Даром

Глава 6 Зазеркалье. Часть 1

Август 2029 года

— У Одарения есть смысл и цель, — говорит Оля. — Должны быть. Если мы не способны увидеть их, это не значит еще, что их нет. Значит, мы пока не доросли.

Это наше третье свидание. Вечер выдался свежий, но ясный. Я вроде как провожаю ее домой после кафе, но на самом деле мы уже два часа просто гуляем по улицам. Ну как по улицам… на самом деле мы уже три раза как бы невзначай прошли мимо Олиного дома. Похоже, она не может решить, стоит уже пригласить меня к себе или вроде еще неприлично, рано. Не тороплю события.

С Олей мне очень хорошо. Она оказалась не мрачной вдовой, живущей прошлым, а удивительно живым человеком, умеющим радоваться любой мелочи. В ее красоте нет ничего холодного или хищного, напротив — она открыта и дружелюбна. Крохотные, едва заметные морщинки в уголках глаз выдают, что она часто смеется. Взгляд такой теплый, что, кажется, мог бы плавить снег — особенно когда она смотрит на меня и думает, будто я не вижу. Я-то часто на нее смотрю — красивая женщина, все при ней. Но руки не распускаю раньше времени: есть у Оли чувство собственного достоинства, с такой женщиной или всерьез, или вообще никак. И, похоже, она тоже расположена ко мне. Не жеманничает, не строит из себя бог весть что, не пытается набить себе цену, наоборот: радуется нашим встречам, пишет мне первая. На втором свидании я потерял в кафе шарф, и вот, на третье она подарила мне новый — связанный своими руками.

Если что меня в Оле и напрягает, то это некоторый синдром поиска глубинного смысла, что ли. Любит она порассуждать о высоких материях. Потому возражаю:

— Многим людям Одарение принесло не только радость.

— Разумеется, — Оля мягко улыбается. — Но тем важнее не забывать о радости, понимаешь, Саша? Семнадцатое декабря я помню прежде всего как день, когда тяжелые, безнадежные даже больные стали вставать с коек полностью здоровыми. Через час в отделении остались в основном выздоравливающие — те, кто и так уже почти поправился и мечтал теперь о чем-то другом. И тогда же я поняла, что могу забирать у людей боль — даже у тех, на кого обезболивающие уже не действуют или им нельзя по каким-то показаниям. Стала звонить мужу, чтобы рассказать об этом — но трубку он не брал…

— Мне очень жаль, — накрываю руку Оли своей. Ее пальцы намного теплее моих.

— Спасибо. Я это уже пережила. Мы с Федей пережили. Если бы не Федя, я бы, наверно, не справилась. Но нужно было оставаться сильной, чтобы от всего его защитить. И меня поддерживало знание обо всем хорошем, что произошло и в этот день, и потом. Надеюсь, что в следующий раз хорошего будет больше.

— Ты веришь, что будет Повтор?

— Надеюсь, что однажды он случится. Но это не зависит от нас. А вот что зависит — второе Одарение окажется лучше первого. Потому что мы сами станем лучше.

Хмыкаю:

— Твоими бы устами да мед пить…

Перед глазами всплывает жирная харя бандита Рязанцева и его «сильный жрет слабых, Саня». Вот уж о ком в последнюю очередь хочется сейчас думать…

Снова доходим до Олиного подъезда. Она открывает сумочку, чтобы достать ключи, дергает слишком сильно — и тонкий ремешок рвется, сумочка падает на землю. Быстро поднимаю ее, осматриваю повреждения:

— Кожа порвалась, вот тут. Наверно, давно уже перетерлась. Не расстраивайся. Хочешь, я ее маме своей отнесу? У нее Дар к починке предметов. Будет лучше, чем новая.

— А это твою маму… не затруднит?

— Да что ты, Оленька! Она только рада будет. Любит чувствовать себя полезной.

Оля окидывает меня долгим взглядом и, кажется, августовский вечер становится теплее.

— Вечно-то ты думаешь о других, Саша…

— О, не всегда.

Обнимаю ее, и она тянется мне навстречу. Кладу руку ей на затылок. Медленно, осторожно целую в мягкие губы, и она отвечает, сперва робко, а потом уже так, что мое тело реагирует с энтузиазмом. Наверняка Оля это чувствует — мы довольно легко одеты. Однако отстраняется она не сразу и только чтобы сказать:

— Вот что, Федьку я на два дня к сестре отправила. Заходи в гости. Прямо сейчас.

Разомлевшая Оля дремлет у меня на плече. Чертовски не хочется тянуться к противно гудящему телефону и принимать звонок. Ну что хорошего могут сообщить по телефону в полночь? А, это Леха. Вечно-то он суетится, как ошпаренная кошка, и все ему надо вчера и позавчера — работа такая. Может, ну его нафиг? Переживет раз в жизни без меня свой очередной служебный апокалипсис. С другой стороны, у Оли завтра смена, а мне не повредит подзаработать.

Давно со мной не случалось ничего настолько духоподъемного. Ночь незаметно перетекла в день, а тот снова в ночь. Мы так и не оделись, да и не спали толком. У Оли выходной, а я сам себе хозяин. Случись сейчас Повтор, заделался бы героем-любовником всех времен и народов. Впрочем, и безо всякого Дара получилось отлично; ну, Оле все понравилось, по крайней мере, а уж мне… Чертовски не хочется вылезать из постели, но надо. Чувствуя себя сапером на боевом задании, выбираюсь из-под спящей на моем плече женщины, подхватываю телефон и выхожу на кухню. Леха не сбрасывает звонок — значит, подгорает у него, ну это уж как водится. Беру трубку и говорю высоким голосом:

— Але, хулиганы, вы совсем обнаглели — в такое время трезвонить порядочным людям! Я в полицию на вас пожалуюсь!

— Поздняк метаться, гражданин, мы та самая полиция и есть. Пакуйте чумадан, наряд уже выехал, — отвечает Леха страшным голосом, но тут же переходит на нормальный тон: — Слышь, Санек, завтра и послезавтра освободить можешь? Край как надо.

— Чего у нас, опять резонанс?

Лехина должность называется «заместитель начальника отделения по раскрытию преступлений и сопровождению уголовных дел, вызвавших большой общественный резонанс». В обиходе эту структуру называют «отделение резонансных» или попросту «резонанс». Как говорит Леха, им просто сваливают все, с чем никто больше связываться не хочет.

— Не, тут эта, на упреждение. Потому что если пойдет резонанс, нам всем жопа с ручкой. Кароч, тут психи опять разбушевались…

— Не-ет, только не это!

— Да не кипишуй ты! Никакого Красного Ключа. И никаких обоссанных клоповников. Наоборот, лухари, как в лучших отелях Зимбабве и Папуа Новой Гвинеи. Потому что психи не простые, а, как бы тебе сказать… чьи надо, короче, психи. Суперзакрытый пансионат за городом. СПА у них там, душ Шарко, какава с чаем, вся пижня. Врачи, охрана, санитары с галоперидолом, все как положено… но неофициально. Без оформления и огласки. И вот кто-то там чудит. Персонал крышей едет.

— Говорят, психические болезни заразны.

— Эт само собой. Я после некоторых совещаний у начальства сам психический делаюсь, хоть смирительную рубашку надевай. Но там правда клиника у персонала появляется, причем специфическая довольно. Типа глюки начинаются, симптом какой-то. Два случая было, третий никому нафиг не нужен. По счастью, это не навсегда вроде бы, как-то лечится. Пока удается замести сор под ковер, но, сам понимаешь, надо или быстро найти, кто людям мозги компостирует, или прикрывать богадельню, а в ней серьезные люди заинтересованы. По деньгам не обидим, гонорар…

Леха называет сумму. Присвистываю. Нехило так за два дня — мой стартап в лучшем случае за две недели столько приносит, и то если повезет.

Но и риск определенный есть. Раз кто-то в этом дурдоме умеет людям по мозгам шарахать, то нет гарантии, что не вдарит по мне или по Лехе. Никаких щитов вроде шапочек из фольги от действия Даров не придумано, только дистанция помогает — Дары обычно работают на небольшом расстоянии. Но так-то мне тоже надо быть рядом с человеком, чтобы задать особенный вопрос, через стенку или метра за три оно не работает — пробовали и так и эдак в полиции.

Ладно, как говаривал отец, живы будем — не помрем. Ставлю телефон на зарядку и, стараясь не опрокинуть что-нибудь в плохо еще знакомой квартире, ощупью пробираюсь в постель. И хотя вроде бы моя стелс-миссия увенчалась успехом — я ничего не своротил по дороге, Оля все равно просыпается, улыбается и тянется ко мне.

Вообще-то нам осталось шесть часов сна… нет, уже меньше, намного меньше.

Леха заезжает за мной в десять. Олина смена начинается в восемь, так что я сначала отвез ее на работу, потом успел вернуться к себе, принять душ и наскоро собраться. Во всем теле удивительная легкость — словно и не было двух подряд почти бессонных ночей.

Леха что-то начинает подозревать, когда мы останавливаемся на заправке выпить кофе. Окинув презрительным взглядом престарелую выпечку на витрине, достаю пакет с домашними пирожками. Оля наготовила кучу всего вкусного — вряд ли им с сыном столько нужно, наверно, она так и ожидала, что свидание закончится у нее. Хотя нам было с чего проголодаться, все равно в еде я соблюдал умеренность — чтобы иметь возможность проявить неумеренность в другом, более важном и интересном аспекте. А то на полное брюхо как-то оно несподручно. В итоге остаток пирожков Оля мне завернула с собой.

— Только не надо мне рассказывать, что ты на старости лет задружился с духовкой, — говорит Леха с набитым ртом и тут же откусывает еще полпирожка. — А ну колись давай, кто это тебя к окольцовыванию плавно подводит?

Сам Леха к тридцатнику успел развестись уже дважды. Он симпотный на морду лица, а главное — здоровенный, на полторы головы выше меня и в плечах пошире. Женщинам такие бугаи нравятся. Когда мы по молодости клеили девиц, они сперва обращали внимание на него и только потом — на меня с моим ростом чуть ниже среднего, тяжеловатой нижней челюстью и носом-картохой. Так что женским вниманием Леха не обделен, а вот дальше… Не всякая готова к жизни с опером с их волчьей работой, когда муж по неделям может заскакивать домой только пожрать, поспать и помыться, и все это в совершенно непредсказуемом графике. Последняя жена ушла от Лехи после того, как он забыл ну ладно бы о ее дне рожденья, но даже и о своем собственном. Отчасти поэтому я и отказался от полицейских погон, хотя сама по себе работа детектива — это мое.

— Какие ваши доказательства, тащ майор? Будешь хорошо себя вести — познакомлю, но попозже. Пока лучше про дурдом вводную дай.

— О, это завсегда! У нас что ни день, то новый дурдом в отделении.

— Я имею в виду — конкретно про тот, куда мы сейчас едем.

— Ща, давай в машине уже.

Четверть часа молча едем через отцветающие поля. Вентиляция наполняет салон одуряющим запахом разнотравья. Наконец Леха неохотно говорит:

— Короче, ничего толком выяснить не удалось у этих деятелей. Там официально и пациентов-то нет, по бумагам «Тихая гавань» — гостиница-пансионат закрытого типа. А личные данные постояльцев — только на бумажных носителях. Интернетам, мол, веры нет!

— Ну, может, оно и правильно. Одаренных хакеров развелось — плюнуть некуда. А сам говоришь, родственники непростых людей там живут.

— Для них-то правильно, но вот мы, получается, вслепую в поля едем. Удалось только выяснить, что там двенадцать постояльцев и персонала девять человек. Потому я и прикинул, что за пару дней управимся. В крайнем случае останемся на третий. Нас поселят в гостевых номерах, кормежка халявная, вся пижня. Алгоритм понятный: начинаем с самых подозрительных, проясняем, у кого какой Дар. Находим того или ту, кто людям в черепушку влазит. Сообщаем куда надо, там они уже сами изоляцией занимаются. И все это — особо не отсвечивая, никого не пугая и не раздражая. А то сами поедем оттудова до ближайшей дурки, жизнерадостно пуская слюни. План понятен?

— Да чего уж тут не понять, тащ майор…

— Кстати, там соты не ловят. Если бы я психическую тетушку куда-то сбагрил, тоже не хотел бы, чтоб она мне названивала. Так что если надо с кем связаться, то лучше сейчас.

— Ага. Тормозни-ка, пока мы в населенке.

Леха останавливает машину возле сельпо с заколоченными ставнями. Выхожу на заплеванную парковку. Сначала дела! Звоню в офис и подробно инструктирую Катю на счет вероятных, не особо вероятных и ну-мало-ли-что ситуаций. Неохота по возвращении из секретной командировки застать у офиса толпу разгневанных клиентов, а в отзовиках — тонну ругани. Хотя, конечно, про толпу это я загнул. У нас два-три обращения в день, не больше. Со стандартными заказами ребята сами управятся, а все нестандартное подождет до моего возвращения.

Закончив с делами, пишу Оле: «Можешь голосом переговорить?» У медсестры на дежурстве не всегда есть такая возможность. Но мне повезло, она тут же перезванивает. Сообщаю:

— Меня не будет на связи несколько дней. Позвоню, как только вернусь.

Только договорив, понимаю, как это прозвучало. Тоже мне, космонавт дальнего плавания…

— Хорошо, — я слышу улыбку в Олином голосе. — Береги себя, ладушки?

— А ты пока реши, где хочешь побывать. Хотя можно и просто… посмотреть, например, мою квартиру.

— Было бы здорово. Надо только с Федькиным графиком разобраться.

— Или давайте втроем встретимся, с Федей. Куда он там любит ходить?..

Леха дважды отрывисто сигналит.

— Мне пора. Позвоню сразу, как вернусь!

Проезжаем село и углубляемся в поля. Телефон жалуется, что потерял вышку. Да уж, тонок налет цивилизации в нашей области…

Спрашиваю Леху:

— Есть что по этим свободным от Дара?

— Ничего. Передаю по буквам: Николай, Иван, Харитон… Я бы тебя сразу набрал, если бы что всплыло. Дар, если чуть поискать, есть у всех, кто по возрасту проходит. Стоит на учете пара подростков без Дара, но там сто процентов что-то с датой рождения напутано. Реально им просто не исполнилось шестнадцать к Одарению.

— Надо дальше копать.

Леха поджимает губы. Понимаю, достал его уже этими поисками не иголки в стоге сена даже, а «принеси то, не знаю что». Ну а кому сейчас легко? Я ему в помощи не отказываю, пусть и он пошевелит для меня булками.

— Ну, мне тут наболтали кое-что, — нехотя давит из себя Леха. — Ерунда, байка, наверно. Ничего конкретного, в общем.

— Рассказывай.

— Ну, эта… есть у нас следачка одна. Йогой какой-то занимается, медитациями, мистикой этой восточной, вся пижня. Чего вылупился? Думаешь, раз человек мент, то его только пузырь с пивом и сериалы по третьему каналу могут интересовать? Разные деятели у нас служат, есть и чудики. Так вот, у них там в моде всякий буддизм. И она сказала, следачка эта, что типа есть в буддизме продвинутые практики, навроде святых.

— И у таких людей не бывает Дара?

На скорости въезжаем в глубокую выбоину. Леха ругается сквозь зубы:

— Асфальт такой, будто бомбили его… Говорю же, нет инфы, порожняк один. Просто предположила тетка, что, может, у кого-то и нет. По крайней мере, у них установка такая — ничего не желать. Вдруг какой-то практик так упоролся в эти свои медитации, что ему и правда не вышло Дара. Гипотеза, бла-бла-бла одно. Вот же делать людям нечего… Тут и так уже только и хочешь что поспать и на пенсию выйти уже наконец, а эти специально тренируются, чтобы не хотеть совсем ничего.

Самому Лехе Дар вышел такой, что коллеги завидовали черной завистью. Нет, он не заделался гением сыска, не научился видеть людей насквозь или бывать в трех местах одновременно, что постоянно требуется от опера. Зато когда бы его ни дернуло начальство, он был к этому более-менее готов — имел в загашнике ответ именно на тот вопрос, который ему задавали. Мог ли Дар действовать не на самого Леху, а на начальство — тому просто не приходило в голову беспокоить сотрудника, когда он не готов? Скользкий вопрос, у ученых нет однозначного ответа, как такие штуки работают. Факт в том, что они просто работают.

— Слышь, Сань, а может, ты это… ну, попустишься уже? — спрашивает Леха с необычной для него неуверенностью. — Не, я для тебя землю рыть буду. Все мониторю, и про этих свободных от Дара, и не проклюнется ли кто, способный связаться с ушедшими. Тут тоже глухо, жуликов куча наживается на этой теме, а чтобы подтвердить именно такой Дар — никого. Мне для тебя не трудно. Но, может, лучше правда уже… подзабить на эти поиски? Их же умершими теперь признают, ушельцев этих, чтобы родственники не изводили себя — отгоревали и жили дальше.

Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, чтобы ответить не слишком грубо. Напоминаю себе, что Леха не со зла это говорит — думает, будто вот так мне помогает. И тут этот дурень с какого-то перепугу добавляет:

— Он ведь сам хотел свалить в эту свою игру, брательник твой. Его же тут… ну, достало многое, так уж фишка легла. Может, и пускай бы себе, а? Вдруг ему там лучше?

Мои ладони сами собой складываются в кулаки:

— Не лезь в это, понял? Твоя работа — носом землю рыть. А выводы делать, думать… ну не твое это. Вам, ментам, лишь бы дело закрыть, а там хоть трава не расти…

— Сань, да не заводись ты… успокойся уже. Я ж только предложил…

— И не указывай мне, что делать!

В салоне вдруг становится очень тесно. Повисает нехорошее молчание. Отворачиваюсь к окну. Проезжаем лохматый ельничек, заросший мхом.

Вот примерно такой же лес около нашей дачи. Там мы с Олежей и собирали грибы… уже, получается, восемнадцать лет назад. Мне было двенадцать, ему — девять. Мама настаивала, чтобы мы вместе гуляли — подозреваю, хотела немного отдохнуть от мальчишек с их вечным гомоном. А я не любил брать Олега с собой, потому что он постоянно ныл: устал, замерз, комары кусаются, хочется есть, пить и писать… И вот однажды я не выдержал, влепил ему подзатыльник и рявкнул что-то вроде: «ну и вали домой, сопляк глуподырый, задрал в корягу уже». Олежа всхлипнул и убежал в чащу.

Я одумался и бросился искать Олега, как теперь кажется, уже минуты через три, но он словно сквозь землю провалился. Я прочесал лес вокруг тропы — бесполезно. Звал его так, что чуть голос не сорвал. Через час до меня дошло, что дело плохо и надо бежать к родителям, чтобы они подняли тревогу; но не мог представить, как скажу маме, что не уследил за младшим братом. И я заставил себя думать. Вернулся на место, где мы расстались, и прикинул, куда братик пойдет. Олег — левша, следовательно, будет забирать против часовой стрелки. Я посмотрел на местность его глазами и представил, какой путь мог показаться ему более удобным…

Я нашел Олега еще через час. Он сидел, съежившись, в колючих кустах — маленький, худой, зареванный, исцарапанный. Помню, как у меня дрогнуло сердце от радости. Я разыскал глупого младшего брата, и все наконец-то стало правильно.

— Ты бы хоть на помощь звал, баклан, — сказал я ему тогда. — Ну, вытри сопли, не то мать распсихуется. Идем домой…

Леха хмуро глядит на дорогу. Его грабли слишком сильно сжимают руль. Пожалуй, зря я сорвался на него.

— Знаешь, Леха, я, может, не очень хороший старший брат. Олег вечно меня выбешивал, я его прессовал. Но я всегда защищал его. Заботился о нем, как умел. Находил его, когда он терялся. И если сейчас я забью на него, не стану его искать… ну, просто я не я буду, понимаешь, Лех?

— Ладно, ну чо ты, — Леха чуть расслабляет руки и улыбается краешком рта. — Я ж сам с тобой тогда на стрелки ходил, когда на брательника твоего наезжали. И теперь ищем, как можем. Все будет нормалды, Саня.

Последние сорок минут едем в молчании. Потрескавшийся асфальт вырождается в грейдер, а потом вдруг сменяется новеньким, идеально ровным покрытием. Вдоль бетонного забора подъезжаем к серым металлическим воротам. Всего каких-то десять минут переговоров по интеркому с охранником — и двери пансионата закрытого типа «Тихая гавань» распахиваются перед нами.