Дамиано Де Лука

ГЛАВА 20

Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь свою слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, а стало быть, входит в неуважение и к себе и к другим. Не уважая же никого, перестает любить.

Федор Достоевский

РЕНАТА ВИТАЛИ

Люси перевела взгляд с меня на Дамиана, ее улыбка была совсем не лукавой. Я проигнорировала ее и сосредоточилась на своей тарелке с ужином. Когда я снова взглянула на Дамиана, он, наконец, перестал смотреть на меня. Только вот разговаривал он с дочерью одного из лидеров Романо, что, пожалуй, было еще хуже, чем смотреть на меня.

Я пожалела, что он не занял место дальше за столом, и тогда мне удалось бы избежать мучительного желания, чтобы Дамиан перестал смотреть на меня и на любую другую женщину. Весь ужин я сосредоточилась на том, чтобы не смотреть на Дамиана, и он знал об этом, потому что его нога задевала мою ногу под столом каждый раз, когда я думала, что была неуловима в своем периферийном взгляде.

Я была благодарна, когда на импровизированной сцене начали собираться выступающие. Свет приглушили, и на трибуну поднялся первый оратор. Он рассказал историю о смерти своей сестры. Как Винс поселил свою маму в гостинице, пока она не сможет сама о себе позаботиться, оплатил похороны и слушал его, пока он рассказывал о сестре почти восемнадцать часов подряд.

Раскаяние пронзило мое сердце. Когда я отдалилась от семьи, я отдалилась и от Маман. Я не видела Винса восемь лет, и не проходило и секунды, чтобы я не скучала по нему. Слушать о том, каким замечательным человеком был Винсент, было больно. Я упустила восемь лет воспоминаний, и это было мое решение. Одно из многих плохих решений, которые я приняла за всю свою жизнь.

Я сглотнула эмоции и отодвинула стул. Дамиан вскинул бровь, но я проигнорировала его, пробираясь к сцене. Очередь из мужчин и женщин позволила мне пройти к авансцене, благодаря моей фамилии. Я была благодарна, потому что мне нужно было выступить, а я не могла заставить себя.

Поминальный банкет был праздником жизни усопшего. Микрофон оставался открытым, и каждый мог поделиться хорошими воспоминаниями о Винсенте. Я не могла говорить о воспоминаниях, связанных с отношениями моей мамы с Винсентом, но я бы рассказала все, что могла.

Мои глаза дико моргали, приспосабливаясь к свету прожекторов. Я прочистила горло и позволила себе несколько минут уязвимости при имени Винса.

— Мне было восемь лет, когда я познакомилась с Винсентом Романо. Мой английский был в лучшем случае ужасен, я еще не избавилась от итальянского акцента, а спряжения надрали мне задницу. Я пришла домой с двойкой на экзамене по английскому языку и очень боялась рассказать об этом родителям. — Боже, тогда я думала, что мои проблемы — это конец света. — Я спряталась в библиотеке, мои пухлые щеки покрылись пятнами, слезы текли по лицу, я была просто огромным, рыдающим беспорядком. Винс зашел в библиотеку и просмотрел ассортимент. Я думала, что я такая хитрая, тихо спряталась в своем углу. Прижалась спиной к стене. Колени подтянуты к груди. Конечно, он заметил меня, как только вошел, но только когда у него в руках оказался экземпляр "Великого Гэтсби" Ф. Скотта Фицджеральда, он подошел ко мне.

— Почему ты плачешь? — спросил он. Я показала ему свой тест, и он все равно спросил: — Ну и что? Многие люди постоянно проваливаются.

Я уставилась на него и с видом восьмилетнего ребенка сказала:

— Только не я! Я — Витали. Я сильная!

Я тихонько рассмеялась.

— Очевидно, ничего не изменилось.

Когда смех в комнате утих, я продолжила:

— Винс смеялся. Это не было издевательством. Это было терпение. А потом он спросил: — Сильная? — Когда я кивнула, он взял в руки книгу Гэтсби и сказал: — Ты знаешь, что это такое?

Я пожала плечами, моя рука все еще сжимала этот проклятый тест.

— Книга?

Я подавила внезапный прилив грусти, охвативший мое горло.

Винс покачал головой.

— Не просто книга. Лучшая книга. Ты знаешь, кто ее написал? Когда я ответила "нет", он улыбнулся и сказал:

— Ф. Скотт Фицджеральд. Один из величайших писателей всех времен. Хочешь знать, кто он еще?

Я снова покачала головой. Винс протянул руку, коснулся огромной красной буквы "F" (прим. Провал) на моем тесте и сказал:

— Ужасный орфограф. Один из величайших писателей мира, а писал ужасно. — Люди не рождаются идеальными, маленькая мисс Рената. И живут они тоже не идеально. Но идеально счастливы те, кто не гонится за совершенством, особенно за властью. Вместо того чтобы учиться покорять других, они учатся быть довольными собой.

— Будучи тем сорванцом, которым я была, я спросила его, зачем кому-то пытаться стать лучше, если он и так доволен собой. И он сказал мне, и я никогда этого не забуду: "Если ты хочешь стать лучше, делай это, потому что это делает тебя счастливой. А не потому, что ты думаешь, что это сделает счастливым кого-то другого, или потому, что ты чувствуешь, что должна это делать.

Мои глаза встретились с глазами Дамиана, и мои слова ранили меня еще сильнее. Я думала, что переезд в Коннектикут и спокойная жизнь — это то, что делает меня счастливой. Но если бы я действительно была счастлива, разве стала бы я сомневаться в своем решении оставить Дамиана? Стала бы я так упорно пытаться восстановить стены между нами, потому что боялась бы снова пострадать?

Я притворно улыбнулась толпе.

— «Великий Гэтсби» по-прежнему остается одной из моих любимых книг. Как и Винсент Романо всегда будет одним из моих любимых людей.

Фальшивые улыбки и пустые приветствия заполнили мой путь к столу. Эмоции так плотно зажались в моем горле, что дышать было трудно. Когда я села на свое место, зажужжал телефон. Несмотря на то, что это было невежливо, я убавила яркость и прочитала сообщение, нуждаясь в том, чтобы отвлечься.

Дамиан: Мне больше нравится, когда ты улыбаешься по-настоящему.

Должно быть, он получил мой номер, когда у него был мой телефон. И свой он тоже запрограммировал. Я подняла голову и уставилась на него. Он снова разговаривал с той девушкой, но я знала, что какая-то часть его тела замечает мое внимание. Как такое могло случиться? Он должен был ненавидеть меня. Я должна была бороться с желанием поддержать его в переулке и на встрече за круглым столом.

Рената: Ты меня не обманешь.

Отвлекаешь меня. И, надо признать, неплохо с этим справляешься. Когда через десять минут мой телефон снова не завибрировал, я отправила повторное сообщение.

Рената: Я знаю, что ты делаешь.

На сцену поднялся солдат Романо и рассказал о том, как он был бездомным, и Винсент помог ему встать на ноги. Винс дал ему работу, устроил на ночлег и позаботился о том, чтобы он был сыт.

Мне посчастливилось знать одного из лучших людей, когда-либо живших на этой земле, а я отталкивала его, думая, что меня оправдывает тот серый мир, в котором он жил. Но если бы я действительно была так оправдана, угрызения совести не сжимали бы мое горло так сильно.

Как раз в тот момент, когда мне показалось, что вот-вот упадет слеза, зажужжал телефон, и я крепче вцепилась в него, словно это был мой спасательный круг.

Дамиан: Отправлять неуместные сообщения в разгар поминального банкета?

Рената: Не останавливайся.

Это был момент слабости, но мне нужно было отвлечься. И да, я знала, что именно поэтому он так поступает. Он всегда был в курсе моих эмоций, и это была наша фишка — всегда быть рядом друг с другом, даже когда этого не следовало делать.

Дамиан: Ты не сказала мне этого в прошлый раз, когда я скользил в тебе. Мы должны это исправить.

Рената: Тогда ты не был таким грязным.

Дамиан: Я также был восемнадцатилетним и пытался быть джентльменом.

Рената: А сейчас?

Дамиан: Мне уже не восемнадцать, и я больше не джентльмен.

Рената: Лжец.

Дамиан: Никто еще не обвинял меня в том, что я джентльмен.

Рената: Это потому, что они не знают тебя так, как я…

Я заколебалась и удалила последнее сообщение, прежде чем нелогичная часть меня решила отправить его. Это было слишком интимно, и хотя я была рада отвлечься, это не могло быть глубже, чем глупые сообщения.

Рената: Расскажи мне какую-нибудь глупость.

Он не отвечал какое-то время, и каждая секунда без ответа заставляла меня все глубже и глубже погружаться в печаль по Винсенту. Мне нужно было, чтобы Дамиан ответил. Черт возьми, Дамиан, помоги девушке. Я уступила и стала изучать его.

Его телефон лежал на столе перед ним, и когда он заметил мой пристальный взгляд, он нажал на что-то на своем телефоне. Не прошло и секунды, как зажужжал мой телефон. Должно быть, он уже набрал свое сообщение. Его глаза не отрывались от меня, пока я читала его сообщение.

Дамиан: У тебя кольцо на пальце. Это чертовски глупо.

Моя челюсть немного отвисла, прежде чем я пришла в себя. Я что-то набрала, удалила, набрала снова, потом удалила. Его лодыжка коснулась моей икры под столом, и телефон выпал из моих изумленных рук на пол.

Люси наклонилась, взяла телефон и передала ее мне. Если она и заметила ногу Дамиана на моей, пока была внизу, то не стала об этом говорить. Вместо этого она слабо улыбнулась мне и вернула свое внимание на сцену, где должна была находиться я.

Мой телефон снова зажужжал.

Дамиан: Скажи мне какую-нибудь глупость.

Мое сердце заколотилось внутри меня. Он задрал ногу выше, раздвинув платье в высоком разрезе, и зацепил лодыжку за мое колено. Его разговор с женщиной был прекращен, его внимание полностью приковано ко мне.

Я облизнула губы. Его глаза проследили путь моего языка. На сцене капо Андретти говорил об исцелении, движении вперед, прощении, надежде и честности. Передо мной Дамиан олицетворял возможность достичь всего этого.

Сделай прыжок, сделай прыжок, сделай прыжок, — умоляло мое сердце.

Не надо, не надо, не надо, — твердил мой страх.

Сделай чертов выбор, — требовал мой мозг.

Я набирала текст, делая паузы на каждом слове, потому что не могла решить, что хуже — отправить сообщение или нет.

Рената: Прошлой ночью мне приснился сон. В нем ты меня поцеловал.

Дамиан: Это не глупо.

Я не ответила. Это была плохая идея. Прошло пятнадцать минут и еще два выступления. Зажужжал мой телефон. Я заставила себя не проверять его, даже когда Дамиан разговаривал с женщиной Романо, обжигая меня взглядом.

Через несколько минут телефон снова зажужжал, и я сдалась.

Дамиан: В твоем сне, какой я на вкус?

Дамиан: Тебе не нравится, что я с ней разговариваю. Что, по-твоему, это значит, принцесса?

Это значит, что я волновалась больше, чем следовало. Мне нужно было пресечь это в зародыше, но я не стала этого делать, потому что мне больше нужна была отсрочка, которую он предложил, хотя бы на эту ночь. Завтра я проснусь и уеду в Коннектикут. А сегодня, возможно, я смогу принять то, что он предложил.

Рената: Я не уверена, каков ты на вкус. Это были не те губы, которые ты целовал.

Его нога ослабла и упала с моей ноги. Он уронил ложку в тарелку с супом, читая текст. Новый оратор говорил о Винсенте так, словно тот был ему отцом. Я напряглась. Нога Дамиана снова коснулась моей, и я вернула свое внимание к нему. Телефон зажужжал.

Дамиан: Проведи со мной ночь, Рената. Без всяких обязательств. Всего одну ночь. Дальше мы можем продолжить. Я знаю, что ты хочешь этого. Я знаю, что ты боишься. Будь бесстрашной, Рыцарь.

Рената: Я знаю, что ты делаешь.

Дамиан: Я знаю. Я отвлекаю тебя, потому что тебе больно. И ты примешь мою помощь, потому что это то, что мы делаем. Я причиняю боль. Ты помогаешь. Тебе больно. Я помогаю. Не меняй нас, Рыцарь.

— Слишком поздно, Дама, — прошептала я, и его глаза метнулись к моим через стол.