Чтобы ахнули

Незаменимый миксер

Инна с Толей мечтали родить девочку, хотя по форме живота и каким-то косвенным признакам врачи предрекали мальчика. Когда Инне после долгих мучительных родов показали ребенка, она оцепенела. «Какой странный мальчик», — думала она, разглядывая сквозь пелену пота красное сморщенное тельце.

— Мамаша, ну что, говори, кого родила-то? — Акушерка вертела перед Инной младенца, требуя ответа. — Ну, скорей…

— Кажется, девочка…

— Господи, я уж думала, ты слегка свихнулась от потуг…

— Но врачи диагностировали мальчика…

— Да что они там в этих женских консультациях понимают, тоже мне, специалисты…

После недолгих счастливых раздумий девочку назвали Надеждой. Надя казалась чистым ангелом — голубоглазым, улыбчивым, с ямочками на щеках и пухлых локоточках.

Прошло несколько месяцев, родительское счастье омрачалось только недостатком грудного молока у Инны. Надя почти не набирала вес, была самой худенькой и маленькой из всех встречаемых в парке и поликлинике младенцев. Детский врач велел вводить прикорм. Инна, старательная ответственная мама, прикорм готовила по инструкции. Овощи варились, протирались и выкладывались на красивую детскую тарелочку по совету специалистов.

Девочка упорно сопротивлялась. Ангелочек специалистам не доверял, выталкивал языком ложку и плевался едой так, что Инне каждый раз приходилось отмывать кухню. Малышка упорно не набирала положенный вес. Этой горестью Инна делилась со всеми встречными-поперечными, в том числе с соседкой с первого этажа — дородной Галей, мамой толстощеких годовалых двойняшек. Те забавно ковыляли, цепляясь друг за друга паровозиком, звонко шлепаясь на толстый красный ковер. Молоко у Гали только недавно закончилось: своими полными грудями-дыньками Галя могла выкормить целый батальон. Галькины пацаны, розовощекие и упитанные, как рекламный бутуз на пачке «Геркулеса», могли рекламировать любую еду.

Галя строго спросила:

— Инна, а почему ты не кормишь дочь овощными пюрешками? Мои лупят за обе щеки…

— А Надя выплевывает! — воскликнула Инна, и ее подбородок предательски дрогнул. — Ну не нравится девочке овощное пюре, и все тут!

— Странно. А как ты его делаешь?

— Ну как… как написано: варю картошку, морковку, капустку, потом давлю толкушкой, чтоб пюре мягким было. Иногда добавляю свеклу, иногда горошек. Галя, мне приходится все съедать за нее, она наотрез отказывается глотать, даже если мне удается засунуть ей ложку пюре в рот. Поправляюсь я, а не она.

— Попробуй твоей капризуле дать мою пюрешку — я миксером овощи взбиваю.

Результат, как говорится, превзошел все ожидания: капризуля Надя проглотила пюре чуть не с блюдечком. Инна взглянула на Толю и безапелляционным тоном изрекла:

— Значит, все дело в миксере.

Толя немедленно поддержал:

— Я понял, будем искать.

Местонахождение магазина «Лейпциг» в 1980 году знали не только москвичи, но и приезжие: туда, прямой поставкой из ГДР, поступали отличные немецкие товары. В районе Теплый стан «Лейпциг» был самой оживленной точкой на карте — вокруг всегда толпились взволнованные очереди. Люди надеялись хоть что-то купить: в Лейпциге каждая мелочь заметно отличалась от тусклого советского ширпотреба качеством, яркостью и заботой о потребителе. Не зарастали тропы в такие магазины, как «Бухарест», «Будапешт», «Польская мода», «София» и другие. Однако Толя был уверен, что у бытовой техники должно быть исключительно немецкое качество, поэтому отправился в дальний путь: с севера на юг Москвы.

Толя был человеком дотошным. Исследовав ситуацию на месте, выяснил, что поступления миксеров народ ждет месяцами, записываясь в какие-то черные списки, чуть ли не ежедневно отмечаясь по подъездам ближайших домов. Молодой отец принял единственно возможное в те времена решение. Когда вещь срочно нужна, а ее нет в наличии, ее можно достать из-под полы/прилавка, то есть оговорив другую сумму с продавцом, подождать (иногда и ждать не требовалось), пока он вам найдет искомый товар.

Продавец — полный розовощекий мужчина в полном расцвете лет — внимательно оглядел молодого человека, выслушал запрос и отрицательно покачал головой:

— Ну что вы, миксер — острый дефицит, он всем нужен. Ничем не могу помочь.

— Но вы поймите, я пойду на все! Моей девочке уже полгодика, а она ничего не ест, вес не набирает, и только немецкий миксер может нас спасти. — Понизил голос и добавил: — Согласен на любую цену!

По ту сторону прилавка повисла тишина. Продавец внимательно рассматривал Толю.

— Вася-я-а-а-а-а, — нарушил молчание цветущий продавец, кивнув пробегавшему мимо подсобному рабочему. У того было нездоровое зеленоватое лицо, синий халат и черный берет. За ухом торчала сигарета. — Помоги товарищу, ему надо.

— Поймите, товарищ, мне ооочень надо!!! — Толя схватил Васю за полу халата, потому что рабочий замахал руками и попытался скрыться.

— Сергеич, ты чё? Опять на меня валишь? Достал, уйду в «Прагу»!

— Вася, не дрейфь, видишь, человек скромный, вежливый, иди перекури с…как вас зовут? — обратился продавец к Толе.

— Анатолий.

— Вот, перекури с Толей, остынь, даю тебе десять минут.

Обнадеженный Толя радостно поспешил за Васей во внутренний двор магазина, лихорадочно нащупывая купюры по пять и десять рублей. Сколько стоит миксер, он понятия не имел и теперь потел от волнения, страдая, что денег не хватит, но надежда теплилась, не зря же они так дочку назвали.

— Толян, вижу, парень ты хороший… и тебе позарез надо… помочь?

— Помогите, пожалуйста, Вася! А сколько…

— Тс… ты чё? Нисколько. Мы здесь не торгуем, просто курим…

— Понял, простите, Вася, но я не курю…

— А придется. Не навлекай подозрений, возьми хотя бы папироску.

Толя повиновался, взял папироску, которую Вася вынул из-за другого уха, и послушно застыл с вонючей папиросой во рту, ожидая последующих указаний.

— Значится, так. Придешь на станцию Беляево завтра в 10.00. У первого вагона в центр будет ждать человек. Пароль: «Номер моей очереди — девять, а у вас?» Человек ответит: «А у меня — сорок». Дашь ему конверт с сорока рублями, получишь коробку и бывай… Усёк?

— Усёк. А коробку проверять надо будет?

— А конверт твой надо проверять?

— Что вы, я человек честный…

— И у нас все путем, только подожди пять минут, пока человек в конверт заглянет. Если что, ты знаешь, где меня найти, усёк?

— Да, спасибо вам огромное.

— Бывай, пошел я, некогда мне тут.

На станции Беляево — толпы пассажиров. Все торопятся, деловито впрыгивают в вагоны. Толя пропустил несколько поездов, внимательно всматриваясь в каждого прохожего, но никто не останавливался и не подавал никаких знаков. Минут через десять Толя заметил издали лениво бредущего по платформе небритого мужика с рюкзаком. Мужик остановился возле первого вагона и посмотрел на часы. Сердце у Толи заколотилось. Он! А почему с рюкзаком? А вдруг вместо миксера у него в коробке окажется мусор? Или неисправный миксер. Да нет, вряд ли этот мужик — тот самый человек. Наверное, ждет кого-то. Толя нервничал, мужик смотрел себе под ноги и ждал. Толя оторвался от колонны, сделал шаг и пролепетал: «Здрасьте. У меня номер очереди — девять, а у вас?» Пароль сработал, мужик заглянул в конверт, после чего достал из рюкзака запечатанную коробку с нарисованным миксером и вручил Толе.

История закончилась счастливо. Отоваренное дитё отныне за обе щеки трескало воздушное овощное пюре и поправлялось.

А сколько на самом деле стоил миксер… да кто ж его знает.

«Жигули ВАЗ-21011»

В начале восьмидесятых годов автомобиль в СССР можно было купить по предварительной записи на предприятиях. Очереди на покупку потенциальные автовладельцы, сотрудники предприятий ждали годами. Обычно на весь коллектив предприятия, министерства или НИИ выделялось пять-шесть машин, профком рассматривал заявления, а партком и администрация утверждали список достойных. Горячие жители Кавказа, особо страждущие и нетерпеливые, бороздили авторынки в поисках своих железных «коней». Похлопывая по оттопыренным карманам, джигиты с восторгом осматривали отретушированные автомобили, не догадываясь, в каких переделках и скачках перепродаваемые «кони» могли участвовать.

Зина собирала чемодан. Стоял разгар июльской жары — пора летних отпусков. У семейства Линьковых впереди две счастливые недели в Гаграх у Зининых родителей. Завтра они с Левой сядут в поезд и вырвутся наконец из городской духоты. Счастье!

Требовательно прозвенел телефонный звонок, спугнувший с подоконника пару упитанных сизарей.

— Это квартира Линьковых? Вы, наверное, Зина?

— Да, а с кем я говорю?

— Это зампредседателя профкома Клавдия Васильевна Попова. — Басовитый голос выдавал его владелицу — наверняка крупная, курящая, властная женщина. — Зина, мы же с вами знакомы, помните, встречались на юбилее института? Тогда все наши мужчины Льву Ивановичу позавидовали: какая молодая и красивая жена…

Зина напряглась, вспоминая.

— Да-да, конечно, Клавдия Васильевна, я вас слушаю.

Профсоюзная деятельница торжественно забасила в трубку, что Зине и ее мужу… таинственная пауза… короче, им обоим подфартило.

— Понимаете, в институте такая ругань пошла, сотрудники чуть не передрались, а потом всплыла кандидатура Льва Ивановича, и все притихли. Понимаете, какая удача: все единогласно одобрили.

— Ничего не понимаю, Клавдия Васильевна. Что и куда одобрили Льва Ивановича?

— Зиночка, вы разве не в курсе? И Лев Иванович не в курсе? Весь институт неделю гудит как улей. Понимаете, нашему НИИ в этом году дали квоту не на пять машин, как в прошлом, а на шесть! Две «Волги», «Москвич», два «Запорожца» и «Жигули». «Волги», естественно, начальству. «Москвич» — главному консультанту. «Запорожцы» — ветеранам войны. А вот из-за «Жигулей» разгорелся дикий скандал. Чтобы прекратить междоусобицу, наш председатель профкома помянул Льва Ивановича, и все притихли.

— Почему? Он ничего не просил, мы никакого заявления не писали…

— Вот в том-то и суть! Ваш муж — ангел, а не человек. Он же у нас главный специалист, ветеран труда, а от предприятия никогда ничего, даже путевок льготных не брал, скромный наш, то есть ваш Лев Иванович.

— Да уж, из-за его скромности, у нас — ни дачи, ни машины, ни квартиры нормальной, тоже мне ценный специалист…

— Поэтому, дорогая, я вам и звоню, чтобы вы его правильно настроили, раз сам (!) председатель выдвинул кандидатуру Линькова. А то ведь Лев отмахнется, откажется. Будет, понимаете, идеологически неверно. Надо, чтобы именно Лев Иванович получил автомобиль — это единственный мирный выход из-за дополнительного авто, будь оно неладно…

— Я… не знаю, попробую его уговорить.

В тот же день Зина выдержала осаду.

— Я не хочу быть никому и ничем обязанным, заруби себе на носу! Как ты не понимаешь, Зиночка, я — независимый человек и прогибаться не намерен.

— Левушка, дорогой, при чем тут прогибаться? Тебе выделяют машину за заслуги перед родным предприятием, на котором ты двадцать лет пашешь, вкалываешь как каторжный, неужели не заслужил?

— Я не хочу никакой роскоши…

— А машина, мой дорогой, не роскошь, а средство передвижения…

Зина тряхнула головой, и в зеркале красиво блеснули новенькие золотые сережки. Сережки преподнес Зине пылкий любовник Вахтанг. У Зининого ухажера было иное отношение к роскоши, чем у бессребреника Льва Ивановича. Молоденькую аппетитную Зиночку Вахтанг водил по грузинским ресторанам, хвастаясь перед земляками. Те цокали языками, провозглашали длинные витиеватые тосты. Вахтанг задаривал свою «Белоснежку» ювелирными украшениями, которые супруга предъявляла Льву Ивановичу как дешевую бижутерию, купленную за копейки в районном универмаге. Лев Иванович морщился, рассматривая Зинино пристрастие к дешевым побрякушкам как забавный женский недостаток.

— Зачем, Зинуля, меня уговаривать, цитируя банальную поговорку про средство передвижения? Ты только настраиваешь меня еще больше против… и, кстати, денег у нас на машину нет, так что она точно роскошь. Ты знаешь хотя бы, сколько это передвижение стоит?

— Да, мне сказали: примерно пять с чем-то…

Лев Иванович выразительно пожал плечами, взял со стола газету и отправился переваривать ужин на любимый диванчик, по дороге бормоча:

— Видишь, золотце мое, не пить, не есть года два, потом купить и нервничать, что угонят, и всякие прочие неприятности, к тому же учиться водить в моем возрасте как-то не солидно…

— Левушка, не горячись, я что-нибудь придумаю, поговорю с родителями. Они все равно собирались продавать дом и покупать квартиру… короче, сядем завтра в поезд и всё спокойненько обдумаем.

Лева обреченно закрыл газету и повернулся на бок:

— Поступай, как знаешь, я в этом не участвую. Купила бы ты лучше себе новые бусы…

Зина немедленно перезвонила Клавдии Васильевне:

— Все в порядке, уговорила. Только завтра мы уезжаем в отпуск, а когда вам деньги надо будет сдать?

— Что вы, моя дорогая, это не мне деньги, а магазину. И до денег, понимаете ли, еще далеко. Пока записываю вас в число будущих автовладельцев, и езжайте преспокойно в отпуск. По возвращении принесете в профком конверт с почтовой открыткой и вашим домашним адресом, и не забудьте наклеить почтовую марку. Мы передадим открытку в магазин. Когда подойдет ваша очередь, к вам придет эта самая открытка, тогда и поедете туда с деньгами. Понимаете?

С родителями Зина, как и предполагала, договорилась быстро.

— Конечно, доча, у вас будет своя машина, как удобно! И по Москве ездить, и к нам на юг. Сколько можно мотаться по поездам и самолетам? Пусть Иваныч пока на права сдает, а мы дом продадим и поселимся в квартире, не молодеем же, тяжело воду таскать и в саду пахать, печку зимой топить, а в квартире — ванна, теплый душ, туалет. Прямо сплю и вижу. Купим квартиру, остальные деньги — ваши.

— Лева сдаст на права? Ха-ха, мамочка! Умора! Скорей медведя можно научить водить машину, чем моего Льва Ивановича. Я сама сяду за руль и буду его возить.

Пока родители продавали дом, Зина успела закончить автошколу и получить права. О машине не было никаких известий, что весьма кстати, ведь еще нужно съездить в Гагру забрать деньги. На тысячу рублей раскошелился Лев Иванович, тысячу подарил Вахтанг, три тысячи ждали у родителей.

Как Зина ездила за деньгами, отдельная песня. Лев Иванович, естественно, отмахнулся:

— Ты меня не трогай, у меня сдача проекта!

— Ну и черт с тобой, одна поеду, — разозлилась Зина, — вот наказание: муж есть, а мужика в доме нет…

От помощи Вахтанга отмахнулась — не хватало еще родителям про любовника узнать, она даже подругам его не показывала, хотя было чем похвастаться. Однако речь сейчас не о нем. Зина решила ехать в купейном вагоне: там публика приличней, чем в плацкартном. Поехала с маленькой дамской сумочкой через плечо. Мама, встретив, ахнула. Вот доча храбрец, так храбрец. Так и поехала обратно с маленькой сумочкой. Домой даже авоську с фруктами не повезла. Три тысячи рублей купюрами по три, пять и десять Зина завернула в газету. Толстая пачка еле поместилась в сумочку, зубную щетку и ту пришлось оставить. Стараясь не думать о том, что в сумочке — почти годовая зарплата мужа, Зина вошла в купе. Слава богу, попутчиками оказалась пожилая семейная пара, Зина сразу успокоилась, но ненадолго. На следующей станции дверь в купе открыл четвертый пассажир — мужчина средних лет с пыльным рюкзаком. Вид у него был подозрительный. В другое время Зина и внимания бы на него не обратила, такой он был невзрачный, но сейчас ее все настораживало. А вдруг вор? Слишком сосредоточенно окинул он купе и попутчиков. У Зины по спине побежал холодок. Подозрительный тип. Мужчина положил свой рюкзак на полку и полез наверх — стелить белье. Зинино место тоже было верхним. Куда же теперь девать сумочку? Если она сейчас начнет ее прятать под подушкой, он заподозрит, что там что-то ценное, и стащит ночью. Зина как можно небрежней повесила сумочку на крючок возле двери, взяла полотенце и буквально заставила себя пойти умыться перед сном. Внутри все сжималось от страха. Одна надежда на пожилую пару. Туалет был кем-то занят так долго, что впору все бросить и бегом в купе. «Вот идиотка, авантюристка, — ругала себя Зина, — почему нельзя забрать сумку от греха подальше и с ней пойти в туалет? Да теперь уж нет, беготня с сумкой привлечет ненужное внимание…»

Зина напряженно ждала, приказав себе ни о чем плохом не думать, наконец туалет освободился, и она вернулась в купе, умытая и спокойная. Супруги спали. Мужчина, отвернувшись к стенке, слушал маленький походный радиоприемник. Рюкзак валялся у него в ногах. Зинина сумочка висела на месте. Застелив постель, Зина тихо и незаметно сняла с крючка свой бесценный кошелек и постаралась бесшумно нацепить ремешок сумки себе на шею. Если потащат, то только вместе с ней. Заснуть долго не могла — не давала покоя страшная мысль: а вдруг сумку без нее открывали? Проверить все ж надо, не дай бог чего, милицию звать. Зина накрылась с головой и под одеялом осторожно приоткрыла сумку. Перевязанная пачка разноцветных купюр была на месте. Газета не помята. Зина подтянула колени к подбородку, свернулась калачиком, попыталась забыться, но все равно беспокойно проворочалась до утра.

На площади Курского вокзала десятки людей тесно толпились в ожидании такси. Без очереди пропускали только ветеранов ВОВ и грудных младенцев. Зина встала в хвост длиннющей очереди. Посмотрела на часы. Скоро надо на работу, а тут, кажется, на добрых полтора часа потянет. Да еще Зина вспомнила, притопнув с досады ногой, что она балда: денег-то на такси нет! Смешно: три тысячи лежат в сумочке, а трех рублей отдельно нет — не вытаскивать же из пачки. Эх, Лева, Лева, нет чтоб встретить. Пришлось тащиться на метро. Пока ехала до дому, онемела рука — так сильно прикрывала сумочку локтем.

Лев Иванович открыл дверь, отступил в глубь квартиры, пропуская запыхавшуюся жену, поднявшуюся пешком на восьмой этаж из-за того, что не хотела ехать в лифте с незнакомыми молодыми людьми:

— Бедовая ты у меня, Зинка! Коня на скаку остановишь…

— Если понадобится, остановлю, — резко рубанула Зина, — поехали быстрей на работу, а то опоздаем.

— А деньги? Нельзя же их так просто оставлять в квартире, надо их с собой взять или спрятать… а как? Сейфа у нас нет…

— Какой еще сейф?! Я везла деньги поездом, потом в метро, кругом толпа, и никто не обратил внимания. Просто не надо думать о том, что в квартире лежит крупная сумма. Надеюсь, ты никому не сообщил, что я привезу деньги? Знаешь, страх притягивает. Я, как только это поняла, сразу перестала бояться.

Прошли три месяца, зима — дороги замело, снег под ногами скрипел, окна автобусов и троллейбусов покрыты тончайшими ледяными узорами. В профкоме заверили, что все нормально: люди ждут открыток минимум по полгода, а то и целый год. Лев Иванович извелся: боязно такую огромную сумму в доме держать, а на сберкнижку под проценты не положишь, ведь неизвестно, когда снять понадобится…

Наступил день, когда Лев Иванович вынул из почтового ящика открытку и, взволнованный, принес ее Зине.

— Это же твой почерк, Зинуля? А почему твою открытку к нам в почтовый ящик положили?

— Да потому, балда ты эдакая, что это — та самая открытка, которую мы могли получить еще летом. Это означает что? — Зина легонько толкнула недоумевающего мужа и щелкнула по носу. — Что подошла наша очередь!

Утром супруги позвонили в магазин и выяснили, что товарищ Линьков должен явиться в магазин с паспортом и деньгами. Зиночка, поддерживая Льва Ивановича под руки (скользко), двинулись в путь. В магазине деньги у них приняли и пересчитали, пробили чек, выдали квитанцию и велели ехать на другой конец города, на автосклад. По дороге супруги заспорили, какого цвета брать машину.

— Зиночка, исключительно белую. По закону физики белый цвет самый приметный. Автомобиль виден на дороге издалека, следовательно, опасность столкновения в разы снижается.

— Ты же знаешь, Лева, что мне нравится голубой — он мне под цвет глаз пойдет. Ты забыл, что рулю я, значит, мне и выбирать…

На складе они встретили несколько человек с такими же квитанциями. Все взволнованно перешептывались. На квитанциях были указаны разные модели «Жигулей». Линьковы встали в очередь. Конкуренты сокрушались, что сегодня особо выбирать не из чего — цветов мало, — но ничего не поделаешь, придется брать, что дают.

Когда Зину с Левой пригласили наконец на площадку, они увидели издалека ярко-красные «Жигули ВАЗ 21011». Других машин не было видно.

Лев Иванович оторопел:

— Зиночка, мы не поедем в этом пожарном ведре на колесах…

Зиночка скрипнула зубами, но взяла себя в руки и, вздернув подбородок, с очаровательной улыбкой повернулась к сопровождающему их продавцу:

— Будьте любезны, подскажите, пожалуйста, можем ли мы подождать автомобиль другого цвета?

— Если вы откажетесь, — сопровождающий, угрюмо забубнил, — машину возьмут следующие по очереди. Некоторым сегодня вообще машин не хватило, и неизвестно, сколько еще ждать придется, пока из Тольятти придет новая партия. Как поступают с отказниками, не знаю, до сих пор никто не отказывался, но вы можете попробовать…

Зиночка торопливо засуетилась:

— Простите, уважаемый товарищ, мы ни в коем случае, не отказываемся, я просто поинтересовалась.

Лихо выезжая из ворот склада, Зиночка повернулась к судорожно вцепившемуся в кресло мужу:

— Зато, Лева, нашу «Ладушку» трудно будет не заметить. Вот только придется мне где-то раздобыть красные зимние сапоги.

Импортный пупс

Среди глупых кукол и невзрачных коричневых мишек Тоня пыталась отыскать что-то особенное для дочки. Поиски шли месяц. Настене исполнялось семь лет, оставалось последнее лето, чтобы девчушке наиграться вволю, а потом начнется школа, будет не до игрушек. Тоня ходила в «Детский мир» вечерами как на вторую работу, ждала, вдруг «выкинут» что-нибудь импортное, ведь ничего же купить просто так нельзя, даже элементарные цветные карандаши. За коробкой чешских карандашей люди стояли в очереди потому, что у чехов в наборе много ярких цветов и оттенков, а карандаши отечественного производства не радовали цветовой гаммой, вдобавок были жесткими и царапали бумагу. У дочки все должно быть самым лучшим, Тоня не жалела сил, чтобы достать. Пусть папы нет, зато все остальное с лихвой, пусть девочка даже не почувствует, что ей чего-то — кого-то! — не хватает.

До именин Настены осталось два дня — заканчивался май. Подарок к сентябрю Тоня уже припасла: тот самый прекрасный набор чешских карандашей и розовый польский школьный ранец. У коллеги сестра работала в магазине канцтоваров, и недавно к ним прибыла из Польши партия ранцев. Так эти ранцы даже не пустили в продажу: все «из-под прилавка» разошлось по своим. Вечером, когда дочка заснула, Тоня достала ранец, полюбовалась изящными серебристыми замочками и лакированными кармашками, вздохнув, аккуратно завернула в подарочную бумагу и убрала в шкаф. Видимо, придется дарить ранец на день рождения, если завтра ничего не найдется.

На следующий день Тоня вновь обежала все этажи «Детского мира», наизусть помня, где мишки и зайчики, а где куклы и мячики. Заглянула на всякий случай в отдел игрушечной мебели и остолбенела: там, на витрине, на крошечной белой деревянной кроватке лежал нежно-розовый пупс. Его маленькие нежные пальчики с розовыми ноготками высовывались поверх белоснежного кружевного покрывала, а голубые глазки блестели из-под черных ресничек. Тоня такой красоты в жизни не встречала.

— Сколько это стоит? — спросила Тоня, дрожащим пальцем указывая на колыбельку.

Продавщица непонимающе повернулась:

— Что стоит? Ааа… кроватка? Это — образец. Не продается…

— А пупс? Девушка, мне очень-очень нужен этот пупс! Очень! У дочки завтра день рождения.

— Вы не понимаете, что ли, женщина? Я же вам русским языком объясняю: пупс — образец. Он тоже не продается!

— Но вы же сказали, что кроватка — образец, а про куклу ничего не говорили…

— Кукла прилагается. Они с кроваткой комплектом идут. — Продавщица зевнула и посмотрела на часы.

— Девушка, миленькая, продайте мне этот комплект, умоляю! Я заплачу, сколько скажете, — понизила голос Тоня.

— Женщина, отойдите от прилавка, не то я администратора сейчас позову. Я же не могу вам продать выставочный образец — на нем и ценника-то нет. Нам администратор только утром эту коробку принесла.

Тоня не собиралась отступать: она горела решимостью.

— Девушка, вызовите администратора!

— Не буду я никого звать. Рабочий день у них закончился.

— Да? Что ж это они до шести работают, когда магазин до восьми?

— До шести тридцати они работают.

— Вот, а сейчас у нас всего шесть! Где сидит эта ваша администрация? Девушка, миленькая, выручайте!!!

— Господи, какая же вы настырная. Вон там, в конце коридора, дверь. Постучитесь, может, откроют, но вряд ли…

Тоня, не дослушав, ринулась к указанной двери. С такой горячностью города берут. Вскоре, зареванная и счастливая, она вылетела из кабинета с зажатым в руке клочком бумаги. Драгоценную записку Тоня трясущимися руками передала продавщице. Та недоверчиво взяла бумажку, уткнулась в нее и покачала головой:

— Как это вам удалось? А цена-то… надо же, не такая уж и большая. Идите оплачивайте в кассу.

— Девушка, с меня огромная шоколадка! А как мне это удалось, сама не понимаю!

Подарок произвел ошеломительное впечатление на всех гостей, даже на взрослых, а уж Настена, получив розового пупса в белой кроватке, просто забыла про все. Тоня была безмерно счастлива дочкиной радостью. Все последующие годы она аккуратно подновляла, подштопывала кружевное покрывалко и подкрашивала белым лаком для ногтей облупившуюся кроватку, чтобы дочкино счастье не кончалось.

Прошло тридцать лет. Настя сама стала мамой, жаль, бабушка Тоня не дождалась внуков — умерла, пока дочь носила под сердцем Полину. Каких только игрушек не покупала Настя маленькой Полинке. В современных торговых центрах есть все что душеньке угодно, но старенький розовый пупсик из мягкого пластика у Полинки вне конкуренции. Кукольная кроватка давно рассыпалась, но пупс хорош по-прежнему. Настя дает Полиночке поиграть с бабушкиной куколкой:

— Полиночка, умоляю, береги моего пупса…

— Мамочка, но ты ведь уже большая, а все в игрушки играешь, как маленькая.

— Зайка моя, этот человечек для меня — не игрушка, он родной.

Анастасия Владимировна всегда берет крошечного человечка во все поездки, даже в зарубежные командировки, благо размер куклёнка позволяет разместить его в дамской сумке. Один строгий таможенник, проверяя содержимое сумки, завидев куклёныша, даже взял его в руки, улыбнулся и погладил.

Мамин подарок, как ангел-хранитель, бережет Настю от невзгод. Она точно знает, что подарит пупса своей будущей внучке, маминой правнучке. Дождаться бы.

Тушь, помада, девочки

У Сани — проблема: приближается Восьмое марта, и опять непонятно что дарить. Уж очень хочется купить: а) недорогое, б) красивое, в) модное, г) нужное, д) что она сама себе не купит.

Всем известно, что подарки ищутся в главных универмагах страны — ГУМе и ЦУМе, — но проблема в том, что у Сани: а) денег немного, б, в) в красивом и модном он не разбирается, г) что жене нужно, не знает.

Полтора часа рысканья по ЦУМу ничего не дали. Саня впал в уныние. Единственные духи, запах которых ему понравился, стоили непомерно дорого — четвертак (двадцать пять рублей). Нет, при заработной плате младшего научного сотрудника в девяносто рублей больше десятки он никак не мог потратить, иначе им с Милой до конца месяца придется жить впроголодь. Отчаявшись, Саня, чуть не купил Миле блузку. В отделе трикотажа прямо перед нашим искателем возникла стихийная очередь, Саня случайно оказался первым, но какой брать размер, не имел ни малейшего понятия, и что делать, если блузка Миле не подойдет? Равнодушная продавщица терпела мужские терзания ровно минуту, затем вопросительно взглянула на очередь. Суетливые покупательницы, замахав руками, охотно оттеснили бестолкового мужика от прилавка.

Саня перешел через Театральную площадь в ГУМ и там метался целый час в пограничном состоянии между раздражением и отчаянием. Стрелки часов неумолимо приближались к закрытию магазина, силы были на исходе, ноги тащили Саню домой, но как уйти без подарка? Саня дозрел до того, что мысленно был готов пожертвовать половиной собственного отпуска. Обычно он отправлял жену в Уссурийск одну — тратить две недели на многочисленных родственников жены ему совсем не улыбалось, да и дорого летать вдвоем на Дальний Восток, лучше на юг. Саня постепенно настраивался на романтический ужин со свечами и семейную поездку к теще в подарок обеим.

Спускаясь по ажурной лестнице на выход, Саня вдруг заметил на площадке между этажами оживленную группку. Несколько женщин плотным кольцом сжималось вокруг бойкой девахи, негромко зазывающей прохожих:

— Дева-ачки, тушь, памада, румяныыы, недорого…

Саня перемахнул несколько ступенек, свалившись, как коршун на стаю квохчущих кур, торопливо кинувшихся врассыпную.

Девица, завидев неизвестно откуда взявшегося мужчину в серой куртке, испугалась, что попалась сотруднику ОБХСС, и немедленно ретировалась, скомкав и покидав свои кульки в огромную клетчатую сумку. Обескураженный Саня понял, что упустил именно то, что так долго искал. Он принялся методично прочесывать все линии ГУМа, соображая, что девица далеко не уйдет, раз уж пришла с товаром.

Универмаг пустел, девицы нигде не было. Все еще не в силах бросить поиски, Саня задумчиво отправился искать мужской туалет, но наткнулся на женский. И тут же заметил возле туалета какое-то мельтешение, знакомую суету. Понимая, что у него последний шанс, Саня одним прыжком оказался у дверей и грозно рявкнул:

— А ну-ка показывайте, что там у вас!

Три женщины, недовольно фыркнув, скрылись за дверью, а девица не успела. Трясясь от страха, раскрыла хозяйственную сумку и принялась разворачивать свертки и доставать коробочки:

— Вот тут помады разные, а это тени — наборы двух видов, еще карандаши для бровей…

— Сколько стоит?

— Нисколько не стоит, берите так, за бога ради…

— Вот еще!

— Ну, пожалуйста, берите так, мне ничего не надо, только отпустите. — Нос у спекулянтки покраснел, руки дрожали.

— Гражданка, не спорьте со мной! Сколько стоит вот это?

— Два пятьдесят.

— А это? В коробочке? И вот еще это…

— Три рубля. А это — четыре. Ничего сверху, клянусь! Из Польши тетя привезла, а мне столько не надо, вот решила поделиться, не достать же нынче ничего…

— Значит так. Я беру это, это и это. Сколько с меня, благодетельница?

— Ой, что вы, ничегошеньки…

— Гражданка, получите немедленно с меня деньги, и чтоб я вас тут больше не видел! — гаркнул Саня, вручил девице десятку и, не оглядываясь, страшно довольный собой, чеканно печатая шаг, словно был при исполнении, двинулся к метро.

Шаль в желтых розах

Маша трудилась в Министерстве торговли. В торговле дела шли неплохо, но знал об этом лишь тот, кто имел к ней отношение. В министерство периодически проскальзывали незаметные женщины с большими сумками, этакие предшественницы «челночниц» девяностых годов. Они ходили по «своим» отделам и разносили разнообразные товары, как коробейники. В девяностых зарплаты на фабриках, где они трудились, выдавали продукцией собственного производства — денег на зарплату не было. В Машин отдел зачастила бойкая Шура с павловопосадскими платками. В отделе работало всего восемь женщин, а платков сотрудницы уже накупили столько, словно их было в десять раз больше.

Шура умела уговаривать и расписывать достоинства своего товара. Маша, не в силах противостоять соблазну красоты, покупала и покупала новые платки. Расцветка у платков была в основном классической: красные цветы на белом фоне или белые цветы на красном фоне, но Маша выбирала редкие экземпляры, где красные цветы были, например, на черном фоне, а синие — на белом. У нее дома уже собралась целая коллекция: шелковые, хлопковые, шерстяные, с бахромой длинной и короткой, платки и шали плотные и тонкие, яркие расписные, глаз не отвести.

Хитрая Шура приезжала в министерство ровно на следующий день после зарплаты, пока все были платежеспособными и в хорошем настроении. Сегодня торговля шла особенно бойко, поскольку Шура продавала за полцены: изделия были с небольшим браком — где-то рисунок бледный, где-то бахрома разной длины, — но все это было несущественно и незаметно, так что платки расхватывались как горячие пирожки. Маша приказала себе не смотреть: «Просто уйду в обеденный перерыв на улицу, да и дело с концом…» Так и поступила. Но, вернувшись, обнаружила на столе необыкновенный платок — дивные желтые розы на синем фоне.

— Тебе, голуба, везла, как лучшей покупательнице, редкий платок. Сама не встречала подобной расцветки — какая-то молодая художница сделала.

— Ну, спасибо, Шурочка, удружили вы мне, теперь уж ничего не остается, как купить.

— Бери-бери, не пожалеешь.

И ни разу Маша не пожалела о покупке. «Желтые розы на синем» отныне любимый платок для торжественных случаев. С годами Маша располнела, наряжаться стеснялась. Платки ее очень выручали, скрывая то, что не хотелось демонстрировать. Стоило надеть платок с желтыми розами, сразу море комплиментов от мужчин и, что особенно приятно, от женщин. В конце восьмидесятых, при Горбачеве, открылись границы, люди спокойно стали выезжать, если деньги были. А еще наступила эра видеомагнитофонов. В СССР они продавались по цене автомобилей и даже квартир, поэтому самой заветной мечтой всех выезжающих за границу было наскрести денег и купить там видеодвойку по нормальным человеческим ценам, но как наскрести, когда валюту меняли с гулькин нос? Все везли с собой, кто что мог, на продажу, чтобы подзаработать и купить вожделенное. Советское, русское тогда вошло на Западе в моду, так что матрешки и балалайки, шапки-ушанки и расписные платки раскупались с лету. Машин сын с приятелем решили махнуть в Швецию попытать счастья:

— Мам, я там куплю видик, и все девушки будут моими. Ты же мечтала, чтоб я женился?

— Конечно, Лешенька!

— Ну вот и пособи: дай, мать, платки — я их продам и куплю магнитофон.

— Ну что ж, для такого важного дела мне не жалко. Возьми. Только прошу тебя, Леша, вот этот с желтыми розами, оставь на самый крайний случай, если без него уж никак не обойтись. Очень я люблю этот платок. Пусть он будет твоим НЗ (неприкосновенный запас).

Вернулся Леша из Швеции страшно довольный. Платки разошлись на ура. Продал, разумеется, все, что было с собой, зато купил не только видеомагнитофон, но и фирменные сигареты, а матери — всякие специи, чай с пряностями, коробочку конфет. Маша, конечно, погоревала из-за «желтых роз», ну да бог с ними. Сын счастлив, с девушкой начал встречаться, а это — главное.

Через несколько лет, когда Интернет пришел в каждый дом и Маша научилась общаться в социальных сетях, школьная подруга Даша Добродеева нашла ее в Одноклассниках. Оказалось, Даша лет двадцать назад вышла замуж за датчанина и живет теперь в Дании.

— Где ж еще жить Даше, как не в Дании, — засмеялась Маша.

— А Машам нужно жить на Мальте, — подхватила Даша.

Даша немедленно выслала подруге приглашение, Маша положила в чемодан для Дашиной семьи продуктовый набор с бородинским хлебом, гречкой, шпротами, сгущенкой и батончиками «Рот Фронт». Соскучившаяся по русской еде Даша была в восторге. Ее детям, выросшим в Европе, из всего понравилась лишь сгущенка. Время подруги провели очень душевно. В последний день перед отъездом Даша спохватилась:

— Машуня, а что ж ты себе ничего не купила? Все родным да знакомым, а как же ты?

Открыла Даша огромный шкаф и давай метать оттуда вещи: брюки, юбки, блузки, платья. Все модное, красивое и дорогое, но Маше маловато. В школе подружки были одинаковыми, как близняшки, а сейчас Маша на пару размеров побольше будет. Расстроенная Даша сняла с верхней полки плетеный короб, и тут в Машу полетели шарфы, платки и шали. Среди воздушной разноцветной тучи показалось что-то очень знакомое. Желтые розы на синем фоне! Маша изумленно кинулась к куче, разгребла и вытянула оттуда свой любимый павловопосадский платок:

— Дашенька, милая, откуда у тебя платок?!

— На маркете купила, но носить мне этот платок совершенно некуда. Буду бесконечно рада, если ты его возьмешь себе. Он не только красивый, но еще и теплый.

Маша кинулась обнимать подругу:

— Вот это лучший подарок для меня!

И рассказала Даше историю с платками.

— Так в жизни не бывает, — поразилась подруга, — только в кино. Неужели тот самый? А как обрадуется сыночек, когда увидит платок: его, наверное, до сих пор совесть мучает, что мамин НЗ не сберег.

Маша кивнула, подруги прослезились. Маша с платком больше не расставалась. Конечно, этот платок немного отличался от того, который она покупала в Москве, бахрома другая и розы помельче, это она потом разглядела, но Дашу разочаровывать не стала.