Что в имени твоем, Байкал

Что в имени твоем, Байкал?

Итак, рассмотрены различные объяснения названия Байкал, условия его происхождения. Мы видим, что исторические данные, подкрепленные материалами лингвистики, антропологии, этнографии и фольклористики, свидетельствуют в пользу якутского варианта. Именно в якутском языке мы должны искать исторические корни появления слова «байгал». Затем это слово было перенято бурятским народом и в течении веков употреблялось в качестве собственного имени озера-моря, т. е. родилось оно в якутском языке, буряты же, переняв, сохранили и донесли его до наших дней. Надо отметить, что в этом плане этимология данного названия и его предположительное смысловое значение ранее никем с такой степенью подробности не рассматривались.

Нам остается познакомиться с конкретными историческими условиями, в которых происходило зарождение географических названий Прибайкалья и прежде всего названия озера Байкал, в которых происходил процесс становления якутов и бурят как народов, а также близких и родственных им племен и народностей.

Сложная этническая история бурят и якутов не всегда дает возможность однозначно ответить на интересующие нас вопросы, но все-таки позволяет определить некоторые ключевые позиции. Одной из таких позиций является вопрос об общих предках якутов и бурят, о так называемой древней тюрко-монгольской общности. В качестве такой общности выступают, несомненно, древние ку-рыканы, населявшие районы Прибайкалья в середине I тысячелетия. Процесс распада этой общности и выделения из нее разноязычных племен в исторической науке не исследован даже в первом приближении. Поэтому существование такого процесса не столько доказывается, сколько констатируется. На его возможность указывает то, что аналогичное положение сложилось в этногенезе тюрок и монголов. Раньше считалось, что тюрки произошли от хуннов, а монголы ведут историю от сяньбийцев. Однако современные монгольские историки доказывают^{159}, что предками монголоязычных народов являлись племенные группировки, входившие в состав племенных союзов хуннов и говорившие на монгольском языке. Крушение на рубеже нашей эры хуннского государства под влиянием внешних врагов и собственных неурядиц и раздоров привело к обособлению тюрко- и монголоязычных племен. В языке их существовала исходная общность, которая впоследствии стерлась под влиянием разнонаправленных тенденций, обусловленных различными историческими судьбами народов.

Тем не менее понятие общности не предполагает единства языка. В хуннских племенных объединениях уживались, по-видимому, прототюркские и протомонгольские языковые группировки. Языковым единством не отличались, возможно, и курыканы. В связи с этим важно указание Г. У. Эргиса^{160} со ссылкой на сообщения Рашид-ад-дина о том, что термин «тюрк» имел в древние времена не столько этнический или лингвистический, сколько социально-бытовой смысл.

Этнически и лингвистически неоднородная тюркомонгольская общность распадалась под влиянием процессов, совершавшихся в тот период в Центральной Азии. Эти события в конечном счете вели к значительной перестройке социально-политической карты региона, в том числе и Сибири. На основе экстенсивного кочевого скотоводства в степях бурно развивались крупные племенные объединения, для которых степи становились тесными. Происходили движения и этнические смешения внутри степного «котла», а со временем его «содержимое» как бы «выплескивалось» за его пределы, в степи и лесостепи окраинных районов, в глухую таежную зону. Возникавшие в степях Центральной Азии государственные объединения имели классовую структуру^{161}. Они оказывали существенное давление на ближайшую периферию, жившую в условиях первобытно-общинного строя. Это давление выражалось в распространении в качестве основных типов хозяйства скотоводства, оленеводства, земледелия, железоделательного производства; в установлении торговых связей; в разложении первобытно-общинных отношений. Воздействие классовых обществ на первобытные племена вызывало значительные перемещения и передвижения народов, затронувшие так или иначе всю Сибирь, в результате чего этническая картина региона оказалась весьма сложной.

Движение на север, происходившее в то время как у тюркоязычных, так и у монголоязычных племен, было характерно для всего сибирского юга. Оно вызывалось процессами, происходившими в степях, этом «народовержущем вулкане», по выражению Н. В. Гоголя. В Западной Сибири отчетливо намечаются две волны тюркизации местного населения — угров, самодийцев, кетов. Ранняя волна распространялась с юга по Оби и Томи и далее на восток, к Чулыму. Поздняя, наиболее интенсивная, волна тюркизации приходится на XII–XVI вв. Она шла со стороны енисейских кыргызов. Отдельные группы тюрок расселялись по сибирским рекам, и постепенно происходила тюркизация левобережной части бассейна Оби и Иртыша. Здесь волна шла также с юга, но уже со стороны тюркоязычных кыпчакских племен. Они теснили угров к северу, частично ассимилируя их. Последний процесс привел к образованию самостоятельных народностей — тобольских и барабинских татар, язык которых относится к кыпчакской группе тюркских языков^{162}.

Аналогичные процессы происходили в прибайкальских и забайкальских степях и лесостепях. Они затрагивали и племена, населявшие дремучую сибирскую тайгу. Однако история этих событий еще во многом не ясна. Применительно к главному нашему вопросу следует рассмотреть, вслед за Г. У. Эргисом^{163}, какие племена, населявшие районы Прибайкалья и Ближнего Забайкалья в XII–XIII вв., можно было бы рассматривать в качестве предков, сформировавших ядро якутской народности. При этом исходным пунктом будем считать тот факт, что якуты называют себя урянгхай или саха. С такой позиции проанализируем данные средневековой истории.

Рашид-ад-дин^{164}, подробно рассматривает племена, так или иначе вовлеченные в события, связанные с начальными этапами формирования Монгольской империи. Он пишет о собственно тюркских и собственно монгольских племенах, а также «о тюркских племенах, которых в данное время называют монголами, но в древности у каждого из них было особое имя и прозвание». Он отмечает, что многие народы «для своего величия и достоинства» считают полезным называть себя монголами. В составе монголов называет джалаиров, татар, ойратов, меркитов. Однако в отношении последних его позиция не всегда последовательна: в другом месте он подчеркивает, что меркиты «не монголы и не уйгуры». Меркиты, по Рашид-ад-дину, делятся на четыре ветви: уйкур, мудан, тудаклин и джиюн. Рашид-ад-дин указывает, что по Ангаре живут найманы, в Баргуджин-Токуме — несколько племен: баргуты, кори, туласы и ту маты.

Здесь же обитало множество лесных племен. И среди этого «множества» Рашид-ад-дин особо отмечает урянкатов, описывая их быт и нравы гораздо подробнее, чем других племен. Лесные урянкаты, в отличие от «нелесных» урянкатов, жили в стране, где много гор и лесов, их юрты всегда были в лесу, они носили одежду из кожи животных. Они не держали быков и баранов, но разводили горных быков и горных баранов, а также приручали джейранов, доили у них молоко. У лесных урянкатов большим несчастьем считалось пасти баранов. Когда отец или мать ругали за что-нибудь дочь, то грозили ей тем, что отдадут ее человеку, у которого она будет ходить за баранами. Жилища свои — навесы и лачуги — лесные урянкаты делали из коры березы и других деревьев. В пищу употребляли березовый сок, заменявший им воду. Жизнь свою они считали вполне счастливой.

О судьбе лесных урянкатов Рашид-ад-дин пишет следующее: «…в августейшую эпоху Чингисхана и его великого рода те пределы стали юртом других монгольских племен и они [урянкаты] смешались с другими монголами».

Рашид-ад-дин также упоминает об урянкатах: «Это лесное племя [находится] в пределах Баргуджин-Токума, там, где обитают племена: кори, баргут и тумат; они близки друг к другу. Их племена и [племенные] ветви, как то было упомянуто в предшествующем разделе, не есть коренные монголы». В Баргуджин-Токуме бывают чрезмерные холода, там падает много молний. В связи с этим у урянкатов есть такой обычай: при грозе и молниях они ругают и небо, и тучи, и сами молнии, крича на них. Животных, убитых молнией, не едят. — В этом обычае они отличаются от здесь же живущих монголов: последние страшатся молнии и в страхе сидят в кибитках.

Исторически сложной оказалась судьба не только урянкатов, но и меркитов, найманов, туматов, хори, ойратов. Рассмотрим кратко основные ее моменты, так как знание истории народов, некогда населявших районы, прилегающие к Байкалу и близкие к нему, может помочь нам определить возможность проникновения, заимствования отдельных слов и слоев лексики из одних языков в другие. У монголов еще со времен Есугай-батора, отца Чингисхана, сложились резко враждебные отношения с меркитами (удуитами), населявшими районы среднего и нижнего течения Селенги и страну Баргуджин-Токум, под которой понимались территории, непосредственно прилегающие с востока к Байкалу, и бассейн Баргузина. По соседству с ними в бассейне Уды, правого притока Селенги, жили хори-туматы, по Баргузину — баргуты, а по берегам Северного Байкала, по-видимому, эвенки.

«Сокровенное сказание» ярко освещает основные этапы взаимоотношений монголов с меркитами.

Есугай-батор некогда отбил девушку у проезжавшего мимо его кочевий меркита, который вез се себе в жены. Эта девушка — Оэлун — и стала матерью будущего покорителя мира.

Когда Чингисхан еще только собирал в степях единомышленников, меркиты напали на его улус и учинили разбой. Они искали молодого хана, чтобы покончить с ним. Но тому удалось бежать на высокий и покрытый лесом Бурхан-Халдун^{165}, где он отсиживался несколько дней. Оэлун и молодая жена Чингисхана Борте спасались бегством от преследующих меркитов на повозке, запряженной быком. И вдруг у повозки сломалась ось. Налетевшие меркиты увезли с собой Борте. Опомнившийся от страха Чингисхан собрал своих разбежавшихся воинов, пригласил с войском соседей — кераитского Ван-хана и Чжамуху с его верной дружиной. Объединенное войско спешно переправилось на связанных плотах через Хилхо (Хилок) и дружно ударило по меркитскому улусу. Но вождь меркитов Тохтоа был предупрежден рыболовами и охотниками и бежал вниз по Селенге, в сторону Баргучжинскую, бросив свой улус.

Враждебное отношение меркитов к монголам предопределило ряд военных кампаний, предпринятых Чингисханом, чтобы разбить и уничтожить своих врагов. Осенью 1204 г. Чингисхан в сражении разбил войско меркитов. Побежденные, но еще окончательно не сломленные меркиты во главе с предводителем Тохтоя бежали на запад. Часть меркитов осталась и засела в крепости. Чингисхан поручил одному из своих темников осаждать крепость, а сам во главе войска стал преследовать убегавших. Зима застала Чингисхана на южных склонах Алтая. Весной 1205 г. он перешел через Алтай и в верховьях Эрдыша (Иртыша) нагнал меркитов. За это время они успели объединиться с найманами. В первом же сражении был убит Тохтоа, войско меркитов и найманов бежало. Меркиты направились к тюркоязычным кыпчакам, найманы — к тюркоязычным сартаулам. Чингисхан с войском возвратился в родные степи.

Однако и после этого воинственные меркиты не дают монголам покоя. И только в результате похода Субэдэя меркиты были окончательно побеждены.

Относительно этнической принадлежности меркитов существует устойчивое мнение, что они были монголоязычны, хотя Рашид-ад-дин, как отмечалось, то относит их к монголам, то говорит, что они «не монголы и не уйгуры». Л. Н. Гумилев^{166}, а также некоторые другие исследователи высказывают точку зрения о принадлежности меркитов к самодийским племенам, но она очень слабо обоснована.

Родовые группировки меркитов оказались включенными в состав многих народов — монголов, тувинцев, киргизов, бурят. Интересные сведения о меркитах, входящих в состав киргизов, сообщает Г. Н. Потанин^{167}. Оказывается, меркиты, будучи частью некогда большого народа, сохранили свои предания, отличные от преданий киргизов, имеют свою генеалогию, не совпадающую с киргизской. Все это говорит о монголоязычности меркитов.

С меркитами связали свою судьбу найманы. Это крупное племя в начале XIII в. занимало земли так называемого Восьмиречья — бассейны восьми левых притоков Ангары до ее слияния с Енисеем. Существует мнение о тюркоязычности найманов. Полагают, что название «найманы» является монголо-бурятской копией тюркского «сегиз-огузы» («восемь огузов»). Отдельные родовые группировки найманов сейчас входят в состав казахов, киргизов, алтайцев, бурят.

Когда объединенное войско меркитов и найманов потерпело окончательное поражение от Субэдэя, меркитские кочевья по Селенге и в Бургуджин-Токуме и най-манские по левобережью Ангары оказались беззащитными. Именно в это время, в 1206 г., сразу же после похода Субэдэя против меркитов и найманов, в лесные края был послан с войском Джучи. Обычно считается, что целью его похода являлось замирение лесных племен. Однако в свете того, что земли меркитов и найманов оказались «бесхозными», нельзя, по-видимому, сводить только к этому намерения Джучи. Цели похода были намного шире — нужно было распорядиться кочевьями и землями меркитов и найманов. И право владеть этими землями, надо думать, получили те племена, которые покорились монголам. Из лесных племен первыми сделали это ойраты, а затем уже бурийаты (буряты), баргуты, убсусы, хабсаги, ту басы, а также другие лесные народы — шибер, баид, кэсдэм, тухас, тэлэнг, тегюлэс, тан-бичигэт^{168}. Джучи дошел с войском до земель ту мен-киргизов, предводители которых, выражая покорность, принесли ему подарки в виде белых кречетов, белых коней и черных соболей. Взяв с собой предводителей лесных, а также предводителей киргизских, туматских и мингатских народов, Джучи сопроводил их вместе с подарками к Чингисхану. Прибывшие раньше других к монгольскому двору ойратские предводители получили наибольшие почести — сыновьям ойратского предводителя Худуха-беки были отданы в жены дочери Чингисхана и Джучи.

Земли лесных народов были пожалованы Джучи. Именно здесь получил начало «улус Джучиев», позднее разросшийся за счет присоединения территорий Средней Азии и Казахстана.

Не все перечисленные племена могут быть идентифицированы с современными народами. Некоторые названы по местности, где они кочевали (например, убсусы — по озеру Убса, вокруг которого располагались их кочевья). Но для целого ряда племен идентификация не вызывает каких-либо сомнений: ойраты, буряты, баргуты, тубасы (тувинцы), туматы, киргизы.

Однако не все лесные племена приняли вассальную зависимость от монголов. Примером этому служит история взаимоотношений монголов с туматами.

В союз с ту матами входили хори, история которых достаточно подробно проанализирована в последнее время Ц. Б. Цыдендамбаевым^{169}. Союз хори с туматами не был равноправным. Об этом свидетельствует то, что двойные этнонимы у монголоязычных народов формировались так, что на втором месте, обычно располагали название ведущего рода, а на первом — ведомого. По мнению Ц. Б. Цыдендамбаева, это был союз ту матов-тюрков, занимавших в союзе ведущее положение, и хоринцев протомонгольского происхождения.

Хори-туматы оказывали сопротивление монголам и после похода Джучи в лесные края. На их усмирение был отправлен с войском Борохул. Об этом «Сокровенное сказание» рассказывает следующее:

«…Борохул же был послан против Хори-Туматского племени. Хори-Туматами правила по смерти своего мужа Дайдухул-Сохора, Ботогой-Толстая. Достигнув их пределов, Борохул-нойон, с тремя людьми, пошел вперед своего войска. Когда он поздно вечером пробирался по невообразимо трудной лесной тропинке, Туматские дозорные в тылу у него устроили засаду, захватили его и убили. Узнав о убийстве Борохула, Чингисхан очень разгневался и стал сам собираться в поход на ту матов. Насилу его отговорили Боорчу с Мухалием. Тогда он послал Дербетского Дорбо-Докшина и наказал ему: «В строгости держи войско и попробуй, молясь Вечному Небу, покорить Туматское племя». Дорбо отрядил часть войска к той самой охранявшейся Туматским караулом тропе, по которой хотел пройти перед тем отряд Борохула, и, обманув неприятеля этим ложным движением, сам направил войско по тропе, проложенной дикими буйволами. Когда же лучшие из ратников стали колебаться, он приказал отборным ратникам нести наготове по десяти прутьев для понукания отстающих. Вооружив ратников топорами, тесаками, пилами и долотами и всяким потребным инструментом, он приказал прорубить просеку по следу буйволов, пилить и рубить деревья. И вот, поднявшись на гору, он внезапным ударом обрушился на пировавших беспечно Туматов и полонил их.

Тут же, у Ботохой-Толстой, в плену у Туматов находились и Хорчи-нойон с Худуха-беки. Пленение же Хорчи произошло при следующих обстоятельствах. Чингисхан разрешил ему взять в жены тридцать самых красивых туматских девушек. Он и поехал за туматскими девушками. Тогда покорившиеся было перед тем ту маты восстали и захватили Хорчи-нойона в плен. Узнав о пленении Хорчи, Чингисхан послал к Туматам Худуху, как хорошего знатока лесных народов. Но и Худуха- беки был также схвачен. Замирив окончательно Туматский народ, Дорбо отдал сотню туматов семейству Боро-хула в возмещение за смерть его. Хорчи набрал себе тридцать девиц, а Ботохой-Толстую он отдал Худуха-беки…»

Из этого описания явствует, что сопротивление хори-туматов монголы подавляли с помощью вновь приобретенных вассалов, в частности ойратов. Политика монголов привела, в конечном счете, к расколу хори-туматского племенного союза.

Туматы, как и урянкаты, были вытеснены из родных кочевий. В последующие века они оказались на территории современной Тувы, в соседстве с сойотами (урянхайцами). Будучи племенем крупным и воинственным, они здесь дважды поднимались на борьбу против монголов-завоевателей, но оба раза неудачно. В результате были почти поголовно истреблены. От племени туматов в Туве осталось лишь название одного горного хребта — Тумат-тайга^{170}.

Рашид-ад-дин сообщает, что часть туматов покорил и подчинил себе Чингисхан, другая же часть их ушла на север. Вот эта другая часть туматов связала свою судьбу с якутским народом. Однако исторических сведений о судьбе туматов, ушедших в северные края, по существу, нет. За их отсутствием пусть говорят легенды и предания. Однако в якутских преданиях сведения о ту матах, особенно о времени их появления в северных краях, скудны и противоречивы. Но все-таки дадим слово якутским преданиям^{171}.

Из легенд Мархинского улуса:

«Предками вилюйских якутов считаются четыре брата: Быркынгаа-Боотур, Кулугур, Нуоралльыма-Бэлгэтэ и Тойук-Булгудах. Их мать родом была из племени ту мат».

Из легенд Сунтарского улуса:

«Здесь, на Вилюе, раньше жил иноплеменный народ по имени тумат. Среди них была сильная и мужественная девушка, которая наряду с. мужчинами участвовала и в перестрелках из луков. Звали ее Джаардаах. Однажды она узнала, что свои же люди хотят ее убить. Поэтому, сев на плот, она бежала вниз по реке Вилюю. Доплыв до Лены, она пошла по берегу вверх. Вскорости она набрела на место, где жил отец Тыгына. Так как она была очень красива, отец Тыгына оставил ее у себя побочной женой. Тыгын был сын от прежней главной жены. От Джаардаах родилось четыре сына: Быркынгаа-Боотур, Тойук-Булгудах, Босхонг-Бэлгэтии и Ала-Кырсын».

«В древности, как рассказывают, жило одно племя по имени тумат. Пришли тунгусы и всех их перебили. Только одна девушка по имени Джаардаах спаслась бегством… От нее родились четыре сына: Быркынгаа-Боо-тур, Тойук-Булгудах, Ырыа-Боотур, Босхонг-Бэлгээти».

Из легенд Хочинского улуса:

«На Нюрбе имелись 10 урас тунгусов, известных под именем нюрбачан. Из тальниковой коры они вязали сети и питались рыбой.

Однажды пришли люди из племени тумат в составе 20 урас и истребили всех нюрбачан. Уцелела только одна девушка. Она, захватив с собой одну сеть из тальниковой коры длиной в четыре-пять саженей, села на берестяную ветку и поплыла вниз по Вилюю. Один из ту-матов погнался было за ней, но его окликнули свои, говоря:

«Одна дева для нас не опасна, зачем зря гонишься?».

Дева эта кормилась ловлею рыбы, которую ела в сыром виде, так как не имела огня. Доплыла до Лены… Приплыла она к Муиньану, отцу Тыгына… Муиньан сделал ее женой-коровницей и поселил отдельно. Родились от нее три сына и одна дочь. Старшего звали Тойук-Булгудах, среднего… Босхонг-Бэлгэтин, младшего — Сююрюк-Быркынгаа» (позднее братья в виде мести за уничтожение нюрбачан истребили туматцев, живших «между озером и рекой [Вилюем] на пригорке с сосновым бором»; из врагов спасся только один, которому братья сообщили, что они — потомки той девицы из нюрбачан, которая некогда спаслась бегством на берестянке).

Из приведенных отрывков из легенд видно, что потомки туматов так или иначе (хотя бы по материнской линии) выступали в роли родоначальников некоторых якутских родов. Во всех легендах племя туматов обязательно гибнет.

Подобные сведения из якутских преданий легли в основу интересного исторического романа якутского писателя Далана «Глухой Вилюй», в котором показана судьба племени туматов, погибающего в горниле межплеменных междоусобиц и кровной вражды.

Так что судьба туматов, некогда ушедших в северные края, была не менее трагичной, чем судьба туматов, оказавшихся в горах Алтае-Саянского нагорья.

Однако вернемся к хори-туматскому союзу, к его второй составной части — к исторической судьбе хори, хоринцев.

Раскол хори-туматского союза привел к тому, что хоринцы, входившие в союз, получили для своих кочевий земли найманов, т. е. районы Приангарья. Об этом есть сведения в китайской летописи «Мэн-гу-ю-муцзи». Племя хори получило относительную самостоятельность, найманские земли оно осваивало совместно с монголами. То, что монголы не разделили племя хоринцев на части, как они обычно поступали, способствовало сохранению последних как единого племени, хотя его состав постоянно обновлялся за счет включения иноплеменных этнических группировок.

Зависимость хоринцев от ойратов сохранялась. Вместе с тем они подчиняли и ассимилировали тюркские родовые группировки, поэтому их этнический состав менялся. Среди хори-бурят существует исконно хоринская группа, в которую входят коренные галзутский, шарайтский и гутчитский роды и образовавшиеся из разных группировок хуасаевский и кубдутский роды. Среди них есть и поздняя хоринская группа, состоящая из харгана-евского, худайского и хальбинского, а также присоединившихся к ним бодонгутского, батанаевского и цаганского родов.

Таким образом, племя хори было не по своей воле втянуто в сферу экспансионистских устремлений монгольских феодалов. Хори не могли подобно туматам подняться на борьбу с монголами, поскольку были родственны последним и их состав постоянно пополнялся исконно монгольскими группировками. Поэтому движение хоринских родов к западу следует рассматривать как последствие политики монгольских феодалов. Меркитские и найманские кочевья занимались и осваивались бурятскими родами под внешним давлением. Это была не простая экспансия бурят, как это рассматривает М. Н. Мельхеев, а вынужденная миграция под давлением монголов. Возможно, перед бурятами стояла дилемма: либо подчиниться монгольским феодалам, либо разделить судьбу урянкатов и туматов.

Хори-бурятские роды испытывали постоянное давление со стороны монгольских феодалов, стремившихся превратить их в своих данников. Это приводило к сопротивлению со стороны хори. Видимо, не все их группировки участвовали в движении на меркитские и найманские земли. В результате осколки хоринских родов оказались среди многих народов — монголов, тувинцев, якутов, баргутов, словом, были разбросаны «по просторам Азии»^{172}.

История не сохранила сведений о том периоде, когда хори находились в вассальной зависимости у ойратов. Известно, что позднее они перешли в подчинение к бар-гутам в качестве приданого ханской дочери, отданной замуж за сына баргутского хана. Еще позднее (об этом говорят лишь скупые и порою косвенные исторические сообщения) племя хори захватил восточно-монгольский Алтан-хан, время царствования которого было довольно продолжительным — с 1532 по 1582 г. Вероятно, в это время хори кочевали в Барге (Внутренняя Монголия — автономный район КНР).

В 90-х годах XVI в. хори были вассалами уже солонгутского князя Бубэя и кочевали по-прежнему в Барге. Они предприняли попытку бежать оттуда, но через несколько лет их основная часть была насильно возвращена. Вскоре хори вновь бежали в Восточное Забайкалье и присоединились здесь к своим сородичам.

Постоянные преследования со стороны монголов и нападения на них улятов-хамниганов вынудили хоринцев в начале XVII в. передвинуться через Кудару на остров Ольхон и на берега Северного Байкала, откуда они вернулись в Забайкалье лишь через 40 лет.

Такова историческая судьба основного ядра племени хори-бурят. Кроме ядра были и многочисленные осколки. Один из осколков племени хоринцев вошел в состав якутского народа. Перипетии его судьбы прослеживаются опять же по якутским преданиям^{173}.

Из легенд Кангаласского улуса об эпохе Тыгына — повелителя якутов:

«Был человек по имени Хоро-Огонньоро; у него была красавица жена. Тыгын, желая овладеть ею, приказал истребить всю семью этого старика… Истребили всю семью…, но бесследно исчез один из мужчин… Бэрт-Хара со свадебным поездом направился домой. Когда доехали до северной Ытык-Хая, вдруг раздался свист летящей стрелы. Она вонзилась в середину его печени. Через два дня Бэрт-Хара умер от полученной раны».

«В древности хоринцы обладали несметным богатством, имели множество скота. Однажды случилось большое наводнение, которое унесло много хоринцев и их скота… Хоринцев ругают, говоря, что их предки когда-то поклонялись ворону. Во время наводнения предки хоринцев будто бы сидели без огня. В это время прилетел ворон, держа во рту огниво с мешочком для трута, и спустил это хоринцам. Поэтому, говорят, ворон стал божеством хоринцев.

Затем в нашем районе многие говорят, что хоринцы происходят от 44 шаманов».

«Рассказывают, что якутов нашего Хоринского наслега в древности было много. Разбрелись будто бы от потопа, некоторые тогда выехали в горы.

Хоринцы своими предками считают 44 шамана и 44 кузнеца».

«Тыгын был у якутов вроде царя. Он, по рассказам, уничтожил все потомство Хоро-Огонньоро и его самого. Старик, умирая, будто бы сказал: «Пусть в грядущем размножившиеся потомки хоринцев будут причиной вашей гибели!»

Затем еще рассказывают, что предок хоринцев убил Бэрт-Хара стрелой из засады на склоне Ытык-Хая».

«В древности Тыгын, собираясь идти войной на Бэрт-Хара, истребил предков современных хоринцев, чтобы окровавить свое оружие. От этого избиения спаслась только одна беременная женщина и родила ребенка в тайге, когда уже наступили холода. Она лежала на морозе чуть живая. В это время откуда-то с запада прилетел неожиданно черный ворон, держа во рту огниво с мешочком для трута, и уронил свою ношу как раз над женщиной. Благодаря этому та женщина спаслась от неминуемой смерти. Из ее ребенка впоследствии вышел смелый и храбрый воин.

Ввиду такой важной заслуги ворон стал божеством всех хоринских родов. Наши же малтинцы своим божеством считали орла.

Когда знаменитый Бэрт-Хара шел на угощение, устроенное Тыгыном, этот хоринец подстерег его и выстрелил из лука. Умирая, Бэрт-Хара будто бы сказал: «Я умираю от руки хоринца».

«Рассказывают, что во времена Тыгына жил человек по имени Хоро-Тойон, имевший пять сыновей и красавицу дочку. Тыгын хотел женить на этой деве своего сына, но те не соглашались. Когда эта дева плясала в местности Ойуу-Хатынг, побрякивание ее металлического наряда было слышно у озера Сайсары. Сыновья этого старика, не желая выдать сыну Тыгына свою сестру и боясь его войска, бежали в разные стороны, кто на Вилюй, кто на Олекму. У себя на родине остался только младший из братьев, который и стал предком современных хоринцев». (Г. В. Ксенофонтов делает примечание, что события совершаются в смежных Хоринском и Багарацком наслегах Западно-Кангаласского улуса около г. Якутска.)

Из легенд Борогонского улуса:

«Во времена Тыгына на восточном берегу озера Мюрю жил предок Хоринского наслега Тарбыах-Баай, очень богатый человек». (Далее рассказывается о том, что Тыгын послал войско для грабежа, но наказал, чтобы поселение Тарбыах-Баая не трогали, так как он его друг. Тем не менее поселение было разгромлено, люди перебиты, скот угнан, остался в живых только один табунщик.)

«По рассказам стариков, нашим предком (хоринцев. — Примечание Г. В. Ксенофонтова) был Тарбыах-Баай. Он был необыкновенно богат и жил со всеми в мире. У него было три сына, из которых одного звали Ньылба, другого Ытырба, а имя третьего неизвестно.

Однажды самый младший сын, подросток 15 лет, обратился к отцу: «Отец, дай мне боевые доспехи, я чую, что идет к нам жестокий враг!»

Старик на это возразил: «Мы со всеми живем в мире, кто может на нас ополчиться?»

В ту же ночь внезапно напали воины Тыгына, самого Тарбыах-Баая убили, семью перебили, за исключением младшего сына и одной невестки-шаманки, которая, превратившись в рыжую безрогую и бесхвостую корову, бежала от побоища. Сын Тыгына Бёчёкё-Бёгё погнался было за коровой, но сам был убит стрелой младшего сына Тарбыах-Баая. После этого побоища хоринцы рассеялись по разным местам: одни ушли в Кангаласский улус, другие — на Вилюй».

Из легенд о народе «хоро, у якутов Крайнего Севера:

«У нас иногда говорят — «хоринский язык». В старину, по рассказам, был особый народ. Жил он при устье нашей реки (рассказчик разумеет р. Яну. — Примечание Г. В. Ксенофонтова), говорил на особом языке. Было их великое множество: когда белая чайка перелетала через из становища, то она становилась будто бы желтой от их дыма. Пришла бабушка-оспа и всех их уничтожила. У нас есть местность под названием «Пепелище хоринцев».

«В древности в районе реки Индигирки проживал народ хоро. Говорят, их было такое множество, что невозможно было и сосчитать их. Язык у хоро был особенный, никто из посторонних не мог понимать их. Этот многочисленный народ какими-то судьбами целиком вымер. Они будто бы проживали много раньше чукчей».

«Рассказывают, что в далекую старину жило племя хоро. Их было бесчисленное множество. Другие племена язык хоринцев не могли понимать».

«Давно в незапамятной древности жил народ хоро. По рассказам, хоринцы бежали откуда-то и прибыли в наш край вместе с чукчами. Этот народ проживал в районе устья реки Яны. Местность Мыраас считается, по преданиям, их местожительством. Они все были люди рослые, видные собой и отличались хорошими нравами. Если над их местожительством пролетала белая чайка, то грудь ее от густого дыма принимала желтую окраску. Их язык был похож на гусиное гоготание.

Они имели своего хосуна, который отличался крепким телосложением, упрямым нравом и глубоким умом».

«В древности в Устьянском крае, как рассказывают, проживали люди, которые были известны под именем хоринцев. Они были многочисленны. Говорят также, что они отличались хвастливостью».

«В стране Хоро, где зимуют птицы, есть, говорят, старуха, которая с железной острогой охотится на птиц. Она будто бы захватывает своей острогой гуся, которого облюбует. «Дэгиэ» — железный стержень с крючком — служит у нас для захватывания рыбы. Эта старуха, рассказывают, имеет каменную шапку. Она живет там, где небо и земля сошлись вместе».

Из легенд Нюрбинского улуса:

«В нашем наслеге шесть родов, а именно: Хандайр, Быгына, Оматтоон, Кокуора, Асхар и Сортогор.

Предками якутов Хоринского наслега, по рассказам, являются два знаменитых шамана, отец и сын, которые переселились сюда из Якутского края. Отца-шамана звали Тлистээх-Кытаанах, а сына Етегер-Тулаасын. Была еще дочь, тоже шаманка, Екюр-Удаган».

Сквозь пелену якутских легенд смутно очерчивается судьба хоринцев, попавших в чужие края и ведших смертельную борьбу за выживание. И эта судьба, как и у туматов, оказалась незавидной. Хоринцы в северных краях были, видимо, частично ассимилированы более сильными якутскими родами, а то и просто истреблены.

О том, что хоринцы некогда населяли территорию современной Якутии и вошли в состав якутского народа, свидетельствуют многочисленные топонимы с топоформантом хоро. Об этом пишет якутский исследователь топонимии Багдарыын Сюлбэ^{174}, рассмотревший вслед за Н. К. Антоновым монголизмы в якутском языке. Он дает перечень монгольских родов, населявших некогда край, — хоро, туматы, боотулуу, нохой, чириктэй, баргыдай, сортул (сартыал), хатыгин и др. О местах их расселения рассказывают топонимы, и среди них очень много, буквально сотни, топонимов с основой хоро. Приведем некоторые топонимы: Хоро, Хоро Уолун Сирэ — сенокосное угодье хоринца, Хоро Куθлэ — озеро Хоро, Хоро Балагана — юрта Хоро, Хоро Колγйэтэ — озерко Хоро, Хоро γрэгэ — речка Хоро, Хоро Кθрдγгэнэ — озерцо Хоро, Илин Хоро — восточный Хоро, Хангалас Хорото — Хоро Кангаласа, Хоро Тангара — божество Хоро, Чиллэ Хорото — Хоро речки Чилла, Хоро Кыыhа — девица Хоро, Хоро Кырдайа — речка Хоро, Хоро Алааhа — алас Хоро, Хоро Ойооhо — островок Хоро, Хоро Уолун Хайата — горка хоринца, Хоро Сыырдаага — сырдах Хоро, Хоро Маара — поросшее кустарником место хоринца, Хоро Кыыhын Кθлγйэтэ — озерко девицы Хоро, Хоро Уолун (Этого — заброшенное жилье хоринца, Хоролор Сэйылыктара — летники хоринцев. Эти топонимы рассеяны по всей территории Якутии.

Якутские предания рассказывают также о том, что род хоро имел предводителя Улуу Хоро — Великого Хоро. Они сообщают, что Улуу Хоро был очень богат, что он прибыл с большим количеством людей и скота с востока и что он имел знаменитого быстроногого быка.

Хоринцы были довольно широко расселены в крае. Они дошли до реки Яны, где стали известны как род айбин — от имени Айба, которое носил глава янских хоринцев (коринцев). Русские в XVII в. выделили здесь целую Хоринскую (Коринскую) волость. В начале XX в., как сообщает Багдарыын Сюлбэ, наслеги хоро были отмечены в Борогонском, Верхне-Вилюйском, За-падно-Кангаласском, Сунтарском улусах, деревня Хоро — в Олекминской инородческой управе, роды хоро — в Борогонском, Верхне-Вилюйском, Западно-Кангаласском, Мегинском, Намеком, Средне-Вилюйском улусах.

Следует сказать несколько слов о судьбе еще одного народа, некогда населявшего Баргуджин-Токум, — баргутов. Баргуты, в отличие от других племен, во времена монгольской экспансии оказались в привилегированном положении. Этому способствовали узы родства, сложившиеся издавна между баргутами и племенами, из которого происходил Чингисхан. Известно, что дед Чингисхана, Бартан-багатур, был женат на Сунигал-фуджин из племени баргутов. Среди великих эмиров Чингисхана числился Джэдай-нойон, мать которого была баргуткой. После смерти отца Джэдай-нойон воспитывался у своих баргутских родичей, дважды спасавших его, кстати говоря, от верной смерти. Эмир участвовал в военных походах монгольских войск, а потомки его позднее занимали важные государственные посты в Иране^{175}.

Узы родства вовлекли, видимо, баргутов в тесный союз с монголами. Баргуты никогда не воевали с Чингисханом, никогда не выказывали враждебности к монголам. Поэтому их племя не делилось на части, их не отдавали в рабство, не ставили в зависимость от других племен. Баргуты «следовали путями побратимства», пишет Рашид-ад-дин. Со временем их кочевья оказались в степях Внутренней Монголии.

Баргуты находились в тесных связях с племенами, которые позднее вошли в состав бурятского народа. Об этом рассказывают предания бурят о легендарном богатыре далекого прошлого Баргу-баторе, предания о происхождении отдельных бурятских родов. Некоторые из преданий передавались от бурят русским. И в них сохранились утверждения о тесном родстве бурят с баргутами. Послушаем одно из русских преданий — «О родословной баргузинских бурят»^{176}.

…Наши баргузинские буряты с нами в большой дружбе живут. Мы разговариваем по-бурятски, они с нами — по-русски. Наши предки хорошо знали, откуда буряты произошли. Давно это было. Все баргузинцы так рассказывают про ту старину. Вот слушай.

Испокон веков наши прадеды и деды еще рассказывали, что здешние места были заселены задолго до прихода русских, когда и березки тут не росли, бурятами. Все наши буряты родом с Лены, и сейчас там их родня живет. Бурят Бухэ Сованов; что сразу за Иной живет, и по сей день рассказывает: шестнадцатое поколение бурят народилось от тех предков, которые первыми в Баргузин пришли. Род Собиновых теперь сотни поколений имеет. Все буряты, которые недалеко от Кара-лика живут, в Ясах, произошли от рода баргутов. Предки их сначала на Ангаре жили, потом на Лену перешли, а с Лены на Верхнюю Ангару попали, потом на Витим пришли, с Витима на Баргузин прикочевали. Так оно раньше и было, старики напраслину не рассказывали.

Помню, как тут мой другой хороший сосед, Бадма Дылгыров, про свою родню говаривал, так он до десятого поколения своих стариков почти всех на уме держал. Теперь таких рассказчиков мало осталось. Те, кто поученее да грамоту получили, те про бурятское потомство, наверно, в книгах читают. А мы, старики, все на память свою стариковскую надеемся…

Буряты нередко брали в жены женщин-баргуток. Об этом рассказывают родословные предания хогоевского и онгоевского родов племени булагатов (в записях и издании С. П. Балдаева): «Дочь Тоглока родила сына, назвали мальчика Обогоном. Он был женат на девушке-баргутке. Она ролила ему трех сыновей: Хогоя, Онгоя и Онхотоя. Жили они в долине реки Куды (Худайн гол) и приносили жертву хозяевам гор Ухэр Манхай и Удэгэ Бэлеэн». «Жена Онгоя Мудай была родом из Барги. Она была большой шаманкой, имела все регалии шаманского достоинства. Ее возили не только по соседним улусам и родам, но даже в Кудинскую долину. Она похоронена на горе Улангин Ундэр…»

Осколки племени баргутов есть среди других народов. Так, баргуты явились предками одного из трех главных объединений современных тянь-шаньских киргизов — ичкиликов. Среди бухарских узбеков существовал род боргут (бургут, баргут)^{177}. В списке монгольских родов, некогда населявших Якутию, Багдарыын Сюлбэ отметил род баргыдай.

О близком родстве баргутов с монголами говорит следующий факт их современной истории. Часть баргутов Внутренней Монголии (род шинэ-барга) в середине 40-х годов откочевала на территорию МНР. Поселившись в Восточном аймаке, баргуты здесь полностью слились с халха-монголами. Они не отделяют себя от монголов, к которым они близки по культуре^{178}.

С баргутами связаны топонимы края, приуроченные к Баргузинской долине, — река Баргузин, ее протока Баргуткан (эвенкийское название), поселки Баргузин и Усть-Баргузин, горный хребет Баргузинский, урочище Баргутские Ямы.

Рассматривая историю племен, населяющих в древности Прибайкалье и Забайкалье, Ц. Б. Цыдендамбаев высказал интересное мнение о том, что байырку и бар-гуты — это один и тот же народ^{179}, но первое название принадлежит тюркам, а второе — монголам. Отмечая, что в древности тюрки имели обыкновение называть инородные племена своими, тюркскими названиями, представлявшими собой простой перевод самоназваний этих племен, исследователь обращает внимание на то любопытное обстоятельство, что слово «байырку» по своему смысловому значению — «примитивный, стародавний» — на тюркском языке вполне сходно с монгольским словом «барга» — «грубый, примитивный, стародавний, патриархальный». Кроме того, он указывает, что тюрки называли баргутов байыркы, не приводя, правда, доказательств этому утверждению.

Если версия Ц. Б. Цыдендамбаева об идентичности байырку и баргутов верна, то из этого вытекает весьма важное для нашего вопроса следствие, а именно: название байырку не могло выступать прототипом названия Байгал, поскольку народность байырку монголы называли иначе — баргуты. Отсюда следует вывод о неправомерности рассмотренного древнетюркского варианта.

«Великое смешение народов», как говорил В. Г. Короленко, затронуло весь сибирский юг. Здесь нет народа, который бы не прошел через горнило этого «смешения». Племена и роды делились, распадались совсем по иным границам, нежели границы родов и племен или языковых сопряжений. Т. М. Михайлов, вслед за Б. Я. Владимирцевым, считает такую раздробленность родов и племен следствием вовлечения лесных народов Баргуджин-Токума в новую, «тысячную» организацию монголов. От этой организации, по его мнению, у бурят осталась система десятичных подразделений — «двадцатки», «сотни», «тысячи», — сохранявшаяся в общественной жизни вплоть до XX в.^{180}

Вместе с тем можно утверждать, что раскол родов и племен шел по классовым границам. И это вполне понятно, ибо в степях Центральной Азии родился новый общественный строй — феодализм. Он возник еще во времена хуннов, которые, продвинувшись в Европу, как отмечал Ф. Энгельс, принесли новую общественную формацию, способствовав падению рабовладельческой Римской империи. Феодализм получил дальнейшее развитие в период создания Монгольской империи. Он оказывал жесточайшее давление на окружающую периферию, жившую в условиях патриархально-родового строя. Естественно, старое сопротивлялось новому, что видно на примере покорения монголами лесных племен Сибири. Когда Джучи оказался в краях, населенных лесными племенами, он потребовал вассальной зависимости прежде всего у родоначальников и племенных вождей. Те, как и следовало ожидать, пришли к согласию. И преподнесли монгольским феодалам дань — «подарки». Но не всегда эту зависимость принимали сами племена. Предводители туматов, например, тоже ездил. i к монгольскому двору с изъявлениями покорности, однако племя боролось с монголами до конца, пока не было полностью уничтожено.

Вассальная зависимость от монголов была неприемлемой для живущих в родах и общинах скотоводов и охотников. Они и поднимались, видимо, с родовых кочевий, объединялись с аналогичными группами других племен и в поисках лучшей жизни уходили в иные края. В результате этническая картина Южной Сибири оказалась исключительно пестрой. Вот поэтому среди бурят есть родовые группы урянхатов, некоторые бурятские роды несут отчетливые признаки тюркского (якутского) происхождения^{181}, а среди якутов существуют родовые группы хоро (хоролоры, хоринцы).

В союзы и объединения зачастую вступали разноязычные племена. Языковой признак в то время не имел существенного значения, поскольку тюркские и монгольские языки были близкими в силу недавнего отделения от тюрко-монгольской общности.

Все это объясняет этническую неоднородность не только бурят, но и якутов.

В якутском языке существуют два термина — «ураангхай» и «саха», представляющие собой самоназвания народа. Термин «саха» широко распространен в народе, в разговорной речи, он считается главным, основным самоназванием якутского народа. Термин «ураангхай» присущ фольклору — песням, эпической поэзии, шаманским молитвам. Оба термина могут употребляться и совместно: то в форме ураангхай-саха, то в виде саха-ураангхай. В словаре Э. К. Пекарского слово «ураангхай» определяется как старинное название якутского племени, как «якут», «человек», а сочетание «саха-ураангхай» — как «люди — якуты», «все племя», «все якуты». В якутских легендах иногда фигурирует персонаж Ураангхай-Саха — древнейший предок якутов, а также упоминается расположенное на юге, у озера Байкал, государство Урянхай, причем легендарный герой якутского эпоса Эллэй считается урянхайцем. В фольклоре якутов есть также упоминание о древнем племени урааныкаан^{182}.

Оба термина — «ураангхай» и «саха» — давно стали предметом рассмотрения историков, пытавшихся расшифровать историческую судьбу якутского народа. Мы кратко расмотрим оба пути (версии), которыми следовала мысль историков.

Версия «ураангхай». По этой версии устанавливается генеалогитческая связь якутов с урянхайцами (урянкатами), о которых уже говорилось. Такую связь обосновывали в прошлом в различных вариантах Д. А. Кочнев, В. Ф. Трощанский, В. В. Радлов. Критический, порой довольно пристрастный разбор взглядов этих исследователей выполнен Г. В. Ксенофонтовым^{183}. Д. А. Кочнев впервые выдвинул гипотезу о том, что якуты пришли из Урянхайского края (нынешняя Тува), населенного, в числе прочих племен, урянхайцами. А в более раннюю историческую эпоху урянхайцы появились из Туркестана; это одно из уйгурских племен. Подтверждение своим взглядам Д. А. Кочнев видел в сходстве самоназваний якутов и урянхайцев, в близости их языков, в тождестве имен «урангхай» и «уйгур». Пути переселения якутов из Урянхайского края он намечал через районы Прибайкалья.

Близкой к этим взглядам была концепция В. Ф. Трощанcкого.

Академик В. В. Радлов значительно модернизировал версию Д. А. Кочнева и В. Ф. Трощанского. Он отбросил утверждение о связи урянхайцев с уйгурами. По его представлениям, якуты происходят от урянхайцев, искони населявших горные районы Алтае-Саяна. Отсюда они пришли на Байкал, где были известны как лесные урянкаты и жили в тесном общении с монголами. Этот союз урянхайцев и монголов подвергся тюркскому влиянию, когда монголы стали вытеснять с юга тюркские племена. Отюреченные урянхае-монгольские племена продвинулись на Лену.

Однако в настоящее время связь якутов с урянкатами, жившими в Прибайкалье, можно представить совсем иначе. Урянкаты относились к тюркским племенам, на что ясно указывает Рашид-ад-дин, — они, в отличие от монголов, не боялись грома и молнии. Урянкаты делились на лесных и степных. Судьба тех и других в эпоху «великого смешения народов» оказалась различной.

Лесные урянкаты, жившие в горах, были вытеснены в горные районы Алтае-Саяна. Позднее они вошли в состав тувинцев^{184}, а районы их обитания стали называться Урянхайским краем^{185}. На востоке урянхаты были расселены вплоть до Тунки. Здесь они еще в XVIII в. говорили на тюркском наречии, близком к языку соседних карагасов (тофаларов). Живя в относительной изоляции, тувинские урянхайцы были вынуждены брать в жены буряток из ближайших бурятских родов, что привело в конечном счете к смене их языка. Сейчас тувинские урянхайцы входят в состав бурят. Они имели этническое самоназвание сойоты, и подразделялись на несколько родов — хаасут, иркит, онход. Будучи тюркоязычными, сойоты к настоящему времени полностью слились с бурятами^{186}.

Судьба степных урянкатов не ясна.

Урянхайцы (урянкаты) входят в состав многих народов — монголов (дархаты), киргизов^{187}, бурят^{188}. В связи с фактом вхождения урянхайцев в бурятские роды и племена интересно отметить упоминание их (или божества под сходным именем) в бурятских мифах. Так, в некоторых мифах рассказывается о водяных хатах (духах). Водяные хаты — это добрые существа, благорасположенные к людям. Они живут на дне глубоких вод и властвуют над водной стихией. Хаты свободно передвигаются не только под водой, но и по земле. Здесь они ездят на лошадях, правым и левым поводом которых правят Ута Харанга нойон и Уряанхай. Мифологический образ Уряанхай не находит пока объяснения^{189}. Следует также отметить, что бурятские шаманы в своих заклинаниях часто обращались к великой урянхайской шаманке (уряанхай ехэ одигонхон), упоминавшейся совместно с Большим тунгусским отцом^{190}. Считается, что это — пережиток былого общения между бурятскими, тюркскими и эвенкийскими племенами. Кроме того, у бурят Приангарья первым шаманом, обнаружившим водяных хатов и начавшим приносить им жертвы, считался урянхай Унхуев^{191}.

Среди монголов есть кости (роды) — урангхан, урянхд, урейхан, уранхай^{192}.

Если только справедлива рассматриваемая версия о происхождении якутов от урянхайцев (урянкатов), то следует ожидать слово «байгал» в языке урянхайцев, населяющих Алтае-Саянское нагорье.

Урянхайцы (сойоты, соены) вошли в состав тувинцев. В тувинском языке^{193}, относящемся к группе тюркских языков, «море» выражается через «далай», а «океан» — через заимствованное «океан»; слово «байгал», как, впрочем, и чисто тюркское «тэнгис», в языке отсутствует. Один из ранних исследователей малых народов Алтая, этнограф и лингвист Н. Ф. Катанов в одно племя с урянхайцами включал проживавших рядом с ними карагасов (тофаларов). Он отмечал и близость их языков^{194}. В тофаларском языке тоже нет слова «байгал», а «море» и «океан» выражаются через «далай»^{195}.

Отсутствие слова «байгал» в языке тувинцев и тофаларов является серьезным препятствием к тому, чтобы признать справедливость версии о родстве якутов и урянхайцев. Кроме того, есть и другое серьезное возражение.

Дело заключается в том, что урянхайцами русские назвали племена и роды Алтае-Саяна не со слов самих народов этой страны, а со слов их соседей. Урянхами их называли монголы, алтайцы, барабинские и вообще сибирские татары и даже далекие от них маньчжуры^{196}. Сами же народы (племена и роды) имели другие самоназвания, себя они называли сойотами, соенами (у русских — саянцы), монголами, торгоутами, тубб (тувинцы) и т. д. Как и у якутов, у них были как бы двойные самоназвания. Но в то же время, в отличие от якутов, одно из названий принадлежало не им, а их соседям. Оно было как бы со стороны. И когда речь заходила об этнической принадлежности, то многие племена и роды от названия, данного им соседями, со стороны, обычно отказывались, как от чужого и чуждого, подобно тому как человек, имеющий имя, отказывается от сомнительного прозвища, от унизительной клички. В связи с этим интересным представляется сообщение Б. О. Долгих^{197} о том, что «вообще же термин «урянхи» не имел этнического значения. Урянхами назывались в XVII в. балаганские тунгусы, а в XVIII–XIX вв. самые разные группы населения Сибири…». Оказывается, название урянхи относилось к отсталым горным и таежным охотникам, жившим в глуши, т. е. оно было не этническим, а, скорее, социальным, выражающим собой отношение более развитых скотоводческих племен к патриархальным охотникам. Следовательно, совершенно бессмысленно искать предков якутов по термину «урянха».

В связи с последним необходимо сказать, что неудачными оказываются и попытки отыскать этимологические корни слова. Одну из таких попыток предпринял Г. В. Ксенофонтов^{198}, который полагал, что слово восходит к эвенкийским «орон», «уран» — «олень» и родственно с «оронкон» — «олененок». Неудачность этой попытки состоит в том, что в эвенкийском языке существует слово «уранкай» — «человек». Оно, как и якутское «ураангхай», встречается только в фольклоре и употребляется как самоназвание группы горно-таежных охотников Забайкалья и Приамурья^{199}. И совершенно не ясно, какому языку оно первоначально принадлежало, а в какой язык попало как заимствование. Вопрос осложняется еще тем, что близкое слово «уренхит» есть в кетском языке, где оно означает «водяной (речной) человек»^{200}.

Интересным представляется сообщение о том, что близкое к «ураангхай» слово есть в корейском языке, где оно употребляется в значении «иностранец». Оно привлекает внимание в том плане, что в древности этим словом могли называть племена и роды пришлые, прикочевавшие в данную местность из других краев. Эти пришлые племена и роды в случае мирных отношений с аборигенами могли, видимо, пользоваться определенными правами в отношении охотничьих угодий, земель для выпаса скота. Слово в данном понимании могло быть международным, понятным любому жителю тайги и степей Сибири. С этой позиции закономерными представляются сведения из фольклора вилюйских якутов о первых поселенцах, которые носили имена либо Ураангхай-Хаадыат, либо Ураангхай-Саха. Первая часть этих сложных имен подчеркивала, видимо, то обстоятельство, что эти люди были пришельцами в данных местах, «иностранцами», в то время как вторая их часть и была собственно именем.

Сами якуты в просторечии воспринимают слово «ураангхай» в значении «человек». Они часто говорят: «С каких мест ты, ураангхай?»; «Интересно, что за ура-ангхай пришел?»; «Какой это ураангхай сказал?»; «Ну и ураангхай!»; «Ну и ураангхай я, оказывается!»; «Тоже мне ураангхай»; «Оказывается, есть ураангхай такой же, как я».

В таком же понимании употребляется слово «уранкай» в фольклоре эвенков.

Немаловажно, что в якутских преданиях, где говорится об ураангхай, это слово не несет этнического значения^{201}.

Все изложенное говорит о том, что нельзя по древнему, сохранившемуся лишь в фольклоре самоназванию якутов отождествлять их с другими народами или искать между ними признаки былого родства.

Версия «ураангхай», таким образом, терпит поражение.

Версия «саха». О втором самоназвании якутов — саха — писалось достаточно много. Интерес исследователей здесь сводился, по существу, к двум моментам: во-первых, выяснить значение слова и, во-вторых, определить этническую принадлежность древних якутов.

Вопрос о происхождении народа саха в последние годы подробно рассмотрен Е. С. Сидоровым^{202}, наметившим новую гипотезу его решения.

Исследователь отметил и ранние воззрения по этому вопросу. Этимологию слова «саха» некоторые тюркологи выводили их тюркского]ада — «край, окраина, ворот». При этом его этническую приложимость объясняли тем, что якуты якобы составляли северную окраину гуннского объединения. Другие исследователи видели в якутах потомков древних саков, населявших в VIII–IV вв. до н. э. Среднюю Азию и Казахстан, которых персы называли общим именем saka, а Геродот считал их азиатскими скифами. Основанием для связи якутов с древними саками служила созвучность этнонимов. Высказывалось и мнение, что в этнониме саха заключено имя главного божества якутов — Саха. В. В. Бартольд связывал саха с алтайскими сагайцами, входящими и ныне в состав хакасов, основанием чему выступала опять созвучность этнонимов.

Е. С. Сидоров обосновывает связь этнонима «саха» с черными маньчжурами. Ход его рассуждений и построений следующий. В древнеяпонских, древнекитайских и маньчжурских источниках обнаруживаются этнонимы, очень близкие к саха. В «Древних Фудоках» — географо-этнографических описаниях провинций Японии, составленных в VIII в., — упомянуты племена саэки и сахэги, истребленные или ассимилированные древними японцами — ямато. Эти племена могли принадлежать волне переселенцев с Азиатского материка. В китайских династийных историях (618–906 гг). упомянуты среди народа шивэй поколения сайхачжэ или сайхэши, которые относились китайцами к киданям. В состав народа шивэй входил также народ дахань, название которого на китайском языке означает «верзила, человек большого роста, молодчик». Обращает на себя внимание созвучие этнонимов: саха — сайха, — дахань. В маньчжурских источниках XVII в. среди покоренных маньчжурами племен бассейна Амура названы сахарча, язык которых сходен с маньчжурским, и сахалянь. Сахарча обитали в низовьях Зеи, сахалянь — по Сунгари. Кроме того, среди маньчжурских родов есть род сахалянь-аймань, название которого созвучно якутскому саха-аймах, т. с. род саха, есть и род сахалча.

Далее Е. С. Сидоров рассматривает сообщения якутских преданий о ранних первопоселенцах, живших в бассейне Лены до прихода легендарных предков якутов Омогоя и Эллея. Кроме хоринцев и туматов предания называют среди ранних поселенцев племена хара-сагыл («черная лисица»), саха, сортол. Древнейшие саха и хара-сагылы, по мнению исследователя, могли быть дахань китайских источников или частью шивэй. Якутские предания подчеркивают физические (порою фантастические) особенности саха: они «отличались продолговатыми головами и не имели бедер». Им вторят китайские источники: дахань были высокими и «достигали сажени и трех-четырех футов».

Что же означает термин «саха»?

В средние века у маньчжуров «саха» означало «охота, травля зверей, облава», близкое слово «сахалянь» — «черный, весьма темный, север». В современном эвенкийском языке «саха» означает «серый, смуглый», к этому близко нанайское «сахарин» — «черный». Кроме того, маньчжурское «саха» в древности могло употребляться в значении «охотник, человек». В связи с этим интересен факт из якутской охотничьей лексики, когда в словах-оберегах вместо слова «человек» употребляется слово «хара» — «черный». Так и слово «саха» в древности у якутов имело одно значение «человек».

Древние саха по языку могли быть и монголо-, и тунгусоязычными. Не исключена даже их тюркоязычность.

Гипотеза Е. С. Сидорова привлекательна многими моментами. Она опирается на большой сравнительно-исторический материал и является, по сравнению с другими взглядами и мнениями, достаточно обоснованной.

Даже беглое знакомство с историей возникновения двойного самоназвания якутов — ураангхай-саха, лишь слегка приподнимающее историческую пелену, позволяет убедиться в весьма сложном историческом пути якутского народа. Термин «ураангхай», оказывается, мало что дает для понимания этногенеза якутов, поскольку он обозначал лишь одно — пришлость народа. Термин «Саха» дает больше информации, но она относится к тем далеким временам, когда еще не появились роды и племена, определившие начало зарождения якутов как народности. В этом плане термин «саха» прибавляет лишь немногое к пониманию того вопроса, который составляет главную тему нашего повествования. И это немногое, тем не менее, для нас существенно, оно заключается в признании, что истоки слова «Байгал» надо искать не в языке племен, пришедших на Лену из Забайкалья и Приамурья, а в языке поздних племен, двинувшихся на Лену из Прибайкалья.

Отношение к озеру-морю народов, проживавших на его берегах или на территориях вокруг него, можно понять и прочувствовать только по одному слову — названию, которое давалось ему.

Названия, данные Байкалу различными народами — эвенками, древними тюрками, монголами, якутами, бурятами, доносят нам из давно минувших веков отношение народов к чудесному и прекрасному озеру-морю, всегда поражавшему воображение людей. В глубокой древности Байкал оценивался прежде всего как «большой водоем», «большая масса воды», «обширный бассейн». Поэтому нарицательные слова, означающие все эти понятия, позднее переросли в имена собственные. Так, у эвенков нарицательное «ламу» — «море» трансформировалось в собственное название Байкала — Ламу. Такой же процесс, по-видимому, прошло нарицательное «тенгис» — «море» у древних тюрок. Как и когда произошел этот переход, достоверно утверждать невозможно. В научной литературе данный процесс остался мало освещенным. Кроме того, очень трудно вообще определить судьбу одного изолированного слова — необходимо рассмотреть происхождение и историю других географических названий в регионе. Тогда на фоне общих процессов, под влиянием которых складывались географические названия, легче определить, когда и каким образом возникло название Байкал.

Отметим, что рассмотренный путь появления географических названий обычен.

Древнему человеку незачем было давать особые «отметины» каждому озеру, реке, горе. Это обстоятельство отмечал видный исследователь Центральной Азии Александр Гумбольдт: «Самые древние названия горных цепей и больших рек первоначально почти всюду означали только гору и воду». Особые названия возникли позднее; необходимость в них появилась тогда, когда надо было одно озеро чем-то отличить от другого, одну реку или гору от другой. Собственные названия давались, скорее, тем природным объектам, которых было много, в которых можно было запутаться, как среди одинаковых домов без номеров, как среди похожих улиц без названий. А Байкал на всю Сибирь один. Поэтому не было необходимости с чем-то его сравнивать, давать ему особое название. Именно по рассмотренной причине к Байкалу длительное время применялись нарицательные названия, которые со временем перерастали в имена собственные, чему способствовали перемещения народов, так как при этом прежнее смысловое значение терялось.

Характерно, что многие народы, приходившие на берега Байкала, не давали ему собственное название, а оставляли то, которым пользовались народы, жившие здесь ранее. Первыми это сделали, — по-видимому, монголоязычные племена, когда они переняли у древних тюрок название Тенгис, присоединив к нему для лучшего понимания свое нарицательное слово «далай». Подобным же образом поступили русские, что убедительно доказывается богатым документальным материалом. Русские одновременно познакомились и с эвенкийским названием Байкала — Ламу, и с бурятским — Байгал. Поначалу оба названия применялись совместно, а затем стало преобладать бурятское.

Наименее ясным из всех названий озера-моря является происхождение современного названия озера. Определенно можно утверждать только одно: русские переняли его у бурят. Но слово могло быть либо коренным бурятским, либо заимствованным из языков других народов. Ранее исследователи при выявлении происхождения названия шли по этим двум путям: одни старались вывести его из словарного фонда бурятского языка, другие объясняли заимствованием из якутского. Чтобы выяснить, какой из взглядов справедлив (другие версии — древнетюркскую, тибетскую и арабскую — нельзя принимать всерьез), были рассмотрены материалы по лингвистике, фольклору, истории, этнографии и антропологии бурятского и якутского народов.

Наиболее распространенная гипотеза сводится к тому, что слово «Байкал» происходит из двух якутских слов — «бай» («богатый») и «кёль» («озеро»). Объяснение подкупает простотой и кажущейся смысловой мотивировкой названия. Но такой взгляд по меньшей мере нелогичен. По этой причине, вероятно, и не соглашался известный исследователь истории и этнографии якутского народа В. Л. Серошевский с версией о воспроизведении названия Байкал от якутских слов «бай» и «кёль», считая ее «детской попыткой»^{203}.

Необходимо также иметь в виду то обстоятельство, что слово «бай» и производные от него встречаются как в тюркских, так и в монгольских языках. В текстах поэмы «Хосроу и Ширин» Э. П. Наджип^{204}, к примеру, выделил слова, восходящие к периоду так называемой тюрко-монгольской общности. Среди этих слов — древнетюркское «бай лык» — «богатство», монгольское «бай-ан» — «богатый» и халхасское «баялаг» — «богатство, сокровище», а также тюркское и монгольское «тенгиз» — «море». Такие слова, по мнению Э. П. Наджипа, были общими в ранние периоды истории народов, некоторые из них образовались в результате проникновения из одного языка в другой или восходят к какому-либо общему источнику, например к персидскому языку.

Слово «байгал» отсутствует в древнетюркском языке. Его нет в тюркских языках XIV в., равно как и в современных, за исключением якутского. В то же время в якутском нет слова «тенгис», наличествующего в других тюркских языках, как древних, так и современных (кроме, пожалуй, тувинского и тофаларского).

Подобные особенности лексики якутского языка пока не могут быть объяснены полностью, но несомненно то, что они связаны с особенностями исторического становления якутской народности. Данные истории подтверждают вероятность появления слова «байгал» именно в якутском языке, в котором оно употребляется как в нарицательном значении, так и в значении собственного имени, применяемого большей частью непосредственно к Байкалу.

Вместе с тем нельзя не отметить, что слово «байгал» некоторые лингвисты считают в якутском языке монголизмом. Такой точки зрения придерживается, например, В. И. Рассадин^{205}. Однако подобный взгляд вряд ли можно разделять, поскольку слово «байгал» не находит себе в монгольском языке соответствующего (не по фонетике, а по этимологии, по смыслу) эквивалента. Кроме того, этот взгляд влечет за собой необходимость признать исконно якутским словом «далай», что входит в противоречие с историей развития монгольских языков, где «далай» является, безусловно, исконно монгольским, а «тэнгэс» — заимствованным из тюркских языков.

Следует рассказать несколько подробнее о слове «далай», так как оно издавна, если не всегда, сопровождало у бурят слово «байгал». Как уже говорилось, буряты называли озеро-море Байгал, Байгал-далай и просто Далай. Здесь явственно проступает стремление освободиться от одного слова, вероятно все-таки чуждого, — «Байгал» — и называть озеро своим словом — «Далай».

Никто из языковедов не оспаривает монгольской первоосновы слова «далай», в тюркских же языках оно безоговорочно считается заимствованным из монгольских. Интересные сведения об этом слове сообщает В. М. Ил-лич-Святыч. В словаре «Опыт сравнения ностратических языков» (М., 1976) он доказывает генетическое родство шести больших, языковых семей: семито-хамитской, картвельской, индоевропейской, уральской, дравидийской и алтайской, считая их в целом единой ностратической (связанной далеким родством) макросемьей. В алтайскую языковую семью, как известно, входят тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки. Интересно, что слово «далай» (естественно, в меняющихся фонетических формах) прослеживается от древнего слова со значением «волна». Это слово бытовало в семито-хамитских языках (арабском, амхарском, иврите), где имело значение «волноваться, мутить». В индоевропейских языках к слову добавлялся суффикс, придававший ему новое значение — «море». В таком виде оно бытовало у греков и македонян. В дравидийских языках слово употреблялось в значении «волноваться, беспокоиться», но это было уже отражением процессов, которые перенесли первичное значение на душевное состояние человека. В алтайских языках слово имело значение «море». Здесь первичной, вероятно, была форма, присущая монгольским языкам. Она характеризовалась развитием во втором слоге лабиального (губного) гласного. От нее произведены заимствования в древнетюркский (орхонский) и древнеуйгурский языки. Позднее возникли формы с кратким первым гласным в слове, к тому же гласный «а» компенсировался лабильным «о». Из монгольских языков произошли многочисленные заимствования в тюркские языки (якутский, туркменский, азербайджанский, турецкий), а также в тунгусо-маньчжурские, причем при заимствованиях расширились фонетические формы слова и его этимология.

Расширение этимологии слова «далай» можно иллюстрировать теми значениями, которые присущи ему в современном якутском языке. По Э. К. Пекарскому, «далай» у якутов означает, во-первых, массу воды в одном месте, водный мир, большую воду, самую глубокую воду, многоводное море (реку, озеро), глубину моря, глубину колодца, бездну и, во-вторых, — в форме глагола — «размахивать руками или орудием, замахиваться».

В значении собственного имени слово «байгал» употребляется как в якутском, так и в бурятском эпосе. И это вполне закономерно, так как те и другие народы населяли районы Прибайкалья с давних времен. Вместе с тем сведения из фольклора говорят о том, что якутский народ был знаком с Байкалом ранее бурятского. В якутском фольклоре Байкал только называется древней родиной якутов и не фигурирует как место действия, в то время как в бурятской мифологии события большей частью развертываются непосредственно на берегах озера.

Изучение географических названий Прибайкалья подтверждает фольклорные данные: тюркоязычный пласт географических названий является более ранним, на него позднее накладываются топонимы монгольского (бурятского) происхождения^{206}. В монгольских языках тюркские заимствования наиболее многочисленны по сравнению с заимствованиями из других языков, они прочно вошли в языковую структурную ткань. Проникновение их простирается вплоть до трудно поддающихся проницаемости пластов лексики и даже отдельных элементов грамматики. В бурятском языке количество тюркизмов измеряется многими десятками слов, относящихся по смысловому значению к быту и хозяйству, общественным отношениям и культуре; часто встречаются и тюркские заимствования в виде топонимов, этнонимов и антропонимов. Мы рассмотрим только топонимы, чтобы показать, что заимствованное тюркское слово «Байгал» не было единственным. Примеры тюркизмов в бурятских географических названиях довольно многочисленны. Вслед за М. Н. Мельхеевым можно выделить следующие их группы.

1. От основы бай произошли названия многих гор, рек и урочищ Прибайкалья и Забайкалья: Байтог, Байда, Баймак, Байсуг, Байтал, Байган, Байты, Байшин, Байбет, Байри, Байхара, Байхор (этого урочища теперь не существует, оно ушло под воды Байкала во время землетрясения 1862 г., когда на месте Цаганской степи образовался залив Провал), Байут, Байша, Байгыр и др.

2. От основы кай (бур. хай) — «скала, утес, гора» — происходят такие названия: Кай, Манхай, Киткай, Хашкай, Атхай, Шурухай, Хайыр, Изахай, Ташкай, Комкай, Абхай, Хайбик, Сарыкта-Хай, Талахай, Хайта, Хайник, Хайгор, Хайлом, Хайга, Хаймак и др.

3. От основы кол, кель — «озеро» — ведет начало географическое название Котокель.

4. От основы таг (тог) — «гора» — происходят названия Байтаг, Хартаг, Хортагна, Каштаг, Тогсуг (Той-суг).

5. От основы урях, юрах — «река»: Алах-Юрях, Бес-Юрях, Тарын-Юрях, Куох-Юрях, Урях-Тээх, Тетерях и др.

Приведенными примерами топонимы Прибайкалья и Забайкалья, заимствованные бурятским языком из тюркских, не ограничиваются. Еще есть топонимы, происходящие от таких тюркских слов, как тал — «сопка»; maш, тас — «камень»; темер (бур. тумэр) — «железо»; баш — «голова»; дер, дор — «ущелье, теснина»; ордо — «ставка»; кыр, хыр — «возвышенность»; су, суг — «вода»; уй — «жилище»; сары (бур. шара) — «желтый»; ак — «белый»; кара (бур. хара) «черный» и т. д.

Тюркские заимствования в бурятском языке столь многочисленны, что на их фоне тюркские истоки названия «Байгал» не вызывают никаких сомнений; иные предположения о происхождении этого названия ставили бы его в исключительное положение, требовавшее бы выяснения этих особых причин. О том, что название «Байгал» в бурятском языке является тюркизмом, определенно пишут видные исследователи бурятского языка и бурятской топонимики Ц. Б. Цыдендамбаев и М. Н. Мельхеев.

Широкие заимствования бурятским языком тюркской лексики приводили исследователей к необходимости сравнительного рассмотрения бурятских географических названий Прибайкалья и современных якутских. Оказывается, между ними существует большое сходство, что убедительно показал М. Н. Мельхеев. Рассмотрим несколько примеров.

Реку Белую, левый приток Ангары, буряты называют Булэн (от тюркского «булун» — «залив, излучина реки»). В нижнем течении Лены (север Якутии) название Булун носят ее приток и поселок.

С названием Тулун в Прибайкалье есть речки, урочища и город (в Иркутской области). От этого же слова происходит название речки, впадающей в Байкал, — Тулунная. В Якутии есть река и озеро Толон (от якутского «толоон» — «долина»). Характерно, что речка Тулунная, стекающая в Байкал с Баргузинского хребта, расположена по соседству с рекой Томпой, название которой осмысливается тоже как якутское (от «томпо» — «водоворот»).

В долине Иркута известно урочище Туран. В Якутии тоже существуют урочища с аналогичным названием (от якутского «туран» — «солончак»).

Вопрос о времени заимствования бурятским языком тюркской лексики рассматривался многими исследователями, особенно подробно — в последнее время Ц. Б. Цыдендамбаевым. Трудности определения времени заимствований обусловлены тем, что слова из одного языка в другой переходили устно. В результате этого заимствования не обоснованы историческим документальным материалом — такие обоснования появляются позднее, в период развития и бытования у монголов письменности. И все же привлечение этимологического языкового материала к истории народов позволяет говорить о временных датировках, конечно в их самом грубом и первом приближении. При этом оказывается, что к числу наиболее древних заимствований относятся этнонимы и эпонимы (имена героев эпоса). К числу древнейших должны быть отнесены и географические названия.

Мифы и легенды — это рассказы об увиденном. В свое время Г. В. Плеханов писал: «Человека поражает известное — все равно: действительное или мнимое — явление. Он старается объяснить себе, как оно произошло. Так возникают мифы… Миф есть рассказ, отвечающий на вопросы: почему? и каким образом? Миф есть первое выражение осознания человеком причинной связи между явлениями». Мифы и легенды претерпевают постоянные изменения, в их сюжетные линии включаются новые напластования.

Фольклор якутов также мобилен, в нем можно найти моменты, явно относящиеся к более поздним периодам. Так, в некоторые районы Северо-Востока якуты пришли очень поздно, иногда даже после русских. Продвинувшись в северные районы, они часто воспринимали элементы фольклора, в частности богатырский эпос, местных народов. На легенды якутов накладывались, оставляя заметный след, легенды эвенков, юкагиров, энцев. В якутском фольклоре отображались условия новых районов обитания^{207}.

Мобильность легенд объясняет и то обстоятельство, что во всех генеалогических легендах и мифах бурят события происходят на берегах Байкала. Утверждать, что эти сведения относятся ко времени создания легенд и мифов, неправомерно — они могли быть включены в позднейшие времена.

Упоминание Байкала в легендах и мифах тесно связано с культом бурятских тотемов. Тотемизм — это форма древнейшей религии, возникшая еще в доисторическое время. Она заключается в признании сверхъестественной связи группы людей (рода, племени) с определенным животным, растением или предметом окружающего мира — с тотемом. Между людьми и тотемом признаются дружеские и родственные связи. Воздействовать на тотем можно средствами магии.

У бурятского племени булагатов тотемом выступают бык и волк, у хори — лебедь и орел, у эхиритов — налим. Появление тотемов, а также родоначальников различных племен в легендах и мифах объясняется весьма подробно. Так, в одном из мифов шаманка Асуихан, жившая вблизи Байкала, находит в яме, вырытой в степи быком, мальчика и усыновляет его. Этот мальчик — Булагат — и стал родоначальником племени булагатов. В генеалогическом мифе о происхождении племени хори рассказывается о Хоридое, который с двумя товарищами охотился по берегам Северного Байкала. Обидевшись на то, что товарищи обделили его мясом, он покинул их и переправился через Байкал на его южную сторону. Именно здесь (по другим легендам — на Ольхоне) он встретил трех лебедей, которые, сняв лебяжьи одеяния, превращались в прекрасных дев, купавшихся в озере. Он спрятал одну лебяжью одежду, и дева стала его женой. У них было одиннадцать сыновей, положивших начало одиннадцати хоринским родам.

Особо следует сказать о тотеме племени эхиритов. Легенда говорит, что шаманке Хусуйхан не без помощи ее подруги шаманки Асуйхан и усыновленного последней Булагата удалось, выманить из вод Байкала девочку и мальчика. Мальчика шаманки удержали, а девочку не смогли, потому что разбушевавшиеся воды озера пытались вернуть и того, и другую. Мальчика, вышедшего из воды, Хусуйхан усыновила и дала ему имя Эхирит. От него и пошло племя эхиритов. Эхирит был рожден от Пестрого Налима и Береговой Щели Байкала.

Как видно, легенда о происхождении эхиритов является наиболее архаичной. Если у булагатов и хори основатели племен и родов происходят от животных или людей, то у эхиритов — от Береговой Щели. Это свидетельствует, на наш взгляд, о том, что среди бурятских племен существуют родоплеменные группы (скорее всего, эхириты), искони населявшие берега Байкала. Данный вывод подкрепляется и тем обстоятельством, что тотемы булагатов и хори — соответственно бык и лебедь — появились у них под влиянием тюркоязычных племен. Эти тотемы пришли, как пишет Ц. Б. Цыдендамбаев^{208}, на смену более древним тотемам в результате экзогамных взаимобрачных отношений бурятских племен с тюркскими и даже, возможно, тюркско-якутскими, под влиянием зависимого положения бурятских племен от тюркских.

Есть мнение, что тотемы бурятских племен возникли на территории вокруг Байкала^{209}. Однако оно вряд ли правильно, поскольку нет прямых указаний на их связь, кроме тотема эхиритов, с Байкалом. Надо отметить, что есть некоторые сомнения и относительно версии о связи тотема эхиритов с Байкалом: в некоторых вариантах мифов говорится о береговой щели реки^{210}, а не Байкала.

Таким образом, ни мифы, ни легенды, вследствие того, что в них могли проникнуть позднейшие напластования, ни тотемы бурятских племен, также подвергавшиеся изменениям, не дают полной уверенности в том, что представления о Байкале глубоко и прочно вошли в быт и культуру бурят. И если в мифах и легендах Байкал называется в качестве места, где появились основатели бурятских родов и племен, то не исключено, что это является позднейшим наслоением. Мифы и легенды, равно как и названия тотемов, не могут ответить на вопрос об истоках слова «байгал».

Героический эпос, отображающий «дела давно минувших дней», также мобилен. Новые версии и варианты возникают в связи с новыми условиями жизни народа, с новыми событиями. Якутский эпос сохранил название Байкала, но в значении имени собственного он упоминается редко, поскольку слово «байгал» в якутском языке имеет нарицательное значение. Вместе с тем нет сомнений, что в эпосе многое утрачено, особенно там, где речь идет о событиях наиболее древних, когда народ еще жил в Прибайкалье, в том числе и географические названия. В нем появились названия новой родины якутов, в частности широко употребляющееся название Ледовитого океана — Муус-Кудулу.

В бурятском эпосе, возникшем в степях Центральной Азии и восходящем к древнетибетскому эпосу, упоминаются географические названия Прибайкалья, в том числе, как мы считаем, и сам Байкал, но они в нем прочно еще не закрепились.

Сложные исторические судьбы сибирских народов сказались и на особенностях их языков. В условиях глубокого этнического смешения языки народов формировались в основном по принципу преобладающего вхождения в объединение тех или иных родоплеменных групп. В результате «побеждал» тот язык, на котором говорила большая часть племени. Но и тот язык, который был вытеснен, оказывал сильное влияние. В частности, из него могли широко использоваться географические названия.

В якутском языке очень сильно выражено влияние языков монгольской группы. Однако по вопросу исторических особенностей взаимоотношения и взаимовлияния этих языков среди ученых нет единого мнения.

Заимствование якутами монгольских слов Н. К. Антонов^{211}, например, объясняет тем, что предки якутов на новой родине, в северных краях, встретили монголоязычные племена. У этих племен они заимствовали лесную терминологию. Возможно, первые контакты тюркских и монгольских племен были установлены еще до периода орхонских тюрок (VI–VIII вв.). Подтверждение своих взглядов исследователь находит в легенде об Омогое и Эллэе, а именно в том факте, что Эллэй появился на Лене позднее Омогоя. Поэтому он считает, что Омо-гой олицетворяет монголоязычные племена, а Эллэй — тюркоязычные.

Вопрос о взаимоотношении и взаимовлиянии якутского и монгольского языков весьма подробно и доказательно рассматривает Е. И. Убрятова^{212}. На основании анализа языка, в частности широкого проникновения в якутский язык глагольных форм из монгольского, она делает вывод о том, что предки якутов, эвенки и какое-то монголоязычное племя некогда жили в непосредственном общении и были многоязычными.

Особое мнение по этому вопросу высказывает известный специалист по тюркским языкам В. М. Наделяев. Он считает, что процесс монголизации якутского языка протекал в два этапа. На первом этапе (X–XI вв.) якутский язык освоил лишь небольшую долю монгольской лексики. Это было обусловлено появлением на Средней Лене киданьских^{213} миссионеров-буддистов. На втором этапе (первая половина XII в.) лексические заимствования увеличились: они сказались и на фонетических особенностях якутского языка. Второй этап был связан с появлением на Средней Лене киданьского военного отряда после разгрома чжурчженями Киданыкой империи в 1125–1127 гг. Отрядом командовал представитель рода «ила».

Как бы ни было сильно влияние монгольских языков на якутский и какими бы путями оно ни шло, слово «байгал» не могло быть привнесено в якутский язык из монгольских, поскольку в последних понятия моря, океана, обилия воды передавались через «далай» или даже через заимствованное у тюрок «тенгис».

Ранняя история формирования якутов как народности во многом еще не ясна. Несомненно только одно — предки якутов обитали около озера Байкал^{214}. Процесс переселения родов и племен на Лену был сильно растянут во времени, что отмечается всеми исследователями. Последние родовые группировки, вошедшие в состав якутской народности и руководимые Баджеем, как повествуют легенды, пришли на Лену с юга в конце XVI в., т. е. примерно за полвека до прихода в край русских.

На Байкале, как это принято считать, русские землепроходцы встретились с эвенками и бурятами. Ближайшим к Прибайкалью районом, где кочевали якуты, был бассейн Муи, левого притока Витима^{215}. Действительно, еще во второй половине XIX в. на Муе отмечались якутские роды, занимавшиеся здесь сеянием ячменя^{216}.

В документах, относящихся к самому раннему периоду освоения русскими землепроходцами районов Прибайкалья, находятся свидетельства, косвенно подтверждающие правильность гипотезы о якутском происхождении слова «байгал». Так, эти доказательства можно найти в «Чертежной книге Сибири» С. У. Ремезова.

Как известно, первые чертежи Байкала были составлены Курбатом Ивановым в начале 40-х годов XVII в. Они, к сожалению, до сих пор не найдены. Во второй половине того же века чертежи и карты Сибири составлялись неоднократно. Но венцом всех картографических работ этого периода явились, конечно, карты Семена Ульяновича Ремезова. Тобольский казак с сыновьями в 1701 г. составил «Чертежную книгу Сибири»^{217}. Внимание исследователей Байкала обычно привлекает в ней «Чертеж земли Иркуцкого города», на котором показаны Байкал, Прибайкалье и ближнее Забайкалье. На этом чертеже реки, впадающие в Байкал, имеют самые различные названия — эвенкийские, бурятские, тюркские, русские. Многие реки и ныне сохранили их — Верхняя Ангара, ее приток Светлая, Фролиха, Кабанья и другие, некоторые теперь называются иначе. Например, река Акули, левый нижний приток Верхней Ангары, у С. Ремезова именовалась Осиновкой, река Холодная, правый приток Кичеры, носила название Греметухи, сама Кичера называлась Ичергой.

Выкопировка из «Чертежа земли Иркуцкого города» С. У. Ремезова.

На этом чертеже можно видеть реку с довольно необычным названием — Кызылбаика. Так поименован правый приток Верхней Ангары, впадающий в нее перед Ичергой (Кичерой) и ныне известный под эвенкийским названием Дзелинда (Джелинда, Джалинда).

Слово «кызылбаика» в его возможном нарицательном значении не встречается ни в эвенкийском, ни в якутском, ни в бурятском, ни в тувинском, ни в русском языках. Оно между тем легко распадается на два самостоятельных слова — «кызыл» и «байка». Рассмотрим эти два слова.

Совершенно очевидно, что слово «кызыл» принадлежит языкам тюркской группы. Ни в бурятском, ни в монгольском такого слова нет. В тюркских языках слово имеет несколько смысловых значений — «красный», «золото», «черви» (при карточной игре), «красные осенние листья», «летний козий пух», «веревка из козьей или верблюжьей шерсти», «староста»^{218}. В якутском языке, по Э. К. Пекарскому, слово «кысыл» означает «красный, алый, краснота». Слово «кысыл» входит во многие топонимы современной Якутии: Кысыл, Кысыл-Асылык, Кысыл-Деревня, Кысыл-Няйбалах, Кысы-Сыр, Кысыл-Тас, КысылгХая, Кысыл-Хая-Юряге, Кысыл-Юрюе и др. Вообще, в топонимии тюркских народов слово употребляется широко, выходя за пределы Сибири. Можно еще к этому добавить, что у якутов, как свидетельствуют русские документы XVII в., слово «кызыл» входило в имена и фамилии людей. Так, русские книги ясачного сбора доносят до нас скупые сведения о князе Кызылтае Иючнееве, с которого взято «20 соболей без хвостов»; о Скуяраке Кызылове, не выплатившем в казну много соболей; о Кызыле Бойдонове, сыне князца; о Кызылгае Буяеве, державшем холопов; о Кызылтае Буяеве, задолжавшем вместе с братом в казну 39 соболей^{219}.

Участие слова «кызыл» в образовании топонимов указывает на тюркское (якутское) происхождение рассматриваемого названия Кызылбаика, сохранившегося благодаря усилиям русских землепроходцев.

Труднее определить происхождение слова «байка». Прежде всего следует рассмотреть ту возможность, что в написании на чертеже этой части слова допущена описка. Не исключено, что нужно читать не «байка», а «байка». Подобных ошибок и явных описок в «Чертежной книге Сибири» очень много. На том же «Чертеже земли Иркуцкого города» есть описки в самом главном названии чертежа — в слове «Байкал», в названии реки Бугульдейки, в таком слове, как «устье». Появление описок объясняется и тем, что чертежи составлялись не только самим С. У. Ремезовым, но и его сыновьями (под руководством отца), и тем, что при составлении чертежей использовались различные записки землепроходцев, где названия, особенно иноязычные, могли быть записаны неверно и даны в различных вариантах. Не противоречит версии об описке в слове и его перевод на голландский язык, дававшийся здесь же на «Чертеже» и полностью повторявший русское написание — Кызылбаика. Если принять вероятность такой описки, то нужно, искать эквиваленты слову «байка». Поиски опять же приводят к тюркским языкам, так как ни в эвенкийском, ни в бурятском языках такого слова нет. В тюркских языках слово «байка» употребляется и как существительное — «празднование, веселье»; «размышление, остановка, медление», и как глагол — «усматривать, замечать, видеть»; «смотреть вокруг себя, оглядываться, осматриваться, обдумывать, медлить»^{220}. В якутском языке, по Э. К. Пекарскому, слово «Байка» (от бай — «богатство») означает мужское прозвище. Действительно, у якутов в XVII в. встречались имена и фамилии с основой байка. По книгам ясачного сбора нам известны Быика Шуреняков, с которого был взят ясак в два соболя без хвостов и лисицу красную; Тулук и Чеен Байковы; Байка Багин сын, задолжавший в казну ясак в три соболя; Байка Сергуев, которого не могли сыскать ясашные русские люди^{221}. В современной якутской литературе персонаж с именем Баайка есть в одноименной повести У. Избекова (любезное сообщение Н. Т. Степанова).

В тувинском языке слово «байка» отсутствует.

Все это приводит к выводу о заимствовании названия Кызылбайка из якутского языка.

Как могло произойти такое заимствование? Этот вопрос закономерен, поскольку якуты в середине XVII в. и позже в бассейне Байкала не проживали.

Заимствование могло произойти через посредничество эвенков. Эвенки к приходу русских кочевали по берегам Северного Байкала, в бассейне Верхней Ангары, в верховьях Лены, в бассейне Витима. По Баргузину и восточному побережью Байкала южнее Баргузина они жили вместе с бурятами. Как сообщает Б. О. Долгих^{222}, проанализировавший русские документы по сбору ясака, в бассейне Верхней Ангары кочевало несколько эвенкийских родов, говоривших иногда на двух языках — эвенкийском (родном) и якутском. Предпочтительнее эвенки общались с людьми, понимавшими якутский язык. Следует отметить, что распространение якутского языка среди эвенков было значительным. Вплоть до XX столетия в Забайкалье встречались эвенкийские родовые группы, говорившие на якутском языке. Скорее всего, через таких эвенков, пользовавшихся якутским языком, русские и познакомились с названием Кызылбайка.

Заимствование географических названий, первично тюркских, через посредничество эвенков встречается довольно часто. В качестве примера можно привести происхождение названия озера Котокель, расположенного рядом с. Байкалом, южнее устья Баргузина. Название Котокель представляет собой сочетание эвенкийского слова «кото» — «пальма, нож» и тюркского «кёль» — «озеро»^{223}. У С. У. Ремезова на «Чертеже земли Иркуцкого города» озеро Котоксль поименовано несколько необычно — Токил. Здесь явно видно искажение, связанное, возможно, с восприятием на слух из чужого языка. Название заимствовано русскими, скорее всего, у эвенков, потому что на «Чертеже» рядом с озером С. Ремезов оставил пометку «кочуют тунгусы». Видимо, ремезовское «Токил» является искаженным «Котокель». Но вместе с тем следует отметить, что это название является наполовину эвенкийским, наполовину тюркским, т. е. оно все-таки было существенно «переосмыслено» эвенками.

То, что впоследствии река Кызылбаика стала именоваться Дзелиндой, не противоречит высказываемому варианту, поскольку у других эвенкийских родов, сильно различавшихся по образу жизни и степени влияния на них якутской культуры, могло бытовать другое название этой реки.

Следует рассмотреть также возможность появления названия и его составных частей из русского языка. Дело заключается в том, что русский народ, как и все восточные славяне, с древних времен жил в тесном контакте и общении с тюркоязычными народами — печенегами, половцами (кыпчаками). Естественно, русский язык воспринимал и усваивал тюркскую лексику. Тюркские слова встречаются в «Слове о полку Игореве», в летописях. Тюркизмы русские принесли и на Байкал. Так, самые крайние — северную и южную — части акватории озера они называли култуками (от тюркского «култук» — «подмышка», «угол», «тупик», «залив озера или моря»), как и Баргузинский залив. Позднее эти названия отпали, сохранившись в южной части Байкала лишь за поселком (Култук) и рекой (Култушная)..

В русском языке бытовало также тюркское слово «кызылбаш», позднее — «кизильбаш» («перс»), встречающееся в русских документах XVI–XVII вв. Существовало и производное от него — «кызылбашское кружево». Слова вошли в русский язык от названия красных шапок турецких солдат династии селевкидов (тюркское «баш», «бас»— «голова»)^{224}.

В русском языке существует слово «кизил» («кизиль») — растение Cornus, сохранившееся в русских говорах Забайкалья в форме «кызыль» — растение каменная таволга — и явно заимствованное из тюркских языков^{225}.

Слово «байка» XI–XVII вв. в русском языке употреблялось в трех значениях — «ткань», «повесть» и «сказитель повестей». Оно происходило, вероятно, от глагола «баяти»— «ворожить, рассказывать басни и вымыслы, говорить, болтать»^{226}.

Несмотря на существование такого слова в русском языке, вряд ли все-таки можно допускать мысль о сознательном его причленении русскими к чужому слову «Кызыл» с целью назвать одну небольшую речку. Как показывают многочисленные документы, русские обозначали реки либо названиями, бытовавшими у аборигенов, либо, при отсутствии таковых, собственно русскими именами.

В связи с тем, что слово «кызыл» означает по-тюркски «красный», нельзя не обратить внимание на современные географические русские названия этого района с элементом «красный». Оказывается, такие названия есть и совсем рядом с Дзелиндой.

Четырьмя километрами ниже устья Дзелинды, тоже справа, в Верхнюю Ангару впадает небольшая (длиной около 5 километров) речка с весьма характерным названием — Верхние Красные Ключи. Еще ниже в Верхнюю Ангару справа впадают Акит и Нижние Красные Ключи. Ниже поселка Верхняя Заимка есть урочище Красный Яр, названное, видимо, по расположенным по левому берегу песчаным холмам, сложенным светло-желтыми и красными песками. Урочище с таким же названием известно по Кичере, неподалеку от строящейся станции Кичера.

Название Красный Яр было известно еще в XVII в. Б. О. Долгих^{227} в русских документах нашел сведения о сборе ясака русскими с эвенков, кочевавших возле Красного Яра (непонятно, то ли это река, то ли урочище), расположенного в 60 километрах от устья Верхней Ангары. Судя по указанному расстоянию, это соответствует району устья Дзелинды.

Красный Яр фигурирует также и в «Атласе р. Верхней Ангары», который составлялся в 1932 г. с целью изучения условий судоходства по Верхней Ангаре^{228}. Так в «Атласе» названа река, впадающая в Верхнюю Ангару слева, в 5 километрах ниже устья Дзелинды. Однако с этим названием не все ясно. Видимо, составители «Атласа» допустили ошибку, приписав название небольшому ручью. К тому же он показан в «Атласе» впадающим в Верхнюю Ангару напротив устья Нижних Красных Ключей, которые названы Ушихтой. Путаница названий привела к тому, что в «Атласе» появились» две У шихты, как и два Акита, один из которых и обозначает Верхние Красные Ключи.

Тяготение именно к устью Дзелинды названий, включающих слово «красный», возможно, объясняется тем, что в обрывах и ярах в устье Дзелинды и ниже по течению Верхней Ангары выходят, как сообщил в личной беседе геолог А. М. Сизиков, рыхлые речные отложения, перекрытые сверху горизонтом бурых, красновато-бурых, коричневых, с оранжевым оттенком, почв.

Таким образом, существование на карте С. У. Ремезова реки Кызылбаики и современных названий рек с элементом «красный» подтверждает версию о якутском происхождении слова «байгал». В пользу этого говорит как неоспоримая тюркская первооснова слова «кызыл», так и созвучность слова «байка» названию самого Байкала.

Вместе с бурятами и якутами и, возможно, даже ранее их на Байкале испокон веков жили эвенки. Они имели глубокое и обширное родство как с бурятами, так и с якутами. О взаимоотношениях бурят и эвенков мы уже отчасти говорили. Гораздо больший интерес для. разрешения нашего главного вопроса — что в имени твоем, Байкал? — имеют взаимоотношения эвенков и якутов. Тем более, что эвенки имели свое название озера-моря. К моменту прихода в край русских они занимали значительные территории вокруг Байкала.

В Баргузинский долине в XVII в. жили лимагиры, баликагиры, намясинцы (намегиры), почегоры, киндыгиры, чильчагиры и някугиры. А. С. Шубин^{229} рассматривает эвенкийский род някугир как малочисленную остаточную группу якутов, ассимилированную эвенками. Подтверждение правильности своего мнения он видит прежде всего в названии рода. По его убеждению, название образовалось от эвенкийского слова «якол», означающего «якутские»^{230}. Род стал называться якогил, а затем — някугир. Род някугир занимал территории по северо-восточному побережью Байкала.

У эвенков Баргузина, как сообщает А. С. Шубин, бытовали предания о проживании в долине реки двух народов. Первый из них они называли корчихол. Вероятно, это были монголоязычные баргуты. Второй народ — это якол (якуты). С баргутами эвенки совместно не жили. Иное дело с якол: жили совместно, разводили домашних животных — лошадей, быков, коз. В древности, как оказывается, эвенки занимались скотоводством, навыки к которому они позднее утратили, будучи оттесненными из степных и лесостепных районов в глухую сибирскую тайгу и в высокогорья.

Сведения о якутах остались в эвенкийских преданиях. Вот что говорит одно из них в переводе М. Г. Воскобойникова (Эвенкийский фольклор. Л., 1960):

«Эвенк по имени Дайван из рода гальдегир пришел в Баргузин из окрестностей Иркутска. В своей земле он жил с женой, с дочерью и с младшей сестрой. По приходе в Баргузин он был захвачен якутами. Они привязали его к сосне и собирались убить. Перед тем как они стали его убивать, один богатый человек сказал:

— Не убивайте его. Я возьму его к себе в работники. Если он убежит, то я за него буду отвечать перед судом.

Тогда они отпустили его. Дайван стал жить у того человека. Дайван был кузнецом. Стал он ковать якутам доспехи…»

Эвенки-коневоды сохранили легенду о том, как и при каких обстоятельствах якуты покинули Баргузинскую долину. Легенда рассказывает о следующем. Эвенки с якутами жили мирно. Однажды стало всем известно, что из-за моря (Байкала) идет громадный человек, за которым стелется туман, губящий людей. Спешно был собран суглан (съезд, большое собрание), где присутствовали представители и эвенков, и якутов. На суглане якуты во избежание надвигающейся опасности предложили сделать из дерева чучело большого быка и поставить его на дороге, направив рога быка в сторону моря, чтобы напугать незваного гостя. Якутское предложение было принято. Чучело изготовили и поставили на дороге. Однако чудовище, увидев чучело быка, не испугалось, не побежало, не отступило, а приготовилось с ним сражаться. Узнав, что бык не настоящий, оно решило, что жители долины над ним просто посмеялись. В гневе оно прошло по всей долине, хотя раньше намеревалось пересечь долину и уйти в тайгу. От чудовища погибло множество эвенков и якутов. Оставшиеся в живых эвенки обвинили якутов в гибели людей. Между ними началось сражение. Якуты вынуждены были навсегда покинуть Баргузинскую долину.

О проживании якутов возле Байкала и их последующем отселении рассказывают также якутские предания, объясняя отселение воздействием эвенков. Так, в якутском предании «Дух огня», приведенном в 1890 г. В. Л. Приклонским, говорится: «До прихода Тунгусов, потеснивших Якутов ближе к северному морю (южное море — Байкал), Якуты не думали, чтобы кроме них еще жили люди на земле. У верховьев Лены — начало земли, а у истоков ее — земля склоняется: там конец».

О проживании якутов по Баргузину свидетельствует также топонимика. А. С. Шубин приводит следующие якутские топонимы: озера Хаскуль, Котокель, села Алга, Кынкисер. К этому следует добавить название реки Джирги — левого притока Баргузина, происшедшее от якутского слова «джерга» — «хариус».

И еще одно независимое свидетельство.

В верховьях Лены, в ареале бурятских родов племени эхиритов, особняком проживает несколько бурятских родов, которые, по их преданиям, являются выходцами с Алтая и не относятся ни к одному из трех крупных племен бурят — ни к булагатам, ни к эхиритам, ни к хори. В родословных преданиях одного из таких пришлых родов — рода галзут — сохранились в шаманских призываниях указания на те племена и народы, которые были встречены галзутами на Лене, и среди них указаны якуты. Послушаем родословное предание галзутского рода.

«Галзут пришел сюда (на Лену. — С. Г.) откуда-то с запада во время войн Чингиса, смуты Бошогто (Шэнгэс шэлгэрээ, Бошогто буhалаа). Там происходила страшная война, убивали целыми родами и племенами, люди умирали в пути. Хоронить мертвых и подбирать трупы животных было некому. Буряты галзутского рода во время жертвоприношений своим предкам призывают так:

Попытка определить по этому преданию время появления бурятского рода галзут на Лене особого успеха не приносит. «Войны Чингиса» — это завоевательные войны монголов первой половины XIII в. «Смута Бошогто» — это войны ойратского хана Галдана Бошокту в 70—90-х годах XVII в. Временной диапазон этих «вех» весьма значителен. Однако для нас важно определить не то, когда же якуты проживали на Лене, хотя это тоже принципиально, а то, что они вообще проживали в верховьях Лены. И на последний вопрос предание рода галзут отвечает вполне утвердительно. Поясним еще этнонимы цэгэнуты и хайталы, упомянутые в предании. Оба названия относятся к бурятским родам, пришедшим на Лену, как и галзуты, с Алтая. Оба рода тоже не входят в состав племени эхиритов, в окружении которого они проживали.

Галзуты на Лене живут в районе Манзурки, т. е. всего лишь в 60 километрах от западного берега Байкала.

Указание, что галзуты «сражались с якутами», имеет высокую степень достоверности, поскольку оно сохранилось в ритуальных призываниях, связанных с жертвоприношениями предкам, т. е. в наиболее устойчивом и консервативном компоненте древней бурятской культуры. Из призывания галзутов видно, что верховья Лены были заселены не только якутами, здесь жили эвенки, цэгэнуты, хайталы.

Таким образом, по независимым свидетельствам двух народов — эвенков и бурят — устанавливается, что якуты некогда жили по Баргузину и в верховьях Лены, т. е. в непосредственной близости к Байкалу. И первично якутская основа названия Байкал становится неоспоримой.