Давайте краснеть!

ИСПОВЕДЬ БЫВШЕГО АЛКАША

У каждого человека в душе звучит своя музыка. У одного — романс Глинки, у другого — марш Мендельсона. А я всю жизнь прожил под мелодию «Шумел камыш». Каждый вечер домой возвращался такой пьяный, что держался за собственное ухо, чтоб не упасть.

И вдруг кореши сообщают: «Хана, Федя, будет сухой закон». Я говорю: «Не верю. Сухой закон можно издать только с большого похмелья». А они настаивают: «До двух часов — сухой, а после — полусухой или крепленый, какой достанешь».

И начался очередной этап моей жизни, из очереди в очередь. Пока достоишься до бутылки, дуреешь, как пробка. Выстаивали только самые испытанные, точнее, испитанные, бойцы. Нас называли: очаги сопротивления, нас показывали иностранцам как доноров, которые стремятся сдать свою кровь; нас снимали для первомайского фильма как колонну демонстрантов. Но постепенно наши ряды редели, нестойкие стали отпадать.

И на работе теперь тоска лютая. Даже пива принести боимся. До того докатились, что воду из-под крана стали пить. А один сослуживец переводился на другую должность, прощальный стол накрыл: бутерброды, пирожные, пепси-кола… Сидим, мучаемся. Бутерброд в рот не лезет, от пирожных тошнит, от пепси-колы из слюны пузыри вылетают. Кто-то шепчет: «Надо тост сказать». Какой, думаю, тост под пепси-колу? Это уже не тост, а пепс. Поднялся и произнес: «Чтоб тебе так работалось, как нам пилось».

Скучно жить стало. Раньше, когда нахлынет тоска, в ресторан пойдешь, тяпнешь — и весело! А теперь ничего не отпускают, только минералку. Посидел, выпил водички, съел шницель — смотрю в счет, за голову хватаюсь:

— Ведь столько же стоило вместе с водкой! Почему цена не изменилась?

А официантка отвечает:

— Мы боремся с алкоголизмом, а не с ценами.

Сядешь к телевизору, там фильм идет, который тоже прошел антиалкогольную обработку: водку, вино, пиво заменили соками. Смотрю детектив: кампания бандитов засела в своем логове и хлебает сок. От этого сока они просто звереют: выпьют по стакану — и за ножи, до крови… Я теперь этих соков просто бояться стал.

В искусстве вообще крепко взялись. Говорят, скоро от всех винно-водочных фамилий будут избавляться: Петров-Водкин, Ромм, Винни-Пух, Винокур… Останется только артист Не-винный.

Ну, конечно, раз пьянству бой, преступность сократилась. В нашем городе даже тюрьму ликвидировали. А помещение той тюрьмы в дом отдыха переделали, для нас, бывших алкашей. Молодцы, быстро перестроились. Питание — то же самое. Надзирателей оформили культмассовиками. По утрам та же команда: «На прогулку парами становись!» И в камерах, где когда-то томились узники-одиночки, теперь наслаждаются отдыхом по шесть, восемь курортников.

Вообще среди нас работу не прекращают. Клуб «Трезвость» организовали. Там с нами беседы проводят два пенсионера-общественника, Ле-лик и Болик. Лелик глухой, но умный, а Болик все слышит, но дурак. Когда задаем вопрос, Болик Лелику через трубку в ухо его вдувает, а тот уже нам по-умному отвечает, что, мол, пить вредно и что водка — яд. Печень алкоголика показывали. Стоит она на коленях, плачет и умоляет: пощади! Так ее жалко было, так я после клуба расстроился, что валерианки выпил, десять бутылочек.

Словом, победили вы меня, отвадили от водки. А что взамен? Лелика и Болика? Это если б я продолжал пить, то мне было бы все без разницы. А я ведь теперь трезвый, у меня мозги проясняются — мне теперь досуг менять надо. А как? В кафе не попасть. Билет в театр? В два раза дольше, чем за водкой, простоишь. А чтоб без очереди, администратору надо бутылку сунуть — так я ее до него не донесу. Клубы пока только у собак есть. Где нам собираться и развлекаться? Снова в вытрезвителе?

Слышал я, что когда-то в Риме народ требовал: «Хлеба и зрелищ!» Хлеба у нас хватает, а вот зрелищ… Не хочется их недостаток снова водкой заменять. Недавно зашел в булочную и попросил: «Буханку белого и буханку красного». Опасный рецидив!