Чужое счастье

Глава первая

Анна Винченси никогда не видела столько репортеров, даже в те дни, когда за каждым шагом ее сестры жадно следили миллионы поклонников, или после несчастного случая, в результате которого нижняя часть тела Моники осталась парализованной. Они, словно саранча, роились в конце подъездной аллеи, в том месте, где она переходила в Олд-Сорренто-роуд. Вдоль дороги друг за другом выстроились автомобили со спутниковыми антеннами на крышах и грузовые автофургоны, почти такие же высокие, как окружавшие их платаны. Белокурая корреспондентка, кокетливо державшая микрофон у своих блестящих губ, стояла спиной к ограде в свете передвижного прожектора, в то время как неряшливого вида телеоператор снимал ее. На одну секунду Анна потеряла контроль над собой, и когда патрульная машина осторожно ехала сквозь клубящиеся облака дыма по дороге, сплошь изрытой ямами, Анне показалось, будто она видит все это по телевизору. Потом кто-то крикнул: «Это она!» — и кошмар снова стал реальностью.

Анне показалось, что ее окатили ледяной водой. Люди столпились вокруг машины, существенно замедляя ее движение, и стучали в окна. Анна смотрела на лица, которые неясно вырисовывались за стеклом, искаженные ослепительным солнечным светом, отражавшимся от запыленного стекла.

— Анна! Вы могли бы прокомментировать ваш арест? — выкрикнул мужской голос.

— Вы действительно это сделали? Вы убили ее, Анна? — проскрежетал другой.

Коп, находившийся за рулем, крупный мужчина средних лет с белыми полосками на загорелой шее, проворчал:

— Господи! Есть совесть у этих животных?

«Я невиновна. Все это ошибка!» — хотела закричать Анна. Но когда она уже прикоснулась к кнопке, чтобы опустить стекло, то вновь почувствовала наручники, сковывавшие ее руки на запястьях, и остановилась.

И в этот момент до нее дошло: она арестована. Поэтому в этот солнечный апрельский день, когда лилейник и акация, словно захмелев, склонились над почтовым ящиком, погнутым еще с тех пор, как Финч училась водить, и цвели ярко-желтым цветом, Анну везли в полицейский участок, чтобы завести на нее дело.

У нее закружилась голова, и мир стал бледным и зернистым, как на фотографии «Снежный покров», сделанной фотоаппаратом «Зенит», которая висела в спальне ее матери. «Это не может происходить наяву», — подумала Анна. Последние несколько дней на самом деле были чем-то сюрреалистичным. Все началось со звонка Арселы, раздавшегося рано утром. И даже после всего, что произошло с тех пор, Анна не могла понять: как ее сестра может быть мертва? Это было для нее равносильно тому, что Земля сошла со своей оси.

На улице было почти сорок градусов жары, но Анна продрогла до костей. С трудом — из-за наручников самые простые движения были неуклюжими — она набросила на себя свитер, который успела захватить из шкафа по дороге к двери и который оказался ей на несколько размеров велик. Она, должно быть, забыла упаковать его вместе с остальными вещами большого размера. На лице Анны мелькнула ироничная улыбка. А она-то думала, что лишний вес — это ее самая большая проблема!

Патрульная машина притормозила у остановки, находившейся неподалеку. Вик ПЕрди, занимавший пассажирское сиденье, коп-ветеран с более чем тридцатью годами стажа за плечами — человек, которому несколько раз приходилось перешивать форму, чтобы подогнать ее под постоянно увеличивающийся объем своей талии — опустил стекло и прокричал:

— Не задерживайте, парни, проезжайте! У вас еще будет шанс возле здания суда!

Мясистые пальцы вцепились в полуопущенное стекло со стороны Вика Перди, а затем показалась верхняя половина лица: пара глаз-бусинок, выглядывающих из-под бровей, которые могли бы принадлежать представителю рода австралопитеков.

— Анна! Вы сделали это из-за денег? Должно быть, ваша сестра оставила вам огромное состояние!

Незнакомец убрал пальцы как раз вовремя, иначе они были бы придавлены поднятым стеклом. Коп, который находился за рулем, выругался себе под нос и дал газу. Машина резко рванула вперед, и толпа рассыпалась по обе стороны. Подскочив на самой ужасной рытвине, в которой каждую весну застревал как минимум один неудачливый автомобилист, они отправились дальше.

Когда Анна слышала, как люди произносят — нет, выкрикивают — ее имя, она чувствовала себя так, словно все происходило во сне. Всю жизнь, сколько Анна себя помнила, всегда в центре внимания была Моника. Это вокруг Моники создавали шумиху. Мало кто за все это время заметил робкую, как мышь, сестру Моники — чья фамилия была Винченси, а не Винсент, — скромно стоявшую в стороне. То, что сейчас именно Анна находилась в центре внимания, показалось бы ей захватывающим, если бы обстоятельства, которые к этому привели, не были столь ужасающими.

Патрульная машина выехала на дорогу, ведущую в город, и набрала скорость, оставляя за собой бледный извилистый шлейф пыли.

Анна сидела неподвижно, глядя в окно на поля и пастбища, быстро проносившиеся мимо. Машина мчалась мимо загонов для скота и подпрыгивала на ухабах. Мирно пасущиеся коровы и лошади проносились мимо, словно картинки из сборника рассказов из далекого прошлого Анны. Сидевшая рядом с ней женщина-полицейский, молодая латиноамериканка, спросила, не нужно ли выключить кондиционер. Анна, не осознавая, что дрожит, повернулась к женщине, впервые ее заметив, и прочла на бейдже ее имя: Ирма Родригес. Блестящие черные волосы Ирмы были заплетены в косу, и она выглядела бы весьма привлекательно, если бы не прыщи, портившие ее лицо. «Ешь побольше зеленых овощей, держись подальше от жирных продуктов и умывайся хорошим отшелушивающим средством!» — мысленно посоветовала ей Анна. Но Ирма Родригес не была одной из поклонниц Моники, просивших ее совета.

Анна восстановила в памяти последнее электронное письмо, на которое ответила всего за несколько часов до известия о смерти Моники.

Кому: Mamabear@earthlink.

От: monica@monicavincent.com

Тема: RE: Что теперь?

Дорогая Джолин!

Что изменилось за это время? С тех пор, как он молил тебя о прощении? Если он действительно был искренним, то ему помогут. А если нет, то это не должно останавливать тебя. Ты должна сделать это. Если не ради себя, то ради своих детей. Ты хочешь, чтобы они выросли в такой обстановке? Ты считаешь, будто тот факт, что он еще не бьет их — пока что, — может быть поводом, чтобы не бросать его? Есть много других способов травмировать ребенка, поверь мне.

Теперь Анна никогда не узнает, чем все закончилось. Не только для Джолин, но и для бесчисленного количества других, которым она маленькими порциями раздавала добрые советы, касавшиеся всего на свете, — от красивых ногтей до безопасного секса. А что, если они узнают, что она выдавала себя за Монику? Почувствуют ли они себя обманутыми, посчитают ли это жестокой шуткой и смогут ли понять, что она влипла во все это практически случайно, из-за безразличия Моники к своим почитателям? От этой мысли Анна ощутила в солнечном сплетении внезапный приступ острой боли. Будет ли у нее шанс объяснить им, что она руководствовалась лишь добрыми намерениями?

Ирма предложила ей пластинку жевательной резинки. Анна заметила, что женщина-полицейский нервничает, словно подросток на первом свидании. Преступления такого плана были фактически незнакомы городку Карсон-Спрингс. В позапрошлом году произошло несколько убийств, но убийца, сестра Беатрис, сейчас находилась в учреждении для душевнобольных преступников. Помимо этого самым страшным, что случилось в их городке, было задержание Вальдо Скваера за пьяный дебош. Сейчас, после смерти Моники, копы, чье появление на публике ранее ограничивалось ежегодным обращением к городскому совету по поводу нескольких метров земли для парковки в деловой части города, оказались в центре всеобщего внимания.

Внезапно Анна подумала о том, что ей нужно приобрести хотя бы одного союзника.

— В тот вечер я была дома, — почти прошептала она, — смотрела телевизор.

Выражение лица Ирмы осталось невозмутимым. Замешательство Анны усилилось. Стоило ли ей солгать, что она любила Монику, или лучше вместо этого признаться, что она не смогла бы сестру и пальцем тронуть? Было ли это правдой? Когда-то давно это действительно было так, но в последнее время Анна часто задумывалась о том, насколько легче ей жилось бы без Моники.

— У вас есть адвокат? — Ирма медленно жевала жвачку, ее челюсть двигалась, как у коров, которых они только что видели на пастбищах.

Анна отрицательно покачала головой.

— Я не знала, что он мне понадобится.

— Теперь знаете.

Ирма с любопытством рассматривала ее. Анна знала, что не похожа на типичного подозреваемого в убийстве. Она была одета в темно-синюю юбку с бледно-голубым верхом, уши украшали золотые серьги-гвоздики, а шею тоненькая золотая цепочка — единственные украшения Анны, — и она скорее походила на человека, направляющегося на собеседование по приему на работу.

Они свернули на шоссе, где асфальтовое покрытие было ровным. Пастбища уступили место рядам деревьев, сгибающихся под тяжестью апельсинов, таких идеально круглых и ярких, что издали они казались искусственными. Пейзаж за окном напоминал детский рисунок апельсиновой рощи, сделанный цветными карандашами. Кое-где среди теней, образующих рисунок в форме круглых пятен, жирные белые гуси, более свирепые, чем собаки, охраняли территорию от непрошеных гостей, вышагивая с важным видом, словно маленькие напыщенные генералы. Они были похожи на персонажей мультипликационного фильма Диснея.

На значительном расстоянии от трассы возвышалось беспорядочное скопление зеленых холмов на пути к вздымавшимся за ними, покрытым снегом горам, которые искрились, подобно драгоценным камням, на фоне небесного свода, омывавшего долину солнечным светом практически круглый год. Глаза Анны начали слезиться от их блеска, и она пожалела, что, выходя из дому, не догадалась захватить очки. «Всегда бери с собой шляпу, солнцезащитные очки и крем от загара, когда отправляешься в путешествие. Осторожность не бывает чрезмерной». Как много раз она делилась с другими этим образцом исключительной мудрости?

Анне пришло в голову, что в том месте, куда она направляется, ей не понадобится ни один из этих предметов. Но не позволяя тревоге поселиться в своей душе, она сказала себе: «Как только мы приедем на место, все прояснится». Они увидят, что это ошибка, что ее единственное преступление — это просроченный штраф за парковку, который она проигнорировала. Но спустя несколько минут, когда они свернули с улицы Марипоза на обрамленную пальмами дорогу, ведущую к зданию муниципалитета, в котором размещались полицейский участок и здание суда, пульс Анны бился все так же сильно, а ладони вспотели.

Огромный белый дом в викторианском стиле, первоначально принадлежавший семье Мендоза — потомкам первых испанских поселенцев в долине, известных как gente de razon[1], — состоял из четырех этажей, и в нем было достаточно фронтонов и декоративных деталей для того, чтобы предоставить работу всем малярам и художникам Карсон-Спрингс. Особый колорит дому придавало огромное количество витражей, о которых говорили, что они от Тиффани. Пока патрульная машина ехала по дороге, глаза Анны были прикованы к репортерам, толпившимся на ступеньках у входа. Это те же, что встречали ее возле дома, или это была новая группа? Господи, сколько их там?

Машина остановилась, и, когда Анна вышла из нее, Ирма крепко схватила подозреваемую за локоть. Анна инстинктивно наклонила голову и поднесла руки к лицу, чтобы защитить его от любопытных взглядов. Несколько голосов выкрикивали ее имя. Свет от вспышек фотоаппаратов пробивался сквозь ее крепко сжатые пальцы. Анна почувствовала смешанный запах пота, сигаретного дыма и духов. Мысль о том, что все эти дамочки сейчас набросятся на нее, вызвала в ее душе волну ужаса. Колени Анны подогнулись, но сильные руки крепко держали ее с двух сторон. Не успев опомниться, Анна оказалась внутри здания, в тесном коридоре с флуоресцентным освещением.

В главном управлении полиции, в котором она находилась, стояли столы времен президента Эйзенхауэра[2], выстроенные в несколько рядов и втиснутые в зал на первом этаже, который некогда был приемной. На высоком потолке, в местах, не покрытых звукоизолирующими плитами, до сих пор были видны лепные розочки. Вдоль одной из стен стояли бежевые металлические шкафчики, а с другой стороны на своем рабочем месте сидел дежурный — сержант полиции. Анна уловила слабый запах кофе и чего-то еще, запах, который у нее ассоциировался с государственными учреждениями — школами, больницами и очередью в офисе департамента автомобильного транспорта. Все оторвались от своих дел, чтобы взглянуть на Анну, и у нее возникло ощущение, будто время остановилось, подобно стоп-кадру в кинофильме.

Анна сдержала желание улыбнуться в знак приветствия. Несколько лиц были ей знакомы. Она узнала коренастого Тони Окоа и долговязого рыжеволосого Гордона Ледбеттера — это они нашли ее мать, когда та забрела в отель «Лос-Рейс-Плаза», — а также хромого Бенни Дикерсона, пострадавшего от несчастного случая, когда его пистолет выстрелил, находясь в кобуре. Именно Бенни ответил на отчаянный звонок Анны той ночью, когда она проснулась и обнаружила, что кровать матери пуста. Бенни нашел Бетти в поле, находившемся между их домом и домом Лауры, в ночной сорочке, дрожащую и не имевшую ни малейшего представления о том, как она туда попала. У Бенни было узкое лицо и короткие бакенбарды, модные в семидесятых, но побелевшие с годами и обрамлявшие сейчас его лицо, словно пара отвисших собачьих ушей. Все знали, что он стеснялся того, что скоро уйдет на пенсию. Сейчас, прихрамывая на больную ногу, Бенни подошел к Анне.

— Привет, Анна, — сказал он тихим голосом, не глядя ей в глаза. — Ты в порядке?

«Как я могу быть в порядке?» — захотелось ей закричать. Но вместо этого она только пожала плечами.

— Бывали дни и получше.

— Это не затянется слишком надолго.

На короткий миг Анна неправильно истолковала смысл его слов, но потом поняла, что он имел в виду только заведение на нее дела.

— Принести тебе чего-нибудь выпить?

«Только без газа», — сказала бы Моника.

— Воды, если можно, — ответила Анна. У нее так пересохло в горле, что она слышала в ушах щелчки, когда глотала.

Бенни прикоснулся к ее руке.

— Все это… все это может закончиться уже завтра.

Выражение его лица могло быть безразличным или даже суровым. Но оно никогда еще не выражало такую симпатию. Анна сдержала готовое уже сорваться рыдание. Она не могла вынести сострадание в грустных карих глазах Бенни.

Следующие минуты прошли как в тумане. У нее сняли отпечатки пальцев, потом отвели в маленькую комнату, которая служила еще и туалетом — в углу были сложены бумажные полотенца и туалетная бумага, — где Анна позировала для фото напротив стены, затертой людьми, которые за эти годы прислонялись к ней. На протяжении всего этого времени никто из полицейских не встретился с Анной взглядом. Это не означало, что они были бессердечными, скорее, они боялись показать свою неопытность. Анна не понимала, откуда она это знала, но была уверена, что не ошибается.

Долгие годы жизни в тени Моники отшлифовали наблюдательность Анны, потому что именно в те моменты, когда люди не догадываются, что на них смотрят, они наиболее естественны. Анна видела, что заставляет их сердца биться быстрее. Она часто узнавала, чего они хотят, еще до того, как они сами это осознавали. Единственным, чего она не понимала, было то, что волновало ее сердце. И она могла бы никогда не узнать об этом, если бы не Марк.

Мысль о Марке ударила ее, словно кулак. Анна согнулась от боли на скамейке, на которой ее ненадолго оставили. Она безумно хотела позвонить ему, но Марк был так далеко от нее, и даже если бы он согласился приехать, это было бы нечестно с ее стороны. Эта неразбериха коснулась бы его, может быть, он даже оказался бы впутанным в это дело.

Анна подняла взгляд и увидела стоявшего перед ней мужчину средних лет в форме и с полицейским жетоном. Она заметила румянец на его щеках и паутинку лопнувших кровеносных сосудов на носу, похожую на карту всех пивных заведений, в которых он побывал, — такой же бесстыдный румянец не сходил со щек ее отца до самого дня его смерти. Полицейский улыбнулся, если эту гримасу можно назвать улыбкой, обнажив ряд мелких зубов, жующих полоску жевательной резинки. Его бледно-голубые глаза были холодны.

— Мисс Винченси? Я детектив Берч. Пройдите сюда, — он указал рукой на коридор. Берч явно собирался ее допрашивать.

Неожиданно для себя Анна сказала:

— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии моего адвоката. — Эта фраза звучала в каждой передаче о полиции, которые она видела. На самом деле у Анны даже не было адвоката. — Позаботьтесь об этом!

Берч пожал плечами, но Анна заметила, что он раздражен. Он порылся в кармане и, презрительно поморщившись, сунул ей пару монет резким движением запястья. Затем Берч указал на платный телефон на стене и, широко шагая, ушел в другой конец коридора.

Анна, колеблясь, зажала монеты в руке. Единственным адвокатом, которого она знала, был адвокат Моники, но, представив себе Гарднера Стивенсона с его блестящими седыми волосами и манжетами с монограммами, Анна подумала, что он только разгневается из-за того, что кто-то посмел побеспокоить его в воскресенье. Анна вспомнила вечеринку у Моники на прошлое Рождество и то, как Гарднер смотрел сквозь нее, потому что не она на этот раз забрала у него пальто возле входа.

Лиз может знать кого-нибудь, но это означало потратить один из звонков на человека, на которого Анна вряд ли могла рассчитывать. Где была ее младшая сестра последние несколько дней, когда Анна храбро встречала нападки недовольных смертью Моники? Лиз просто пряталась. Не то чтобы Анна упрекала Лиз. Разве она сама не сделала бы то же самое, если бы могла?

Анна поднялась на ноги, которые были словно ватные. Все взгляды обратились в ее сторону, когда она подошла к телефону и набрала единственный номер, который, кроме своего и Моники, знала наизусть. Лаура. Только она всегда выручала Анну. Заезжала как минимум раз в неделю, чтобы посмотреть, не нужно ли Анне что-нибудь, и редко появлялась с пустыми руками. Обычно она привозила что-нибудь небольшое — буханку хлеба, только что вытащенную из духовки, инструменты, необходимые Анне, чтобы починить сарай, и один раз даже подарила кота, чтобы он ловил мышей, которые завелись в кладовке. «Найди слово сосед в словаре, — подумала Анна, — и ты увидишь фотографию Лауры».

Трубку взяли после четвертого гудка.

— Корм и семена от семьи Кайли, — оживленно ответила Лаура. Она тяжело дышала, словно только что вбежала с улицы. Анна представила ее себе в том, что Лаура называла «униформой», — хлопчатобумажной трикотажной рубашке, джинсах и паре ковбойских ботинок с загнутыми кверху носами.

— Это я, Анна, — она говорила тихо, рукой прикрывая телефонную трубку.

— Анна! Слава Богу! Я тебя искала. Один из этих проклятых репортеров недавно был у моей двери. Он хотел знать, могу ли я прокомментировать твой арест… — Лаура произнесла это слово с отвращением, словно грубую шутку. Было очевидно, что она не верила во все это. — Не переживай, Гектор прогнал их. Где ты?

— В полицейском участке.

— Ты имеешь в виду?..

— Боюсь, что да.

— О Господи! Как?..

— Кажется, они считают, что это я ее убила.

— Какого черта?..

— Больше я ничего не знаю.

— Это возмутительно! Ты такая же убийца, как… как… — Лаура замолчала, вероятно вспомнив сестру Беатрис.

— Очевидно, они считают иначе.

— О’кей. Давай по порядку. Тебе понадобится адвокат, — внезапно голос Лауры стал очень серьезным. — Ну-ка посмотрим… где же этот номер? — Анна слышала шуршание страниц на другом конце провода. — О’кей… вот он. Мы с этим разберемся, не переживай. Держись, хорошо? Я приеду, как только смогу, — и Лаура положила трубку.

Анна очень аккуратно повесила трубку. Переживать? Она была за гранью переживаний — это казалось ей ерундой по сравнению с тем, что она испытала в своей прошлой жизни. То, что Анна чувствовала сейчас, было чем-то вроде оцепенения, как будто она только очнулась от наркоза после тяжелой операции, и боль грохотала внутри нее подобно стаду слонов.

Анна снова села на скамейку, опустив голову на руки. Нет, не потому, что все, без сомнения, тайно наблюдали за ней, вместо того чтобы помочь, и не потому, что она была в отчаянии, а из-за истерического смеха, который душил ее. Какая ирония: когда-то она верила в то, что избавление от прежней толстой Анны станет осуществлением ее молитв, тогда как на самом деле это стало причиной ее погибели.