Чужое счастье

Глава шестая

От: kssnkrys@aol.com

Кому: monica@monicavincent.com

Тема: Угадай что?

Дорогая Моника!

У меня появилась работа!!!

Это всего лишь уборка комнат в мотеле, но как любила повторять моя мама, это лучше, чем ничего. Признаюсь, что я не верила тебе, когда ты говорила, что это случится, но я не сдавалась. Когда я сажусь писать тебе, я думаю о том, как такая знаменитость, как ты, находит время, чтобы ответить мне, и подумала, что, может быть, в конце концов я и смогу это сделать. Вчера рано утром я получила свою зарплату за три месяца. Это очень приятно, хотя мне еще предстоит долгий путь. Сотрудник полиции, надзирающий за мной, говорит, что если со мной не будет никаких проблем, то скоро я смогу вернуть себе своих детей. Я так по ним скучаю!!!!! На следующей неделе день рождения Брианны. Спасибо за подарок. Когда я буду дарить ей печку для Барби, я скажу ей, что это от нас двоих.

До встречи,

Кристэл.

От: monica@monicavincent.com

Кому: kssnkrys@aol.com

Тема: RE: Угадай что?

Дорогая Кристэл!

Ура! Новость о твоей работе просто потрясающа. Но самое главное то, что ты чиста перед законом и в трезвом состоянии. Это самый лучший подарок, который ты можешь сделать своим детям (хотя я уверена, что Брианна будет в восторге от печки для Барби!). Мне жаль, что я так долго не отвечала на твое последнее письмо. Сейчас у меня много перемен. В основном все в порядке, но, как и у тебя, не всегда все выходит гладко.

Я молюсь, чтобы эта работа принесла тебе удачу. И я уверена, что скоро ты вернешь себе своих детей. Поверь мне, это важнее, чем быть знаменитой.

С любовью,

Моника.

Большая часть недели у Анны ушла на то, чтобы разобраться в письмах, которые скопились за время ее отсутствия. Она притащила компьютер из офиса домой и сделала себе импровизированный письменный стол из кухонного, за которым она сейчас и сидела, улыбаясь новостям Кристэл. Это все-таки было хорошим предзнаменованием, потому что во многом борьба этой женщины отображала борьбу Анны.

Через десять дней после Недели семьи Анна сбросила еще пять фунтов. Даже «маленькие» брюки висели на ней, как мешок. А еще важнее то, что Анна наконец поняла: она позволяла другим делать себя своей жертвой. Позавчера, когда Элси Вормли позвонила, чтобы предложить ей присоединиться к организации «Алтарь», Анна ответила: «Спасибо, что вспомнила обо мне, Элси, но у меня действительно нет времени». Не так давно она бы сдалась или, по крайней мере, пообещала бы обдумать это предложение. На другом конце долго молчали. Анна не знала, кто был сильнее поражен, она или Элси, но, повесив трубку, начала радостно смеяться.

«Это было не так уж и сложно», — подумала она. Никто не умер, и она не отправится в ад (хотя Элси, возможно, считала иначе).

Анна обратила внимание на сообщение, которое возникло у нее на экране, — еще один преданный поклонник Моники, которого она знала под именем Гэри Кэри. Он присылал электронные письма несколько раз в неделю и хотел получить такие сведения, как размер обуви Моники (фетишист?), любимые блюда и название духов, которыми она пользовалась. Когда Анна просмотрела это письмо, она почувствовала, как по спине побежали мурашки.

От: HairyCary@aol.com

Кому: monica@monicavincent.com

Тема: Будь благоразумна!

Я очень беспокоюсь о тебе, моя дорогая. Стены — недостаточная преграда для людей. Ты должна знать это лучше других. Посмотри, что случилось с Джоном Ленноном и с той актрисой, я постоянно забываю ее имя, которой изрезали все лицо. Если ты хочешь, чтобы те из нас, кто ЗАБОТИТСЯ о тебе, крепко спали по ночам, пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА, будь осторожна. В мире слишком много психов.

ТВОЙ САМЫЙ ГОРЯЧИЙ ПОКЛОННИК

Откуда он мог знать, что система безопасности была ненадежной? Безумцы иногда пробирались на территорию «ЛореиЛинды», но, насколько Анна знала, об этих случаях никогда не упоминалось в прессе. Последний инцидент, о котором стало известно средствам массовой информации, случился несколько лет назад, когда задержали мужчину, пытавшегося влезть через открытое окно, сжимая в руке подарок для Моники — обручальное кольцо с бриллиантом. И поскольку о преступлениях в Карсон-Спрингс почти никогда не слышали, а фанаты Моники были в большинстве своем безобидны, она об этом не слишком беспокоилась. Анна решила поговорить об этом с сестрой, когда та вернется. Садовник Эстэбан не так давно видел следы правонарушителя. Гэри Кэри? Или парнишка, заключивший пари, как мальчик Салливан, который несколько месяцев назад вывихнул лодыжку, взбираясь на стену. В любом случае, этого было недостаточно, чтобы Анна могла пойти в полицию.

Когда она взглянула на часы, была половина двенадцатого. Анна вскочила и через мгновение уже махала на прощание Эдне и своей матери, выходя из дому. Если она не поспешит, то опоздает в «Шир-Дилайт».

Это была идея Лауры; она положила конец извинениям Анны, дав ей купон на бесплатную стрижку. Лаура сказала, что это подарок ко дню рождения, хотя день рождения Анны был только в марте. Но несмотря на это, Анна испытывала благодарность. По крайней мере, ей было приятно просто выбраться из дому. Светило солнышко, и когда она шла по Олд-Сорренто-роуд, над ее головой с огромных дубов срывались листья. Расстилавшиеся вокруг поля, которые последние месяцы были желто-оранжевого и пурпурного цвета благодаря розгам и люпину, с началом зимы стали рыжевато-коричневыми. Ветер, залетающий в окна, обдавал лицо прохладой, и запах трав напоминал Анне о тех временах, когда она ребенком гуляла по этим полям, собирая дикую ежевику и съедая большую ее часть по пути домой. Ей пришло в голову, что раньше она чувствовала себя виноватой, оставляя свою мать с Эдной, чтобы заняться чем-то, кроме работы или рутинных дел, чем-то просто для себя. Но сейчас она чувствовала только радость предвкушения.

«Эдна права. Нам всем станет лучше, если мама будет в доме для престарелых».

Случай на прошлой неделе стал последней каплей. Они с матерью ходили по магазинам в Сэйфвей, Анна отвернулась на тридцать секунд, а когда она оглянулась, Бетти исчезла. Через несколько безумных минут Анна нашла ее гуляющей по стоянке. Уже тогда становилось все более очевидно: ни она, ни Эдна больше не смогут выносить все это.

То, что когда-то было невообразимым, начинало казаться единственным разумным решением. Пока им везло, но в следующий раз Бетти может сбить машина или она может упасть и сломать бедро. Даже дома нужно не спускать с нее глаз, чтобы быть уверенной, что она не подожгла дом или ее не ударило током.

«У тебя есть свои собственные эгоистичные причины, признай это».

Анна нахмурилась. Хорошо, ну и что с того? «Разве я не заслуживаю хоть немного счастья?» Она потратила половину своей жизни на уход за своей мамой, когда же настанет ее очередь быть счастливой?

Анна задрожала и закрыла окно. Какой смысл об этом думать? Ничего не изменится, пока Моника не согласится оплатить расходы. А уговорить ее сделать это было трудной задачей.

Лиз была права: Моника держала Анну на коротком поводке и понимала, что ей будет сложно манипулировать сестрой, если их мать окажется в доме для престарелых, где все нужды Бетти будут удовлетворены. Нужны будут уговоры или, если потребуется, запугивание, чтобы подчинить Анну своей воле.

Анна вспомнила, что в это же время через неделю она поедет за Моникой. Кого она обнаружит — ягненка или тигра? Но одна лишь мысль о том, что она может снова увидеть Марка, удерживала Анну от того, чтобы опасаться этого путешествия.

Анна не переставала думать о нем. Она надеялась, что чувства, которые появились у нее во время Недели семьи, угаснут, что связь, которую она ощущала, была лишь благодарностью к ее спасителю. Но эта… эмоция, как бы она ни называлась, жила своей собственной жизнью. Время от времени на протяжении всего дня Анна ловила себя на мысли о том, что сейчас делает Марк, одеты ли на нем носки не того цвета, не пьет ли он сейчас кофе из той глупой чашки в форме коровы. Она знала, что было бы слишком наивно надеяться, что он думал о ней не только как о капле того моря членов семьи, которые то прибывали, то убывали, вынося на берег обломки своих страхов и тревог. Но в мечтах все было возможно.

Ну, по крайней мере, эти фантазии не были такими душераздирающими, какими могли быть когда-то. В последнее время Анна замечала, как мужчины бросают в ее сторону многозначительные взгляды. А однажды в Очад Хардвер, когда она искала дверные петли, чтобы заменить старые на двери, которую Гектор вызвался отремонтировать, Анна поняла, что Клэрк, который отнесся к ней с таким вниманием, откровенно флиртовал с ней. Его, конечно, нельзя было сравнить с Марком, но Анне все равно польстило его внимание.

Она приехала в «Шир-Дилайт» на несколько минут раньше и свернула на подъездную дорожку, ведущую к уютному белому дому, затененному огромным каштаном. Салон «Шир-Дилайт» находился недалеко от «Ти-энд-Симпаси». Даже если бы Анна не заметила вывеску, она знала бы, что не ошиблась, увидев забрызганный грязью зеленый «Эксплорер» Лауры, припаркованный за красной «Хондой» Сэм. Очевидно, подруги ее опередили.

Анна поднялась по ступенькам на крыльцо, где звенели музыкальные подвески, а на уютном плетеном стуле дремал кот. Дверь была приоткрыта, и она вошла в узкое фойе, в котором стоял запах лака для волос. Справа находился арочный проход в гостиную, которая была переоборудована в салон. Все, что Анна могла видеть с того места, где стояла, — это пара ступней с накрашенными малиновым лаком ногтями, обутых в комнатные тапочки на пробковой подошве. Они стояли на подставке для ног. Повернув за угол, Анна догадалась, что это ноги Герри Фиджеральд. Герри сидела откинувшись назад. Ее голова лежала на раковине, и симпатичная мулатка мыла ей голову.

— Мы подумали, что тебе будет веселее в компании, — сказала Лаура, поднимаясь с одного из мягких кресел, стоявших у стены.

— Другими словами, она боялась, что ты отступишь, — смеясь, произнесла Сэм. Она сидела, опустив ноги в ванночку с мыльной водой, и готовилась к педикюру. На ее коленях лежал открытый последний выпуск журнала «Пэрэнтс».

Норма Дивэйн, мазавшая краской обернутую фольгой голову, с которой, как спагетти, свисали слипшиеся мокрые пряди, повернулась и улыбнулась Анне. Под всей этой липкой противной массой Анна узнала Гейли Варингтон. Ей и ее мужу принадлежало агентство путешествий «Туда и обратно», чьи плакаты с изображением экзотических мест всегда заставляли Анну, проходя мимо, замедлить шаг.

— Будь осторожна, — предупредила Гейли. — Норма — диктатор, когда дело касается волос, она не примет отказа. Ты сделаешь такую прическу, которую хочет она.

— Я забочусь о своей репутации. Я не могу позволить вам выйти отсюда и выглядеть кое-как. — Норма фыркнула, шутливо толкнув Гейли локтем, а потом лениво проковыляла к Анне на своих шпильках, которые вместе с ее усеянной фальшивыми бриллиантами черной блузкой, надетой поверх бюстгальтера, и облегающими капри придавали ей вид пожилой девочки. Поднимая волосы с плеч Анны так, как будто они были дохлой мышью, Норма сказала:

— Дорогая, не обижайся, но я должна исполнить свою миссию. Когда ты в последний раз делала что-нибудь с этими волосами?

Анна застенчиво усмехнулась.

— Честно? Я не помню.

— Ну, не переживай, дорогуша. Когда я закончу с тобой, ты себя не узнаешь.

Если кто-то и мог преобразить Анну, то это Норма. Судя по разговорам, она была волшебницей. Хотя, глядя на нее, Анна не испытывала особого доверия. В свои пятьдесят с хвостиком Норма «позорно старела», как она сама любила говорить. Ее волосы в стиле панк — темно-красные петушиные перья — шипами торчали по всей голове, и серебряные сережки размером с чайную ложку свисали с ее ушей. Она пользовалась таким количеством косметики, что в одиночку могла бы поддерживать продажи фирмы «Ревлон».

— Если бы не Норма, я бы выглядела как носок, только что вытащенный из сушки, — сказала Лаура, дотрагиваясь до кончиков своих волос, уложенных в стильную стрижку, которая идеально подходила к форме ее лица.

— Хуже, чем есть, все равно не будет, — сказала Анна.

— Расслабьтесь, леди, вы не на работе. — Сейчас голова Герри была обернута полотенцем, которое делало ее похожей на султаншу, сидящую на своем троне.

— Которая тебе, конечно, уже не нужна. — Взгляд Сэм многозначительно упал на грудную клетку Герри. Это был вид поддразнивания, который могут позволить себе лишь старые друзья. Герри же, в своем стрейчевом топе, который открывал ложбинку между грудей больше чем на дюйм, собственно говоря, и не прятала свои прелести.

Трудно было поверить в то, что Герри раньше собиралась стать монахиней. Были такие, как, например, Элси, кто считал ее оскорблением для церкви из-за сексапильной одежды и шлейфа бывших любовников, но Анна восторгалась Герри за то, что та нашла в себе смелость отказаться от неверного шага. Это было сложнее, чем поменять профессию или, как в случае с Анной, сбросить вес.

— Присаживайся. Я займусь тобой через секунду. — Норма жестом указала на мягкое кресло рядом с Сэм. На стоящем рядом столике были термосы с кофе и чаем и тарелка миниатюрных оладий.

Вторая парикмахер, должно быть, заметила, как пристально Анна на них смотрит, потому что сказала:

— Угощайтесь.

Анна испытывала искушение, но покачала головой.

— Спасибо, я лучше не буду.

— Я завидую твоей силе воли, — сказала Герри. — Учитывая то, сколько времени я провожу в «Ти-энд-Симпаси», для меня настоящей борьбой оказывается беречь то, что осталось от моей талии. — Она редко упускала возможность напомнить всем о том, что за всей этой выпечкой стоит ее дочь.

— Не сыпьте соль на рану, — произнесла Сэм, похлопывая свой плоский живот. Анна вспомнила, как Герри рассказывала ей о том, что в средней школе Сэм была в команде болельщиков. Она до сих пор производила такое впечатление, будто может показать спортивной команде средней школы Портола, где раки зимуют.

Анна опустилась в кресло. Это место совсем не было похоже на салон «Мэй», куда дважды в месяц она водила Бетти на мытье и укладку волос, с его устаревшими сушилками, которые всегда наводили Анну на мысли об Эльзе Ланкастер в фильме «Невеста Франкенштейна». Заведение Нормы казалось гораздо уютнее, вокруг были расставлены безделушки.

— Сделай меня красивой для встречи с королевой, — сказала Герри стилисту, чьи волосы были стянуты бисером, который тихо потрескивал, когда она наклонялась, чтобы достать из ящика ножницы.

— Ты учишься делать реверанс? — поинтересовалась Лаура.

— Я думала, что я его уже отработала, — пока не потеряла равновесие и не упала на задницу. — Герри издала хриплый смешок. — Думаете, ее королевское величество соизволит наклониться так, чтобы я могла поцеловать ее руку?

Все в городе, наверное, к этому моменту знали, что Герри будет представлена королевскому двору в Лондоне, который станет первой остановкой во время тура Обри по Европе. Герри уже несколько недель только об этом и говорила.

— Почему бы тебе не поднести ей баночку меда? Это должно сделать королеву более приветливой, — смеясь, предложила Лаура. Герри редко упускала возможность подарить кому-нибудь продукцию «Благословенной пчелы». Ее друзей можно было узнать по банкам меда, выстроенным рядами в их кухонных шкафах.

— Я бы взяла что-нибудь получше, чем мед, чтобы смягчить этот старый мешок. — Норма добавила еще липкой противной массы на голову Гейли. — Хотя не говорите ей о том, что я так сказала.

Герри фыркнула.

— Ты шутишь? Мне повезет, если я смогу вставить хоть пару слов.

— Ты уверена, что тебе не нужен гид? — спросила Гейли, и в ее словах была лишь доля шутки. Ее агентство славилось своими турами, разрекламированными в брошюрах, которые Анна видела повсюду, куда бы она ни пошла. Груда рекламных проспектов на кофейном столике и сейчас попалась ей на глаза. На самом верхнем жирным шрифтом было напечатано: «ТУДА И ОБРАТНО» ОТВЕЗЕТ ВАС НА КРАЙ СВЕТА!»

— О, думаю, мы справимся сами. — На лице Герри играла загадочная улыбка новобрачной. — Все, о чем я прошу, это чтобы вы присмотрели за детьми, пока нас не будет.

— Мы будем рады, если Энди останется у нас, — сказала ей Лаура.

— Поверь мне, она бы с огромным удовольствием… если бы не возможность помыкать Джастином.

Гейли взглянула на Герри с изумлением.

— Если бы мы оставили девочек без присмотра, к нашему приезду от дома ничего бы не осталось. Ты уверена, что отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Герри пожала плечами, и лоскуты с ее черных локонов упали на пол.

— Оба выходных они будут у своего отца. И Клэр пообещала наведываться к ним как минимум раз в день. Кроме того, я не могу продолжать относиться к Энди как к ребенку. Ей шестнадцать… о чем она не устает мне напоминать. — Герри подмигнула Анне. — Подожди, когда у тебя появятся дети, ты меня поймешь. Менять пеленки — это самое легкое из всего, поверь мне.

— Разве я этого не знаю! — Сэм закатила глаза.

Анна внезапно почувствовала острую боль. Будут ли у нее когда-нибудь дети? Она взглянула на Лауру, которая уставилась в пустоту со странным выражением лица. Анне стало интересно, думает ли она о младенцах, которых у нее никогда не будет. Бедная Лаура! Она так сильно старалась наладить семейную жизнь с Питером, а потом он бросил ее ради женщины, которая сразу же забеременела…

Через некоторое время Лаура успокоилась и сказала:

— Раз уж мы коснулись этой темы, леди, вы вправе первыми узнать… — на ее лице появилась блаженная улыбка, и Анна почувствовала, как ее сердце забилось при мысли: «Она беременна!» — Мы с Гектором решили усыновить ребенка. Я имею в виду младенца, — быстро добавила она, так как у них уже была дочь — Финч.

— Боже мой! — Гейли выпрямилась.

— О, Лаура, это чудесно! — Анна вскочила и обняла свою подругу. Возможно, ее немного задело то, что она лишь сейчас об этом услышала, но она все равно была взволнована. Никто не заслуживал этого больше, чем Лаура.

— Дочь моей подруги Салли усыновила прелестного маленького мальчика, — вставила Норма. — Все говорят, что он очень похож на нее.

— Наш больше будет похож на Гектора. Мы ищем ребенка для усыновления в Мексике, — пояснила Лаура. — В агентстве предупредили, что это будет долгий процесс, но то, что Гектор по национальности мексиканец, должно помочь.

— Финч, наверное, взволнована, — сказала Анна.

— Вы даже не представляете себе насколько, — произнесла Лаура. — А Мод… ну, она на седьмом небе. Это все, о чем она говорит, кроме календаря.

Мод была не единственной, кто говорил о календарях с обнаженными телами, которые выпустил кружок кройки и шитья. Об этом гудел весь город.

— Им нужно было предложить мне попозировать. — Норма покачала бедрами и запустила руку в свои выкрашенные перьями волосы. — Я бы им такое предложила, что ни один покупатель не пожалел бы о своих деньгах.

— Я побывала на съемках. Это было нечто, — сказала им Лаура. — Вы бы видели Мод! На ней не было ничего, кроме шляпки и жемчуга. — Она захихикала, кивая головой.

— Когда мне будет за восемьдесят, — шмыгнула носом Гейли, — все, что я смогу показать, это мои корни.

Анна развеселилась. Так вот о чем говорили женщины, когда они не сдерживались. Всю свою жизнь она была толстой девочкой, вокруг которой люди вежливо ходили на цыпочках. Никто не говорил с ней о диетах, а тем более о том, как она будет выглядеть обнаженной. Даже разговоры на тему замужества и детей были сведены к минимуму. Неужели она действительно настолько изменилась?

Через несколько минут Анна уже сидела перед зеркалом.

Норма от волнения работала рывками. Никто не разговаривал; все были слишком увлечены, наблюдая за тем, как бабочка появляется из своего кокона. Даже Герри была непривычно молчаливой.

Когда Норма закончила, она выключила фен и отошла назад. Она была похожа на Боттичелли, торжественно открывающего «Рождение Венеры».

— Неплохо, я бы сказала.

Воцарилась тишина, затем Лаура тихим голосом сказала:

— О, Анна, ты великолепна!

Волосы, которые раньше уныло падали на плечи Анны, теперь ниспадали живописными слоями, длиной чуть ниже ушей. Легкомысленно торчащие пряди придавали им вид волос, слегка взъерошенных ветром, в стиле Мэг Райан. Анна поворачивала голову то так, то сяк, глядя на свое отражение с изумлением человека, внезапно натолкнувшегося на своего близнеца.

— Привет, — тихо промолвила она, и ее глаза наполнились слезами. Ее взволновала не только новая прическа. Ее двойной подбородок исчез, и скулы начали проступать там, где совсем недавно были только бурундучьи щечки. Благодаря этому ее глаза казались больше и более блестящими.

— Норма, ты — гений, — прошептала Гейли.

Норма улыбнулась так, как будто ей не нужно было комплиментов.

— Я всегда говорю: зачем платить целое состояние в Беверли-Хиллз, если здесь можно получить то же самое за сороковник?

— Анну даже родная мать не узнала бы, — сказала Герри.

«Она и так через раз меня узнаЕт». Но Анна отмахнулась от этой мысли, она не хотела портить себе настроение.

— Я сама едва себя узнаю, — сказала она, не в состоянии оторвать глаз от своего отображения.

Герри достала набор косметики из своей сумочки и принялась за работу. Конечный результат не был столь же разительным, как после стрижки, макияж только усилил эффект. Без сомнения, дни, когда Анну принимали за мать Лиз, как это однажды случилось с близоруким Клэрком — самый постыдный момент для Анны за последние годы, — остались в прошлом.

Анна встала со стула, чувствуя приятное возбуждение.

— Я не знаю, как тебя благодарить, — она крепко обняла Лауру. — Это лучший подарок ко дню рождения, который я когда-либо получала.

— Для того, кто до сих пор его празднует, — горестно усмехнулась Гейли.

В этот момент Анна почувствовала себя шестнадцатилетней.

— Леди, это следует отпраздновать. — Норма пошла в комнату, появившись через некоторое время с бутылкой охлажденного шампанского и стопкой бумажных стаканчиков. Она налила понемногу всем, включая Мирну Макбрайд, которая вошла как раз тогда, когда выстрелила пробка.

— За красоту во всех ее проявлениях, — предложила тост Лаура.

Анна подняла свой стаканчик.

— За твоего малыша.

— За сказочное путешествие, — Гейли посмотрела на Герри.

Герри ухмыльнулась, поднимая свой пенящийся стакан:

— Боже, храни королеву.

Путь в этот раз показался Анне не таким длинным. Ей, в общем-то, не очень хотелось видеть Монику, но перспектива хотя бы несколько минут провести наедине с Марком делали ее менее тревожной. Была ли эта одержимость мужчиной, которого Анна едва знала, нездоровой? Анну утешало то, что по крайней мере она выглядела презентабельно. В честь такого случая она потратила кучу денег на пару слаксов и хлопковый свитер синего цвета, который гармонировал с цветом ее глаз.

Анна сворачивала с Коуст-Хайвэй на дорогу, которая круто поднималась вверх, к «Патвейз». Она рассчитала время так, чтобы прибыть как раз к окончанию утренних занятий в группах. Марк обычно никого не принимал перед ланчем, и Анна надеялась, что у них будет возможность поговорить. При этой мысли Анна испытала приятное волнение, ее пульс забился чаще. Когда она вылезла из машины и пошла по тропинке, останавливаясь лишь для того, чтобы пригладить свои волосы и вытереть о штаны потеющие ладони, она чувствовала слабость в ногах, как будто последние два часа ехала в гору на велосипеде.

Приближаясь к главному зданию, Анна заметила, что Марк идет по другой тропинке в том же направлении. Он остановился, как будто пытался получше рассмотреть ее, а затем быстрым шагом устремился к ней, чтобы поприветствовать.

— Анна! — ее рука была крепко зажата в его руке. — Я сначала вас не узнал. Ваши волосы… — На мгновение показалось, будто Марку не хватало слов, но он быстро пришел в себя. — Они выглядят очень мило.

— Спасибо, — Анна смущенно дотронулась до кончиков волос, ее щеки пылали.

— Вы как раз вовремя. Ваша сестра спустится с минуты на минуту, она в своей комнате, собирается.

В уголках его голубых глаз появлялись морщинки, когда он говорил. Анна уже и забыла, насколько он привлекателен. На нем были джинсы и белая хлопчатобумажная рубашка с закатанными рукавами. Анна заметила, что его желто-коричневые носки гармонировали с коричневыми тяжелыми короткими кожаными сапогами.

— Собственно говоря, — сказала Анна, — я надеялась, что у меня будет возможность поговорить с вами.

— Почему бы нам не зайти в мой кабинет? — Марк жестом указал на главное здание, и когда они вместе не спеша пошли по тропинке, Анне казалось, что ее ноги едва касаются земли.

Они подошли к входу, и она увидела отражение в плоской стеклянной двери: привлекательная женщина с высоко поднятой головой. «Хорошо, я не такая уж уродина. Но это не меняет того факта, что он женат», — подумала она.

Они прошли через пропускное устройство, за которым медсестра раздавала лекарства в бумажных стаканчиках нескольким пациентам, потом свернули в устланный коврами холл. Наконец Марк открыл дверь, и Анна вошла в небольшой, обставленный книжными шкафами кабинет с видом на сад, над которым мерцал переливчатый туман от поливальной установки. Анна опустилась в кресло напротив стола Марка, и ее взгляд устремился на вставленное в рамку фото стройной темноволосой женщины, сидящей на велосипеде. Его жена? Анна почувствовала острую боль, когда увидела, как она была красива.

Марк сел напротив Анны, откидываясь на спинку своего кресла и забрасывая ногу на ногу.

— Вам, наверное, интересно, чего стоит ожидать?

Лишь через несколько мгновений Анна поняла, что он имел в виду Монику.

— Ну, да, — сказала она, хотя не об этом хотела с ним поговорить.

— Она очень хочет домой. Это все, что я могу вам сказать.

— Мне знакомо это чувство, — Анна улыбнулась, затем опустила взгляд. — Не обижайтесь.

Марк усмехнулся.

— Семейная неделя очень часто оказывает такой эффект.

— Есть ли в Монике что-то, чего мне стоит остерегаться? Ну, вы понимаете как… — Анна поймала себя на том, что это говорила прежняя Анна, и улыбнулась. — Простите. Старая привычка.

Марк кивнул. Казалось, что его это не удивило.

— Со старыми привычками тяжело расставаться.

— Вы рекомендуете лечебное голодание или пулю в лоб?

Он поднял голову и улыбнулся.

— Я уверен, у вас все будет хорошо.

Анна откашлялась.

— Собственно говоря, я хотела спросить вас о другом. Это касается моей матери. Я думаю, пришло время… — она запнулась, чувство вины снова нахлынуло на нее. Но по выражению лица Марка было очевидно, что он ее не осуждает. — Я звонила в несколько мест, — продолжала Анна. Образ ее матери в каких-то угрюмых учреждениях, напичканной лекарством до отупения, маячил перед ней. Она понимала, что не все дома для престарелых были такими, но… — Самое ужасное то, что я даже не знаю, правильное ли это решение.

— Я уверен, что вы тщательно его обдумали. — Голос Марка был добрым и обнадеживающим.

— Это не меняет моих чувств. — Взгляд Анны метнулся к окну. Снаружи трава блестела в полуденном солнце, такая же манящая, как один из тех плакатов в окне «Туда и обратно». Ей вдруг захотелось перенестись куда-нибудь далеко отсюда.

— И каковы же они? — спросил Марк, как любой хороший психиатр.

— Я чувствую себя самой худшей дочерью на земле.

— Вы обсуждали это с вашими сестрами?

— Лиз двумя руками «за», а почему бы и нет? Она не будет чувствовать себя такой виноватой в том, что не помогает. Насчет Моники я не знаю. Я еще не говорила с ней об этом.

— Ваш голос звучит не слишком оптимистично. — Марк пристально смотрел на Анну. Его лицо было освещено солнечным светом, пробивающимся сквозь жалюзи. Она заметила глубокие морщины, обрамляющие его рот, и более мелкие морщинки вокруг глаз. Он получил свою порцию страданий и из-за этого нравился ей еще больше.

— Я уже знаю, что она скажет, так как это будет оплачиваться из ее кармана.

— Я понимаю. — Марк, очевидно, провел достаточно времени с Моникой, чтобы понять, почему прогнозы Анны были не слишком оптимистичны.

— Я собираюсь поговорить с ней об этом по дороге домой, — сказала Анна. — Если только вы не считаете, что лучше будет обсудить это здесь, в вашем присутствии.

Но он лишь улыбнулся и сказал:

— Я думаю, вы и сами с этим справитесь. — Анна не знала, воспринимать ли это как комплимент, или Марк вежливо поставил ее на место, будто она должна сама все знать, а не спрашивать. — Помните, из любой ситуации всегда есть как минимум два выхода.

— Например?

— Быть готовой вести себя последовательно при любых обстоятельствах.

Анна вздохнула.

— Однажды я грозилась, что уволюсь. Вы видите, куда это меня привело.

— Я не уверен, что работа на вашу сестру — самое лучшее, с чего можно начать новую жизнь.

— Вы шутите? Это ужасная идея, — усмехнувшись, сказала Анна. — Поверьте мне, если бы был выход из этого положения, я бы давно уже бросила работу у Моники. Но сейчас я не могу себе этого позволить. — Марк ничего не ответил, и Анна продолжила: — На тот случай, если Моника решит сотрудничать, я составила список домов престарелых в нашем районе. Я надеялась, что вы дадите мне какие-нибудь общие указания. Вы знаете, что следует искать… и чего остерегаться.

Некоторое время Марк молчал, словно обдумывая все это. Затем он удивил Анну, сказав:

— Наверное, будет проще, если я поеду с вами.

Внезапно у нее перехватило дыхание. Затем смысл его слов стал ей понятен, и Анна, заикаясь, сказала:

— Это… ну, очень великодушно с вашей стороны, но… я просила… я имею в виду, что у вас так много дел и вообще… я бы не смогла…

Марк не дал ей закончить.

— В следующую пятницу у меня конференция в Санта-Барбаре. Я должен освободиться после ланча. Вам подойдет это время?

— Н-нет. Я имею в виду, я… да, вполне. — Если Моника откажется отпустить ее после обеда, то Анна действительно уволится.

— Хорошо. Я внесу это в повестку дня.

Анна сразу же почувствовала жар, несмотря на прохладу океанского бриза, дувшего в окно. Была ли это простая любезность, или существовало что-то еще, кроме этого? Внезапно она выпалила:

— Я не могу поверить в то, что вы это делаете.

Марк улыбнулся, и у Анны снова появилось такое чувство, будто он тщательно прячет что-то на дне своей души, под спокойной поверхностью.

— Я знаю, что вам доводится испытывать. Это самое малое, что я могу для вас сделать.

— Ваша мать или ваш отец?

Что-то вспыхнуло в бездонных голубых глазах Марка, затем он покачал головой.

— Моя жена, — тихим голосом ответил он.

Марк не собирался ей этого говорить, слова сами слетели с языка. Он просто не видел причин скрывать это от Анны. И это его удивило. Обычно он избегал любых упоминаний о Фейс. Не потому, что это было тайной: все сотрудники знали о его жене, а из-за реакции, которую это обычно вызывало, — комментарии, варьировавшиеся от соболезнования до бестактных и совершенно жестоких замечаний. В общем, Марк понял, что люди воспринимают это так, как могли бы воспринимать собаки. Даже насекомые, благодаря Опре и ей подобным, обсуждались более открыто, чем психические расстройства. К параноидальным шизофреникам, в частности, относились точно так же, как к прокаженным.

— Мне очень жаль. — Анна посмотрела на него своими добрыми глазами, которые, в чем Марку было стыдно признаться, не раз снились ему. — Должно быть, вам очень тяжело.

— Я справлюсь.

— Где она сейчас?

— В «Тысяче дубов». Это психиатрическая больница.

Симпатичное личико Анны сочувственно нахмурилось.

— Давно она там?

Марк был приятно удивлен. Мало кто когда-либо об этом спрашивал, обычно люди сразу меняли тему разговора.

— Восемнадцать месяцев, — сказал он. — До этого… — Марк запнулся, пожав плечами. — Шизофрению пытаются лечить, но она не излечивается окончательно.

— Но большинство шизофреников не помещают в больницу.

— Это чрезвычайный случай. Так лучше, поверьте мне. Она там, где она не может себе навредить. И кто знает, что будет со временем? — Несмотря ни на что, в душе Марка еще жила надежда.

— Это так грустно. Я имею в виду, что вы — врач и в то же время не можете ничего сделать. — Румянец на щеках Анны стал ярче. — Простите, это было бестактно.

— Все в порядке. Я и сам об этом думал… и не раз. Вы не знаете даже половины всего. Долгое время я не мог избавиться от мысли, что я должен ее вылечить. — Марк взглянул на фотографию на столе. Она была сделана тем летом, когда они сняли дом на ферме в Дордоне, во время их последнего настоящего отпуска. Восемь лет назад. Неужели это было так давно?

Анна медленно кивнула. У нее был честный наивный взгляд. По какой-то непонятной причине, глядя на Анну, Марк испытывал надежду — если не насчет себя, то насчет рода человеческого.

— Большинство людей не имеет ни малейшего понятия, на что это похоже, не так ли? Человек, которого ты любишь, жив… и тем не менее его нет. Иногда я думаю, что смерть была бы предпочтительнее, — мягко сказала Анна. Она раскраснелась еще сильнее, и румянец горел яркими пятнами на ее скулах. — Я знаю, это звучит ужасно.

— Вовсе нет, — Марк улыбнулся, давая Анне понять, что она была не единственной, кто так думал.

— Моя мама была… — Анна протянула руку в беспомощном жесте. Марк понял, почему она запнулась и не может закончить фразу: как в нескольких словах можно описать человека, о котором могли бы быть написаны целые тома. — Мама обладала удивительным чувством юмора и любила читать, — в нашем доме было полно книг. У нее также золотые руки. В течение долгих лет она сама шила нам вещи, все эти восхитительные одинаковые платья. Когда мы были маленькими, люди думали, что мы с Моникой двойняшки. — Улыбка Анны, искренняя и чистая, прошла сквозь его сердце, как нож. — А какой была ваша жена?

Теперь Марк понял, почему он почувствовал к Анне такое влечение. В ней не было привычной фальши; он видел ее настоящую. Он опустил взгляд на ее руки, лежавшие на коленях. Ногти уже не были изгрызены до кожи. У нее мягкие и нежные руки, маленькое колечко с опалом, которое Анна нервно теребила, было их единственным украшением. Марк почувствовал, как что-то оборвалось в его душе, и понял, что хочет преодолеть то небольшое расстояние, которое было между ними, и взять ее руки в свои.

— Моя жена… — Он замолчал. Ему было тяжело возродить воспоминания, которые в часы бодрствования он изо всех сил пытался подавить. — Она была… она… адвокат. Мы всегда шутили, что окончить спор в нашем доме можно лишь в том случае, если один из нас уснет. Она была такой пылкой, отстаивая свои убеждения. Это одна из причин, почему я ее полюбил.

Марк представил себе Фейс за рабочим столом, в ее маленьком кабинете в фонде по защите прав женщин и детей. Не то чтобы она обращала много внимания на окружающую обстановку; она могла бы работать и в картонной коробке на тротуаре… Единственным, что имело для нее значение, были ее клиенты — бедные женщины, в основном матери-одиночки, для которых она неутомимо боролась со всеми — от отцов-неплательщиков до службы миграции и натурализации. Не было расстояний, которые бы Фейс не решалась преодолеть, и для Марка привычным стало то, что она могла вернуться с работы поздней ночью, предварительно заехав в бар, — и неожиданно натолкнуться на растянувшегося на диване под одеялом мужа.

— Как долго она так жила? — Анна посмотрела на Марка с состраданием.

— По-моему, всегда.

Она сочувственно вздохнула.

— Я знаю, что вы чувствуете. Самое худшее то, как это накапливается в тебе. Вместо того чтобы сразу смириться с утратой близкого человека, ты теряешь его по частям. Иногда мне хочется накричать на свою мать, как будто это она виновата в том, что ничего не помнит. Потом я себя за это ненавижу.

Ее откровенность придала Марку сил, и через некоторое время он заговорил спокойно.

— Сначала в отношении Фейс нельзя было сказать ничего определенного, — продолжал вспоминать он. — Просто много мелочей. Ее несвязные комментарии. То, как она временами на меня смотрела, как будто думала, что я не в состоянии ее понять. Затем она помешалась на соседях.

— В каком смысле?

— Она была убеждена в том, что они за нами шпионят.

Анна кивнула.

— Моя мама иногда вбивает себе в голову, что мой отец хочет ее избить — это при том, что он умер уже почти двадцать лет назад. У нее на лице появляется этот окаменелый взгляд, и я клянусь, что мне нужно взглянуть через плечо, чтобы убедиться, что его там нет.

— Страх настоящий, даже если демонов нет.

— Больше всего я ненавижу то чувство, когда… когда… — Анна сжимала и разжимала руки. — Когда кажется, что я нахожусь перед закрытой дверью и, как бы я ни старалась, не могу попасть внутрь. Вы когда-нибудь испытывали что-нибудь подобное?

— Все время.

Имела ли Анна хоть малейшее представление о том, как привлекательно она выглядела? Наверное, нет. Из разговоров с ней Марк узнал, что она очень комплексовала из-за своих объемов, которые, по ее мнению, превышали норму. Но чистота ее сердца, которую он редко видел в ком-либо, кроме детей, делала ее куда привлекательнее, чем Моника.

Доктор Феллоуз, основатель и директор «Патвейз», безусловно, неодобрительно посмотрит на его добровольное предложение помочь Анне выбрать дом престарелых для ее матери. Он обязательно поинтересуется тем, руководствовался ли Марк скрытыми мотивами. И в момент нерешительности, который последовал за его импульсом, Марку и самому стало это интересно. Но он не искал возможности затащить Анну в постель. Кроме того что это было бы нарушением профессиональной этики, Марк не хотел бы причинить ей боль. Анна не походила на Натали — его нынешнюю подружку, которой было все равно, что он женат, и которая не хотела бы большего, даже если бы он оказался свободен.

Система двусторонней связи запищала, тем самым избавив Марка от дальнейших мыслей по этому поводу.

— Моника здесь, — сообщила Синди. — Ее сестра с вами? — У нее был напряженный голос. Несомненно, Моника, как всегда, скандалила, и Синди не терпелось поскорее избавиться от нее. Вчера Марк слышал, как Синди за глаза назвала Монику «Ее Величество Заноза в Заднице».

— Скажи ей, что мы выйдем к ней через минуту. — Марк не мог не чувствовать себя удрученным. Моника была крепким орешком. Даже после месяца ежедневных групповых сборов, сеансов с глазу на глаз, собраний групп анонимных алкоголиков, прогресс, который в ней наблюдался, был в лучшем случае небольшим.

Марк поднялся, чтобы проводить Анну, и, когда она встала, что-то в линии ее щеки, в наклоне подбородка заставило его вспомнить свою мать. Внешне Анна не похожа на нее — Элли была низенькой и темноволосой, с искренними карими глазами и улыбчивым ртом, — но зато существовало между ними что-то общее благодаря решимости, которая витала вокруг них. Его мать приехала в эту страну ни с чем и сумела без посторонней помощи поднять на ноги своих лишенных отца детей. По тому, что Марк знал об Анне, он решил, что она была из той же породы.

У двери она пожала протянутую руку.

— Я не знаю, как вас благодарить.

— Не беспокойтесь об этом. — Марк вспомнил, как ему было тяжело, когда он искал подходящую больницу для Фейс, и это при том, что он врач.

Он еще раз задумался, были ли его побуждения добрыми. Было ли это чем-то большим, чем игра в доброго самаритянина? Возможно. Но никаких бед от этого не будет, так что же в этом плохого?

— Закрой свое окно. Я замерзла.

Анна пошла на компромисс, закрыв окно наполовину. Неужели это будет продолжаться до самого дома? Казалось, что Моника решила придать новый смысл поговорке «горбатого могила исправит».

— Почему ты не оденешься теплее? — На сиденье лежал смятый кашемировый кардиган бледно-желтого цвета, который стоил больше, чем Анна зарабатывала за неделю.

Моника лишь скрестила руки на груди. Она выглядела немного бледной, хотя это можно было объяснить тем, что на ней нет макияжа.

— Я не понимаю, почему ты не прислала лимузин. Не хватало мне сейчас еще свалиться в кювет на этой старой таратайке! — Моника выглянула и посмотрела на ограждение, за которым виднелся двухсотфутовый обрыв над блестящим внизу океаном.

— Я думала, что благодаря этому у нас будет время поговорить. — Анна всеми силами старалась произносить слова ровным голосом, при этом подумав: «Давай начнем с того, по какой причине я не могу позволить себе что-то получше, чем эта старая таратайка».

— Поговорить? — фыркнула Моника. — Все, что я делала последние несколько недель, — это разговаривала. Мне это так надоело, что я не расстроюсь, даже если больше никогда не поговорю ни с одним человеком до конца своих дней.

«Это вполне меня устраивает».

— Ну, должно быть, это пошло тебе на пользу. Я никогда не видела тебя более… свежей.

— По сравнению с чем?

— Ты знаешь. — Анна не собиралась принимать участие в этой старой игре.

Моника ожидала, что сестра и дальше будет спорить, но когда поняла, что та не станет этого делать, тяжело вздохнула.

— Хорошо, я признаю это. Ты была права, когда отослала меня туда. Это то, что ты хотела услышать?

— Все, что я сделала, — это подтолкнула тебя в правильном направлении.

— В любом случае, месяц в ГУЛАГе был бы пустяком по сравнению с этим. Ты не возражаешь, если я покурю?

Анна уже открыла рот, чтобы вежливо спросить, не может ли Моника подождать, пока они приедут на стоянку, но поняла, что это будут слова прежней Анны.

— Собственно говоря, возражаю, — сказала она.

Моника посмотрела на нее, сощурив глаза.

— Ну-ну, мисс Позитив. Полагаю, в следующий раз ты прикажешь мне закрыть рот.

— А это неплохая идея. — Спокойствие, с которым Анна говорила, поразило ее саму. Откуда оно взялось? Казалось, что она годами задыхалась и вдруг неожиданно смогла дышать. — Послушай, дорога будет длинной, а ты ни капельки не облегчаешь ее.

Моника посмотрела на сестру так, словно собиралась сказать что-то неприятное, но потом, вздохнув, откинулась назад.

— Прости. Это просто… Я боюсь, ты знаешь об этом? — у нее был слабый, почти детский голос. — Там, где я была, обо всем заботились. Никаких решений. Никаких… — Она запнулась, тяжело вздохнув. — Я не уверена, что исправлюсь сама. — В глазах Моники заблестели слезы, она потянулась, чтобы схватить Анну за руку, и та почувствовала, что у Моники ледяные пальцы. — Ты простишь меня?

Анна пожала плечами.

— Мне не за что тебя прощать.

Она ощутила прилив жалости, но не поддалась ему. Почему вся ее жизнь всегда крутилась только возле Моники, только вокруг нее? А как же их мама, например? Почему Моника ничего не спросила насчет Бетти?

Анна собрала все свое мужество, чтобы заговорить на эту тему. Она чувствовала себя более сильной после разговора с Марком.

— Послушай, есть кое-что…

У нее не было возможности закончить.

— Только одну крошечную сигаретку? — упрашивала Моника. — Я открою окно.

Анна была на грани срыва, когда ей неожиданно вспомнилась строфа из стихотворения:

Если она будет попусту болтать о таких незначительных пустяках, она может потерять самообладание… и, в конечном счете, проиграть всю битву.

— Это подождет, — оживленно сказала она и краем глаза увидела, как у Моники отвисла челюсть. — Нам нужно поговорить.

— О чем? — угрюмо спросила Моника.

— О маме. Ей хуже.

— Ну и?.. — Моника даже не притворялась, что беспокоится.

— И… — Анна глубоко вдохнула. — Это становится невыносимым.

— Разве это не то, за что я плачу Эдне?

— Эдна не все время там.

— Ну, тогда пускай задерживается на час-два в неделю. — Моника говорила так величественно, как будто предлагала миллион долларов.

— Это не то, о чем я думала.

— Да перестань ты, неужели все так плохо? Все, что она делает, — это сидит перед телевизором.

«Как будто ты можешь об этом знать».

— За ней нужно следить каждую минуту. На прошлой неделе она чуть не подожгла дом.

— И что, по-твоему, я должна с этим делать?

— Думаю, ты знаешь.

Моника удивленно посмотрела на сестру. Она не привыкла к тому, чтобы Анна говорила так прямо, и это внезапно выбило почву у нее из-под ног.

— Ты имеешь в виду дом для престарелых? — Голос Моники звучал бесстрастно.

— Я не вижу другого выхода.

— Ты говорила с Лиз? — увиливала от прямого ответа Моника.

— Она двумя руками «за».

— Ей легко говорить. — Монике не нужно было продолжать: Лиз не будет оплачивать счета.

Пульс на виске у Анны начал колотиться с сумасшедшей скоростью. Если Моника не согласится, то ей не останется ничего, кроме как выставить дом матери на продажу. И даже в этом случае денег, которые она получит, будет недостаточно на долговременный уход за Бетти в одном из лучших домов для престарелых. Их мать закончит жизнь в одном из тех отвратительных мест, которые были чуть лучше, чем ночлежки для бездомных.

— Разумеется, без тебя мы ничего не сможем сделать, — сказала Анна так невозмутимо, как только могла.

— Черт побери.

Анна уменьшила скорость перед следующим поворотом, заметив крутой обрыв впереди. Если бы она в результате несчастного случая упала со скалы, это решило бы все проблемы, не так ли? Потом она вспомнила о Марке… о Лиз… и о своих верных друзьях — Лауре и Финч. Жизнь, которая лишь несколько недель тому назад казалась Анне невыносимой, вдруг показалась ей драгоценной.

— Я не собираюсь тебя упрашивать, — решительно сказала Анна. — Она и твоя мать тоже.

— Я внесла больше, чем ты и Лиз.

Анна сдержала резкий ответ, вертевшийся у нее на языке.

— Послушай, я не говорю, что ты не была щедрой: без Эдны мама оказалась бы в таком учреждении…

«Как жена Марка». Анна почувствовала вспышку эгоистичной радости, слушая его откровенный рассказ, но, увидев на его лице боль, ощутила, как ее немедленно охватило чувство вины. И зависти тоже. Будет ли какой-нибудь мужчина когда-нибудь так же любить ее?

— Ты, должно быть, думаешь, что я печатаю деньги, — раздраженно сказала Моника. — Ты знаешь, сколько мне стоил этот короткий отпуск? Три тысячи долларов. И я не верну их в ближайшие дни. — По правде говоря, дни актерской карьеры Моники, скорее всего, были сочтены, но Анна посчитала, что счет за месяц в «Патвейз» стоил столько же, во сколько обходилось Монике ее портфолио за тот же промежуток времени. Монике не придется в скором времени идти в богадельню.

— На следующей неделе я буду смотреть дома для престарелых, — продолжала Анна тем же размеренным тоном. Она нарочно не упомянула, что Марк предложил поехать вместе с ней, Моника могла неправильно это истолковать. — Я хотела бы уладить вопрос с деньгами.

— А если я не соглашусь?

Пульсация теперь раздавалась в двух висках. Анна вспомнила ответ Марка: приготовься к тому, что последствия могут быть какими угодно. Ее пульс успокоился, и она вспомнила еще кое-что — реакцию Моники в прошлый раз, когда Анна пригрозила уволиться. Возможно, она нуждалась в своей зарплате, но Моника нуждалась в сестре еще больше.

— Не думай, что мне это понравится, — холодно ответила Анна.

— Что ты имеешь в виду?

— Я сама могу занять место Эдны.

— Очень смешно. — Моника выдавила из себя смешок, такой же фальшивый, как и напускная храбрость, с которой она говорила. — Ты этого не сделаешь. Ты обещала.

— Обещания вполне могут быть нарушены.

— Это угроза?

Анна пожала плечами.

— Я запросто могу тебя уволить, — продолжала Моника, повысив голос.

— Тогда давай, уволь меня.

— Ты это не серьезно.

Анна мысленным взором окинула свое прошлое: массу унижений, годы раболепства, — и как будто пелена спала с ее глаз. Ей вдруг все стало ясно. «Любой исход будет лучше, чем это», — подумала она. Продавать карандаши на улице — или свое тело, если дойдет до этого.

— Я еще никогда не говорила серьезнее, — решительно сказала Анна.

Моника уставилась на нее, почувствовав произошедшую в сестре перемену. Анна заметила страх в ее прищуренных глазах.

— Хорошо, — фыркнула Моника. — Первым делом завтра утром я ожидаю твое заявление об увольнении.

Это было так похоже на эпизод из кинофильма, что Анна рассмеялась.

— Дай я угадаю — «Сладкий запах успеха»? — Она слегка подтолкнула Монику локтем. — Перестань, не выступай. Я твоя сестра.

— Которую ты, кажется, без труда забыла, — нижняя губа Моники задрожала.

— А чего же ты ожидала? Ты не оставила мне другого выбора.

— Ты бы не посмела так обращаться со мной, если бы… — Моника запнулась, возможно не желая переигрывать. Вместо этого она жалобно сказала: — Легко воспользоваться кем-то, если он слаб.

— Тебе нужно организовать телемарафон, — со смехом сказала Анна. — Его мог бы вести Джерри Льюис.

Моника выглядела ошеломленной, и сама Анна была несколько шокирована. Неужели она действительно это сказала? Если бы кто-нибудь подслушивал их, то подумал бы, что она бессердечная. Но, черт возьми, она устала бегать вокруг Моники на цыпочках. И полноценная или нет, Моника все же не была Камиллой.

— И ты действительно сможешь это сделать, — бросишь меня на произвол судьбы? — голос Моники стал глуше. — Почему бы тебе тогда просто не съехать сейчас на обочину и не выбросить меня на тротуар?

«Продолжай в том же духе, и, возможно, я так и сделаю».

— У меня есть идея получше, — сказала Анна. — Впереди закусочная. Почему бы нам не остановиться и не обсудить все как цивилизованным людям?

Моника сначала ничего не ответила. Она сидела, глядя в окно, с несчастным выражением лица. Или она просчитывала свой следующий шаг? Наконец она повернулась к Анне и, вздохнув в знак согласия, сказала:

— Только в том случае, если мы будем сидеть на улице, где я смогу курить.

Анна сдержала улыбку.

— Вполне справедливо.