Чужая игра для Сиротки

Глава сорок восьмая

Сиротка

После возвращения в замок, я замечаю сразу несколько изменений.

Во-первых, теперь дверь в мою комнату охраняет пара гвардейцев, и один из них — Орви.

Мне стоит больших усилий пройти мимо него и ни разу не посмотреть в глаза.

Одиночество и страх заполняют, кажется, все пустоты моей души, и никакая охрана у двери не может с этим справиться.

А мне даже поговорить не с кем.

Плачущий, мне даже не на кого положиться, некому рассказать, что я перестала понимать, в какую игру я играю и кто вообще мной играет.

Поэтому, когда я замечаю второе изменение, от отчаяния хочется выть.

Это едва ли заметно, но в свете ярких солнечный лучей, на окнах видны радужные прозрачные нити волшебной решетки.

Уверена, это тоже решение короля. Вряд и бы маркиза Виннистэр так озаботилась моей безопасностью.

Я усаживаюсь за стол, подпираю щеку кулаком и уже собираюсь погоревать о своей нелегкой судьбе, как дверь без стука распахивается, и все свободное пространство комнаты словно бы сжимается до размеров крохотной монастырской коморки, в которой хранились щетки и метлы.

— Миледи Лу’На, — герцог пронзает меня безучастным ледяным взглядом. — Полагаю, вы уже пришли в себя и готовы дать ответы на все мои вопросы.

Я непроизвольно одергиваю рукав платья в том месте, где на коже до сих пор ощущаются губы этого невыносимого человека. Румянец закипает на щеках от одной этой мысли, но, хвала богам, безэмоциональное лицо герцога Нокса действует отрезвляюще. Лучше чем горькая настойка наставницы Тамзины.

— Я бы предпочла больше не находиться с вами наедине, милорд Куратор, — говорю еще немного неуверенным, но вполне осмысленным и твердым голосом.

— Мне ровным счетом нет никакого дела до того, чего вы там хотите, юная леди, — пожимает плечами Нокс.

— Я обязательно так и передам Его Величеству, когда он придет справиться о моем самочувствии. Надеюсь, у вас есть веская причина снова без спроса врываться в мои личные покои и компрометировать мою репутацию, хоть я уже просила не делать…

Герцог подносит палец к губам, как бы намекая, что мне лучше замолчать.

Точнее, это наглый приказ, которого я не могу ослушаться, хоть и очень стараюсь.

Несколько долгих мгновений мы просто смотрим друг на друга, сражаемся мыслями, словно непримиримые соперники, и я снова проигрываю, потому что делаю шаг назад, в то время как герцог продолжает стоять на месте. Мое «бегство» определенно его радует — об этом красноречиво свидетельствуют изогнутые в триумфальной ухмылке губы.

— Юная леди, чтобы внести ясность, — его голос такой сухой, что у меня начинают зудеть ладони. — Если в вашей определенно наполненной всяким хламом голове вдруг родились мысли, будто мне доставляет великую радость нахождение с вами наедине, то спешу вам огорчить — я бы с большим удовольствием отправился чистить конюшни, чем быть здесь и осознавать, что мы находимся достаточно близко, чтобы дышать одним воздухом. Однако, я — верный и преданный слуга короны, и привык исполнять возложенные на меня обязанности. В часть которых так же входить следить, чтобы все девушки, вверенные моим заботам на время Отбора невест, находились в здравом уме и крепком теле. Сделать что-то с содержимым вашей головы я, увы, абсолютно бессилен, — при этом вид у герцога такой, будто его это определенно радует, — но более чем в состоянии позаботиться о сохранности вашей… гаммм… телесной оболочки.

Сказано с нарочитым пренебрежением. На грани отвращения, будто моя «телесная оболочка» — пренепреятнейшая из всех, которые ему доводилось сохранять.

Одолеваемая желанием плюнуть на все и как следует ему врезать, сжимаю кулаки.

Герцог стоит, где стоял, но демонстративно закладывает руки за спину.

— Вы желаете что-то сказать по сути моих слов, юная леди? — презрение сменяется насмешкой. — Советую сделать этой сейчас, потому что сразу после допроса, я собираюсь покинуть вашу комнату незамедлительно. Исключительно ради того, чтобы не компрометировать вашу безупречную репутацию, а не то, о чем вы подумали.

Мне хочется его ударить. Заехать кулаком прямо в центр самодовольной рожи и посмотреть, как великий и ужасный герцог Нокс завоет от боли.

Монашка из монастыря, которой доводилось защищать свою жизнь и от воров, и от набегов разных голодранцев, запросто могла бы это сделать.

Но герцогине Лу’На рукоприкладство явно не к лицу.

Так что остается последнее оружие — вынуть шпильки, которыми Нокс утыкал меня, словно игольницу, и вернуть каждую с таким же усердием.

— Я подумала, что буду чрезвычайно рада, если вы как можно скорее закончите допрос, и ваша телесная оболочка покинет пределы моего личного пространства. Исключительно потому, что мне дорога моя репутация, а не то, о чем вы подумали.

Герцог все еще улыбается.

И его почти ничего не выдает, кроме разве что нервно дергающегося уголка рта, от улыбки не остается и следа.

— И еще, — вскидываю палец, нарочито привлекая внимания к тому, что следующие слова имеют особое значение. — Полагаю, раз уж моя телесная оболочка доставляет вам столько боли и страдания, всем нам будет лучше, если впредь все возможные вопросы мы будем решать исключительно через наших горничных. Уверяю, милорд Куратор, что никакое, как вы соизволили выразиться, «содержимое моей головы», не помешаете мне понять содержимое ваших записок. Давайте же позаботимся о сохранности наших телесных оболочек и сделаем хоть что-то приятное друг для друга.

Я понятия не имею, откуда в моей голове вся эта складная речь, но какие бы силы ее туда не вложили, мысленно от всей души их благодарю.

Потому что проклятый герцог выглядит так, будто его только что окатили помоями с ног до головы.

Мне требуются все усилия воли, чтобы ничем не выдать свой триумф, хоть я полностью заслужила счастье видеть, как с этого напыщенного типа сползет его маска холодного безучастия. В особенности после того, как я по его вине чуть не отправилась на тот свет.

Правда, сперва герцог все же спас мою жизнь.

Пока меня терзают противоречивые чувства и эмоции, Нокс берет себя в руки и снова демонстративно обдает меня презрением.

— Я хотел принести свои извинения, юная леди, — говорит четко и сухо. — Полагаю, все дело в аспектах, которыми кто-то заколдовал едва не убившее вас украшение. Уверяю, подобное более не повториться.

Это звучит совсем не как искренняя попытка признать свою виную

Скорее как нарочитое предупреждение о том, что лучшая защита от «подобного» — иметь железные и нерушимые основания вовсе от меня отдалиться. Как можно дальше.

— Мое предложение общаться через горничных, как всегда, в силе, — напоминаю я, подстраиваясь под его холодную официальную речь. — Меня совершенно не интересует, что послужило причиной вашему недостойному и порочащему мою честь поведению, но нам обоим предельно ясно, что каждый раз, когда мы оказываемся слишком близко, происходят очень…

— … мерзкие вещи? — заканчивает за меня герцог.

— Вообще-то я хотела сказать «опасные», но ваш вариант звучит честнее.

Мы снова замолкаем, но на этот раз, как бы сильно я не старалась не смотреть на него, мой взгляд все равно намертво прикован к темным глазам Нокса.

Плачущий, помоги, все это определенно дурно кончится.

— Полагаю, — продолжает герцог, и я лишь краем мыслей понимаю, что он делает шаг в мою сторону, пока мои собственные ноги словно врастают в пол, — нет необходимость предупреждать, что все случившееся между нами, следует держать в тайне.

— Согласна, — говорю в ответ.

И снова шаг ко мне, уже ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Что происходит? Мы ведь только что решили, что не испытываем никакого желания находиться слишком близко друг к другу? Что это мерзко и опасно.

— Мне бы не хотелось, — на губах герцога появляется зловещая усмешка, — прибегать к некоторым не самым гуманным методам, которые бы призвали вас молчать.

— Вы мне угрожаете? — не верю своим ушам.

— Предупреждаю, миледи Лу’На.

Мне кажется, что я вот-вот задохнусь от возмущения, но напряженную обстановку нарушает стук в дверь и появление Орви.

Он несколько мгновений молча смотрит на меня и герцога, на дистанцию между нами, растерянно переводит взгляд с меня на Нокса и обратно.

Я слишком резко шарахаюсь назад.

Герцог, конечно же, слишком проницателен, чтобы не заметить этого.

Но все же, именно он первым нарушает тишину, интересуясь, какого лешего гвардеец вламывается в комнату леди без ее разрешения войти.

Бедняга Орви тут же вытягивается по струнке и рапортует, что маркиза Фредерику Виннистэр желает переговорить со мной с глазу на глаз.

— Скажи, пусть катится к демонам, — отбривает Нокс.

Орви открывает — и закрывает рот, лишь мельком глядя на меня, едва ли слишком заметную из-за спины герцога, которой он только что меня загородил, будто маркиза заявилась, чтобы отнять у него любимую игрушку.

— Милорд Куратор, вы забыли, чья это комната? — От возмущения перед глазами все пылает.

Да кем он себя возомнил, этот тип?!

Воображает, что имеет право расписываться за всех и каждого?!

— Что, простите? — Он поворачивает голову. — Я отвечаю за вашу безопасность, и я…

— Скажите леди Виннистэр, что я ее жду, — обращаюсь к Орви, нарочно повысив голос на тот случай, если Нокс снова вздумает вмешаться со своими командирскими замашками.

Герцог так сильно стискивает зубы, что их злой скрежет почти что ласкает мой слух.

Когда дверь распахивается и маркиза вплывает в мою комнату, как обычно, в одном из тех нарядов, которые почти не оставляют места воображению, Нокс железной поступью проходит мимо, не отметив ее ни взглядом, ни словом.

Как будто именно он — тот единственный мужчина на свете, которому ее выдающиеся женские прелести вовсе не интересны.

Понятия не имею, отчего этот маленький и ничего не значащий факт, заставляет меня испытать сладкий вкус триумфа.