Штирлиц

Шел домой, с работы, точно молодой. Нет, не вприпрыжку, а с наушниками в ушах. Слушал джаз. Мне пел прямо в голову черного бархата ночной женский голос… нет, не ночной, а нуаровый. Пел про опавшие осенние листья, по которым я шел. Про вечерние темно-синие оранжевые улицы. Мимо меня брели немые прохожие, бежали немые собаки, ехали немые машины, немые нищие просили немое подаяние, и какой-то небритый гражданин беззвучно спал блевал без задних ног на увядшую клумбу. А я шел… даже не шел, а плыл по реке голоса этой женщины. В этом была какая-то кинематографическая отстраненность и остраненность. Вот как в последних кадрах «Семнадцати мгновений весны» Штирлиц идет по городу, задумчиво курит и не думает о мгновеньях свысока. Усталый, загадочный и невообразимо прекрасный. И я достал из кармана кожаные перчатки, но не надел их, а взял в левую руку, а в правую взял сигарету, задумчиво закурил ее и представил себя Штирлицем. Минуты две представлял и… вдруг понял, что с рюкзаком на спине я таки похож на него, но на него из анекдота про Штирлица и парашют, который волочился у разведчика за спиной. Я вытащил наушники, выбрался на берег волшебного голоса и там, на берегу, в облупленном ларьке, купил себе пива.

Загрузка...