В конце царствования Екатерины Великой в газете «Ведомости Владимирской губернии» описан удивительный случай, произошедший с крепостным князей Трубецких. Этот мужик, по имени Платон Каратаев, имел кроме обычной, законной жены в своем семейном хозяйстве пять лесных русалок и смог так разбогатеть на торговле лесными орехами и сушеными грибами, что не только выкупился из крепостной неволи, но и смог стать купцом первой гильдии. Мало того, еще и десяти своим дочерям, прижитым от русалок, смог дать приличное приданое. Могучий старик еще жил бы и жил, наслаждаясь многочисленными детьми и внуками, если бы не война с французами, которую Каратаев не перенес. Ходили слухи, что попал он в плен к захватчикам и был расстрелян как партизан или умер от голода… Наверное никто не знает. Достоверных сведений нет, а есть только отрывочные упоминания о судьбе Каратаева в записках артиллерийского капитана Толстого, подлинность которых серьезные исследователи подвергают большим сомнениям.
Все имена, фамилии и даже борщ автор выдумал из головы. На самом деле, это было совершенно другое блюдо.
Внимательный читатель тотчас укажет мне, что биноклей в шестнадцатом веке никак не могло существовать. Ну, да. Таких биноклей, какие есть теперь, со сложной системой окуляров и бинокуляров не было, но при необходимости тогдашние разведчики всегда приставляли к глазам две свернутые трубочками ладони. Конечно, это не давало увеличения в двадцать и тридцать раз, но уж в два-три раза приближало рассматриваемый объект всегда.
Первый съезд красных водолазов проходил в Ленинграде.
Ботаники подсчитали — всего у подьячего было сто сорок восемь годовых колец. У деревьев годовые кольца, как известно, заменяют извилины, а поскольку они круговые, то дубы или березы могут думать свои мысли бесконечно. Потому и живут деревья гораздо больше нас с вами. Короеды же и полосатые древесинники своими ходами нарушают естественный ход мыслей деревьев, отчего последние начинают путать одни мысли с другими, сохнуть, покрываться лишайниками и гнить на корню.
Должность целовальника ныне совершенно не используется в нашем государственном устройстве, а напрасно. В годы засух, неурожаев, репрессий, глада и мора обыватель, подступавший к властям с криком «Доколе!», был обычно встречаем целовальником, который обнимал и целовал бунтаря, обещая, что все обойдется, наладится и устроится если не завтра, то послезавтра и уж в крайнем случае на следующей неделе. В целовальники брали народ губастый, с длинными руками. Бабы и вообще любили ходить к целовальникам по поводу и без повода. Когда их стали (не баб, а целовальников) делать деревянными, то поток жалобщиков к ним понемногу стал мелеть и совсем иссяк уже в царствование Михаила Федоровича.
«Метать артикул» означало в те времена выполнять ружейные приемы. Что же такое флигельман, я и понятия не имею. Да и какое это может иметь для нашего рассказа значение? Никакого. Можно подумать, что он нам родственник, этот Флигельман. Даже не однофамилец. Короче говоря — не морочьте себе голову. Читайте дальше.
Надо сказать, что в советские времена были широко распространены подобного рода реликвии. На рынках бродячие беспартийные торговцы предлагали недорого то шкатулки с пеплом второго тома «Капитала», то окурки гаванских сигар Карла Маркса со следами его зубов, то пустые бутылки из-под любимого сорта рейнского, которое в огромных количествах поглощал автор «Манифеста коммунистической партии». А вот проймы жилета Ильича и его кепки, особенно меховые, стоили гораздо дороже. Тем не менее, нет оснований сомневаться в том, что в библиотеке М.А. Суслова был аутентичный пепел второго тома.
Диалект древнеарамейского, на котором разговаривали между собой военные древних арамейцев.
Словесное описание миниатюры можно было найти в добром десятке работ, посвященных истории средневековых компартий Европы. Ее сюжет представляется исследователям как бордельная альковная сцена с раздевающимся Карлом и поторапливающей его Партией. Что же в действительности на ней изображено — не знает никто. Вполне может быть, что Карл уже разделся или наоборот — Партия его не только не поторапливает, но отвернулась к стене и спит. Еще и храпит во сне.
Администрация музея во избежание кривотолков и ненужных сенсаций приклеила к ним этикетки совершенно чужих яиц.
Точно так же как лето — время сухого вина, а зима — время водки, осень — время наливок. Их приносят из погреба, где прячут от домашних, чтобы дать им время настояться. Кстати, бывают и женщины-наливки. Они безусловно крепче женщин-вин и слаще их, но не ударяют в голову, как женщины-водки. Одна беда — женщину-наливку можно переносить только в очень небольших количествах. Буквально несколько капель на стакан. Другими словами — они хороши в любовницах. Правда, рано или поздно не миновать вам неприятностей — или придете домой в слипшейся одежде, или будете воротить нос от домашних сладостей.