Дама пик

Глава 26

Вечер понедельника

Мартен толком не знал, чем обидел Марион. Но был согласен априори признать свою вину, пока она не объяснит, что такого отвратительного он сотворил. Вот это и есть зрелость, подумал он. Когда много лет назад Мириам начала проявлять первые признаки недовольства, он замкнулся в молчании и не хотел ничего обсуждать.

Может быть, уже слишком поздно и он надоел Марион. Если это так, ничего не поделаешь.

Франсуа, друг Марион, жил в большом доме посреди обширного парка. И парк, и дом, полученные по наследству, пребывали в запустении, как это часто случается с вещами, пусть дорогими и красивыми, но ничего не стоившими владельцу. Огромный бельэтаж служил хозяину скульптурной мастерской, а жилые комнаты, с довольно спартанской, впрочем, обстановкой, располагались на втором и третьем этажах.

Ворота были открыты, и, поднимаясь по разбитой дороге, ведущей к дому, Мартен в сотый раз спрашивал себя, стоило ли ему приезжать.

Он припарковался рядом с побитым седаном “вольво”. Выйдя из машины, осмотрел высокий дом.

Освещены были только окна последнего этажа, а за большими стеклами бельэтажа царила тьма.

Он не стал стучать, потому что наверху его все равно никто бы не услышал. Входная дверь была не заперта.

Отдельно стоящий дом в глубине парка. Ворота настежь, открытая дверь, входи, кто хочешь. Кто угодно мог попасть сюда, как он сам только что. И появиться перед двумя беззащитными беременными женщинами и симпатичным парнем, который в случае нападения вряд ли сможет их защитить. Мартен подумал, что подобные мысли – влияние профессии, тем не менее ситуация ему не понравилась.

На вешалке он заметил толстую куртку Изабель из овечьего меха и огляделся по сторонам. В темноте скульптуры, созданные Франсуа, выглядели немного пугающе и гораздо интереснее, чем при свете дня, как ему показалось. В доме царил леденящий холод.

Он бесшумно поднялся по лестнице, на минутку задержался на пустом втором этаже. Ремонт здесь не делали, на стенах в свете лампочек, подвешенных на скрученных проводах, были заметны трещины и сероватые пятна сырости. Неоконченные скульптуры и формы для отливки, там и сям разбросанные на полу или на наспех сколоченных полках, усиливали впечатление заброшенности или даже разрухи.

На третьем этаже он пошел по длинному коридору и остановился перед первой же приоткрытой дверью, из-под которой пробивалась полоска света.

Марион, Иза и Франсуа сидели в невероятно жаркой комнате на подушках, брошенных на пол, и прихлебывали мятный чай, слушая индийскую музыку. Они не курили, но в комнате стоял сильный запах гашиша. Все трое повернули к нему голову, не демонстрируя особого удивления. Только Иза наградила его улыбкой.

Единственное, чего не хватает, – это цветастых платьев для девушек и бороды у Франсуа, подумал Мартен. Шестидесятые уверенно возвращались на авансцену. Гашиш и беременные женщины. Он считал это сочетание неподобающим, но сейчас, пожалуй, был не самый подходящий момент, чтобы высказывать свое мнение.

Франсуа приветственно кивнул ему и показал на горку свободных подушек. Марион ничего не сказала и не сделала ни малейшего движения.

Изе стало жалко его. Она гибко, несмотря на огромный живот, поднялась, забрала у него сумку со своим платьем и бельем.

– Спасибо, что не забыл, – поблагодарила она, поцеловав его.

Он ощущал себя неуклюжим и неестественным, словно старый дядюшка, заявившийся с визитом, когда его не ждали.

– Думаю, ты здесь не для того, чтобы повидаться со мной, – подмигнула она. – Пойду спать. Кто еще хочет – приглашаю.

Франсуа намек понял. Он тоже поднялся, сказал всем сразу и никому в отдельности “спокойной ночи” и вышел, прикрыв, но не захлопнув дверь.

– Здесь адская жара, – заметил Мартен.

– Ты проехал семьдесят километров по пробкам, чтобы сообщить мне это?

– Я приехал, чтобы ты мне объяснила, в чем я виноват, – ответил Мартен.

– Я могла бы много чего сказать, но ограничусь одной фразой, которая объясняет все. Я полагаю, что ты ничего не можешь сделать. Так сложилось. Ты такой, какой ты есть. Мне очень жаль, что я это поняла только сейчас.

– Поняла – что?

– Что ты меня больше не любишь. И что ты меня, вероятно, никогда не любил. Что ты притворялся. Зачем? Чтобы соблазнить меня, чтобы не разочаровать меня… Да какая разница зачем? В конце концов, не так страшно, что ты мне врал. Переживу. Но перестань лгать самому себе. Это тяжело, Мартен, я бы предпочла, ну, или почти предпочла… не замечать этого, продолжать жить, как раньше, хотя бы еще несколько лет. Многие женщины удовлетворились бы этим. Ты не слишком требователен в повседневной жизни. С тобой хорошо заниматься любовью, когда ты не забываешь это делать. Ты даже интересуешься мной. Когда не забываешь. Но я не могу так жить. Я сделана по-другому. Не могу я оставаться с человеком, который не любит меня по-настоящему. Мне нужно, чтобы меня любили так же, как я люблю.

Он подошел к ней и обнял. Она не противилась, но и никак не реагировала, только отвернулась. По ее щеке скатилась слеза.

– У нас будет ребенок, – сказал он, вытирая слезу пальцем.

– У меня будет ребенок, – отрезала она. – Ты признаешь его, если захочешь, препятствовать не буду, но я не стану растить его с человеком, который меня не любит. Возможно, ты любишь меня настолько, насколько вообще способен любить кого бы то ни было. То есть совсем немного. Мне этого недостаточно. Для меня это все равно как если бы ты вообще не любил меня. Я ждала и ждала. И мне надоело ждать. Мне нужно другое. Гораздо больше. Наверное, это эгоизм, но тут уж ничего не поделаешь.

– Я люблю тебя.

Он снова обнял ее, и на этот раз она положила голову ему на грудь. Потом оттолкнула его – мягко, но решительно.

– Мне жаль, что ты зря проехал все эти километры, – сказала она, – но нужно было сперва позвонить, и я бы тебе сказала, что нет смысла приезжать. Я хочу, чтобы ты ушел. Может быть, мы потом еще об этом поговорим, но сейчас мне нужно остаться одной.

– Как скажешь. Позвоню тебе завтра.

Она пожала плечами:

– Как хочешь.

Он поцеловал ее в лоб. Она ответила механической, обезличенной улыбкой, более оскорбительной, чем пощечина.