Дар аутизма. Раскрытие секретов мудрых сердцем

Голос дельфина

Для начала я заказал по межбиблиотечному абонементу книгу Патрисии Сент-Джон, изданную в 1991 году, «Тайный язык дельфинов». Эта книга повествует о страстном увлечении ее автора адаптацией невысказанного знания и сигналов, получаемых от дельфинов, с которыми у нее установились интуитивные, основанные на взаимном уважении отношения. В свое время она успешно применяла свою технику при работе с детьми-аутистами — это общение происходило без слов, а в некоторых случаях, как утверждает автор, и посредством телепатии.

Подобно Ники Фишер, которая научилась контролировать свой разум через тело, Патрисия Сент-Джон считает, что ее духовное развитие обусловлено освоением навыка владения своим телом посредством разума — все та же дихотомия сознания, о которой я говорил ранее. Сент-Джон научилась сознательно контролировать свои чувства, при том что еще в детстве лишилась зрения из-за какой-то глазной болезни. Она сумела развить в себе способность к «расширенному чувственному восприятию» — или же обостренному чувственному восприятию, что сама определяет как состояние «обострение восприятия или чувств ввиду необходимости выживания». Сент-Джон всегда привлекало необъяснимое, кроме того, ее новообретенная способность к чувственному восприятию выше среднего уровня роднит ее с аутистами — и она сама подтверждает эту аналогию. Кстати, она также сравнивает высший, невербальный уровень коммуникации дельфинов с общением аутистов; вот что она пишет.

Много лет о детях-аутистах мне приходится слышать в основном то, что они пытаются отгородиться от окружающего мира и что они не желают общаться… Я считаю это утверждение совершенно, абсолютно неправильным. Наоборот — я видела, что аутисты, подобно дельфинам, испытывают постоянный приток сенсорных впечатлений и постоянно пытаются наладить контакт с другими людьми, и гораздо лучше приспосабливаются к окружающей среде и людям вокруг, нежели большинство людей. Их подход к жизни — что опять-таки роднит их с дельфинами — более фундаментальный, ориентированный на выживание. Информация, которую они постоянно получают, подсказывает им, как действовать или реагировать в той или иной ситуации, в то же время не подчиняясь никаким социальным ограничениям.

Патрисия Сент-Джон обращается в своей работе к теме божественной одаренности, отмечая, каким глубоким, проникновенным взглядом смотрят на нее и вглубь ее существа ее друзья-дельфины — очень похожий на взгляд, которым некоторые аутисты отличают своих союзников от недоброжелателей. Сент-Джон также пишет о наличии живого интеллекта как у дельфинов, так и у двух детей-аутистов, ее хороших друзей: дельфины выполняют ее голосовые команды как просьбы равноправного партнера по общению, а одна из детей, Бет, как-то выступила в собственную защиту в письменном виде: «Некоторые люди не догадываются, что я умею читать, и я презираю их сомнения во мне». Сент-Джон идет еще дальше, сравнивая щелкающие звуки, характерные повторяющиеся покачивания и кружение дельфинов с повторяющимися движениями аутистов — что она не без основания считает признаком бесспорного наличия интеллекта: «Что если прогресс, а не навязчивое повторение, является причиной недостаточно продолжительной концентрации внимания? Может, мы общаемся слишком медленно для (аутистов)?»

И действительно, часто не доверяя умственным способностям аутистов, мы, возможно, даже не подозреваем, насколько на самом деле они умны. Ныне покойный исследователь, Джон С. Лилли, доктор медицинских наук (чья работа вдохновила создателей фильмов «День дельфина» и «Измененные состояния»), был страстно увлечен сравнительным исследованием человеческого сознания и сознания дельфинов, о чем свидетельствуют его книги «Человек и дельфин» и «Лилли о дельфинах: люди моря». По поводу интеллектуальных способностей дельфинов и других китовых Лилли говорит следующее: «Они (китовые) существуют на нашей планете, обладая мозгом размером с человеческий или больше, уже 25 миллионов лет. Люди же, с нынешним размером мозга, обитают здесь около 200 тысяч лет, так что дельфины живут на этой планете примерно в 125 раз дольше, чем мы». А в 1998 году исследователи Университета A&M в Техасе, сравнив хромосомные наборы дельфинов и людей, обнаружили, что они имеют необычайное сходство в генетической структуре — 13 из 22 хромосом дельфинов были абсолютно идентичны человеческим хромосомам, и это генетическое сходство ставит нас эволюционно ближе к дельфинам, нежели к другим, наземным млекопитающим, что поразило исследователей Университета, опубликовавших свои открытия в журнале Cytogenetics and Cell Genetics (кстати, оставшиеся 9 дельфиньих хромосом были по большей части вариациями их человеческих аналогов). Итак, общение на равных между людьми и дельфинами — что это: научная фантастика или реальная возможность?

В ходе дополнительного исследования я также выяснил следующие сведения о дельфинах.

● Они обладают самосознанием и способны узнать себя, отражаясь в зеркальной поверхности.

● Их можно научить распознавать десятки слов на слух, а также сотни сигнальных жестов в бесчисленных комбинациях.

● Они с большим успехом, чем любые другие животные, справляются с языковыми заданиями.

● Они владеют собственным языком, содержащим около триллиона «слов».

Но больше всего меня потряс тот факт, что «дельфины остро чувствуют; их органы чувств реагируют быстрее и имеют более широкий диапазон восприятия, нежели наши (нейротипичные) чувства… их способность распознавать звуковые интервалы в десять раз лучше человеческой. Их акустическая система обрабатывает информацию примерно в 40 раз быстрее, чем наша, и способна воспринимать частоты в диапазоне, десятикратно превышающем доступный людям». Этот факт заставляет вспомнить присущие аутистам качества, которые, в свою очередь, могут быть обусловлены нахождением на уровне высокочастотной вибрации — что делает возможным невербальное обоюдное взаимодействие (вспомните эмпатическую настройку моих друзей Колина и Карла и общение с животными Шона). Может быть, это и объединяет ультравысокие вибрации «языка растений» Адама, «животного языка» Эштин и голос дельфина?

Подобно как минимум половине всех аутистов, дельфины также демонстрируют повышенное содержание в организме серотонина, проводника «хорошего настроения», который, согласно результатам исследования невролога Эндрю Ньюберга и генетика Дина Хамера, способен влиять на наше сознание в мистических пропорциях. Еще одно совпадение: я выяснил, что дельфины осознают процесс своего дыхания, то есть осознают каждый вдох и выдох, подобно человеку, практикующему размеренное, медитативное дыхание, чтобы войти в особое одухотворенное состояние (что может вызвать повышение уровня серотонина в организме человека). Более того, если вы компетентны в области паранормальных исследований, то мы можем порассуждать о том, что высокочастотная «болтовня» дельфинов в чем-то аналогична высокочастотной «болтовне» духов, что изучалась Американской ассоциацией исследования феномена электронного голоса, организации, основанной Томасом Эдисоном в 1920-х годах.

Основываясь на собственном определении, согласно которому «общение суть обмен информацией между двумя умами», доктор Джон С. Лилли считает, что прежде всего следует обратить внимание на сходство человека и дельфина в плане разума, а не только в массе мозга. Согласно информации, размещенной на веб-сайте проекта Interspecies Telepathic Project, доктор Джо Чемпион, исследователь дельфинов, утверждает возможность нетрадиционного общения между дельфинами и людьми.

Начиная с середины ХХ века было сделано бесчисленное множество исследовательских попыток общения с дельфинами, посредством обучения их пониманию и произнесению человеческих слов. Такой подход обеспечил некоторый успех, но результаты были очень скромные. Это была крупнейшая ошибка в области изучения коммуникации дельфинов, поскольку дельфины не обладают голосовыми способностями, необходимыми для артикуляции человеческого языка в той степени, чтобы обеспечить более полноценное и согласованное взаимодействие.

Показания обладающих телепатическим восприятием людей в контролируемых ситуациях в Америке и России, а также некоторые документы из центра морских исследований США, указывают на возможное наличие у дельфинов телепатических способностей («Программа исследований аномальных ментальных явлений» и «Дистанционное исследование морских животных» доктора Эдвина Мэя и доктора Чарльза Плисса — вот два рассекреченных документа центра морских исследований, касающихся дельфинов и телепатии). Если выдвинуть гипотезу о том, что дельфины имеют способности к телепатии, тогда именно посредством «языка» телепатии люди смогут разработать более полноценный интерактивный метод коммуникации.

Кроме телепатии, есть еще масса причин в поддержку взаимодействия между дельфинами и аутистами. Концепция «дельфинотерапии» для детей с ограниченными возможностями (включая аутистов) была разработана в 1973 году в зале Seaquarium в Майами, штат Флорида, под руководством лингвиста и специалиста по акустической фонетике доктора Хэнка Труби, который до этого на протяжении 17 лет занимался преподаванием английского дельфинам. Результаты синхронизированного взаимодействия дельфина и ребенка различны, но, как правило, дети увлекаются игрой, у них увеличивается продолжительность концентрации внимания, и наступает умиротворение. Самый чудесный случай в истории подобных контактов произошел в 1997 году с Тимом, младенцем из Ольденбурга, Германия, от которого его мать попыталась избавиться на седьмом месяце беременности, когда узнала, что у ребенка будет синдром Дауна. Несмотря на то что Тим был извлечен из утробы уже способный двигаться и дышать, с отчаянно бьющимся сердцем, дежурный врач ничего не сделал для того, чтобы помочь ему выжить, убежденный, что младенец вскоре умрет.

Однако 10 часов спустя Тим все еще был жив, и ему наконец оказали помощь — хотя уже был нанесен серьезный ущерб его мозгу, легким и глазам, и впоследствии у него развился аутизм. В следующем году Тим попал в приемную семью, а через шесть лет его стали водить на «дельфинотерапию», в результате чего у него улучшилось пищеварение, двигательные и речевые навыки.

Интуитивная способность некоторых дельфинов «лечить» врожденные аномалии людей звуком была научно доказана и получила сравнение с медицинским методом лечения ультразвуком. Эта высочайшая степень акустической чувствительности животных привлекла международное внимание после цунами, обрушившегося в декабре 2004 года на побережье Шри-Ланки и Индии, из-за которого погибло более 150 тысяч человек в нескольких странах, при том что было обнаружено очень мало мертвых животных. Сразу предчувствуя приближение разрушительных волн, слоны, по свидетельствам очевидцев, издавая пронзительные вопли, устремлялись на возвышенности, собаки отказывались выходить на улицу, фламинго покидали низменные территории, а животные в зоопарках прятались в убежища.

Подтверждая результаты исследований синхронизации сердечных и мозговых вибраций, проведенных институтом HeartMath, эксперимент австралийского исследователя Стивена Берча, автора книги «Эффекты взаимодействия дельфинов и людей», показывает, что в процессе и после плавания с дельфинами у человека происходит синхронизация электроэнцефалограммы; то есть у людей снижается частота мозговых волн и прибавляется энергии. Может ли подобная синхронизация с дельфинами привести к раскрытию неограниченных возможностей в общении с аутистами? Это кажется весьма правдоподобным, и эту гипотезу мне подтвердил человек, близко знакомый с обеими сторонами вопроса.

С 1988 года Мэйси Джозеф является основателем и главным руководителем лечебного дельфинария «Жизнь от всего сердца», что находится недалеко от побережья Флориды и южного побережья Мексики и в котором действует шестидневный лагерь для детей с ограниченными возможностями. Мэйси, по ее словам, занялась организацией этого дельфинария по личным причинам: «В период восстановления после рака груди я плавала с дельфинами, и тогда впервые с тех пор, как мне поставили диагноз в 30 лет, я точно знала, что все будет в порядке. Это ощущение полного благополучия мне передали дельфины, и я хотела подарить такую возможность и другим людям». Опыт проведения сеансов плавания с дельфинами убеждает Мэйси в том, что «когда дети-аутисты проходят „дельфинотерапию“, в их состоянии иногда происходят потрясающие изменения. Я могу рассказать много, очень много историй о позитивных переменах, произошедших с людьми, которые участвовали в „дельфинотерапии“».

В ответ на мой изначальный вопрос о коммуникации с животными, Мэйси поделилась со мной одной конкретной историей. Когда я поведал ей о своем желании узнать те секреты, которые дельфины раскрывают только ее клиентам-аутистам, Мэйси тут же вспомнила историю, которая стала убедительным ответом на мой вопрос, и подтвердила мои интуитивные догадки по поводу общения между животными и аутистами. Мэйси представили Майка, 5-летнего мексиканского мальчика-аутиста, пояснив, что он не обладает адекватными речевыми навыками: говорил он редко, но и тогда это были лишь какие-то возбужденные нечленораздельные выкрики. «Он был настолько неразговорчив, — поражалась Мэйси, — как будто речь вообще не соответствовала его натуре».

Когда Майка познакомили с дельфинами, ему так понравилось общаться с ними, что после сеанса он находился как будто в эйфории, опьяненный этим переживанием. Во время плавания Майк просто сиял от радости, переполняемый невыразимыми эмоциями — его слова были узниками неврологических ограничений, исключающих его вербальное самовыражение. Мэйси уже привыкла наблюдать подобные реакции у бесчисленного множества других неговорящих детей. Как Мэйси, так и Энди, тренер дельфинов, который работал в тот день в бассейне вместе с Мэйси, почувствовали, что с мальчиком произошло какое-то чудо. Завороженный моментом, Энди решил попытаться заговорить с ним, и мягко спросил: «Майк, что сказал тебе дельфин?» И Майк без колебаний, захлебываясь от радости, мгновенно выпалил одно слово: «Любовь!»

Зорко одно лишь сердце; самого главного глазами не увидишь.

Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький Принц»

В День Отца, 18 июня 2006 года я собрал нескольких друзей, неговорящих, но умеющих печатать в той или иной степени. На эту встречу мы пригласили писателя, который дал задание группе — попросил участников записать свои мысли о каком-либо значимом в их жизни человеке.

Также в то воскресенье к нашей группе присоединился новичок, юноша-аутист по имени Аарон. На собрание его сопровождали его мать, отец и помощник. Это было волнующее событие для Аарона: новое окружение с незнакомой обстановкой, звуками и запахами, и новые друзья, к которым, несмотря на их дружелюбие, еще нужно было привыкнуть. Весь первый час Аарон ерзал, вертелся и как будто никак не мог расслабиться и сосредоточиться, что вполне понятно. Я предложил помочь ему печатать, но он как будто не расслышал.

Когда выполнение письменного задания подошло к концу, семья Аарона вместе с ним вышла из помещения, где проходила наша встреча, в тихий коридор. Чуть позже я тоже вышел к ним, чтобы убедиться, что все в порядке, и еще раз предложить Аарону свою помощь. На тот момент его волнение уже почти прошло, и он позволил мне находиться рядом; мы начали танец общения — я поддерживал его руку, помогая ему печатать на портативной клавиатуре.

Когда Аарон намечал каждую следующую букву, мне приходилось крепко удерживать его руку, чтобы смягчить удар пальцем по клавиатуре. После каждого прикосновения я с силой отводил его руку от клавиш, чтобы «очистить память» и дать ему время спланировать нажатие следующей буквы. Аарон начал выполнение новой задачи, все еще будучи в мыслях о предшествующем задании, так что неудивительно, что он стал писать о своем деде, но не просто о деде, о чем свидетельствует следующая запись.

Аарон: Я люблю своего деда. Он умеет прощать.

Мать: Может, стоит уточнить, какого деда.

Аарон: Я люблю его голубые глаза.

Стиллмэн: Дедушка с голубыми глазами уже в мире духов? Он умер?

Мать: Да.

Стиллмэн: Значит, речь о нем.

Отец: Как его зовут?

Аарон: Его имя — любовь. Он помогает другим узнать о любви.

Стиллмэн: Ты все еще видишь его?

Аарон: Д[а]. Он сегодня здесь.

Мать Аарона пояснила, что этот дедушка знал Аарона совсем недолго, только когда тот был младенцем, а потом дед умер. Это был дед со стороны отца, и папа Аарона подтвердил, что этот дедушка действительно умер в День Отцов — отмечаемый именно в это воскресенье. Мать добавила, что когда Аарон только начал печатать, он спешил поделиться подобной информацией об умерших близких.

Во время нашего общения с Аароном не вспыхнул потусторонний свет и не раздались леденящие душу звуки органа. Это просто произошло — просто, естественно и искренне. Однако же, что может быть причиной предрасположенности некоторых аутистов к таким мистическим переживаниям, как у Аарона? Исследования аутизма не дают никаких сведений в поддержку этого феномена, разве что мои собственные размышления об измененных состояниях сознания в книге «Аутизм и связь с Богом», в которой я рассматриваю способности аутистов в свете новейших достижений духовного знания. Но для начала мне пришлось выискивать сведения об исследованиях, начиная с 1940-х годов — времени, когда Лео Каннер и Ганс Аспергер впервые дали определение аутизма.

«Неординарная чувствительность маленьких детей» — так называлась работа Пола Бергмана и Сибилл К. Эскалона, докторов медицинских наук, опубликованная в издании «Психоаналитическое исследование детей» в 1949 году. Их открытия были основаны на наблюдениях определенных детей, в возрасте от 3 месяцев до 7 лет, которые демонстрировали крайнюю чувствительность к воздействию внешних раздражителей, таких как фактура предметов, температура, звуки, запахи и даже цвета. Если вы знакомы с аутизмом не понаслышке, вы можете безошибочно предугадать устойчивую реакцию исследуемых детей на такие раздражители: они закрывали руками глаза и уши и ритмически раскачивались всем телом, чтобы защититься от болезненного удара по их нервной системе — в точности техника самозащиты, распространенная среди аутистов! И действительно, еще до переиздания в 1994 году, эти проявления крайней чувствительности были обозначены в «Диагностическом и статистическом справочнике по умственным расстройствам» как характерный симптом аутизма.

Просматривая литературу по парапсихологии касательно этого феномена, я был удивлен тем, что многие другие исследователи описывают аутическую чувствительность, не определяя наблюдаемых как аутистов, и острая реакция на воздействие внешних раздражителей, впервые отмеченная Бергманом и Эскалона, называется в работах других исследователей гиперестезией. Вдобавок я встретил упоминание еще об одной аутической особенности, называемой синестезия — при которой границы сенсорных функций размываются, заходят друг за друга и становятся кросс-модальными, что заставляет человека, например, «слышать» цвета, «обонять» музыку или «чувствовать вкус» форм. Этим способностям часто сопутствуют паранормальные явления, видения и сны. Эрнест Хартман в своей книге «Границы разума» выделяет два типа личности — с «толстыми» и «тонкими» границами: относящиеся к последней категории люди открыты, уязвимы и чувствительны, с аутической способностью погружаться в данный момент своей жизни — иногда теряя чувство времени и пространства — именуемой абсорбцией, которая тоже присуща аутистам.

Совсем недавно Майкл Джоер затронул эту тему в своей работе «Чувствительность к внешней среде: исследование возможной связи с паранормальными явлениями», опубликованной в Журнале Общества парапсихологических исследований в январе 2006 года (под паранормальным явлением там подразумевается опыт расширенного чувственного восприятия, включающий предвидение, телепатию и «ощущение присутствия»). Анкета, предлагаемая Джоером взрослым участникам исследования, содержала пункты, выявляющие тенденции «повышенной чувствительности к свету или звуку» (частый показатель), а также проблемы, связанные с физическим и душевным здоровьем. Заключения Майкла Джоера во многом описывают удел многих аутистов, которые кажутся очень ограниченными. Он утверждает: «Люди, крайне чувствительные, должны иметь повышенную предрасположенность» к заболеваниям, обычно ассоциируемым с аутизмом, таким как аллергии, хронические боли и усталость, мигрени, синдром раздраженного кишечника, и чувствительны к электромагнитным воздействиям. Большинство чувствительных мужчин, участвовавших в опросе (вспомним, что аутизм в четыре-пять раз чаще обнаруживают у представителей этого пола), характеризовали себя как «погруженных в себя» или «заторможенных», что можно сказать и о любом мужчине с синдромом Аспергера.

Как я объяснил родителям Аарона в тот День Отца, новость, которую Аарон нам сообщил — доложив о своем общении с умершим дедом, — очень походила на то, что мне рассказывали другие родители и опекуны со всех концов страны; без всякого сомнения, некоторое число аутистов, обладающих специфической чувствительностью, имеют тесную связь с недалекими предками. Для тех, кто слышит об этом впервые, я приведу в качестве примера несколько весьма типичных историй — мне их рассказывают регулярно.

Мэри, с северо-востока Пенсильвании, рассказывает о сверхчувственном восприятии ее сына Эндрю:

Отец Эндрю, Барри, интересовался генеалогией нашей семьи и выяснил, что его прапрадед эмигрировал из Уэльса и сражался во время гражданской войны. На пути в Аутер Бэнкс, куда мы отправились отдыхать, мы решили остановиться в Чанселлорсвилле, чтобы посмотреть на одно из мест, где сражался прапрадед Барри. Стоя там, мы с Барри говорили о том, как рад был бы мой отец, если бы узнал, что наша семья связана с гражданской войной, поскольку он был историком этой войны, и о том, что, может быть, он сейчас здесь с нами, в мире духов (мой отец умер за год до того, как родился Эндрю). Когда мы уходили с поля битвы, Эндрю сказал: «Пока, Джордж». Моего отца звали Джордж, и мы никогда не упоминали его имени, называя просто «мой/твой отец» или «твой дедушка». Думаю, он был там с нами, и Эндрю знал об этом!

Сын Джулии, Адам, питающий особую привязанность к растениям, также очень интересуется фотографиями умерших дедушек и бабушек, а также их родителей. Вот что пишет об этом Джулия:

С кем-то из них он встречался, а с кем-то нет. Это единственные картинки, которыми он интересуется и периодически носит их по дому. Странно, но делает он это лишь в дни годовщины их смерти. Кому-то это может показаться странным, жутким и пугающим, но в нашем доме это совершенно нормально.

Думаю, мой сын окружен каким-то особым светом, который заметен и другим. Я завидую тому, как он смотрит на мир. Жалею ли я его? Нет. Мне жаль тех многочисленных родителей, с кем мне приходилось общаться, которые не могут заглянуть за ярлык «аутизм», родителей, живущих в постоянном стрессе, видящих лишь то, что их дети не могут делать, и не замечающих того, что они могут. Мне кажется, что эти дети приходят в этот мир с определенной целью, и только время покажет, с какой именно.

Дебби из Огайо рассказывает о том, как ее умерший отец однажды явился ей ночью в виде призрака и поведал о будущей особенной дочери.

Мой отец умер, когда мне было только два года. Я его фактически не помню: у меня есть его фотографии, но нет воспоминаний. Вскоре после того как я вышла замуж, как-то ночью я проснулась и ясно, как днем, увидела стоящего у изножья моей кровати священника, который поженил нас с мужем. Мы поженились в Медине, штат Огайо (родном городе моего мужа), и на тот момент жили в Боливаре, близ Кантона.

Священник сказал мне, что моему отцу нужно поговорить со мной, что я должна запомнить то, что он скажет, потому что однажды это будет очень важно. Следующее, что я помню, это как мой отец стоит у края моей кровати; это было так странно — он двигался и говорил. Помню, как подумала: «Так вот как говорит мой отец». Он много чего сказал мне: что он сожалеет о том, что покинул меня так скоро, что он гордится тем, каким человеком я стала, а потом произнес: «А это тебе нужно запомнить». Дальше он сказал: «Мы выбрали для тебя особенного ребенка» и продолжил: «Этот ребенок изменит твою жизнь, и ты будешь очень им гордиться». Он не раз повторил, что для меня очень важно помнить это.

Я разбудила своего мужа и обо всем ему рассказала; помню, что произошедшее тогда казалось таким реальным, как будто я действительно общалась с отцом, но этого не могло быть, потому что священник, поженивший нас, был еще жив, так что я решила, что это всего лишь приятный сон. На следующий день мой муж говорил по телефону со своими родителями в Медине, и я заметила, как он вдруг затих и слегка побледнел. Повесив трубку, он сообщил мне, что священник, который нас женил, скоропостижно скончался рано утром прошедшего дня. Сказать, что мы были в шоке — это ничего не сказать.

Через несколько лет я забеременела, никаких проблем с ребенком не ожидалось — все тесты показывали, что у меня будет здоровый ребенок. Но моя дочь Элизабет родилась с синдромом Дауна и множеством других проблем со здоровьем. Поначалу казалось, что она безнадежна, но я продолжала помнить слова своего отца, и знала, что у нее все получится — так оно и вышло. Все, что сказал отец, оказалось правдой: дочь изменила мою жизнь, и благодаря ей я стала гораздо лучше, чем была. Сказать, что мы гордимся ею — это не то слово, и видит Бог, она действительно особенная. До сегодняшнего дня каждый раз, когда у нас с Элизабет возникают трудности, я отчетливо ощущаю присутствие своего отца и я знаю, что он — ее духовный защитник.

Клэр из Пенсильвании, мама семилетнего сына Томми, мальчика с высокофункциональным аутизмом, приводит еще один пример распространенного среди аутистов явления.

С самого рождения Томми как будто всегда кто-то «развлекал». Я замечала, что, когда он просыпался, чтобы поесть, пока я его кормила, он смотрел куда-то вверх за моей спиной, «гукал» и улыбался кому-то, кого я не могла видеть. Прошло несколько месяцев, и я наконец спросила мужа, замечает ли он это, и он сказал, что да, замечает, и признался, что именно в том кресле, в котором мы кормили Томми, каждый вечер сидел и смотрел телевизор мой покойный свекр. Я сразу решила, что дедушка Томми присматривает за ним.

Однажды вечером, когда Томми никак не хотел укладываться спать и продолжал хихикать и «гукать», я повернулась и посмотрела через плечо на то место, куда смотрел Томми, и сказала: «Ладно, папа, Томми пора спать», и Томми тут же прекратил веселиться и стал засыпать. Я была потрясена и немного напугана. Позже, когда появился Тревор (еще один сын Клэр, тоже аутист), он тоже еще младенцем стал играть со своим папой. Когда сыновья подросли, иногда я замечала, что они как будто разговаривают с кем-то, кого я не вижу, на каком-то непонятном языке, но это определенно были «разговоры».

Вечные планы познания

Как вы уже могли убедиться на примере этих историй, в подавляющем большинстве случаев взаимодействия аутистов с покойными родственниками происходило в общении с дедом — в 66 процентах случаев, согласно моим подсчетам (методом случайной выборки из трех дюжин свидетельств). Что интересно, 53 процента этих контактов с миром духов происходили с родственниками по материнской линии: в 63 процентах случаев это был отец или дед матери и лишь в 22 процентах — мать или бабушка матери. Это по сравнению с менее чем 30 процентами контактов с родственниками по отцовской линии, плюс несколько случаев, генеалогические подробности которых мне неизвестны, поскольку я не счел нужным ими поинтересоваться. Даже если дед и внук-аутист никогда не встречались (потому что дед умер до рождения внука), связь между ними все равно присутствует, о чем свидетельствует повышенный интерес ребенка к фотографии деда или его участие в неком игривом диалоге с кем-то «невидимым», или то, как он видимым образом приобретает силу и выносливость благодаря незримому присутствию деда. Для сравнения, присутствие покровительницы-бабушки из мира духов часто имеет оттенок материнской любви — бабушки склонны нежить и баловать маленьких внуков-аутистов, как в следующей истории от Сабины, чей сын тоже чувствует присутствие покойной.

Глядя на фотографию моей бабушки (моей тезки), он спросил меня: «А твоя бабушка все еще посылает тебе денежки с небес?» Я ответила: «Нет, но она каждый день посылает мне благословления». Я была очень тронута его вопросом, потому что в детстве моя бабушка всегда посылала мне на день рождения открытку, внутрь которой приклеивала монетки по числу моих лет на тот момент (пять лет = пять пенни) и т. д. Я никогда не рассказывала сыну об этих открытках, пока он не задал свой вопрос. Он, естественно, сообщил мне, что уже знает об этом.

Почему это происходит, думал я, особенно когда речь идет о дедушках? Если мы признаем существование таких отношений, то в чем их цель — дарить утешение, любовь, защиту в этом нетерпимом мире? Односторонние или двусторонние это отношения? Другими словами, является ли аутист единственным адресатом некой духовной мудрости или его покойный дедушка тоже что-то получает? Задуматься над этим меня заставило письмо, полученное от Урсулы из Нью-Йорка, мамы Сингена, подростка с синдромом Аспергера.

Один (очень чувствительный) человек сказал мне, что мой дедушка общается с Сингеном, что он помогает Сингену понять, что такое ответственность и самостоятельность, а Синген учит моего дедушку терпению. Эта женщина заверила меня, что в этом году я замечу значительные улучшения в состоянии Сингена. Это был очередной год его обучения в школе, и Синген действительно продемонстрировал значительное улучшение способности самому выполнять домашние задания и вообще самостоятельно заботиться о себе. Я сказала Сингену, что его прапрадедушка Брэдли помогает ему, и мне даже смешно, потому что мой дед был не очень-то терпеливым человеком, и мысль о том, что мой сын учит его терпению, греет мое сердце.

Интересно думать о том, что даже в мире духов наши близкие все так же несовершенны и остаются на вечном пути духовного образования, так что интерактивные отношения между дедом и его внуком-аутистом взаимовыгодны — предоставляя, в разной степени, возможность учиться обоим их участникам. Может ли быть так, что для повышения своего уровня дедушки и бабушки в мире духов должны изучить основные аспекты существования аутиста: терпение, терпимость, восприимчивость, чувствительность и бескорыстную любовь?

В ходе дальнейшей разработки этой теории я побеседовал со своей близкой подругой Рене, чудесной молодой женщиной за тридцать, с аутизмом и синдромом Дауна, которая проводит жизнь в тишине, но выражает свои истинные интеллектуальные способности посредством печати (Рене, кстати, отмечает, что «люди не умеют ценить тишину»). Она даже получает удовольствие от иронии судьбы, наградившей ее обманчивым внешним видом — к которому люди могут относиться равнодушно или пренебрежительно — маскирующим ее обостренную интуицию и невысказанные знания. Эти способности позволяют Рене ощущать свое место во вселенной, примиряя с тем, что доступные другим взрослым вроде нее возможности для развлечения слишком часто ограничены собиранием несложных паззлов, чтением несложных книжек и просмотром фильма «Леди и бродяга».

Я жаждал поговорить с Рене, потому что она как-то намекнула мне, что отец ее матери, уже умерший, «всегда доступен» ей. Рене была столь любезна, что ответила на все мои вопросы; она давала информацию четко и уверенно, и казалось, была исполнена желания поделиться своими впечатлениями со всеми. Я начал с того, что спросил ее, почему деды оказываются наиболее доступными ей и другим. Вот что она ответила:

Если мужчина незауряден, с ним обычно легко установить контакт. Мой дед был типичным мужчиной с типичными мужскими увлечениями вроде охоты, однако с годами он становился все более тонким и проницательным человеком — ему нужно было лишь немного постареть. При этом он всегда был человеком, открыто выражавшим свои эмоции.

Он до сих пор учится у меня. Он говорит, что внимательно наблюдает за мной, но это подтверждает то, что я сказала; он всегда был почтительным человеком, ему было незазорно послушать других и поучиться. Я знаю, что он всегда был таким — еще до того, как с ним познакомилась. Я слышала, как мама говорила, что ей всегда дозволялось не соглашаться с ним, и она это делала, и это никогда не злило его, хотя отец моего папы разгневался бы от такого поведения.

Далее я спросил Рене, чему ее дед продолжает учиться у нее, даже в своем нынешнем состоянии. Она ответила:

Я могу общаться с ним таким образом, о котором он имел лишь смутное представление, когда еще был жив. Он знает, что я чувствую то, чего он никогда не понимал, даже когда я пыталась объяснять ему еще за несколько лет до его смерти. Он знает, что я чувствую, еще до того, как я говорю ему об этом, и что я ищу у него поддержки, о чем он раньше и не подозревал; он всегда был слишком скромен, чтобы заметить, какое влияние на меня имеет, пока хаос этого мира не рассеялся. Теперь он говорит, что ему все предельно ясно.

Рассказ Рене перекликается с историей взаимного обучения Сингена и его деда, а также с описанием Аароном своего покойного деда, который «умеет прощать», наряду с другими качествами. Напрашивается вывод о том, что некоторые мужчины — своевольные до жесткости, «мужчины до мозга костей», — смягчившиеся с возрастом, также являются кандидатами на участие в уникальном, сознательном и взаимовыгодном общении со своими внуками-аутистами (этот вывод становится еще любопытнее в свете моих прежних размышлений о том, что одной из целей, которым служит аутизм, является усмирение агрессии мужского пола). Если подумать, возвышенность этого явления просто потрясает: некоторые аутисты способны синхронизироваться с растениями, животными и человеческими существами, в то время как другие могут достигать той же божественной синхронизации с умершими близкими из мира духов — подлинное, восхитительное воплощение любви, совершенной и чистой — дающее им возможность поучиться друг у друга. Это просто уму непостижимо.

Но если уж на то пошло, то необходимо исследовать и теневой аспект этой философии: если наши сверхчувствительные близкие-аутисты способны общаться со светлыми сущностями, включая духов предков, возможно, они столь же восприимчивы к злонамеренным проявлениям низких энергий?

Клянусь, он сам станет тенью!

Гамлет

Если и были у меня какие-то сомнения по поводу включения в книгу «Аутизм и связь с Богом» главы «Призраки в лаборатории», то они полностью развеялись примерно за семь месяцев до опубликования книги, когда до меня дошла история практически идентичная описанной мною, но гораздо более впечатляющая. Глава «Призраки в лаборатории» повествует о том, что случилось с Джошем, молодым человеком с аутизмом, чья повышенная чувствительность позволила ему ощутить проникновение незваных тонких сущностей в его дом — и в его сознание. Эти фантомы были родом с заброшенного кладбища, расположенного в отдаленной части земельных владений, на которых Джош поселился недавно. Когда он назвал конкретные имена привидений, его помощникам удалось разыскать их на древних надгробных плитах 1800-х годов.

Сделав перерыв в консультации с очередным клиентом, я поделился кое-какими мыслями из своей уже готовящейся к публикации книги с Барб, личным менеджером клиента, с которой у меня завязалась крепкая дружба, и Рондой, координатором из агентства, с которой я также сотрудничал ранее. Когда я начал рассказывать историю Джоша, она сразу задела за живое обеих женщин, и они наперебой начали рассказывать мне о Викторе, мужчине-аутисте средних лет с длинной историей — и, как следствие, ужасной репутацией — неконтролируемого поведения ввиду «синдрома множественной личности». Они поведали мне, что Виктор когда-то жил в местном старом особняке викторианской эпохи, который был сущей «дырой» до тех пор, пока не был отреставрирован и в нем не устроили приют для пятерых умственно отсталых. Все в округе знали, что это дом с привидениями; такой «диагноз» ему поставила группа исследователей паранормальных явлений, с учетом жалоб предыдущих владельцев. Легенды и слухи ходили уже 25 лет или больше, этот дом был излюбленной темой радиопередач во время Хэллоуина, а пасторы пытались освящать его. Даже тогда, когда Вик уже не жил там, его регулярно мучило «присутствие», о котором он говорил, еще находясь в доме. Ситуация была запущена до такой степени, что собственная личность Вика утратила четкие границы, и он стал «хозяином» для нескольких личностей-паразитов. Иногда он настоятельно просил: «Не называйте меня Вик, зовите меня (одним из его псевдонимов)». Ни антипсихотические препараты, ни госпитализации в психиатрическую лечебницу не улучшили его состояние, в котором он пребывал более 20 лет!

Когда я поинтересовался, можно ли мне будет поговорить с персоналом, что ухаживал за Виктором, Барб и Ронда охотно согласились помочь мне, но слишком большое расстояние до этого места от моего дома требовало совмещения этого путешествия с какой-нибудь другой работой в этом регионе, и его пришлось отложить на полгода. Тем не менее, мне не терпелось узнать любые возможные подробности, какие могли бы мне сообщить мои подруги. Ближе к моему намеченному на весну путешествию в место пребывания Вика, я позвонил Барб, оставил ей голосовое письмо с просьбой об актуальной информации и стал ждать ее ответа.

Через пару дней Барб позвонила и сообщила некоторые интересующие меня подробности. В том доме Вик — и другие жильцы — ощущали присутствие маленькой девочки Кэйти, которая «навещала» их и которую можно было увидеть смотрящей из окна на фасад дома. Сотрудники персонала регулярно находили на чердаке одну мертвую птицу, иногда это происходило ежедневно. А огромное зеркало над камином — зловещая доминанта первого этажа — было средоточием беспокойной активности, столь беспокойной, что в свое время его накрыли одеялом, чтобы предотвратить его дальнейшее пагубное воздействие. Барб также перечислила некоторые из установленных личностей, воплощаемых Виком; среди них была и Кейти, та маленькая девочка. Вик также был «Сисси», но она считалась нестабильной и в итоге исчезла. Когда его мать называла его Вик, он говорил, что он — это она или «Пух». Иногда, когда Вик калечил себя, он был «Либ» или Малыш Альберт.

«А, еще Носмокинг», — сказала Барб.

«Носмокинг? — переспросил я, — можешь произнести по буквам?»

«Н-о-с-м-о-к-и-н-г, — пояснила она. — Как No smoking. Думаю, это был персонаж местного телешоу, много лет назад».

Имя представляло собой хитрую анаграмму, для разгадки которой требовалось подумать. Видимо, когда Вик был совсем плох, он принимал этот актерский псевдоним за свое собственное имя. В последующие дни этот Носмо Кинг неожиданно проникал в мое сознание с пугающей частотой, как правило, именно тогда, когда я отдыхал от всяких мыслей. Что бы это значило? — спрашивал себя я.

Тем временем Джеки, нынешний личный менеджер Вика, прислала мне несколько фотокопий газетных статей, датируемых 1981 годом. В этих статьях описывались происшествия более впечатляющие, чем я мог себе вообразить, и приводились подробные интервью с семьей Эбботта Сэмьюэла, тогдашних владельцев этого дома. Джеки рассказала мне, что в промежутке между их проживанием и пребыванием Вика в этом доме, в него въезжали и выезжали другие семьи. Газетная вырезка без даты говорила о том, что дом был одобрен советом по районированию для использования в качестве приюта за ежемесячную плату в размере 450 долларов владельцу, который его отремонтировал. «Это просто милый, старый дом в викторианском стиле, и я не могу смотреть, как такие дома разрушаются» — были процитированы слова домовладельца. Далее он попытался развеять все слухи о привидениях: «Я убежден, что там нет никаких призраков; я заменил проводку и все трубы, сломал почти все стены в этом доме, и ни одного привидения не обнаружил».

Все это звучало невероятно подозрительно, как просто отвратительная история из тех, что обычно начинают жить собственной жизнью — попытка устроить маленькую бурю в болоте местной прессы. И был Вик — в возрасте 41 года, у него была репутация вконец запутавшегося, неконтролирующего свое поведение человека, который периодически балансировал на тонкой грани между самим собой и персонами предположительно женского пола (он даже прятал пенис между ног, создавая иллюзию женских половых органов). Возможно ли, что у Вика было банальное душевное расстройство, заставляющее его представлять себя другим человеком? Выглядело это как «мания величия» — серьезная стадия биполярного расстройства, при котором пациент считает себя всемогущим или сверхчеловеком. Среди детей и людей с ограниченным жизненным опытом (вроде аутистов или умственно отсталых) мне встречались те, кто называл себя пасхальным кроликом, Бэтменом, Элвисом, Богом. Подлинное расщепление личности бывает реже, но определенно возможно в случае Вика. С другой стороны, можно предположить, что если бы Вик действительно вел борьбу за власть с неким противником — реальным или воображаемым (который в любом случае казался бы ему реальным) — его душевное здоровье непременно ухудшалось бы со временем.

Обнаружение Носмо

Помните, в начале главы я говорил об одном аутисте, предваряя историю Джоша, пожалуйста, имейте в виду, что многие аутисты истолковывают то, что чувствуют, весьма прямолинейно, буквально и конкретно. Они говорят то, что думают, и думают, что говорят. Давайте также не забывать о том, что если вас считают умственно отсталым — вечным ребенком, с которым редко обращаются как со взрослым — то ваш жизненный опыт ограничивается тем, что вам предоставляется; вы можете знать только то, что знаете. Таким образом, вы можете ссылаться только на то, что находится в рамках вашего жизненного опыта, даже сравнивая или проводя аналогии. Если люди не признают наличия у вас интеллекта и убеждены, что вы воспринимаете жизнь как малолетний ребенок, то они и общаются с вами соответственно, и именно на основе этих представлений о вас решают, что подарить вам на праздник или день рождения, какую телепрограмму выбрать для вас — сплошной детский сад.

Читатели книги «Аутизм и связь с Богом» также могут вспомнить мою длинную дискуссию о расшифровке иероглифов аутистов — символической тайнописи на основе сравнений и метафор. Вот один типичный случай: 29-летний неговорящий аутист с ранних лет испытывал необъяснимую страсть к президентам Соединенных Штатов, но не ко всем подряд, а к тем четырем, чьи портреты высечены на горе Рашмор, и больше всех его интересовал Авраам Линкольн. Это выглядит логично, если разгадать символику его страсти: молодой человек отождествлял себя со стойкостью Линкольна перед лицом трудностей, с его благосклонностью к честным людям и порядочным отношением к угнетенным, с чистотой его помыслов об освобождении народа. Его примерные качества часто привлекают тех, кто большую часть жизни пребывает в тишине.

Интернет — прекрасное и легкодоступное средство поиска, и именно там я начал искать одно из имен Вика. Я ввел в поисковике «NOSMO KING» и внимательно изучил свои находки: музыкальная группа из Люббока, штат Техас, созданная летом 2002 года — слишком недавно; сценическое имя Вернона Уотсона, выступавшего по мюзик-холлам Великобритании до и после первой мировой и умершего в 1949 году — еще до рождения Вика. Я не мог найти ничего подходящего и тогда вспомнил, как Барб говорила, что Носмо Кинг — это один из телевизионных персонажей, герой давно не существующей детской передачи. Я набрал «NOSMO KING TV» и сделал любопытное открытие.

«Время приключений» было популярным ежедневным телешоу для детей, которое вел Пол Шэннон на 4 канале телестанции WTAE-TV в Питтсбурге, в период с 1959 по 1975 год. Шэннон реанимировал карьеру «Трех дурачков» (Three Stooges), пригласив их в свое шоу, и показывал мультфильмы. Самое интересное из того, что я узнал — это то, что Шэннон также иногда появлялся в образе своего зловещего альтер-эго Носмо Кинга, персонажа, который, «крадучись, передвигался по студии, одетый в пальто и широкополую шляпу, и никогда не разговаривал». Теперь разрозненные фрагменты этой головоломки начали складываться: зловещий альтер-эго, который никогда не говорил, шнырял по темным углам, скрываясь под пальто и шляпой и наводил ужас на всех присутствующих. Если бы я в детстве смотрел «Время приключений» и сохранил в памяти легко воспроизводимые отрывки из него, на что способны многие аутисты, и мне потребовалось бы каким-то образом передать мои взрослые впечатления о навязчивой демонической сущности — которые я не мог бы сформулировать более взрослым способом — разве Носмо Кинг не был бы идеальным персонажем? Картинка сложилась, но требовала подтверждения фактами.

Мне нужно было найти еще больше информации об истории дома, начиная с момента его построения в 1800-х годах и первых владельцев вплоть до сегодняшнего дня или хотя бы до пребывания там Вика. В одной из газетных заметок, что прислала мне Джеки, было интервью с Эбботтом Сэмьюэлом III и его женой.

Очередной запрос в Интернет — и я получил полное имя, адрес и телефонный номер м-ра Сэмьюэла, которому я тут же и позвонил. «М-р Сэмьюэл, меня зовут Уильям Стиллман; я звоню из Хёрши. Я консультант, специализируюсь на помощи людям в понимании особенностей аутистов, детей и взрослых, и я собираюсь работать с одним человеком, который некогда жил в том же доме, что и вы». Когда я упомянул адрес дома, м-р Сэмьюэл сказал, что никогда там не жил.

«Я пытаюсь помочь этому человеку, поскольку я знаю, что считается, будто в этом доме обитают привидения».

«Это был не я», — ответил он.

«Ладно, а вы знаете какого-нибудь другого Эббота Сэмьюэла?»

«Да, их несколько».

«Мистер Эбботт Сэмьюэл III?», — уточнил я.

«Да», — ответил он.

«Сэр, сейчас я смотрю на вашу фотографию в статье из газеты Times-Ledger 1981 года, и тут подпись „Эбботт Сэмьюэл III“».

«Я никогда там не жил; вы позвонили не тому человеку».

Щелк. Он повесил трубку, разговор окончен. Может быть, я задел его за живое, воскресив неприятные воспоминания 25-летней давности, а может, я действительно позвонил не тому человеку, но тогда сколько же Эбботтов Сэмьюэлов III живет в этой местности? Я натолкнулся на первое препятствие. Второй удар последовал, когда я выяснил, что пастор-католик, о котором в одной из газетных заметок говорилось, что он не может объяснить причину зловещих событий, умер в 1998 году. Даже глава местной епархии не смог предоставить мне никакой информации, хотя выразил свою озабоченность тем, что Вик утратил свободную волю («Это случай одержимости?» — спросил он меня). Бывшая звезда местного радио, что когда-то пересказывал эту историю два Хэллоуина подряд, так и не перезвонил мне. Исследователь паранормальных явлений, изначально вовлеченный в эту историю, как сквозь землю провалился, хотя предполагалось, что он жив и здоров. Историческое общество этого округа также ничем не помогло, но мне предложили подать заявление на получение родословной дома (хотя Барб полагала, что может дернуть за пару ниточек через своего знакомого в местном суде). Казалось, все, кто имел отношение к этому таинственному дому, не хотели или не могли о нем говорить или тут же забывали обо мне. Я был совершенно один.

Моя стратегия консультирования сотрудников персонала, обслуживавших Вика, была многоступенчатой. Во-первых, было необходимо, чтобы они увидели Вика с альтернативной точки зрения, а для этого нужно было развеять мифы и стереотипы об аутизме и «странном поведении», давно характеризующем жизнь Вика. Чтобы действительно помочь ему, они были обязаны принимать все, что он им говорит, за чистую правду, независимо от их собственных убеждений — у него ведь может быть своя правда, и это право нужно уважать (представьте, каково пытаться рассказать окружающим о жутких обстоятельствах и событиях, которые игнорируются и списываются на ваше «безумие», и свое облегчение, когда вам наконец начинают верить).

Во-вторых, я должен был хорошо представлять себе, насколько Вик психически уравновешен: в какой степени его внутренняя борьба выражается в беспокойстве, депрессии, посттравматическом стрессе или даже биполярном расстройстве — это самые распространенные душевные заболевания, с которыми я сталкивался у аутистов. Мне сказали, что у Вика было трудное детство: озлобленная, равнодушная мать, суровый и бесчувственный отчим, бывший военный; случаи жестокого обращения вроде подвешивания Вика вверх ногами на бельевой веревке, что вызывало прилив крови к голове, ухудшая его и без того незавидное умственное здоровье. Эти сведения должны были помочь мне отделить зерна от плевел, определяя реальные и симптоматические проявления его душевного здоровья: после стольких лет эти проявления наверняка трудно отличить друг от друга. Предполагаемые бестелесные сущности являются паразитами, питающимися низкими энергиями: они расцветают за счет отвращения к себе, заниженной самооценки, чувства неудовлетворенности, беспокойства, зависимостей и последствий насилия у наиболее уязвимых людей, таких как Вик. В нем они нашли идеальную жертву: человек, лишенный уверенности в себе и самоуважения, который почти лишился чувства собственного достоинства. Если бы эти сущности питались более высокими энергиями, они бы давным-давно перешли бы в царство небесное. Само их существование зависело от продолжения страданий Вика, поскольку страдания кормили их — классический порочный круг. Писатель Джозеф Чилтон Пирс рассуждает о трагических последствиях, какие может повлечь позор для человека, которого постоянно обвиняют, оскорбляют и делают изгоем. «Опозоренные в таком смысле, мы забываем себя — мы сами становимся защитной маской, которую носим, чтобы скрыться от пальцев, что тычут в нас отовсюду. Лишенные моральной силы, мы проводим остаток жизни, пытаясь доказать свою невинность». Насколько я понимаю, репутация Вика была непоправимо испорчена много лет назад. Учитывая это, важный аспект моей предполагаемой борьбы за Вика заключался в применении метода когнитивно-поведенческой терапии, чтобы помочь Вику заменить негативные мысли и чувства позитивными, целебными — нелегкий шаг для того, кто так глубоко увяз в мрачном болоте отвращения к жизни.

И наконец, я хотел выявить уровень духовного развития тех людей, что окружают Вика, насколько они открыты для молитвы и медитации и готовы ли помочь Вику.

Трехчасовое путешествие к Вику и его команде далось нелегко: мелкие препятствия как будто специально задерживали меня в дороге. Барб приехала, чтобы забрать меня из отеля и сопровождать еще 45 минут пути до места финальной встречи. Когда я залез в машину, она протянула мне папку с анкетами, заполненными сотрудниками персонала, что обслуживали Вика в прошлом и обслуживают сейчас, о его различных именах и сменяющих друг друга личностях.

В дополнение к тем, о которых мне уже было известно, появились и другие. Некоторые были логически объяснимы: «Либ» было сокращением от Либерейс{ Звезда американской эстрады 1950-х годов.}, объекта поклонения его матери, до такой степени обожаемого, что, для того чтобы попытаться привлечь ее внимание, юный Вик называл себя Либерейс. Фрэнк Синатра и «Буги-беар» также были навеяны поп-культурой. «Дерьмо вместо мозгов» — так Вик называл себя, когда хотел себя отругать; это явно был унизительный эпитет, которым его когда-то наградили. Другие имена были менее однозначны, вроде Безымянного, который часто появлялся с Носмо Кингом. Иногда две его «личности» вступали в конфликт и начиналась словесная перепалка, например, между Безымянным и Либерейс, спровоцированная Безымянным. В прошлом бывало, что Вик начинал безутешно рыдать от того, что «они» дерутся с ним; он клялся, что «убьет их всех», бил кулаками о стены и повторял снова и снова: «Я сейчас ударю Безымянного». Приступы агрессии в отношении самого себя случались регулярно, и Ронда рассказала мне, что Вик давал самому себе пощечины, но рука его двигалась таким образом, что его щека краснела как будто от удара другого человека. На пике отчаяния Вик умолял: «Мне нужна помощь, пожалуйста, помогите мне… он плохо со мной обращается… следите за ним».

Очная ставка

Когда мы прибыли в офис Барб и Джеки, персонал Вика стал подтягиваться в конференц-зал, где была назначена встреча. Барб намеревалась записывать нашу беседу на своем ноутбуке, а его экран проецировать на стену, чтобы все видели. Однако когда она установила проектор, на стену спроецировалось только изображение с рабочего стола компьютера, а экран ноутбука оставался абсолютно чистым — Барб призналась, что такое с этим устройством случается впервые.

Вскоре вошел Вик и был представлен мне. Когда я провожу консультации для персонала, обслуживающего пациентов, я всегда начинаю их «экспромтом», то есть никогда не запрашиваю информацию о пациенте заранее — я заметил, что очень часто, особенно в «тяжелых случаях», сведения о «проявлениях» пациента способны повлиять на мое восприятие, иногда даже слишком. Однако в данном случае все было иначе: я специально заранее выяснил как можно больше фактов. Вик оказался гораздо более вменяемым, чем я ожидал, учитывая то, что я знал о его жутких припадках в прошлом. Он держался спокойно и достойно и был более чем готов к плодотворному сотрудничеству — что вызвало подозрения у некоторых из тех, кто хорошо его знал. У него было бледное лицо и чистая кожа, светлые голубые глаза — впечатление открытости усиливалось также за счет наголо бритой головы. Его слегка удивленное выражение лица выдавало ребяческое любопытство.

Перед тем как мы начали, Вик сел рядом с Барб по ее просьбе: она хотела быть уверена, что он со своего места сможет полностью видеть проекцию экрана ноутбука на стене и что она, в свою очередь, будет хорошо слышать его, чтобы точно записать все его слова. Я начал с того, что объяснил, зачем я здесь и что мною руководит желание помочь Вику. Я спешно рассеял его главную тревогу о том, что его насильно запрячут в психиатрическую лечебницу; я заверил, что это не входит в мои планы и что я всего лишь хотел бы собрать информацию, чтобы разработать план помощи. Успокоившись, Вик сам поднял тему привидений, застав меня врасплох своей готовностью участвовать в дискуссии. Я пошел у него на поводу, любезно позволив ему вести разговор, и задавал вопросы только тогда, когда считал это уместным.

Вик рассказал, что всего его посещали два основных призрака, Малыш Альберт и Сисси. Малыш Альберт — это мужчина примерно 30 лет, и, как пояснил Вик, его имя не соответствует действительности: «Да, он говорит, что „Малыш будет плакать“. Там был малыш — в сердце, внутри — можно было слышать, как он плачет». Сисси 20 лет, сказал Вик, у нее длинные каштановые волосы; она до сих пор навещает его, и Вик действительно однажды спустился по лестнице, держа в руках одеяло, смотанное так, что походило на завернутого в пеленку младенца — ребенка Сисси, как он предполагал. Я попросил отложить этот разговор и вернуться к нему позже. Вик согласился.

Далее я ознакомил команду персонала с основными сведениями о симптомах биполярных расстройств, выявленными доктором Робертом Совнером, ныне покойным психиатром, который специализировался на изучении психических отклонений у людей с задержками в развитии. Психиатрия — неточная наука; скорее наоборот: один врач как-то назвал ее «игра в кости», имея в виду, что приходится лишь строить предположения и догадки, хоть и делают это образованные люди. Однако необязательно быть доктором медицинских наук, чтобы заметить симптомы душевного расстройства; психиатры рассчитывают на нашу способность сделать это, особенно если это касается пациентов с ограничениями в развитии, которые обычно наблюдаются у психиатра раз в три месяца в течение 15 минут. Любой психиатр в этой ситуации, особенно если перед ним стоит задача отличить аутизм от психического заболевания, будет полагаться на информацию, полученную от опекуна, которая зачастую представляет собой субъективное, эмоциональное описание агрессивного «поведения» клиента, а не симптомов заболевания. Поэтому наш долг как опекунов — иметь необходимые знания, чтобы суметь грамотно подготовиться к конструктивному диалогу с лечащим психиатром, именно о симптомах, а не о патологии.

У Вика не были ярко выражены симптомы депрессии, только частично, зато симптомы мании прослеживались лучше, но все же не давали законченной картины. Хуже всего была намечающаяся тенденция к гиперболизации личности, что является, наверное, самым характерным признаком этой болезни.

При мании величия у пациента наблюдается резко завышенная самооценка, далеко выходящая за пределы адекватности; такие пациенты могут считать себя всемогущими, обладающими неземной силой (и демонстрировать ее, громя все вокруг: переворачивая диваны, выбрасывая телевизоры из окна, выбивая окна). Они могут казаться себе невероятно важными персонами, предъявлять жесткие требования к окружающим и пытаться контролировать их. Такие пациенты обычно требуют, чтобы их называли некими авторитарными «именами», но это явно не относилось к Вику. Он не использовал Малыша Альберта, Безымянного, Либерейс и даже Носмо Кинга, чтобы повелевать и командовать своим персоналом; они просто были, и было неясно, связаны ли их проявления с другими симптомами мании.

Вик держался прекрасно, несмотря на весьма деликатную тему нашего разговора. Мы все решили сделать столь необходимую уже передышку перед тем, как продолжить.

Далее я рассказал о врожденной кротости и тончайшей чувствительности, свойственным столь многим аутистам; о том, что они необычайно восприимчивы ко всему в видимом и невидимом мире. Я пояснил, что упомянутые «привидения» отличаются от духов умерших близких, пребывающих на небесах. Присутствие любящего духа чревато лишь ощущением любви, заверил я; присутствие любящего духа никогда не будет навязчивым, не будет вызывать волнения и повергать в хаос или принуждать человека называть себя другим именем. В свою очередь, призраки, «застрявшие» в этом мире, притягиваются, подобно магниту, к наиболее уязвимым людям.

Теперь, когда мы вернулись к этому вопросу, настроение Вика изменилось, и он стал защищаться, уклоняясь от вопросов и пытаясь сменить тему.

«Вик, тебе иногда хочется, чтобы Альберт и Сисси перестали посещать тебя?»

«Да».

«Ты бы предпочел, чтобы они оставили тебя в покое?»

«Да».

«Что говорит тебе Сисси?»

«Она сейчас в доме. Мне нравится этот магазин. Сисси друг Вика, но хочет, чтобы она оставила его в покое».

«Они бывают эгоистичны…»

«Точно».

«…потому что им неведом Рай».

«Билл, что ты ел вчера на ужин?»

«Целую коробку хлопьев. Ты понимаешь, Вик?»

«Ты ешь хлопья? Как пишется „elephant“?»

«Я предпочел бы продолжить наш разговор, если ты не против».

«Что ты ел вчера на ужин?»

«Я уже ответил тебе, Вик. Ты можешь сказать им „нет“… можешь поспать немного ночью».

«Я хочу быть джентльменом… никакого ребенка, никакой Сисси».

«Можешь сказать им, чтобы уходили».

«Я сегодня хороший… Мне нравится это слово, „ты хороший“».

«Они питаются тобой, Вик».

На этой фразе Вик рассердился, бросил на меня вызывающий взгляд и едва слышно произнес скрипучим голосом: «Носмо Кинг». Я слишком сильно нажал на какую-то кнопку, и мне пришлось ретироваться.

Барб продолжала печатать, и слова один за другим проклевывались на стене. И тут произошло что-то странное: как только Барб закончила набирать слова моей рекомендации насчет молитвы, это предложение вдруг само удалилось — по непонятной причине — и ей пришлось заново ввести этот фрагмент в свой протокол.

Я высказал предположение, что самая большая проблема в борьбе с нежелательными присутствиями — что мешает состояться победе Вика — заключается в самом Вике. Когда я спросил членов персонала, кто из них любит Вика, в ответ воцарилась удручающая тишина: ни один из присутствующих не знал никого, кто любил бы его. Никаких гармонических тенденций, никакой синхронизации ни с человеком, ни хотя бы с животным. Вик был разочарован, покинут или предан всеми, кто мог бы дать ему то, чего он больше всего хотел и в чем больше всего нуждался. Насколько же легко, должно быть, удавалось этим бестелесным сущностям морочить ему голову обещаниями исполнить его мечты. Исцеление требовало, чтобы Вик научился любить, а не ненавидеть самого себя — эта способность, эта нереализованная сила у него отсутствовала, но для борьбы была необходима.

Превентивные меры

Когда помощники Вика освоились с моими консультациями, они стали все больше и больше открываться, пригласили меня посетить нынешний дом Вика, который он делит с еще тремя пациентами, и стали рассказывать о необычных происшествиях из собственного опыта. Новый дом Вика представлял собой пристройку для слуг 1800-х годов, примыкающую к старинному особняку, давно разрушенному (на его месте была теперь автостоянка, заросшая сорняками). Улица, на перекрестке с которой стоял этот дом, не была заасфальтирована, ее оставили как есть, выложенной древним желтым кирпичом — когда-то распространенным строительным материалом в этой местности («Настоящая дорога из желтого кирпича»{ «Волшебник из страны Оз». — Примеч. ред.}, — мечтательно подумал я). Сотрудники персонала рассказали мне, что когда находятся в уединении в этом доме, испытывают тревожное ощущение, будто за ними подглядывают; одна женщина клялась, что слышала звуки шагов в кухне, и во время утренней смены стало привычным наблюдать, как все запертые на ночь снаружи и изнутри двери с наступлением утра открываются сами собой. Я сам слышал, как Вик спорил в ванной с кем-то, обладавшим чуть более глубоким мужским голосом (Носмо?). Я также видел, как Вик задыхался, крепко схватив себя за воротник рубашки (и снова таким образом, как будто это делал кто-то, стоящий перед ним) и бранил себя такими словами: «Тебе лучше не повторять это больше, приятель!» Независимо от того, что вызывало все эти мучения Вика, будь то даже сочетание душевной болезни и симптомов потустороннего воздействия, у него внутри как будто постоянно что-то накипало, угрожая перелиться через край в самый неожиданный момент.

В качестве антидота, а отчасти и бальзама для заживления психологических травм, гноившихся десятилетиями, я сочинил для Вика историю, что должна была пробудить в нем положительные качества и ослабить его отвращение к себе, заменяя негативные мысли позитивными. Предполагалось, что сотрудники персонала Вика будут читать ему эту историю на ночь. Сначала он сопротивлялся этому новшеству, но быстро привык и вскоре уже не мог дождаться этих сеансов чтения. Самое главное, Вик начал проецировать эту историю на обстоятельства своей жизни за пределами этого вечернего ритуала, — на что я и рассчитывал, — заявляя «Я хороший человек», удачно закончив какое-нибудь дело или совершив хороший поступок. Персоналу Вика также была дана рекомендация находить «моменты обучения» — возможности застать его за каким-нибудь добрым делом и похвалить за это, тем самым акцентируя установки моей истории. Моя теория заключалась в том, что если Вик будет переживать внутри все меньше и меньше негативных эмоций, он станет менее привлекательным для предполагаемых духов-паразитов. Вот история Вика.

Я хороший человек.

Это выражается, в частности, в том, что _______.

В моей жизни есть хорошие и счастливые моменты.

В моей жизни было то, что печалило и расстраивало меня.

Я не виноват в том, что печалило и расстраивало меня.

Я постараюсь не думать о том, что расстраивает или печалит меня.

Поскольку я хороший человек, я буду стараться думать о себе хорошо.

Если я забуду об этом, то:

● я постараюсь вспомнить, что я хороший человек;

● мои помощники напомнят мне, что я хороший человек;

● я могу говорить обо всем хорошем, что во мне есть.

Я постараюсь не причинять себе вреда.

Я сделаю все возможное, чтобы оставаться спокойным и никого не обидеть, если буду расстроен.

Я постараюсь помнить о том, что я хороший человек.

Вик также переживал уход любого из членов своего персонала как личную трагедию (для таких приютов, как известно, характерна «текучка» кадров). Чтобы он усвоил, что, когда его «бросают», он в этом не виноват, мы сочинили для него еще одну историю.

В моей жизни есть люди, которые приходят и уходят.

Иногда мне хочется, чтобы некоторые из них остались подольше.

Когда люди покидают меня, это, возможно, потому, что они:

● нашли новую работу;

● переехали;

● не могут уделять мне столько времени, сколько могли раньше.

Это может происходить и по другим причинам.

Это случается со всеми.

Если люди покидают меня, это не из-за меня.

Когда некоторые люди оставляют меня, я могу скучать по ним и грустить.

Грустить естественно, так что это нормально.

Когда люди будут покидать меня, я постараюсь вспомнить, что у них на это есть причины.

Когда люди будут покидать меня, я постараюсь вспомнить, что я хороший человек, и что это не моя вина.

Я продолжал вести интенсивные дискуссии с командой помощников Вика о симптомах биполярного расстройства, и они все больше понимали, что Вик, возможно, проходит цикл обоих состояний — мании и депрессии — как минимум один раз в день. Психиатр Вика был благодарен за возобновление внимания к подробностям этого дела: ослабление симптомов биполярного расстройства, несмотря на все еще стабильную «одержимость», подтверждало правомерность моих действий. Всякий раз, когда Вик называл какое-нибудь имя помимо своего, его персонал неизменно наказывал ему: «Скажи ему/ей, чтобы шел/шла прочь», и Вик постепенно стал прислушиваться к этим просьбам. Медленно, но верно в сознании Вика закреплялась новая личность, с каждым днем набирая силу: Вик, и только Вик сам по себе.

Выздоровление Вика началось, но этот процесс требовал еще времени. Мы попытались искоренить последствия многих лет деструктивного, «благоприобретенного» поведения, вызванного физическим и моральным ущербом, наряду с очевидным психологическим давлением фантомов. Это любопытнейший случай в психиатрической практике, символизирующий мой призыв к формированию новой, ревизионистской психиатрической дисциплины на основе принципа распознавания в случаях работы с пациентами вроде Вика всех трех причин состояния человека с такими нарушениями. А именно: аутизм, психическое расстройство и диверсии тонких сущностей (и я в таком случае еще не раз получу признание). Распознавание этих составляющих потребует от нас приверженности прогрессивным взглядам в сочетании с лучшими научными и гуманистическими методами.

Настроение и мироощущение Вика стабилизировались, вдобавок я порекомендовал, чтобы дом еще раз освятили. У Вика до сих пор время от времени возникают трения с тремя его соседями по дому — таково стандартное количество жильцов подобного приюта — и он до сих пор борется с биполярным расстройством, но когда я последний раз видел его, Вик попросил меня, чтобы я утешил его, нежно взяв его руку в свою; его волнение улеглось, Вик обнял меня на прощание, и я вышел из дома, ступив на дорогу из желтого кирпича, что начинается сразу за его крыльцом.