Чтобы ахнули

Успел

Дина ненавидела шопинг. Вещи покупала с ходу, не примеривая, благо размеры ее не менялись вот уже много лет. Иногда, поддавшись уговорам подружек, заваливалась за компанию в торговый центр, но через полчаса, проклиная шум, толпу и бьющую по ушам громкую музыку, неизменно вызывающую головную боль, оседала за столиком кафе, пытаясь расслабиться. Ожидая подруг, пила холодный кофейный коктейль, наблюдала за воркующими за соседними столиками романтическими парами и жалела о том, что в торговом центре теперь нельзя курить.

Неделю назад в жизни Дины наступил не самый лучший период: любимый мужчина перестал быть таковым из-за патологической жадности. Дина больше всего на свете не терпела жадных мужиков. После очередного скандала она послала Толю подальше прямо в гостях у лучшей подруги Таньки. Потому что тот «забыл» купить ананас, принес дешевое вино и плохой сыр — сэкономил, гад! У Таньки не такой дом, куда можно приходить с такими продуктами. Динка чуть не сгорела со стыда.

После расставания с Толей страдала несколько дней, не отвечая ни на звонки, ни на эсэмэски. Потом решила утешиться — походить по магазинам и присмотреть себе подарок на день рождения. Таня уговорила подругу составить ей компанию, Дина даже согласилась пойти с Танькой в примерочную. У Тани были некоторые психологические проблемы: она наотрез отказывалась верить неприятным цифрам — весам и размерам. Ей хотелось думать, что она по-прежнему пребывает в сорок шестом, как десять лет назад, хотя ее добротный пятидесятый размер и выпирающие округлости вполне устраивали теперешнего мужа. Танька хищно волокла на примерку корзину одежды, маркированной размером M, а продавщицы, сдерживая ехидные улыбки, искали для нее L, а затем решительно несли XL. Подруга была откровенно толстой, но упорно пыталась впихнуться в понравившуюся маленькую вещь.

Они вошли в «Levi’s». На этот раз в Таниной корзине оказались узкие левисы размера S, которые Тане не удалось натянуть выше колен.

— Дин, попробуй ты, может, подойдут…

Джинсы сели как влитые. Дина удовлетворенно покрутилась, отметила, какая она тоненькая и сексуальная, потом взглянула на ценник, ойкнула, сняла и быстро вышла, бросив джинсы в кабине.

— Не влезла? — Таня с любопытством выглянула из-за занавески.

— Да нет, влезть-то я влезла, сидят отлично, но цена, Тань, непомерная, лучше я прикуплю себе пару новых маечек для фитнеса.

— Помешалась ты на этом своем фитнесе. Мой Ленечка говорит, чтоб я не смела худеть, а то сдуется моя аппетитная ж…

Тут Таня запнулась, заметив чересчур откровенный взгляд дежурного продавца, и кокетливо засмеялась, отчего пышная грудь под тонкой прозрачной маечкой заколыхалась, как двуспальная кровать с пружинным матрасом, дрожащим от любого прикосновения.

В джинсовый магазин Дина приехала прицельно, прямо в день рождения: «Ну и что, что джинсы дорогие, раз мужика нормального нет, могу я, в конце концов, побаловать себя сама…»

— Вашего размера, к сожалению, нет. Остались только большие…

Вот такого поворота Дина не ожидала. Ничего другого тогда, кроме тех джинсов, ей не надо…

Продавщица попыталась предложить другие модели, но Дина наотрез отказалась даже мерить. Глаза предательски покраснели, слезные каналы начали свою неумолимую работу. Дина колоссальным усилием воли сдерживалась.

Продавщица подошла к компьютеру:

— Знаете, размер S остался только в «Атриуме» на Курской. Поедете?

— Конечно, спасибо! Прямо сейчас, скажите им, пусть отложат, я еду! Спасибо!

Дина поспешила в метро. До торгового центра рукой подать, но мрачное небо уже «прохудилось» — дождь из всех небесных дырок полил холодными противными струями. Прохожие открывали зонты, доставали плащи. Дина чувствовала себя отвратительно и одиноко: «Откуда люди знали про дождь? Наверное, одна я, как с луны: радио не слушаю, телевизор не включаю, в Интернете не сижу…» Коллеги на прошлый день рождения собрались и подарили Дине смартфон, только разбираться с телефоном ей было недосуг.

До ТЦ «Атриум» Дина бежала от метро минуты две, но все равно успела изрядно вымокнуть. Не обращая внимания на забрызганные туфли и липнущий к голому телу свитер, она бодро поднялась на второй этаж и влетела в магазин «Levi’s». Не тратя времени, сразу попросила продавщицу найти отложенную модель размера S.

Оказалось, что джинсы действительно полчаса назад были в наличии, но какой-то мужчина минут десять назад их купил. Все! День рождения был испорчен. Других подарков ей ТЕПЕРЬ ВООБЩЕ НИ ОТ КОГО НЕ НАДО. Из глаз потоком хлынули слезы, в которых скопились все обиды последних дней.

Дина зарыдала так, что продавщица испугалась:

— Что случилось? Вы что, так из-за джинсов расстроились? Не стоит оно того, давайте подберем другую модель…

— Не надо мне другууую, я только эээтиии хотееелааа, я же просииила их отложиииить, специально ееехалаааа…

— Ой, девушка, простите, знаете, покупатели часто откладывают вещи по телефону, а потом не приезжают, и вещи остаются непроданными. Тут до вас молодой мужчина так убедительно говорил, что у него судьба решается, что джинсы ему помогут предложение девушке сделать…

— Во-о-от, той девушке все: и джинсы, и предложение, — а у меня ничегооо не остааалось! Ну почемуууу мне так не везет!!!

Рыдая, как в детстве, когда любая мелкая обида кажется огромной, а горе безмерным, Дина выскочила на улицу. Ей хотелось раствориться в этом противном дожде, чтобы он слился со слезами и ее водяным потоком смыло из этой несчастной жизни. Дина шагала вдоль Садового кольца, не пропуская ни одной лужи, шлепая и злорадно отмечая, как проезжающие с бешеной скоростью автомобили обрызгивают ее с головы до ног. «И пусть, так мне и надо!» Мобильный звонил и звонил где-то на дне сумки, достала она его, только когда зашла в метро. Промокнув рукавом свитера с глаз размазавшуюся тушь, она разглядела три пропущенных вызова от Толи. «Зачем? Перезванивать не буду, чего уж теперь…» Но не успела бросить телефон в сумку, снова раздался звонок. Дина остановилась возле эскалатора. Вид у нее сейчас жалкий, да по барабану, пусть!

— Да?

— Дин-Дин-Дин, где ты?!

— А тебе-то что?! — Дине хотелось побольней ужалить противного Толика, однако слезы хлынули с новой силой. Еще никогда ей не было так жаль себя, как в этот несчастный день рождения посреди ненастной Москвы.

— Диночка, милая, ты плачешь?!!! Скажи скорей, где ты? Что? На Курской? В метро? Пожалуйста, выйди на улицу, сядь в кафе возле метро, я тут рядом, сейчас буду!

Первым делом Толя выложил на стол небольшой сверток в фирменном пакете «Levi’s». Дина онемела.

— Что там? — Дина подозрительно взглянула на Толика.

Она не решалась открыть сверток, очень не хотелось снова рыдать.

— Я не смог тебе дозвониться, набрал Таню. Таня сказала, что ты хотела купить такие джинсы, и описала их. Я отправился в «Атриум», ты же знаешь, я живу неподалеку. Была только одна пара твоего размера, но кто-то уже ее забронировал по телефону…

— Ты сейчас был в «Атриуме»?! Полчаса назад? Да, это я забронировала, а ты меня опередил! Джинсы были отложены для меня, я приехала, а их нет! Что же ты такого сказал, что тебе их продали?! — Дина даже притопнула под столом хлюпающими туфлями, вновь досадливо ощутив накопившуюся обиду и усталость…

Толя оглянулся: в кафе почти не было посетителей, на улице дождь стих, прохожие деловито складывая зонты. Толя наклонился к Дине:

— Сказал, что без этих джинсов любимая девушка не согласится выйти за меня замуж, что-то еще… да неважно, ведь… ты же не против выйти за меня?

Дина хотела повредничать, поломаться, но устало ткнулась мокрым носом в Толино плечо. Вскоре они целовались и чокались принесенным шампанским, отмечая помолвку.

За шампанское уже платила Дина, потому что у Толи денег снова не было. «Похоже, так будет всегда…» — обреченно подумала Дина.

Голубой песец

Весенняя модная распродажа в Милане. Алкины подружки уже отметились обновками в Фейсбуке, откомментировали дурацкие селфи восторженными «ахами». Алла Севрюкова чувствовала себя Золушкой, которую не взяли на бал, даже хуже — у Золушки была крестная фея, а где сегодня взять доброго волшебника?

До прошлого года Севрюкова не отставала от подруг: вместе ходили в фитнес-клуб как на работу, потом расслаблялись в зоне СПА — маникюры, педикюры, массажи, детоксы, уйму денег оставляли косметологам…

Вадиму льстил вид ухоженной жены, нравилось сравнивать ее с другими женщинами, отмечая про себя: «А моя-то получше будет…» Он искренне любил Аллу и ничего для нее не жалел. Однако успешный бизнес накрылся, когда доллар неожиданно скакнул вдвое. Вадиму Севрюкову пришлось сдуть пыль со своего инженерного диплома и устроиться на госслужбу. Алла, привыкшая неограниченно пользоваться банковскими карточками Вадика, понижение статуса осознавала мучительно. Семейные финансы, пропев романсы, охрипли и не издавали больше ни звука.

Алла перестала следить за собой. Стильная короткая стрижка давно обросла, волосы торчали в разные стороны, как у Пеппи Длинныйчулок. Маникюр облез — Алла, как в детстве, снова принялась грызть ногти. Целыми днями, ненакрашенная и непричесанная, валялась на диване в дорогой шелковой японской пижаме, которую они привезли пять лет назад из путешествия по Стране восходящего солнца, и ревниво следила в Интернете за недоступными ей нынче развлечениями светских львиц. Супруги Севрюковы все чаще теперь ссорились, подолгу не разговаривали, дуясь друг на друга по пустякам. Приближалась двадцать пятая годовщина их семейной жизни. Друзья, весело отгулявшие когда-то на дружной комсомольской свадьбе Севрюковых, уже давно поразводились, а Алла с Вадимом все еще были вместе. Серебряный юбилей достоин серьезного подарка. Алла сделалась тихой и кроткой — ни упрека, ни просьб, только вселенская грусть в серых в темную крапинку глазах.

Печальный вид жены сподвигнул Вадима занять денег на юбилейное свадебное путешествие. Милан был им теперь не по карману, но любящий супруг нашел выход: предложил Алле прокатиться до Кракова. Четверть века назад их первое романтическое путешествие проходило именно в Польше. Оба были молоды, безденежны, беззаботны и счастливы. Автостопом, с рюкзаками проехали через Белоруссию и Польшу, ночевали в палатках и кемпингах, занимаясь любовью до изнеможения.

Новое путешествие воодушевило обоих. По дороге они останавливались во всех красивых местах, вновь чувствовали взаимное влечение, вели себя по-ребячески, целовались в машине. Вадик бесконечно фотографировал Аллу, а она выкладывала фото в Фейсбук с комментариями, что миланские распродажи — вещь хорошая, но счастье стоит куда дороже и купить его невозможно.

Дивная неделя пролетела вмиг. Возвращались без покупок, зато переполненные эмоциями. Прежде чем пересечь границу, заехали на полчаса в аутлет. Наполнили тележку колбасами и сырами, а также недорогими сувенирами для друзей и родственников и уже двинулись к кассе, когда путь им преградил женский манекен в длинном серо-голубом песцовом жилете — почти шубе, но без рукавов. Цвет у меха был безупречным — точь-в-точь небо в мартовский день. Вадим опасливо покосился на замершую в боевой стойке жену. Внутри нехорошо ёкнуло, но надо было держать мужской фасон:

— Нравится? Померяй, — предложил он Алле вкрадчивым голосом.

— Да брось, нет смысла, наверное, стоит, как крыло самолета.

— Ну уж… самолеты точно не здесь продаются…

Вадим обошел манекен и, дотянувшись, вытащил из-под воротника ценник.

— Оп-па, слушай, а не так уж и дорого, точнее, было дорого, но теперь большая скидка, — посветлел лицом Вадик.

— Так может она с браком?

— С браком это — мы с тобой, а шуба… правда, может, бракованная? Давай-ка я ее сниму, осмотрю внимательно, если все в порядке, ты ее тут же померяешь…

— Надо позвать продавца, наверное, самим нельзя…

Вадик отправился разыскивать продавца. Вернулся с вялым парнем в форменной куртке, которому на смеси ломаного английского, суржика, русского и польского объяснил, что они с женой хотят купить конкретно эту шубу, только нужно примерить. Заторможенный продавец равнодушно взглянул на Аллу, потом на манекен и, уложив пластмассовую девицу на помост, принялся ее раздевать. Делал он это без всякого удовольствия, из чего Вадим сделал нехитрое заключение, что продавец — той же масти, что и мех, то есть голубой. В Алле боролись смешанные чувства — радость от возможности удачной покупки и сомнение: слишком большая уценка. За что?

В примерочной кабинке Алла придирчиво рассмотрела шубу, потом себя в ней со всех сторон, потом вышла к мужу: «Ну, как?» Вадим показал большой палец, но Аллу это почему-то не вдохновило. Она не могла понять, что ее смущало: большая уценка или отсутствие желающих купить такую прекрасную вещь?

— Берем!

Вадим заранее уже настроился на покупку и, увидев жену, совершенно убедился в том, что эта меховая жилетка ей просто необходима. Длинный голубой ворс красиво оттенял цвет глаз, прямой классический силуэт скрывал излишества слегка располневшей фигуры. Он перебрал в памяти шубы, купленные когда-то в Милане. Пожалуй, ни одна вещь ей так не шла, как эта, хотя жилет, даже длинный, нельзя в полной мере считать шубой. Алла покрутилась во всех зеркалах. Какая-то преклонного возраста тетка, вышедшая из соседней кабинки, остановилась и пристально стала вглядываться в Аллины отражения. Больше никого в примерочной не было.

Алле стало скучно. Зрителей мало. Морщинистая тетка смотрела бесстрастно — огромные очки в половину лица и поджатые губы ничего не выражали. Это Аллу задело. К восхищению Вадика Алла всегда относилась скептически: что он понимает в моде? Кажется, меховые жилетки были модны в позапрошлом сезоне, поэтому, наверно, ее так уценили. Цвет — специфический, запачкается моментально. С чем носить — тоже непонятно, под нее еще надо придумывать какие-то рукава. Это в Польше можно всю зиму в одной жилетке проходить, а в Москве руки посинеют и отвалятся.

— Вадь, я передумала, на фиг мне сдалась эта жилетка, у меня дома норка голубая натуральная, не то что этот крашеный песец…

Вадим не стал уговаривать, он знал: бесполезно, да и времени уже не было, пора стартовать — ехать предстояло всю ночь.

— Ладно, как хочешь, давай тогда быстренько возьмем еще ящичек пивка — и на кассу!

Алла оставила шубу в кабинке, и супруги поспешили к полкам с алкоголем. По дороге в кассу в душе Аллы стал расти дискомфорт. Вроде все правильно, и жилетка ей не нужна, но…

Очередь в кассу была небольшая, однако двигалась медленно. Чувство глубокой неудовлетворенности переполнило Аллу до того, что, оставив Вадика, она рванула в примерочную за песцом. Голубая жилетка исчезла. Вот тут Алла окончательно поняла, как правдива народная мудрость: «Что имеем, не храним, потерявши — плачем». Теперь она страстно желала эту прекрасную вещь. Она тут же вспомнила и про синий мохеровый свитер, который можно поддевать вниз, и про то, что девчонки обкупились в Милане, а она, как сирота казанская, вернется в Москву с сыром и ящиком пива. Запыхавшись, Алла прибежала к мужу, выложившему продукты на ленту и собиравшемуся расплачиваться, и взволнованно крикнула: «Вадик, мою шубу украли!» Кассирша, ничего не понимая, уставилась на русскую пару, которая как-то странно себя вела, по-видимому не собираясь платить за выложенный товар.

Взгляд Аллы рассеянно блуждал… блуждал и вдруг наткнулся на тележку возле соседней кассы, где поверх макарон покоилась ее прекрасная голубая шуба. Алла показала одними глазами на одиноко стоящую тележку и умоляюще прошипела: «Шуба! Вадик, моя шуба!» Вадим мгновенно сориентировался, выхватил песца из чужой тележки, бодро кивнул обомлевшей кассирше и выложил на ленту купюру в сто евро. Алла восхищенно любовалась своим героем. Она радостно улыбнулась пожилой польке, подтвердив, что, мол, все в порядке, и прошла вперед — принимать покупки.

Дальше на их долю пришлось несколько минут позора, когда та самая тетка, что индифферентно изучала Аллу в примерочной, вернулась к своей тележке и обнаружила пропажу. Алла в этот момент уже упаковывала шубу в пакет. Тетка заметила голубой мех и, перекрестившись, со словами «Jezus Maria» кинулась отнимать пакет. Поднялся такой крик, что прибежал управляющий. Вадим торжествующе оглядел собравшихся и высоко, как знамя, поднял пробитый чек. Управляющий обеспокоенно уговаривал женщину не скандалить, но та с жаром выкрикивала польские ругательства, адресуя их наглым русским, и уж какими словами она их крыла (курва — самое мягкое слово), в переводе не нуждалось.

С головы до ног обруганные, испепеленные враждебными взглядами, серебряные «молодожены» гордо покинули магазин и неторопливо направились к машине, испытывая сладкое чувство победы. Насвистывая «Прощание славянки», Вадик закинул пакеты на заднее сиденье, элегантно открыл жене переднюю дверцу и завел мотор. Черный джип матерно бибикнул. Алла, не сдержав нахлынувших чувств, кинулась Вадиму на шею, чуть не свернув руль. Победители стремительно взяли курс на польско-белорусскую границу.

Кура гриль

— У Надюхи день рождения, надо ей кур купить.

— Лен, что за странная идея, по-моему, у нее своих штук двадцать. Солить их, что ли? Может, лучше козочку?

— Вить, какая козочка, ей некогда с козами возиться, а птица — дело привычное: кинул в курятник зерна и забыл, только яйца вынимай. Надя мне недавно жаловалась, что курам больше двух лет и они плоховато стали нестись, пора, мол, резать. Мы же можем ради нее на рынок съездить и поискать породистых яйценосных.

В деревню Николаевы приезжали раньше только летом в отпуск. Крепкая деревенская изба досталась Виктору от деда, который, будучи заядлым охотником и рыболовом, долго подыскивал подходящее пристанище, пока не обосновался в деревне Колебякино, что на высоком берегу живописной речки неподалеку от Питера. В середине прошлого века в деревне насчитывалось пятьдесят жилых дворов. Девяностые годы повыкосили местных, осталось несколько стариков да две семьи с малыми детьми, в том числе Надя, почтальонша. Надин муж был бригадиром на лесопилке, вкалывал до изнеможения, а с пятницы по воскресенье напивался до беспамятства. В прошлом году угорел в бане насмерть. Осталась Надюха с детишками — Ванькой да Машкой. Не было у нее никаких накоплений, а детей доучить надо. Завела Надюха кур и уток, яйца продавала дачникам. Летом в Колебякино было довольно оживленно. Понаехавшие из столицы бабушки с детьми, мамы с младенцами да рыбаки из соседнего района разметали яйца, только успевай за калитку выставлять.

У Лены с Витей дети тоже, считай, в деревне выросли: каждое лето по три месяца то с одной бабушкой, то с другой. Теперь выросшая молодежь ездит с друзьями на море или в горы, в деревню не заманишь. А Николаевы, наоборот, стали наведываться сюда и осенью, и весной — насладиться тишиной природы и отсутствием человеческих толп. Почтальонша Надя жила по соседству, в этом им повезло: было кому за домом приглядеть в отсутствие хозяев. Так-то в деревне особого воровства не наблюдалось, но лет десять назад по осени бродили цыгане и разживались посудой да постельным бельем в тех домах дачников, что на другом краю деревни.

Надю с той поры, как случилось несчастье, питерские соседи старались всячески поддержать. Николаевым это было не сложно: от выросших детей много вещей осталось — как раз Ваньке с Машкой доносить. Машка этим летом девятый класс закончила и тут же в питерское медучилище подалась. Надя не возражала, хотя без Машки ей будет трудно. Девочка работящая, спорая, ловкая, в руках все так и горит. Но медицина — дело нужное, да и хорошо иметь в семье собственную медсестру или фельдшера. Осталось потерпеть четыре года, как раз Ваня школу закончит.

В ноябре у Надюхи день рождения, вот Лена и задумалась, что бы такого полезного ей подарить.

— Кур она от нас не ждет точно, вот сюрприз ей будет, порадуем.

Цыплята выглядели рослыми, почти как настоящие куры, несмотря на то что им всего четыре месяца. Продавец заверил, что будут нестись каждый день, яйца крупные.

— Не нарадуетесь! У нас такие уже три года несутся, ни дня простоя…

Купили десять штук. Надя, ахнув, всплеснула руками:

— Ну, вы даете! Вот сюрприз — так сюрприз! Куда ж мне их пристроить? Придется Ваньке смастерить новый вольер. А пока пусть поживут в тесноте, лишь бы не дрались…

— Петухи же только дерутся или бабы тоже перья могут друг дружке повыщипать? — засмеялся Виктор.

— Могут, еще как. Петух дерется по делу, он же — защитник своей семьи, а бабы — просто по дури…

Надя оставила кур на Ваньку и укатила на неделю к Машке. Надо было дочуру подкормить домашними гостинцами, голодают же наверняка с новыми подружками в казенном общежитии. Лена с Витей тоже уехали домой: погода испортилась. Грустно, когда весь день дождь моросит. Темнотища. Решили по первому снежку в деревню вернуться, будет светлее и радостней.

На следующий день позвонила расстроенная Надюха:

— Представь, Лен, Ванька меня чуть заикой не сделал. Кричит в трубку: беда у нас! Я ж решила: дом сгорел! Или еще чего хуже, ноги подогнулись, я — на вокзал, скорей назад…

— И что случилось?! Скорей говори, Надь, а то я тоже заикаться начну!

— Куры померли…

— Как?! — ахнула Лена. — Вить, слышишь?! Надя чего говорит… — Лена включила громкую связь. — Еще раз скажи, что случилось, Надь…

— Куры перемерли!

— Надь, как же это?! Когда?! Все?

— Не все. Пять ваших, десять моих. Грипп птичий… вот беда-то какая… — Надя всхлипнула в трубку. — Как быть-то теперь…

— Надюша, пожалуйста, прошу тебя, не расстраивайся, мы других купим, еще лучше!

— Говорил я тебе, Лен, плохая идея с курами. Не разбираемся в сельском хозяйстве, нечего и лезть не в свое дело.

— Вить, ну с каждым может произойти, как угадаешь? Люди, вон, тоже болеют, не распознаешь сразу, какая болезнь смертельная, а какая нет…

— А вы спросите у тех продавцов, что кур вам продали, они должны заменить, раз продали больных. Жулики они — вот кто!

Николаевы виновато переглянулись, Лена даже всплакнула, чувствуя себя виноватой. Сюрприз-то оказался с душком. Не стоило, конечно, лезть в птицеводство, в котором они ничегошеньки не смыслят.

— Надюша, прости нас, дураков! Ты только не волнуйся, мы все исправим, купим других.

— На рынке тех продавцов уж, конечно, не найдете. — Надя, было слышно по голосу, совершенно успокоилась. — Чё их к зиме-то покупать, кормить да обогревать зазря, все равно они в холода плохо несутся. Лучше весной свезите меня туда, где покупали, я сама найду, что надо. Зато теперь мы с Ванькой хоть мяса досыта поедим куриного…

— Что ты, Надь, больных кур нельзя есть, я слышала, от них и человек заболеть может!

— Да бог с тобой, Лен, что ж я выкину на помойку столько добра? Я их как следует зажарю или запеку…

— Нет-нет, вон и Витя кричит, что ты нам слишком дорога. Не смей кур есть, мы тебя потом не спасем. Выбрось на помойку, а лучше сожги, чтобы другие птицы и животные не сожрали. — Лена положила трубку. — Вить, поехали скорей в деревню, нагрянем внезапно, а то наша бедовая Надюха втихаря наестся падали да еще сына накормит. Купим им в магазине куру-гриль, пускай трескают.

Игра на гонге

Галина с радостью ушла на пенсию. Еле дотянула, настолько осточертело ей бухгалтерское дело. Видеть больше не могла толстенные годовые отчеты, колонки сухих цифр, все эти дебеты-кредиты. Компьютер так и не освоила, но начальник ценил ее за аккуратность и ответственность. Уговаривал остаться, но она сослалась на плохое самочувствие. И не покривила душой — последнюю пару лет Галя чувствовала себя неважно: немели суставы, мучительно ломило в затылке, настораживающе хрустела шея.

— Помимо артрита, еще остеохондроз у вас, Галина Николаевна, работа ведь сидячая? Если не займетесь собой, вам в ближайшее будущее придется засыпать лишь с уколами, таблетками и мазями.

Будущее представлялось Галине ужасающим. Ее и прежде беспокоила перспектива одинокой старости: дочь переехала жить и работать во Владивосток, и никого родного в квартире не осталось, кроме мандаринового дерева. Ни одной живой души рядом. Невыносимо грустно.

На собак и кошек у Гали с детства аллергия, а мандариновое деревце было куплено дочке на двадцатилетие. Дочь, уезжая, оставила мандарин маме — дерево большое, с собой не утащить.

Невролог в поликлинике выписал ей дюжину наименований лекарств и, помимо зарядки, посоветовал массаж. Уколов Галина опасалась, массаж стоил дорого, зарядку она с детства терпеть не могла: «ноги шире, три-четыре»… тьфу, пришлось по совету приятельницы Лиды согласиться на йогу.

— Наконец-то, — обрадовалась Лида, — я давно тебя жду. Будем вместе теперь ходить. Меня лично йога спасла от диких болей в пояснице, ты же помнишь, как я мучилась. И тебе поможет.

В Арсеньеве была всего одна студия йоги. Лида ходила туда три раза в неделю. Галя тоже попробовала. Ей понравилась атмосфера — такая домашняя, умиротворяющая. Деревянные теплые полы, мягкий приглушенный свет, ароматические свечи и чай с травами. Галина душа все приняла с радостью. После третьего занятия Галя купила годовой абонемент с правом посещения в любое время. Понравились новые ощущения в собственном теле, с которым, оказывается, она была мало знакома. Пришлось изучать себя заново. Вскоре головные боли затихли и давление нормализовалось.

Йогой Галя занималась отныне ежедневно. Она погрузилась в занятия со свойственной ее натуре методичностью и принялась досконально изучать теорию. Купила и перечитала все книги и учебные пособия в маленьком магазинчике «Путь к йоге». Руководительница студии как-то попросила Галину подкорректировать статью для журнала «Наша йога», с тех пор и пошло. Галине, обладающей врожденной грамотностью, редактировать любые статьи несложно, да и времени у одинокой пенсионерки предостаточно.

— Галина, мы хотим отблагодарить вас за помощь журналу, — сказал через полгода главный редактор. — Вы можете выбрать любую книгу в магазине йоги, мы ее вам подарим. На днях мы взяли на работу профессионального корректора, так что больше беспокоить вас не будем.

Галина обиженно повела плечом:

— Да какое беспокойство! Я могла бы и дальше корректировать на общественных началах. Я только рада быть вашим первым читателем. А книги я все давно перечитала, вот разве что «Пособие по обучению игры в гонг» осталось.

Пособие Гале торжественно вручили, заверив, что если она никогда лично и не встретится с гонгом, то прочтет с удовольствием. Книжка Галю захватила настолько, что она загорелась мечтой приобрести гонг. Оказывается, есть на свете и такая йога, в которой у людей от звучащего гонга наступает исцеление и просветление — «Гонг-йога». «Гонг — такой инструмент, который максимально отображает звуки Космоса, и хорошая игра на гонге звучит как вибрация Вселенной. Гонг способствует самоисцелению», — как мантру твердила Галина.

В Арсеньеве гонги не то что не продавались — про них даже не слышали. Посылкой заказать не рискнула, слишком волнительно, мало ли что: стоил экзотический инструмент непомерно дорого. Галина давно копила деньги, мечтала о Средиземноморском круизе. Подождет круиз. Галя списалась по Интернету с питерской группой йогов, и одна доброжелательная женщина купила в Питере выбранный гонг — тридцать шесть дюймов в диаметре.

Они встретились в Москве на обучающем семинаре. Звук гонга потряс Галину. Она постоянно трогала его, чтобы снова и снова прикоснуться к Космосу. И вскоре почувствовала, что если немедленно не начнет делиться с другими людьми этим чудом, то просто взорвется от эмоций. Главное, довезти гонг до дома. Прямой рейс до Владивостока, потом часа три на автобусе до Арсеньева.

В Шереметьево Галине сказали, что для такого большого предмета требуется отдельное место или придется сдать коробку в багаж. Галине не подходили оба варианта: на второй билет денег не было, а в багаж гонг сдавать было страшно — ему противопоказана влага.

Снова выручили йоги. Кто-то дал телефон знакомого пилота, который согласился взять гонг в свою кабину при условии, что Галина им сыграет перед стартом.

Удача вошла в Галину жизнь вместе с гонгом. Ей теперь все легко давалось — стоило чего-то сильно пожелать, оно тут же воплощалось. Только желаниями Галина теперь не разбрасывалась, чтобы не пришлось жалеть о необдуманных словах, ведь за все придется отвечать.

Галина преодолела все уровни йоги, сдала экзамены на учительских курсах и, открыв собственную студию, поставила в зале для занятий мандариновое дерево. Оно осветило пространство ярко-оранжевыми мандаринками на темно-зеленых ветках с плотными глянцевыми листочками. Плодов было очень много, и хотя они не слишком сладкие, но глаз радовали: посреди зимы — такие маленькие нарядные солнышки. Когда Галя прикасалась к гонгу, мандаринки, казалось, светились ярче.

Самое примечательное, о чем Галя даже мечтать не смела: дочь вернулась к ней в родной Арсеньев. Карьера во Владивостоке не сложилась, зато в маминой йога-студии появился новый толковый администратор.

Сережки из Коломны

Коломну Рита посетила впервые. Городок ей понравился. К обеду были исхожены, несмотря на высокие каблуки, все главные достопримечательности: старый центр, кремлевские мостовые, осмотрены Музей пастилы и Музей калача. Рите нравилось по выходным срываться в небольшие подмосковные городишки и гулять там вволю, когда никто над ухом не зудит. Муж давно постарел и обленился, да, впрочем, Валера и раньше не любил длительных прогулок и походов по магазинам, а Рита без того и другого обходиться не могла. Валера предпочитал болеть за футбол, в последнее время лишь по телевизору, дочь Нина терпеть не могла экскурсий, особенно пешеходных. Так что Рита с семьей интересами не совпадала. Подруг с собой Рита тоже не звала: с недавнего времени ей больше нравилось бродить в одиночестве. Выруливая по намеченному маршруту, заранее скачивая маршрут, Рита составляла собственную экскурсионную программу — пешую и автомобильную. Неторопливо обходила туристический центр, обедала в какой-нибудь симпатичной кафешке и отправлялась в местные торговые ряды, предвкушая добычу. Шопинг вдалеке от Москвы — что охота в лесу: не знаешь, что встретишь, уповаешь лишь на охотничье чутье и везенье.

Магнитики, шарфики, зонтики, чашечки — вся эта туристическая атрибутика в двадцать первом веке унифицировалась, глобализировалась, но Рита умудрялась привезти из каждой поездки интересные сувениры, в основном местных умельцев. Что-то оставляла на память, что-то раздаривала подругам — «пустячок, а приятно».

В обязательную часть Ритиной программы входили ювелирные магазины. Это для себя любимой. Рита знала толк в драгоценностях и обожала изделия провинциальных ювелиров, еще не научившихся подделывать натуральные камни. Постепенно у нее собралась приличная коллекция браслетов и бус, носила она их с удовольствием, помня, в каком городе что купила.

В Коломне у нее сейчас была вполне конкретная цель — не только познакомиться со старинным городом, но и выбрать ценный подарок дочери. Нина с отличием окончила университет. Красный диплом с напускной небрежностью выложила родителям на кухонный стол:

— Ну что, теперь ваши душеньки довольны?!

— Вполне, доченька, ты — наша гордость, красавица и умница! Мы счастливы!

— А вот я… нет! Целых десять лет угробила на спецшколу и музыкалку, потом еще четыре с половиной года — на универ… и что я имею на сегодня? Испорченное зрение, плюс сутулость, плюс три языка, плюс музыка, минус молодой человек, минус вообще друзья, поскольку всегда было некогда. И непонятно: где ж это меня с моими красными дипломами ждут? Подводим итог: на фига все мне это, родители, было надо?

— Ну-ну-ну, что ты, что ты, успокойся, девочка, — возразил папа, — тебе теперь все дороги-пути открыты…

— Устарело, папа! Прошлый век! Это в ваше время отличникам были все дороги открыты, а нынче — время троечников, а какой троечник, на хрен, потерпит подчиненного умнее себя, тем более женского пола?

— Нинулик, не волнуйся, наш папа действительно подзадержался в прошлом веке, но согласись, ум и красоту еще никто не отменял! Будет и на твоей улице праздник, вот увидишь, у тебя все только начинается!

Рита изо всех сил старалась разыгрывать из себя оптимистку, будто не сомневалась в том, что говорит, а на самом деле на душе скребли очень злые кошки. Она переживала, что у дочери до сих пор нет парня. Все ее подружки начали встречаться с мальчиками еще в школе, пока Нина днями занималась английским, испанским и фортепьяно, а вечерами брала ракетку и отправлялась на теннисный корт. Подружки приходили к Нине в гости лишь два раза в году: на Новый год и на день рождения. В остальные дни она была страшно занята. Вначале девочки ценили Нину за то, что она умная, спокойная, не вредная, а потом им стало неинтересно: умища-то у девки хоть ложкой ешь, а про любовь ничего не знает, о чем с ней говорить…

Рита не сомневалась, что найдет в Коломне достойный подарок и он принесет Нине удачу. Два коломенских ювелирных магазинчика Рита уже изучила — ничего интересного, — оставался третий, совсем крошечный. Преодолев три крутых ступеньки, Рита с первого взгляда на идеально освещенный прилавок почуяла, что попала в правильное место. Серьги и кольца, браслеты и кулоны были выложены аккуратно, как в музейной витрине, и отличались от давно надоевших стандартных моделей.

— У вас это, кажется, авторские изделия? — деловито осведомилась Рита у пожилой продавщицы.

«Охотнику наконец повезло напасть на след…» Рита надела очки.

— Да, наш хозяин сам ювелир. Вас что-то конкретное интересует?

— Пока не знаю, сейчас осмотрюсь.

Неторопливо переводя взгляд с полки на полку, Рита сделала стойку, указывая пальцем в самый центр витрины: огромные прозрачные голубые топазы сверкали, покачиваясь в деликатной золотой оправе на тонких длинных стрелочках, украшенных маленькими бриллиантиками.

— Пожалуйста, покажите-ка, эти сережки…

Полная продавщица с трудом передвигалась на опухших ногах. Наклонившись над витриной, сообщила:

— Их хозяин принес только сегодня в обед. Свежие.

Рита улыбнулась:

— Еще тепленькие? Я смотрю, тут топазы и бриллианты?

— Да, вроде бы. Сейчас посмотрю.

Женщина залезла под стекло, достала сережки и изучила на бирку.

— А вы разбираетесь. — Продавщица уважительно посмотрела на Риту. — Я, сколько работаю, до сих пор путаюсь, где — бриллианты, где — фианиты, где — топазы, а где — цитрины. Знаете, только… сережки эти стоят ужасно дорого…

— Сколько?

— Шестьдесят пять тысяч рублей.

Рита присвистнула: действительно дорого. Она рассчитывала потратить тысяч тридцать. Ладно, ищем дальше. Красивых изделий много, но именно сережки запали в душу. Остановилась в итоге Рита на паре изящных браслетов по десять тысяч. Сфотографировала их и сережки, отправила Нине по вотсапу: «Как тебе?» Ответ пришел мгновенно: «Браслеты просто миленькие, а вот сережки — крутые!»

«Вся в меня, — заметила про себя Рита. — Правильно, брать надо дорогие вещи…»

Вернувшись, Рита пару дней ходила по московским ювелирным, пытаясь найти что-либо подобное коломенским сережкам. Но все было стандартным. И цены, между прочим, были тоже еще те…

— Ниночек, давай съездим в Коломну.

— Зачем?

— Хочу, чтоб ты примерила те сережки. Ты снимать их не захочешь, честное слово. Только придется нам взять с собой твоего папашу, кто-то же должен стать нашим спонсором. На словах ему не объяснишь, а когда он увидит тебя в сережках, не сможет отказать.

Всю дорогу до Коломны — а это три часа в духоте по пробкам — они ругались. Нину в машине, как обычно, тошнило. Валера злился на упертость жены и жалел потраченный впустую день. Все трое впали в уныние. Ничего общего у Риты с Валерой, кроме дочери, не осталось. Последние годы спали в разных комнатах, ни о каких делах друг друга не спрашивали, почти не разговаривали. Рита подозревала мужа в изменах с хорошенькими студентками, злилась на него, на себя, билась за фигуру в фитнес-клубе, пытаясь удержать былую красоту. Красота неудержимо выскальзывала — закон природы неумолим. Зеркалами Рита уже лет пять, как была недовольна: вылез второй подбородок, веки отяжелели и опустились. На круговую подтяжку пока не решалась: дорого, и ну, как все лицо перекосит…

Сто раз уже пожалела Рита о своей затее: надо было не слать дочери фото, а купить, что попроще, самой, те же браслеты, и не пришлось бы гробить целый день. Самое обидное, если серьги им не понравятся. «Сожрут меня с потрохами. Только б магазин был открыт, только б сережки никто не купил…»

За прилавком скучала та же полная продавщица. В магазине никого.

— Здравствуйте, покажите нам, пожалуйста, те самые сережки с топазами…

— Ой, здравствуйте, как хорошо, что вы за ними вернулись, хозяин вчера сказал, что эти сережки — не для простых покупателей, хотел отправить их на какую-то выставку. Какая удача, что успели, завтра их уже не застали бы!

— Ничего, еще что-нибудь бы купили, — перебил подозрительно обрадовавшуюся продавщицу Валера и деловито поглядел на часы.

— Таких нигде не купишь, уж поверь, в Москве их нет.

Рита подвела дочь к витрине: голубые топазы призывно сверкнули за стеклом, Нина увидела, и равнодушное выражение ее лица сразу сменилось заинтересованным.

— Действительно красивые сережки, даже лучше, чем на фото.

— Девушка, вы такая симпатичная, они вам должны очень пойти, примерьте. — Продавщица выставила на прилавок овальное зеркало.

Голубые топазы покачивались в Нининых ушах, подчеркивая благородную длину шеи и нежность бледной кожи. «Ах, какие красивые глаза у нашей девочки!» Именно в эти голубые Валерины глаза Рита когда-то с ходу влюбилась. Рита откровенно любовалась дочерью, затем перевела взгляд на Валеру, замершего с открытым ртом, и облегченно выдохнула. Нет, не зря она их сюда тащила. Нина улыбалась своему отражению в зеркале, Валера не отрывал от нее восхищенных глаз, словно впервые увидел, какая у него красивая дочь. Идиллия. Осталось побороть его патологическую жадность. Сейчас как узнает, сколько стоит эта красота, мама дорогая…

Рита давно уже покупала себе украшения сама. На личные нужды собственной зарплаты хватало, а на дочку выцарапывала у мужа, благо Нина росла скромной, ничего не просила. Валера свою зарплату спускал на апгрейд автомобиля, который был его маниакальной страстью. Каждый год он упаковывал машину самыми новейшими гаджетами — то колонки поменяет, то резину новейшую купит. На квартплату и прочие общие расходы Рите приходилось каждый месяц выцарапывать.

Валера уточнил у дочери, действительно, ли той нравятся серьги («Все-таки он — зануда»). Получив конкретное: «Да!», кивнул продавщице: «Оформляйте!» Взглянул на бирку, округлил глаза и недовольно покачал головой, но Рита была к такой реакции готова:

— Вспомни-ка, Валерик, сколько ты на прошлой неделе потратил на фары? — прошипела она мужу на ухо. — А? То-то!

Валера досадливо отмахнулся от Риты, посмотрел на сияющую Нину и вынул из кармана банковскую карточку.

Нина вышла из магазина первой. Моросил теплый дождик, серьги, весомо покачиваясь в ушах, сверкали, освещая путь. Проезжавший на роликах парень так засмотрелся, что чуть не врезался в дерево.

— Аккуратней, молодой человек, хорошо, что дерево не снесли, — засмеялась Нина и помахала ему рукой.

Шоколадка на закуску

Лиля с Геной познакомились в компании общих друзей и пару месяцев встречались нечасто и невинно. С первого дня знакомства они почувствовали взаимное притяжение, но нерешительно присматривались друг к другу. Много разговаривали, откровенничали о своих семейных проблемах. Оба были неудачно женаты: их вторые половины эту компанию не любили и никогда там не появлялись. Лилин муж, с виду интеллигентный человек, был хроническим алкоголиком и иногда даже побивал жену. Генина жена, по его рассказам, была такой строгой и принципиальной, что тихий Гена ее побаивался.

— Понимаешь, Лиля, она на работе — директор школы и дома ведет себя как директор, — жаловался Гена Лиле. — Я все время жду, что она моих родителей в школу вызовет. К ее приходу с работы готовлюсь, как к утренней поверке в армии: и пыль протру, и ужин приготовлю, и посуду перемою. Она же не считает все это за труд, а я, между прочим, инкассатор, работа нервная и опасная, каждый раз не знаешь, как рейс пройдет.

— Бедный Геночка, — сочувственно вздыхала Лиля, думая про себя, что пылинки бы сдувала с такого мужа, ноги бы ему в тазике мыла на ночь.

Супружеский долг в обеих семьях давно был прощен и забыт. Генину жену вполне устраивало выполнение мужем рядовых домашних обязанностей. Лилин муж, бухаясь в постель, тут же сдавался в плен Морфею, забыв обо всем, а Лиля подолгу не могла заснуть под его тяжелый храп. При этом оба, что Лиля, что Гена, всю жизнь были верны своим половинкам и ни о чем таком не помышляли, пока однажды вся компания засела играть в долгую и нудную «монополию», а они вдвоем решили прогуляться.

Во время прогулки Гена приобнял Лилю, и она задрожала, как девочка. Тут они впервые поцеловались, отчего обоих бросило в жар. Теперь Лиле постоянно хотелось, чтобы Гена к ней прикоснулся: угасшее по семейным обстоятельствам сексуальное желание разгорелось не на шутку, но оба были предельно осторожны. Побаиваясь всевидящего грозного ока жены, Гена водил свою драгоценную Люлю на дневной сеанс в кино, надеясь, что никто из знакомых там не встретится. Во время сеанса Лиля с Геной целовались, как одержимые выбросом гормонов школьники. Они с трудом сдерживались, чтобы не наброситься друг на друга и не начать раздеваться прямо посреди зрительного зала. Что будет дальше, оба слабо себе представляли в связи с полным отсутствием «левого» опыта. И куда податься для полноценного свидания? В отель «на час» как-то пошло и негигиенично.

И вдруг повезло: директоров московских школ пригласили на конференцию в Питер. Детей у Гены с женой не было — ей вполне хватало чужих, — так что Генина квартира полностью освобождалась на три дня. Гена немедленно послал Лиле эсэмэску: «Приглашаю в гости на ужин с сюрпризом». Лиля сообщила мужу, что поедет ночевать к сестре. Сестру заблаговременно предупредила, что собирается погостить у подруги Катьки, которую Лилин муж со дня свадьбы терпеть не мог за низкую социальную ответственность. Катька, будучи Лилиной свидетельницей на свадьбе, умудрилась в тот же вечер сооблазнить женатого приятеля жениха и чуть не разрушила крепкую ячейку общества, с которой молодожены собирались брать пример. Лиля осторожничала: зачем излишняя откровенность? Даже родная сестра пока не должна ничего знать. Мало ли как оно сложится.

Гена встретил Лилю возле «Азбуки вкуса», что располагалась прямо напротив его дома, но бывал он в этом магазине всего пару раз — жена просила купить что-нибудь изысканное, когда завотделом школьного образования должна была к ним в гости прийти. Гена предложил Лиле купить в магазине любые деликатесы, какие душа пожелает. Он и до этого постоянно покупал Лиле сладости: Лиля была такой худющей, что ему непременно хотелось ее откормить.

— Хочешь, возьмем осетрину, икру или королевских креветок и самый лучший торт и еще пирожных? Какие напитки ты предпочитаешь в это время суток?

— Геночка, я есть не хочу ни капельки, и я не сластена, ты что забыл? Давай возьмем шампанского и розового вина, почему-то сейчас хочу розовое.

— Отлично, а я еще возьму коньячку.

Магазинная тележка им не понадобилась. Зачем, если для трех бутылок и лимона четырех рук вполне достаточно. Уже по дороге к кассе Лиля вдруг подумала, что коньяк вроде принято закусывать лимоном и шоколадкой. Взяв шоколадную плитку с полки, она сунула ее в задний карман джинсов, так как в одной руке у нее был огромный лимон, а в другой — бутылка шампанского. Гена поставил вино и коньяк возле кассы и спросил:

— Люлю, ты точно есть не хочешь? Давай хоть сыр возьмем. Выберешь?

От сыра Лиля отказаться не могла: ее любимый продукт. Французский пармезан, который она обожала, сам бросился в глаза.

Через десять минут они поднимались по лестнице в квартиру. Пока Гена открывал шампанское, Лиля присела на стул, чтобы нарезать сыр, и вдруг ощутила, что ей что-то мешает, но стул был пуст.

— Шоколадка! — встревожилась Лиля. — Я забыла про шоколадку в кармане! Геночка, выходит, я ее украла! Вот, она даже не помялась. Давай вернемся в магазин и заплатим за нее?

— Ну, уж неееет, Люлю, — улыбнулся Гена, — я так долго ждал момента, когда мы останемся вдвоем! Ни за что я не отдам эту шоколадку, это — наш трофей.

— Генаааа!

— Пусть эта шоколадка станет нашим единственным проступком, за который мы сейчас поплатимся. Это я к тому, что любовь — не преступление, и пусть тебя мучает совесть лишь за эту нечаянную кражу!

Он взял шоколадку, состроил смешную рожу, сделав вид, что откусывает кусок прямо с фольгой, потом бросил трофей на кухонный стол и, протянув Лиле бокал, обнял за талию, резко притянув к себе. От неожиданности Лиля покачнулась и села на стол. Гена наклонился к Лилиной шее, чтобы слизать пролившиеся капельки вина. Лиля судорожно засмеялась — она панически боялась щекотки. В ответ Лиля тут же принялась щекотать Гену. А дальше почувствовала под попой нечто мягкое и теплое. Подскочила: по столу растекалось коричневое шоколадное пятно.

— Вот видишь, любимая, шоколадка не хочет в магазин, она остается с нами.

— Генаааа, у меня теперь шоколадная попа…

— Дай-ка проверю… Люлю, да ты ж моя шоколадная девочка, и я тебя сейчас съем…

Гена прикусил шоколадное пятно, после чего оба, захохотав, свалились на пол и, дурачась, поползли, срывая по дороге одежду, в гостиную.

Колбасный трофей

Тамара любила собак. Всех, но особенно бездомных. Их она больше чем любила — жалела. «От людей так и ждешь всяких гадостей да подлостей, а четвероногие друзья на подлость просто не способны…» Всюду она видела бездомных, всячески пытаясь им помочь — организовывала укрытие от непогоды, старалась накормить.

Знакомые подшучивали над ней:

— Они про тебя друг другу рассказывают, потому что только тебе столько несчастных сироток попадается на пути. Мы вот не встречаем ничейных собак, все — с хозяевами.

По долгу службы Тамара часто ездила в командировки по России, и в каждом городе возле гостиницы уже на следующий день возле подъезда дежурили хвостатые подопечные.

— Вон, твои сироты ждут, ну надо же, и как только пронюхали, — удивлялись сослуживцы.

— Просто я вчера вечером одну псину покормила, вот ту рыжую, а эта черная с ней за компанию сегодня пришла.

Все, что оставалось у соседей по столу от завтрака, Тамара заворачивала в салфетки и бережно укладывала в сумку: бутерброды, сырки, булки и прочее. По дороге коллеги вертели головами во все стороны и окликали Тамару:

— Не пропусти шелудивого, он к тебе, видать, издалека бежит, аж вспотел весь… а вон еще один клиент, худой какой!

Тамара была миниатюрной храброй женщиной. Некоторых собак сторонились даже уверенные в себе мужчины: кто знает, что на уме у бродячей собаки? Тамара точно знала, что бояться надо людей. Ни один бродячий пес, кроме благодарности, ничего ей не выказывал.

И как бы в подтверждение ее теории, в одной из командировок случился неприятный инцидент, о котором Тамара предпочитала не вспоминать, но однажды все же рассказала под сочувственный хохот друзей. Дело было в Таганроге. Прекрасный город с отлично сохранившимися купеческими особняками, домик Чехова, дом Раневской — в общем, есть на что посмотреть. Поселили в уютную маленькую гостиничку на десять номеров. Завтрак, к сожалению, европейский: хлеб, джем, йогурт, чай, кофе. Не разгуляешься, собакам ничего не остается, кроме пустых булочек, а бездомных животных на улицах Таганрога полным полно. Приходилось Тамаре ежедневно после работы заходить в магазин «Продукты», в котором она покупала дешевые сосиски и кормила всех страждущих, бежавших навстречу. На третий день возле магазина ее ждал огромный пегий шелудивый пес с повисшей бородой.

— Какой же ты тощий, божечки мои, и болявый, совсем тебе плохо, бедняжка, даже хвостом не машешь. Потерпи минутку, сейчас я тебе ливерной колбаски куплю. Подожди.

Пес послушно лег и выжидающе положил голову на лапы. На носу болячка, бок ободран, глаза слезятся. Он недоверчиво относился к людям, но Тамару решил подождать. Терять ему все равно было нечего. Идти некуда. Тамара взволнованно влетела в магазин, благо там ни одного покупателя не было, быстро купила двести граммов ливерной. Попросила положить колбасу не в пакет, а на бумагу.

Как-то один страшно голодный пес сожрал сосиски прямо с целлофановым пакетом, очень страшно было — не спала всю ночь, тревожилась: подохнет кобель? Два дня его не было, а на третий пришел. Выжил.

Над ливерным угощением пегий пришелец прослезился. Он заглатывал куски, которые ему отрывала Тамара, хватал их на лету, ни один не коснулся земли. Потом облизал бумагу и положил на нее голову, втягивая ноздрями мясной запах.

Тамара постояла возле него, подумала и снова вошла в магазин:

— Взвесьте мне еще полкило молочных сосисок.

— Не буду я вам сосиски отпускать… — Продавщица грозно уперла руки в боки.

— В каком смысле? Что вы сказали? Я не поняла.

— Что слышали! Женщина, вы бродячих собак к нашему магазину приманиваете, а потом покупатели жалуются, боятся в магазин войти!

— Вы продавец или кто?

— Я продавец, а вот вы кто? Я видела, как вы нашу колбасу псу скормили…

— Колбаса уже не ваша, а моя. Я ее купила и могу делать с ней, что хочу. Хочу — ем, хочу — выбрасываю, а хочу — собаке скармливаю…

— Так не пойдет! Вы можете выбрасывать только порченый, с истекшим сроком годности товар, а нормальный товар вы должны употребить по назначению.

— Это смешно. Как вы мне можете говорить про назначение, вы мне не указ, чтобы советовать, куда колбасу девать.

— Не продам сосисок, да и все тут!

Круглое лицо продавщицы стало красным, словно нагревшийся круг на электрической плите. «Интересно, если плюнуть ей в лицо, зашипит или нет?» — усмехнулась про себя Тамара, а вслух сказала:

— Дайте жалобную книгу!

— Нет!

— Вы с ума сошли, что ли?! Я требую жалобную книгу — это мое право покупателя и потребителя!

— Вы никакой не потребитель, пес шелудивый — ваш потребитель! Выйдите сейчас же из магазина, я вам ничего не продам!

— Вот же тварь бесчувственная, — закипела Тамара, — никуда я отсюда не пойду, вот ни на шаг не сдвинусь! Вам бы не за прилавком стоять, с людьми разговаривать, а лишиться жилья и побегать с полгодика бесприютной вместе с уличными собаками, чтобы на своей паршивой шкуре прочувствовать, каково им приходиться…

— Юра, вызывай полицию, тут покупательница хамит!

— Юра, вы где действительно? Я тоже требую полицию! Надо призвать к порядку эту наглую женщину! Юра, где вы и кто вы, в конце концов! Человек-невидимка, что ли?

Пожилой охранник, дремавший на табуретке возле окна, встрепенулся:

— Что случилось? Украли чего?

— Весь магазин можно вынести, пока ты дрыхнешь!

— Ничего, Юра, солдат спит — служба идет, не обращайте внимания…

— Нюр, что случилось-то?

— Да! Вот эта сумасшедшая требует сосисок для бродячего пса…

— Бесплатных?

— Да не-е-е, покупает. Я ж говорю, сумасшедшая…

— Так пусть покупает, тебе-то что?

— Какой вы, Юра, мудрый, спасибо. Слышала, жестокосердная гадина? Отвешивай мне полкило сосисок, да побыстрей!

— Ах ты… сама гадина!

Разъяренная продавщица выскочила из-за прилавка и, вцепившись в Тамарино плечо, принялась подпихивать к выходу. Тамара тоже рассвирепела, привстала на цыпочки и, сдернув с головы продавщицы голубую шапочку, со всей силы кинула ее подальше за прилавок. Шапочка накрыла дрожащий от страха холодец. Тамара едва доставала корпулентной продавщице по плечо, но зато была гораздо тренированней.

Натренировалась Тамара благодаря ежедневным прогулкам с огромным Рексом, которого привезла домой из собачьего приюта. Колоритную помесь «бульдога с носорогом» Тамара считала писаным красавцем, и характер у него был золотой. Когда ей не моглось или надо было выплакаться, Рекс всегда оказывался рядом. Сидит, внимает, сопереживает. Хочется Тамаре побыть одной — уходит на свое место. Отличный товарищ и невероятный аккуратист: тапочки приносит, грязные лапы сам после улицы вытирает о тряпочку, все команды выполняет.

В общем, спортивной ловкости Тамаре было не занимать. Рыхлой, дебелой продавщице так и не удалось намять бока норовистой покупательнице, зато Тамара в сердцах вырвала у нападающей клок крашеных волос. Охранник Юра поостерегся разнимать дерущихся женщин и призвал на помощь профессионалов — вызвал полицейский наряд. С появлением стража порядка женщины прекратили боевые действия и стояли теперь обе красные, растрепанные, тяжело дыша. Пришлось писать объяснительные. «Хорошо, в участок не забрали, вот стыд-то какой…» Никому из коллег Тамара тогда не рассказала про происшествие, царапины на плече долго саднили, портя настроение.

Синий Валерик

Ремонт квартиры доконал Леру. Полгода жить в грязи, натыкаться на коробки, пинать их от злости, не найдя нужной вещи, постоянно заказывать еду в Интернете, мыться у друзей — все это Лера пережила с трудом. Окончанием ремонта Лера посчитала тот самый приятный момент, когда погрузилась в ванную, полежала в жемчужной пене и прошлепала босиком до кровати, не испачкав ноги в строительной пыли.

Ее холостяцкая (после двух разводов) однушка превратилась наконец в желанное пристанище. Мечта стала явью: светлая, просторная, чистая квартира — без грязных пепельниц, разбросанных мужских носков и забрызганного зеркала в ванной. Старую мебель, кроме шикарной двухметровой белой кровати, Лера торжественно выкинула. В спальне, не считая встроенной кровати и стенного зеркального шкафа, было пусто, даже телефон положить не на что — нет тумбочки. Прикроватная тумбочка казалась старомодным пережитком прошлого. Лера пока не придумала, на что ставить настольную лампу, книжку и телефон. Прежде все мелкое барахло размещалось на полке над кроватью, но полку Лера еще до ремонта вырвала с корнем вместе с обоями. Полок над головой она боялась с детства. Однажды книжная полка с учебниками рухнула на кровать — Лере повезло: за минуту до обрушения она вскочила и побежала умываться перед сном. Родители тогда перепугались до смерти и не на шутку поссорились. Мать вопила как безумная, что из-за халатности отец чуть не стал убийцей собственного ребенка, что у него руки не из того места растут и они чуть не оказались по локоть в крови, раз элементарно повесить намертво полку не смог. Отец попытался выдернуть из-под полки придавленную подушку, но от бессилия заплакал: «Вот здесь была бы ее голова! Я ведь хотел вешать полку в конце кровати — над ногами, а ты настояла…» — «Так это я виновата, что у тебя все косое! Девочка бы без ног осталась, это тебя утешит? Дочь — инвалид. Валерия, бедная моя девочка, господи, какая беда могла случиться…»

Лера загрустила: в памяти одна за другой всплывали трагические семейные сцены — литературные, родительские, а потом и свои. Два раза была замужем, и все неудачно. Тряхнула головой, отгоняя неприятные мысли, и огляделась. Стены в спальне были выкрашены в цвет морской волны: «К черту обои, все пылесборники — на фиг, а синий цвет меня всегда успокаивает…» — как бы советовалась Лера с друзьями. «Норм!» — поддерживали друзья.

Кухня у Леры теперь стала похожа на бело-розовую пастилу: стены выкрашены жемчужно-розовой краской, а кухонная мебель и раковина отливают перламутром. «Все, как мы, девочки, любим, прямо душа поет…» — описывала она свое состояние замотанным, погрязшим в семейном быту подругам.

Только что рабочие обновили серебристую плитку в ванной и распрощались с хозяйкой, поставив финальную точку в ремонте. Однако Лера для себя эту точку еще не поставила. Все вроде бы вышло, как хотелось, но не хватает чего-то для уюта. Например, вылезая после душа, нужно на что-то сесть, элементарно ногти на ногах подстричь, а на что сесть? Старый пластиковый табурет, как и тумбочку, Лера с презрением выбросила.

Привычка объезжать строительные рынки и мебельные магазины осталась, так что в любом торговом центре Лера сразу брела в отдел «Товары для дома». Как-то попала в отдел бытовых излишеств, где вычурные напольные вазы, садовые скульптуры и комнатные фонтаны, и заприметила там ярко-синего деревянного слона с черными грустными глазами. Тот стоял такой одинокий, печальный, что Лере сразу же захотелось забрать его домой. Она размышляла о том, куда его можно поставить, чтоб не спотыкаться, и ее вдруг осенило: спина у слона была плоская, если поставить его в спальню возле кровати, то телефон с книжкой чудненько поместятся. Присела на… назову его Валериком. Взглянула на ценник, присвистнула. Дикость какая: девять тысяч рублей за подставочку для телефона, даже если эта подставочка — Валерик, ни в какие ворота. Лера сфотографировала и послала слона Наташке. Подруга прислала три восторженных лайка, но на ценник — пять возмущенных дизлайков и даже перезвонила: «Чё эт за цена-то? За такого маленького слонишку почти десятка?! Лучше сапоги себе купи теплые!» Лера уже вторую зиму ходила в теплых кедах, но трескучих морозов не случалось, так что не страшно. Наташка все равно ее пинала: «Тебе сколько лет, что ты все в кедах ходишь? Пора приличной дамой становиться…» Лера с сожалением погладила слона по матовой голове, помахала ему на прощание и вышла из магазина.

Поиски продолжались, теперь уже конкретные. Лера придумала себе образ дизайнерской подставки и не собиралась от него отказываться. Должны же найтись и другие слоны, дешевле. Мебельный торговый центр на окраине позиционировался более дешевым, но, пройдя все этажи, начиная с верхнего, Лера недовольно отметила: народу толчется много, а некоторые цены еще и повыше будут. По дороге на выход задержалась в цветочном отделе: орхидеи были ее слабостью. Рассматривая цветы, обнаружила среди цветочных горшков двух керамических слонов похожих на синего Валерика. Серый и розовый слоны служили подставками для двух больших горшков. Цена — две тысячи триста рублей. Выбор мучительный: розовый нравился больше (#яжедевочка), но серый лучше подходил к цвету ванной комнаты. Что делать? Взяла серого. Домой вернулась немного растерянной. Поставила слона в ванной, присела. Здорово. Смотрится отлично, именно его тут и не хватало, хотя не Валерик, конечно. Пусть будет Боб. Отослала Наташке фотку, получила одобрение.

Всю ночь в окошке мерещился синий слон. Валерик терся хоботом о стекло так жалобно, что Лера плакала во сне. Валерик умолял пустить в дом, прижимался к окну все сильней, стекло начало трещать, Лера испугалась и… проснулась. По стеклу распластались ветви березы, доросшей до третьего этажа. Сильный ветер пригибал березу к дому, и она стучала ветками во все окна, до которых могла дотянуться. «Ну что мне делать с синим чудиком?.. — мучилась Лера. — Блин, фиг с ними, сапогами, зиму опять обещают теплую, а в кедах я чувствую себя даже моложе».

В отделе, где скучал Валерик, было всего три покупателя. Лера, не теряя времени, направилась в штучный отдел предметов для дома. Синий слон, заметив приближающуюся Леру, расцвел. Она бросилась к нему, подхватила, крепко обняла и понеслась в кассу. Пристроив расписного деревянного друга на сиденье своей маленькой машинки, Лера на всякий случай прицепила его ремнем безопасности:

— Сиди тихо, а то при моих резких торможениях как бы ты не выбил мне хоботом стекло.

Слон удивленно смотрел в окно.

К спальне Валерик подошел идеально. Лера была в восторге. Полюбовавшись на парочку слонов несколько дней, Лера ощутила внутри себя невнятное беспокойство. Немного поразмыслив, вспомнила про одинокого розового слона. Лера хорошо знала, как же это грустно — испытывать одиночество. Может, поставить слона в прихожую? Получится некая цветовая реплика кухне. Наташка точно оценит. «А три слона — уже маленькое стадо, нет, не стадо — дружная семья», — убедительно подумала Лера.

— Боб, Валерик, я уехала за вашим братиком, не скучайте! — крикнула в глубину квартиры глава семьи, запирая дверь.

Круассаны

— Мам, я в кафе познакомилась с потрясным парнем. — Полина подсела к маме на диван.

Как же было отрадно на нее смотреть и как приятно, что дочь снова начала делиться личной жизнью. После пяти лет жизни с «недозятем», как они называли Володю (официально Полина с Володей так и не расписались), и его черного предательства дочке уже второй год все мужчины казались СВО…

Мама на минутку выскочила на кухню и радостно шепнула папе:

— Кажется, Поля вышла из депрессии: познакомилась с парнем, и он ей понравился…

— Пусть приглядится сначала, а то опять будет, как с Володей, поначалу ведь по уши влюбилась…

— Тьфу, типун тебе на язык, не мели ерунды. Пока ни о какой влюбленности речь не идет. Главное, год траура по прошлому закончился, наша девочка освободилась от черных мыслей, теперь не спугнуть бы…

Мама вернулась в комнату.

— Расскажи, Полиш, как вы познакомились.

— Сижу я такая, пью свой латте с эклером…

— Опять вместо обеда? Смотри, наживешь себе диабет какой-нибудь… ой, тьфу…

— Ма-а-ам, опять… не буду ничего тебе рассказывать…

— Прости, прости, доченька, извини, сорвалось некстати! Это все от беспокойства за тебя, обедать все-таки надо нормально… все-все, больше не буду, рассказывай. С кем же, как не со мной, делиться, я не подведу.

— Больше чтоб я не слышала про обеды. Так вот, сидит парень за соседним столиком и мне улыбается. Я решила, что выгляжу смешно, наверное, измазалась кремом. Стала вытирать рот салфеткой, а он мне: «Нет-нет, вы не испачкались, я улыбаюсь просто потому, что у меня хорошее настроение, вкусный кофе, чудесный теплый круассан и красивая девушка — в довершение полной картины». Мам, у него классная улыбка! Настроение мое подлетело. Я поддерживаю: «А еще на дворе — прекрасное зимнее утро, метель, и пусть предстоит еще целый рабочий день, зато впереди пятница, так что у нас почти выходные…» Он смеется, говорит, что мы с ним почти белыми стихами заговорили, и просит разрешения подсесть за мой столик. Мы потрепались полчасика. Андрей заказал еще пару круассанов, чтобы я попробовала, какие они тут божественные, когда теплые. Ну да, вкусные, но я тут же обсыпалась крошками. Разозлилась на себя и тут возьми да ляпни: «Круассаны хороши, но я могу испечь получше…» Он изумился:

«Полина, а я приглашаю вас в театр. Я как раз собирался пойти в МТЮЗ. Там завтра хороший спектакль. Я его уже видел, но хотел еще раз посмотреть. Составите мне компанию? Только там буфет отстойный, так что лучше встретимся у театра на час раньше и попробуем мой эксклюзивный кофе с вашим кулинарным чудом у меня дома. Простите за смелость, просто я живу рядом, а после спектакля неудобно вас приглашать: поздновато»… — Полина осеклась. — Мам, ну кто меня за язык тянул? Ты же знаешь, где — я и где — выпечка! Андрей так оживился, что красивая девушка умеет еще и печь: это ж его голубая мечта. И теперь ему осталось мечтать до завтра, если я пойду. Мам, что мне теперь делать?».

Мама обняла свою большую девочку и погладила по головке, как маленькую:

— Это горе поправимо. Сейчас столько прекрасных домашних пекарен. Даже не будем заморачиваться, найдем твоему Андрею самые лучшие круассаны!

Они погуглили и нашли малоизвестную в широких кругах пекарню. Знаменитый французский шеф-повар именно за круассаны написал маленькой пекарне блестящий отзыв. По дороге в театр Полина зарулила на Дорогомиловский рынок и купила шесть горячих круассанов. В хорошем настроении припарковала свою серебристую «хонду», насквозь пропахнувшую ароматным слоеным тестом, прямо возле театра. Все так удачно складывалось: после спектакля будет правильно прыгнуть прямо в машину, не тратя времени на долгие прощания и проводы.

Полина заглушила мотор, взглянула на панель приборов и ахнула: часы показывали без пятнадцати семь. Схватив пакет с круассанами с пассажирского сиденья, поискала телефон. Вспомнила, что полчаса назад при резком повороте он слетел с колен, но, так как дорога требовала внимания, поднимать телефон Полина не стала. Она всегда ездила порывисто, и все, что в салоне автомобиля не было закреплено, обычно улетало. Наклонившись, достала из-под пассажирского сиденья мобильник. Оказалось, что от удара телефон включил вместо звонков вибрацию, и теперь на экране светилось пять пропущенных вызовов от Андрея.

Полина нажала кнопку вызова:

— Андрей, простите, у меня, оказывается, включился беззвучный режим, а я по пробкам добиралась, нервничала…

— Никогда не оправдывайтесь перед мужчинами за опоздание, ничего страшного, главное, что вы здесь, а то я начал всерьез волноваться. Я стою у входа и вижу вас в машине. Мы же договаривались, что встретимся возле театра, вот и встретились, — договорил он, одной рукой галантно открывая дверцу автомобиля и подавая руку даме, другой — убирая телефон в карман.

За пятнадцать минут до начала спектакля они успели взять кофе и съесть пару круассанов. Хотя кофе в буфете действительно оставлял желать лучшего, Андрей был в восторге от выпечки. Полине было дико неудобно, она краснела и отмахивалась от комплиментов.

Спектакль с говорящим названием «С любимыми не расставайтесь» Полине чрезвычайно понравился: артисты играли эмоционально, выкладывались на все сто, пьеса была замечательной, постановка — качественной. Довольные проведенным вечером и друг другом, молодые люди договорились встретиться на следующей неделе в саду Эрмитаж покататься на коньках. Оба обожали зимние виды спорта. Андрей на прощание вежливо поцеловал Полину в щечку и помахал рукой.

Возле машины Полина обнаружила, что ключи пропали. Где она умудрилась их посеять? Кинулась обратно в театр. В гардеробе развели руками. Билетерша прошла с ней через весь зал. Ключей не было. Как же теперь открыть в машину? Ругая себя последними словами за рассеянность, Полина вновь и вновь перебирала каждую минуту до того, как обнаружила пропажу. Звонить Андрею? Как-то глупо, он тут при чем? В панике позвонила маме:

— Ма-а-м, я возле театра. Стою у машины, а ключей нет. Что мне делать? Я тут промерзла насквозь…

— Бедная Полиша, только не плачь. Уже одиннадцатый час, пробок нет, мы с папой быстро приедем, только найдем запасные ключи. Не помнишь, где они?

— Не помню…

— Доча, не реви, сядь в ближайшее кафе, дожидайся нас в тепле, не хватало еще, чтобы ты простудилась, да и телефон быстро разрядится на холоде…

Через час, отыскав запасные ключи, родители подъехали к театру на метро и забрали свою непутевую дочь вместе с машиной. А утром позвонил Андрей и осторожно поинтересовался, все ли в порядке. Услышав, что все норм, предложил встретиться, не дожидаясь следующей недели.

— Поленька, у меня для вас маленький сюрприз, давайте встретимся через час. Подъеду, куда скажете.

Они встретились возле ТЦ «Европейский» (Полина жила рядом). Андрей для удобства общения предложил перейти «на ты» и прогуляться пешком до Дорогомиловского рынка.

— Знаешь, я недавно, буквально вчера, про одну пекарню узнал, там почти такие же чудесные круассаны пекут, как твои, хотя, конечно, не смею сравнивать…

Полина не могла больше сдерживаться и выпалила:

— Андрей, пожалуйста, простите, то есть прости меня, не считай конченой врушкой, честное слово, такого со мной раньше не бывало. Я обычно, если приукрашу чего-нибудь в разговоре, сразу раскалываюсь, а тут сутки держусь и не призналась бы, но за это меня бог уже наказал. Я ведь ключи от машины вчера потеряла. Хорошо, что родители запасные нашли… — Андрей попытался что-то сказать, но Полина остановилась и заглянула ему в глаза: — Подожди, дай сказать. Круассаны, которые мы вчера уплетали, не я пекла, я их купила в пекарне. Просто побоялась разочаровать тебя на первом же свидании. Готовить я умею, и неплохо, говорят, но вот именно выпечка — не мой конек. Делать из покупного теста тоже не хотелось, вот и выкрутилась. Мне правда ужасно стыдно за вчерашнее.

— Поля, мне лестно, что ты побоялась меня разочаровать. Я не разочарован, а очарован. А вот еще одно чудо: твои ключи случайно провалились в пакет с круассанами. Я их обнаружил сегодня утром, когда заварил кофе, предвкушая двойное наслаждение: вкусовое и эмоциональное — от круассанов и воспоминаний о нашей встрече. А то, что ты — не злостная обманщица, понятно хотя бы потому, что не додумалась переложить круассаны из фирменного пакета пекарни в обычный пакет. У меня родилось следующее предложение: мы немедленно берем на Дорогомиловском лучшие в мире круассаны и мчим пить лучший в мире кофе.

— Куда?

— Ко мне, конечно, надеюсь, не разочарую…

Картина маслом

В местечке Лазаревское, как и положено, отдыхающие чинно прогуливались по вечерам по курортной набережной, ели мороженое, пили воду, пиво, вино, выбирали сувениры, но чаще просто с удовольствием глазели по сторонам.

Людочкин отдых подходил к концу. Она приехала на море по профсоюзной путевке вместе с другими сотрудниками московского НИИ. Могла взять путевку на три недели, как все, но взяла на две. Людочка предпочитала разбивать отпуск на три части: зимой любила кататься на горных лыжах, осенью — изучать исторические места и усадьбы, а летом нравилось дышать морским воздухом. Людочка всегда путешествовала одна — она дорожила свободой и не собиралась ее терять. Предпочитала короткие романтические знакомства: курортные романы — хороший стимул следить за собой. «Стимул — наше все», — бормотала Людочка по утрам вместо зарядки, переворачиваясь на другой бок и сладко досыпая. Она по опыту знала: влюбившись в очередной раз, немедленно займется спортом, сядет на жесткую диету и ее прежние объемы тут же к ней вернутся. Молодость играла на ее стороне.

Романа в Лазаревском, увы, не сложилось, и она накануне отъезда небрежно покидала вещи в чемодан, уминая нарядные платья, чтобы поместить туда собранные ракушки и красивые камешки. Вечером Людочка вышла из номера не просто прогуляться, а по делу. Местного художника она отметила для себя в первый же променад, когда неторопливо прохаживалась между выставленными вдоль набережной картинами. В основном, конечно, торговали не художники, а посредники. Большим покупательским спросом пользовался вопиющий кич — кошечки, щеночки, сирень и слабенькие копии известных натюрмортов и пейзажей. Изучив выставленные работы, Людочка задержалась в конце уличной галереи. В небольшом закуточке на складном стульчике под тентом сидел худощавый мужчина лет пятидесяти. Он неторопливо раскуривал трубку, не обращая на прохожих никакого внимания. Острый подбородок с ямочкой, редеющие волосы, забранные резинкой в тонкий хвостик, синий халат, перепачканный разноцветными масляными красками, словно художник использовал его вместо палитры. Картины Сергея Иваныча Плетнева — так звали худого человека — отличались от всего, чем кичливо хвасталась пестрая набережная. В каждом пейзаже Плетнева чувствовалось настроение и особый стиль, а на стиль у Людочки был особый нюх.

Людочка давно подыскивала подходящую картину — хотелось заполнить пустую стену в прихожей напротив зеркала. Живописный пейзаж с горной тропинкой, ведущей к морю, отражаясь в зеркале, придаст загадочность и объем ее скромной квартирке. За картину Сергей Иваныч запросил пять тысяч. Вроде и недорого, но Людочка решила сразу не покупать, сообщив художнику, что у нее пока еще есть время подумать. Каждый день, прогуливаясь по набережной, она внимательно обходила вернисаж и убеждалась, что лучше Плетнева никто не пишет, хотя некоторые картины в вычурных рамах стоили у других в несколько раз дороже.

Добежав до Сергея Ивановича, Людочка застала художника, упаковывающего картины в проклеенную скотчем коробку. Погода испортилась, поднялся сильный ветер, вот-вот хлынет дождь, попортит краски, да и мало кто решится сегодня прогуливаться по набережной наперекор стихии. Волны, которыми весело играл ветер, перекатывались через парапет, обрушиваясь на редких прохожих. Пачка печенья, лежавшая возле коробки с картинами, была насквозь мокрая. В зубах Сергея Ивановича была зажата погасшая трубка. Людочка поздоровалась, он поднял глаза фисташкового цвета. Фисташки красиво сочетались с потрепанной гимнастеркой, которая чрезвычайно ему шла. «Наверное, бывший военный, раз в гимнастерке, — решила Людочка, — в отставке…» Торговаться Людочке не хотелось, да и не понадобилось. Плетнев честно признался, что всю неделю пытался продать свои картины по пять тысяч, но никто ничего не купил. И вот как только сегодня он решил снизить цену на полторы тысячи, сразу нашелся покупатель.

— Тот пейзаж купили?! — ахнула Людочка, коря себя за промедление.

— Нет, вы — мой первый покупатель на этой неделе. Вы же пришли за пейзажем? Надеюсь, у вас легкая рука, — улыбнулся Сергей Иваныч, старательно выводя на обратной стороне холста: «Людмиле на добрую память от автора».

— Спасибо большое, мне действительно по душе ваши картины. Этот пейзаж украсит мой дом.

Вернувшись в Москву, Людочка отнесла картину Плетнева в багетную мастерскую при художественном салоне. В салоне было выставлено множество картин, наверное, под сотню. Огромного размера полотна были богато украшены золочеными витиеватыми рамами и стоили каких-то баснословных сумм. Маленькие картины в основном были оформлены деревянными или пластиковыми рамками, но тоже стоили достаточно дорого. Все это богатство не впечатлило Людочку. Если б у нее были лишние деньги, она бы, пожалуй, купила один небольшой натюрморт в белой деревянной рамке. Но тридцать тысяч! Бедный Сергей Иванович, видел бы он эти московские цены. Рамку к пейзажу Плетнева пообещали сделать в течение трех дней.

На второй день раздался звонок с незнакомого городского номера. Собираясь отбрить навязчивое предложение о какой-нибудь бесплатной косметической процедуре или стоматологической консультации, Людочка строго сказала:

— Слушаю вас.

— Это Людмила Николаевна Резвушкина?

— Да. В чем дело?

— Случилось страшное…

Сказать, что Людочка испугалась — ничего не сказать. В голове в секунду пронеслась тысяча многолетних страхов. Она успела представить, как мама попала под трамвай (мама постоянно путала по слабости зрения трамвай с троллейбусом и упорно обходила его сзади), как сгорела деревянная дача брата, как ее НИИ разогнали и она осталась без работы… да что там еще, боже мой!

— Что случилось? Что?! Кто говорит?!

— Это вас из багетной мастерской беспокоят… — Дрожащий женский голос смолк, видимо его обладательница набиралась решимости.

Сердце подпрыгнуло, словно на трамплине, и упало обратно, заняв положенное место. Что там страшного могло случиться-то?

— И что там у вас, пожар? Все картины сгорели?

— Понимаете, у нас в первый раз такое, честное слово, мы сами попали в ужасное положение…

— Да говорите уже скорей, господи…

— Вашу картину украли!

— В каком смысле?

— В самом прямом. Знаете, мы ваш пейзаж сразу же обрамили, и он спокойно дожидался на полке. И чего я, дура стоеросовая, сразу вам не позвонила? Вы б сразу забрали картину, и все дела.

— А вы можете объяснить сразу все до конца?

— Ой, конечно, простите. Сегодня утром покупателей было совсем немного. Одна пожилая пара долго выбирала картину. Ничего не подобрав, они обратили внимание на вашу картину и стали прицениваться. Мы им объяснили, что эта картина не продается — ее просто принесли оформить. Дама расстроилась и принялась, как настоящий искусствовед, подробно расписывать своему спутнику достоинства вашего пейзажа. В это время неподалеку прохаживался какой-то подозрительный тип — это я теперь понимаю, что подозрительный, а тогда не подумала. Он все принюхивался, присматривался, прислушивался. Пожилая пара ушла. Этот тип тоже. А мы потом хватились — картина-то исчезла. Мы все его запомнили. Можем засвидетельствовать полиции. Будем вызывать?

— Не знаю. Я сейчас приеду.

— Да, пожалуйста, скорее. Ждем вас. Простите нас, пожалуйста.

Людочка ужасно расстроилась. Конечно, произошедшее не подпадало под понятие «случилось страшное», но все равно история крайне неприятная. От заявления в полицию Людочка отказалась. Бесполезное дело, только время и нервы терять: преступника не сыщут, картину не вернут, а мороки будет много. В салоне с облегчением вздохнули: им тоже совершенно не хотелось связываться с полицией, портить репутацию, да и мало ли, прицепятся к чему-нибудь, возьмут на заметку, потом неприятностей не оберешься. В качестве компенсации директор художественного салона предложила Людочке выбрать себе любую картину того же размера из выставленных на продажу. Людочка, смущаясь, призналась, что здесь только одна картина ей понравилась.

— Правда, она дорогая. Тридцать тысяч…

— А ваша, простите, если не секрет, во сколько вам обошлась?

— Четыре тысячи, — вздохнув, честно призналась Людочка.

Сошлись на том, что салон выплатит пострадавшей десять тысяч рублей и выдаст подарочный сертификат на рамку для следующей картины. В тот же вечер Людочка позвонила коллеге, которая догуливала третью неделю в Лазаревском, и попросила купить еще одну картину у Сергея Иваныча, подробно расписав, как он выглядит и где именно торгует на набережной.

Коллега отыскала художника и пересказала ему историю с кражей картины в салоне. Плетнев так растрогался, что его произведение украли, что тут же попросил передать Людочке похожий пейзаж в подарок, подписав на обороте для нее целое послание с подписью и телефоном, мол, есть о чем поговорить. По променаду пронесся слух, что в Лазаревском живет и работает художник Плетнев, картины которого воруют в московских художественных салонах, вероятно, они представляют особую художественную ценность. На следующий день все картины Сергея Иваныча разлетелись как горячие пирожки, хотя он, приосанившись, вернул их прежнюю стоимость в пять тысяч рублей.

Новую картину в салоне похвалили и, как обещали, оформили в рамку и паспарту бесплатно. Директор попросила разрешения связаться с Плетневым:

— Извините, там на обратной стороне художник оставил свой номер телефона. Мы могли бы предложить ему взаимовыгодное сотрудничество.

Людочка почувствовала нечто похожее на ревность: как так, она этого художника открыла, ввезла его творчество в столицу, а теперь к нему придут деньги и слава, а она останется в стороне?

— Знаете, я сама позвоню ему сначала, может, он приедет или мне поручит быть его представителем…

Второй пейзаж у Людочки в квартире тоже не задержался — провисел в прихожей пару недель, пока в гости не наведался двоюродный брат с женой посмотреть на свежий ремонт. Рассказ о краже первого пейзажа сразил жену брата наповал. Ирина не отходила от картины, обнаруживая в художественном почерке Сергея Иваныча сходство то с Левитаном, то с Айвазовским. В конце концов сердце Людочки дрогнуло: она подарила картину брату. Все равно у того скоро день рождения, хотя бы на этот раз не придется мучиться на тему подарка.

Стена вновь опустела. Людочка тем временем созвонилась с Плетневым. Он тут же согласился приехать, и Людочка с неожиданно радостным трепетом готовилась к встрече. Сергей Иванович привез целый чемодан работ, подарил две новые картины Людочке, на следующий день заключил договор с художественным салоном. Какой-то искусствовед тут же написал в соцсетях восторженную заметку про Плетнева, в частности про то, что «художник Сергей Иванович Плетнев, отставной военный, с детства увлекался рисованием, но лишь недавно, выйдя на пенсию, смог полностью посвятить себя любимому делу и стал поистине народным художником…».

В Людочкином доме Сергей Иванович быстро навел идеальный порядок: прибил полки, починил утюг, укротил прыгающую стиральную машину. Короче, настоящим сокровищем оказался, пусть и старше почти вдвое, но зато — мужик. Людочка решила, что «золотые руки» и талант Плетнева вполне стоят уже опостылевшей свободы и с удовольствием сменила фамилию. А еще новоиспеченные супруги открыли курсы рисования, и Людочка тоже попробовала писать. И сразу маслом. Маслом оказалось несложно: оно прощало ошибки, создавало объем, вкусно пахло. А главное, Плетнев одобрил ее первые шаги. Людочка даже изобрела свой собственный стиль. Ее красочные натюрморты с удовольствием разбирали друзья и знакомые: недорого и душевно.

Стены бывшей холостяцкой Людочкиной квартиры больше не пустовали — их украшали произведения художников Плетневых.