Что в имени твоем, Байкал

Истоки слова

Итак, только слово «байгал», самое распространенное и употребительное, имеет несколько вариантов объяснения своего происхождения. Из всех вариантов наиболее аргументированными являются лишь два — бурятский и якутский. Остальные — древнекитайский, динлино-кетский, древнетюркский, арабский и тибетский — страдают, на наш взгляд, значительными изъянами.

В китайских хрониках Байкал упоминается под названием Бэйхай (Северное море), однако подробное описание озера отсутствует. Известное только по сообщениям ссылаемых сюда китайских послов название Бэйхай не распространялось далее пергаментных страниц придворных манускриптов. Поэтому оно не могло быть основой для воспроизведения современного названия Байкал. Этому препятствовали бы и языковые особенности.

Динлино-кетский вариант разработан крайне слабо. Нет ни исторических сведений, ни подробных языковых доказательств. Хотя данные топонимики и свидетельствуют о былом расселении кетоязычных народов в районах Прибайкалья, они все-таки остаются косвенными доказательствами, не исключающими реальность этого варианта.

В древнетюркских источниках не говорится прямо о Байкале. В них упоминается лишь страна Байырку. Скудны сведения о народе байырку (по китайским летописям). Судьба его неизвестна. Серьезным недостатком является и то, что название Байкал не совпадает с названием страны — Байырку. Название озера, расположенного в пределах этой страны, могло быть совершенно иным. Есть и еще одно существенное возражение против древнетюркского варианта происхождения названия озера: древние тюрки называли его иначе — Тенгис.

С арабским вариантом также трудно согласиться. Очень маловероятно, что некий арабский путешественник в раннем средневековье достиг берегов Байкала, назвал его арабским именем, которое и восприняли народы Прибайкалья. Нам кажется, что слово «Бака», если только оно действительно обозначает Байкал, могло появиться в результате заимствования его арабами у народов, проживавших в Прибайкалье, т. е. арабский географ-путешественник, о котором ведет речь Ю. Мальцев, не «подсказал» прибайкальским народам, как назвать озеро-море, а сам мог перенять у них название. Не Бака могло трансформироваться с течением времени в Байкал, а название Байкал, заимствованное арабами, могло превратиться в Бака. Такая возможность не исключена.

В тибетском варианте также очень много неувязок. Самая серьезная — отсутствие слова «байгал» в тибетском языке. Против этого варианта говорит также происхождение слова «далай», употреблявшегося с раннего средневековья вместе со словом «Тенгис», а позднее и «Байгал». Слово «далай» оказывается исконно монгольским, а не тибетским. В тибетской версии искажены также исторические факты о распространении тибетского языка среди монголоязычных народов Центральной Азии.

Таким образом, китайский, динлино-кетский, древнетюркский, арабский и тибетский варианты из рассмотрения могут быть исключены; нам остается познакомиться как можно ближе с бурятским (монгольским) и якутским (тюркским) вариантами.

Слово «байгал» в его нарицательном значении существует в монгольском языке, где оно означает «природа». Близкое к нему слово есть в бурятском языке — книжное «байгаали», означающее, согласно бурятско-русскому словарю, составленному К. М. Черемисовым (М., 1973), «природа», «естество». Производное от него слово «байгаалиин» означает «природный, естественный, натуральный». Употребляется также слово «байха», имеющее около тридцати значений, но они в основном выражаются глагольными формами. Самые употребительные из них — «быть, находиться, иметься, существовать». Однако в значении «море, океан» это слово ни в одном языке монгольской группы не употребляется. В самом монгольском языке, как явствует из «Русско-монгольского словаря» А. Р. Дамба-Ринчинэ и Г. С. Мупкина (М., 1960), для обозначения понятия «море» употребляются два слова — «тэнгэс», когда речь идет о конкретном море, и «далай», когда говорится о море вообще, т. е. в нарицательном значении. В бурятском языке понятия «море» и «океан» передаются обычно через слово «далай». В литературном языке существует также заимствованное «океан». Однако в языке бурят есть и выражение «тенгис далай», используемое большей частью в фольклоре и литературе. В калмыцком языке, согласно «Русско-калмыцкому словарю» под редакцией И. К. Илишкина (М., 1964), море обозначается словом «тенгис», а океан — словом «дала».

Иное дело — в якутском языке. В «Словаре якутского языка» Э. К. Пекарского (М., 1958) интересующее нас слово передается в нескольких вариантах: баjахал, баjхал, баjагъал, баjахал, баjгьал. У него два основных значения: «море» и «озеро Байкал». Оно употребляется также для выражения понятий «обилие», «океан», «масса воды». Кроме того, в языке есть слово «далай» со значениями: «масса воды в одном месте», «водный мир», «большая вода», «самая глубокая вода», «многоводное море (река, озеро)», «глубина моря», «глубина колодца», «бездна». В современном якутском языке («Русско-якутский словарь» под редакцией П. С. Афанасьева и Л. Н. Харитонова — М., 1968) слово «байгъал» означает «океан», а «море» передается через заимствованное у русских «муора».

В родственных языках (тувинском, казахском, туркменском, азербайджанском и др.) слова «байгал» нет. Оно отсутствует и в древнетюркском языке, где «океан» обозначается через «тенгис», а «море» — через «талуи» («Древнетюркский словарь» под редакцией В. М. Наделяева, Д. М. Насилова, Э. Р. Тенишева и А. М. Щербака — М., 1969). Слова «байгал» нет и в тюркских языках XIV в., словарный фонд которых анализировался Э. П. Наджипом^{103} на основании текстов поэмы Низами «Хосрау и Ширин» в переводе с персидского на тюркский язык Кутба. В этих языках «океан» передается через «тенгиз». Однако здесь есть и одно исключение. Как сообщил еще в 1897 г. И. А. Лопатин, тюркоязычные долганы, обитающие в бассейне Енисея, Енисейскую пресноводную губу, куда впадает река, называют Байгал. Появление такого названия у долган вполне объяснимо влиянием якутов, живших с долганами в тесном соседстве.

Таким образом, вопрос об истоках слова «байгал», о его происхождении решается вполне определенно: в якутском языке слово широко употребляется в значениях «море», «океан» и, кроме того, несет дополнительную смысловую нагрузку, выступая для непосредственного обозначения озера Байкал. В словарном фонде бурятского языка слова «байгал» нет. Близкие к нему по фонетике и написанию слова имеют иной смысл. Все это дает основание связывать слово «байгал» с якутским языком. Однако время его появления в якутском языке остается неясным. В древних тюркских языках слово «байгал» отсутствует, что говорит, скорее всего, о чисто якутском его происхождении. В этой связи можно напомнить, что якутский язык, по мнению многих исследователей, исторически сравнительно давно отделился от семейства тюркских языков. Именно это обстоятельство позволяло академику О. Бётлингку, автору первой грамматики якутского языка, еще в середине прошлого века говорить о том, что многочисленное семейство тюркских языков следовало бы называть тюркско-якутским.

В мифах и легендах часто описываются те природные явления и объекты, с которыми человеку приходилось сталкиваться. Особенно это относится к тем природным объектам, которые поражали воображение человека своими размерами, величием и другими качествами. Поэтому мы вправе ожидать, что в «преданьях старины глубокой» может упоминаться Байкал, и не только упоминаться — в них следует ожидать проявления отношения народов к озеру.

В бурятских мифах и легендах часто говорится о Байкале. Широко известна, к примеру, сказка-легенда о старике Байкале и его дочери — красавице Ангаре. Она звучит так.

…У седого Байкала, дожившего до почтенного старческого возраста, было много сыновей — Баргузин, Анга, Сарма и другие — и всего одна дочь — юная Ангара. Любил дочь старый Байкал, лелеял, заботился о ней. Но пришло время выдавать дочь замуж. И вот во владения Байкала со всех сторон потянулись женихи. Прискакал на коне быстрый и вспыльчивый Иркут, приехал задумчивый красавец Алят. Но никто из них не нравится юной деве. И вот однажды темной ночью Ангара бежит из отчего дома к могучему богатырю Енисею. Узнав о побеге дочери, Байкал в гневе выхватил из прибрежных скал камень и бросил его вслед беглянке, чтобы преградить ей дорогу. Но Ангара обходит препятствие, с еще большей силой устремляется к Енисею. Повстречавшись, Ангара и Енисей обрели счастье. Брошенный Байкалом камень лежит и поныне, его называют Шаманским камнем…

Близкая по сюжету сказка-легенда о старике Байкале и красавице Ангаре есть у эвенков.

У бурят существуют многочисленные легенды и предания, действие в которых развёртывается непосредственно на берегах Байкала. И везде озеро-море называется одинаково — Байгал. Это название встречается в мифе-легенде о Бухе нойоне, шаманках Асуйхан и Хусуй-хан и родоначальниках бурятских племенных объединений Булагате и Эхирите, в легендах-преданиях об основателях племен Бурядае и Хоридае и о Баргу-баторе, родоначальнике бурятских родов^{104}.

Перескажем некоторые из них.

…Прародитель хоринских бурят — Хоридой — был простым охотником. Вместе с двумя другими охотниками-товарищами он жил и охотился на северной стороне Байкала. Охотники кормились мясом убитых зверей и птиц. Как-то Хоридой задержался на охоте и вернулся в общий балаган позже своих товарищей. Те же, придя рано, сварили оставшееся от прежней охоты мясо — шесть шейных позвонков. Пять позвонков они съели, а шестой оставили Хоридою. Вернувшись, как и его товарищи, с охоты без добычи, Хоридой возмутился тем, что его обделили в еде. Он сказал: «Шейных позвонков оставалось шесть, а потому мне следует два позвонка, а не один. Мы живем вместе и должны все делить поровну. Так как вы меня обидели теперь, то я не желаю более жить с вами!». И он ушел от своих товарищей, перейдя по льду на южную сторону Байкала. Здесь он стал тоже охотиться. Однажды, бредя по берегу озера, он увидел купающихся женщин, которые, выйдя из воды, оделись, превратились в белых лебедей и улетели. В следующий раз Хоридой спрятался в кустах. Когда лебеди прилетели, сняли свои одежды и, превратившись в прекрасных дев, стали купаться, он выскочил из укрытия и взял одну лебяжью одежду. Девы наконец вышли из воды. Две из них оделись, превратились в лебедей и улетели, а одна осталась. Она сделалась женой Хоридоя и прожила с ним долгое время. У них было одиннадцать сыновей, от которых произошли одиннадцать хоринских родов, и шесть дочерей. Однажды Хобоши-хатун, так звали жену Хоридоя, спросила у него, куда он дел ее лебяжью одежду. Тот ответил, что лебяжья одежда до сих пор цела и находится недалеко. Хобоши-хатун упросила Хоридоя принести одежду, чтобы примерить ее и вспомнить былое. Хоридой подумал, что они столько лет прожили вместе, имеют столько детей, что теперь нет опасности. Он принес лебяжьи одежды. Хобоши-хатун надела их на себя и стала летать по юрте. Затем она вылетела из юрты через дымовое отверстие. Когда она вылетела, то в это время в юрте одна из дочерей гнала тарасун. Заметив, что мать улетает через дымовое отверстие и исчезает, дочь схватила ее грязными от сажи руками за ноги и пыталась удержать. Ноги стали черными, но Хобоши-хатун выдернула их из рук дочери и улетела. Она, кружась над юртой, дала напутствие своей семье: «Вы, земные жители, оставайтесь на земле, а я, небесная, полечу на небо, на свою родину! Весной и осенью, когда лебеди летят к северу и обратно, делайте обряд в мою честь!». С тех пор хоринцы и поклоняются своему защитнику от злых духов — белому лебедю…

Как отмечает Д. С. Дугаров, весной, когда из южных стран прилетали лебеди, хори-бурятки совершали обряд встречи своей прародительницы. Услышав крик лебединых стай, пролетающих над юртой, женщина выбегала из юрты одетой в безрукавку-уужи и головной убор и из деревянного ведра-тотхуура деревянным ковшом брызгала молочную пищу вверх навстречу и вослед улетавшим лебедям. При этом она обязательно произносила такие слова:

Такой обычай, по сведению Д. С. Дугарова, бытует у восточных бурят-хоринцев, у западных бурят — аларских и тункинских хонгодоров, а также в родах хангин, шарайд, гушад, шошоолог.

Послушаем еще одно бурятское предание.

…Давным-давно на земле жил Хон тайжи хан. Он имел пестрого быка, похвалявшегося своей непревзойденной силой. Его призывы и хвастовство услышал молоденький бычок, принадлежавший западным хатам (духам. — С. Г.). Когда этот сивый бычок подрос, то он вступил в схватку с пестрым быком. Выбрав ровное место, они стали бодаться. Там, где упирались их задние ноги, в степи образовались горы; там, где упирались их передние ноги, возникли в степи бугорки. Силы пестрого быка постепенно стали иссякать. Поджимая хвост, он стал пятиться.

Среди наблюдавших бой быков находилась дочь Хон тайжи хана. Увидев, как пятится их пестрый бык, она взяла палку и ударила ею сивого быка по голове. Силы сивого быка стали падать, и пестрый бык его победил. Сивый бык, побежденный, удалился, шатаясь, на седые гривы Саян. Там, где он сгибал спину, вырастали сосны и пихты, там, где он качался из стороны в сторону, выросли березы и тальники. Наконец он превратился в каменное изваяние, которое и сейчас стоит в Торах, в долине Иркута.

Сивый бык был зол на дочь Хон тайжи хана. Чтобы отомстить ей, он, сделав очищение, силой своего волшебства познал ее три раза в три года, и она родила трех сыновей.

Вскоре после состязания быков дочь Хон тайжи хана забеременела. Родители ничего не могли понять, как это могло случиться, когда их дочь не знала ни одного мужчины. Они решили, что это наваждение злых хатов.

Когда пришло время, дочь Хон тайши хана родила прекрасного мальчика. Но хан не хотел признавать своего внука. Он распорядился положить мальчика в железную люльку, заковать ее толстыми железными обручами, привязать к стреле и выстрелить подальше, на северный берег Байкала. Как было решено, так и сделали.

Стрела с железной люлькой перелетела широкий Байкал и упала в яму, выкопанную быком в степи. Кругом ничего не было, лишь невдалеке у горы убого лепились десять юрт атаганова и двадцать юрт хотогонова родов.

Сивый бык, находясь в Саяне, догадался, что его первый сын лежит в железной люльке в степи, в яме. Он поспешил туда и накормил ребенка.

В бурятских родах были шаманки: Асуйхан в атага-новом и Хусуйхэн в хотогоновом роде. Они жили вдовами, а вдов, не имевших детей, обычно умерщвляли. Шаманок давно хотели умертвить, но они упорно предсказывали, что, по откровению тэнгэринов (божеств. — С. Г.), у них должно быть по сыну. Им верили, поэтому откладывали исполнение обычая.

Однажды шаманки принесли жертвы белому небожителю Заяну саган тэнгэри и узнали от него, что Асуйхан найдет сына в яме, вырытой в степи быком, что Хусуй-хэн найдет сына в щели берега Байкала. Шаманки созвали родственников и объявили им об этом.

На другое утро шаманки нашли в степи в яме железную люльку. Возле ямы пасся сивый бык. Шаманки хотели взять люльку, но бык бросился на них. Шаманки ушли ни с чем.

Шаманки снова устроили жертвоприношения. Жертвы боги приняли. И когда они снова пошли в степь, то сивого быка там уже не было. Шаманки взяли люльку, но никак не могли снять с нее толстые железные обручи. Они принесли жертвы отцу небожителей Эсэгэ малая тэнгэри. Тот разъяснил им, что нужно исполнить обряд укладывания ребенка в люльку. Для этого нужно было собрать всех родственников, заколоть большого жирного барана, наготовить именного мяса: бедренную кость, грудинку, тазовую кость, лопатку, сердце, печенку, селезенку и брюшину, приготовить колыбель и молоток.

Асуйхан легла в постель роженицы, Хусуйхэн стала повивальной бабкой и ухаживала за ней. И затем они выполнили обряд укладывания ребенка в люльку. Мальчика назвали Булагатом. Асуйхан души не чаяла в приемном сыне. Ребенок рос здоровым и крепким.

Однажды сын ушел играть и целый день не приходил. Вернулся он поздно вечером. Когда стали его расспрашивать, он рассказал, что играл на берегу Байкала с мальчиком и девочкой, такими же, как он.

Асуйхан рассказала об этом Хусуйхэн, и обе они решили поймать мальчика и девочку, чтобы усыновить их. Они напекли вкусных лепешек, нагнали водки и все это дали Булагату с тем, чтобы он угостил своих новых друзей.

Когда еда была разложена на берегу моря на белом войлоке, из пенистого моря вышли мальчик и девочка. Они подсели к Булагату на белый войлок. Тот предложил им угощение. Они с удовольствием стали есть лепешки и пить водку. Когда они опьянели и легли спать, шаманки подбежали и схватили вместе с войлоком мальчика и девочку. Не успели они далеко отбежать от берега, как мальчик проснулся. Он закричал человеческим голосом: «Высокое Небо-отец, Широкая Земля-мать, спасите меня!».

На его отчаянный зов откликнулся Байкал и чуть не захлестнул шаманок высокой волной. В это время девочка выскользнула из их рук и ушла в море. Мальчика шаманки сумели удержать.

Когда они принесли пойманного мальчика в дом, то в постель роженицы легла Хусуйхэн. Позвали родственников, и вновь был исполнен обряд укладывания ребенка в люльку. Мальчика назвали Эхиритом…

В другом предании, схожем по сюжету с только что приведенным, рассказывается о том, что младшая дочь тайжи хана забеременела от бурхана, спустившегося с неба на землю и искупавшегося в Байкале вместе с дочерьми тайжи хана. Дочь тайжи хана сама заказала кузнецу железную люльку, лук и стрелу. Родив сына, она положила его в люльку, привязала люльку к концу стрелы и выстрелила в северную сторону Байкала, говоря при этом: «Сотворившие и создавшие, возьмите свое дитяти!». Стрела упала в яму, выкопанную быком. Далее в предании повторяется описание усыновления мальчика шаманкой Асуйхан, появление второго мальчика. Здесь есть и некоторые дополнения. Девочка, ушедшая в воды Байкала, сделалась покровительницей водной стихии Байкала. Ее зовут Далайн эжен Абай Саган хатан — хозяйка моря Абай Саган госпожа.

Восторженно воспевают Байкал в преданиях ольхонские буряты. В одном предании рассказывается о высоком небе, о широком водном просторе, о необъятной земле вокруг Ольхона. В другом, наиболее архаичном по содержанию, повествуется об оборотнях-первопредках.

…С восточно-северного неба, с желтой земли спустились птицы. Съев падаль, они не могли подняться на небо и стали людьми. Птицы-люди зашли к отцу Ольхона — хозяина острова Ольхон. Отца они не застали дома. Переночевав, они родили не человека, а яйцо, удивились этому. Устроили гнездо и положили яйцо, из которого вылупился и полетел беркут. Его назвали Шубуу ноен — глава птиц^{105}…

Байкал часто упоминается в бурятских песнях. Так, в песне агинских бурят поется:

Обратимся теперь к якутскому фольклору.

Якутские легенды и предания повествуют о переселении откуда-то с юга Омогоя и Эллея — предводителей древних якутских родов. Иногда в них непосредственно называется место, откуда якуты пришли на Лену, — районы Прибайкалья, Средняя Лена. В одной из легенд, записанной в XVIII в. Я. Линденау, довольно точно определяется место, где жили Омогой и Эллей до переселения, — местность Кобуолуур на Лене, ниже села Качугского.

В большинстве якутских преданий и легенд Байкал не фигурирует^{107}, и лишь в отдельных из них говорится о Байкале как месте древнего обитания якутов. Вот одно из таких преданий^{108}.

…Старики рассказывают: на востоке, у Охотского моря, обитал когда-то якутский род. Весь род истребили, напав, вражеские племена, уцелел лишь один Омогой-Баай-господин; с женою, двумя дочерьми и двумя работниками он убежал на север.

В то же время на юге, у Байкал-озера, расселился другой якутский род и возникло отдельное государство, названное Урянхай. Урянхайский царь приказал убивать всех стариков, кто дожил до восьмидесяти лет.

Один родович-урянхаец, именем Эр-Соготох-Эллей, не послушав приказа, скрыл своего отца-старика восьмидесяти лет: запрятал его в суму и так укрывал три года. Когда же на государство Урянхай напали братские (буряты. — С. Г.), вещий старик сказал сыну: «Эр-Соготох-Эллей, пойдем на север, где течет большая река, Леной называется!». Долго шли беглецы, и, когда показалась Лена, большая река, умер отец Эр-Соготох-Эл-лея. Перед смертью велел он сыну спуститься вниз по течению, на север, — там предопределено было Эллею найти Омогой-Баай-господина и взять его дочь себе в жены.

Эр-Соготох-Эллей сделал плот и поплыл вниз по Лене…

С этим историческим преданием перекликается другая якутская легенда^{109}, в которой рассказывается о прозрачноводном море Баягале, на дне которого была видна драгоценная золотая чаша и сидящая возле нее дева редкой красоты. Безумной страстью к деве, а еще больше к золотой чаще воспылал правитель здешних мест. Он посылал юношей на дно морское за чашей и девой, но никто из них не возвращался. А в те далекие времена существовал обычай умерщвлять стариков, доживших до преклонного возраста. И вот один юноша так горячо любил своего отца, что нарушил жестокий обычай предков и спрятал слепого отца. Когда очередь идти на дно морское дошла до юноши, отец сказал ему, что золотая чаша и красавица находятся вовсе не на дне морском, а на высокой горе над морем. Они лишь отражаются в прозрачном море. И юноша, вняв отцовскому совету, взошел на высокую гору, где и нашел чашу и деву. После этого правитель бесследно исчез, а в народе перестали умерщвлять стариков.

В сказках якутов, как сообщает В. Л. Серошевский^{110}, встречается морской царь Байгал ырахтагы.

В якутских народных песнях слово «байагьал» употребляется в нарицательном значении. Одну из таких песен — «Зима» — приводит С. В. Ястремский^{111}. Вот отрывок из нее.

С большой любовью и великой нежностью якуты в песнях поют о реке Лене. В одной из таких песен поется, что Лена питается водами трех морей^{112}.

Поясним указанные в песне моря. Туха байагал — это, по Э. К. Пекарскому, озеро Байкал, Араат байалаг — море, находящееся на западной стороне сказочной земли, местожительства богатырей племени айыы; Энгирэ далай — это, конечно, опять же Байкал.

Следует отметить, что в якутских песнях для обозначения моря употребляется и слово «далай».

Слово «байагал», и опять же в нарицательном значении, встречается в якутских песнях, рассказывающих об устройстве мироздания^{113}.

В нарицательном значении слово «байагал» можно встретить в якутских пословицах и поговорках: «Кто живет около океана, у того ноги мокнут» (т. е. характер страны отражается и на жителе); «Голова — что море, хвост его — что пространство <или трясина)» (о людях, ведущих много рискованных предприятий, исход которых предвидеть нельзя).

Таким образом, у бурят существует значительно больше легенд, связанных с Байкалом, нежели у якутов. Вместе с тем бросается в глаза, что и в бурятских, и в якутских легендах озеро-море называется одинаково. Оба народа в мифах, преданиях, сказках, песнях называют районы Прибайкалья родиной своих предков. Однако бурятский фольклор гласит, что Прибайкалье всегда было родиной бурят, якуты же называют его своей давней родиной.

Бурятский героический эпос «Гэсэр», или, как его образно называют, «Илиада Центральной Азии», повествует о подвигах богатыря Бухэ-Бэлигтэ, небожителя, спустившегося на землю, чтобы истребить на ней зло, уничтожить звериный закон пожирания сильными слабых. На земле богатырь перерождается в Гэсэра.

Эпос возник на основе богатого устного народного творчества бурят — мифов, преданий, легенд, песен, сказок. Он живет в устном творчестве народа в виде отдельных поэм-улигеров, отражающих события периода родового строя и бытующих в стихотворной и прозаической форме.

В бурятских улигерах слово «байгал» в его нарицательном значении отсутствует. В эпосе часто упоминаются моря — Желтое, Белое, Черное, Синее, Вечное (Мунхэ), Ледовитое, Молочное, но всюду слово «море» передано через «далай», а в улигере «Айдурай Мэргэн»^{114}, кроме того, и через «нуур», хотя это слово означает «озеро» и употребляется в значении «море» только в качестве собирательного существительного.

Географические названия, встречающиеся в улигерах, детально не рассматривались исследователями бурятского эпоса, поэтому считается, что Байкал там не упоминается. В переводах текстов улигеров географические названия также не систематизируются, за исключением улигера «Абай Гэсэр», к которому А. И. Уланов, осуществивший перевод и подготовку текста и написавший вступительную статью и комментарии, дает перечень географических названий^{115}. В этом перечне Байкал отсутствует. При ближайшем же рассмотрении оказывается, что в текстах он упоминается, но только в качестве сравнения. В таком же плане говорится о реке Лене. Эти названия фигурируют в эпизодах, где рассказывается о героических похождениях главного героя, освобождающего своих богатырей, воинов и дружинников из каменного плена.

Байкал и Лена упоминаются в улигере «Айдурай Мэргэн», но здесь уже в связи с новым персонажем — Агуй Ногоон, сестрой главного героя.

В качестве сравнения, как сообщает Н. О. Шаракшинова^{116}, в улигерах фигурирует также Ангара.

Упоминание в эпосе Байкала, Лены и Ангары только в качестве сравнений не дает оснований считать, что они названы как географические объекты. Н. О. Шаракшинова, рассматривавшая географические названия улигеров, отмечает, что в эпосе часто упоминаются только горные хребты Алтай и Хухэй (хр. Хан-Хухэй на северо-западе Монголии).

И все-таки мнение о том, что в бурятских улигерах Байкал не называется, нужно признать ошибочным. В эпосе Байкал фигурирует и как географический объект. В подтверждение обратимся к текстам улигера «Гэсэр»^{117}. Здесь Байкал упоминается в этом качестве в эпизоде, повествующем о возвращении Гэсэра на землю, где он узнает печальные вести: тридцать три его верных богатыря, триста знатных вождей, три тысячи ратных людей превращены в каменные изваяния…

Совершенно не случайно Байкал назван здесь рядом с Алтаем, который во многих улигерах упоминается при описании родных краев главного героя эпоса, которые всегда изображаются красочно и с большой любовью. Вот как, например, рассказывается об охоте Гэсэра в одноименном улигере:

Название Байкал в том отрывке из улигера «Гэсэр», где озеро упоминается вместе с Алтаем («Широко разлился Байкал»), в текстах на бурятском языке^{118} передано через Байгал, что свидетельствует о давнем бытовании этого названия у бурят.

В связи с этим очень важно определить время создания героического эпоса бурятского народа. Однако в этом вопросе нет полной ясности. Академик Б. Я. Владимирцев считал, что эпические сюжеты у монголоязычных народов начали развиваться с конца XII в. Иное суждение высказывает А. И. Уланов. Он полагает, что эхирит-булагатские улигеры оформились в середине I тысячелетия. Н. О. Шаракшинова, по сути дела, склоняется к этому же мнению, отмечая факты упоминания текстов из «Гэсэра» в «Сокровенном сказании». М. П. Хомонов полагает, что вообще методологически неправильно искать в улигерах конкретные хронологические даты. В эпосе, по его мнению, отражен древнейший период истории бурятского народа, еще недостаточно изученный^{119}.

Кроме того, определить по времени создания эпоса период, когда появилось то или иное географическое название, очень трудно еще и потому, что сам эпос постоянно видоизменяется. Он несет заметное влияние русского языка, оказавшего воздействие начиная со второй половины XVII в. И это воздействие довольно заметное. К примеру, в наиболее архаичном улигере «Айдурай Мэргэн» упоминается Тобольск, основанный русскими в 1587 г. Поэтому исследователи бурятского эпоса склонны считать, что географические названия, во всяком случае многие из них, проникли в текст эпоса в более поздние времена.

И все-таки вспомним две стихотворные строчки:

Алтай постоянно упоминается в улигерах, и нет никаких сомнений в том, какой географический объект имеется в виду. Так почему же относительно Байкала возникают сомнения?

В защиту того, что в эпосе назван именно Байкал, можно выдвинуть если не прямые, то косвенные доводы.

Обратимся к другим вариантам эпоса «Гэсэр», глубоко проанализированным монгольским филологом акад. Ц. Дамдинсурэном^{120}. При сравнении вариантов установлено, что если бурятские (эхиритские) версии эпоса почти не содержат географических названий, то в других (заинская, пекинская) они упоминаются весьма часто. Ц. Дамдинсурэн, в отличие от бурятских исследователей эпоса, считает, что эти названия косвенно указывают на место создания эпоса. В заинской и пекинской версиях «Гэсэра» упоминаются географические названия Центральной Азии и Тибета. Вот поэтому Ц. Дамдинсурэн убежден в том, что «правдивость повествования подтверждается точными указаниями стран, городов, рек, озер и гор, названия которых сохранились до наших дней». Думается, что и в бурятских улигерах реально охарактеризован средний мир — земля, на которой высится островерхий Алтай, текут полноводные Лена и Ангара, плещет Байкал.

Якутский эпос состоит из героических сказаний, называемых олонхо. Он является величественным памятником древней жизни и древней культуры якутов. Олонхо — это поэмы, передаваемые устно и насчитывающие до десяти-пятнадцати тысяч стихотворных строк.

В олонхо отображается жизнь якутов в период родового строя: родовые отношения, пережитки анимистических взглядов, мифологические образы. Это эпос древнего времени. Истоки его восходят к тем временам, когда предки якутов жили где-то на юге и тесно общались с древними предками тюркско-монгольских народов Прибайкалья, Саян, Алтая.

В олонхо слово «байагьал» употребляется довольно широко, прежде всего в своем нарицательном значении — «море». Это можно проиллюстрировать примерами из эпоса^{121}.

Приведенные примеры, число которых можно было бы увеличить, показывают, насколько широко в олонхо употребляется слово «байагьал» в его нарицательном значении — «море».

В олонхо часто встречаются различные географические названия, часть которых имеет точную или предположительную привязку к природным объектам. Чтобы понять, насколько реальны эти названия и можно ли их привязать к каким-либо объектам, ознакомимся с общей картиной мироздания в олонхо, состоящего из верхнего (небо), среднего (земля) и нижнего (преисподняя) миров. Верхний мир заселен божествами, а также злыми чудовищами. Средний мир — «осьмикрайняя, об осьми ободах, бурями обуянная земля» — изображается в виде сковородки. А по краям, там, где он сходится с небом и преисподней, угол земли, в синеватой дымке, загнут, как концы охотничьих лыж. В центре земли произрастает восьмиветвистое священное дерево Аар-Лууп-Мас, где обитает дух хозяйки земли Аан-Алахчын-Хотун. Средний мир заселен богатырями, от которых произошел род людей уранхай-саха. Нижний мир находится на севере, за горами. В этом мире всегда пасмурно, солнце и луна щербаты, растительность чахлая, без цвета и запаха. Здесь обитают племена, враждующие со средним миром. Богатыри нижнего мира ездят на быках, змеях и драконах.

В эпосе упоминается много морей. Море Одун, или Сюнг, — это Мировой океан, служащий «ложем» земли; Муус-Кудулу — Ледовитый океан в нижнем море; Уот-Кудулу, или Кудулу, — огненное море в нижнем мире; Любийэ — залив моря Муус-Кудулу; Нюдулу — огненное море близ жилья мудреца Сээркээн Сэсэна; Энгсэ-ли-Кулахай — огненное море с висящим над ним канатом Халбас-Хара, на который садятся для последнего боя богатыри, испробовавшие до этого все виды борьбы.

Слово «байгал» в значении собственного имени в эпосе применяется к двум природным объектам — Ледовитому океану и Байкалу.

Ледовитый океан — Муус-Кудулу — иногда получает дополнительное название Байгал, о чем можно судить по следующему отрывку из эпоса:

Вероятно, к Ледовитому океану относится также описание моря-байгал в одной из песен олонхо, где повествуется о небесных конях, рванувшихся вскачь. Леденящие ливни, густые снега, черные ветры обрушились на землю…

В олонхо упоминается и само озеро Байкал. В некоторых текстах, как сообщает Г. У. Эргис^{122}, он называется Дьэнгкэрэ байагьал — прозрачноводный Байкал — или Ангхара байагьал — Ангарский Байкал. В текстах олонхо, записанных К. Т. Оросиным, описываются байкальские волны. Нюргун Боотур, вскочив на коня, поскакал на середину пречистой долины. В это время с севера налетела волна шумного ветра…

И при описании поисков Нюргун Боотуром красавицы Юкэйдээн, похищенной духом Огнеомутного моря, снова повторяется, что байкальские воды взбаламутились от того, что фыркнул конь Нюргун Боотура^{123}.

Факт приложения слова «Ангхара» в виде эпитета к названию Байкала в якутском эпосе подробно рассмотрел Г. В. Ксенофонтов^{124}. Он полагает, что слово «джэнгкэрэ» — «прозрачный», встречающееся в языке северных якутов, изменялось по следующей схеме: джэнгкэрэ — джангхара — ангхара — ангара. Оно дало начало названию реки Ангары («прозрачноводная») и, применяясь к названию озера, отмечало особое свойство байкальских вод — их необычайно высокую прозрачность. Вместе с тем Г. В. Ксенофонтов не исключает возможность воспроизведения якутского «джэнгкэрэ» от бурятской и монгольской форм — «цэнкир» и «санхир» со значением «голубой, лазуревый».

Средний мир — земля — в эпосе изображается с большой теплотой и любовью. В этом мире расположена великая долина Кыладыкы. Кругозор ее необозрим, простор — неизмерим. Трава в долине зелена, деревья густо цветут. В ней водится много крупной и мелкой дичи, там всегда, круглый год, поют кукушки. Именно здесь расположены Байкал и еще одно море — Араат бай гал, под которым некоторые исследователи подразумевают Аральское море. О нем в эпосе П. Ойунекого говорится так:

В связи с тем, что в якутских олонхо, по мнению некоторых исследователей, упоминается Аральское море, выдвигалась идея прихода якутов с запада. Однако один из видных исследователей якутского эпоса Г. У. Эргис^{125} придерживается иного мнения. Отстаивая версию о приходе якутов на Лену из районов Прибайкалья, он пишет: «…в олонхо слышится отзвук пребывания предков якутов в более теплых краях. Так, почти во всех олонхо к западу от местожительства героя находится Арат-Байгал. По-видимому, это память об озере Байкал, около которого в древности жили предки якутов. Теперь всякое море называется «байгал». В этом утверждении чувствуется полууверенность — «отзвук», «память», но все-таки сама мысль ясна — возможно, что Байкал некогда назывался… Арат-байгал». К сожалению, Г. У. Эргис свое мнение не подкрепляет какими-либо доводами.

Наряду с морем Араат в олонхо иногда упоминается море Араал^{126}.

Итак, мы видим, что слово «байгал» употребляется в героическом эпосе бурятского и якутского народов в разных значениях. В эпосе «Гэсэр» оно никогда не используется в нарицательном значении, а «море» передастся через «далай» или, в редких случаях, через «нуур». В бурятских вариантах эпоса Байкал и Лена упоминаются в сравнительном плане, что наряду с фактами проникновения в эпос географических названий позднейшего времени не дает полной уверенности в решении рассматриваемого вопроса. И все-таки при описании земли иногда встречаются скупые упоминания о Байкале вместе с широко представленным в эпосе Алтаем. Это дает нам основание утверждать, что бурятские версии эпоса окончательно оформились в районах Прибайкалья, Приангарья и Верхней Лены.

Иная картина наблюдается в героическом эпосе якутов. В олонхо часто употребляется слово «байагьал» в нарицательном значении — «море». Более того, в эпосе упонимаются Байкал и Ангара, в нем говорится о байкальских волнах и ветрах.

Объяснение здесь может быть одно — героический эпос создавался в глубокой древности и совсем не в тех краях, где ныне обитают бурятский и якутский народы.

Бурятский «Гэсэр» сродни одноименному эпосу монголов, хотя монгольская «Гэсэриада» бытует в прозе, а бурятская — в стихотворной форме. Оба эпоса имеют, несомненно, одни исторические корни. Некоторые варианты бурятского эпоса, например унгинский, близки к монгольскому, хотя сюжетные линии повествования несколько различаются: и здесь, и там одинаковы имена небожителей, одинаково названы земля, преисподняя.

Бурятский «Гэсэр» был создан на основе монгольского эпоса, а последний ведет происхождение от тибетского «Гэсэра».

Время сказалось в многочисленных напластованиях, проявившихся как в сюжете и композиции произведений, так и в перечне действующих лиц. В частности, многие исследователи видели в Гэсэре историческое лицо и отождествляли его с такими историческими личностями, как Хуан Ди — китайский император глубокой древности, Цезарь, Александр Македонский, Чингисхан, Госыло — князь из Северо-Восточного Тибета. Но все эти попытки, как замечает бурятский исследователь эпоса М. П. Хомонов, несостоятельны. «Гэсэр», скорее всего, не историческое сочинение, а целый свод произведений, принадлежащих разным народам и написанных в разные эпохи. Далее М. П. Хомонов отмечает, что географическую локализацию «Гэсэриады» установить трудно, можно лишь предполагать самые различные районы Азии — «от тропической реки Ганг до холодного Амура, от солнечной Хуанхэ до сумрачной Лены»^{127}. Если же ориентироваться на тексты самого эпоса, то там ведется повествование о типично степных ландшафтах, образе жизни, присущем кочевникам. Вместе с тем в нем содержатся сведения об условиях, которые более характерны для лесостепной полосы Северной Монголии и Южной Сибири. Так что сведения, содержащиеся в самом эпосе, не дают возможности определить место, где он был создан.

Следовательно, при исследовании этого вопроса надо ориентироваться на исторические сведения. А они говорят о том, что истоки бурятского «Гэсэра» лежат в Монголии, в районах Центральной Азии.

Якутский эпос повествует о приходе на Лену групп лесных охотников и рыболовов. Они продвигались на север постепенно. Причиной их продвижения были не только межплеменные войны, но и нехватка в степях и лесостепях звероловческих угодий. В олонхо рассказывается о приходе на Лену богатого Омогоя и бедного Эллея.

Олонхо родились на старой родине якутов, где-то в, южных степных краях. Академик А. П. Окладников подробно рассмотрел, где может находиться эта страна^{128}. В пользу того, что олонхо были сложены в южных краях, говорят многочисленные свидетельства. В олонхо рассказывается о теплом южном море, которое никогда не замерзает; в краях, где происходят события, водятся тигры и львы, народ разводит верблюдов и овец; на родине богатырей никогда не заходит солнце, никогда не желтеет трава, кукушки не перестают куковать, никогда не валятся деревья; народ там живет в юртах, а не в домах. А. П. Окладников на основании этих фактов заключает: «Таким образом, якутский фольклор и язык в полном согласии доказывают, что предки якутов когда-то жили на юге, в таких местах, где климат был значительно мягче и теплее климата современной Якутии. В этой стране имелись настоящие степи рядом с таежными массивами, горными хребтами и возвышенностями…»

Вместе с тем среди исследователей нет единства мнений по вопросу о том, откуда же пришли якуты на Лену, где их древняя прародина. Одни настаивали на версии о приходе якутов из Северной Монголии и предками их считали древних орхонских тюрков. Другие полагали, что якуты пришли с берегов Аральского моря, ибо в эпосе упоминается Аррат Байагьал — скорее всего, Аральское море.

Но так далеко искать прародину якутов, считает А. П. Окладников, не нужно. Он приходит к выводу, что прежде якуты жили в верховьях Лены, в Прибайкалье и ближнем Забайкалье. Этот же вывод отстаивают Г. В. Ксенофонтов и Г. У. Эргис. По-видимому, именно в этих районах и родился эпос якутского народа.

Итак, сведения о месте создания героических эпосов многое проясняют. Становится понятным, почему в олонхо поется о байкальских волнах и ветрах, почему говорится о прозрачноводном и Ангарском Байкале.

Древней религией бурят является шаманизм. Он был потеснен в XVII в. православием и особенно в XVIII в. ламаизмом. В шаманистических воззрениях бурят, да и монголов, часто. упоминаются обожествленные, возведенные в ранг священных географические объекты, прежде всего реки (Селенга, Орхон, Онон), озера (Байкал), различные горы. Селенга, Онон, Байкал упоминаются в древних шаманских рукописях как почитаемые объекты, которым следует брызгать кумысом и молоком. Так, в рукописи «Сутра кобыльих брызг», находящейся в Эджен Хоро (район Внутренней Монголии, КНР), среди многих божеств указана Хан Далай-хатун, царица Хан-моря, т. е. Байкала. В связи с этим интересен факт почитания ольхонскими и байкало-кударинскими бурятами в качестве духа-хозяина Байкала божества Аба-хатун^{129}. Это дух женской линии. Вместе с тем у бурят существовало поверье о хозяине Байкала — Байгалай эжене, правящем всем, что происходит на море или возле него.

Почиталась бурятскими шаманистами и Ангара. Шаманы считали ее священной^{130}, они приписывали ангарской воде целебные свойства. В их представлениях существовал и дух-хозяин истока Ангары — Ангарайн амани эжен или Ама сагаан ноён. Однако в названии духа-хозяина истока Ангары у бурятских шаманов существовали значительные разночтения. Кроме указанных двух наиболее распространенных названий, имелись еще и такие — Буга-Саган-нойон, Гуртэ-Саган-зарин, Ама-Саган-нойон-мунгэтэ-зарин. Исток Ангары пользовался широкой известностью у бурят. Он был местом паломничества, местом, где произносились клятвы и давались присяги. Социальное значение истока и его выразителя в религии — духа Ангарайн амани эжена или Ама сагаан ноёна — было громадным. В этом предназначении с ним соперничала лишь скала Буха-нойон в Тунке, близ бурятского селения Торы. Святость истока Ангары переняли от бурят и в определенной мере осознали и русские, назвав выступающую в истоке из воды скалу Ша-ман-камнем.

Духа-хозяина имел также остров Ольхон — Ойхони эжен Хан-Хото бабая, который на острове располагал тремя призрачными дворцами и тридцатью тремя присутственными местами, где он со своими помощниками судил человеческие души и решал их участь. Он был в силах вернуть душу в больное тело или отправить ее в загробный мир.

Гора, мыс и бухта Аяя в северной части Байкала имели одного духа-хозяина — Эргэл-саган-нойона.

Возле Байкала или даже в нем, по представлениям бурятских шаманистов, обитают многочисленные водяные духи — ухан-хады.

Если обратиться к шаманизму якутов, которые исповедовали эту религию до прихода русских и затем были обращены в православие, то в богатом шаманском якутском пантеоне духов и высших существ, олицетворяющих собою начала добра и зла, нельзя найти имени, связанного с названием озера Байкал. Однако в шаманских обрядовых камланиях встречается слово «байгал» в его нарицательном значении — «море». Этот вопрос подробно рассмотрен Г. В. Ксенофонтовым^{131}. В шаманских мистериях упоминается «сиджинг байгал» — «поганое море», на дне которого гнездятся злые духи, причиняющие людям болезни. «Поганый, байгал» всегда упоминается в значении северного холодного моря при выполнении обряда ныряния.

Особо выделяется один из шаманских обрядов, присущих шаманским камланиям северных якутов, занимающихся исключительно оленеводством. Этот второстепенный обряд, повторяющийся постоянно, по мнению Г. В. Ксенофонтова, дает очень многое для понимания истории якутов. Он заключается в следующем. Северные шаманы в конце своего камлания совершают торжественный обряд раздевания: снимают плащ, шапку, отдают помощникам бубен, сопровождая все это произносимыми стихами. Они воздают благодарение духам-помощникам, откликнувшимся на их призывания, и просят их разойтись. Затем особыми магическими действиями они замыкают себе челюсти, чтобы они не могли больше служить аппаратом для незримо витающих духов. Вслед за этим происходит умывание шамана. Пением особых куплетов он просит подать ему воду «дженкэрэ байгал уутун» — «прозрачного байкала». По правилам эту воду шаману должен приподнести невинный, безгрешный отрок. Отрока, поднесшего воду для умывания, шаман подвергает исповеди, вопрошая: «Не возился ли ты с имеющими долгие полы? Не якшался ли с имеющими постели? Нс ходил ли по пятам с имеющими одеяло? Не обнюхивался ли с имеющими подушки?». На все вопросы отрок-мальчик дает отрицательные ответы. И лишь теперь шаман разрешает ему лить воду на свои руки. При первом соприкосновении с водой шаман дергается, как от чего-то холодного. Поэтому его помощники, обмакнув в воду пальцы, обрызгивают шамана. Привыкнув к воде, шаман умывается, не переставая при этом напевать: «Водою прозрачного байкала смыл дочиста свою грязь» и т. п.

Данный шаманский ритуал с водой «прозрачного байкала» Г. В. Ксенофонтов вполне обоснованно связывает с тем обстоятельством, что якуты некогда проживали на берегах Байкала. Они, видимо, считали байкальскую воду священной, способной смывать грязь с шамана после его общения с духами, и добрыми, и особенно злыми. Неспроста якутские шаманы упоминают и «сиджинг байкал», так как в простонародной речи якутов Ледовитое море обычно называется Муустаах Байгал — Ледяной Байгал. Видимо, некогда название Байгал якутами было перенесено с озера Байкал на ледовитое море.

Шаманские верования, таким образом, говорят о том, что в шаманизме бурят (и монголов) образ Байкала или его отдельных частей представлен широко и свежо. У якутов подобного не наблюдается. Но у них (у северных якутов) в ритуалах сохраняется обычай умывания шамана водой «прозрачного байкала», что свидетельствует, несомненно, о былом знакомстве якутов с прозрачноводным Байкалом.

Ответить на вопрос о том, какому языку — бурятскому или якутскому — принадлежит слово «Байкал», в какой-то мере могут помочь сведения о происхождении, этногенезе этих народов.

Оказывается, что далекие предки у бурят и якутов были общими или, по крайней мере, состояли в узах общей государственности, общей культуры. В качестве таковых рассматриваются курыканы (курумчинцы).

Первыми сведениями о курыканах наука обязана Якову Линденау, участнику Великой Северной экспедиции, организованной в 1745 г. Российской Академией наук… Во время поездки на Байкал Я. Линденау обнаружил на реке Лене древнее укрепление, которое, по его мнению, заселяли якуты до их передвижения вниз по Лене. Он же отыскал в долине Лены древние наскальные рисунки. Значительный интерес к древним памятникам был проявлен исследователями XIX в. Интенсивно изучались в это время городища, поселения, стоянки, пещеры, могильники, писаницы. Значительный вклад в изучение древней культуры был внесен Н. Н. Агапитовым, И. Д. Черским. В исследованиях Н. Н. Агапитову помощь оказывал выдающийся бурятский исследователь М. Н. Хангалов. Памятники, приписывавшиеся в то время предкам якутов, в особую культуру выделил М. П. Овчинников и назвал ее курумчинской.

Карта распространения курыканской культуры. Из книги И. В. Асеева «Прибайкалье в средние века».

Условные обозначения: 1 — расселение курыканских племен, 2 — могильники, 3 — поселения. городища, 4 — писаницы.

Изучение памятников курумчинской культуры продолжалось и в XX в. С этим периодом исследований связаны имена Б. Э. Петри, Т. И. Савенкова, П. П. Хороших, Г. П. Сосновского, В. И. Подгорбунского, A. П. Окладникова, М. П. Грязнова, Э. Р. Рыгдылона, B. В. Свинина, И. В. Асеева и др.

Ареал курумчинской культуры имеет своим центром Байкал, берега которого были заселены в то время довольно густо. Он распространяется на низовья Селенги, бассейн Баргузина, Иркута, Ангары (до Балаганска), Лены (от верховий до Жигалово).

Чем же занимались курумчинцы?

Характерное их занятие — выплавка железа и его обработка. Добытую руду курыканские плавильщики укладывали в горн послойно с древесным углем. Уголь зажигали и вручную приводили в действие меха. На дне горна оседал металл, и шлаки выпускались из горна через специальное отверстие. Полученное губчатое железо было еще невысокого качества. Поэтому его снова нагревали и проковывали, освобождая от остатков шлака. Так достигалось высокое качество сыродутного железа, содержание в нем металла доходило до 99,43 %, оно становилось прочным и ковким.

Из железа делались ножи, наконечники стрел и копий, предметы домашнего обихода. В стоянках курыкан обнаружены обломки чугунных котлов. Курыканы умели выплавлять чугун и отливать из него котлы. В Иркутске в 1937 г. интересное исследование провел Д. Н. Лев. Он сделал химический анализ хранящихся в краеведческом музее чугунных котлов и наплавок на них. Как известно, сыродутное железо получается при температуре 600–700°, а чугун — при более высокой температуре, не ниже 1200–1250°. Следовательно, чтобы вылить чугун из металла или сделать наплавку на него, надо было уметь получать очень высокую температуру. Это достигалось с помощью специальных сопел, изготовленных из особой огнеупорной глины. Находимые в курыканских стоянках сопла обычно сильно деформированы, что указывает на то, что они подвергались воздействию высокой температуры.

Курумчинцы занимались также скотоводством, особенно разведением лошадей, и земледелием, в том числе орошаемым. Определенное место в их хозяйстве занимали рыболовство и охота. Курумчинцы обрабатывали кости и рога, изготовляя из них украшения, наконечники стрел, псалии, накладки на луки, колчаны. Накладки колчанов обычно орнаментировались резьбой, которая затиралась черной краской, т. е. как бы инкрустировалась. У курумчинцев было развито и керамическое производство, хотя изготовляемые ими сосуды не отличались особым качеством.

Курумчинцы вели полуоседлый образ жизни. Какую-то часть года они жили в городищах, представлявших собой четырехугольные поселения, обнесенные с трех сторон валами и рвами и ограниченные с четвертой стороны обрывистыми склонами. Иногда стены городищ выкладывались из камня.

Кроме стоянок, поселений и городищ, известны курыканские могильники, подробно охарактеризованные И. В. Асеевым.

Остатки стены курыканского городища на Ольхоне (мыс Шэбэтэ). Фото М. Папшева.

Еще более века назад Н. Н. Агапитов открыл по западному берегу Байкала каменные стены. Спустя полвека П. П. Хороших отметил также сторожевые вышки на мысах Хатырхей, Хальтэ, на горах Сахюртэ, Мухортэ, Имыл-галдаш (последняя открыта в 1880 г. И. Д. Черским). Предназначение каменных стен, сооруженных на гористых мысах рядом с Байкалом, представляется во многом загадочным. Выяснить их предназначение было целью специального исследования Э. Р. Рыгдылона. Он склонился к мнению о том, что это были стойбища-убежища более или менее оседлых скотоводов и охотников. Сооружение каменных стен он датировал VI–X вв.

Высоким был и уровень культуры курумчинцев. Об этом можно судить по наскальным рисункам-писаницам, результаты изучения которых описаны А. П. Окладниковым^{132}. Среди наскальных рисунков встречаются рунические надписи. В Прибайкалье найдено восемь древних надписей на древнетюркском языке, выполненных орхоно-енисейским руническим письмом. Именно на основе этих надписей был сделан вывод о тюркском происхождении курумчинцев. Однако этот вывод не бесспорен. Дело в том, что текстов пока найдено очень мало. Это короткие надписи, в одну-две строки, в строке несколько слов, а порою даже отдельные знаки. Часть надписей не поддается прочтению или не может быть представлена связным текстом. По мнению Э. Р. Рыгдылона и П. П. Хороших, в рунических надписях обнаруживаются не только якутские и хакасские языковые элементы, но и элементы бурятского языка^{133}.

Курыканский всадник (из старинных рукописей).

Курыканские надписи на скалах и каменных плитах городища на горе Манхай, реке Kуда (уменьшено).

Раскопки курумчинских поселений и могильников показывают большое сходство материальной культуры курумчинцев с культурой поздних якутов — в металлургии железа, в кузнечном деле, в производстве керамики, в погребальных обрядах^{134}. Эти факты имеют существенное значение в решении вопроса этногенеза якутского народа. Курумчинцы оказали решающее влияние на формирование якутской народности. Вместе с тем среди курумчинских захоронений обнаруживаются могильные погребения иного типа, принадлежавшие монгольским племенам, проникшим на Селенгу, Ангу, в верховья Лены с востока. Монгольские поселенцы сохранили степной образ жизни, о чем говорят их каменные писаницы, где широко зафиксированы различные способы охоты, в том числе коллективные, облавные, проводившиеся в степях. Поселенцы многое заимствовали у курумчинцев — у них возникли зачатки земледелия, они переняли культовое представление о священных скалах с писаницами, горах, о духах-хозяевах крупных рек. Исследование человеческого черепа из могильника на острове Ольхон антропологом Н. Н. Мамоновой показало, что он по физическому типу является монголоидным, близким к современному бурятскому типу. Таким же по типу оказался восстановленный по черепу М. М. Герасимовым облик средневекового поселенца Ольхона. Проникновение монгольских племен в мир курумчинцев-тюрок происходило в X–XI вв. Во взаимодействии этих племен с курумчинцами начала формироваться новая народность — бурятская.

Облик курыкана, реконструированный М. М. Герасимовым. Из книги И. В. Асеева «Прибайкалье в средние века».

Иной взгляд на взаимодействие монгольских племен с курумчинцами и соответственно на условия формирования якутов и бурят высказывает Н. П. Егунов^{135}. Он полагает, что находимая археологами по раскопкам материальная культура железного века в Прибайкалье принадлежит протомонгольским племенам, аборигенам края. Курумчинская культура появилась позднее, с приходом сюда тюрок. Тюрки многое заимствовали у протомонголов, в частности скотоводческую терминологию в языке. Это устанавливается, как полагает Н. П. Егунов, по тем многочисленным монголизмам, которые характерны для якутского языка. Монголизмы якутского языка, таким образом, выступают единственным и главным доводом в построениях исследователя, однако доводом довольно уязвимым, поскольку их можно объяснить и тем, что в состав якутского народа вошли (и действительно присутствуют) бурятские роды.

Расцвет курумчинской культуры приходится на период с VI по VIII в. н. э.

О курумчинцах знали и другие народы. Китайские летописи упоминают племена под именем гулигань, жившие севернее хойху, т. е. уйгуров. Иногда в летописях указывается и море, вокруг которого живут гулигане. Вероятно, это Байкал. В то же время древние тюрки Монголии называли жителей прибайкальских районов курыканами. О курыканах повествуют древние тюркские письмена, найденные на Орхоне. Установлено, что древнетюркское название «курыканы» тождественно названию гулигань их китайских летописей. К тому же сведения о жизни и быте племени гулигань, полученные из китайских летописей, полностью совпадают с характеристикой хозяйственного уклада курумчинцев, который выявлен по археологическим материалам.

Первые исторические сведения о курыканах относятся к 552–553 гг., когда курыканскис послы явились на погребальную церемонию по случаю смерти родоначальника орхонских ханов Бумын-кагана. Позднее была отмечена помощь курыкан уйгурам в их борьбе с орхонскими тюрками. Курыканы посылали послов к китайскому императорскому двору.

Исследователи истории и этногенеза якутского народа находят много общего в культуре и укладе жизни курыкан и якутов, на основании чего делается вывод о том, что курыканы являются предками якутов^{136}. С другой стороны, поскольку обнаруживается такое же сходство и в отношении бурят, можно предположить, что курыканы — прямые их предки^{137}. И есть еще одно воззрение, позволяющее подойти к данному вопросу с третьей стороны. В. В. Свинин^{138} обратил внимание на то, что термин «курыкан» бытует почти без изменения у эвенков Северного Байкала — курокан, куракан, курийгэн. Термин имеет параллели, в смягченном виде, в бурятском и монгольском языках — xypiгэн, хγрьгэн, хγргэн, в древнемонгольском — kuriken, в туркменском — köreken, и во всех случаях слово имеет одно значение — «зять». В орхонской надписи на памятнике Кюль-Тегину упоминается племенной союз уч-курыкан. В этом названии давно понято первое слово, оно по-тюркски означает «три». Второе слово оставалось непонятным. Если привлечь сюда эвенкийские термины с их бурятскими, монгольскими и туркменскими параллелями, то термин «уч-курыкан» понимается как «три зятя», т.с. «три рода», связанные, по мнению В. В. Свинина, так называемой «кольцевой» системой родства, обнаруженной у многих народов мира. Следовательно, заключает В. В. Свинин, в состав трехродового союза входили, кроме древних тюрок, также группы тунгусо- и монголоязычного населения.

Видимо, надо признать, что курыканы как этническая общность не отличались однородностью. В понимании их этнической природы наиболее близок к истине, видимо, В. В. Свинин. Он же подчеркивает, что курыканы жили не изолированно, они имели широкие связи со многими народами. Об этом свидетельствуют находки уйгурской керамики и керамики, имеющей, скорее всего, среднеазиатское происхождение и относящейся к согдийской колонии на реке Унге, притоке Ангары.

Таким образом, наметившееся на первых этапах изучения расхождение во мнениях о том, чьими же — якутов или бурят — предками являются курыканы, постепенно ликвидируется путем признания этнической разнородности курыкан. Отдельные составляющие их этноса могли сыграть существенную роль в этногенезе и якутов, и бурят, и тунгусов. Но при этом опять же нельзя идти по пути упрощенных схем. Как показал в последнее время Б. Б. Дашибалов^{139}, рассмотревший погребальные памятники и обряды позднего средневековья Прибайкалья в свете этногенеза бурят, в складывании бурятского народа значительную роль играли тюркские и эвенкийские этносы. И подобный же вывод следует сделать в отношении якутов и эвенков. Решение вопросов этногенеза аборигенов Сибири следует искать на путях признания постоянных этнических взаимодействий в прошлом. Формирование этносов было центробежным процессом, шедшим в бурлящем котле человеческих индивидуальных и общественных взаимоотношений.

Вместе с тем нельзя не отметить и появившиеся взгляды о том, что курыканы не имеют отношения к этногенезу якутов и что они в древности были просто их соседями. Эти взгляды, направленные прежде всего на утверждение самобытности и древней самостоятельности якутов, остаются малодоказательными, они не могут объяснить факта сильнейшего этнического смешения не только якутов, а буквально всех народов, смешения, имеющего глубокие древние корни. Без учета этнических смешений в древности невозможно правильное понимание исторических процессов.

В вопросе о происхождении названия Байкал важное значение имеет факт появления этого названия у монголоязычных народов, и прежде всего у бурят, факт замены им ранее применявшегося Тенгис. Важно выяснить, какие этнические условия и процессы способствовали этой смене названий. И здесь особое значение приобретают вопросы этнической истории бурятского народа.

На этногенез бурят нет единых воззрений. Наряду с гипотезами об аборигенности их высказываются достаточно обоснованные мнения о их пришлости. Кратко рассмотрим эти взгляды.

Впервые идею об автохтонности, аборигенности бурят предложил в 1858 г. А. Раев. Наиболее полно эту гипотезу обосновывает историк Г. Н. Румянцев. Он считает, что к XI в. Монголия и Прибайкалье были заселены монголоязычными племенами. Однако племена не представляли единого целого, были слабо связаны друг с другом, говорили на разных диалектах. Первое упоминания о бурятских племенах содержатся в «Сокровенном сказании» и относятся в началу XIII в. В 1206 г. Чингисхан направил старшего сына Джучи с войском для покорения «лесных» народов, которые не подчинились монгольским завоевателям. Джучи покорил эти народы, в числе которых оказались ойраты, буряты, баргуты, убсусы, хабсаги, тубасы. Представители этих народов, выражая желание мира, преподнесли монголам белых кречетов, белых коней и черных соболей.

Корни бурятского народа, однако, можно проследить и гораздо раньше XIII в. В том же «Сокровенном сказании» повествуется о прародительнице монголоязычных народов Алан-гоа и ее сыне Бодончаре: «А по поводу той племенной группы выяснилось так: Баргучжин-гоа, дочь Бархудай-Мергана, владетеля Кол-баргучжин-догумского, была выдана замуж за Хорилартай-Мергана, нойона Хори-Туматского. Названная же Алан-гоа и была дочерью, которая родилась у Хорилартай-Мергана от Баргучжин-гоа в Хори-Туматской земле, в местности Арих-усун». Следовательно, еще задолго до Чингисхана хори-туматы представляли собой племенное объединение, позднее вошедшее в состав бурятской народности. Между временными периодами, когда жили Алан-гоа и Чингисхан, насчитывается десять поколений. Перечень имен предков в родословной Чингисхана позволяет определить, что Алан-гоа жила во второй половине IX в. Отсюда можно сделать и вывод о существовании еще в IX в. племенных группировок, которые впоследствии составили ядро бурятского народа.

Особняком здесь стоят взгляды Н. П. Егунова, который зарождение протобурятских группировок уводит в железный век, хотя культура этого века, известная по археологическим исследованиям, не дает оснований для определенного вывода о национальной принадлежности ее носителей.

Сейчас среди исследователей преобладают взгляды о том, что буряты пришли в Прибайкалье из других краев. Эти взгляды сформировались после прихода к Байкалу русских, которые проявляли исключительный интерес к прошлому аборигенного населения Сибири, к его происхождению и связям с другими народами Азии. Они обратили внимание на большое сходство внешнего облика бурят с калмыками, а также на сходство обычаев и образа жизни этих народов. Поэтому в официальных документах XVII в., в исторической и географической литературе получила распространение концепция общности происхождения бурят и калмыков. Эти взгляды развивались и позднее. В XVIII в. появились мнения об общности бурят и ойратов — монголоязычного народа, населяющего западные районы Монголии. Сторонником этой точки зрения был «отец сибирской истории» Г. Ф. Миллер.

Концепция калмыцкого (ойратского) происхождения бурят сохранялась в науке до XIX в. При этом буряты безоговорочно признавались пришлым населением края. Считалось, что в районы Прибайкалья они перекочевали с Алтая и из Джунгарии.

Кроме того, высказывались предположения о непосредственном отчленении бурят от монголов и приходе их в районы Прибайкалья из Восточной Монголии.

Оригинальные взгляды на этногенез бурят высказал в конце XIX в. этнограф и путешественник Г. Н. Потанин. Проникновение монголов на территории, ранее занятые тюркскими народами, по его мнению, характеризовалось не молниеносным завоеванием и уничтожением тюркских племен, а медленным продвижением монгольских группировок на территории тюркских народов, постепенным приобщением к их быту и образу жизни. В результате в «тюркском море» появились крупные «острова» и «архипелаги» монголов. Тюрки постепенно были оттеснены из мест обитания. Доказательство этому Г. Н. Потанин видел в современной географической локализации монголов и тюрок. Если первые занимают крупные плодородные долины, то вторые, как правило, расселены в горах. Таким же образом шло, по мнению Г. Н. Потанина, вторжение в тюркский мир бурят, которые распространились, как он писал, «вдоль степных долин Селенги и Ангары, оттесняя тюркское племя (сойотов и карагасов) на юге в Саяны»^{140}.

Мнение о постепенном проникновении монгольских племен разделяется рядом современных исследователей. Интересные результаты получены М. Н. Мельхеевым^{141}, который привлек для выяснения вопроса данные о географических названиях (топонимах) на территории современного расселения бурят и о названиях бурятских родов (этнонимах). Всего среди бурят насчитывается 223 рода, которые объединяются в четыре племени (булагаты, эхириты, хори и хонгодоры) и Селенгинскую родоплеменную группировку. Современное расселение бурят показано на приводимой карте.

Карта современного расселения бурят.

Условные обозначения: 1 — булагаты, 2 — эхириты, 3 — хори, 4 — селенгинские буряты, 5 — хонгодоры.

Племя булагатов («соболевщиков») занимает западную часть ареала. Отдельные роды, принадлежащие к этому племени, проживают по Селенге и Баргузину. Исторически булагатов можно рассматривать как представителей «лесных» народов, занимавшихся в основном пушным промыслом. В состав племени булагатов входят многочисленные пришлые, инородные родовые и родоплеменные группировки. Среди них преобладают выходцы из Джунгарии (Средняя Азия), некогда отделившиеся от монголоязычных ойратов. Существуют ответвления от основных булагатских родов, образующие немногочисленные, часто состоящие из нескольких семей, самостоятельные роды (бозо, бохолдой, слой и другие). В племя булагатов входит также род курумча (хурумша). Некоторые исследователи считают, что он является непосредственным потомком курумчинцев (курыкан). Однако М. Н. Мельхеев больше склонен разделять мнение С. П. Балдаева о том, что в XVI в. в Джунгарии проживал некий Хурумша, четверо сыновей которого переселились в Восточную Сибирь, основав на реке Мурин четыре улуса курумчинского рода.

Племя эхиритов (смысловое значение слова «эхирит» не поддается расшифровке) расселено в основном по реке Куда, правому притоку Ангары, и в верховьях Лены, а также в Приольхонье, на Ольхоне и по Баргузину. Основу племени эхиритов составляют восемь родов — абзай, баяндай, бура, олзойтон, хэнгэлдэр, шоно, нэхэ-лэй. В составе племени насчитывается около шестидесяти родов-ответвлений: арвангут, балтай, бахай и др. Некоторые из этих родов многочисленны и делятся на ряд костей. Так, род кырма имеет шесть костей: тухум, шодор, холбат и др. Пришлых родов среди эхиритов по сравнению с булагатами немного, но они есть — это роды цэгэнуд, нагатай, хэнхэн и др. В племя эхиритов входят также выходцы из Джунгарии, эти роды носят названия цветов древних знамен монголов: боронуд (серые), харануд (черные), хурунуд (коричневые), хухунуд (синие), шарануд (желтые).

Племя хори (хоридой) расселено в Забайкалье и занимает территорию от реки Уды на севере до реки Онон на юге. Основу племени составляют одиннадцать хоринских родов: батанай, бодонгут, галзут, гучит, саган, хальбин, харгана, хоацай, хубдут, худай, шарат. Племя хори являлось главным звеном, вокруг которого формировалась бурятская народность. Хоринский диалект лежит в основе бурятского литературного языка.

Племя хонгодор (от слова «хон» — «лебедь») сконцентрировано в низовьях рек Иркут, Китой и Белая. Сюда роды хонгодоров переселились из Монголии еще до прихода в край русских. В племени роды не имели собственных названий и именовались обычно по порядку: первый хонгодорский род, второй, третий и т. д. К этому добавлялось еще имя родоначальника, правившего родом в данный период. К племени хонгодоров иногда примыкали бурятские роды — хабарнут, шошолок и др.

Карта расселения древних племен по данным современной топо- и этнонимики. Места предполагаемого поселения древних народов.

Условные обозначения: 1 — курыканы, 2 — кераиты, 3 — тункаиты, 4 — найманы, 5 — удуиты (меркиты), 6 — байырку, 7 — баргуты, 8 — тангуты, 9 — дауры, 10 — сойоты; родовые группы древних племен среди бурят: 11 — куркаты, 12 — баргуты, 13 — тангуты, 14 — хаасуты, 15 — урянхайцы, 16 — иргиты, 17 — наймангугы; прочие обозначения: 18 — современные топонимы от древних этнонимов, 19 — тюркоязычные топонимы на «-бай», «-хай» или «-кай» (курыканские), 20 — каменные городища курыканов — «шэбэтуй».

Родоплеменные группировки селенгинских бурят включают как коренных обитателей края, так и представителей монголоязычных родов и племен, вышедших из Монголии. Наиболее крупные роды селенгинских бурят — атаган, сартул, цонгол, табангут, хатаган.

Анализ топонимов и этнонимов позволил М. Н. Мельхееву наметить общую картину расселения и передвижения бурятских родоплеменных групп. По его мнению, можно говорить о расселении в древности ку-рыкан, кераитов, тункаитов, найманов, меркитов (удуитов), байырку, баргутов, тангутов, дауров, сойотов, как это показано на карте. От многих народов остались лишь осколки. На карте выделены географические названия, которые, несомненно, произошли от древних наименований. И среди них можно видеть самые крупные современные центры края — города Иркутск и Улан-Удэ. Все это свидетельствует об ассимиляционных этнических процессах, происходивших в тюркско-монгольском взаимодействии. Доминирование в этих процессах монголизации было связано с бурятской экспансией с востока на запад. Экспансия бурятских племен приводила к ассимиляции, быстрой или сравнительно медленной, древних народов, к превращению их в бурятских данников — кыштымов. Среди древних племен, подвергшихся ассимиляции, были как тюрко-, так и монголоязычные. К тюркам М. Н. Мельхеев относит определенно курыкан и найманов. Монголоязычными он считает баргутов, кераитов, тункаитов, меркитов (удуитов), тангутов, дауров. Он выделяет также монголизированных тюрок, каковыми считаются байырку.

Карта «Столбовой дороги» и пути продвижения бурят на запад в XVII веке в Присаянье.

Условные обозначения: 1 — «Столбовая дорога», XVII в., 2 — трактовая дорога, XVII в., 3 — железная дорога, XIX в., 4 — бурятские улусы и урочища, XVII в., 5 — современные поселения, 6 — горизонталь, отмечающая абсолютную высоту 500 м.

Бурятская экспансия более четко заметна в районах Присаянья, где она, как это можно видеть на представленной здесь карте, придерживалась «столбовой дороги», пролегавшей в основном по равнинным местам, поперек долин больших рек. Самым западным пунктом этой экспансии явился район современного города Канска.

Такого анализа истории заселения края бурятами, как это сделал М. Н. Мельхеев, никем не проводилось. Из анализа можно видеть, что движение в Приангарье племен, которые позднее вошли в состав бурятского народа, происходило с востока. Оно сопровождалось вытеснением и ассимиляцией тюркских племен, что и выразилось в значительных заимствованиях из тюркских языков. Заимствованными оказались и географические названия, которые вместе с исконно бурятскими (монгольскими), несомненно, и ныне бытуют у бурят. Эти названия вошли в этнонимы бурятских родов, сохранились в названиях поселений, гор, рек. Их так много, что они создают широкую основу для общего вывода о значительных тюркских заимствованиях в бурятском языке.

Взгляды М. Н. Мельхеева о пришлости бурят в Прибайкалье и вытеснении ими тюркских племен создают основательную историческую платформу для концепции, согласно которой слово «байгал» выводится из тюркских языков.

Аналогичные взгляды на историю заселения древними племенами районов Приангарья развивает Т. М. Михайлов^{142}, исследовавший названия Усть-Ордынского Бурятского автономного округа Иркутской области. Он считает, что многие названия в округе имеют культовое (религиозное) происхождение, и полагает, что, например, долина реки Куды (от тюркских слов «кудай», «худай» — «бог») считалась священной еще в глубокой древности. Тюркоязычные курыканы поклонялись ей так же, как и предки якутов, ушедшие на север, и предки современных бурятских родов — эхиритов и булагатов. И далее исследователь пишет: «В процессе «монголизации» Кудинской долины, длившейся, вероятно, не одну сотню лет, бытовавшие прежде религиозные культы не были уничтожены, а были приспособлены к нуждам пришельцев. Постепенно, по мере формирования бурятской народности значения тюркских апеллятивов… забылись местным населением, но сами эти слова сохранились как топонимы».

Иногда высказывается мнение о том, что буряты пришли в Прибайкалье с запада. Так, Т. А. Бертагаев полагает, что они произошли от племени саянто, родственного сяньбийцам^{143}. Это племя было некогда отброшено в верховья Енисея. В последующем, в разное время й в течение многих веков, буряты продвигались на восток, к Байкалу. Здесь они встретились с родственными им курыканами, которые частично, как и часть бурят, ушли впоследствии на север к якутам.

На формирование бурятской народности влияли взаимоотношения не только между монголами и тюрками, но и между монголами и эвенками. Еще историк Н. Н. Козьмин отмечал «смешанный» состав бурят, наличие в их среде элементов этнических групп других народов. По мнению современных исследователей^{144}, этнические и языковые взаимодействия между монголами и эвенками имели существенное значение для процесса формирования бурятской народности. Анализируя языковые взаимовлияния, И. Д. Бураев, например, считает, что интенсивное совместное употребление эвенкийского и монгольского языков привело к поглощению первого. Монгольский язык, вытеснивший предшественника, сохранил в основном свою лексику, фонетику и грамматический строй, но в то же время приобрел ряд новых отличительных свойств под влиянием эвенкийского языка. Этот фактор сыграл существенную роль в процессе образования нового самостоятельного языка — бурятского. Только с учетом данного обстоятельства, заключает И. Д. Бураев, носителей современного бурятского языка можно рассматривать в качестве аборигенов края.

На зависимость формирования бурятской народности от ассимиляции тунгусских племен указывают не только данные лингвистики, но и другие факты, прежде всего вхождение групп эвенков в состав бурятских родов. Это подтверждают и антропологические данные, свидетельствующие о сходстве бурят в этом плане с эвенками (единый байкальский расовый тип) и различии их с монголами, относящимися к центрально-азиатскому типу^{145}. Об этом же говорят факты существования среди бурят этнической группы хамниганов. В одних случаях хамни-ганов (например, проживающих в бассейне Онона) можно рассматривать как омонголившихся эвенков, в других (проживающих в бассейне Джиды) — как обурятившихся эвенков^{146}.

Взгляды о существенном влиянии тунгусских племен на формирование бурятской народности продолжают привлекать внимание историков. Так, эти вопросы подробно рассмотрел Д. Д. Нимаев^{147}. Он прежде всего обращает внимание на численность народов. К началу XVIII в. эвенков насчитывалось 36,2 тыс. человек, бурят — 27,3 тыс., якутов — 28,5 тыс. К концу XIX в. соотношение резко изменилось — численность тунгусов составила 61 тыс., бурят — 288 тыс., якутов — 226 тыс. Наметился застой в демографии тунгусов и, с другой стороны, скачкообразный рост численности бурят и якутов. Можно полагать, что уменьшение численности тунгусов связано с последствиями опустошительных эпидемий, но в то же время нельзя объяснить рост численности бурят и якутов только за счет естественного прироста. Очевидно, делает заключение Д. Д. Нимаев, значительная часть тунгусских племен оказалась ассимилированной. Он также напоминает о наблюдении П. С. Пал-ласа, который еще в XVIII в. заметил, что конные тунгусы мало отличаются от бурят, что их язык, одежда, образ жизни перемешались с бурятскими. Это говорит о том, что уже к приходу русских тунгусские племена находились в стадии сильного смешения с бурятами. К тому же процессу смешения способствовала ясачная политика царского правительства. Ясак, налагаемый на тунгусов, порою был в пять раз выше ясака бурят, поэтому тунгусы охотно причисляли себя к бурятам. Экономическое благополучие ценилось ими намного выше этнической принадлежности. И так велось еще с древности. Далее Д. Д. Нимаев обращает внимание на некоторые бурятские обычаи и особенности материальной культуры (охота на медведя, существование у эхиритрв в качестве тотема пестрого налима, обитавшего в береговых расщелинах Байкала, геометрически простые узоры в орнаменте рисунков, наносимых на одежду, меховые мозаичные ковры-хубсары, сшитые из небольших кусков камуса, поршневидная обувь), свидетельствующие о влиянии культуры таежных охотников и рыболовов на культуру степняков-скотоводов. Все это говорит о том, что этническую специфику бурятской народности во многом определяет наличие в ее составе довольно мощного субстратного компонента тунгусского происхождения.

Вместе с тем целый ряд исследователей обращает внимание на влияние тюркских народов на этногенез бурят.

Д. С. Дугаров^{148} рассмотрел легенду о возникновении тотема лебедя среди бурят, имена персонажей в легенде, особенности орнамента женских костюмов и пришел к общему выводу об этнической близости ряда бурятских племен и родов к тюркскому, а не к монгольскому этносу.

Согласно крупному обобщению по этногенезу бурят, выполненному Д. Д. Нимаевым^{149}, буряты как народность сложились из различных этнических групп — монгольских, тюркских, тунгусских, самодийских и, возможно, других. Наиболее ранние связи предков бурят прослеживаются с тунгусскими племенами, когда те и другие жили в лесах. «Не менее тесные этнические связи существовали у предков бурят с тюркскими племенами. Многое из тюркского культурного наследия является общим достоянием всех монгольских народов. Вместе с тем в языке и культуре бурят явственно проглядываются черты, присущие только им. Это, с одной стороны, могло быть результатом тесных контактов с предками современных тюркоязычных народов Южной Сибири и якутов в более позднее время. Наряду с этим есть факты, свидетельствующие о непосредственных связях бурят с древнетюркскими племенами, восходящих, вероятно, к эпохе курумчинской культуры. Так, тюркские по происхождению компоненты прослеживаются в составе практически всех основных этнических групп бурят, но особенно западных».

Заключения об аборигенности или пришлости разных народов Центральной Азии могут подкрепляться антропологическими свидетельствами, в частности данными о распределении монголоидных и европеоидных черт, о составе крови, о строении зубов у древних и современных народов.

В Азии широко распространена монголоидная раса^{150}, к которой относятся вьетнамцы, китайцы, корейцы, японцы, монголы, а также буряты, киргизы, якуты и другие народы Сибири. В этой расе выделены четыре группы — северные, южные, юго-восточные и северо-восточные монголоиды. Якуты и буряты относятся к северной группе, называемой также центрально-азиатской. В нее входят, помимо этих народов, монголы (халхасцы), тувинцы и алтайцы. Для этой группы характерны, особенно в сравнении с народами других азиатских групп, прежде всего ярко выраженные монголоидные признаки. Люди имеют крупное, как правило, уплощенное лицо, нос средней ширины, выступает слабо, обычно с низкой переносицей. Разрез глаз узкий, наружный угол глазной щели выше внутреннего. Складка верхнего века развита очень сильно, часто почти достигает ресниц, переходит на внутреннее веко и полностью или частично прикрывает внутренний угол глаза. Характерно развитие небольшой складки (эпикантуса), закрывающей слезный бугорок. Монголоиды, как правило, имеют темные и жесткие волосы.

Считается, что эти признаки, по крайней мере многие их них, сформировались под влиянием климатических условий. Пустынные степные пространства Центральной Азии, сильные ветры, пыльные бури, жестокие зимние морозы при ветреной погоде и другие природные факторы в течение тысячелетий оказывали непрерывное воздействие на организм человека. Верхнее веко и эпикантус могли предохранять глаза от попадания в них пыли. Уплощенное лицо, слой подкожного жира на нем защищали его от обмерзания, создавая в организме систему терморегуляции, приспособленную к резко континентальному климату.

Признаки монголоидности распределены неравномерно и среди тюркских народов. Это видно на примере народов Средней Азии. В древности народы европеоидной расы, населявшие этот регион, испытали многократные волны вторжения иноязычных народов с востока и северо-востока. Сюда вторгались кочевые племена хуннов, древних тюрок, монголов. Каждая новая волна пришельцев несла долю монголоидных черт, и эта доля все возрастала.

Процессы ассимиляции привели к тому, что в общей этнической картине Средней Азии интенсивность монголоидных черт снижается в западном направлении. Это отчетливо видно в следующем ряду: киргизы — казахи — каракалпаки — узбеки — таджики — туркмены (таджики, хотя они и не входят в тюркоязычную группу, тоже испытали процессы монголизации). Совсем слабо монголоидные черты проступают у азербайджанцев, входящих в тюркоязычную группу. Это картина распределения монголоидных признаков подтверждается одонтологическими исследованиями^{151}.

В последнее время в антропологии получил развитие метод обобщенного фотопортрета, основы которого были заложены еще более ста лет назад англичанином Ф. Гальтоном. Суть метода заключается в совмещении большого числа фотографий лиц одной расовой или племенной группы. В результате совмещения проступают характерные общие биометрические черты лица. По таким обобщенным фотопортретам установлено, что снижение интенсивности монголоидных черт в Средней Азии в направлении с востока и северо-востока к западу создается в основном за счет строения глаз. Сильно развитое «верхнее веко, наблюдаемое у бурят, якутов или. монголов, постепенно поднимается вверх и наконец почти полностью исчезает. То же самое происходит с эпикантусом. Ширина лица и скуластость изменяются не так. отчетливо.

Метод обобщенного фотопортрета даст возможность выявить и некоторые частные особенности в распределении монголоидных и европеоидных черт. Так, например, у туркменов-йомут на обобщенных портретах у женщин европеоидные черты выражены гораздо сильнее, чем у мужчин, в то время, как у туркменов-теке у мужчин и женщин эти признаки одинаковы. Оказывается, дело в том, что у туркменов-йомут в древности был широко распространен обычай умыкания женщин-персиянок (персы принадлежали к европеоидной расе), а у туркменов-теке такого обычая не было.

Среди монголоидов наблюдаются отчетливые признаки европеоидности. Они выражаются прежде всего в том, что появляются индивиды с высоким носом, с менее выраженной скуластостью и уплощенностью лица, и, самое главное, со светлой кожей и светлыми глазами. Менее всего эти признаки выражены у якутов, сильнее — у эвенков, бурят, монголов, особенно они характерны для монголов восточного ареала — халхасцев. Таким образом, у якутов более монголоидный тип, чем у самих монголов. Однако этот вывод, основанный исключительно на морфологических признаках, заключающих при своем определении известную долю субъективизма, не подтверждается, например, одонтологическими исследованиями. Зубные признаки, наиболее консервативные, указывают, что эти народы принадлежат к одному антропологическому типу^{152}.

Так распределяются монголоидные и европеоидные черты в настоящее время. Но не изменилась ли картина за прошедшие тысячелетия? Когда, в какие времена здесь появились европеоиды? А не являлись ли они коренными, аборигенными? Ответить на эти вопросы сейчас очень сложно. Можно лишь указать на некоторые факты, имеющие отношение к этим вопросам.

В неолитических погребениях Южной Сибири найдены скелеты людей европеоидной расы. Историков и антропологов давно интересовал вопрос о том, насколько далеко к востоку распространялся в неолите этот тип людей. И вот сравнение человеческих черепов из могильников Прибайкалья и Забайкалья (по Селенге) с современными бурятскими и эвенкийскими показало, что европеоиды проникали в районы Прибайкалья единицами, отдельными семьями, мелкими группами, а в Забайкалье их не было совсем — там господствовал монголоидный тип. Непроходимыми рубежом для европеоидов почему-то стал Байкал. В чем же здесь дело? Б. П. Алексеев намечает два пути движения признаков европеоидности. С одной стороны, их могли нести целые группы европеоидов, проникавших в монолитные монголоидные группировки, а с другой — европеоидные признаки могли появляться в результате накопления соответствующих генов посредством постепенного распространения смешанных браков.

Однако имеет право на существование и другая версия. Она заключается в признании аборигенности европеоидов.

Необходимо отметить, что решение проблемы европеоидов и монголоидов в древности в пределах Южной Сибири наталкивается на скудность фактического материала.

Из тюркоязычных народов Сибири признаками европеоидности в наибольшей мере обладают хакасы — возможные потомки европеоидных динлинов, некогда обитавших вокруг Байкала.

Следует отметить еще один интересный факт, установленный антропологами, — древние типы людей монголоидной расы несут меньше монголоидных черт, чем современные. Эта заметная примесь европеоидных черт в древности еще ждет своего объяснения. В этой связи нельзя не отметить исторических сведений о том, что, например, Чингисхан был человеком рыжебородым, с голубыми глазами. Сыновья его, за исключением старшего — Джучи, также были светловолосыми и светлокожими. Правда, здесь надо заметить, что на фоне ярко выраженных темноволосых и темнокожих типичных монголоидов таковыми могли восприниматься люди чуть светлее окружающих. Не исключено также, что необычный внешний вид Чингисхана и его младших сыновей объяснялся внутрирасовыми колебаниями, всегда имеющими место.

Если якутский народ, как и монголы, относится в монголоидной расе к центрально-азиатскому расовому типу, то в отношении бурят дело обстоит гораздо сложнее. Это объясняется тем, что Южная Сибирь издавна была областью, где сталкивались, в силу исторических причин, представители западного и восточного стволов, что предопределило разнообразие метисационных процессов^{153}. Буряты — один из самых многочисленных народов Сибири, — с одной стороны, сохраняют исходный расовый субстрат (монголоиды), с другой — несут явные следы метисационных процессов. В целом они рассматриваются как представители единого центрально-азиатского расового типа, но в антропологическом плане среди них наблюдается расслоение. Уже сравнительно давно наметились два расовых варианта: ангаро-ленский (западные буряты) и забайкальский (восточные буряты). Ангаро-ленские буряты отличаются умеренной брахицефалией^{154}, имеют высокие черепа. По многим признакам они обнаруживают сходство с якутами, а по палеоантропологическим данным — с курыканами.

Сложнее дело обстоит с восточными бурятами. Они характеризуются ярко выраженной брахицефалией и низкими черепами.

Ранее считалось, что они по антропологическим признакам близки к монголам. Сейчас близость их к монголам хотя и не оспаривается — монголоидные черты у них выражены ярко, — но и не признается абсолютной. У бурят устанавливаются признаки сходства с эвенками, которые в монголоидной расе относились к особому байкальскому (ранее он назывался общесибирским) расовому типу. Люди этого типа (эвенки, эвены, тунгусо-маньчжурские племена) имеют прямые волосы, темный их цвет имеет каштановый оттенок. О схожести бурят и эвенков в антропологическом плане определенно пишет И. Д. Бураев: «…даже по визуальному наблюдению можно легко установить одинаковый или близкий антропологический тип у нынешних бурят и эвенков»^{155}.

Антропологические исследования, охватывающие все более разнообразные объекты изучения, часто помогают ответить и на вопросы истории. В этом плане, применительно к рассматриваемому вопросу, следует обратить внимание на исследования зубов и крови людей.

Устройство человеческих зубов и их болезни изучает одонтология — один из разделов стоматологии.

Зубы — один из консервативных органов, особенности их строения сохраняются и передаются по наследству веками. По признаку устройства зубов можно судить об этнической истории народа. Одонтологические исследования 1971 г. в Бурятии проводились среди учащихся национальных школ-интернатов в возрасте 11–16 лет^{156}. В обследование были вовлечены булагаты (пос. Бильчир Боханского района Усть-Ордынского Бурятского автономного округа Иркутской области) и хоринцы (пос. Хоринск Бурятской АССР). Исследовались разнообразные признаки строения зубов. Картины распределения этих признаков между выбранными группами людей и привлекавшимися для сравнения аналогичными признаками у древнего неолитического населения Прибайкалья весьма разнообразны. Вместе с тем оказывается, что признаки строения зубов подразделяются на две группы. Одна из них характеризует монголоидность расового типа — это лопатообразная форма верхних медиальных резцов, шестибугорковые передние коренные зубы, а также такие своеобразные детали строения зубов, как дистальный гребень тригонида и коленчатая складка метаконида; другая — европеоидность: бугорок Карабелли, четырехбугорковые формы нижних задних коренных зубов^{157}. Если выразить встречаемость признаков этих групп в координатах, оси которых будут характеризовать монголоидность и европеоидность, то окажется, что все буряты значительно отличаются от неолитического населения Прибайкалья. В то же время племенные группы бурят занимают на диаграмме различное положение, что свидетельствует о разнородности вошедших в них этнических компонентов. Хори-буряты сохраняют больше монголоидных черт, они в значительной мере «впитали» в себя монгольский этнос. В то же время у прибайкальских бурят — булагатов — меньше монголоидных и больше европеоидных черт.

Чем же объяснить отклонение антропологических характеристик современных бурят от характеристик неолитического населения Прибайкалья?

Ответ на этот вопрос не однозначен. Исследователи не дают никакого объяснения отклонениям антропологических черт забайкальских бурят (хори), а особенности строения зубов прибайкальских бурят (булагатов) объясняют древней примесью тунгусо- и самоедоязычных племен. Но если учесть рассмотренные выше так называемые соматические признаки (скуластость лиц, наличие эпикантуса, разрез глаз и т. д.), то вполне возможно изменения антропологических черт у прибайкальских бурят рассматривать в связи с влиянием ассимиляционных процессов с тюркоязычными племенами, а у забайкальских бурят — с эвенками.

Данные о древнем населении Сибири и путях переселения ее народов могут быть получены и на основании исследований крови, состав которой прямо влияет на генофонд. Сейчас установлено^{158}, что разнообразие морфологических признаков людей (цвет кожи, волос, глаз, длина тела, форма губ, носа и т. д.) определяется влиянием на гены внешней среды, прежде всего климата. От климата зависит частота встречаемости трех генов, условно обозначаемых символами р^а, р^ь, р^с. Комбинации генов определяют содержание в крови фермента кислой фосфатазы, которое, подобно группам крови, не меняется в течении жизни и передается по наследству.

Проведенные исследования показали, что высокая встречаемость гена р^а и соответственно низкая — гена р^ь наблюдается у народов, живущих в северных районах, независимо от их расовой принадлежности: у саамов Скандинавии, алеутов, атапасков, эскимосов Северной Америки, большинства народов Северо-Востока СССР. Низкая частота встречаемости гена р^а характерна для народов тропических районов — индейцев Южной и Центральной Америки, негров Африки, австралийских аборигенов, меланезийцев. Частота гена р^а анализировалась также внутри крупных рас. Так, у индейцев Америки, европеоидов, монголоидов Азии, как видно из приведенного здесь графика, концентрация гена р^а в крови понижается с севера на юг. В среднем на каждые двадцать градусов широты концентрация гена изменяется на 10 %.

Зависимость между частотой встечаемости гена р^а и широтой местности.

Народы: I — индейцы всей Америки, II — европеоиды, III — монголоиды Азии.

При анализе частоты встречаемости гена р^а у народов Сибири выявились интересные закономерности, позволяющие ответить на интересующие нас вопросы. Оказалось, что в крови якутов и эвенков частота встречаемости гена р^а более низкая, чем, например, в крови юкагиров, чукчей, эскимосов, живущих в таких же климатических условиях. Подобная генетическая информация свидетельствует о сравнительно недавнем появлении якутов и эвенков в суровых климатических условиях северных районов Сибири. Так данные антропологии подтверждают гипотезу о переселении якутов в бассейн Средней Лены из южных, более теплых по климату районов. Прародиной эвенков является, как уже говорилось, Прибайкалье.

Исследования крови, к сожалению, не проводилось у бурят, поэтому можно говорить лишь о южной прародине якутов и эвенков. Заметим, что и этого оказывается достаточно для подтверждения главной идеи нашего повествования — о якутском происхождении слова «байгал».