— Василий Лукич, — сказал я, придав своему голосу как можно больше оптимизма, — с вас приходится!
— Что ещё случилось? — настороженно осведомился ветеран.
— Нашёлся человек, — радостно объявил я, — который согласился опубликовать ваши воспоминания!
— А он не псих? — спросил Лукич.
— Нет, — заверил я, — в годы советской власти он отмотал срок за антисоветскую пропаганду и агитацию. При обыске у него в тайнике нашли стихи Бродского и посадили за это на пять лет. После освобождения из зоны Горбачёвым и декларирования свободы печати он решил стать издателем и дал себе слово печатать только мемуары чекистов. От греха подальше. Прочитав рукопись, он пришёл в восторг, считая ваши рассказы триумфом возрождающегося соцреализма.
— Конечно, — согласился Василий Лукич, — у меня там только правда, хотя и слегка приукрашенная. Как и положено в соцреализме.
— Однажды, — продолжал ветеран, — писатели пригласили товарища Сталина на свой съезд и попросили у него указаний, как освещать те или иные события. Вождь подумал и сказал: “Пишите правду. Но не всю правду”. Это и есть соцреализм. Если бы я всю правду написал, то даже и ты не поверил бы. А так, как у меня написано, всё правдиво, а главное — доходчиво для рядового читателя.
— Издатель слово в слово сказал то же самое, что и вы, — обрадовался я, — он назвал главными достоинствами ваших воспоминаний историческую достоверность в сочетании с красотой литературного изложения. Он сразу обратил внимание на то, что книга предназначена не для эстетирующих жлобов, а для рядового человека с улицы. “Этот чекист, — сказал он, — вышел из гоголевской шинели, как и все реалисты. И критические, и социалистические”. И предложил выпустить ваши воспоминания под общим названием “Джеймс Бонд из НКВД”. Как вы?
— Ну, нет, — запротестовал Василий Лукич, — какой же я Джеймс Бонд? Он только и делал, что людей мочил и спал со всеми девками, что под руку попадались. А я за всю службу ни одного человека не убил и твёрдо придерживался правила: “Не живи, где…”
— Знаю, знаю, — прервал я его, — да, вы правы… Джеймс Бонд — это не совсем удачно. Морально — нравственный уровень у него, конечно, очень низкий.
— И духовности никакой, — добавил Лукич, — нет, придумайте что-нибудь другое.
— Хорошо, а как ты, Лукич, отнесёшься, — поинтересовался я, — если мы назовём твою книгу “Д'Артаньян из НКВД”? Годится?
— Д’Артаньян? — недовольно пробормотал Лукич, хотя в его голосе слышалось уже гораздо меньше протеста, — больно задиристый петушок был, вечно за табельное оружие хватался, в городе хулиганил, с патрулями дрался, взятки брал…
— Но службу знал, — вступился я за знаменитого гасконца.
— Службу знал, конечно, — подтвердил Василий Лукич, — он же в личной охране короля служил. Можно сказать, в службе безопасности главы государства. И в караулах их гноили, и на войне клали, и по тюрьмам-зонам комендантами распихивали, и, если кого взять надо было, тоже их посылали, королевских мушкетёров.
— Вот именно, — возликовал я, — Д’Артаньян за свою службу арестовал не меньше людей, чем ты, Лукич. Помнишь, он уже совсем старенький был, но именно ему король поручил взять и отвезти в СИЗО временного содержания первого министра Фуке? Совсем, как при товарище Сталине. А что касается драк с гвардейцами кардинала, то, скажи, Лукич, положа руку на сердце, неужели тебе никогда не приходилось по молодости лет драться в каком-нибудь ресторане с ментами или с амбалами, что охраняют мавзолей?
— Всякое бывало… — признался Лукич, — когда мозгов нет, то чего не случается.
— А за что вы дрались? — полюбопытствовал я.
— Из гонора, — покраснел Лукич, — чья служба важнее, выясняли… Но чаще из-за девиц.
— Видишь, — обрадовался я, — совсем как Д’Артаньян — за честь и за даму.
— Я тебе больше скажу, — засмеялся Лукич, — мне однажды пришлось тайно доставить в Москву бриллиантовые подвески Галины Брежневой, чтобы избежать страшного скандала на пленуме ЦК. Вся служба Андропова меня ловила вместе со щёлоковскими ментами.
— И что? — открыл я рот от изумления.
— Не поймали, — скромно ответил Лукич.
— Почему же ты мне об этом ничего не рассказывал? — почти возмутился я.
— Всему своё время, — успокоил меня Василий Лукич. — Придёт время — расскажу.
— Ну, так ты вылитый Д’Артаньян, — убеждённо заявил я. — Подвески возил “принцессе крови”, Ленина в зоне стерёг, Ким Ир Сена арестовывал. Да ты даже превзошёл Д’Артаньяна лихостью. Мы ещё с тобой, Лукич, три продолжения книги сделаем, как у Дюма — “Двадцать лет спустя”, “Десять лет спустя”.
— Я вот только маршалом не стал, как Д’Артаньян, — вздохнул Лукич.
— Зато маршалы перед тобой трепетали, когда ты на их дачах шмон проводил, — напомнил я Лукичу.
— Это точно, — согласился Лукич, — ещё как трепетали!
И мы с ним решили назвать книгу “Д'Артаньян из НКВД”. Если уж возрождать соцреализм, то только так.
Санкт-Петербург, зима-весна 1996 г.