Цвет неба

Глава 22

В день, когда меня выписали из больницы, небо было затянуто тучами, а на улице стоял густой туман. Я прошла через раздвижные стеклянные двери, подошла к парковке и посмотрела на облака, которые висели очень низко.

Несомненно, со мной случилось настоящее чудо. Иначе как можно объяснить мою смерть и то, что я видела Меган и разговаривала с ней на дне озера?

Майкл никогда бы не поверил. Наверное, посчитал бы, что я сошла с ума, – поэтому у меня не было никакого желания рассказывать ему обо всем. К тому же мне и без того было чем заняться по дому.

Где-то рядом выла сирена «Скорой», и от этого звука у меня звенело в ушах.

Я подумала, что, наверное, надо позвонить Джен, чтобы та отвезла меня в Кэмден. Конечно, одна я бы долго не протянула.

Или, может быть, надо позвонить папе…

Нет, только не это. По крайней мере не в этот раз. Сначала нужно многое сделать. Получить ответы на некоторые вопросы. Меган это озвучила предельно ясно.

Ко мне подъехал синий седан, и только тогда я поняла, что стою посреди парковки. Я осторожно отошла в сторону, но водитель за рулем – седой мужчина в толстых очках – меня даже не заметил, потому что искал пустое место. Он осторожно вырулил на пустой квадрат.

Я смотрела, как мужчина вышел из машины, закрыл за собой дверь и поспешил в больницу. Он исчез за стеклянными дверями, и я снова оказалась одна.

И тут внезапно я начала паниковать. Мое сердце забилось часто-часто. Дыхание перехватило.

Посмотрев еще раз на стеклянные двери, я уже почти решилась вернуться и сказать, что пока не готова выписываться. В конце концов, я только что прошла через ад, и мне требовалось серьезное медикаментозное лечение, чтобы справиться со стрессом. Но я подавила в себе желание бежать в больницу. Я не знала, что мне предстоит или как это пережить, но понимала одно: мне жизненно необходимо вернуться туда, где я когда-то была счастлива, где я была той жизнерадостной и полной надежд женщиной, которая твердо стояла на ногах. Какой я была до того, как мир полетел к чертям.

Мне нужно было вернуться в мой дом детства в Кэмдене, снова встретиться с матерью, которая бросила нас с отцом двадцать три года назад. Мне нужно было задать ей вопрос, который всегда мучил меня, но всю свою жизнь его избегала.

Я цеплялась за надежду, что ее ответ станет спасением.

По крайней мере Меган обещала, что так оно и будет.

Глава 23

Кэмден, Мэн

Настало утро, окрашенное в угрожающе серые тона, и в воздухе висел тяжелый запах весеннего дождя.

Потупив глаза, я шла по центру небольшого приморского поселка, где провела первые годы детства. Я жила в Кэмдене до четырнадцати лет, но после того, как из города уехала моя мать, папа увез нас с Джен. Неудивительно, что теперь мама вернулась в наш пустой дом. В конце концов, она на это имела право – этот дом мама унаследовала от своих родителей вскоре после рождения Джен.

Глядя на трещины, пролетающие под ногами, я вдруг поймала себя на мысли, что избегаю зрелищ и звуков вокруг. Думаю, я просто не хотела столкнуться с кем-то, кто может меня помнить. Сейчас я была не в настроении рассказывать о своей судьбе в течение последних двух десятилетий, объяснять, почему меня так долго не было, и еще меньше мне хотелось разъяснять, что я делаю здесь в данный момент. Я лишь намеревалась взглянуть в глаза той женщине, которая давным-давно разбила мне сердце.

Мимо с ревом промчался мотоциклист, и я инстинктивно подняла голову. Из выхлопной трубы шел иссиня-черный дым. Шоколадного цвета лабрадор, привязанный к знаку на другой стороне улицы, тут же облаял водителя.

Рядом прошел мужчина в бейсболке. Его руки были спрятаны в карманах, а на лице читалась тревога. Он дрожал.

Остановившись перед витриной магазина с газированными напитками, я прислонила ладони к стеклу. Заглянув внутрь, я ощутила ностальгию – обстановка в магазине почти не изменилась.

Я очень хорошо помнила, как в детстве взбиралась на эти красные виниловые табуретки. Мой отец всегда заказывал нам с сестрой коктейли «рут-бир», хотя я предпочитала клубничное мороженое.

Еще я, причем в ярких деталях, вспомнила хозяина этого магазина. Его звали Макс. У него были густые темные усы, а на нем всегда красовался синий фартук в полоску.

В этот момент из задней комнаты с картонной коробкой в руках вышел Макс. Он тоже совсем не изменился, разве что усы поседели. Мужчина наклонился, поставил коробку на пол и потянулся за салфеткой, которой протер столешницу.

Я могла бы долго еще стоять так и смотреть сквозь стекло, вспоминая события из прошлого, но я вернулась в город детства не для этого, поэтому развернулась и пошла дальше.

Через некоторое время я оказалась около дома, где прошло мое детство, – особняка в викторианском стиле с выкрашенными в белый цвет стенами. Дом стоял на скале, откуда открывался чудесный вид на море. Я почувствовала, как где-то в глубине души зашевелились не самые приятные ощущения. Очень давно я была здесь счастлива. Когда мы были все вместе, одной семьей, мой маленький мир был полон радости и любви.

Я снова испытала ту же ностальгию, что и перед витриной магазина газировки, и это удивило меня – я не думала, что буду чувствовать что-либо, кроме обиды. Но так или иначе, несмотря на все тяжелые события, которые связывали меня с этим местом, я сохранила немало счастливых воспоминаний. Мне захотелось броситься вверх по лестнице и ворваться в свою старую комнату.

Но я попыталась сохранить трезвость ума и пошла вдоль увитого плющом забора. Я остановилась у ворот, слушая грохот волн, разбивающихся о скалы.

Многое изменилось с тех пор, как я в последний раз здесь стояла. Вместо широкой лужайки с каменной дорожкой, которая поднималась к лестнице, ведущей на крыльцо, теперь красовался роскошный сад. На специальных решетках были развешаны виноградные лозы, но листья еще не распустились. Была всего лишь ранняя весна, и все казалось каким-то безжизненным.

На больших прямоугольных клумбах, отделанных шероховатыми обтесанными бревнами, кора с которых была соскоблена долотом, не было заметно еще ни росточка. Повсюду была лишь черная, влажная земля, и кое-где торчали одинокие голые кустарнички.

Никогда не любила сады. Им требуется слишком много внимания, и если вовремя ими не заняться, то либо умрут какие-нибудь цветы, либо, наоборот, сад зарастет и одичает. Скоро тут будет самый настоящий хаос, подумала я.

Что ж, хотя бы сам дом выглядел ухоженным. Должно быть, мама недавно его покрасила.

Интересно, чем она сейчас занимается?

И что она скажет, когда откроет дверь? А что скажу я?

Отчаянно потирая руки, чтобы отогнать утренний холод и подготовить себя ко «встрече с прекрасным», я открыла ворота. Петли мяукнули, словно старая кошка. Я вошла в сад и пошла вверх по дорожке к крытой веранде.

Подойдя к двери, я осторожно постучала. Дверь открылась почти сразу, и на пороге появилась моя мать, Кора, в таком знакомом розовом халате с помпончиками на поясе. Как я хорошо все это помнила. Мамины светлые волосы стали совсем седыми, но глаза были все те же.

– Софи, – не сразу произнесла она и положила руку на сердце.

Неужели мама знала, что я приду? Она не выглядела удивленной.

– Ты пришла.

Она снова сделала паузу.

– Рада тебя видеть. Я так долго тебя ждала.

Мне было трудно в это поверить.

Меня одолевал гнев. Почему тогда она оставила нас столько лет назад? Как она могла так поступить?

И почему папа не смог заставить ее остаться?

На мгновение мне захотелось повернуться и уйти, а потом я подумала: какой во всем этом смысл? В моей жизни что, не хватает событий?

Только кое-что меня остановило. Возможно, Меган. Ведь это же она велела мне приехать сюда, и если я уйду, то подведу дочь.

Кроме того, мне стало интересно. Когда там, в озере, мы говорили с моей пятилетней дочерью, казалось, Меган знала о моей жизни слишком много. Она казалась чрезвычайно мудрой, как будто это не я была ее матерью, а она – моей.

Наверное, когда Меган умерла, она испытала настолько же сильные эмоции, как и я, нечто, не укладывавшееся в картину моих знаний об этом мире или о том, что есть вокруг. Только дочери не было в живых уже целый год, а я побыла на том свете лишь короткое время.

– Почему? – спросила я мать, стоя на крыльце дома, где прошло мое детство, и нервно передергиваясь. Я прошла огромный путь. И не могла не задать вопрос, который преследовал меня всю мою жизнь. – Почему ты ушла? Ты что, не знала, сколько боли ты нам причинила?

На лице мамы отразилось беспокойство.

– Почему? Это очень сложный вопрос, Софи. Думаю, тебе лучше войти, и тогда мы сможем обо всем поговорить.

Сделав шаг назад, она открыла мне проход.

Что ж, самое время.

Глава 24

Пока мама запирала за собой дверь, я с беспокойством рассматривала знакомые цветочные обои в прихожей, стеклянную банкетку и ободранные крючки для одежды в гардеробе, а также резные дубовые перила на широкой лестнице. Мне было физически больно смотреть на все это, потому что эти вещи напоминали мне о той счастливой жизни, которую я когда-то знала. До того, как все рухнуло.

В доме было тихо. Ни работающего радио или телевизора, один только шум моря влетал в открытое окно гостиной.

Мне было интересно, как моя мать смогла столько лет прожить в этом гигантском старом доме в одиночестве, но тут я вспомнила, что она вообще предпочитала быть одна, иначе никогда бы нас не оставила.

– Проходи на кухню, – сказала мама. – Я как раз собиралась поставить чайник. Ты выглядишь неважно, так что чашечка чая тебе точно не помешает.

Решив держать себя в руках, я последовала за ней.

Стены кухни были выкрашены в желтый, а на них красовались шкафы из вишневого дерева, а посередине возвышался стол с новенькой столешницей из гранита. На окнах были резные наличники зеленого цвета. Рядом с задней дверью стоял высокий встроенный книжный шкаф, где мама хранила кулинарные книги – раньше его тут не было. Кое-что из обстановки изменилось. Исчез стол в стиле 50-х годов с белой столешницей и сверкающими хромированными ножками.

– Когда ты купила этот шкаф? – спросила я, проведя рукой по дереву. – Он восхитителен.

– Правда? – ответила она. – Всегда считала, что этому старому домику под стать исключительно мебель в традиционном стиле.

Мама права. Дом был в стиле эпохи викторианской Англии. Зачем здесь нужен стол с алюминиевыми ножками.

– Садись, пожалуйста, – сказала мама и зажгла конфорку.

Я потерла руки и села, думая, как долго еще мы будем соблюдать эти ритуалы вежливости, прежде чем она, наконец, ответит на мои вопросы и сможет все со мной обсудить.

Пару минут мама что-то искала по всей кухне. Наконец она нашла чайные пакетики и промыла чайник.

– Может быть, ты удивишься, – сказала мама, – но я всегда была в курсе событий твоей жизни. Твой отец мне все рассказывал, особенно когда случилось несчастье с Меган.

У меня аж сердце дрогнуло, так неожиданно это оказалось для меня, особенно то, что моя мать говорила про Меган.

– Рассказывал? Вы что, поддерживаете связь?

Папа никогда не говорил об этом.

– Да, – ответила она. – Я знаю, тебе трудно это принять. Мне очень жаль, Софи. Мне грустно, что я так и не успела познакомиться с Меган.

У меня в горле запершило. Я ни слова не могла вымолвить. Мне все еще было больно говорить о дочери, а еще больнее оттого, что моя мать отсутствовала все эти годы и даже не послала открытку с соболезнованиями, хотя знала, что происходит… Лучше не стало. И, конечно же, я ничуть не была заинтересована сглаживать ее вину.

Мама одарила меня взглядом, в котором читалось все, кроме одобрения.

– И о твоих сложных отношениях с отцом я тоже знаю. Что вы не близки, и ты к нему даже не приезжаешь погостить.

Я закрыла глаза и провела ладонью по лбу.

– Знаешь, мам, уж кому-кому, но только не тебе говорить о том, что кто-то к кому-то не приезжает погостить. И, пожалуйста, не говори со мной, как с провинившимся ребенком. Когда ты от нас ушла, ты сама добровольно отказалась от этого права. А то, какие у нас отношения с папой, не твое дело.

Впрочем, это было не совсем верно. Я пришла сюда, чтобы понять, какие же у меня отношения с моими родителями. Я хотела бы знать, почему мама нас бросила. Почему меня бросили все – и Майкл, и Меган. Мне нужно было понять, что произошло между моими мамой и папой.

Почему папа не любит меня так, как Джен?

У меня было неприятное ощущение, что ответ на этот вопрос я почему-то знаю уже. И всегда знала.

Но действительно ли я готова услышать его сейчас?

Мама поставила на стол чашки с чаем и посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты не виновата, что сердишься, но ты пришла за ответом, так что если хочешь услышать всю историю, то это очень даже мое дело, потому что я единственная, кто знает всю правду.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. Океан по-прежнему шипел и рычал, разбивая свои гигантские волны о скалы.

– Ты же знаешь, что папа никогда меня не одобрял? – спросила я. – Ему не нравилось, с кем я дружила. Он все время говорил, что я слишком упряма. И ему до сих пор не по душе, что я писатель. Папа всегда был против этой профессии. «Выбери что-нибудь более приземленное», – часто говорил он мне.

Я покачала головой.

– Он никогда не относился ко мне так, как к Джен. Этой даже убийство могло с рук сойти. Да он бы что угодно ради нее сделал, а вот ради меня никогда.

Мы с мамой встретились взглядами.

– А ты… Ты была совсем другой, и я до сих пор так и не поняла, почему ты от нас ушла. Я винила во всем папу. Думала, что это его вина. Ну не моя же.

Мама села.

– Твой отец – хороший человек, Софи. Да, ваши отношения никогда не были идеальными, но он правда тебя любит.

Я усмехнулась.

– Ты серьезно?

И тут я вдруг вспомнила наш с папой последний телефонный разговор. Он проявил сострадание, и меня это очень удивило. Пожалуй, так папа со мной говорил впервые.

Но опять же, больше он не звонил. Как, собственно, и я.

– Если он такой прекрасный человек, – сказала я, – почему тогда ты ушла? Почему ты ушла и не вернулась?

В маминых голубых глазах отразилось беспокойство, и она помедлила, а потом произнесла тихо:

– Так было нужно. Попытайся понять. Мне очень нужно, чтобы ты поняла меня.

– Ну, прости, конечно, но понять тебя я пока что не в силах.

Мама сильно побледнела.

– Пожалуй, налью тебе чая.

Она встала и подошла к плите.

– Разговор займет время.

Я села поудобнее и подготовила себя к предстоящей беседе – поговорить по душам нам с мамой нужно было уже ох как давно. Я должна была знать, что у них с отцом случилось на самом деле.

И, говоря «отец», я не имею в виду того, кто меня вырастил.