Чудо в пустыне

До вечерней зари после пира

Не расходится шумный народ,

И в золе от разлитого жира

Все шипит золотистый налет.

Но угрюмый певец из Кимеи

Не хмелеет от пенистых вин

И скользят, как извивные змеи,

По челу его нити морщин.

И от слез, и от едкого пепла,

И от дыма чужих очагов

Под седыми бровями ослепла

Побелевшая влага зрачков.

С острым запахом козьего сыра

С дымных пастбищ пришли пастухи,

Чтоб пропела кимейская лира

Мощью струн золотые стихи.

И оставили пестрые вьюки

И канат, заплетенный в узлы,

Моряки, чьи могучие руки

Почернели от бурь и смолы.

Уж вино на остатки курений

Льют из бронзовой чаши рабы,

И горят предвечерние тени

Сквозь залитые кровью столбы

На обугленном лбу рудомета

И на пыльном плаще пастуха –

От земли, золотой от помета,

И от скал, поседевших от мха.

– «Бросим крик в побледневшее небо,

Чтобы в честь Оленийской Козы

Зачерпнула веселая Геба

Алый сок виноградной лозы,

Чтоб, устав от тяжелого зноя,

В холод вод погрузив языки,

На помятой траве водопоя

Наслаждались прохладой быки,

Чтобы каплями светлого меда –

Даром пчел из заросшего пня,

Были вещие песни рапсода

В тихий час у святого огня».

От грязных опилок арены

Несется запах мочи…

Увешаны флагами стены,

Оркестр играет матчиш.

Женщины у ржавой решетки

Страдальчески морщат бровь,

У обязьяны, больной чахоткой,

Струится из носа кровь.

У белого медведя череп

Гниет от тоски и тепла;

Давно в небо не верят

Два плешивых орла.

Пантера с кличкой «Маруся»,

С отпиленным бивнем слон

И в клетке, бодающий брусья,

Косматый больной бизон.

И павиан в глубине зверинца

С крутым ревматизмом в спине,

Похожий на старого принца,

Обнищавшого в чужой стране.

И львы в клетке узкой

Забыли о желтых песках,

Следя за старой индуской

С арапником в смуглых руках.

Пришел я пьяной походкой,

С низким придавленным лбом,

Смеяться за крепкой решеткой

Над злым и больным зверьем.

Мы рычали хриплыми голосами

Широко раскрывая хищный рот,

И жадно припадали сухими губами

К зеленой влаге гнилых болот.

И когда насыщали миазмы

Душный ветер в крутых горах,

Проступали зловонные язвы

На поросших шерстью телах.

И луна, как мутный пузырь желчи,

Горела в зловещие вечера;

В лесах слышался лай волчий,

И с деревьев сползала кора.

И когда наступал у нас голод,

И желудки сжимались, как пустые меха,

Нас гнал щетинистый холод

От мерзлого ложа зеленого мха,

Устремлялись мы толпою пьяной

От гнойных болот в ваши города,

Где гудят сквозь липкие туманы,

Как глухия струны, телеграфные провода;

Где ползают, как крабы в иле,

Меж проколотых окнами стен,

С цветными глазами автомобили,

Оглушая ревом сирен;

Где продают пыльные апельсины на бульварах,

Где у всех детей рахит

И где пили мы до-пьяна в будуарах

Из хрустальных флаконов духи.

Вы весной собиралися в станы

По низовьям разлившихся рек,

Чтобы ваши могучие ханы

Замышляли кровавый набег.

И, покрытые кожей верблюжьей,

Колыхались цветные шатры,

Ржали кони, звенело оружье,

Желтым дымом курились костры.

И рукой, маслянистой от плова,

Запахнув свой камчатный халат,

Ваш владыка бросал свое слово

На восток и далекий закат.

И в кибитке, обмазанной дегтем,

Средь толпы раболепных князей,

Он окрашенным хиною ногтем

Убивал надоедливых вшей.

На разостланной шкуре воловьей

Принимал равнодушно дары –

Бурый мускус с венозною кровью

Кашемирскую ткань и ковры.

По ночам подымались вы в стане,

Пробуждая безмолвье степей,

Чтобы вновь приволочь на аркане

Смуглотелых китайских детей.

Оросив покоренные страны

Страшным севом кровавой росы,

Гноетечные струпья и раны

Вы лизали, как смрадные псы.

И когда моровые туманы

Приносили дыханье чумы,

Вы сжимали в руках талисманы

Из зеленой священной яшмы.

И в степях кочевые народы,

Как томимые зноем быки.

Пили с жадностью ржавые воды,

Что сочились сквозь торф и пески.

И белели Кристалами соли

Высыхавшие чаши озер,

И земля содрогалась от боли

На дымившихся оползнях гор.

И в горах, где магнитные руды

Искромечут таинственный ток,

Проходили качаясь верблюды

На залитый пожаром восток.

Утомительный берег покинув,

Где, как пена на зыби шелков,

Лишь белеют шатры бедуинов

Средь гонимых самумом песков,

Табаку контрабандного вьюки

В переполненный трюм погрузив,

Мы на палубе старой фелуки

Отплываем в Персидский залив.

И на мелях с покорностью бычьей

Где свиваются гады в звено,

Мы ныряем за ценной добычей

В час отлива на зыбкое дно.

Под пылающим солнцем полудня

Берегитесь на мелях, пловцы –

Восемь ног кровожадного студня

Простирают к добыче сосцы.

Там икру свою мечет акула

Между мшистых подводных камней,

Где ржавеют мортирные дула

Наскочивших на риф кораблей.

И когда под луной меднорогой

Отдохнет истомленная грудь,

Мы с добычей на берег отлогий

Направляем стремительный путь.

И потом, как быки у цистерны,

Позабывши жемчужную мель,

Поглощаем под кровлей таверны

Мы гранеными кружками эль.

Мы ложимся на мягкое ложе,

Опершись на плетеный камыш,

И приносит индус темнокожий

Нам в дымящихся трубках гашиш.

Там бенгалька в малиновой феске

Обнажает кривой ятаган

И танцует под мерные всплески

Нарумяненных рук персиян.

И сжимая под кожею ребра,

Как смоковница в пьяном костре,

Извивается смуглою коброй

На зеленом кашгарском ковре.

И колеблется пламенем синим

Перетянутый поясом стан,

И тоскуют по желтым пустыням

Звуки труб и глухой барабан.

И когда европеец неловкй

Разорвет ее красную шаль,

Мы встаем, негодуя с цыновки,

Обнажая дамасскую сталь.