Да здравствует король

4

Чашка с грохотом ударяется о стену, и она реагирует на это приятным вздрагиванием.

Я не знаю, кто она.

Не то чтобы мне было наплевать на всех остальных студентов, но я знаю, кто ходит в АКК. Я должен одобрить каждого из них, прежде чем они будут официально приняты.

И я точно знаю, что я ее не утверждал.

— Прости? — Спрашивает она, неуверенно нахмурив лицо.

Американка.

Мое лицо опускается, а глаза темнеют от ее акцента. Ярость, которую я старался держать под строгим контролем, вырывается из меня.

— Ты еще и тупая, помимо того, что неуклюжая, блять? — Яростно спрашиваю я. — Я сказал тебе заткнуться, пока я решаю, что с тобой делать.

На этот раз ее реакция — не нерешительная.

В ее глазах вспыхивает гнев, и она скрещивает руки на груди.

— И кто ты, твою мать, такой, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? — Гневно требует она.

Моя рука вырывается и хватает ее за шею, мои пальцы крепко обхватывают ее горло.

Кем бы ни была эта девушка, я собираюсь преподать ей урок, как уважать главных.

Она замирает в моей хватке, ее глаза открываются в страхе. Ее руки поднимаются, чтобы схватить мои и попытаться оторвать мои пальцы от себя.

Ее руки толкают и тянут, пытаясь ослабить мою хватку. Ее страх ощутимо витает в воздухе, и это чертовски пьянит.

— Роуг. — Сикстайн говорит нерешительно, дрожь наполняет ее голос, когда она подходит ко мне, как человек подходит к опасному животному.

В глазах девушки быстро мелькает осознание, и я внутренне ухмыляюсь.

Она слышала обо мне.

Эта мысль посылает разряд похоти прямо к моему члену.

Я хочу, чтобы она точно знала, кто я и на что способен, прежде чем я уничтожу ее.

Это сделает вкус победы намного слаще.

— Дай ей поблажку, это ее первый день здесь.

Слева от меня Феникс переключается со своей позиции незаинтересованного зрителя и подходит к Сикстайн.

— Не лезь в это, Сикс. За лето я успел забыть о твоем существовании. — Он берет ее за подбородок, но она вырывается из его хватки и не говорит ни слова. — Не напоминай мне, что ты на самом деле здесь. — Предупреждает он.

— Ты американка? — Спрашиваю я девушку в своей хватке. Она перестала пытаться оторвать мои пальцы от своей шеи и вместо этого смотрит на меня взглядом, который я не могу расшифровать.

— Вообще-то, мы американки. — К нам подошли еще две девушки. Говорит серебряноволосая спутница Неры. — Что здесь происходит? Отпусти мою лучшую подругу, ты, псих.

Рис протягивает руку к ее плечу, останавливая ее на середине шага с легкой ухмылкой.

— Тебе не о чем беспокоиться, любимая. — Он говорит с манящим английским акцентом.

Она кладет палец в рот и имитирует рвотные позывы.

— Не называй меня так. А еще я знаю двенадцать разных способов кастрировать мужчину. Если ты не хочешь, чтобы я познакомила тебя со своим любимым, «Чикагским особым», я бы посоветовала тебе отпустить меня.

Пока они продолжают спорить, я возвращаю взгляд к девушке, которую держу в руках, и улучаю момент, чтобы рассмотреть ее по-настоящему.

Ее волнистые черные волосы обрамляют овальное лицо с большими карими глазами и пухлыми кроваво-красными губами. Я провожу по ним большим пальцем, чтобы проверить, настоящий ли это цвет или нет.

— Что ты делаешь?

Ее руки обхватили мое запястье, но они больше не борются со мной.

Она крошечная по сравнению со мной. В таком положении ее голова едва достигает моего плеча, что заставляет ее откинуть голову назад.

Мои размеры и сила затмевают ее.

Я представляю ее на коленях передо мной, те же маленькие руки обхватывают мой член. Этот образ в сочетании с ее внезапной покорностью делает меня твердым, как камень.

Я смотрю вниз на свой большой палец.

Чистый.

У меня возникает внезапное желание укусить ее за губы.

Желание уничтожить ее и поглотить весь ее мир.

Она сглатывает, и я чувствую, как ее горло напрягается под моей рукой. Я усиливаю хватку, жестоко улыбаясь, когда она задыхается и захлебывается.

Она должна знать, кто здесь контролирует ситуацию. Кто собирается разрушить ее маленькую аккуратную жизнь.

— Ты совершила ошибку, сделав из меня врага. — Обещаю я с нотками садизма в голосе.

— Роуг, это был несчастный случай. Это всего лишь молочный коктейль.

Я заставляю Неру замолчать, сверкнув глазами.

Они очень храбро защищают эту девушку, которую знают меньше недели.

Повернувшись к ней, я спрашиваю.

— Кто ты, блять, такая?

— Я новенькая. Я одна из двух студентов-стипендиатов. Отпусти меня, пока я не закричала.

— Давай, кричи о помощи. — Я мрачно дразнюсь, приближая свой рот к ее уху, мое горячее дыхание щекочет ей лицо. — Никто здесь не спасет тебя от меня.

Внутренне я обрабатываю то, что она только что сказала.

Она — студентка-стипендиат.

Это значит, что мой отец обошел меня, чтобы получить одобрение. Он председатель совета директоров, и он единственный человек, который имеет надо мной окончательную власть в отношении выбранных студентов.

Моя кровь закипает, когда я понимаю, что он сделал.

И для нее.

Мое зрение темнеет, когда оно фокусируется на ней.

— Чего ты хочешь? — Спрашивает она, и я не могу не заметить, что ее голос не дрожит. Она в ужасе, но она держит себя в руках.

Возможно, ее не так легко сломить, как я думал вначале. Я мрачно улыбаюсь, мое черное сердце бьется в такт перспективе единственной вещи, которая мне нравится.

Вызов.

Я отпускаю ее, толкнув, и она отступает на пару шагов.

Моя челюсть сжата, а мышцы напряжены, когда я стягиваю рубашку через шею и бросаю ей. Она ловит ее и бросает взгляд в мою сторону.

— Я хочу, чтобы ее сдали в химчистку и вернули мне к понедельнику.

Она бросает ее обратно в меня.

— Сделай это сам.

Я беззлобно смеюсь, сворачивая рубашку в клубок, когда делаю шаг к ней. Она держит свою позицию до тех пор, пока физически больше не может, и упирается в стену, попав в ловушку.

Моя рука поднимается над ее головой, а я опускаю свою в дюйме от ее лица.

— Как пожелаешь.

Я бросаю скомканную рубашку к ее ногам и делаю шаг назад.

— Только не говори, что ты не просила об этом сама.

С этими прощальными словами я направляюсь к Белле, Рис и Феникс следуют за мной по пятам.

Я не оглядываюсь, чтобы посмотреть, как она уходит.

— Не хочешь рассказать нам, что это было? — Спрашивает Феникс.

— Она испортила мою рубашку.

— Ты можешь купить весь этот магазин завтра. — Говорит Рис. — Вообще-то, мне не нравится смотреть на твою грудь без рубашки, когда я собираюсь поесть, но мы можем уйти, если тебе нужно, приятель. — Он говорит, махнув рукой в мою сторону, когда я опускаюсь в одну из кабинок, без рубашки.

— Ты трахнул девушку, пока я был в комнате и ел, и ты собираешься изображать из себя ханжу?

— Да, но это другое.

— С чего бы?

— Потому что сейчас ем я. — Говорит он с ухмылкой, и я бросаю булочку ему в голову.

— Она не послушалась.

Злость снова накатывает на меня, когда я вспоминаю, как она бросила в меня испачканную рубашку.

Как будто она не собиралась делать то, что я, блять, сказал.

Я собирался уничтожить эту маленькую бунтарку на глазах у всей школы, и я получу от этого нечеловеческое удовольствие.

— Не дай бог, если кто-то этого не сделает.

Феникс молча наблюдает за нашим обменом. Этот ублюдок, наверное, весь следующий день будет кипеть из-за своей стычки с Сикстайн.

— Она чертова американка.

Рот Риса дергается, и он кивает.

Он знает, как я отношусь ко всему, что связано с Америкой. Именно туда сбежала моя мать, бросив своего девятилетнего сына. Там мой отец проводит девяносто восемь процентов своего времени. А он настоящий кусок дерьма, поэтому я знаю, что это место прогнило насквозь.

Мне захотелось схватить ее за горло, когда я услышал ее акцент. Почувствовать, как ее сердце бешено бьется о мою руку, зная, что я могу остановить его в любой момент.

Я резко встаю, испугав Риса и Феникса.

— Я собираюсь отправиться домой. Нам с Робертом нужно немного поговорить о том, как две американки оказались на Королевской территории.

Я покидаю Bella’s, не попрощавшись, и проделываю десятиминутный путь к своему дому.

Официально мой отец проживает в Швейцарии в целях налогообложения, поэтому у него есть особняк в этой стране. Но на самом деле он живет в Нью-Йорке и приезжает два-три раза в год по делам школы.

В его отсутствие я живу там с Рисом и Фениксом. В первый год учебы у них был номер люкс в корпусе, но чаще они оставались ночевать в доме. Начиная со второго курса, они переехали ко мне.

Моему донору спермы не понравилось вернувшись домой, обнаружить, что в его доме живут два других человека.

Мне понравилось видеть, как ярость искажала его лицо, когда он все понял.

Я взбегаю по парадной лестнице, которая встречает меня на входе в фойе, и поворачиваю к кабинету отца в конце левого коридора на втором этаже.

Дом огромен, он раскинулся на семь тысяч футов. Знаки богатства выставлены на всеобщее обозрение, небрежно, аляповато.

— Привет, Роберт.

Мой отец поднимает голову от бумаг в своей руке и смотрит на меня, прислонившегося к дверной раме, скрестив руки.

Он опускает взгляд обратно на свой документ.

— Я же просил тебя не называть меня так.

Я полагаю, что у моего отца привлекательная внешность. Он носит строгий костюм с легкостью, которую большинство людей хотели бы иметь, его туфли всегда идеально начищены, а волосы безупречно причесаны. Седина оттеняет волосы на висках, добавляя эрудированности всему его облику.

— Ты просил не называть тебя так на людях. И, ты только посмотри на это. Мы одни.

Его глаза снова встречаются с моими.

— У меня нет времени на все это. — Он кивает в сторону двери, прогоняя меня.

Гнев бурлит в моем горле и требует выхода. Я пересекаю комнату в два шага и хлопаю раскрытыми ладонями по его столу.

— Очень жаль, но сегодня ты будешь меня слушать. — Я усмехаюсь над ним. — Представь мое удивление, когда я сегодня наткнулся на двух американок в кампусе. Странно, я не помню, чтобы я когда-либо одобрял их заявления. — Говорю я, изображая притворное замешательство. — Почему ты обошел меня в одобрении заявок? В какую игру ты играешь?

Он не сразу отвечает или реагирует на то, что я хлопнул ладонями по его столу, а просто невозмутимо наблюдает за мной.

Он встает и обходит стол, чтобы встать передо мной.

— Ты думаешь, мне есть дело до того, чего ты хочешь?

Я открываю рот, чтобы резко ответить, и его кулак врезается мне в челюсть, прежде чем я успеваю заметить его приближение.

Моя голова мотнулась в сторону, но я остался стоять.

В ушах звенит.

И боль распространяется по моей щеке.

Но я не дам ему удовольствия увидеть мою реакцию.

Я снова поворачиваюсь к нему лицом, но на этот раз, когда его кулак во второй раз ударяет меня в челюсть, силы удара хватает, чтобы отправить меня на пол.

Тяжелое кольцо на его правой руке режет мне щеку.

Порез на моем носу, полученный в последний раз, когда он ударил меня, в тот день, когда он приземлился в Швейцарии на прошлой неделе после шестимесячного отсутствия, только начал заживать.

— Следи за языком, когда, блять, разговариваешь со мной. — Он плюет на меня, гнев превращает его лицо в пестрое красное месиво.

Он отводит ногу назад и бьет меня в живот. Удар заставляет меня сложиться вдвое от боли, и дыхание вырывается из моего тела. Я заглушаю его изо всех сил, чтобы он не услышал.

— С тебя хватит? Скажи что-нибудь. — Требует он.

Не сопротивляйся. Не доставляй ему такого удовольствия.

Я повторяю это снова и снова про себя в голове, как заклинание.

Я никогда не сопротивляюсь. Ему бы очень понравилось, если бы я это сделал. Единственная власть, которой я обладаю в этот момент, — это не давать ему никакой реакции.

Поэтому я отступаю еще дальше внутрь себя, принимая холодную отстраненность и используя ее как щит. Я непоколебимо смотрю ему в глаза, отказываясь отступать.

Если судить по тому, как дергается его глаз, мой акт бунтарства только разжигает его злобу.

Он приседает рядом с тем местом, где я лежу на полу.

— То, что я решу делать с этой школой, не имеет абсолютно никакого отношения к тебе. У этих девочек были отличные школьные результаты, и они помогут укрепить спортивные и академические позиции АКК.

Я по-прежнему отказываюсь говорить, глядя на него с вызывающей улыбкой на лице.

Он бросает на меня смертоносный взгляд, прежде чем встать. Его нога разгибается и бьет меня в живот во второй раз.

Отец застегивает пиджак и приглаживает волосы.

Он не хотел бы, чтобы его коллеги в Нью-Йорке знали, что он только что закончил избивать своего сына. Это не лучшим образом скажется на имидже семьи.

— Теперь я буду чаще бывать дома, чтобы наблюдать за работой совета, когда мы будем рассматривать претендентов на следующую партию студентов-стипендиатов. Похоже, мы будем видеться гораздо чаще, сынок.

Последнее слово он добавил с усмешкой.

С этими словами он плюет мне под ноги и выходит из комнаты, не оглядываясь назад.

Я вытягиваю руку, чтобы схватиться за край стола и, используя его как рычаг, осторожно перетаскиваю себя в стоячее положение, морщась, когда кладу руку на живот, чтобы успокоить ушибленный живот.

Мне кажется, что я выхожу из-под контроля, ярость грозит полностью завладеть мной. Я хватаю открытый графин и швыряю его в стену.

От удара он разбивается, коричневая жидкость стекает по стене и соседним книжным полкам.

Это нисколько не успокаивает меня, яростная энергия в моем теле все еще ищет выхода. Это началось с нее и только усиливалось по мере того, как разворачивалась конфронтация с моим отцом.

Она.

Он думает, что она такая особенная.

Ссора с отцом ничем не отодвигает на задний план мой предыдущий разговор с ней, вместо этого разжигая настоятельную потребность уничтожить ее.

Я заставлю ее пожалеть о том, что она вообще покинула свою маленькую причудливую жизнь.

Я заставлю ее пожалеть, что она вообще перешла мне дорогу.