Чужие воспоминания

- Конечно! - ответил я. - Но и ты, сестра, уж не пройди мимо ящика с пожертвованиями. Опусти на благодать Божью несколько монет.

- А я на той недели аж четыре медняка положила! - заюлила баба. - А дождичка как не было, так и нет! Трава на полях сухая, не сочная! Коровки грустные ходят! Утром со своёй Ромашки и ведра не надоила. Уж все титьки ей издергала!

Народ поддержал крестьянку одобрительным гулом.

- Ты сестра, небось, думаешь, что на рынок пришла, а не в храм Божий, - строго сказал я, - здесь тебе не прилавок, а Светлый Владыка не купец. За монеты спасибо, но от чистого ли сердца пришел дар твой? Не отдала ли малость в расчете холодном на благословение Божье?

Я выразительно пригрозил крестьянке кадилом. Баба насупилась.

- Мне можешь ничего не объяснять, - сказал я, - но Светлый Владыка всё знает. Ежели дар искренний, обретешь благодать.

"Конечно, необязательно в виде дождя, - подумал я, - ну, да Творцу виднее. Испытания делают нас сильнее".

Народ потянулся к выходу. Молодежь торопилась погулять в погожий день, мужики уже спешили за удочками, бабы, как бабам и положено, пошли заниматься домашними делами. Интересно, кто на сей раз первым успеет занять причал у пруда? Мужики с удочками или бабы с грязным бельем?

Лишь старики задержались, преклонив колена перед ликам святых праведников. Им нужнее, годы идут, время уходит. Со дня на день в Мир Мертвых позовут. Грехи поскорее замолить надо.

Одна дряхлая бабка в истерике начала биться лбом об землю, причитая: "Помоги, святой отче!". Видать, много чего в жизни свершила. Из любопытства я тихо подошёл ближе, решив подслушать.

- Помоги, отче! Помоги! - шептала бабка, - уж не обессудь, замолви словечко, пусть у проклятой Косухи корова сдохнет! Это она мою Милку сглазила! Я сама видела. Бодрая была коровка, веселая, а она как зыркнет на неё своим глазом косым, проклятущим. Сглазила! Убила Милку мою ненаглядную. Боже знает, кого метит! А наш батюшка отнекивается! Говорит, мол, уродство ещё не причина человека на костер отправлять. А как не причина-то? Недаром Светлый Владыка глаз ей пометил, чтобы всему честному народу было видно - порчу мерзавка приносит. Так пусть у Косухи тоже корова сдохнет, чтобы поняла она моё горюшко и сама свой паскудный глаз выколола! Не за себя прошу! Помоги, святой праведник, на тебя вся надежда!

Образ святого в деревянной раме терпеливо сносил старческий бред. Пламя свечи перед ликом даже не дернулось, что, по поверью, означало благоволение. Только взгляд праведника выглядел мутным. Надо хоть пыль с икон стереть, может, так лучше смотреться будут. Толкового художника, чтоб краски подновил, в нашей глуши не сыскать, а в город везти опасно. Да и на какие шиши ехать?

Задумчиво оглядев церковь, я увидел, что внутри остались только две прихожанки. Помимо чокнутой бабки, на другой образ неистово молилась Косуха. Интересно, о чём она просит? Если так дальше пойдет, скоро все коровы в деревне передохнут.

- Ступайте с миром! - приказал я старухам, решив пресечь безобразие, - вера главнее всего, но и честно трудиться Светлый Владыка нам повелел. Добрый урожай уродится не только, когда Бог Орел лучами землю прогреет, а затем холодным дождичком польёт. Руки человеческие старанье приложить должны. Ступайте! Если, конечно, никто не хочет исповедаться? Снять грех с души.

Желающих, к сожалению, не нашлось. Старухи двинулись было в исповедную комнату, но, поймав взгляды друг дружки, насупились, развернулись и пошли по домам. Решили не показывать, будто каждой есть в чём каяться. Что с них взять? Дуры! Или уже возраст? Интересно, и зачем Господь наделил нас столь долгой жизнью, если последние годы мы проводим не в примирении и покаянии, а в мелочных склоках и распрях. Ведь никто уже и не вспомнит, кто кого первым обидел? За гномами потому слава ворчунов несносных и идет, что живут долго, а заняться им на старости лет нечем.

Выпроводив прихожан, я запер дверь церкви и направился к ящику с пожертвованиями. Посмотрим, посмотрим. Что у нас там? М-да... Прямо скажем, не густо! Одной меди нашвыряли, сволочи! Тридцать четыре медняка - и это на воскресной проповеди.

Тоскливо пощелкав языком, я прошёлся по церкви. На тридцать четыре медняка церковь не отремонтировать, даже если уговорить плотника и каменщика работать "за отпущение грехов".

Краска на стенах уже начала осыпаться. Стекла на окнах покрылись трещинами. Доски на полу противно скрипели и кое-где уже начинали проваливаться. Лавки шатались. Подпорки тоже укрепить не мешает, а то крыша над головой держится лишь на силе молитв. Кадило новое купить (полегче) тоже надо. Чашу золотую. Воск для свечей. Да и святые образы, как уже упоминалось, выцвели настолько, что праведники опознавались только по табличке с именем! А ведь собрание икон для такого захолустья, как наши Чертовы Кулички, настоящая редкость. Бестолковые крестьяне! Прямо у них под носом - настоящие освященные образа! Шедевры! Молись, о душе думай, да монеты в ящик пожертвований класть не забывай, а им лишь бы своя корова жива-здорова была или, ещё лучше, соседская сдохла.

Тяжело вздохнув, я начал всматриваться в образа. Увы, время ничего не щадило. У святого Михея золотой нимб превратился бледно-желтый, у праведного Гаврилы вдоль всего образа прошла широкая глубокая трещина, а лик преподобного Рафила уже вываливался из когда-то позолоченной рамы. Чего делать-то? Непонятно. Бессовестные крестьяне не скинутся на реставратора, но и вывезти иконы не дадут. Дескать, иначе благословение Господне деревню покинет. Коровы болеть начнут. Да и как везти-то? В одиночку я ни до одного города не доберусь, даже с телегой. Тем более, с телегой.

Чертовы Кулички пребывали под дланью короля сугубо формально. С тех пор, как восставшие орки выбили солдат из Чернохолмья, дорога на юг оказалась перекрыта. Сперва сборщики налогов шли в обход через Желтые Степи, но вскоре у королевских слуг вышел конфликт с живущими на равнинах кентаврами. Полулюди-полукони отказались признать власть достопочтимого монарха - Альберта Первого. Когда же послы заикнулись о налогах, дикие животные с удивлением спросили: "что такое налоги?", а затем: "что такое деньги?". В итоге переговоры зашли в тупик. Главного королевского сборщика настолько раздражала тупость кентавров, не знавших основополагающих вещей, что он заговорили с нелюдями грубее, чем следует. Сейчас кентавры встречали луками, стрелами и тяжелыми копытами всех двуногих, осмелившихся ступить на их земли. В итоге Чертовы Кулички превратились в изолированный анклав. Первое время староста собирал с односельчан налоги, но, не дождавшись сборщика, решил, что сено к корове не ходит. Всё золото довольно быстро перекачивало в карман хозяина местной харчевни, в которой староста с многочисленными дружками (и со мной в том числе) пропивал деньги.

Некоторое время все ждали прибытия королевских войск. Ходили слухи, что благородные рыцари начали готовиться к священному походу, решив сначала подавить восстание непокорных орков, а затем наказать дерзких кентавров. Увы, кампания не состоялась. Великое Королевство потеряло интерес к расширению своих владений на север. Король столь озаботился собственным здоровьем, что и думать забыл о подданных. По всей стране начались разброд и шатание. Дошло до того, что самим благородным рыцарям стало небезопасно находиться в столице, поскольку болеющий (преимущественно на голову) правитель все больше и больше тяготел к магам. Его Величество ждал чуда бессмертия от еретиков, не выпросив оного у Первосвященника. Приготовления к войне свернули. Маги и их сторонники порекомендовали королю просто забыть про Чернохолмье, а заодно и Чертовы Кулички. Отдаленная лесная деревенька не стоила, по их мнению, конфликта с орками. По большому счету, война на севере была заварена Первосвященником, мечтавшим распространить веру в Светлого Владыку до самого края осколка. Магам это, естественно, не нравилось. Первосвященник в итоге тоже передумал. Вера верой, но бегство крестьян на вновь завоеванные земли не устраивало богатых землевладельцев. В первую очередь, рыцарей. А союз с дворянами оставался единственной надеждой Первосвященника в противоборстве с Ковеном Магов.

Обе дороги на юг оказались перекрыты. С одной стороны полчища орков, с другой - табуны рассерженных кентавров. Отряд королевских гвардейцев, защищавших до недавнего времени Чертовы Куличики, попытался прорваться через степи, но в итоге все полегли. Бесчестные полукони долгие дни преследовали вояк, расстреливая несчастных стрелами. К сожалению, рано или поздно стрела кентавра находила отверстие в броне каждого бойца.

По правде говоря, деревенские оказались только рады гибели стражников. Громких народных гуляний никто устраивать, разумеется, не стал. Наоборот, на проведенной мною траурной панихиде бабы рыдали, как и положено, навзрыд. Мужики выглядели суровыми и мрачными. Однако все понимали - маленькой деревеньке не прокормить ораву озлобленных вояк. Никто из солдат не согласился бы закинуть алебарду в погреб и встать к плугу. Другими словами, вояки из защитников грозили превратиться в угнетателей.

Постепенно народ освоился. Жизнь в Чертовых Куличках оказалось вовсе неплоха. Деревню окружали глухие леса, но и здесь нашлась своя польза. Недалеко от неспокойного Чернохолмья, вблизи стекающих с гор чистых рек, обнаружились гнезда гигантских пауков. Деревенские охотники, рискуя жизнью, протоптали от них широкую тропу почти до самых орочьих стоянок. Дурные нелюди, разумеется, попались в западню. Все набеги орков закончились предсказуемо. Домой в родное Чернохолмье ни один нелюдь не вернулся. Наши леса стали считаться у орков проклятыми. Кентавры, те и вовсе не горели желанием покидать родные степи и грабить бедных крестьян. Поскольку полукони не признали золота, то и смысла в набегах не видели.

Обособленное положение лишило жителей Чертовых Куличек возможности сплавлять на юг лес. Некоторые зажили охотой, большинство начали засевать расчищенные от деревьев участки да разводить живность. Народец жил бедно, но честно. К сожалению, без надлежащей веры в Светлого Владыку. Грошовых пожертвований едва-едва хватало, чтобы самому прокормиться, а о церковной десятине я не заикался. Во-первых, деревенские мне попросту голову оторвут, а, во-вторых, нужной суммы, чтобы пригласить в Чертовы Кулички знающего реставратора, мне всё равно не собрать. Уж больно долог и опасен путь. Возможно, стоило обратиться к половинчикам, третьим нашим соседям после орков и кентавров. Их деревенька, как и наша, стояла в лесу, в четырех днях пути к востоку. Мастерами маленький народец славился, но поручать нелюдям реставрировать святые иконы?! Нет. Половинчики - раса бестолковая. Им бы только петь, плясать и веселиться. Не дай Боже, ещё на ликах праведниках чего-нибудь от себя дорисуют!

Что же делать? Может, попробовать инквизиторам письмишко накарябать, да с половинчиками на юг отправить? Вот только не желал я людям столь незавидной участи. Да, неотесанные сельские крестьяне, да, больше любят выпить и закусить, чем помолиться, но хорошие и честные, в конце концов, работяги. Если откровенно говорить, я тоже люблю бельма заливать, а не лбом перед образами биться. А если инквизиторы придут?! Нет уж, увольте. Но с иконами-то, что делать?

- ГОРЕ! ОЙ! ГОРЕ! УБИЛИ! ЛЮДИ ДОБРЫЕ, УБИЛИ!!! - послышался громкий голос.

"Что ещё стряслось?!", - подумал я.

Церковь стояла посреди деревенской площади, посему ни один крестьянский сход не обходился без моего участия.

Выбежав на улицу, я увидел множество рыдающих баб, столпившихся у церкви.

- Что случилось? - спросил я, и тут же пожалел об этом.

Бабы, разумеется, завыли наперебой.

- Убили!

- Тьма наступает, отче!

- Люди добрые!

- Да что же это делается-то?

- Конец света! Конец света!

- Убили!

На всю деревню поднялся невообразимый гам. Уши мигом заложило. Сильно подозреваю, большинство женщин даже не успели толком понять, что происходит, но охотно присоединились к нестройному пению.

- Да, тише! Тише! - обратился я.

Бабы поняли моё указание превратно.

- Как же молчать, батюшка!? Убили!

- Тихо, ты, дай я скажу! Убили и съели!

- Ты чего свистишь? Как съели!?

- Обглодали все кости!

- Нет, целиком сожрали!

- Как целиком? Дай я скажу.

- Нет, я!

- Нет, я!

Я поднял глаза к небу. По счастью, дело взял в свои руки подбежавший староста. Муж неугомонной Хавроньи и отец шести дочерей, он четко знал, как следует обращаться с прекрасным полом.

- А, НУ, ЦЫЦ! ЦЫЦ, КУРИЦЫ!!! - гаркнул он.

Бабы поспешно затихли, признав за луженой глоткой старосты право командовать.

- Хавронья! - сказал он, заметив в толпе свою жену. - Что случилось?

- Дровосеков в лесу убили и съели! Как есть всех, и костей не оставили! - пролепетала женщина.

Мы со старостой удивленно переглянулись. Обычно прыткая на язык Хавронья не упустила бы случая при всех отчитать мужа за то, что он - староста, а всё последним узнает. Однако сейчас женщине явно было не до колкостей. Выглядела она испуганно и несла редкую чушь. Я припомнил семью сельских дровосеков, отказавшихся встать за плуг, предпочтя трудиться по старинке, сбывая древесину односельчанам и половинчикам. Шестеро здоровых мужиков, отец и пятеро сыновей. Все, как на подбор, силачи, косая сажень в плечах. Чтобы их убили, да ещё и съели?

Странно, но остальные женщины только согласно закивали Хавронье.

- Ой! Смотрите, люди добрые! Съеденные! - крикнула молодая девушка.

Обернувшись, мы увидели идущих на площадь дровосеков. Хмурые лица мужиков, увы, не дали повода облегченно вздохнуть. Четверо мужчин с угрюмыми заплаканными лицами держали в руках широкие носилки. Сзади шла рыдающая мать. Отца семейства и младшего из сыновей не было видно. Носилки мужчины накрыли черной тканью, не оставлявшей место сомнениям.

Я и староста направились к старшему сыну. Здоровенный детина с трудом сдерживал слезы.

- Что произошло? - спросил староста.

Парень затрясся, а, затем, собрав в кулак всё мужество, произнес:

- Упырь!

- УПЫРЬ! ЛЮДИ ДОБРЫЕ! УПЫРЬ! - подхватили бабы. Видимо, умение слышать любой, даже самый тихий, шепот передавалось от матери к дочери ещё с начала начал. Сплетничать же принято втихушку, иначе удовольствия не получишь.

- Как упырь? - ахнул староста.

- Как есть, - ответил сын, - сами видели. И... И... не помогли ничем!

Не выдержав, парень зарыдал, не стесняясь матери.

Пройдя вперед, я осторожно приподнял с носилок черную ткань. Проклятое бабье и тут всё разглядело! Женщины заверещали от ужаса и начали разбегаться.

На сей раз я их особо не винил. Увиденное потрясло даже меня. Под тканью лежали даже не тела, а окровавленные фрагменты. Я с ужасом отшатнулся и одернул ткань.

- Рассказывайте! - коротко приказал староста.

Старший сын захлюпал носом.

- Держись, сын мой! - сказал я. - Время для скорби ещё настанет. Сейчас предстоит спасти другие жизни. Расскажи нам, что вы видели?

Детина взял себя в руки.

- После проповеди мы отправились рубить сосны! - начал он.

- Куда? - перебил староста.

- На северную опушку, откуда тропинка к развалинам старой церкви начинается.

- Проклятое место!!! - завыла одна из бабок в толпе.

"Курятник" охотно подхватил голос "запевалы". Староста обернулся и властным взглядом заставил неугомонных женщин замолчать.

- Упырь появился, будто из ниоткуда! - продолжил рассказ дровосек. - Напал на младшего. Он успел позвать на помощь. Отец стоял ближе всех. Увидел нежить, поднял топор и бросился на выручку. А мы...

Губа у парня задрожала.

- А мы струсили и разбежались. Проклятый мертвяк растерзал их обоих. И... И... Принялся пожирать. Мы стояли издалека и смотрели. Стояли и смотрели!

Не выдержав, мужчины опустили носилки и бросились в ноги безутешной вдове, начав молить о прощении. Женщина нашла в себе силы произнести правильные слова. Ничего бы они упырю не сделали. Положил бы всех, оставив несчастную и без мужа, и без детей.

- Он...он... ел их! - всхлипывая, продолжил детина.

По толпе прошлись отчаянные вздохи боли и ужаса.

- А потом внезапно прекратил, - сказал дровосек, - оставил тела, развернулся и вглубь леса направился. Мы... Мы не рискнули следом пойти.

Я вознес молитву об усопших. А затем по очереди возложил руки на плечи каждого члена семьи, произнеся утешительные слова. Напрасно говорят циники, что слова в подобные моменты звучат наигранно и глупо. Неправда. Даже не доброе слово, а обыкновенное сочувствие помогает людям пережить горе.

- Что думаешь, отче? - задал вопрос староста.

Покачав головой, я ещё раз откинул ткань с носилок, изучив останки убитых. Сомнений не оставалось. На трупах несчастных сохранились желтые отметины трупного яда. Такой встречается только у поднявшихся из могилы упырей. Так, во всяком случае, учили отцы-наставники Верхенереченского монастыря. К несчастью, в основном я запомнил их воспитательные речи, которые они проговаривали, когда лупили меня за очередную провинность. Но кое-что я запомнил и про нежить. Особенно, когда меня с ней сравнивали.

- Почему упырь из развалин выполз, и из развалин ли? - поинтересовался староста.

- Ясное дело, - ответил я, - Светлый Владыка отвернул свои очи от нашей деревни. Вот посмотрите...

Я театрально указал рукой на покосившуюся церковь.

- Разве может сердце Бога-Орла спокойно терпеть столь запущенное место служения? Вот и пробудился упырь. Почувствовал тьму в наших сердцах.

Староста задумчиво почесал затылок.

- А с упырем-то, что делать? - спросил он. - Может, Вы его, отче... того. С миром упокоите?

Мне не понравился ход мыслей старосты. Не в пример многим облаченным в рясу неучам, заклинание... ТЬФУ! Прости меня, Светлый Владыка! Не заклинание, а священную молитву экзорцизма я знал. Вернее, мог красиво напеть, почти не заглядывая в шпаргалку. Вот только экзорцизм - не простая молитва, а волшебная, чтобы её произнести, нужны кристаллы и личные силы. И если первое ещё худо-бедно имелось, то насчет второго я сомневался. Магия никогда не давалась мне легко. Иначе фига с два я бы очутился в занюханной деревеньке на самом краю осколка.

Если откровенно говорить, во времена своего обучения в монастыре я не больно-то на занятиях вкалывал. Больше на гулянку к девкам в соседнюю деревеньку бегал. А сейчас ещё хуже. Проклятье! И угораздило же отца-настоятеля отправить меня служить именно сюда. Правда, после того, как я случайно проиграл в кости пожертвования, собранные братьями за неделю, хорошо, что мне вообще рясу согласись всучить.

Что же делать? С моими способностями, даже если молитва и сработает, не факт, что упырю хватит одного экзорцизма. Вдобавок, одному идти в развалины не хочется. Надлежит собрать крепких мужчин. Но раз пошло такое дело, матери своих сыновей не в жизнь не отпустят. Вдова дровосека так точно. Хоть Божественной благодатью уговаривай, хоть дьявольскими муками пугай.

- Чего молчите, батюшка? - поинтересовался староста. - Что делать-то будем?

- Молиться, - коротко сказал я. - Отнесите тела в церковь. Положите у алтаря. Завтра отпоём и отправим безвинно убиенных в последний путь. А дальше я возьму кадило и деревню по кругу обойду. Если вера наша будет крепка, смилостивится Светлый Владыка и не даст мертвяку подойти к нашим жилищам.

- А уничтожить его можно?

Я поглядел по сторонам. Весть о беде успела разнестись по всей деревне. Народ спешно стягивался на внеочередной сельский сход. Уж теперь-то они с куда большим вниманием послушают мою проповедь. Каждый вспомнит, за что должен покаяться.

Разумеется, от упыря следует избавиться, и как можно скорее, но упускать подвернувшийся случай не следует. Слаб человек, только в горе про Бога-Орла вспоминает, а когда всё хорошо, ему до Творца (и честных слуг его) и дела нет.

Я заметил в толпе нашего кузнеца. Здоровенные дровосеки на фоне его массивной фигуры выглядели половинчиками. За такой спиной, пожалуй, можно и на упыря поохотиться. Если не экзорцизмом, так хоть стрелами света мертвяка пораню, а кузнец своим неподъемным молотом добьет. Случись что, я же его целебными молитвами на ноги и подниму. Вот только жена у кузнеца под стать мужу. Характер, что пламя в горне, только дай слабину, мигом всё спалит. Если она с одного удара мужа своего вырубает, то у меня череп точно не выдержит. Без дозволения своей ненаглядной кузнец из дома и не высунется, а с ней самой говорить..., уж лучше разбежаться и башкой об телегу стукнуться. Не так больно будет. Она ведь не посмотрит, что перед ней слуга Божий.

- Без сомнения, - ответил я, - каждая мертвая тварь Светлому Владыке противна. Как убиенных отпоем, молиться о спасении будем. Надлежит крышу церкви как можно скорее отремонтировать, алтарь подправить, стены подкрасить, цветы кругом высадить, а, главное, верою в Свет души свои наполнить. Поститься, молиться, почитать Бога-Орла. Когда скверна уйдет из сердец, то и упыря на тот свет спровадим!

Староста задумчиво покачал головой. Не похоже, будто проникся.

- А, может, ведьму позвать? - раздался женский голос в толпе.

Я просто опешил.

- КАКУЮ ЕЩЁ ВЕДЬМУ?!

В толпе началось движение. Очевидно, виновница попыталась отползти на задние ряды, но народ мигом вытолкал вперед горбатую бабку.

- Извиняйте, отче, - сказала она, - на днях у меня в доме остановилась, из земель половинчиков пришла. Высокая, молодая, рыжая, в мантии колдовской.

- И ты осмелилась дать кров еретичке?! - гневно спросил я.

- Так ведь она гадать хорошо умеет. Сказала, что камешки волшебные, рунами называемые, разложит, и скажет, кто Любавочке моей будет лучший жених.

Я попытался испепелить бабку взглядом.

- Дело уж больно важное, - залепетала карга, - жениха Любавочке лучшего подобрать следует, чтобы потом не бил её, подарки дарил, деток своих малых любил. Одно дело, когда один сватается, бери, как говорится, что дают. А ежели двое? Да оба они молоды и статны.

- Пусть девица и выбирает, - сказал я.

Бабка презрительно прыснула.

- Где же ей, дуре непутевой, разобраться? Коли даже я, и то выбрать не могу. Я уже в церковь ходила, святым молилась. Подскажите мол, за кого Любавочку отдавать? И вас спрашивала.

- Меня? - удивился.

- Да, батюшка. Вы тогда изволили с плотником да мельником за церковью бельма заливать. А как залили, так прямо в кустах и почивать изволили. Тогда я и спрашивала.

Я задумчиво почесал затылок. Мельник с неделю назад приволок целый бочонок свежесваренного пива. Просил освятить, чтобы не испортилось. Как освящал, помню, а вот что дальше было....

- И что же я ответил?

- Что, мол, всё в руках Светлого Владыки. Пусть дева по сердцу себе выбирает, что ей на роду написано, то и будет, а силой никого под венец вести непотребно.

Я довольно кивнул. Хорошо сказал. Надо будет запомнить. Всё-таки по пьяни красноречие мне не отказывает. Я бы даже перед проповедью по три-четыре кружечки на грудь принимал, ежели б затем святых по именам и заслугам не путал.

- Ну. Всё правильно.

- Да как правильно-то, отче? Вам-то хорошо, помолились, брак освятили, на свадьбе погуляли. А Любавочке-то моей каково? Считай, девке вот-вот семнадцать стукнет, а она ещё не сватанная! Вот я и решила, пусть уж ведьма поворожит, да истину-то увидит. А я уж потом грех отмолю. Вот уже пять серебрушек для искупления приготовила. После свадьбы сразу вам, батюшка, и отдам!

- Что же ты мелешь, непутевая! - схватился я за голову. - Черной ворожбой судьбу определяешь. Сердца людей на небесах переплетаются. Светлым Владыкой освящаются. А ты бесов смрадных в судьбу внучки вмешиваешь!

Горбунья тяжело вздохнула.

- Хорошо, десять серебрушек не пожалею. Но что на небесах решили, знать заранее стоит. Можно и беса послать. А то будет потом она его сковородой, он её топориком, как с последней свадьбы. Верно, я говорю, бабы!? - обратилась зловредная карга к толпе.

Женщины согласно закивали. Я потупил глаза в землю. Действительно, нехорошо тогда получилось. Хоть и умерли, по моему наказу, молодые в один день. Она без головы, он с петлей на шее. Пожертвований тогда, правда, собрать удалось уйму. Сразу два повода, и свадьба, и отпевание. Но пропади они пропадом, такие деньги. Стариков хоронить дело невеселое, но естественное. Всему на свете срок приходит, а когда молодых, да по такой дурости. Нет!

Бабка начала громко причитать, рассказывая, как заезжая ведьма ей подсобила, как судьбу прочла. Мол, за будущее родной Любавочки она отныне спокойна. О растерзанных трупах дровосека и его младшего сына, люди, похоже, и думать забыли.

Чертовы грешники! Пока бабы окончательно до греха не договорились, дружно порешив, что ворожба и гадание - дела почти Богоугодные, я решил быстро вправить им мозги, зайдя с другого бока.

- ВОТ! Взгляни теперь в глаза несчастной сестре своей, мужа и сына потерявшей! - закричал я, указав на убитую горем вдову дровосека, - посмотри, говорю! И осознай, скажи добрым людям, стоят ли слезы её твоего греха!?

Бабка поперхнулась.

- А что сразу я-то? - опешила карга.

- Она ещё спрашивает! - воскликнул я. - Ведьме - еретичке презренной, кров и пищу дала, ворожбу черную в нашей деревне допустила, мне ничего не сказала, а потом у нас в развалинах упырь просыпается!

Старуха испуганно захлопала глазами.

- Да как же оно так-то? - воскликнула горбунья. - С простой ворожбы-то?!

Я покачал головой.

- Нечистая сила одна! Богатство обещает. Поначалу многого не просит, но стоит ей только щелочку приоткрыть, как она мигом в избу проникает, и злодейство людям добрым чинит!

Дровосеки изменились в лице. Старший сын, утерев слезы, шагнул вперед и гневно схватил старуху. Зарычав, детина поднял бабку над землей и силой потряс.

- Ох-ох-ох, - запричитала горбунья, выплясывая в воздухе ногами.

- Ах ты, карга старая! - рявкнул он. - Из-за тебя, значит, я отца и брата сегодня лишился!

- Да, кто ж знал-то, милок!?

- Знал?! Да я тебе сейчас!

Дровосек занес кулак, намереваясь выбить из горбуньи последнюю дурь. Я поспешил вмешаться. Вправить карге мозге, конечно, следует, но в таком состоянии парень просто убьет старуху, а мне и так уже есть кого отпевать.

- Опомнись, отрок! - воскликнул я.

- Уймись, болван! - поддержал староста.

Вдвоем мы с разных сторон ухватили парня за руки и заставили отпустить старуху. Горбунья попыталась укрыться в толпе, но бабы уже сменили настроение, забыв про душераздирающие проблемы милой Любавочки.

- Ах, ты, ворожейка черномазая! - закричала мельничиха.

- Гадалка мертвечинная! - воскликнула жена плотника.

- Чтобы тебя саму упырь сожрал! - поддержала её дочка.

Вперед вышла жена кузнеца. Высокая и статная, лишь на ладонь уже в плечах своего благоверного, она решила сразу перейти от слов к делу, влепив горбунье доброго пинка. Старуха аж взлетела, кубарем откатившись обратно к дровосекам. Староста заслонил бабку от старшего сына. Я поспешил урезонить женщин. Если от встречи с дровосеком горбунья ещё отлежится, то под горячую руку жены кузнеца лучше не попадаться. Потом костей не соберешь.

- Опомнитесь, миряне! - воскликнул я. - Каков с неё - дуры старой, теперь спрос? Грех малый в душе своей затаила, ну, так отмолим. Главное, раскаяться.

Обернувшись, я строго посмотрел на бабку.

- Ты ведь раскаиваешься?

Горбунья поспешно закивала, и, не сходя с места, начала бить земные поклоны. Получилось у неё хорошо. Искренне. На весь лоб головой в землю ушла.

- В церковь потом зайдешь, исповедуешься! - рявкнул я. - И внучку с собой прихвати. Вдруг и в ней тоже чернота затаилась. От того, насколько честны и ЩЕДРЫ будете, от того и прощение Светлого Владыки зависит!

- Погоди, Феофан, проповедь начинать, - встрял староста, - потом бабке и внучке её непутевой грехи отмаливать будешь. Скажи, что с упырем делать?

Я опасливо посмотрел на лицо старосты. Коли он отбросил всякие "отче" и "батюшка", значит, и впрямь рассердился. Особенно раз на "ты" перешёл. Как и всякий хозяйственный мужик, староста не любил разглагольствований на любые темы, в том числе и религиозные. Безусловно, все положенные честному прихожанину ритуалы он соблюдал, в добром настроении на пожертвования не скупился, но глубокой веры был чужд. Церковь он регулярно посещал потому, что положено, но всегда стремился сократить время своего пребывания и отправиться заниматься хозяйством. Деревенские проблемы староста предпочитал решать быстро и практично, то есть, он скорее предпочтет вложить деньги в новые семена, чем заказать молебен о добром урожае. О том, что одно другому не мешает, я ему много раз говорил, но староста всегда меня внимательно слушал, а делал по-своему. Сейчас мужчина хотел услышать толковые предложения, а не длинные проповеди. Моё науськивание деревенских друг против друга староста явно не одобрил. По счастью, я уже знал, что делать.

- Перво-наперво следует выгнать ведьму из деревни! - сказал я. - Уверен, упырь за её черной душой явился!

Народ разом охнул, вспомнив, что у горбуньи нашла кров гадалка. Сама бабка мигом перестала бить поклоны и затянула протяжный вой.

- Ой-ой-ой, ЛЮДИ ДОБРЫЫЯ, уж простите меня, грешную! Виновата, да только эта магичка рыжая меня сглазила, заговором проклятым обманула! Уж помогите мне, седой, выгоните проклятущую ведьму из дома!

Деревенские согласно загудели. Подтянувшиеся с огородов мужики схватились за вилы.

- Веди! - крикнул горбунье кузнец.

Бабка поспешно вскочила и, кряхтя, направилась к своему дому, одновременно не забывая выть и что есть мочи ругать злобную ведьму. Вслед за бабкой дружной процессией потянулась вся деревня.

Я заметил в руках старшего дровосека невесть откуда взявшийся факел. Между тем, день на улице едва-едва приблизился к полудню.

- Это ещё зачем? - удивился я.

- Так, вы, отче, ведьму проклятую сжигать будете! - сказал детина. - Вот я вам сразу огоньку-то и захватил.

У меня застрял комок в горле. Сжигать людей мне ещё не доводилось, и, если честно, я отнюдь не горел желанием начинать. В свою же байку про то, что заезжая гадалка призвала упыря, я не верил. Наверняка какая-то авантюристка решила подзаработать, обманув доверчивую горбунью. Грех, конечно, но лишать из-за такого пустяка мошенницу жизни я не собирался. Тем более, столь жутким способом.

- Сбегайте-ка лучше за дегтем и перьями! - сказал я.

Дровосек насупился.

- Как же так, отче, ведьма нам упыря подослала, а мы её лишь в перьях обваляем? - возмутился он.

- Разделяю твоё горе, сын мой, - произнес я, - но, поверь, так будет лучше. Верую, что душу ведьмы ещё можно очистить стыдом. Прибережем священный огонь для другого раза.

Дома в Чертовых Куличках прижимались тесно друг к другу. Суровая жизнь отучила людей жить далеко от соседей. Леса здесь стояли древние, не исхоженные, и опасного зверья в дебрях водилось немало. На равнинах Великого Королевства пуганные за века волки и медведи обходили деревни стороной, а на разбойников и стражу кликнуть можно. В Чертовых Куличках крестьянин мог надеяться только на себя да на соседа, посему деревня старалась жить дружно. Даже бабы не сильно ругались, когда соседская коза на чужой огород за капустой хаживала. Посему к дому горбуньи озлобленная деревенская толпа, во главе со мной и старостой, дошла довольно быстро.

- А, ну, выходи, ведьма проклятая!!! - заорала горбунья. - Посмотри в глаза честному люду!

Я обиженно фыркнул. Старуха забрала мою реплику!

- Выходи, проклятая! Не то силой выведут! - продолжила бабка.

Долго напрягаться ей не пришлось. Дверь хижины открылась, и на порог вышла молодая рыжая ба... Нет, бабой её назвать язык не поворачивался. Появившаяся девушка нисколько не походила на милых моему сердцу деревенских простачек.

Гадалка была одета в длинную золотистую мантию, превращенную из скромной одежды в распутный наряд. Два глубоких выреза открывали непристойный вид на её грудь и стройную ножку. Пришлось признать, что девице определенно было что показать. Не знаю, как остальным мужикам, а мне и грудь, и высветившаяся ножка пришлись очень даже по душе. Вот только, следуя противной природе моде, что охватила большинство горожанок Великого Королевства, ведьма морила себя голодом. Узкий зеленый пояс, подчеркивающий её худую талию, наглядно предупреждал о предстоящем обмороке. Безлунной ночью на сеновале такую ещё пойди нащупай!

Лицо гадалки выглядело бледным и чуть заспанным, но всё же красивым и милым. Зеленые глаза неплохо сочетались с забавными рыжими косичками.

В руках ведьма держала длинный инструктированный самоцветами посох.

- Что стряслось? - удивленно спросила она.

- Она ещё спрашивает!!! - возмутилась горбунья.

- Тише, сестра, - встрял я, - позволь мне сказать.

- О! Верно, - сказала бабка, - вот, потаскуха рыжая, слушай лучше батюшку! Уж он-то тебя выведет на чистую воду, он тебе покажет, он тебя, змею подколодную, от всех грехов очистит. Так что впредь будешь знать....

- ЦЫЦ! КУРИЦА! - рявкнул я, решив взять пример со старосты.

Как ни странно, фраза подействовала. Горбунья мигом заткнулась. Я решил, что можно и начать.

- Назовись честным людям! - потребовал я у ведьмы.

- Глиронда - адептка Ковена Магов, - ответила девица, - специализируюсь на школах Стихий, Волшебства и Иллюзий.

Народ потрясенно ахнул. Я так вообще замер с открытым ртом. Имя ведьмы показалось мне смутно знакомым. Где-то когда-то, видимо, очень давно, я его уже слышал, но сейчас, хоть убей, не мог вспомнить.

- Так ты подтверждаешь, что занимаешься ворожбой?! - спросил я.

- Что значит ворожбой?! - возмутилась Глиронда. - Я не какая-то там сельская ведьма, а квалифицированный маг!

- Дура ты квалифицированная! - пояснил я.

Подарив мне ледяной взгляд, девица вытащила из кармана большой медный знак с выгравированной пентаграммой.

- У меня и грамота есть, - сказала ведьма, - Ковеном Магов подписанная и столичными чиновниками утвержденная, имею полное право заниматься разрешенной волшебной деятельностью на землях Великого Королевства.

- Ээээ... Эээ... Эээ..., - многоумно произнес я, попытавшись вставить на место отвисшую челюсть.

- Что это значит, отче? - обратился староста. - Магия, выходит, теперь разрешена законом?

Я рассеяно пожал плечами. Разговор явно перешёл в нежелательное русло. Когда я два года назад покинул стены Верхенереченского монастыря, Ковен Магов уже вполне вольготно чувствовал себя в столице. Первосвященник, по сути, находился в изгнании близ южных рубежей. Его Преосвященство, якобы по королевскому указу, обращал в истинную веру диких варваров. Влияние Святой Церкви сильно пошатнулось уже тогда, но речь о легализации магии пока не шла, хотя многое могло измениться. К тому же Верхнереченский монастырь не мог служить достоверным источником сведений. Настоятель предпочитал не рассказывать послушникам и местным крестьянам о влиянии чернокнижников. До нас доходили лишь отдаленные слухи. Не исключено, что колдуны свободно расхаживают по землям Великого Королевства уже не один год.

Для меня положение становилось опасным. Конечно, ничего не стоило обвинить ведьму во лжи, но если у неё и впрямь окажется королевская грамота, то уже меня могут искупать в дегте за клевету. Как на грех, в деревне не только я, но ещё и староста умел читать. Через пень колоду, но умел.

- Выходит, что старость и болезни совсем доконали Его Величество, - робко промямлил я, - и он в беспамятстве разрешил ворожить колдунам и ведьмам.

Староста покачал головой.

- Ну, это не нам решать! - отрезал он. - Коли знак и бумага есть, всё законно.

Староста в задумчивости почесал бороду, а затем обратился к Глиронде.

- Выходит, упырь не на твоей совести? - спросил он.

- Какой упырь? - спросила девушка.

- ВОТ! - встрял я. - Слышали, она уточняет?! Я вас спрашиваю, братья и сестры, кто-нибудь из вас хоть одного упыря мог бы заколдовать, чтобы потом спрашивали, ваш ли мертвяк или нет?

Народ согласно закивал и направился вперед. Путь толпе, однако, преградил староста. Властно топнув ногой, мужик одними взмахом руки урезонил односельчан.

- Помолчи, Феофан! - приказал он. - Дай во всём разобраться.

Я отчаянно сжал кулаки. Вместо вспышки истинной веры получалось черт знает что. Переговоры с ведьмой! Тьфу!

- Сегодня утром упырь убил двух человек! - объяснил староста. - Что ты об этом знаешь?

Ведьма злобно фыркнула, презрительно оглядев крестьян.

- Вы уверены, что это именно упырь? - спросила она. - Свидетели есть?

- Есть! - ответил староста, указав на старшего дровосека.

Глиронда сомнительно покачала головой.

- Ты и впрямь видел мертвяка? - поинтересовалась она.

- Как тебя, ведьма проклятая, богохульница презренная, сейчас перед собой вижу, - ответил парень.

Я одобрительно посмотрел на дровосека. Вот - разумный человек, не то, что некоторые. Колдунья предпочла оставить оскорбление без внимания. Не дело на прописную истину обижаться.

- И как он выглядел? - спросила ворожейка, а затем съязвила: - Небось, прямо как я?

Дровосек отрицательно замотал головой.

- Ничуть не похож, - ответил он, - у тебя, ведьма, только душа омертвела, а он весь неживой. Сам сморщенный и зловонный. Как есть говорю, труп разлагающийся! Только когти у него, как кинжалы острые. Глаза желтые. Бессмысленные. На теле раны гнойные, а в них черви белые ползают, и мошкара летает.

Крестьяне охнули, поморщившись от омерзения. Бабка-горбунья, осенив себя знаменьем, заголосила: "Свят! Свят! Свят!". Я охотно подключился:

- Гляньте, братья и сестры, что за напасть на землю к нам пришла! Колдовство черное из земли мертвяков поднимает и людей убивает. Как есть говорю, всё от того, что в сердцах наших грех дом свой построил и уходить не желает! Осерчал на нас Светлый Владыка! Забыли мы истину! На порок её обменяли. И не мудрено, тяжело с истиной в душе ходить, ибо труд сей великий. А порок, он легок, подбирать его не надо, сам в душу просится. Крохи медные в церковь несем, а злато и серебро уберегаем, на грехи свои низменные оставляем! Но зло в душе - зло снаружи притягивает. Братья и сестры. Покайтесь! Кто ещё не уверовал - немедленно уверуйте!!!

Прервавшись на миг, я набрал в легкие побольше воздуха, намереваясь произнести ещё более вдохновляющую проповедь, как вдруг увидел у себя перед носом кулак старосты.

- Помолчи, Феофан, - прошептал он, - Светлым Владыкой тебя прошу! А ежели он тебя не вразумит, то....

Староста поднес кулак ещё ближе. Я почувствовал, что моё возвышенное религиозное вдохновенье само собой куда-то пропало.

Подарив мне напоследок нехороший взгляд, староста повернулся к Глиронде.

- Что думаешь? - спросил он.

Ведьма хитровато улыбнулась.

- Про грехи ваши тяжкие? - насмешливо спросила она.

- Нет, о мертвяке, - уточнил староста.

Глиронда задумчиво поправила рыжие косички. Обряд прихорашивания для любой женщины являл собою священное действо. Наверное, любая девушка, даже если её дракон похитит, не забудет напоследок посмотреть в зеркало, чтобы ящер скушал уж, и вправду, красоту неписанную.

- Похоже, действительно - упырь, - признала ведьма, - все признаки совпадают. Гниющий труп, насекомые, острые когти, зловонное дыхание. Плохи ваши дела! Упырь - нежить незаурядная, с таким в рукопашную не больно повоюешь. Это вам не скелет хрупкий - ударь его хорошенько, и он рассыплется, и не медлительный зомби, которого издалека и камнями закидать можно. Передвигается упырь со скоростью обычного человека и, как вся нежить, усталости не знает, равно как страха или жалости. Вдобавок, плоть упыря отравлена трупным ядом. Без потерь победить мервятка вам не удастся. Если скопом навалитесь, то, может, и убьете, но на кого упырь бросится того, либо разорвет, либо ядом отравит. Хоть самого сильного и здорового вперед отправьте, смерть ему!

Ведьма оценивающе посмотрела на возвышающегося в толпе кузница. Мужик держался молодцом, но всё же слегка побледнел. Народ так вообще затих от страха. Впрочем, если бы мне пришлось выбирать "самого сильного и здорового", я бы остановил свой выбор не на кузнице, а его законной женушке. Она, если ей что не по нраву, телеги груженые переворачивает. Не сомневаюсь, в честном бою упырю с ней не сладить, но трупный яд....

Глиронда довольно осмотрела струхнувших крестьян. Поняв, что публика у неё в руках, ведьма сделала свой ход:

- Упырю ведом лишь голод, он никогда не насытится. Он будет пожирать людей одного за другим, пока в округе не останется ни одной живой души, - сказала она, - и ни один воин против него не устоит. Настоящему же боевому магу - мертвяк не соперник. Так что...

Ведьма сделала выразительную паузу.

- За сто золотых монет я берусь уничтожить для вас упыря.

Народ охнул. Сто золотых монет! Невиданная для большинства крестьян сумма. Впрочем, не для всех. Королевские сборщики налогов не захаживали в Чертовы Кулички давненько.

Староста задумчиво почесал бороду. Вшей у него, разумеется, не водилось. Кто бы что ни говорил о "грязной деревенщине" - баню сельские жители посещали еженедельно, в отличие от городских грязнуль.

- Пятьдесят! - изрек мужик.

Ведьма решительно замотала головой. Её рыжие косы заплясали подобно алчному ненасытному пламени. Хи... А телеса под открытым вырезом тоже зашевелились. Бум-бум-бум. Я поспешно отвёл взгляд, пока никто не заметил. Сейчас есть дела поважнее. Только неуёмных бабкиных сплетен мне не хватает.

- Нет, - отрезала ведьма, решительно махнув рукой, - мертвяки редко пробуждаются поодиночке. Не исключено, что рядом с упырем бродит нежить послабее. Скелеты или зомби. Их тоже убить придется, а волшебные кристаллы денег стоят. Сто золотых! За меньше - не соглашусь.

Староста рассерженно фыркнул, сплюнул от досады, а затем кивнул.

- Согласен! - ответил он, - будет тебе сто золотых, но предоплату и не проси! Упокоишь упыря - получишь деньги.

Ведьма победно улыбнулась. Толпа загудела. Отчасти негодующе, но в основном облегченно. Нет! Это уже ни в какие ворота не лезет! Решив не думать про кулак старосты, я выступил вперед.

- Миряне! - закричал я. - Что же вы делаете? Неужто не видите, что ведьма на нашем с вами человеческом горе нажиться хочет! Разве есть в сей рыжей гарпии...

В последний момент я успел отскочить от брошенной колдуньей магической искры.

- Ересь! Ересь! Смотрите все - колдовство черное! На слугу Божьего! - возмутился я.

Глиронда злобно усмехнулась.

- Будешь дальше оскорблять, огненным шаром запущу! - пообещала она. - За словами следите, батюшка!

Я повернулся к старосте.

- Да как можно терпеть такое!? Ведьма на меня - священнослужителя Владыки Светлого - черную волшбу обращает, а вы стоите и смотрите.

Староста лениво зевнул.

- Нехорошо, конечно, - признал он, - но, пусть Светлый Владыка о тебе и позаботится. Поможет силой святой покарать еретичку. Нам-то - грешникам - чего встревать?

Мужик хитровато улыбнулся.

- Как? А грехи замаливать!? - изумился я.

Староста вяло отмахнулся.

- Успеется, батюшка, - сказал он, - покажи нам силу Владыки Светлого. Вызови ведьму на поединок. Если оно что, мы тебе все почести воздадим. Будешь али герой, али мученик. Всё Богу-Орлу во славу!

Я сконфуженно сник. Мучеником становиться мне не хотелось, а бой с ведьмой без посторонней помощи к этому и приведет. Насчет собственных магических способностей я не обольщался. Кое-чему в монастыре учили, но целебные молитвы хорошо читать из-за спин храбрых воинов, предпочтительно облаченных в стальные доспехи. На передовой же особо никого не вылечишь. Стрела света - простенькое боевое заклинание, коим владеет каждый монах, против колдуньи не поможет. Работа с магией выработала в чародейке сопротивление. Не абсолютное, конечно, но достаточное, чтобы отмахнуться от примитивной порчи или слабого заклинания, словно от надоедливой мухи. У меня, по идее, сопротивление к магии тоже имелось (случая специально проверить как-то не представилось), но в том-то и дело, что ведьма угостит меня отнюдь не слабеньким заклинанием. То, что Глиронда простая мошенница, я давно для себя исключил, и дело не только в королевской бумажке. Хрупкие изнеженные обманщицы на бой с мертвяками сами не просятся. Даже за деньги.

Глиронда вызывающе помахала мне рукой, приглашая без лишних проволочек начать борьбу с ересью. Её уверенность окончательно подтвердила мой выбор. Демонстративно отвернувшись от ведьмы и старосты, я решил последний раз обратиться к пастве.

- Миряне! - начал я. - Послушай меня внимательно. Не дайте горю и страху сбить вас с пути истинного!

- Покороче, батюшка, покороче! - перебил кузнец. - День уже к обеду близится.

Я чертыхнулся про себя. Любовь кузница к выпивке и жене уступали только желанию набить брюхо. И никакие трупы односельчан не могли помешать детине "заесть наше горькое горюшко".

- Действительно, святой отец, - подала голос вдова дровосека, - надо и к поминкам, и к отпеванию готовиться. Служба вам долгая предстоит, трудная.

Женщина с силой подавила подступающие слезы. Всё-таки, Светлый Владыка мудр: если мужиков он приучил забывать горе в вине, то баб - в работе. Оно и правильно! У мужика работа творческая, чтобы он ни делал (пахал, рубил, ковал или вытесывал), душу вкладывать требуется, а у бабы работа хоть и легкая, но рутинная. Вот и сейчас, вдова дровосека, продолжая скорбеть, уже начала думать о поминальном ужине, отпевании и всех прочих делах.

- Пойдемте в церковь, святой отец, - произнесла она, - о бессмертных душах моих родных вам позаботиться надо. А упырем клятым пусть ведьма занимается. Каждому своё!

- Верно! Верно! - поддержали вдову крестьяне.

- Да неужели вы не понимаете, миряне! - возмутился я. - Ведьма же не бескорыстно горю вашему помогает. Нет в ней чести и святости. На страдании людском нажиться хочет!

- Могильщик тоже не на счастье человеческом кусок хлеба имеет! - выкрикнула ведьма. - И никто его за это не попрекает. Да и ты, священник, тоже в уме пожертвования подсчитываешь?

Я предпочёл оставить реплику колдуньи без внимания. Много чести еретичке! А пожертвования я уже прикинул. Не хватает!

- Одно зло другим злом истребить хотите, миряне, - продолжил я, - не бывает так. Внемлите мне! Ибо зло побеждается лишь верой и праведностью! И доброе дело лишь тогда доброе, когда от чистого сердца идет. А крепкий сон человеческий на золото менять не годится! Ибо, когда есть у вас монеты в кармане, ведьма тут как тут. А кончатся они, так и уйдет она восвояси, оставив нас другим монстрам на съедение.

Староста раздраженно толкнул меня в плечо. Ему явно надоел спор, и он, кажется, уже придумал, чем меня урезонить.

- Как я понимаю, Феофан, - обратился он, - ты предлагаешь не платить ведьме, а вместо этого отремонтировать церковь, подновить образы святых и выстроить новый большой алтарь, разумеется, с освященной золотой чашей.

- Я предлагаю веру нашу укрепить! Грехи замолить. О душе каждому подумать!

Староста снова зачесал бороду.

- А без ремонта церкви и нового алтаря сие благородное дело возможно?

- Нет, конечно!

- Хорошо, - мужик, стараясь не сбиться с мысли, выразительно поднял вверх указательный палец, - а все задуманные тобой мероприятия выйдут деревне в сто золотых?

По правде говоря, меньше чем о четырех сотнях монет я и не думал. Но эти деньги не мне в карман пойдут. Ну... Вернее, не только мне, а ещё и на доброе, святое дело. Сам бы я и пятьюдесятью золотыми ограничился, но хороший алтарь дорого стоит.

- Нет, - ответил я, понурив голову.

- Тогда вопрос решен, - сказал мне староста, а затем громко обратился к селянам, - давайте! Расходимся! Пусть, госпожа ведь... ммм... колдунья отправляется завтра к развалинам старой церкви. Пока она не вернется, из деревни не выходить и детей не выпускать!

Грустно хмыкнув, я посмотрел в распахнутое окно. У соседнего дома на широкой деревянной лавке разместилась шумная компания юношей и девушек. Молодежь активно обсуждала последние новости, не забывая лузгать семечки, попутно соревнуясь, кто дальше плюнет. Дорога между домами уже вся покрылась черно-белой шелухой. Я укоризненно покачал головой.

Компания на завалинке собралась примерно моего возраста. Самое большее, лет на пять я буду постарше самого взрослого. Увы, священный сан мешал мне предаваться мирским развлечениям. По крайней мере, прилюдно. Особенно во время строгого поста.

Печально вздохнув, я продолжил жевать кусочек черствого постного хлеба, запивая его чистой родниковой водой и время от времени осуждающе озираясь в сторону лавочки. Пост надлежало соблюдать всем.

Когда рослый сын кузница достал из котомки здоровенный говяжий бок, я буквально пробуравил парня гневным взглядом и, вознеся глаза к небу, прошептал:

- Чтоб тебя скрючило, рожа ненасытная!

Со стороны могло показаться, что я, обуреваемый жалостью, воззвал к Светлому Владыке, умоляя Создателя простить грех невежественному юнцу. Сын кузнеца, заметив мою реакцию, поспешно спрятал мясо. Разумеется, временно. Ему хватило совести зайти за поленницу и предаться греху чревоугодия втайне.

Остальная молодежь, вспомнив, наконец, о начавшемся посте, стала лузгать семечки пореже, сплевывая шелуху сначала в кулак, а уже потом тайком сбрасывая за поленницу. Набежавшие из дома Марфы курицы во главе с рослым петухом возмущенно закудахтали, так и не найдя в ковре шелухи ни одного целого зернышка. Расстроенный таким обращением петух резво побежал в соседний огород. Марфа называла его не иначе, как Блюдун, и не раз грозилась зажарить. Собственный гарем петуха чем-то не удовлетворял, видимо, он, как и многие мужчины, просто не мог размножаться в неволе. На стороне у Блюдуна, надо признать, дела шли превосходно. Дело дошло до того, что соседи зарезали своего петуха, а Марфе начали доплачивать яйцами, чтобы такой героический ходок продолжал здравствовать.

Чуть поколебавшись - не сорвать ли мне к ужину несколько кисловатых яблок, я решил придерживаться полной строгости. На хлебе и воде благодатнее пост смотрится. Сейчас каноны пуще прежнего блюсти надлежит. Итак, буквально за один день авторитет святой Церкви в Чертовых Куличках (представленный в моём единственно лице) упал до рекордно низкой отметки. Парни и девки, позабыв, что в пост надлежит принимать пищу скорбно, задорно переговаривались, время от времени бросая на меня где сочувственные, а где откровенно злорадные взгляды!

Проклятая ведьма! Чтоб её черти сожрали! Или кого она там вызывает!?

Допив воду из кружки, я, взяв лучину, зажег перед окном свечу и начал демонстративно молиться.

- О, блаженный Светлый Владыка! Спаси нас, грешных!

Краем глаза я заметил, что лица юношей и девушек чуть помрачнели. Молиться за компанию им определенно не хотелось, но и оставаться дальше лузгать семечки, когда рядом надрывается святой отец, им стало неудобно. Всё-таки остались ещё в людях остатки совести.

В другие дни молодежь давным-давно сбежала бы: петь песни, обниматься, целоваться, а то и предаваться более серьезным грехам, поближе к нашей меленькой резвой речушке. Но сейчас, когда по лесу бродил упырь, они и без приказа старосты носу дальше крайнего двора не совали. К сожалению, вместо того, чтобы в страхе молиться, сельчане оживленно обсуждали, удастся ли ведьме победить упыря. Хозяин харчевни даже начал принимать ставки, пока не заявилась жена кузнеца и не надавала всем любителям азарта по репе. Не забыла и забрать все деньги, что поставил на победу ведьмы непутевый муж, разумеется, с солидной компенсацией. Харчевник поспешил сменить игру, затеяв старое, как мир, но неизменно пользующееся любовью народа состязание - "кто кого перепьет". Мужикам определенно не повезло. Выиграла всё та же жена кузница, оставив побежденных с позором валяться на грязном полу харчевни. Выигрыш - две золотые монеты, пошёл на новые красные сапоги с блестящими серебряными пряжками. Вот ведь бой-баба! Всё же приятно осознавать, что не только меня за сегодняшний день обставила женщина. Истину говорят! Где черт сам не справится, туда бабу пошлет!

Благодаря моим усилиям, молодежь начала покидать уютную лавку, решив найти для лузганья семечек более подходящее место.

Проводив шалопаев завистливым взглядом, я торопливо задернул шторы, закрыл окно и даже затушил свечу. Солнце уже скрылось за горизонтом, и в комнате стало довольно темно. Впрочем, за два года я хорошо изучил доставшийся мне от бывшего священника дом, чтобы ходить наощупь. Бог-Орёл отправился на отдых, значит, и мне, слуге Его, тоже пора на боковую.

Перейдя комнату, я отодвинул в сторону когда-то красивый зеленый коврик, открыв ход в подпол. Потянув за ржавое стальное кольцо, я отбросил тяжелую дверцу. Укрытые белой тряпкой запасы уже заждались моего визита. Не мешкая, я извлек наружу: бутыль клюквенной настойки, шмат белого, как душа младенца, сала и запасную храмовую курильницу, уже засыпанную смесью ладана и "сорвибашенки" - пахучей травки из местного леса, главным достоинством которой считался отнюдь не запах.

Вожделенно усмехнувшись, я отнес добычу к столу. Эх! Прости, Господи, невинное прегрешение моё! Сам знаешь. Не согрешишь - не покаешься, а не покаешься - возгордишься! А гордость и самолюбие - первый шаг к черной магии, что среди всех грехов на первом месте стоит. Так говорят пророки!

Усевшись за стол, я острым ножом порезал сало на маленькие аккуратные кусочки. Открыв бутылку, я налил себе горьковатой настойки по край деревянной кружки. Многовато, конечно. Но любимая стопочка куда-то запропастилась, а искать её впотьмах было лень. К полумерам же я не привык. Оставалось лишь потихоньку от тусклой лучины зажечь курения и провести остаток вечера в блаженном удовольствии.

Я неторопливо поднес кружку к носу. С наслаждением вдохнул ароматную клюковку и произнес короткую молитву:

- Провались она в живот! Дай Боже, не последняя!

Широко открыв рот, я уже приготовился залпом осушить кружку, когда неожиданно раздался громкий стук в дверь.

- ЭЙ! - послышалось из-за двери. - Есть кто дома?

Непроизвольно дернув рукой, я расплескал часть настойки. Клюковка мигом пропитала парадную рясу. Проклятье! Теперь ещё и пятна выводить! Что ж за день сегодня такой!?

Стук в дверь не прекращался, становясь всё требовательнее.

- Эй! Откройте!

Интересно, кого ещё принесло на ночь глядя? А, впрочем, не важно!

- Убирайтесь! - крикнул в ответ я.

За дверью замешкались.

- Простите! А здесь живет местный священник?

- Ты не ошибся, сын мой, - подтвердил я, - теперь давай-ка, проваливай отсюда!

За дверью на некоторое время воцарилось недоуменное молчание. Я уже решил, что незваный гость уберется восвояси, как вдруг услышал:

- Святой отец, пустите переночевать одинокого страждущего странника. Путь мой был труден и не близок. Я устал, и у меня закончились припасы.

Я тоскливо посмотрел на закрытую дверь, вспоминая, как сам добирался в это забытое Богом место. Дарование приюта нуждающимся - одна из главных обязанностей приходского священника. Так меня учили в монастыре. Только вот сало в блюдечко такое белое.... А на дворе самый строгий за год пост.

- А на улице дождь? - поинтересовался я.

- Нет, отче.

- Тогда под кустом переночуешь!

Некоторое время за дверью переваривали мою фразу.

- Святой отец, ваш святой долг - давать приют страждущим.

Вот ведь какой настырный!

- А ты сирый и убогий сирота, или калека, или молодая несчастная вдовушка? - поинтересовался я.

- Нет, но....

- Тогда какой же ты нуждающийся, сын мой? Светлый Владыка даровал тебе руки, ноги, крепкое здоровье и ум. Что тебе ещё надо, то сам и возьми!

Сильный удар сотряс несчастную дверь, а заодно и половину дома. С потолка на блестящее, сказочно белое сало посыпались грязные опилки. Вот ведь поросенок! Я мигом вспомнил, что в отличие от других монастырей, в Верхнереченском обучали ещё и бою на булавах. Давняя подруга, единственная, которой я ни разу не изменил, лежала под столом. Рука сама собой потянулась к рукояти.

- Немедленно откройте! - послышался за дверью грозный голос. - Что за нравы?! Не давать приюта благородному воину!

Я поспешно оставил в покое булаву. Неужели в Чертовы Куличики в поисках славы и подвигов забрел рыцарь? Почему бы и нет!? Всё равно благородные лоботрясы работать не любят и не умеют, зато мечом помахать - сами не свои. Правда, большинство рыцарей предпочитали совершать подвиги поближе к каменным замкам, аренам, турнирам и прекрасным дамам. Но попадались и особо двинутые на голову, давшие обет странствий.

- Уже иду, сын мой! Во имя Светлого Владыки, чего же ты сразу не сказал, что крыша над головой нужна славному воину? Я уж думал, кто-то из деревни пришёл ко мне за исповедью, добрым советом или пожертвованием, недотерпев до утра.

Поспешно спрятав сало за печку, я поспешил к двери.

- Спасибо, святой отец! - поблагодарил гость. - Приветствую тебя и светлый дом твой!

Я сердито отступил на шаг. Вместо благородного рыцаря на пороге стояла неуклюжая подделка. Ростом и статью воин действительно удался. К тому же волосы у него были длинные и белые, а лицо настолько благородное и честное, что даже захотелось плюнуть. Таким всегда и достаются лучшие красавицы. А мы - рано начавшие лысеть, остаемся с синицами в руке, и то после того, как кучу денег и времени истратим на ухаживания.

Увы, помимо вдохновенного, буквально с гравюры писанного лица и благородной стати, воину оказалось решительно нечем похвастать. Вместо сверкающих тяжелых лат на незнакомце красовалась невзрачная, местами проржавевшая кольчужка. Длинный двуручный меч, выглядывавший из-за спины, тоже знавал лучшие времена. Фигура оленя на конце поистрепавшейся рукояти щеголяла лишь одним рогом, а корявые ножны явно "пришли в гости" от другого клинка. Сапоги "рыцаря" успели сильно прохудиться. Кожаные штаны выглядели грязными и замусленными. Длинный походный плащ зиял дырами. А из-за спины, вместо высокого и сильного коня, выглядывала пожилая низкорослая кляча, подозреваю, по кличке "Абысдохла".

Разве что на плечах "рыцаря" висела изящная накидка с расшитым гербом: черный конь, с длинной белой гривой, поднявшийся в прыжке над золотым солнцем. Я напряг память, где-то мне уже доводилось видеть этот символ.

- Приветствую, святой отец! - улыбнулся воин.

Протянув руку, он попытался, как бы невзначай, вытолкнуть меня из прохода, но я не торопился сдаваться.

- Рыцарь, сын мой? - поинтересовался я, недоверчиво изогнув бровь.

- Клянусь честью! - ответил он. - Меня торжественно посвятил в рыцари сам благородный Этельстан!

Я удивился ещё больше. Имя храброго дворянина было широко известно в Верхнереченском монастыре. Воитель нередко посещал нас, и даже временами спрашивал обо мне. Что неудивительно. Именно он привёл меня в монастырь. Так, во всяком случае, сказал отец-настоятель. События детства как будто стерлись из моей памяти. В голове смутно застряло ощущение, будто я хотел что-то забыть. Вычеркнуть из своей жизни. Похоже, мне это удалось. Я забыл почти всё.

- Могу ли я узнать твоё имя, сын мой?

Незнакомец с силой ударил себя кулаком по груди.

- Я - рыцарь Джонатан Белоголовский! - торжественно произнес он. - Сын благородного Вильяма князя Белоголовского и барона Южного Заречья!

Я кивнул, вспомнив, где видел изображение черного коня с белой гривой. Герб рода Белоголовских. Старинная семья, исправно поставляющая Великому Королевству безрассудных рыцарей. В своё время именно они стояли в авангарде завоевания отдаленных западных земель.

Породнившись с другими родами, Белоголовские заложили основы всего западного рыцарства, долгие годы служившего опорой трона. Правда, в последнее время, когда король внезапно отвернулся от священников, завязав знакомство с магами, авторитет дворян изрядно пошатнулся. Впрочем, не до такой степени, чтобы сын князя разъезжал на дряхлой Абысдохле.

Внезапно меня осенило! Джонатан не назвал себя "княжичем", из титулов он упомянул только звание - "рыцарь", которое, в принципе, может получить любой отпрыск с каплей дворянской крови. Значит, старшим сыном и наследником обширных княжеских владений мой гость не является. Я задумался. Джонатан сказал, что его отец, помимо всего прочего, владеет каким-то баронством, но и "баронетом" он себя тоже не назвал. Значит, и не второй сын. На что же он претендует, если богатый папаша не потрудился купить отпрыску ни латы, ни коня, ни достойного рыцаря оружия?

- А как звали твою мать, сын мой? - спросил я.

Лицо воина на миг болезненно дернулось. Сложив руки на груди, он бодро отрапортовал:

- Амелия, горничная Белогривого замка, владений князя Вильяма Белоголовского.

Теперь всё ясно. Бастард. Внебрачный сын, которому знатный отец, подверженный по неизвестным причинам мукам совести, решил даровать свою фамилию. Иначе Джонатан никогда бы не удостоился чести стать рыцарем. К сожалению, судя по хилому снаряжению, на большее знатного князя не хватило. Мог бы хоть коня сыну купить, а то выглядит, как ободранный жизнью наемник.

Впрочем, я тоже - не дворянин, и "голубой крови" в моих жилах отродясь не водилось. Правда, один раз я, будучи с братьями-послушниками на сельской ярмарке, познакомился с одной из дочерей местного барона; но, во-первых, половым путем благородство не передается, а, во-вторых, воплотить желаемое я так не смог. Девочка стреляла глазками во все стороны, а вот её воспитательница била точно в рыло. Я потом две недели сводил с лица растекшийся фиолетовый синяк. Отец-настоятель отказался потратить волшебный кристалл, заявив, что боль должна послужить мне хорошим уроком.

В любом случае, мне не пристало держать на пороге рыцаря.

- Феофан! - представился я. - Входи, сын мой.

Джонатан вошёл.

- Значит, ты получил титул, выступив на турнире? - спросил я, закрыв дверь.

Воин гордо кивнул.

- Сражаясь в пеших состязаниях? - поинтересовался я.

Джонатан отрицательно замотал головой.

- Нет, моя смелая Эльза и тогда, и по сей день несет моё тело в самый очаг битвы.

Я опешил.

- Эта кля... кобыла?

Джонатан чуть смутился, но только чуть.

- Знаю, святой отец, - сказал он, - на турнире положено разъезжать на коне, но, клянусь честью, Эльза старалась изо всех сил. К тому же требования к кандидатам в рыцари не такие строгие. Отец дал мне сей меч.

Воин указал пальцем за спину.

- И латы?

- Да.

- Где же они?

- К сожалению, после того, как меня выбили из седла, латы порядком помялись - произнес он, - клянусь честью, враг подкрался сзади, совершив поступок, недостойный желающего стать рыцарем. Денег на починку мне не хватило, но кузнец согласился поменять латы на кольчугу.

Я сочувственно покачал головой. Кузнечное дело никогда не числилось среди моих знаний, посему я не знал - годится ли сей кусок ржавчины хотя бы на переплавку? Не удивлюсь, если наглый кузнец всучил Джонатану мусор, который ему было лень выбросить самому.

- Крайне интересно, сын мой, - сказал я, - пройдем, ты мне всё расскажешь за ужином.

Придвинув свободный стул, я сделал гостю знак садиться. Пока я ходил за чистой кружкой, Джонатан приставил к печи свой меч и поспешил воспользоваться приглашением. Кольчугу, к моему удивлению, он снимать не стал. Может, от дождя она настолько заржавела, что уже не двигалась?

- Угощайся, сын мой! - произнес я, протянув гостю ковригу хлеба.

- Спасибо, святой отец! - поблагодарил он, с жадностью накинувшись на еду.

Похоже, дела у благородного Джонатана шли совсем неважно. Помучившись немного в сомнениях и вспомнив, что Светлый Владыка велел делиться, я поставил на стол заботливо припрятанное сало. Если на то пошло, я никогда не считал себя по-настоящему праведным слугой Господа, не в пример многим послушникам монастыря, однако насмехаться над голодным человеком не мог.

Разливая по кружкам настойку, я с интересом наблюдал, как отпрыск благородного князя Белоголовского запихивает в рот наиболее почитаемый на деревне деликатес - бутерброд черного хлеба с салом. К такому всегда хорошо добавить укропчику или другой зелени, но чего нет, того нет. Сам я огородничеством не занимался, просить у соседей уже поздно, а воровать боязно. Вот после третьей-четвертой кружки блаженной клюковки, может, и соберусь.

- Батюшка! - неожиданно опомнился рыцарь, успев схарчить добрую половину предложенного угощения, - сейчас же пост!

- Не волнуйся, сын мой. В Чертовых Куличках время течет иначе, - не моргнув глазом, солгал я, - то ли временной дух, то ли ещё какая-то чертовщина, но месяц великого поста здесь, на севере Эрмса, уже истек. Давай лучше выпьем!

Я придвинул Белоголовскому кружку.

- Твоё здоровье! - сказал я, приготовившись залпом употребить содержимое своей кружки.

- Постойте, святой отец! - испуганно произнес рыцарь, - я дал обет воздерживаться от удовольствий, пока не совершу свой первый подвиг.

Я удивленно моргнул, уставившись на чистое, простодушное и по-детски наивное лицо воина. М-да. Это могло стать проблемой, но разве можно при здоровом госте выпивать одному?

- А победа на турнире разве не считается? - удивился я.

- То был не рыцарский турнир, отче, - поспешно начал объяснять Джонатан, - всех соискателей высокого звания разбили на две команды, дабы они сражались друг с другом. Дабы обошлось без смертей, ваши братья - священники, зорко следили за боем, как и Высокий Совет благородных Магистров Королевского Рыцарства. Храбрейшие воины - образцы чести, они наблюдали за каждым новобранцем, а затем выбрали наиболее достойных.

Лично я турниры никогда не посещал, старый хрыч - отец настоятель - ни разу не счёл меня достойным столь великой чести. А жаль! Целебные молитвы на подобных массовых свалках позволяли хорошо заработать. Разумеется, согласно церковным правилам, лечение светлые братья и монахи возносили бесплатно, но только для того, чтобы не дать незадачливому вояке уйти на тот свет. На синяки, ушибы и даже легкие переломы волшебные кристаллы формально не тратили. Храброму воину полагалось стоически переносить боль. Синяки и шрамы, как известно, только украшают мужчину. Сидящие на трибунах благородные дамы определенно знали в этом толк. Впрочем, не всем благородным и изнеженным дворянчикам нравилось терпеть боль. Так что, ушлому монаху или светлому брату ничего не стоило разжиться "левым пожертвованием".

- Так тебя же выбрали, сын мой, чем не подвиг?

Джонатан печально вздохнул.

- Титул достался мне одним из последних, - сказал он, - ничего удивительного. Меня выбили из седла. Я не смог подняться и продолжить бой. К тому же моя команда проиграла состязание. Я старался изо всех сил, но не смог совершить подвиг. Даже отец, присутствующий на турнире, счёл меня недостаточно подготовленным. Остальные магистры согласились с его мнением, кроме...

Лицо Джонатана на миг просветлело.

- Кроме благородного Этельстана. Он лично защитил меня перед судьями и даже внёс за меня поручительство. Тогда я поклялся честью, что не обману ожиданий столько великого рыцаря и буду воздерживаться от всех удовольствий, пока не совершу подвиг!

Воин решительно отодвинул от себя кружку.

- А за благородного Этельстана? - поднажал я.

Джонатан на секунду задумался, а затем решительно замотал головой.

- Нет, святой отец! Клянусь честью, я пока не достоин поднимать бокал за столь благородного и великого воина.

Я тоскливо посмотрел на деревянную кружку, коей выпала незаслуженная честь именоваться "бокалом", а затем решил сменить тактику.

- Сын мой, - начал я, - что велит нам Светлый Владыка?

Джонатан приосанился.

- Беречь честь, не бояться врагов, содержать в чистоте тело, душу и совесть, а, главное, не терпеть несправедливости, распространяя свет по бескрайним землям Эадора, - выдал он цитату из старинного рыцарского кодекса.

Я покровительственно кивнул.

- А ещё?

На миг воин задумался, припоминая, но я уже приготовился дать подсказку.

- Воздерживаться от удовольствий!

- Верно! - согласился Джонатан.

- Так что, сын мой, - продолжил я, - мне, как слуге Божьему, тоже надлежит воздерживаться от всяческого греха и удовольствий. Таков образ жизни и великий долг, что я избрал себе.

Джонатан восхищенно кивнул.

- Но я пью сей божественный напиток, и знаешь почему?

- Почему?

- Потому что это - не удовольствие, - сказал я, - сейчас ночь, на улице холодно, и нам надо согреться. Так к чему сейчас, в темноте, идти в лес и понапрасну рубить деревья, Господом нашим выращенные, когда можно просто выпить по кружечке!

Джонатан задумчиво почесал лоб.

- Ну, если вы так говорите, - неуверенно начал он.

- Сын мой, если ты простудишься и заболеешь, твои подвиги придется отложить!

Рыцарь решительно поднял кружку.

- За Бога-Орла! - сказал он.

Мы церемонно чокнулись и залпом приговорили горькую клюковку. Ради человека ещё можно и по частям, но за Творца пьют только до дна!

Почему-то в Верхнереченском монастыре братьям запрещали разговаривать во время трапезы. Отец-настоятель говорил, что сие есть грех. Не знаю, сам я не мог похвастаться прочтением всех библиотечных книг, но у кого не спрашивал, все говорили, что про запрет вести беседу за едой нигде не написано. Везде стандартный набор строк о грехе чревоугодия. Лично я связи между сиим прискорбным грехом и застольными разговорами не улавливал, а посему продолжил расспрашивать Джонатана.

- Значит, сын мой, ты стал рыцарем, дал святой обет чести и отправился в долгое странствие?

- Всё так, - подтвердил воин.

- Отец, должно быть, очень тобой гордится.

На мгновение по лицу Джонатана как будто пробежала черная туча. Упоминание о благородном родителе весьма расстроило воина, но, как и всякий рыцарь, он старательно избегал сплетен.

- Уверен, что сейчас моих скромных заслуг недостаточно, чтобы порадовать отца, но, клянусь честью, он ещё будет мною гордиться, - торжественно произнес Джонатан.

Я из вежливости кивнул. Сильно сомневаюсь, что папаша любит своего отпрыска. Жалкая экипировка говорила сама за себя.

Разливая по второй, я задал Джонатану следующий вопрос:

- Так неужели, сын мой, - сказал я, - добравшись сюда, на самый край осколка, пройдя столько земель от столицы, ты так и не нашёл достойного применения своему мечу?

Рыцарь гордо приосанился.

- Сие не так, - гордо ответил он, - слово чести, от моего клинка уже успели пасть несколько достойных врагов.

Я недоверчиво вскинул бровь.

- Значит, сын мой, за тобой уже числится несколько подвигов?

- Ну..., - неуверенно произнес Джонатан, - я бы не назвал сии поступки подвигами. Защита невинных - всего лишь долг любого рыцаря. Правда, молодой бард, с коим мне довелось тогда пересечься, пообещал сложить песнь в мою честь. Но... Я сердечно попросил его этого не делать.

Я едва-едва не расплескал настойку. Сказанное Джонатаном звучало как нечто совершенно дикое. Рыцарь, отказавшийся от баллады, всё равно что гоблин, пожертвовавший своё золото бедным сиротам! Возможно, Джонатан просто не хотел рассказывать мне деталей: где, когда, а, главное, от каких задохликов ему пришлось с эдаким мечом защищать невинных. В среде рыцарей хвастовство считалось третьим по тяжести грехом, после трусости и Богохулия (именно в таком порядке, как ни прискорбно). Хотя в чём принципиальная разница между хвастовством и рассказом о подвиге, я лично понять не мог, особенно когда после каждой выпитой кружки число убитых врагов и спасенных дев удваивалось.

Что касается песни, сложенной любым, даже самым захудалым бардом, то здесь рыцари просто не знали, куда деть своё счастье. Уверен, если бы не благородные вояки, все музыканты Великого Королевства давно бы уже померли с голоду. Творчество творчеством, рифмоплетство рифмоплетством, а все певуны драли глотки только лишь о рыцарях, девах и драконах. О приключениях какого-нибудь зажиточного купца стихи не слагались. Торгаша балладой за живое взять - всё равно, что гнома уговорить кожаные доспехи надеть!

Джонатан, заметив мой ошалелый взгляд, немного смутился.

- Мне пришлось защитить от бандита одну небольшую деревушку, - осторожно произнес он.

- От бандита? Всего одного? - удивился я.

Одинокому разбойнику здоровенные сельские мужики, вроде нашего кузница, могли и сами кости пересчитать. Иногда, по причине неграмотности, они и богато одетых путешественников к разбойным людишкам причисляли, а то и купчишек мелких. О сборщиках налогах и говорить не приходится, тем без охраны в любую деревню дорога заказана. Мешок на голову, оглоблей сверху и в выгребную яму. Поминай, как звали. Ни стражника, ни, тем паче, судебного дознавателя к яме и на десять шагов подойти не заставишь.

- Одного! - подтвердил Джонатан, - только, клянусь честью, сему мерзавцу не по воле Светлого Владыки, а по случаю достался титул барона.

- Так он той деревней и владел? - ахнул я.

Рыцарь покачал головой.

- Разве станет разумный владелец зерно, под семена отложенное, забирать и на рынок везти? Клянусь честью, я лишь следовал воле Божьей, решив вызвать бандита на честный бой!

Я задумчиво постучал пальцами по столу, гадая, так уж ли всё забрал барон? Прожив немного времени среди деревенских и успев застать несколько приездов сборщика налогов, я до сих пор с ужасом вспоминал устраиваемые бабами, а порой и мужиками, истерики. Гул стоял такой, что потом вся деревня оглохшая ходила. Слезы текли в три ручья, в лицо сборщику едва ли не тыкали заранее перемазанными грудными детьми. Всё действо сопровождалась длинными и до ужаса неправдоподобными рассказами о засухах, проливных градах (идущих зачастую одновременно). Когда же усталый и затурканный сборщик уезжал, разумеется, обобрав несчастных людишек до последней рубахи, крестьяне, как ни в чём не бывало, устраивали праздник урожая. Затем следовало самое доходное для любого сельского священника время - свадьбы. Гулял народ на широкую ногу, не жалел для молодых ни меди, ни серебра, а порой и золота.

Впрочем, по убитому барону я горевать не собирался. Что ни говори, а дворян-самодуров тоже хватает. Случается, какой-нибудь благородный лорд редкость какую-нибудь заполучит, вроде меча волшебного или жеребца черного, так соседи моментом сон теряют, а с ним и остатки разума. Начинают притеснять холопов почем зря. Дайте золота на нового коня, и всё тут. Хоть подохните все, но дайте!

В истории Джонатана могло быть и так, и эдак, но я сильно сомневался, что незаконнорожденный княжеский отпрыск, деливший мир строго на черное и белое, стал внимательно разбираться в проблеме.

- Значит, сын мой, ты убил знатного землевладельца и восстановил справедливость, - подвел итог я, - очевидно, местный князь, коему барон приходился вассалом, не разобрался в твоих благородных мотивах.

Лицо Джонатана залилось краской. Воин едва заметно кивнул.

- Посему, - продолжил я, - ты решил на время покинуть Великое Королевство, отправившись на север?

Рыцарь снова кивнул. Усмехнувшись, я потянулся к бутылке.

- Истинно так, - тяжело признал Джонатан, пока я разливал настойку, - барда, что подбил... ммм... то есть, вдохновил меня на сей подвиг, я попросил не освещать сию историю в песнях. Клянусь честью, я уверен, что поступил правильно, но, ежели числится за мной грех, прошу, простите меня, святой отец.

- Не переживай, сын мой, - отмахнулся я, - отмолю! Попрошу Светлого Владыку. А сейчас давай выпьем!

- За что? За искупление?

- Ну, давай за искупление! Следующую - за знакомство!

- Только одно мне непонятно, сын мой, - произнес я, когда мы выпили за знакомство, - почему ты, получив титул, не поступил на службу к королю или богатому князю в обмен на доспехи, коня и оружие?

Джонатан что-то замычал, давясь последним куском сала.

- Ммм... Служба... Ммм... Конечно... Ммм... Дело достойное, но пожизненное, - ответил рыцарь, - а, помимо обета, передо мной ещё лежит высшая миссия!

"Уууу! Как всё запущенно, - подумал я, - ещё и высшая миссия. Со старым мечом и верхом на жалкой кляче!". Вслух, разумеется, я ничего не сказал.

- Я решил стать вольным рыцарем, - сообщил Джонатан, - чтобы в один прекрасный день вернуться и отвоевать наше княжество, вернув честь и земли всему роду Белоголовских!

Я помотал головой.

- Отвоевать княжество? - удивился я. - У отца и братьев?!

Рыцарь вспыхнул.

- Как Вы могли такое подумать, святой отец! - рявкнул он, яростно стукнув кулаком по столу, в последний момент я едва успел удержать бутыль с клюквой. - Неужели вы не слышали о печальной участи княжества Белоголовского?

Я напряг память. Нет, ничего такого мне в монастыре слышать не доводилось. Сильное приграничное княжество, в фаворе и у короля, и у Первосвященника.

- Боюсь, новости доходят до здешних мест не слишком быстро, а порой и не доходят вовсе, - осторожно ответил я, - с тех пор, как орки вытеснили королевских солдат из Чернохолмья, а кентавры закрыли свои степи для чужаков, связь с внешним миром фактически прервалась. Лишь наши восточные соседи - вольные половинчики - время от времени потчуют нас свежими вестями, но и они живут изолированно. А поскольку мелкий народец упорно не желает как оно того подобает чтить Светлого Владыку, больше предпочитая петь да веселиться, то и мне с ними разговаривать не о чем.

Джонатан тяжело вздохнул.

- Княжество захвачено гигантами и циклопами, пришедшими с запада! - горестно объяснил воин. - Они напали, когда отец находился в столице, вместе с законным княжичем. Шёл грандиозный турнир. Отец... мммм... то есть, князь Белоголовья пожелал, чтобы его старший сын и наследник получил в бою звание рыцаря. Его мечта сбылась, вот только возвращаться с победой им стало некуда.

- Сочувствую горю, сын мой, - произнес я, - кто бы мог подумать!? Гиганты и циклопы! Тупые великаны смогли объединиться и совместно напасть. Никогда бы не поверил, если бы не услышал лично от тебя!

- Спасибо, отче, - произнес Джонатан.

Похоже, со времени моего отъезда в Чертовы Куличики в мире произошло много интересного. Гиганты считались одними из самых злобных и опасных врагов королевства. По слухам, любой из великанов мог с легкостью поднять и швырнуть на полет стрелы валун, в несколько раз превышающий вес человека. Даже катапульты - чудо современной механики, не могли бросать тяжелые булыжники так далеко. Циклопы ненамного отставали от гигантов в силе и свирепости. Размерами втрое больше взрослого быка, они насмерть затаптывали всех подвернувшихся под руку живых существ. До поры до времени люди с гигантами и циклопами почти не сталкивались. Отдельные битвы, как правило, заканчивались победой организованной армии рыцарей. Сила людей заключалась в согласованности действий большого количества воинов. Великаны же предпочитали жить отдельно друг от друга, обращая в рабство отдельные племена орков, реже гоблинов. Вероятно, в последние годы наступил перелом. Нелюди оказались прижаты к краю осколка, и им стало некуда отступать. К тому же, люди практически истребили почти всех западных орков, лишив великанов рабов. Очевидно, впервые в истории циклопы и гиганты решили объединиться, найдя себе новых работников и... корм! Итогом стало несчастное Белоголовье. Воистину, ужасная участь постигла его жителей. Видимо, из-за смут при дворе и ссоры короля с Первосвященником люди не смогли организовать совместный поход и отбить княжество. Вероятно, Ковен Магов, приблизившийся к престолу, опасается объединения рыцарей в единую армию. Кто поручится, что собравшееся войско двинется именно в Белоголовское княжество, а не в столицу - сжигать еретиков? Семье Джонатана можно только посочувствовать.

- По счастью, отец забрал на турнир свою казну. Мой бра... В смысле, наследник, - продолжил Джонатан, - нанял отряд наемников и попытался отбить родные земли, но...

- Все погибли? - спросил я, ничуть не сомневаясь в ответе.

Джонатан горестно кивнул.

- Король и Первосвященник выразили сочувствие и обещали помочь, но пока дело не движется. Отец написал письма знакомым князьям, попытавшись собрать рыцарей.

- Тоже не получилось?

- Да, - подтвердил Джонатан, - странно, но встрече дворян как будто мешает непреодолимая сила. Все западные княжества постигли напасти. У одних нежить из могил восстаёт, у других прямо посреди крестьянского поля портал в Хаос появился. Варвары на юге нежданно-негаданно зашевелились. Где-то потоп, где-то засуха!

Я недоверчиво покачал головой. М-да! Разложилось дворянство, разложилось! Привыкли по замкам своим сидеть да сыночков на турнирах в рыцари посвящать. Пару шишек себе набьют, удаль благородной крови холопам покажут - и титул в кармане; если что, монахи и светлые братья молитвами на ноги поставят. А на циклопов и гигантов идти, значит, никто не хочет, вот и придумывают отговорки! Кто слово князя под сомнение поставит?

Подумав, я ничего не сказал Джонатану. Если ему так легче, то пускай верит в благородство братьев-рыцарей!

Я заново наполнил клюковкой наши кружки.

- За твоего погибшего брата! - сказал я.

Рыцарь сомнительно повертел кружку. Видимо, не знал, правильно ли будет ему - незаконнорожденному недоразумению, требовать родства от настоящего кровного княжича. Я пожал плечами.

- Смерть всех уравнивает, сын мой, - сказал я.

Кивнув, Джонатан осушил кружку. Допив свою, я обнаружил, что на столе не осталось закуски. Покряхтев, я встал из-за стола и направился к печке. На третьем шаге комната перед глазами внезапно закружилась, а ноги стали заплетаться. Покачнувшись, я выставил руку и, по счастью, нащупал стену. Ого! А клюковка оказалась крепче, чем я думал. Взяв стену за ориентир, я, цепляясь рукой за бревна, двинулся вперед. С опорой передвигаться стало легче. Без осложнений я добрался до заветного угла и вернулся к столу с деревянным чаном.

- Угощайся, сын мой! - сказал я, поставив добычу на стол.

Квашеная капуста - мировой закусон! На стол поставить не стыдно, съедят - не жалко! Как вскоре выяснилось, отпрыски княжьих кровей тоже с удовольствием употребляют под клюковку сие незатейливое блюдо.

Благостно откинувшись на спинку стула, я подумал - не зажечь ли мне курения, но проклятое огниво куда-то успело запропаститься. Разумеется, искать его было лень. Решив, что и так всё хорошо, я заново наполнил наши с Джонатаном кружки.

- И где сейчас живет твой отец? - спросил я.

- У князя Белоголовского остался небольшой земельный надел в трех днях пути к югу от столицы, в княжестве Трилужском. Его благородный правитель любезно разрешил вернуться в старый дом и даже отказался брать с него подать!

Джонатан тяжело вздохнул. Отношения с отцом у него явно сложились непростые, но воин прекрасно понимал, какое князь Белоголовский испытал унижение. Превратиться из богатейшего и могущественного землевладельца Великого Королевства в обычного захудалого барона. Хотя... если на то пошло, то любой простолюдин, включая меня, не задумываясь, поменялся бы с ним местами, но, как известно, человек никогда не бывает доволен. Такова наша природа, заложенная Светлым Владыкой, или, что вероятней, подброшенная Хаосом, когда Бог-Орёл на миг отвлекся от процесса творения. Готов биться об заклад, что сейчас князь Белоголовский, растянувшись на мягкой перине, в окружении слуг и охранников, пил доброе вино, заедал его жареным поросенком и считал себя самым несчастным человеком на свете. Куда несчастнее вдовы дровосека или съеденных гигантами и циклопами жителей захваченного княжества. И бедолага Джонатан наверняка ему сочувствовал, поклявшись вернуть былое величие отцу, коему он был обязан только тем, что дворянин любил погуливать от жены с горничными.

- Вот, значит, в чём истинная цель твоих поисков? - сказал я. - Планируешь когда-нибудь вернуться в Белоголовье, сын мой?

- Верно, отче! - ответил Джонатан. - Клянусь честью, я буду странствовать по свету и совершать подвиги, пока Светлый Владыка не закалит в боях мои тело и дух.

Немного подумав, рыцарь нехотя продолжил.

- К тому же, чтобы отбить отчий дом, мне следует собрать дружину...

- А на неё нужны деньги, не так ли?

- Вы всё понимаете, отче! - ответил Джонатан.

Кивнув, я снова потянулся к бутылке с клюковкой. Крепковата, слов нет, но пошла за милую душу. Вот что значит натуральная деревенская перегонка, не то, что городские алхимики - намешают всякой дряни, утром не голова, а церковный колокол!

- А князь Белоголовский почему тебе больше денег не выделил? Если дружину содержать баронский надел не дозволяет, то боевого коня, доспехи и оруженосца - вполне!

Джонатан замялся. Сплетничать ему явно не хотелось, но сплетня священнику испокон веков называлась исповедью. К тому же клюковка уже сделала своё дело, развязав язык скромняге рыцарю.

- Мммм... Боюсь, мои отношения с князем Белоголовским испортились за последнее время. Поначалу отец благоволил мне. Признал за своего сына. Учил ездить и фехтовать. Но... Ещё до моего турнира он взял в жены шестую дочь князя Трилужского. Клянусь честью, недостойно истинного рыцаря плохо отзываться о любой женщине, тем более, мачехе, но эта су... су..., - Джонатан видимым усилием воли согнал с языка преподносимое клюковкой слово, - эта су... сударыня прибрала к рукам не только сердце князя, но и всю казну! По её словам, денег, вывезенных из Белоголовья, и скромных доходов надела хватит только на содержание ребенка, что она носит под сердцем!

Подняв кружки, мы церемонно чокнулись и выпили. Непонятно, правда, за что. Видимо, за здоровье будущего княжича. Всегда оставалось надежда, что беспорядки в Великом Королевстве прекратятся, и рыцари всё-таки смогут собраться и выбить гигантов из Белоголовья. Тогда незаконнорожденный бастард станет помехой для юного наследника. Очевидно, новая жена князя немало поспособствовала тому, чтобы Джонатан окончательно рассорился с отцом и отправился искать славу в самые опасные места Эрмса. Не удивлюсь, что дамочка ему уже и поминальную службу заказала!

- Эх, сын мой! - сказал я. - Все бабы - сударыни!

- Правда? - удивился рыцарь.

- Конечно! Неужто служитель Владыки Светлого тебе врать будет!? - уверенно провозгласил я. - Все сударыни! Без исключения!

Настойки в бутылке оставалось как раз на проповедь. Капусты тоже хватало.

- Их - баб, Светлый Владыка в помощь человеку создал! - продолжил я, разливая клюковку. - Чтобы за детьми смотрели, в доме порядок поддерживали, дабы муж праведный мог служению Творцу жизнь посвятить! А что на деле выходит? Вместо помощи да утешения вертят нами, грешными, как хотят!

Джонатан несогласно хмыкнул, но меня уже понесло:

- До чего додумались! Тряпок и побрякушек им уже мало, власти, дескать, подавай! Ей бы - дуре, детей рожать, мужа любить, на кухне пол мести да кашу варить, а она магию учить взялась! Тьфу! Ересь!

Быстро подняв кружку и чокнувшись с Джонатаном, я запрокинул голову и начал заливать горе клюковкой.

- Магию? - непонимающе спросил рыцарь. - Кто? Мачеха?

Вот олух царя небесного!

- Да не она! Но су... су... сущность-то та же! - ответил я, замотав головой. - А насчет магии, есть тут одна рыжая! Виданное ли дело! По найму монстров истребляет! Староста - дурак, ей за работу сто золотых монет выплатить обещал! Ему бы своих баб дома построить, девок незамужних с рук добрым молодцам сбыть, а он ведьму слушает! ЕееЫыыы! Еретик ещё один выискался! Истинно тебе говорю, сын мой! Двух господ не бывает! Тут или бабе служить, или Всевышнему!

- Нанял убить монстра? - осторожно перебил меня рыцарь.

- Да! Представляешь!? Я ещё понимаю, если девка грамоте выучится, и то непонятно - зачем? Корове недоеной книги читать? Но, да сие ладно, я ещё могу понять. У колдунов же - еретиков проклятых, от волшебства их смрадного, видать, совсем крыша поехала! Начали девку не просто порче да наговорам от безбрачья учить, а полноценной магии! В школу Ковена Магов приняли, грамоту о... этой... мать его, прости Господи, слово чудное, о кфвалыфикации дали, во! И эта су... су... сударыня, Господи прости, мне взялась паству растлевать. Крестьянок в грех гаданий вгоняет, руны Богомерзкие им раскладывает, теперь берется упыря испепелить. А народ-то, народ! Бабе, чернокнижием осрамленной, власть доверил! Ставки охульники делают, порешит ли ведьма упыря!? Про грехи свои напрочь забыли! Тьмы в душе не видят! Им теперь боя ведьмы с упырем подавай! Господи прости!

- Упырем?! - глаза Джонатана заблестели, как у кота, увидевшего сметану.

Тоскливо отмахнувшись, я злобно зачавкал капустой. Настойки в бутылке осталось совсем чуть-чуть.

- По последней, сын мой? - предложил я.

- Конечно-конечно, - согласился рыцарь, - Вы, святой отец, про упыря расскажите! С каких пор отродье черное безвинных жителей....

Джонатан задумался, забыв, видимо, подходящее пафосное слово из рыцарского лексикона.

- Покоя и жизни лишает! - продолжил он.

О! Господи! Ну, какой же я лопух! На кузнеце - дубине стоеросовой, зациклился, когда у самого в гостях рыцарь сидит. Не Бог весть какой, конечно, но на безрыбье и рак рыба! Всё же титул-то ему за что-то дали, и мужем благородным нарекли!

И ТУТ Я ВСПОМНИЛ! Убивать упыря дворянчику и не надо будет, лишь бы спину прикрыл, на случай, если рядом с упырем нежить послабее ошивается. А против упыря в монастыре нам отец-настоятель рассказал про средство древнее, надежнее меча и сильнее магии!!! На счастье, я в тот день отца-настоятеля даже слушал. Вот наука священная, сила Божья, мне и пригодится!

Залпом выпив остатки клюквы, я оценивающим взором посмотрел на рыцаря. Вернее, попытался. Лицо Джонатана вдруг стало каким-то расплывчатым и начало двоиться.

Ладно, воин как воин! С клюковкой потянет! Меч есть, и ладно!

- Так что насчет мертвяка, святой отец? - нетерпеливо спросил Джонатан.

- Злобное тьмы порождение убило сегодня утром двух невинных селян!

- Где? - воскликнул рыцарь, рука его уже потянулась к стоявшему у стены мечу. К сожалению, оружие находилось несколько дальше, чем показалось воину. Не дотянувшись буквально с ладонь, Джонатан упал со стула и развалился на полу.

- Недалеко отсюда есть развалины старой церкви, - сообщил я, - никто из селян толком не может рассказать их историю. По слухам, когда-то здесь стоял скит святого отшельника. Позднее рядом с ним начали селиться желающие благословения люди. Именно они вместе с отшельником выстроили старую, ныне заброшенную, церковь и собрали для неё много замечательных рукописных образов. Подобные иконы могли бы украсить даже столичный храм, если их, конечно, отреставрировать.

Джонатан начал медленно подниматься. Видимо, клюковка сбила ему меткий глаз или ослабила твердую рыцарскую руку, или, самое вероятное, произошло и то, и другое. За краешек стола Джонатан сумел ухватиться лишь с третьей попытки. Стол, разумеется, тут же поднялся на дыбы. По счастью, в последний момент я успел завалиться на него всей массой, случайно оказавшись лицом в кадке с капустой.

- Ммм... Ммм... Хрум-Хрум..., - продолжил рассказ я.

- Чего Вы говорите, святой отец? - спросил Джонатан.

Встав на четвереньки, рыцарь пополз к своему бравому мечу. Правда, в последний момент он благоразумно сменил направление и двинулся к ближайшей лавке.

- Потом в Чертовы Кулички пришла армия короля, присоединив деревню и весь окрестный лес к Великому Королевству. Местные, в общем-то, почти и не возражали. Солдаты построили собственную церковь, правда, полковой капеллан приказал в скорости долго жить. За воинами потянулись переселенцы. Отшельник сперва отнекивался, но позднее согласился стать местным священником. На сходе было решено перевезти иконы в новую церковь, старую все покинули, перебравшись в деревню. Спустя несколько лет старый отшельник умер, и Отцы Церкви направили в местный приход меня. Я, как ты сам убедился, сын мой, всеми силами стараюсь блюсти высокие моральные принципы, установленные предшественником. О том, что развалины старой церкви могут представлять опасность, до сегодняшнего дня никто и подумать не мог!

Странно! Голос мой оставался по-прежнему внятным и твердым. Видимо, сказывался опыт частых проповедей, а вот лицо из капусты я вытащить решительно не мог. Голова вдруг стала очень тяжелой. Даже упершись руками в стол, я не смог приподняться. Джонатан тем временем пытался взобраться на лавку. К сожалению, в его состоянии низенькая лежанка превратилась в почти недосягаемую высоту. Впрочем, рыцарь на то и рыцарь, чтобы совершать подвиги! Неимоверными усилиями Джонатану удалось взобраться и улечься на лавку, словно на красну девицу, животом вниз.

- Сейчас пойдем убивать темную тварь! - сказал воин, свесив руки на пол, - только вот отдохнем чуть-чуть!

Вдохновленный подвигом рыцаря, я сумел-таки выбраться из кадки с капустой и даже поднялся.

- Конечно, сын мой, - произнес я и, пошатываясь, направился к печке. Хм... И как мне на неё залезть? М-да, согрелись мы с Джонатаном знатно.

Удивительно, но мне удалось даже превзойти славного рыцаря и с первого раза забраться на печь. Всё-таки хорошо, что воин пришел, если бы я взялся приговаривать настойку один....

- Откровенно говоря, святой отец, - подал голос Джонатан, - я ещё никогда не бился с упырем. Да и с любым мертвяком!

- Не волнуйся, сын мой, - утешил воина я, - в монастыре меня научили средству верному! Надежному! Упыря легче легкого упокоим. Главное - найти его!

- Всё равно, - отозвался Джонатан, - стыдно признаться, но я немного бою... ээээ... опасаюсь подвести людей! Что, если не удастся нам упыря одолеть? Что крестьяне бедные подумают?

- Думаешь, ведьма лучше справится? - поинтересовался я.

Рыцарь попытался гневно подскочить, но, решив не искушать судьбу новым подъемом на лавку, ограничился сердитым сопением.

- Конечно, нет! - отрезал он. - Ведьма... Она... Она... Не знаю за что, но она поплатится! Мы не дадим ей присвоить всю славу!

"И сто золотых в придачу", - подумал я.

- От Ковена Магов совсем житься не стало, - пожаловался Джонатан, - ходят колдуны по деревням и у честных людей деньги отбирают. Монстров всяких за плату истребляют, не за честь или подвиги, а за звонкую монету! Сие же неправильно, правда, святой отец?

- Конечно, - отозвался я, поудобнее устраиваясь на печке, - рыцарю славному добро вокруг себя творить надлежит. Увидит еретика или иную тварь богомерзкую, пущай тут же во славу Светлого Владыки истребит. А честный селянин на добро ответит добром. Добровольно поможет рыцарю, чем сможет. Затем вместе они в церковь отправятся и жертву Творцу вознесут. Так сразу на три добрых дела в Эадоре больше будет, а ежели заранее деньги требовать, и зло не от чистого сердца, а по работе истреблять, то сие уже не добро, а рынок! А рынок - он везде рынок, как на него ни смотри! Кто и с каким намерением на рынок ни пришел, уйдет в сердце не с благом, а с алчностью! Понимаешь, сын мой? Думать люди начинают, подсчитывать! Что выгодно, что не выгодно. Тот, кто рынком одним живет, не о добре думает, а о кошельке своем. Если выгоды нет, то и со стула не встанет. Выгодно ли со злом бороться, или не выгодно, а необходимо! Иначе зла не станет меньше! Оно будет лишь плодить смертные грехи, главным из которых будет алчность. Нет! Сначала, конечно, ересь. А затем точно - алчность! Понимаешь, сын мой?

- Хр-хр-хр хр-хр-хр, - послышалось со стороны лавки.

- Да? - слегка расстроился я. - Ну, ладно. Спи! Набирайся сил! Даже со средством верным, трудная работа предстоит. Ничего! Ничего! Мы ещё покажем этой су... су... сударыне Глиронде! Эх... И где я только мог о ней раньше слышать?

Отпевание прошло спокойно. Правда, с утра меня разбудил громкий противный стук в дверь, отдававший в голову, словно удары колокола. Приволоклась безутешная вдова. Её-то я и отрядил найти чего-нибудь опохмелиться, сказав, что ночью ко мне явился странствующий рыцарь, и мы всю ночь читали псалмы, прося благословенья Божьего. Во рту так пересохло, что захотелось пить. Беспокоить среди ночи честных крестьян мы не стали, а воды, как назло, в доме не оказалось. Только настойка, отсюда и перегар изо рта. Вдова, если и не поверила, виду не показала, сбегала до корчмы и принесла холодненького эля, после пары кружек которого мы с Джонатанам вернулись к жизни. Рыцарь даже схватился за меч, решив сей же час направиться на поиски упыря, но я его остудил, сообщив, что мне нужно время на подготовку. Рыцарь сильно беспокоился, что ведьма может нас опередить. Впрочем, насколько я знал, вчерашнюю ночь Глиронда провела в деревне. За дополнительную плату староста убедил безбожную ведьму погостить у себя в доме. Похоже, он боялся ночного нападения упыря, ведь, по легенде, нежить вставала из могил именно после захода солнца. Днём милостивый Светлый Владыка сжигал оживших мертвяков своими лучами. Легенда красивая, но, как показала практика, неверная.

К сожалению, с рассветом ведьма отправилась в путь. При всём желании мы уже не поспевали к развалинам первыми, значит, и торопиться не имело смысла. Оставалось лишь надеяться, что либо Глиронда заблудится, либо упырь разорвет самоуверенную магичку на части. Нам же следовало не бросаться в бой очертя голову, а надлежащим образом собраться.

Быстро проведя отпевание и отказавшись посетить поминки (народ аж ахнул, люди искреннее обеспокоились: "не прокляла ли наглая ведьма нашего батюшку?"), я отправился в церковь, пригласив на исповедь Любавушку - внучку зловредной любительницы гаданий.

- Итак, дочь моя, - наставительно начал я, заперев девушку в исповедальне, - желаешь ли ты в грехе покаяться?

- В каком грехе, батюшка? - ласково переспросила хитрая девица.

Я внимательно оглядел Любавочку. Хороша! Ничего не скажешь! Высокая, статная. Вот не понимаю я городских мужиков, взявших моду на худосочных баб. Морят своих жён голодом, а потом удивляются, почему те такие злые. Уж не знаю, как остальные, но я любил, когда действительно есть за что подержать! И сзади, и спереди у Любавушки придраться было не к чему. Не став изводить себя голодовкой, девка щеголяла и сверху, и снизу богатыми достоинствами, а проглядывавший в складках платья мягкий животик гармонично вписывался в её фигуру. Округлое лицо девушки смотрелось необычайно мило. Пышные розовые губки, тонкая шея, румяные щечки, немного задорных веснушек. Большие зеленые глаза светились озорной хитринкой. Длинные, заброшенные на плечи русые косы спускались почти до стройных белых ножек, аппетитно выглядывавших из-под юбки. Ммм... диво, как хороша! И почему я раньше не обращал на неё внимания? Совсем замотался в делах праведных, всё о состоянии церкви да о вере паствы думал, про себя, родного, забыл. В монастыре за мной такого не водилось.

- О грехах своих тебе лучше меня должно быть известно.

Любавушка стрельнула глазками и выпрямила осанку.

- Не понимаю. О чём вы толкуете, отче, - сказала она.

Девушка намеренно оттянула вниз юбку, изобразив скромность. Дескать, честная я прихожанка, о каких таких грехах мне, дурочке сельской, помышлять? Но озорные глаза выдали её с головой.

- Ну, начни с того, как ведьма в ваш дом попала, дабы тебе завидного жениха нагадать, - сказал я.

Любавушка надула губки.

- Это не я, а бабушка.

- Ябедничать тоже грех!

- А правду говорить?

- Не грех, - уступил я, - но, положим, у бабки твоей основания гадать имелись. Раз она решила лучшего ухажера в мужья выбирать, стало быть, не один хахаль за тобой хаживал. А разве не грех одновременно двум парням глазки строить?

Девушка насупилась, обдернув юбку ещё ниже. Оно и правильно, во время исповеди слуге Божьему на ноги бабские любоваться не пристало. Я твердо посмотрел девушке в глаза, та засмущалась и отвела взор. Закрытый верх тугого платья не закрывал, а подчеркивал достоинства Любавочки. На таких подушках я бы с удовольствием покемарил часок-другой, а лучше бы и не покемарил!

- Подумаешь, строила! - обиженно произнесла девушка, не поднимая глаз, - сначала один несколько раз до дома проводил, затем другой, я и не просила!

- Конечно, не просила, но и не отказалась.

- Ну, а чего плохого-то?

- А когда два ухажера кости друг дружке из-за тебя пересчитывать начнут, тоже скажешь, что ни при чем?

- Мужики, они без выпивки да драки не могут. Не из-за девушки подерутся, так еще какой повод найдут!

- Ну, сие вилами на воде писано, а ответственность за ближнего должна быть. Светлый Владыка одну жену и одного мужа выбирать повелел. Закон Божий тверд! Чтим мы завет сей, хотя благодаря оному, до сих пор южных варваров в истинную веру обратить не можем. Привыкли дикари держать в доме по дюжине жен, а раз поделить их между собой по справедливости не могут, то за топоры и хватаются. Варвары! Но мужики-то по природе везде одинаковы. С двумя ухажерами одновременно любезничать будешь, помяни моё слово, они не только с кулаками, с ножами друг на друга бросятся! Вот если один умрет, а второй себя грехом убийства запятнает, тоже скажешь, будто не виновата? Люди, может, и не осудят, но Творец-то с неба всё видит!

Девица начала старательно накручивать косу на левую ручку. Я поднажал.

- Нехорошо, дочь моя.

- Простите, святой отец, - робко сказала осунувшаяся Любавушка.

Я покровительственно кивнул.

- А бабка твоя места себе не находит. Жениха тебе выбирает. Ведьму - стерву безбожную, в дом к себе пригласила. Ворожбой да презренными рунами гадательными стены крова своего осквернила. Тоже ведь не о себе, а о тебе думала! Видишь, сколько грехов уже совершилось, а сколько ещё может совершиться, и всё из-за легкомыслия твоего.

Любавочка совсем поникла.

- Простите, святой отец!

На белое платье девушки упало несколько слезинок.

- Полно-полно, дочь моя, - сказал я, только ещё женского рева мне тут не хватало, - вижу, что по глупости своей, а не со зла в грех впала. Значит, дело поправимое. Господь тебя простит. Я отмолю, а ты свечечку возьми, да святому Родиану поставь, он тоже за тебя словечко перед Светлым Владыкой замолвит!

- Спасибо, отче! - обрадовалась девица.

- Главное, что ты раскаялась, - произнес я, а затем решил перейти к главному вопросу, - только скажи, дочь моя, соблюла ли ты честь свою девичью? Не порочным ли цветком к мужу на ложе пойдешь?

Гневно тряхнув косами, Любавушки уперла руки в бока.

- Конечно, сохранила! - уж слишком сердито произнесла она. - За кого вы меня принимаете, святой отец!?

Девушка поднялась со стула, намереваясь обиженно уйти.

- Не серчай, дочь моя, - миролюбиво произнес я, - дело важное у меня, посему и спрашиваю. Если грешна - покайся, отмолю. А лгать в Божьем Храме не пристало!

Любавушка обратила на меня сердитые очи, но села обратно на стул.

- Пред Светлым Владыкой клянусь, не было ещё у меня никого! - сказала она. - Я честь свою девичью храню, и мужу законному отдаться намерена!

- Вот и отлично! - сказал я. - Сейчас дочь моя, подожди немного!

Приподняв рясу, я запустил руки в штаны, начав искать необходимое. У девицы глаза на лоб полезли.

- Что вы делаете, отче? - испуганно спросила она. - Да ещё в церкви!

- В церкви и пристало каяться, да слезы девичьи проливать! - наставительно произнес я.

- Каяться? - девушка вжалась в стул.

- Ага, на вот! - сказал я.

Вытащив из штанов руку, я протянул девушке маленькую стеклянную бутылочку с деревянной пробкой.

- Поплачь в неё!

- Поплакать?!

- Да.

- А зачем? - удивилась девица.

Решив не кривить душой, я честно признался.

- Слезы девичьи великую силу против упыря имеют!

- Против упыря?! - глаза девушки расширились от испуга.

Я кивнул.

- Наш староста - мужик вроде и умный, но ведьме, да недостойно имя её в сих стенах упоминания, верит больше, чем силе чистой, божественной! Красивы чары колдунов, волнуют они умы. Слаб человек, на зрелища падок. Покажи ему молнию с ясного неба или шар огненный, или ещё какие чары богомерзкие, тут же про всё забудет и еретикам в ноги упадет. Грех это! Истинная сила, она в Светлом Владыке. Разве может хоть один колдун проклятый светилом небесным стать и всю землю обогреть? Не может! Не может и жизнь он сотворить, только мертвяка создать, да голема безжизненного собрать! А все потому, что взалкали! На себя маги надеются, а в Творца не верят. Потому магия их за показухой непотребной слабость свою прячет. А истинная сила в Светлом Владыке, и в созданиях его непорочных.

- Во мне? - ахнула девочка.

- В душе чистой, - ответил я, - а слезы - они от сердца самого идут. Стало быть, от души.

Любавушка неуверенно взяла бутылочку.

- А точно слезы против упыря помогут? - спросила она.

- Конечно, помогут! Ведь ты дева чистая, непорочная. В церкви, месте Божьем, мне поклялась, уста твои лишь истину говорят! Не так ли?

Я особо подчеркнул последние слова, давая девке ещё одну возможность одуматься и сознаться. Честное слово, если бы она сейчас сказала, что согрешила, я бы её, не колеблясь, простил и отправил на все четыре стороны. Даже без пожертвования. Если Любавушка меня обманет, то упырь, вместо того, чтобы сгореть в лучах света, не оставит от меня и мокрого места. Буквально! Может, даже и костей не оставит, всего сожрет!

Клятва клятвой, а подстраховаться никогда не повредит, тем более, когда речь идёт о собственной жизни. Оставив Любавушку, я до полудня успел посетить Вирну, Доротею, Лизу, Нору и Клавдию. Все они, разумеется, поклялись мне в непорочной чистоте. Их словам у меня был хоть какой-то резон верить. Свечку я, естественно, никому не держал, но относительно надежный источник сведений у меня имелся. Дело в том, что когда лавку рядом с моим домом не занимала молодежь, на ней устраивались вездесущие бабки. Занятие они себе находили одно - днями напролет тренировать язык, пересказывая сплетни. Стоило кому-нибудь из жителей деревни пройти мимо, как старухи мило улыбались, желали доброго здоровьечка, а затем, когда прохожий удалялся шагов на десять, тут же начинали рассказывать всю его подноготную. Кто, с кем, когда и на какой сеновал захаживал. Конечно, слушать бабкины сказки - удовольствие сомнительное, но глухие тетери шепотом говорили настолько громко, что мне из дома всё было слышно. Откровенно говоря, бабок я ценил, считай, своя собственная бесплатная агентура по поиску и выявлению грехов. Известно, что прихожане не всегда торопились идти каяться и опускать в ящик пожертвования. Грехи они предпочитали накапливать, чтобы по пустякам лишний раз батюшку не беспокоить и деньги платить, так сказать, оптом. Единственная проблема: совершая новые грехи, прихожане порой забывали старые, которые, естественно, оставались не отмоленными. Двойной вред выходил. И в душе прихожанина чернота оставалась (небеса, они ведь ничего не забывают), и ящик для пожертвований монет недополучал. В общем, хоть сплетни о ближнем своём по деревне разносить - дело тоже не Богоугодное, его я терпел, как меньшее зло.

Вирна, Доротея, Лиза, Нора и Клавдия были единственными молодыми девами на селе, для которых у бабок не нашлось "ласковых слов" больше рядового набора о том, что мы-"праведницы" в своё время так не одевались, громко не смеялись, мать слушались, и, вообще, скромницами были, а парня молодого не то что поцеловать - смотреть на него боялись. Помимо этого, больше за девушками ничего не числилось. На сеновале родня или случайные прохожие их ни с кем не ловили. Конечно, не ловили - не значит, что ещё ничего и не было. Может, девки своих хахалей просто лучше прятали, или место потайное нашли. Поэтому я не поленился и обошёл всех девушек, собрав слезы в шесть разных бутылочек. По словам отца-настоятеля, уже одна чистая капля должна обратить упыря в горстку пепла. Так что шансы у меня беспроигрышные. Должна же в Чертовых Куличках найтись хоть одна непорочная дева. Нравственность в деревне я блюду!

После полудня мы с Джонатаном выступили в священный поход против упыря. Рыцарь так беспокоился, что ведьма может нас опередить, что едва-едва не ушёл без меня. По счастью, где находятся развалины, Джонатан не знал, и ему потребовался проводник.

Абысдохлу пришлось взять с собой. Сперва Джонатан поинтересовался у меня, у кого из добрых прихожан можно оставить на сохранение благородную Элизабет и носимую ею поклажу. Рыцарь хотел передать несчастную кобылу в руки доброго человека, на тот случай, если мы не вернемся. Не став разрушать веру воина в честных крестьян, которые скорее отрежут себе руку, чем позарятся на чужое добро, я посоветовал взять кобылу с собой. На самом деле было удивительно, что ночью из седельных мешков Белоголовского ничего не пропало. Вдобавок, если мы действительно не вернемся из развалин (о чём думать не хотелось), "добрая" душа тут же сведет кобылу к местному живодеру, между прочим, моему самому щедрому прихожанину. За все годы существования деревни крестьяне усилено расчищали лес, но больших полей, для обработки которых нужна тяговая скотина, так и не заимели. Народ больше жил, разводя птиц да кроликов. В итоге, я сказал Джонатану, что Абысдохле, как и всякому рыцарскому скакуну, наверняка захочется умереть в бою вместе со своим господином. Подумав, Джонатан решил, что и впрямь не учел чувств кобылы, и честно попросил у неё прощенья.

Усевшись верхом на Абысдохлу, рыцарь звонко хлопнул лошадь по крупу, вздернул поводья и скомандовал:

- Но-о-о, Элизабет! Но-о... Не отставайте, святой отец!

Неспешным шагом вразвалочку я быстро обогнал едва-едва переставлявшую ноги кобылу. И как только Джонатан сумел добраться до самого края Эрмса верхом на мечте хромого волка? Оставалось надеяться, что Глиронда заплутает в лесу или, ещё лучше, встретится по пути с медведем.

По счастью, наш путь до развалин прошёл спокойно. Высокие, источающие смолу сосны почти заслонили своими пышными верхушками солнце, но рыцарю, верхом на кобыле, почти не мешали. Нижние ветки деревьев давно опали, оставив после себя множество острых сучков. Лишенные яркого солнечного цвета маленькие кусты почти не мешали нашему продвижению.

Выходя из деревни, я не без злорадства услышал от бабок, какую дорогу ведьме указал староста. Он, то ли из злого умысла (за чрезмерную плату), то ли просто не подумавши, посоветовал Глиронде идти по тропинке вдоль ручья. Хы! Прямо через густые заросли репейника. Лично я избрал другой, более длинный путь, сквозь крапиву. Тоже, конечно, неприятно, но через одежду, а тем паче через доспехи - не смертельно. По своему же опыту я знал, как хорошо репейник вцепляется в рясу! Роскошная мантия ведьмы сшита из той же ткани. Старосте-то всё равно, у него штаны кожаные, вдобавок, если что - жена дома есть, и дочери. Они и повыдирают. Бабе мужику своему услужить - только радость, которую они, к сожалению, не всегда понимают. Но староста, надо отдать должное, своим спуску не давал.