Даром

Глава 10 Никто не безупречен. Часть 1

Декабрь 2029 года

Книга лежит по центру стола, расположенного напротив входа в магазин. На обложке — гладь реки и проступающие из тумана контуры одинокого острова. Сергей Шмелев, «Стихи». Не особо эффектный заголовок, но я подумал, что дешевые способы привлечь внимание Сереге не понравились бы. Наверно, он ничего не сказал бы, но чувствовал бы себя неловко.

Книгу я напечатал за свой счет, причем премиальную выкладку оплатил отдельно. Менеджер типографии робко пыталась объяснить, что поэзия теперь продается плохо и проект выйдет убыточным, но я ответил, что мне все равно. Серега хотел, чтобы его стихи были изданы, и это единственное, что я теперь могу для него сделать. Почему Бубновский выстрелил сперва в него, а не в меня? Может быть, Серега так сильно выбесил его напоминанием о прошлой жизни, в которой Бубновский служил закону, а не съехавшей с катушек бабе? Теперь уже не узнать.

От магазина недалеко до нашего с Лехой паба — хотя теперь, когда я хожу с тростью, понятия «далеко» и «недалеко» стали другими. С парковкой в центре плохо — я временно имею моральное право занимать места для инвалидов, но из суеверных соображений не хочется, а вызывать такси, чтобы проехать пятьсот метров, глупо. В итоге до паба я доковылял с разнывшейся левой ногой и опозданием минут на двадцать. Леха ждал меня у стойки, сосредоточенно пырясь в телефон. Две симпатичные девчули уже почти заняли последний свободный столик, но увидели меня и поспешно встали, уступая место. Пришлось воспользоваться их добротой — барные табуреты покамест не для меня.

— Ну ты как? — спрашивает Леха, подсаживаясь.

— Живее всех живых, — сам чувствую, что бодрость в моем голосе несколько нарочитая. — Врачи говорят, ткани бедра регенерируют через пару-тройку месяцев. А пока изучаю городские пандусы. Никогда не обращал внимания, что у нас так мало пандусов…

— Может, все-таки устроить тебе запись к одаренному хирургу? Есть один в ведомственной больнице…

— Да не, сказал же — ерунда, само скоро заживет. Дар нужнее тем, у кого проблемы серьезные.

— Хозяин — барин. А в целом-то ты как? Спишь нормально? Нервишки не шалят?

— К психиатру хочешь меня отправить? Типа, счастливых видно по рубашке: у них рукава завязаны сзади.

Шутка натужная какая-то вышла. Леха, против обыкновения, мой легкомысленный тон не поддерживает:

— Зря ты так, Саня. ПТСР — это не хиханьки-хаханьки, вообще-то. Ты попал в ситуацию, в которую не должен был попадать. А я говно, а не друг, раз меня с тобой там не было. Главное, думал же, что надо бы подорваться… Но у нас тут резонанс на резонансе сидит и резонансом погоняет.

— Да ладно, не оправдывайся. Кто же мог знать-то? Главное, ты потом все разрулил. Проехали. Расскажи лучше, что по этим «Детям Одарения» удалось накопать?

Леха отхлебывает большой глоток пива:

— «Накопать»? Да ничего особо. Там и копать-то некуда, похоже. Зарегистрированы как некоммерческая организация. Налоги платят аккуратно. Двенадцать человек у них на зарплатах — небольших, надо сказать. Ведут деятельность на пожертвования частных лиц и организаций. У них всякие там йоги, медитации и прочие психологические группы. Тренеры с дипломами, не подкопаешься. Волонтерствуют, помогают людям в трудных жизненных ситуациях. Сотрудничают с муниципальными службами. Признаков экстремистской идеологии нет. Обычный клуб по интересам, в общем.

— Не нравится мне, что Оля к ним зачастила. Один раз зашла, другой — а теперь дважды в неделю, по расписанию. И даже лечит там кого-то наложением рук… А ведь у нее работа, учеба и сын.

— И что? — Леха пожимает плечами. — Уже и других интересов быть не может у человека? Я бы на твоем месте радовался, что женщина с кем-то тусуется, чем-то увлекается — меньше мозг выносить будет. Или из нее там деньги тянут?

— Не деньги. Но ее Дар дороже любых денег, понимаешь?

— Ее Дар, Саня. Не твой. Может, пускай распоряжается им, как считает нужным? Нравится ей людям помогать — что тут плохого?

— То, что эти сукины «Дети» — секта, недостаточно плохо?

— Саня, это у тебя реакция на стресс идет, — выражение настороженного сочувствия в Лехиных глазах мне не нравится. Лучше б огрызался или подкалывал. — Обжегшись на молоке, на воду дуешь. Но нет пока никакой информации, что у этих «Детей» какое-то второе дно. Мало ли в городе всякой мутотени, а эти вообще ни разу не спалились ни на чем таком. Но как что всплывет, я сразу тебе маякну. Если всплывет, Саня.

Отрезаю:

— Не если. Когда. Жду. И второе. Что ты узнал про… усиление Дара? Как у этой Лоры с острова?

Леха корчит страдальческую гримасу:

— Опять ты за свое… Слушай, Сань, ну ты-то не ментяра тупорылый какой-нибудь. Ты — продвинутый айтишник, должен разбираться в психологиях этих всех. А обратиться за профессиональной помощью ссышь, будто там только галоперидолом заколоть могут, пока под себя ходить не станешь. У меня спасатель знакомый есть, так его как-то при разборе завала самого завалило — сутки откапывали. Ничего, попсиховал, потом пошел к доктору, пропил таблеточки, поговорил сколько-то там сеансов — и сделался как новенький, двоих пацанят недавно со старой телевышки снял. Никто его не перестал за мужика держать из-за того, что он нервишки подлечил. А ты прямо дремучий какой-то. Ситуация у тебя на острове была край до чего стрессовая, в такие моменты у всех восприятие искажается…

— Да при чем тут ситуация⁈ Говорю же, у этой Лоры уже не Дар, не как мы к этому привыкли… другое что-то. Она словно бульдозером мне душу перепахала, понимаешь ты это?

— Ну нимфа, сильная. Почему автономщики на острове на нее залипли, как мухи на клейкую ленту — так кто их разберет, этих придурков… А ты в стрессе был, вот по тебе и шарахнуло. Да не смотри ты на меня, как солдат на вошь! Навожу я справки, навожу. По разным каналам. Запрос даже в НИИ изменения человека послал — официальный, на бланке, вся пижня. Мне ответили: никаких таких усилений Дара у лиц, подвергшихся жестким воздействиям, не наблюдается, подшивайте бумажки в папочки, товарищ милиционер, а в высокую науку не лезьте со своим свиным рылом. Я и другие каналы теребонькаю, надо мной весь отдел ржет уже…

— Ржут над тобой, — зло повторяю я. — Боишься, что над тобой ржать будут. А вот когда эта погань попрет из подвалов и начнет бить по площадям своими мутировавшими Дарами — тогда посмотрим, кто ржать будет!

— Повторить вам пиво? — спрашивает незаметно подошедший официант.

— Не надо. Счет, пожалуйста.

— Ты что, не помнишь, какой завтра день?

Голос Оли дрожит от возмущения и обиды. Кажется, за полгода, что мы вместе, я ни разу не видел ее такой рассерженной.

Да какой же, черт возьми, завтра день? День рождения Оли или Феди? Мимо, эти даты я сразу внес в календарь — не первые же у меня отношения. Какой-то мелкий юбилей наших встреч? Вроде Оля раньше не тяготела к празднованиям «месяца со дня первого поцелуя» и прочей ерунды. Может, у нее просто ПМС разыгрался? Нет, рановато. Да в чем же дело?

— Ну как ты мог забыть⁉ — раздражение в голосе Оли сменяется упреком. — Завтра годовщина Одарения.

— А, действительно. Извини, забегался… Значит, Повтор? — пробую шуткой разрядить обстановку. — Ждем и готовимся, значит, как попкорн в микроволновке!

— Очень смешно, сейчас животики надорву, — Оля опять заводится с пол-оборота. — Ты вообще понимаешь, как это может оказаться серьезно?

Пожимаю плечами. Некоторая логика тут есть: раз для того, что стояло за Одарением, имели значение астрономические сутки, отчего бы ему не оперировать и астрономическим годом? Одни ждали второй волны обретения Даров для всех, другие — хотя бы для тех, кому с тех пор успело стукнуть шестнадцать. Надо бы Юльке позвонить…

— Нам с тобой повезло, а я столько видела людей с бесполезными, стыдными и попросту опасными Дарами! — кипятилась Оля. — Наш завотделением — блестящий диагност, к нему даже из Москвы пациенты приезжали раньше. Он всю жизнь рос в профессии, а в Одарение научился держать равновесие в гололед — потому что улицу у его дома не расчистили! Сестра-хозяйка, уважаемая женщина, мать троих детей, заделалась нимфой на шестом десятке! Теперь придурки-интерны каждый день шутят про ее недотрах! Наконец, сколько молодых людей, уже не подростков, обделены хоть каким-нибудь Даром! И завтра все эти несправедливости могут быть исправлены, а ты и в ус не дуешь! Даже не пытаешься сосредоточиться на чем-то важном!

Выслушивая гневную тираду, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. Вообще Оля — отличная женщина, очень мне с ней повезло. Добрая, умная и такая красивая… даже когда сердится. Если бы она не примчала ко мне в больницу на Севере, почти на край света, и не сидела возле меня день и ночь — не знаю, смог бы я выкарабкаться, не физически, а так, в целом. Но этот ее синдром поиска глубинного смысла у меня в печенках уже. У Одарения должны быть смысл и цель, потому что прекраснодушной Олечке так хочется — и хоть трава не расти.

Я, честно говоря, сомневаюсь, что этот высший смысл есть хоть в чем-нибудь. Вот застрелил ублюдок Бубновский поэта Серегу — ну какой в этом смысл? Да никакого. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.

— Хорошо-хорошо, я постараюсь на чем-нибудь дельном сосредоточиться, — говорю как можно более миролюбиво. — Вдруг правда Повтор, а я уставший… А ты что будешь делать?

— А я пойду в эту свою секту! — с вызовом заявляет Оля. — К «Детям Одарения». Хотела позвать тебя с собой, но этот твой вечный скепсис…

— Зачем тебе это?

— Не твое дело!

Как она не понимает, секты — это не шутки! Я не рассказывал ей, что произошло на острове — не хотел пугать. Наверно, зря. Мир скоро может стать куда более опасным местом, чем мы привыкли думать. Но сейчас Оля явно не в настроении слушать.

— Да я же ничего тебе не запрещаю! Просто для меня важно знать, что у вас там происходит. Расскажи мне.

Оля вскидывает подбородок:

— Зачем спрашиваешь? Групповые оргии и человеческие жертвоприношения, конечно же!

Из последних сил сохраняю спокойный тон:

— Оля, я серьезно!

— И я серьезно! Достало, что ты ко мне относишься, как к безмозглой дурочке!

— Ты расскажешь мне, что там делаешь?

— Нет! И хватит уже меня контролировать!

Да чего я мучаюсь? Есть же простой проверенный способ.

— Оля, скажи как…

Осекаюсь. Еще одно слово — и Дар сработал бы.

Сработал бы на самом близком для меня человеке.

Резко встаю, выхожу в прихожую, подхватив по пути ботинки и пальто.

Надо проветрить голову.

Со школы ненавижу великую русскую литературу с ее бесконечной рефлексией, все эти «тварь я дрожащая или право имею» и прочее «пять старушек — рубль». Ясно-понятно же, что добро должно быть с кулаками, так и нечего сопли жевать. Да, мой Дар числится социально-опасным, это насилие над чужим сознанием вообще-то; но я же применяю его только во благо! Наверно… Когда я использовал Дар на хакере, пытавшемся взломать блокчейн, я действовал в интересах клиента. А что потом использовал запись для шантажа — хакер сам виноват, нечего было воровать. И с тем хамом на дороге я был в своем праве, он первым на меня наехал. Да и без Дара… Бубновского ничуть не жаль, встретил бы снова эту мразь — опять забил бы прикладом, с удовольствием забил бы. А вот на Витале, наверно, зря все-таки сорвался… хотя это же пошло ему на пользу, он даже не обиделся — понял, что за дело. И теперь с Олей я тоже хотел выяснить правду про секту ради ее, Олиного, блага. Защитить хотел свою женщину, что тут такого? Разве не нормальное желание? И все-таки… нет, вламываться в ее сознание было бы ненормально. Хорошо, что до этого не дошло. Едва не дошло.

Я ведь и Олега всю жизнь пытался защитить. Если когда орал на него или пенделя ему отвешивал — это ради его же блага все было. В своем я праве как старший брат. Да, все зашло не туда, но я же это исправлю! Не знаю, как, но исправлю обязательно.

Я же прав, я все делал правильно, ведь так?

Очень хочется уехать к себе на ночь, но через часик все-таки возвращаюсь. С Олей мы миримся, но как-то холодно, почти формально — это первая наша размолвка, не закончившаяся сплетением тел на диванчике.

Настроение никакого, но вспоминаю, что надо позвонить Юльке. Племяшка, должно быть, нервничает из-за Повтора.

— Дядь Саша, ты чего звонишь? Случилось что?

В голосе Юльки неподдельная тревога.

— Нет, все нормально. Просто узнать, как ты там.

— А, блин, что в мессенджере не предупредил тогда…

Вот она — разница поколений. Для меня звонок — штатный способ коммуникации, а для поколения зет, или как они там — уже вторжение в личное пространство. О созвонах договариваются заранее, иногда за дни и даже недели. Такие дела.

Но на каждую хитрую гайку найдется свой болт с резьбой. Юлька заканчивает каждое сообщение в мессенджере закрывающей скобочкой — вроде как быстрой заменой смайлику. Наверно, и не помнит, что вообще-то предложения заканчиваются точкой — как только будет ЕГЭ сдавать? А Федька называет такие скобочки «ногтями», слышал, как он говорит приятелю «мать опять ногтей насыпала».

— Просто хотел спросить, как дела, как настроение. Завтра же годовщина, ну и вообще.

— Ауф, только ты не начинай с этим Повтором… Достали уже все, дизморалят только.

Юлька сказала это слишком быстро и нервно хихикнула. Все-таки переживает. Пока я подбираю слова, чтобы выразить поддержку, племяшка оперативно меняет тему:

— Слушай, что там с моим подарком на Новый год?

— А чего ты хочешь?

— Ну тут такая тема… Танька с Кариной в лагерь один едут на каникулах.

— Учебный?

— Да ну, можно на каникулах не учиться хотя бы… Так, почилить просто. Можешь мне тоже путевку взять? Там танцы всякие — хаус, вог. Бассейн опять же. Надо же набраться сил перед новым полугодием.

— Кинь мне ссылку на лагерь, я, как ты выражаешься, чекну, что там как, и решу.

— Спасибо, дядь Саша, ты лучший!

Юля бросает трубку, и тут же экран загорается снова. Катя, надо взять.

— Что у нас плохого, Катюша?

— Почему сразу «плохого»? Привет, Сань. Ты просил сразу сообщать, если будут обращения насчет «Детей Одарения». Вот, клиент сейчас звонил, я не стала его пока в общий график ставить. Сказала, ты сам с ним свяжешься.

— Спасибо, Катя! Клиент из сектантов?

— Не он сам. Жена его. Говорит, как она стала к этим «Детям Одарения» похаживать, тут же вещи ценные начали пропадать из дома.

— Отлично! То есть ничего отличного, конечно, но хорошо, что кейс у нас. Кинь мне номер клиента, я сразу же с ним свяжусь.

— Только все это между нами, ладно? — нервничает клиент.

Это статный мужчина с породистым лицом и длинными, собранными в конский хвост волосами. Такие нравятся женщинам, особенно старшего возраста.

— Разумеется. Полная конфиденциальность, это и в контракте прописано. Как давно ваша супруга посещает «Детей Одарения»?

— Три месяца. И вот, неделю назад пропали украшения из сейфа. Причем сейф не взломан… Я принес фотографии, как мне девушка по телефону сказала.

— Вы пробовали менять код на сейфе?

Клиент жует губу, потом выдавливает:

— Я хотел бы, но… дело в том, что… в общем, это сейф жены.

— А как ваша жена объясняет пропажу вещей?

— Никак, — клиент смущенно кашляет. — Это ее вещи. Добрачное имущество. Галиночка происходит из состоятельной семьи.

Эх. Технически это означает, что браться за дело мы не имеем права — вещи можно искать только для их владельца, а не для постороннего лица, пусть даже и супруга.

— Поймите, проблема не в вещах! — восклицает клиент. — Вещи — так, повод. Я за Галиночку волнуюсь. Она такая доверчивая. Мало ли чего ей льют в уши эти сектанты. А что, если вещи — только начало, а потом она и кредиты брать начнет…

Понятно, в каком смысле этот красавчик «волнуется» за жену. Наверняка она старше его… За дело хочется браться еще меньше. Однако моя работа — не судить клиентов, а помогать им. Но главное — у меня к этим чертовым «Детям» свои счеты… И Лехе, и Оле может не понравиться, если я просто так за здорово живешь попробую влезть в их кухню; а так — у меня есть контракт, я действую в интересах клиента. Ничего личного, просто работа.

— А как ваша жена отреагировала на пропажу вещей?

— Знаете, странно. Печалится, но безо всякого удивления. Словно знает, где они на самом деле. Я пробовал с ней об этом поговорить. Она избегает разговора.

— Часто ваша супруга посещает собрания «Детей Одарения»?

— Теперь уже три-четыре раза в неделю. Иногда уходит на целые выходные.

— Вы заметили изменения в ее поведении?

— Изменения? Не знаю… Пожалуй, нет. Хотя, знаете, наверно, она стала спокойнее. Раньше все время скандалила, требовала внимания, сцены ревности закатывала. А теперь… она от меня стала отдаляться, понимаете?

— Пожалуй, да. Понимаю. Мы возьмемся за ваше дело. Направим одного из лучших поисковиков.

Того, что поисковиков всего двое и Ксюша среди них на почетном втором месте по силе Дара, я клиенту не сообщаю.

В целом, мы с Ксюшей теперь ладим даже лучше, чем до ее эпического факапа. Это я еще по прошлым работам понял: если человек согрешил и покаялся, ему отчего-то больше доверяешь, чем тому, кто пока не грешил; вроде бы слабое место грешника ты уже знаешь, а про праведника неизвестно, чем он тебя огорошит в самый неподходящий момент. В любом случае не Виталю же в секту засылать — он привлечет ненужное внимание, у него морда кирпича просит, а не духовного просветления. Сам я примелькался в прессе, меня сразу узнают, да и Оля насторожится. А Ксения — самый благодатный для секты клиент, типичная замотанная домохозяйка в поисках раскрытия чакр, или что у них там.

Предложение побыть секретным агентом на секретной миссии Ксюша восприняла с энтузиазмом — однообразные задачи на поиск надоели уже и ей. Плюс новая задача даст возможность отвлечься от собственных семейных проблем.

За планированием этой операции я и не заметил, как на часах выскочило 16:00.

16:00 семнадцатого декабря 2029 года. Планета с момента Одарения совершила полный оборот вокруг Солнца.

Прислушался к себе. Ни черта не изменилось, даже раненая нога не стала ныть меньше. Обезболом я старался не злоупотреблять — от него нещадно клонило в сон.

Поскроллил новости — у всех то же самое. Отметившие шестнадцатилетие после Одарения как были, так и остались бездарными. Повтора не случилось. Что бы ни вмешалось в нашу жизнь год назад, похоже, это была разовая акция. Мы предоставлены сами себе.

Ну и правильно — мы еще с последствиями первого Одарения не разгреблись…