода Субэдэя. Он утверждает, что поход Субэдэя совершался «за Урал», «на Россию»^{28}. Но это утверждение не соответствует действительности. Завоевав Среднюю Азию (1221 г.), монголы вторглись в Азербайджан и Грузию. Перевалив затем через Кавказ, они вошли в южно-русские степи, где у них на реке Калке в 1223 г. произошла решающая битва с ополчением русских князей^{29}. Поэтому утверждать, что Субэдэй в 1205 г. ходил «на Россию», нельзя. Отсюда вполне ясна несостоятельность гипотезы С. А. Козина о том, что под Тенгисом нужно понимать Каспий. Против версии о Каспии говорит и то, что Каспийское море называлось Хазарским. Так оно именуется на карте мира, составленной арабским географом ал-Масуди (ум. около 957 г.). Под таким же названием мы его находим на географической карте мира другого арабского географа, ал-Идриси, составленной в 1154 г., т. е. в канун образования Монгольской империи. На карте венецианского ученого фра Мауро, относящейся к 1457 г., море обозначается уже Каспием. Близкое название — Ак-Дениз — есть лишь в турецкой литературе, и оно больше применяется не к Каспию, а к Средиземному морю.

Наиболее верной представляется гипотеза о том, что под Тенгисом можно понимать море или крупное озеро в непосредственной близости от места действия исторических событий, связанных со сложными перипетиями истории монгольской нации. Попытку такого объяснения предпринял П. Кафаров. Он говорит о Борте-Чино и Гоа-Марал, что «они вместе переплыли воду, называемую Тэн-ги-сы»^{30}, а в примечаниях отмечает: «Тэнгисы шуй: шуй, вода, название, прилагаемое преимущественно к рекам. Но тэнгис собственно значит озеро». Необходимо отметить, что слово «шуй» в сочетании с «Тэнгисом» в тексте перевода П. Кафарова, а также в его «Рукописи-уникуме» отсутствует, в связи с чем непонятно совместное появление этих двух слов. Исходя из энтографического сходства монголов с другими племенами Северо-Восточной Азии и их «географического сближения», исследователь полагает, что монгольские предки переселились к истокам Онона с востока. Отсюда он делает вывод, что «вода Тенгисы может быть озеро Кулон, иначе называемое Далай»^{31}. Попытаемся определить, по П. Кафарову, местонахождение озера Кулон (Далай). В переводе сказания исследователь указывает, что «между озерами Буюйр и Колян протекает река, называется Уршиун; по этой реке обитал особый род татар»^{32}. В примечаниях к этому тексту П. Кафаров пишет: «Буюйр и Колян: ныне Буюр Кулон, озеро в низовьях Кэрулена; в Китайских географических сочинениях они называются общим именем Хулун бейр»^{33}. Следовательно, под озером Кулон (Далай) П. Кафаров понимал озеро Далайнор (Хулунь-чи), расположенное на территории КНР, к северу от Буир-нура, с которым оно соединено рекой Орчун-гол^{34}.

Но мнение П. Кафарова о том, что под Тенгисом нужно понимать Далайнор, не подкрепляется никакими фактами из «Сокровенного сказания». В текстах рукописи Колен-наур упоминается в несколько различающихся транскрипциях^{35}. Так же это озеро именуется в одном из вариантов «Алтай тобчи»^{36}. Серьезным возражением мнению П. Кафарова является и то, что все последующие исследователи «Сокровенного сказания» это мнение совершенно не рассматривают.

И все-таки идея территориально-местного происхождения названия Тенгис представляется, на наш взгляд, наиболее убедительной. Под Тенгисом следует понимать, скорее всего, Байкал. Но, прежде чем перейти к обоснованию нашего мнения, рассмотрим на основе «Сокровенного сказания» географическую обстановку, на фоне которой совершаются события древней монгольской истории. Кроме упомянутых выше рек Северной Монголии и Южной Сибири в «Сокровенном сказании» часто называется страна Баргучжинская или Баргучжин-Токум. В этом случае события развертываются в непосредственной близости от Байкала, что, естественно, наводит на мысль о неизбежном знании в то время этого озера.

Баргучжин-Токум упоминается в «Сокровенном сказании» при описании следующих йсторических событий.

1. Среди предков Чингисхана есть красавица Алан-гоа, происхождение которой таково: «Баргучжин-гоа, дочь Бархудай-Мергана, владетеля Кол-баргучжин-догумского, была выдана замуж за Хорилартай-Мергана, нойона Хори-Туматского. Названная же Алан-гоа и была дочерью, которая родилась у Хорилартай-Мергана от Баргучжин-гоа в Хори-Туматской земле, в местности Арих-усун»^{37}. Таким образом, среди предков Чингисхана оказываются племена, жившие вблизи Байкала, во всяком случае, по Баргузину, о чем свидетельствуют имена матери и деда Алан-гоа. Племенное объединение хори-туматов рассматривается в качестве предков хори-бурят, язык которых лег в основу современного бурятского языка^{38}. Во времена Чингисхана и в предшествующие века хори-туматы населяли западный и восточный берега Байкала, а также жили по Селенге, Баргузину и Ангаре. То, что в родословной Чингисхана была хори-туматка, само по себе не имеет силы даже косвенной доказательности рассматриваемого нами вопроса, но, несомненно, может свидетельствовать о закреплении в родословных преданиях монголов названия необычного внутреннего моря.

2. Чингисхан был сам знаком с бассейном Селенги, непосредственным преддверием Баргучжин-Токума. Когда меркиты похитили его жену Борте, а он спасался на Бурхан-Халдуне, то вскоре с Ван-ханом и Джамухой он организовал преследование меркитов. Переправив войско на плотах через Килхо (Хилок), Чингисхан ударил по меркитскому улусу и отбил свою жену. Вождь меркитов Тохтоа, заранее предупрежденный, «поспешно бежал вниз по реке Селенге в страну Баргучжинскую»^{39}. Чингисхан, посоветовавшись с союзниками, не преследовал меркитов.

3. Позднее, после провозглашения Чингисхана великим ханом, с меркитами воевал его союзник Ван-хан, в то время как сам Чингисхан возглавлял поход против татар. Ван-хан прогнал меркитов «в сторону Баргучжин-Токума», полонил жен, дочерей и сыновей Тохтоа-беки^{40}. Он был знаком с Баргучжин-Токумом не только по этому походу: еще младенцем он был захвачен меркитами и в «Селенгинской пустыне Буури-кээре толок ведь просо в Меркитских ступах»^{41}.

Все эти примеры свидетельствуют о том, что монголы издревле знали Селенгинскую землю, Бургучжин-Токум и, несомненно, Байкал. То, что он не фигурирует при описании тех или иных событий, объясняется тем, что эти события, хотя и происходят вблизи него, но все-таки не на его берегах. Кроме того, монголов интересовали не лесные края, а Великая песчаная степь, дававшая соки для их национального возрождения и создания громадной империи. Этим можно объяснить «выпадение» Байкала из богатой топонимики «Сокровенного сказания».

Важно отметить, что в «Сокровенном сказании», когда речь идет о море в прямом или даже иносказательном смысле, везде, за исключением § 1 и § 199, применяется только слово «далай», по всей видимости, исключительно в нарицательном значении^{42}, в то время как слово «Тенгис» употребляется как собственное наименование. Такое же различие между этими словами сохраняется в современном монгольском языке. Как и в средневековье, слово «далай» в монгольском языке употребляется исключительно в нарицательном значении, а слово «тэнгэс», тоже означающее море, — в случае названия конкретного моря (например, Черное море называется «хар тэнгэс», т. е. имеет больше нагрузку собственного названия)^{43}. Иногда слово «тэнгэс» в монгольском языке переводится как «глубокая вода, простирающаяся так далеко, что берегов не видно»^{44}.

Исходя из хронологической истории древних тюрок и монголов, можно утверждать, что слово «Тенгис» имеет древнетюркское происхождение. Это доказывается следующим: а) «тенгис» по-древнетюркски означает море^{45}; б) слово «Тенгис-далай» в бурятском языке относится к тюркизмам^{46}.

Название Тенгис принадлежало древним тюркам, и предками монголов, например, Борте-Чино и Гоа-Марал, переправлявшимися через внутреннее море и жившими приблизительно в IV в. н. э., оно воспринималось как имя собственное, хотя произошло от нарицательного слова. Но таков удел многих географических названий.

К тюркскому Тенгис позже монголы стали присоединять свое слово «далай» — «море». В монгольской летописи «Алтай тобчи» («Золотое сказание»), датированной серединой XVII в., в эпизодах из монгольской истории, где в «Сокровенном сказании» было только «Тенгис», появляется «Тенгис-далай». Да и само изложение событий усложняется. Сначала говорится, что «Бортэ-Чино-а переправился через Тенгис-далай по направлению к северу и прибыл в землю Дзад». Здесь он женился на незамужней девушке по имени Гоа-Марал. Затем Борта Чино-а и Гоа-Марал, «переправившись через Тэнгис-далай, поселились около Бурган-Галдуна»^{47}.

Второй раз о Тенгис-далае в «Алтай тобчи» говорится при описании церемонии возведения Темучжина на хаганский престол и провозглашения его Чингис-хаганом: «Сын Неба… Чингис-хаган весь мир собрал воедино вплоть до Тэнгис-далая…»^{48}. Это упоминание моря весьма примечательно. Напомним некоторые события монгольской истории на момент избрания великого хагана. Только что разгромлены меркиты, жившие по Селенге и в Баргучжин-Токуме. Установлены союзнические взаимоотношения с кереитами, возглавлявшимися Ван-ханом и населявшими земли по Орхону, с близкими соседями — тайджиутами и Джамухой, предводителем племени чжарчжирадай. Мирные отношения сохраняются с татарами, занимавшими земли к юго-востоку от озера Далайнор. К этим историко-географическим условиям никак не подходит версия о том, что под Тенгисом или Тенгис-далаем следует понимать озеро Далайнор. А вот версия о Байкале вполне соответствует. Чингисхан объединил монголоязычные племена, жившие на землях вплоть до Байкала. Несколько позже, буквально через год — в 1207 г., сын великого хагана Джочи раздвинет и эту границу, пройдет с войском через Байкал (видимо, зимой) и приведет к покорности многочисленные лесные народы — ойратов, бурятов, бархунов, урсутов, хабха-насов, ханхасов, тубасов.

Название Байгал впервые встречается в монгольской летописи первой половины XVII в. «Шара туджи» («Желтая история»), где говорится об очередной победе Чингисхана: «Сорока семи лет от роду дал сражение на реке, называемой Байгал, десятитумэнному войску сартагчинского Амбагай-хагана, победил его и покорил»^{49}. Оно отнесено здесь к реке, но надо иметь в виду, что монголы называли озеро-море также Байгал-мурэн (Байкал-река). Название Байгал-мурэн появляется в летописи XVIII в. «Алтай тобчи» Мерген гэгэна, где указывается (впрочем, ошибочно), что гора Бурхан-Халдун расположена на берегу Байгал-мурен^{50}.

В уже упоминавшейся летописи «Алтай тобчи» Лубсан Данзана название Байгал встречается при описании преподнесения даров великому хагану предводителями лесных народов. Оно здесь, без всяких сомнений, относится к озеру Байкал. В летописи говорится: «Бурийатский Оро Шигуши поднес августейшему, обладающему величием владыке сокола, пойманного около великого Байкала. Бурийаты были отданы во владение Оро Шигуши»^{51}.

Если название Байгал проникло в летописи XVII в., то надо признать, что оно вошло в быт монголоязычных народов раньше этого времени. К сожалению, мы лишены возможности доказать это документально. Во всяком случае, русские в 40-х годах XVII в. встретились с одним монголоязычным названием, а именно Байгал. Они сразу же переключились на него, оставив эвенкийское Ламу.

Первые русские сведения о Байкале относятся к 1640–1641 гг., когда была составлена «Чертежная роспись» притоков реки Лены в ее верхнем течении, пашенных мест, расстояний между устьями рек со сведениями о местном населении^{52}. В ней сообщалось, что «… Ламу называют брацкие люди (буряты. — С. Г.) Байкалом озером». Роспись составлялась по расспросам Курбата Иванова, Василия Витязева, Федора Степанова «тунгусково князца Можеулка про братцких и про тунгуских людей, и про Ламу, и про иные реки».

Как уже говорилось, в 1643 г. совершил поход на Байкал Курбат Иванов. О сборах, походе и его итогах он поведал подробно в 1645 г. в отписке якутскому воеводе Василию Пушкину: «Да в прошлом же во 151-м году послал я на усть Куты служилых людей десятника Семейку Скороходова, Семейку Черкашенина с товары-щи для государева жалованья хлебново и денежново и соляных окладов, и велел им по государеву указу прибрать на усть Куты охочих промышленых и гулящих людей на государеву службу на Байкал и на Ламу; и те служивые люди Семейка Скороходов с товарищи кликали охочих ис промышленных и из гулящих людей на государеву службу на Байкал и прибыли 48 человек. И те же служилые люди Верхоленского Братцково острошку тобольские и березовские и енисейские должились у торговых людей хлебными запасы и оружье покупали на порох и свинец дорогою ценою, должася великими долгами… а в вожи с собою взял тынгусково князца Можеуля… пришли край Ламы и на Байкал июля в 2 день со всеми служилыми людьми и велел делать край Ламы суды… и поделав суды переехали на Ольхон остров… А пришед з Байкалу служилыми людьми и с промышлеными в 152-м году сентября в 4 день и написав чертеж Байкалу и Байкал падучим рекам и землицам, распросные речи тынгусов и братцких людей про мугал и про Китайское государство и про иные землицы и на Байкале где мочно быть острогу…»^{53}. Как видим, до похода Курбат Иванов называл озеро двумя именами — Лама и Байкал, а после похода только одним — Байкал. Следовательно, 1643 г. явился переломным в представлениях русских. Если до этого у них было в употреблении два названия озера, то теперь, после похода Курбата Иванова, бесповоротно закрепилось одно — Байкал. Название Ламу (Лама) было забыто напрочь. И все последующие сообщения русских XVII в., за исключением одного — описания Спафария, говорят только о Байкале.

О Байкале пишет казачий десятник Константин Москвитин, который был отправлен атаманом Василием Колесниковым в 1647 г. из Верхнеангарского острога к монгольскому Цэцэн-хану^{54}. Свидетельство Москвитина тем более ценно для нас, что он пересек Байкал в его северной половине, от устья Верхней Ангары до Баргузина, т. е. там, где раньше в русских сообщениях определенно говорилось только о «Ламе». Кроме того, Москвитин знал и Южный Байкал, так как он входил в состав отряда Василия Колесникова, который в 1644 г. на судах переправлялся через Байкал к устью Селенги, но, встретив сопротивление бурят, вынужден был обходить Байкал по суше с севера, маршрутом Семена Скороходова.

Эвенкийское название Ламу у русских было в употреблении весьма непродолжительное время, всего лишь два-три года. Русские быстро перешли на бурятское название Байгал. При этом они приспособили его лингвистически к своему языку — Байкал, заменив характерное для бурят «г» на более привычное для русского языка «к». Вскоре и вся заозерная страна стала называться Забайкальем.

Название Далай применительно к Байкалу впервые отметил в 1675 г. царский посол Николай Спафарий, приведший первое систематическое описание Байкала^{55}. Он пишет: «… а иноземцы все, и мунгальцы и тунгусы и иные, называют все Байкальское море своим языком Далай, се есть море…» Что касается тунгусов, то здесь Спафарий явно ошибался.

Спустя столетие об этом названии писал И. Е. Фишер, утверждая, что так называют озеро «монголы, а по примеру их некоторые буряты…»^{56}.

Однако эти сообщения Спафария и Фишера не подтверждаются историческими документами. Они не подкрепляются и современными названиями Байкала, существующими у монголов и бурят. Так, монголы озеро-море называют Байгал нуур, а слово «далай» — «море» у них издавна закреплено в качестве индивидуального названия за озером Далай-Hyp, расположенным в восточной части Монголии^{57}. Буряты озеро Байкал называют Байгал далай, в их фольклоре встречается также название Байгал сагаан далай — седой Байкал (бурятское «сагаан» означает «белый»), в летописях — Байигал далай^{58}. Здесь слово «далай» входит в названия, но вполне ясно, что оно применяется в своем нарицательном значении. Это слово в качестве собственного имени не отмечено в современной топонимике Бурятии, оно, как и у Монголов, издавна закреплено лишь за упомянутым выше озером в Монголии — Далай-нуур^{59}.

Все это говорит, скорее всего, о том, что сообщения Спафария и Фишера о названии Далай основывались не на документах, а на простом возведении бурят-монгольского слова «далай» — «море», имеющего нарицательное значение, в ранг индивидуального названия, собственного имени.

Упоминание о том, что буряты называют озеро-море именем Далай, есть в некоторых современных трудах^{60}, но оно документально не подтверждено.

О названии Святое море впервые, пожалуй, написал Н. Семивский: «Байкал, море или Святое море, или озеро, а справедливее Ангарский провал, имеющий фигуру, подобную полумесяцу…»^{61} Позднее, уже в наше время, название стало приписываться ранним русским поселенцам Байкала. В отношении его возникло оговоренное осторожными предположениями или обставленное вопросами мнение о том, что оно является калькой дорусского названия, дословно переведено с последнего^{62}. Однако название Святое море в русских документах XVII — первой половины XVIII в. не встречается. Между тем слово «святой», навеянное анималистическими представлениями, было присуще русскому лексикону XVII в. На Байкале, в частности, оно вошло в название полуострова Святой Нос, о котором писал еще в 1673 г. Н. Спафарий: «… а от острова Олхона до Святого Носа, где переезжают, пучина великая, насилу в полтора днища могут переехать, и в тех местах многие суда разбиваются»^{63}. Полуостров Святой Нос показан и назван на «Чертеже земли Иркуцкаго города» С. У. Ремезова. Святым морем русские иногда называли в Сибири море, в которое впадает река Яна^{64}, т. е. море Лаптевых. К Байкалу же это название ранними русскими поселенцами, видимо, не применялось. К тому же среди дорусских названий озера, рассмотренных выше, нет ни одного, которое могло бы выступать в качестве основы для калькирования названия Святое море.

На Байкале перед штормом. Фото А. Пономарева.

Если ориентироваться на дату публикации Н. Семивского, то название Святое море у русских могло появиться лишь к началу XIX в. Оно могло возникнуть под влиянием религиозных представлений, тем более что у русских прослеживалось стремление называть озера, особенно окутанные ореолом загадочности, Святыми. Озер с таким названием по всей России — неисчислимое множество. Однако здесь отношение русских к озеру находило поддержку и со стороны бурят, с которыми русских связывали узы побратимства и дружбы. Буряты, как известно, почитают озеро-море, часто называют его великим, божественным. Такое отношение к природным объектам сложилось еще в древности, когда люди поклонялись светилам, звездам, большим горам, рекам, озерам и морям. Позднее оно сознательно культивировалось религией, в частности у бурят — шаманизмом.

Таким образом, русское название Святое море могло сложиться самостоятельно и еще более усилиться под влиянием бурят, почитавших величественное озеро-море, а вовсе не быть калькой дорусского названия. К тому же русские либо перенимали без изменений географические названия аборигенов, если только они становились им известными, либо давали свои названия за незнанием названий аборигенов, но отнюдь не прибегали к калькированию смыслового значения названия. Так, например, название полуострова Святой Нос, самого крупного на Байкале, принадлежит, несомненно, русским. Буряты называли его иначе — Хэлмэн хушун, что означает либо «сабельный мыс», либо «морда (нос) осетра»^{65}. Полуостров был культовым местом бурятских шаманистов, где совершались обряды почитания мыса. Как можно видеть, название Святой Нос не является калькой с бурятского, но оно, возможно, возникло под влиянием бурятского шаманизма.

Святым, священным морем русские могли назвать Байкал еще и под влиянием так называемой ложной этимологизации, когда сходные по звучанию слова из разных языков, имеющие различные смысловые значения, отождествляются. Они сначала познакомились с эвенкийским названием озера — Ламу, затем узнали о бурятском названии — Байгал. Но через бурят до них дошло и тибетское слово «лама» — священник, святой, поэтому эвенкийское Ламу могло объясняться русскими как исходное по звучанию: лама — святой.

Это название Байкала фигурирует в героическом эпосе якутов, а также в их песнях, о чем подробно будет сказано ниже. В древности якуты Байкал называли Дьэнг-кэрэ байагьал — Прозрачноводное море — или Ангхара байагьял — Ангарское море. Г. В. Ксенофонтов полагает, что слово «джэнгкэрэ», встречающееся в языке северных якутов, изменялось по схеме: джэнгкэрэ — джангхара — ангхара — ангара, оно дало начало названию реки Ангары и характеризовало, входя в название, сибирское прозрачное озеро-море.

Близко к якутскому названию уже упоминавшееся название Ангарский провал, отмеченное в русской литературе и возникшее самостоятельно у русских, независимо от древних воззрений якутов.

Сближение в названиях Ангары и Байкала вполне закономерно, так как воды Ангары столь же чисты и прозрачны, когда они вытекают из озера, как и воды самого Байкала.

В якутских фольклорных произведениях встречается название Туха-байагъал. Так, в одной из песен о реке Лене, отрывок из которой приведен ниже, поется о том, что река образовалась из девятипроточного Туха-моря. По мнению Э. К. Пекарского, Туха-море — это озеро Байкал.