Дело о свалке токсичных заклинаний

Глава 4

Я плохо разбираюсь в младенцах — сказывается отсутствие опыта. Дайте нам с Джуди еще несколько лет, и, надеюсь, мы с этим разберемся. Ах да, ведь у моего брата в Портленде двухгодовалая дочь, а еще у меня в тех краях несколько малолетних двоюродных братишек и сестренок. Тем не менее все подгузники, которые я поменял, можно сосчитать на пальцах одной руки.

Поэтому бедный маленький Хесус Кордеро[11] (горькая ирония, заключавшаяся в этом имени, ошеломила меня), на мой взгляд, не слишком отличался от любого новорожденного младенца. Он лежал в своей колыбельке, беспорядочно суча ручками и ножками, словно не мог понять, что это такое и что с ними делать. Единственное, что сразу бросалось в глаза, так это черные-пречерные волосы, украшавшие его головку.

Его мать сидела на краю кровати рядом с колыбелькой. Ей было лет девятнадцать-двадцать, не больше. Ее можно было бы даже назвать хорошенькой, не будь она столь измучена родами. На ее плече лежала рука мужа. Он был примерно ее возраста и одет, как поденщик. Они переговаривались по-испански. Интересно, они законным путем попали в Конфедерацию? Но еще больше меня заинтересовал вопрос, насколько ясно они осознают, что случилось с их маленьким Хесусом.

В палате была и Сьюзен Кузнецова — женщина средних лет, изящная, как шкаф, — сразу видно, не из тех, кто занимается всякими глупостями, — и священник отец Флэнэган — пухлый, рыжий коротышка. Он тоже бегло говорил по-испански. В наши времена в Энджел-Сити без испанского не проживешь.

— Диагноз еще под вопросом, святой отец? — спросил я.

— Увы, нет. Бедный малыш! — ответил священник. Слушая его, я размышлял, можно ли вообще говорить по-испански без акцента. Но все посторонние мысли разом исчезли, когда он сказал:

— Вчера вечером я, как обычно, проходил по детскому отделению, благословляя новорожденных моей конфессии. И вдруг… ну, лучше посмотрите сами, инспектор.

Он снял с себя распятие, приложил его к щеке младенца и проговорил что-то по-латыни. Это, конечно, не иудейский обряд, но я знал, чего все ожидали. Ребенок, только что пришедший в мир, безгрешен, поэтому крест должен на мгновение засиять, символизируя связь между благодатью Божией и невинностью младенческой души. Ведь не просто так новообращенные скандинавы говорят о Белом Христе.

Вот только здесь мы не увидели ничего. С таким же успехом можно было приложить к щеке младенца кусок дерева или металла. Но распятие — один из самых могущественных мистических символов Нашего Мира… Маленький Хесус лишь повернул головку в надежде, что это материнская грудь.

Очень осторожно, очень печально священник вновь приложил распятие к его щеке.

— Утром отец Флэнэган сразу же позвал меня, — сказала Сьюзен Кузнецова. — Конечно, я немедленно пришла. Тогда он повторил проверку. В моем присутствии, а я провела свои анализы, чтобы исключить возможность ошибки. Этот малыш, здоровый и нормальный во всех остальных отношениях, лишен души.

Слезы навернулись мне на глаза. Кошмар какой! Бедный малыш, он даже согрешить не сможет! Ужасная несправедливость! Даже Сатана с этого ничего не получит: ведь когда Хесус Кордеро умрет, он просто исчезнет. Что это значит? Насколько я могу судить, только то, что мы вообще мало что в этом во всем понимаем.

— Сэр, — обратился я к отцу ребенка (его звали Рамоном, а его жену — Лупе), — могу я задать вам несколько вопросов? Возможно, мне удастся узнать, почему с вашим сыном приключилось это несчастье.

— Si, спрашивайте, — согласился он. Он понимал по-английски, хоть и не очень умело на нем говорил. Его жена кивнула, показывая, что тоже поняла меня.

Прежде всего я спросил их адрес. Я не удивился, услышав, что они живут всего милях в двух от Девонширской свалки (а больница — в пяти-шести милях от нее). Затем я попытался выяснить, не пользовалась ли Лупе Кордеро какими-нибудь колдовскими снадобьями во время беременности. Она покачала головой:

— Nada[12].

— Совсем никакими? — не отступал я. Ведь магия настолько для нас привычна, что порой мы даже не задумываемся об этом. — Вы принимали только самые обыкновенные лекарства?

Она быстро заговорила по-испански. Отец Флэнэган помог мне:

— Она говорит, что не принимала никаких лекарств вплоть до родов — просто не могла их себе позволить.

Я мрачно кивнул: нынче это часто случается с бедными иммигрантами.

— Правда, по утрам я себя плохо чувствовала и обратилась за помощью к курандеро[13], — объяснила Лупе с помощью священника.

— Вероятно, он дал ей что-то вроде ромашкового чая, — пояснил отец Флэнэган. — Лишь немногие курандеро рискуют связываться с Чем-нибудь Значительным.

— Вероятно, — согласился я, — но мне нужно быть в этом уверенным. Миссис Кордеро, вы можете сообщить мне имя и адрес этого человека?

— Не помню, — ответила она по-английски. Ее лицо сразу стало суровым. Я догадался, что это был кто-то из ее родной деревни в Империи Ацтеков, кто-то, кого она не хотела подвести.

Я сделал еще одну попытку:

— Миссис Кордеро, возможно, лекарство, которое вы принимали, каким-то образом вызвало апсихию у вашего ребенка. Мы хотим проверить это, чтобы убедиться, что подобное несчастье не постигнет кого-нибудь еще.

— Не помню, — повторила Лупе.

Ее лицо было словно отлито из бронзы. Я понял, что мне не удастся получить ответ. Я поймал взгляд отца Флэнэгана. Он едва заметно покачал головой. Может быть, священник попытается поговорить с ней позже или расспросить соседей? Так или иначе, решил я, но скоро я узнаю то, что хочу знать.

Рамон Кордеро склонился над кроваткой и поднял сына. Судя по тому, как ловко он пристроил младенца на согнутой руке, это был не первый его ребенок.

— Nino lindo, — нежно произнес он. Отец Флэнэган перевел так же ласково:

— Красивый мальчик.

Маленький Хесус и вправду был прехорошенький.

— Радуйтесь ему, как только можете, — печально произнес я. — Любите его крепче. Это все, что у него есть. Пусть он будет счастлив здесь.

— Хороший совет, — заметила Сьюзен Кузнецова. Она заговорила по-испански так же бегло, как отец Флэнэган, потом перевела для меня: — Я сказала, что многие апсихики многого достигли на Этом свете, словно возмещая то, что они не будут жить после смерти. Художники, писатели, заклинатели…

Сьюзен сказала правду, но не всю. Существуют неоспоримые доказательства того, что предводитель германцев во время Второй Магической войны родился апсихиком и что он был зачинщиком самых кровавых зверств и жестокостей именно потому, что не страшился посмертной участи. Хотя кто захочет сообщать такое родителям апсихика…

Малыш изогнулся, замолотил кулачками и пробудился с воплем, похожим на тот, который издает мелкий бес, не желающий повиноваться заклинателю. Лупе протянула к нему руки, и муж передал ей Хесуса. Когда она распахнула больничный халат, чтобы покормить младенца, я уставился на мыски ботинок. Вопль стих, сменившись энергичным чмоканьем.

— Tiene mucho hambre, — сказала Лупе. — Он очень проголодался. — Она была горда и счастлива, как и положено новоиспеченной матери. Нет, она пока не осознала беды, которая стряслась с ее малышом.

Я постоял там еще несколько минут, раздумывая, не стоит ли рассказать им о «Шипучем джинне». Может — если будет на то воля Божия, — Рамзан Дурани и его предприятие сумеют заполнить пустоту внутри маленького Хесуса Кордеро. Но больше всего меня беспокоили созданные им небольшие, но схожие пустоты в других душах. Он не признал этого открыто, но все же согласился, что исследования находятся еще на экспериментальной стадии.

В конце концов я решил промолчать. Отчасти потому, что не хотел вселять в родителей Хесуса бесплодную надежду. Кроме того, я надеялся, что хоть малышу и не придется уповать на вечную жизнь, он не расстанется с бренным телом завтра или через год. У него еще есть время, пока Дурани наладит свою джинную инженерию.

Не знаю, как бы я себя чувствовал, имей я дело с семидесятилетним немощным апсихиком, стоящим одной ногой в могиле. Перевесит ли благо от обретения им души (при удачной операции, конечно) зло, причиненное другим душам (если все не получится так красиво, как уверял Дурани)?

Короче, я был ужасно рад, что Хесус еще ребенок.

Лупе прижала младенца к плечу и похлопала по спинке. Через несколько мгновений он отрыгнул воздух с таким громким звуком, какого я не ожидал от столь тщедушного существа.

— Когда вы выпишетесь из больницы? — спросил я мать.

— Manana (завтра), — ответила она.

— Я хотел бы заглянуть к вам после обеда. У меня есть карманный магический детектор, так что я смогу посмотреть, не водятся ли в ваших краях токсичные заклинания. А еще хотелось бы взглянуть на то зелье, которое вы получили у вашего курандеро.

По лицу Лупе я понял, что она уловила не все, сказанное мною. Отец Флэнэган тоже это понял. Он перевел ей мои слова.

Лупе с Рамоном переглянулись.

— А других вопросов вы не будете задавать? — поинтересовался отец малыша.

Стало быть, они действительно нелегальные иммигранты.

— Ни единого, — пообещал я. Их положение меня не касалось. Мне нужно только выяснить, почему их сын родился без души, — Бог свидетель.

— Вы не перекрестились, — подозрительно заметил Рамон.

Отец Флэнэган вопросительно взглянул на меня.

— Скажите им, что я иудей, — попросил я. Лицо святого отца прояснилось. Уверен, ему нет никакого дела до моих убеждений, меня тоже не интересовали его взгляды. Но мы оценили откровенность друг друга. Священник заговорил с Кордеро слишком быстро, и я ничего не понял, но, когда он закончил, они оба кивнули. Лупе сказала:

— Вы идите, смотрите, находите. Мы доверять вам. Падре говорить, что мы доверять вам. Лучше ему быть прав.

— Он прав, — подтвердил я, спеша закончить этот разговор. Если бы я поклялся еще чем-нибудь, Кордеро могли бы подумать, что доверять первой клятве нельзя. Отец Флэнэган медленно кивнул: он все понял.

— И к тому же Хесус родился на территории Конфедерации, — вмешалась Сьюзен Кузнецова, — поэтому он ее полноправный гражданин и находится под защитой всех ее законов.

Когда она перевела свои слова на испанский, Кордеро засияли — эта мысль им понравилась. Дама из Управления Физического и Духовного Здравоохранения тихо добавила:

— Хотелось бы, чтобы наши законы могли сделать больше для бедного малыша. — Эти слова ни она, ни отец Флэнэган не перевели.

Я попрощался, получив визитную карточку мисс Кузнецовой, и помчался обратно в контору. Увы, за время моего отсутствия никакие эльфы не очистили волшебством мой стол. Но меня это и не заботило. Пусть себе постоит захламленным. Я поднял трубку и позвонил Чарли Келли.

Подвывание на другом конце провода продолжалось так долго, что я решил, что Чарли еще не вернулся с обеда. В округе Сан-Колумб шел уже третий час. И откуда только у этих отъявленных крючкотворов такая наглость! Мне потребовалась всего минута ожидания, чтобы зарычать и забить копытом подобно разъяренному быку, а ведь я и сам был таким же закосневшим чиновником.

— Агентство Защиты Окружающей Среды. Чарли Келли слушает.

Наконец-то!

— Чарли, это Дэйв Фишер из Энджел-Сити. У нас тут опять родился ребенок с апсихией и опять — рядом с Девонширской свалкой. Теперь их уже четверо, и всего за год с небольшим! Чарли, я больше не могу заниматься «осторожным расследованием». Я собираюсь найти причину, и не важно, сколько шума при этом поднимется.

Он как-то странно хрюкнул.

— Поступай, как считаешь нужным.

— Черт, Чарли, да ведь ты сам меня в это втравил! — Я редко ругаюсь по телефону и еще реже — в своем кабинете, но тут я просто вскипел. — А теперь ты еще все осложняешь.

— Это каким же образом? — спросил он так, будто не понял намека.

Когда Чарли Келли прикидывается воплощенной невинностью, сначала пересчитайте пальцы у себя на руках и ногах. Интересно, получится ли у вас при этом двадцать? Трудно представить, как мне удалось сдержаться и не накричать на него.

— Ты сам прекрасно знаешь. Расскажи мне об этой треклятой птице, которая тебе насвистывает — или настукивает.

— Прости, Дэвид, но я не могу, — тихо сказал он. — Я вообще не имел права говорить тебе об этом.

— Но сказал ведь и, стало быть, влип, — огрызнулся я. — На этой свалке что-то разлагается. Люди рождаются без души! И умирают… Ты не забыл еще о пожаре в монастыре святого Фомы? Ты сам подтолкнул меня к этому расследованию, а теперь не хочешь раскрывать карты? Это… это… чертовщина какая-то!

— Придется помолиться, чтобы ты оказался не прав, — ответил Чарли. — Но в любом случае дать тебе то, что ты просишь, я не могу. Дело гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь, серьезнее, чем я думал. Будь моя воля, я закрыл бы твое расследование.

И это говорит высокопоставленный чиновник АЗОС!

— Боже милостивый, Чарли! О чем речь-то идет, о Третьей Магической войне?

— Если и так, все равно не скажу, — остервенился Келли. — До свидания, Дэвид. Боюсь, здесь тебе придется рассчитывать только на себя.

Мой бесенок перестал передавать дыхание другого беса. Чарли повесил трубку.

Не знаю, как долго я рассматривал свой телефон, прежде чем положить трубку. Проходивший мимо моего кабинета Хосе Франко, по-моему, собирался, как обычно, дружески кивнуть мне, но вдруг застыл как вкопанный, увидев мое лицо.

— В чем дело, Дэйв? — В его голосе прозвучала неподдельная тревога. Хороший он парень, Хосе. — Ты выглядишь так, будто увидел свой собственный призрак.

— Может, и так, — пробормотал я, и он ушел, качая головой.

Но почему Чарли Келли так болезненно воспринял замечание насчет Третьей Магической войны? Первые две были страшнейшими бедствиями, какие еще сто лет назад никому и в кошмарах бы не привиделись. Но Третья? Если человечество достаточно обезумело, чтобы развязать третью такую войну, то нам скорее всего не придется беспокоиться о четвертой. Некому будет воевать.

Чарли даже не намекнул мне, кто может быть нашим противником. Вам приходилось когда-нибудь оглядываться на свою жизнь, чтобы вспомнить все совершенные вами грехи? Чувствовали ли вы, как все, казавшееся прежде таким прочным и таким надежным, вдруг начинает содрогаться у вас под ногами, и вы заглядываете в саму Бездну? Вот что я ощутил, поговорив с Чарли Келли. Волосы у меня на голове встали дыбом. Неудивительно, что я напугал Хосе.

Пришлось привести себя в порядок и заставить вернуться к работе. Когда, пусть на миг, увидишь Армагеддон, передряги с окружающей средой уже не кажутся столь уж серьезными. И вообще, если разразится Третья Магическая, никакой окружающей среды все равно не останется.

Я утопил свою печаль в чашке кофе, сожалея, что не нашлось ничего более крепкого. Затем, собравшись с силами, позвонил легату Кавагучи, узнать, как дела у Эразма. Таковы люди — мир рушится у них под ногами (поверьте, Третья Магическая война вполне способна разрушить все), а они все пытаются сохранить свои собственные маленькие мирки.

— А, инспектор Фишер, — обрадовался Кавагучи, когда я наконец пробился к нему сквозь путаницу полицейских операторов. — Я собирался позвонить вам на этой неделе. Мы надеемся, что с библиотечным духом вот-вот можно будет переговорить.

— Прекрасно! — воскликнул я в надежде, что это как-то поможет моему расследованию, да и полицейскому тоже. Я почувствовал себя почти счастливым: Эразм останется в живых. — Что нового насчет пожара?

— Расследование продолжается, — уныло ответил легат. Вероятно, это означало, что полиция пока ничего не нашла.

Или он не хочет вводить меня в курс дела? С полицейских станется. Я решил попытать счастья и немного расшевелить легата.

— А ваши маги-эксперты выяснили, кому принадлежат загадочные следы, обнаруженные чудотехником на месте преступления? Они ведь исчезли с освященной земли прежде, чем она успела зафиксировать их детектором заклинаний?

— Хорошая у вас память, инспектор.

В устах Кавагучи это прозвучало совсем не как комплимент, а скорее как пожелание быть позабывчивее. Последовала очередная пауза. Возможно, Кавагучи прикидывает, не лучше ли будет солгать. Интересная дилемма. Все же я лицо гражданское, хотя и работаю на Конфедеральное агентство. Если он солжет и я об этом узнаю, мое начальство доставит немало неприятностей его начальству, которое в свою очередь не преминет доставить еще большие неприятности ему самому.

Наконец легат принял решение:

— Следы остались, но слишком бледные. Однако наша усилительная техника позволила выявить кое-какие признаки магии персидского происхождения.

— Неужели? — воскликнул я.

«Шипучий джинн» поднялся в моем списке подозреваемых на несколько пунктов. Как и «Точные инструменты Бахтияра» — предприятие, до которого я еще не добрался.

— Какой заклинательной техникой пользуется полиция Энджел-Сити? — спросил я, подумав, что смог бы извлечь из этих сведений что-нибудь новое и полезное.

Но Кавагучи ответил:

— Боюсь, ничем необычным. Наилучших результатов мы добиваемся при помощи альбитовых линз, фокусирующих свет полной луны на камере детектора заклинании, в которой содержится память микробесов.

— Да, самый традиционный способ, — согласился я. Только констебль позволит себе назвать эти линзы альбитовыми, чаще говорят — «лунный камень». Благодаря своей непрозрачности лунный камень вбирает в себя лунные лучи и тем проясняет память.

— Что-нибудь еще, инспектор Фишер? — спросил Кавагучи.

Я подумал, не сказать ли ему, что один из моих вышестоящих начальников опасается, как бы дело о свалке не было связано с подготовкой Третьей Магической войны. Скорее всего легат решит, что я спятил. И буду надеяться, что он прав. Впрочем, это лучше, чем если прав окажется Чарли. Кроме того, у Кавагучи и своих забот хватает: работу констебля ни легкой, ни приятной не назовешь.

— Что-нибудь еще? — настойчиво повторил легат.

— Нет, право же, нет. Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования и сообщите, когда Эразм сможет отвечать на вопросы.

— Обязательно, инспектор. Всего хорошего.

Работа, с которой я собирался управиться за утро, заняла все послеобеденное время, а это означало, что сегодня мне опять не удастся съездить в «Шоколадную ласку». И завтра тоже, потому что предстоит обследовать карманным детектором заклинаний дом Кордеро. Кроме того, я решил, что раз уж персидская магия имеет отношение к пожару в монастыре святого Фомы, то «Точные инструменты Бахтияра» переходят в моем списке в первую строку.

Каждый обыватель полагает, что бюрократическим путем многого не добьешься. Я же, будучи винтиком бюрократической машины, считаю такое мнение предвзятым. Часто наша беда состоит в том, что мы пытаемся сделать слишком многое за довольно короткое время. Я казался себе Сизифом, только вот «Шоколадная ласка» — лишь один из тех многих камней, которые я пытался вкатить на вершину горы, И я метался между ними, силясь удержать их, не дать скатиться к подножию, но и вверх они продвигались не слишком быстро. И постоянно — независимо от того, удалось затащить хоть один на вершину или нет, — появлялись все новые и новые камни.

Я таскал, и таскал, и таскал камни, пока не пришло время идти домой. После ужина я позвонил Джуди. Беда не так страшна, если обсудить ее с другом. То есть, наверное, она остается такой же, но, поделенная на двоих, все же кажется меньше.

Я рассказал о несчастном Хесусе Кордеро и о том, что мне удалось вытянуть из Чарли Келли.

— Может, когда-нибудь Рамзан Дурани сумеет синтезировать душу для этого мальчика, — сказала Джуди. Она обладала способностью запоминать имена и иные подробности, которые всегда ускользали из моей памяти, как песок. — Но что касается прочего… Боже мой, Дэвид, неужели он говорил это серьезно?

— Кто, Чарли? Да, я в этом уверен. Что меня потрясло, так это большая осведомленность и секретность.

— Понятно, — кивнула Джуди. — Но что же нам делать, коли он молчит? Продолжать жить, будто мы ничего не знаем? Это даже не трудно, это попросту невозможно!

— А что, у нас есть выбор? — спросил я. — Люди испокон веков охраняли свой маленький, замкнутый мирок, беспокоясь лишь о себе и своих близких, и не обращали внимания на то, что происходит вокруг. У меня такое чувство, будто мир давным-давно развалился на куски.

— Может, ты и прав, — с сомнением сказала Джуди, а потом неожиданно добавила: — Приходи ко мне, Дэвид, ладно? Я не хочу оставаться одна, особенно сегодня, когда ты мне все это рассказал.

— Буду через полчаса.

И я не заставил ее ждать, прилетев даже на пять минут раньше. Джуди живет в доме на Лонг-Бич, и район у нее лучше, чем мой. Охранник при входе в дом меня хорошо знал, так что я вошел беспрепятственно. Неудивительно, ведь я захожу к Джуди так же часто, как и она ко мне.

Джуди жила в большом многоквартирном доме, более старом, чем мой, и у жильцов частенько возникали проблемы с водопроводом. В жаркие летние дни случались перебои со льдом, а задыхающаяся саламандра преклонных лет не могла как следует поддерживать тепло зимой. Но мне ее квартира все равно нравилась. Там были другие преимущества. И главное — отличные толстые стены.

Джуди жила здесь уже пять лет, и на всем лежал ее отпечаток. Повсюду валялись книги — их было, наверное, даже больше, чем у меня. Все ее безделушки (кроме меноры[14] и латунных подсвечников для Саббата) были музейными копиями греческих и римских магических атрибутов. Гравюры на стенах принадлежали руке Арчимбольдо — ну, вы его знаете, это тот самый художник, который рисовал портреты из переплетения рыб, овощей или бесов. Их можно разглядывать до бесконечности, и никогда не догадаешься, как далеко опередил свое поколение старик Арчимбольдо.

Если вы подумали, что я рассказываю историю любви, то уж простите, но я вас разочарую. Мы обнялись, и Джуди сварила кофе. Мы говорили долго, дольше, чем обычно. А когда наконец добрались до постели, то просто уснули вместе, и больше ничего. Если вам нет еще двадцати пяти, вы со мной все равно не согласитесь, но это гораздо лучше — и гораздо интимнее, — чем судороги и стоны. Поверьте, я ничего не имею против стонов и судорог, но всему свое время.

И время моего сна истекло слишком быстро. Утром хорологический демон, сидящий в будильнике Джуди, разбудил меня таким визгом, от которого кровь стыла в жилах. Я поспешил домой (к счастью, это почти по пути), принял душ, переоделся, схватил булочку и карманный детектор заклинаний и отправился на работу.

Я собирался поскорее закончить с текучкой и после обеда навестить Кордеро. Но вышло иначе. На моем столе нагло возлежало нечто новое, большое и противное.

Доклад, который мне предстояло подготовить, должен был быть именно таким, а как иначе он вызовет общественный отклик? Я уже говорил, что в Энджел-Сити как раз стояла засуха. Записка, которую Би передала мне, сообщала, что какие-то маги на севере провинции попытались вызвать дождь с помощью амулетов индейцев племени чумашей, уповая, видимо, на то, что местные духи будут более благосклонны, нежели пришлые боги, завезенные белым человеком.

Ничего у них не вышло. То есть они не просто не сумели вызвать дождь. Последние несколько лет никто не мог похвастаться тем, что выжал из нашего неба хоть каплю дождя. Колдуны не добились ничего — ни малейшего признака того, что Силы, связанные с этими амулетами, все еще живы и могут откликнуться на призыв. Би хотела, чтобы я узнал, не исчезли ли Силы чумашей вообще. Такая работа меня всегда расстраивает. Ведь это значит, что из Реальности (Нашей или Иной) навеки уходит нечто удивительное. Бедные чумаши за два последних столетия превратились в забитый и обездоленный народ. В Силы, которым они некогда поклонялись, не просто никто не верил — вряд ли кто-либо вообще знал, что они существуют. А Силы, лишенные почитателей, умирают. Даже великий Пан вот уже две тысячи лет как мертв. Итак, прежде чем приняться за работу, мне пришлось отправиться в библиотеку за справочником — посмотреть, как выглядят амулеты чумашей, и выяснить, какое место они занимают в культе. Я обнаружил, что эти амулеты применялись не только для того, чтобы вызвать дождь, но и в военных целях (они делали человека неуязвимым для стрел), в медицине и вообще играли большую роль в магических ритуалах. Они тесно связаны с другими талисманами — атишвин, как их называли чумаши, — и с Силами, помогавшими шаманам. А теперь, судя по словам Би, они превратились в самых обыкновенных каменных идолов, таких безжизненных, словно они никогда и не обладали магической силой.

Заглянув в кабинет Би, я поболтал с ее секретаршей (Роза полностью заправляет отделом; если она когда-нибудь уволится, все пойдет прахом), пока начальница не оторвалась от телефона, и поспешно заговорил, чтобы проклятый аппарат не успел опять завопить.

— Почему это задание досталось мне? Девонширское дело отнимает сейчас большую часть моего времени.

— Знаю, — ответила Би. — Оно остается главным, а если Силы чумашей действительно вымерли, незачем торопиться это доказывать. Когда соберешься провести более основательное расследование, попроси, чтобы заклинатели проверили, отзываются ли еще чумашские боги Верхнего Мира или Нунашиш из Нижнего Мира.

— А ты хорошо подготовилась, — заметил я. Еще минуту назад я и не подозревал о существовании загадочного и непонятного божества по имени Нунашиш, Би усмехнулась:

— Конечно. Знай я об этих духах раньше, разве оказались бы они на грани вымирания? Если выяснится, что они еще не перешагнули эту грань, сразу же доложи мне, мы попытаемся спасти их… Если только это будет нам по карману.

Прикидывать, выгодно ли сохранять то или иное божество — работа, требующая изрядного хладнокровия, и поэтому я люблю ее меньше всего. К сожалению, слишком часто она просто необходима. Поддерживать культ сверхъестественного существа, которое иначе пропало бы, довольно накладно. Все равно, как если бы кто-нибудь из Иной Реальности взялся охранять диких животных, вымирающих в Нашем мире.

Если Силы чумашей еще живы, кому-то — скорее всего мне — придется определить их роль в местной теоэкосистеме и научно обосновать, стоят ли они расходов на наемных хлопальщиков, жрецов и прочих. Я еще никогда не занимался настоящими богами. Эта задача повергла меня в почти благоговейный трепет.

Должно быть, Би это заметила.

— Не волнуйся ты так, Дэвид. Ведь и без того уже много Сил, которым поклонялись индейцы, вымерло еще до появления белых — да и черных тоже — на этом континенте. Если это так, то все, что от тебя требуется, — написать отчет. И только если Нунашиш и прочие все еще здесь, тебе придется потрудиться.

— Что да, то да, — согласился я. — Я все же надеюсь, что они еще живы. Но если они очень ослаблены, а я в этом не сомневаюсь…

— Да, знаю. Отвечать за судьбу божества не так-то легко. В былые времена люди гордились тем, что избавляли мир от богов, в которых не верили сами. Но теперь-то мы знаем, что каждый имеет право на свое место в мире, созданном Творцом.

— Но быть тем, кто решает, возможно ли сохранить это место, а потом жить с пятном на совести… это нелегко, Би.

— Если бы ты выбирал работу, на которой легко, ты не пришел бы в АЗОС, — парировала она. — Что-нибудь еще? Нет? Отлично, спасибо, Дэвид.

Я отправился к себе в кабинет и, позвонив в несколько мест насчет чумашских амулетов, запустил настоящий снежный ком. Потом, до обеда, попытался раскидать как можно больше рутинной работы. Если бы я знал, каким скверным окажется обед, я бы лучше вместо него еще поработал…

Из закусочной я спустился к ковру, прихватив с собой детектор. Желудок продолжал жалобно подвывать. Надеясь, что его стоны не станут громче, я полетел в долину Сан-Фердинанда. Бурая пыль и блеклая щетина сухой травы становились уже привычными деталями пейзажа.

Кордеро жили в районе, где лет тридцать назад вполне мог проживать обеспеченный средний класс. Большинство домишек все еще выглядело довольно привлекательно, но теперь тут ютился далеко не средний и не обеспеченный класс. Цеховые знаки, в основном испанские, были намалеваны на стенах, иногда в несколько рядов. И в домах, даже в самых симпатичных, ютилось по три-четыре семьи, а то и больше. А как еще новые иммигранты могут оплатить жилье?

Вот в таком доме и жили Кордеро. Три женщины и толпа ребятишек, слишком маленьких, чтобы ходить в школу, рассматривали меня, пока я настраивал детектор заклинаний. Мужчин я не увидел — они были на работе. Лупе держала на руках маленького Хесуса и кормила его, пытаясь одновременно следить за передвижениями малыша, только-только начавшего ходить и очень на нее похожего.

Одна из женщин — ее звали Магдалена — хорошо говорила по-английски. Она перевела то, что я сказал.

— Сначала самое главное. Позвольте мне проверить флакон с настойкой, о которой вы мне говорили, миссис Кордеро.

Лупе Кордеро что-то быстро затараторила по-испански. Третья женщина скрылась в задней комнате. Через минуту она появилась с бутылкой из-под майонеза, наполовину заполненной темно-коричневой жидкостью. Лупе скорчила рожицу.

— Не хороший на вкус, — объяснила она.

Я активизировал детектор заклинаний при помощи пасхального вина и иудейского благословения. Мой ритуал напоминал тот, к которому привыкли эти женщины — латинскую мессу, — так что они ничего не сказали. Они даже не обратили внимания на то, что я не сотворил крестного знамения. Я был почти разочарован. «Soy Judio[15]» — одна из немногих испанских фраз, которые я могу произнести.

Открутив пробку от майонезной бутылки, я понюхал ее содержимое. Бурая жижа источала ни на что не похожий смрад. Пришлось напомнить себе, что Лупе пила ее без вреда для здоровья, а отец Флэнэган сказал, что лишь немногие курандеро рискуют связываться с чем-то опасным. Это навело меня на мысль. Я спросил Лупе:

— А вы не назовете мне имя человека, от которого получили эликсир?

Женщина покачала головой.

— Не помню, — упрямо сказала она. Я пожал плечами — ничего другого я и не ожидал.

Я попытался просунуть зонд детектора в бутылку, но бесенята дико заверещали, как только я поднес кончик зонда к ее горлышку. Женщины залопотали на двух языках. Я решил, что лучше не буду погружать зонд в жидкость, пока не пойму, о чем кричит детектор.

На стекле начали появляться слова: бесы пытались рассказать мне, что их так взбудоражило. Они специально запрограммированы, чтобы писать зеркальным для них способом, но бедняжки были так возбуждены, что позабыли обо всем. Впрочем, я прекрасно понимал и так и этак.

Сначала появился список ингредиентов: октли (для нас с вами — пиво из кактуса пейотль), кровь оцелота, плоть хорька, кровь дракона, — увидев последний пункт, я сощурился, но у ацтеков тоже есть драконы.

Потом бесенята быстро написали: «НЕОПРЕДЕЛИМО — ЗАПРЕТНО». Никогда прежде я не видел, чтобы детектор вел себя подобным образом.

Я хрипло прошептал: — Gevalt[16], — иногда в английском языке не хватает необходимых слов. Я даже пожалел, что у иудеев нет символического жеста наподобие крестного знамения — сейчас мне это оказалось бы очень кстати. Мягко говоря, я был ошарашен.

— Давайте-ка попробуем еще раз, — сказал я, главным образом для того, чтобы взять себя в руки.

Я усыпил бесенят и вновь включил детектор. Когда приходится запускать его дважды за короткое время, нужно действовать осторожно — духи детектора могут смешаться с духами вина и потерять память. Ну, хоть визжать перестали.

Теперь я изменил порядок действий. Вместо того чтобы определять материальные составляющие, я начал с магических. Точнее, попытался. Стоило зонду приблизиться к бутылке, как визг поднялся снова.

Я посмотрел на стекло — узнать, что скажут микробесы. Они выразили свое мнение двумя словами: «НЕОПРЕДЕЛИМО — ЗАПРЕТНО». Они писали эти слова до тех пор, пока не заполнили весь экран, а тогда принялись их подчеркивать. Да, моим бесенятам тут явно не справиться.

Я отодвинул зонд подальше, но даже это их не успокоило. Они перестали подчеркивать слова, только когда я крепко-накрепко закрутил крышку бутылки. И даже мне не удалось с помощью заклинаний ни очистить экран, ни заставить бесенят замолчать. Пришлось опять выключить детектор.

— Миссис Кордеро, в этой настойке содержится очень сильная и очень черная магия — Магдалена перевела мои слова. — Видите, даже детектору заклинаний от нее стало худо. Пожалуйста, сделайте мне два одолжения. — Она кивнула. — Во-первых, позвольте мне унести эту бутыль в хорошо оборудованную заклинательную лабораторию для тщательного анализа.

— Si, забирайте ее, — согласилась Лупе.

— И второе, мне нужно имя курандеро, который продал вам это. Миссис Кордеро, это снадобье очень опасно. Вы хотите, чтобы еще у кого-нибудь родился такой ребенок, как Хесус?

— Madre de Dios,[17] нет! — воскликнула она.

— Замечательно, — брякнул я и тут же почувствовал неуместность этого слова.

Интересно, а не послужило ли причиной появления на свет всех детей-апсихиков в районе Девонширской свалки адское зелье из майонезной бутылки? Если так, то самый сложный этап дела об утечке токсичных заклинаний благополучно завершен. Да, но кому тогда понадобилось поджигать монастырь святого Фомы и зачем? Опять концы с концами не сходятся.

Я вернулся к реальности в маленькую, бедно обставленную гостиную. Лупе Кордеро все еще не назвала мне имя курандеро. Я понял, что она хочет, чтобы ее уговаривали. Так и быть, придется.

— Пожалуйста, миссис Кордеро, эти сведения очень важны.

— А вы ему не скажете, от кого вы узнали? — встревоженно спросила она.

Я уклонился от прямого ответа.

— Постараюсь.

К моему облегчению, этого ей оказалось достаточно.

— Ну, ладно, — проговорила Лупе. — Его зовут Куатемок Эрнандес, и у него дом на углу бульвара Ван-Нуйса и О’Мелвени.

Я заметил иронию ситуации — курандеро работает на пересечении голландской и ирландской улиц. Да, меняется Энджел-Сити!

— У него вывеска, там написано «Курандеро» зелеными и красными буквами.

— Большое спасибо, миссис Кордеро, — искренне поблагодарил я.

Записав все, что она сообщила, я вышел из дома к медленно облетел окрестности в поисках таксофона. Наконец я нашел один близ винного магазина.

Позвонив к себе на работу, я услышал голос Розы и попросил позвать Би.

— Извини, Дэйв, — ответила секретарша, — но она уже с кем-то разговаривает по телефону.

— Пожалуйста, попроси ее подойти к твоему столу, — сказал я. — Это очень важно.

Одно из многих полезных качеств Розы — ее почти мистическая способность узнавать, когда человек говорит правду (если и существует заклинание, способное вызвать такой же эффект, то большинству других секретарш оно не знакомо). Через полминуты Би спросила:

— В чем дело, Дэвид? — И в ее тоне ясно прозвучало:

«Хоть бы это было что-нибудь интересное».

Когда я рассказал Беатрисе, как детектор заклинаний отреагировал на настойку Лупе Кордеро, она вздохнула:

— Да, ты прав. Это важно. Немедленно отвези бутылку в лабораторию, и мы посмотрим, что там такое. А потом вместе с полицией хорошенько прижмем этого… как там его… Эрнандеса? Обычно эти курандеро грешат тихо и по-мелкому, но отнять душу у ребенка! Это уже — смертельный грех!

— Если только его зелье действительно послужило причиной, — заметил я. — Да, я уже спешу в лабораторию. Очень рад, что она пережила прошлогоднее урезание бюджета.

— Я тоже, — согласилась Би.

Если отдавать препараты на анализ частным магам и алхимикам, это отразится на бюджете точно так же, как содержание собственной лаборатории. Специалисты заламывают за экспертизу бешеные цены. А ведь, по сути, вы платите им не за то, что они знают, а за то, чтобы они соблаговолили узнать нечто новое. К тому же, если есть своя лаборатория, не приходится стоять в очереди, когда нужно срочно получить результаты.

Добравшись до Уэствудского Конфедерального здания, я тотчас отнес бутылку в лабораторию. Она находится на том же этаже, что и остальные кабинеты АЗОС, в дальнем конце коридора. Со всех сторон ее окружают талисманы и обереги, мало чем отличающиеся от тех, что охраняют Девонширскую свалку.

Наш главный аналитик-заклинатель (так друзья-бюрократы называют мага), светловолосый лысеющий человек, которого зовут Михаэль (не путать с Майклом!) Манштейн. Он специалист экстра-класса, причем делает свою работу очень спокойно и методично. А ведь обычно в таких лабораториях царит полный хаос.

— Привет, Дэвид. — Манштейн оторвал взгляд от стола, на котором выцарапывал круг особым ножом с черной рукояткой. — Чем могу помочь?

Я протянул ему майонезную бутылку и объяснил, где я ее обнаружил и как мой детектор заклинаний отреагировал на содержимое. Михаэль слушал, и его брови все ближе сходились к переносице, а на лбу прорезалась маленькая вертикальная морщинка.

— Я хочу, чтобы ты исследовал содержимое этого сосуда и разобрался, какие заклинания сделали его столь зловредным, что мой детектор просто рехнулся. Теперь, прежде чем снова его включать, мне придется заняться экзорцизмом.

— Интересно. — Михаэль принял у меня бутылку и завернул в зеленый шелк с магическими символами, начертанными голубиной кровью. — Когда тебе нужны результаты?

— Вчера. — Михаэль изобразил вежливую улыбку человека, который не только не обладает чувством юмора, но еще и вынужден терпеть нападки назойливых посетителей. — Если серьезно, то хорошо, чтоб завтра до вечера анализы были готовы. Есть подозрение, что именно это зелье послужило причиной апсихии, а может и других заболеваний в долине.

— Ясно. Это значит, что я должен отложить все свои первостепенные дела и заняться новой работой.

Михаэль Манштейн — слишком важная персона, чтобы неряшливо обращаться с языком. Он никогда не сказал бы «приоритетные» или, допустим, «первостатейные» дела — только самые нейтральные слова.

— Очень мило с твоей стороны. — Какие бы там ни были у него первостепенные дела, мое зелье важнее.

Он снова принялся выцарапывать свой круг. Я повернулся, чтобы уйти: торопить Манштейна — все равно что пытаться заставить Солнце взойти быстрее. И тут я вспомнил:

— Михаэль, какими магическими инструментами ты пользуешься?

Он замкнул круг и только тогда ответил (всему свое время, в этом весь Манштейн):

— От Бахтияра. У него — самые лучшие.

До промышленной революции каждому магу приходилось самому себе быть и кузнецом, и резчиком, и рисовальщиком. Если он сам не изготавливал себе инструмент (причем порой начиная с очистки руды, в которой содержится нужный металл), тот не мог полностью соответствовать своему хозяину, и никакой магии не получалось.

Современная технология в корне все изменила. Правильное применение закона контагиона позволяет инструментам заклинателей сохранять мистическую связь с тем, кто их изготовил, даже если ими пользуется кто-то другой, а закон подобия настраивает их на любого мага-заказчика. Одни фирмы применяют первый метод, другие — второй, третьи пытаются скомбинировать оба.

— Почему тебя это интересует? — спросил Михаэль.

— Потому что я был уверен, что ты пользуешься инструментами Бахтияра, — ответил я, — и потому что Бахтияр, возможно, каким-то образом связан с той настойкой, которую я тебе принес. К тому же мне известно, что Бахтияр отправляет свои отходы в Девоншир, а между Девонширской свалкой и этим зельем может существовать какая-то связь. Хочу, чтобы ты знал об этом.

— Ты прав. Спасибо, — сказал Манштейн. — У меня есть запасной набор, который привез мой отец из Германии после Первой Магической. Я пользуюсь им, когда требуется избежать интерференции Сил.

— Разумно, — согласился я. — И еще, Михаэль…

— Да?

— Осторожнее с этой настойкой. У меня такое нехорошее ощущение, что она очень-очень мерзкая.

— Я всегда осторожен, — ответил Манштейн.

Телефон завизжал. Мне безумно захотелось завизжать в ответ. Большую часть дня я провел, пытаясь обзвонить всех, кто способен определить статус богов индейского племени чумашей, и не добился практически никакого успеха. Половина ученых, с которыми я беседовал, была убеждена, что оные Силы вымерли, к своему же счастью. Если бы вы послушали другую половину, пришлось бы выселить из княжества восемь миллионов человек, дабы упомянутые Силы могли владеть этими землями, как в прежние времена, когда их населяли только чумаши.

— Дэвид Фишер, Агентство Защиты Окружающей Среды.

Это оказался не очередной теолог, за что я от души возблагодарил Господа. Это был Михаэль Манштейн.

— Дэвид, ты не мог бы зайти в лабораторию? Я хотел бы поговорить с тобой о том образце, который ты вчера принес на анализ.

— Ну, если ты так хочешь… — Едва услышав его голос, я схватился за свинцовый карандаш и блокнот. — А мы не можем поговорить по телефону?

— Лучше не надо, право же, — замялся Михаэль. По телефону было трудно уловить его интонацию, к тому же я всегда считал, что даже конец света не поколеблет спокойствия нашего мага. Но его голос показался мне весьма безрадостным.

Около лаборатории прибавилось ограждающих символов, но я не придал этому особого значения. Как любой маг, стоящий своего лабораторного халата, Манштейн всегда уделяет повышенное внимание самозащите. Техника безопасности день ото дня меняется, и, не соблюдая ее, вы рискуете потерять душу. Михаэль Манштейн не из тех, кто запросто так рискует душой.

— Ну, что у тебя там? — спросил я, входя в дверь. В самой лаборатории тоже прибавилось амулетов, причем многие изображали пернатого змея. — Что, так скверно?

Манштейн молча смотрел на меня. Его взгляд показался мне удивительно растерянным, как будто Михаэль ловил карпа, а вытащил из воды Ермунганда, змея Мидгарда. На его столе стояла та самая бутылка из-под майонеза. Вокруг нее было нацарапано семь концентрических кругов. Позвольте вам напомнить, что посадочную площадку для межконтинентальных мегасаламандр защищают всего восемью кругами. Это было не просто «так скверно», это было хуже некуда.

— Дэвид, я практикующий заклинатель с двадцатисемилетним стажем, — начал Михаэль. Очень характерная черта Манштейна — точность во всем. На его месте я сказал бы «почти тридцатилетним». Он продолжал: — За все это время я никогда не сталкивался со Злом такого масштаба.

— Оно могло вызвать апсихию у зародыша? — спросил я.

— Удивительно, что оно не лишило души мать, — ответил он. Любой другой сказал бы это только ради красного словца. Любой, но не Михаэль. Он протянул мне пергамент. — Вот предварительные результаты анализа.

Быстро пробежав взглядом листок, я несколько секунд тупо смотрел на него, не в силах поверить собственным глазам, так же, как вы, например, отказываетесь поверить тому, что видите на фотографиях жертв концлагерей Второй Магической войны. Иногда ужас бывает настолько силен, что его невозможно осознать сразу.

Я прочитал еще раз. И слова, будь они прокляты, не изменились. Я заставил себя произнести их вслух:

— Человеческая кровь, Михаэль? Содранная человеческая кожа? А ты уверен, что твоя техника способна отличить суррогаты от настоящих? Может, это эрзацы, полученные скорее с помощью закона контагиона, чем закона подобия? — Это тоже было бы достаточно мерзко, но я хватался за соломинку и сам понимал это.

Манштейн покачал головой:

— Боюсь, вероятность этого равна нулю. Я тоже надеялся, но я не просто провел магические тесты, я использовал физические методы, применяемые в судебной экспертизе. Никаких сомнений в подлинности человеческого компонента нет.

Я сглотнул. Его слова означали, что очаровательная Лупе Кордеро невольно стала каннибалом. Я подумал, что кому-нибудь придется рассказать ей об этом. Бедное дитя, все, чего она хотела — это сохранять в желудке свой завтрак. Как будто у нее и без того мало неприятностей.

Я просмотрел столбик магических составляющих на пергаменте. В основном они были вполне безвредны и даже полезны — Манштейн обнаружил молитвы Пресвятой Деве, Ее Сыну (тут я вспомнил, как назвали младшего сына Лупе), нескольким ацтекским богам и парочке мелких демонов, помогающих (как было сказано в аккуратно написанном тексте) при родах. Но между ними затесалось еще одно имя, показавшееся мне драконом в окружении фей.

— Уицилопочтли, — прочитал я вслух.

— Да, — многозначительно сказал Михаэль. И почему только культ этого ацтекского бога войны не оказался на грани исчезновения? Никто, даже те люди, которые устраивают демонстрации в защиту средиземноморских вампиров, не пролил бы ни слезинки, покинь он Иную Реальность и отправься туда, куда уходят умершие боги. Уицилопочтли всегда оказывал на наш мир самое зловредное влияние, он питал свою силу сердцами, исторгнутыми из груди приносимых в жертву людей. Какой безумец вообразил, что должен призвать этого страшного бога, чтобы усилить действие настойки, призванной помогать жизни, а не истреблять ее?

Но я знал имя этого безумца: Куатемок Эрнандес. Должно быть, я произнес его вслух, потому что светлая бровь Михаэля Манштейна приподнялась примерно на одну восьмую дюйма.

— Курандеро, изготовивший зелье, — пояснил я.

— Вот как… — Бровь Михаэль опустилась.

— Ты уже поставил в известность полицию? — спросил я.

— Я решил, что ты должен узнать первым.

— Спасибо, — сказал я и добавил: — Даже дважды спасибо. Не думаю, что после таких новостей я смогу обедать, так что вторая благодарность — от моей талии.

— Хе, хе, — сказал он, только и всего. Боюсь, Манштейн так туго зашнурован, что это скрипел его корсет.

— Мы окажем полиции содействие в поимке этого курандеро. Не могу припомнить, когда еще что-нибудь настолько зловредное попадало в окружающую среду. Одному только Богу известно, сколько еще таких баночек хранится в кабинете этого шарлатана. Хорошо, если мы найдем у Эрнандеса записи обо всех женщинах, купивших это пойло. Придется поместить информацию в газетах и включить во все церковные проповеди.

— Но, возможно, Эрнандес и не несет полной ответственности за случившееся, — заметил Манштейн.

— Это то есть как это «не несет»? — возмутился я.

— Тесты, которые я провел, указывают на то, что слабое благотворное влияние было добавлено в раствор гораздо позже, чем заклинание, призывающее Уицилопочтли, — ответил он. — Курандеро мог и не знать о нём.

— Если Эрнандес не знал, что оно там, тогда он несет ответственность за безответственность, — огрызнулся я. — Ему ни в коем случае нельзя было заниматься шарлатанством и продавать эту гадость ни в чем не повинным иммигранткам.

— Что ж, не могу с тобой не согласиться, — сказал Михаэль. — Ты сам позвонишь констеблю или это сделать мне?

— Сам, — решил я после минутного размышления. — Полечу с полицией — хочу присутствовать при аресте и лично убедиться в том, что все проклятое зелье изъято, опечатано и уничтожено. — Хотел бы я, чтобы царю Соломону было известно об Уицилопочтли: это очень упростило бы процедуру опечатывания. И все же, как бы хорошо ни помогала звезда Давида против джиннов, ифритов и прочих восточных обитателей Иной Реальности, она наверняка спасовала бы перед Силами Нового Света, разве что кроме тех, что пересажены в христианскую почву. А Уицилопочтли, как ясно показали анализы Манштейна, до сих пор обладает мощным и независимым потенциалом.

Потом мне пришла в голову еще одна очевидная мысль: ужасное зелье Эрнандеса скорее всего отправится на Девонширскую свалку токсичных заклинаний. Невесело усмехнувшись, я вернулся к себе в кабинет и взялся за телефон.

Первого полицейского, с которым я поговорил, звали Хоакин Гарсия.

— Madre de Dios! — вскричал он, когда я рассказал, что нам удалось обнаружить.

Предки констебля были ацтеками, и потому он достаточно хорошо знал, какой злой силой обладает Уицилопочтли. Я понимал это умом, а он чувствовал сердцем. Гарсия направил меня к своему начальнику, сублегату Хиггинсу, и, видимо, успел кое-что шепнуть ему, потому что Хиггинс тут же пообещал:

— Мы немедленно отправляемся за ордером, инспектор Фишер. Мы не упустим возможности прикрыть такую лавочку.

К счастью, сублегат не возражал против того, чтобы я отправился с ними; констебли иногда косо смотрят на таких добровольцев.

— Постарайтесь убедиться, что все ваши люди надежно защищены, — добавил я. — Если Эрнандес готовит такие зелья, кто знает, что у него припасено на подобный случай!

— Мы пошлем туда Отряд Магов Особого Назначения, — сказал Хиггинс. — Если уж они не справятся, то даже округ Сан-Колумб нам не поможет. Я позвоню вам, как только мы получим ордер. Спасибо за информацию.

— Не стоит благодарить. Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы этого парня поскорее арестовали.

Распрощавшись с Хиггинсом, я порылся в своих заметках и нашел имена и адреса трех других детей-апсихиков, родившихся неподалеку от Девонширской свалки в минувшем году. Потом сверился с телефонным справочником и отыскал номера двух из этих семей. Я позвонил по обоим номерам и, к счастью, оба раза дождался ответа. Я хотел узнать, не покупали ли обе матери каких-нибудь настоек Куатемока Эрнандеса.

Обе женщины, с которыми я разговаривал, ответили отрицательно. Поблагодарив их, я присовокупил эти данные к моим записям и некоторое время сидел и скреб затылок. Конечно, настойка этого курандеро могла вызвать апсихию у Хесуса Кордеро, но «могла вызвать» еще не значит «вызвала». Я мысленно надавал себе пинков за то, что не провел более тщательных исследований вокруг дома Кордеро, но пинки были не слишком сильными. Когда микробесы вашего детектора заклинаний начинают орать, как резаные, стоит обратить на это внимание.

Более или менее рутинные дела поглотили остаток моего рабочего дня. Когда Би в обеденный перерыв проходила мимо моего кабинета и увидела меня, она вскинула брови:

— Я думала, ты сегодня работаешь «в поле»!

Я и в самом деле надеялся побывать в «Точных инструментах Бахтияра», но никак не мог выкроить время.

— Возможно, меня не будет на работе завтра или послезавтра. — Я объяснил, что Манштейн обнаружил в настойке, которую я привез из дома Лупе Кордеро.

— Возмутительно! — воскликнула Би. — Ты прав, мы должны приложить все усилия, чтобы покончить с этим. Значительная часть населения Энджел-Сити — выходцы из Ацтекии, и нам здесь только Уицилопочтли еще не хватает.

— По сравнению с этим средиземноморские вампиры кажутся мелкой занозой, а?

— Какой же ты у нас умный, Дэвид. — И Би понеслась дальше по коридору.

Сильно сказано. Но если Уицилопочтли обоснуется в Энджел-Сити, то погибнут не фруктовые сады, а люди. Я подумал о сердцах, исторгнутых на тайных алтарях, некромантии, ритуальном каннибализме…

Подумал я и о прочих кровожадных Силах, которые хлынут в наш город. Человеческое жертвоприношение — невероятно могущественное орудие магии, и о нем сразу же становится известно в Иной Реальности. Оголодавшие Сущности устремятся по кровавому следу, чтобы заполучить свою долю. «Когда боги почуяли сладость жертвы, они слетелись, как мухи, на жертвоприношение». То, что Утнапишти сказал Гильгамешу пять тысячелетий назад, остается справедливым и по сей день.

Говорят, именно это и произошло в Германии. Но Вождь не пытался вышвырнуть эти Силы. О, нет. Он встречал их с распростертыми объятиями и потчевал их, смею сказать, сверх самых смелых их ожиданий.

Весь мир увидел, что из этого вышло. «Только не здесь, — подумал я. — Никогда».

Суды в Энджел-Сити открываются в половине десятого. На следующий день, ровно в девять тридцать семь утра (я специально спросил у своего демона), позвонил сублегат Хиггинс.

— Мы получили ордер, — сообщил он. События развивались стремительно, не иначе, полиция обратилась к самому Максимуму Руаллаху. А может, и нет, наверняка в округе Сан-Фердинанда есть свой судья. — Мы выезжаем в десять тридцать. Если не успеете к этому времени — опоздаете.

— Уже выезжаю!

Я бросил трубку и со всех ног ринулся к ковру — когда общаешься с такими людьми, не хочется давать им повод поглумиться.

Я добрался до подразделения всего за три минуты до отправки отряда. На всем пути движение было просто невероятное. Уж не знаю как, но длинный грузовой ковер испортился и был вынужден опуститься на землю. Из клетки, стоявшей на нем, выбрался единорог. Люди на коврах-самолетах и верховые на пегасах пытались водворить его на место, но без особого успеха.

Протискиваясь сквозь толпу зевак, я задумался, не придется ли ловцам обратиться в монастырь, чтобы найти деву, способную усмирить прекрасное создание? Учитывая славу Энджел-Сити, найти девственницу где-нибудь в другом месте весьма и весьма сложно. Слава Богу, погоня за единорогами не входит в мои обязанности.

Когда я наконец добрался до полицейского участка, Хиггинс бросил на меня неодобрительный взгляд. Он представил меня отряду ОМОНовцев, которые больше напоминали солдат-головорезов, чем высококвалифицированных магов. Я кивнул чудотехнику Борнхольм:

— Мы уже встречались.

— Точно. Вы приезжали на пожар в монастыре святого Фомы.

— Совершенно верно. С завистью вспоминаю ваш детектор.

— Довольно болтовни! — скомандовал Хиггинс. — Полетели!

Мне еще не доводилось летать на черно-белом ковре. Да уж, это и впрямь круто! Когда мы стремительно неслись к дому курандеро, я заметил, что сильфы полицейского ковра не слишком дисциплинированны. На двух поворотах я чуть не вывалился — хорошо, что пристегнулся ремнем безопасности. Зато долетели быстро.

Дом Эрнандеса стоял в конце улицы О’Мелвени, как раз там, где она пересекается с бульваром Ван-Нуйса. Я не знал, есть ли в его лавке витрина. Оказалось, это просто маленький старый домишко с намалеванной от руки вывеской — красно-зеленой, как и говорила Лупе Кордеро, — прибитой над крылечком.

Отряд Магов Особого Назначения в действии — это что-то. Полицейские ковры не связаны заклинаниями, запрещающими отклоняться от воздушного коридора. Перед тем как приземлиться, маги прямо в воздухе очертили вокруг жилища Эрнандеса круг. Что бы там ни хранил в доме курандеро, никто не хотел давать ему возможности воспользоваться этим. Констебли живут не для того, чтобы развлекать внуков рассказами, как они напрасно рисковали жизнью.

Сублегат Хиггинс нес изолирующий зонтик (устроенный по тому же принципу, что и мостик на Девонширской свалке, только перевернутый), чтобы проникнуть в круг. С ним прошли четверо ОМОНовцев, чудотехник Борнхольм со своим потрясающим детектором заклинаний и — в самом хвосте — ваш покорный слуга. При виде огневой мощи, которая шествовала передо мною (констебли были готовы отразить любое нападение, как материальное, так и магическое), мне захотелось снова стать тихим, кротким чиновником, какими общественность представляет себе государственных служащих. В эту минуту я даже был бы не прочь вздремнуть у себя за столом.

— Детектор уже почуял впереди что-то грязное, — сказала Борнхольм.

Хиггинс постучал. Парни из ОМОНа стали по обе стороны от него, готовые высадить дверь. Но дверь открылась. Не знаю, кого я ожидал увидеть, но только не ацтекский вариант эдакого добренького старенького дедушки. У Куатемока Эрнандеса были седые волосы, очки и, пока он не разглядел, что за толпа собралась у его крыльца, весьма благодушное выражение лица.

Которое мгновенно исчезло, сменившись замешательством.

— Что вам нужно? — спросил старик с сильным акцентом.

— Вы Куатемок Эрнандес, курандеро? — официально спросил Хиггинс.

— Si, но… — Старичок улыбнулся. — Желаете что-нибудь из моих снадобий, сеньор? Может быть, вы не способны осчастливить вашу женщину?

По тому, как побагровела, а потом побелела шея Хиггинса, я понял, что у него и впрямь сложности с его женщиной. Но сублегат был настоящим профессионалом: его голос ничуть не изменился, когда он заговорил снова.

— Мистер Эрнандес, у меня есть ордер, дающий полиции Энджел-Сити право обыскать ваш дом на предмет веществ, считающихся противозаконными в нашем городе, провинции и Конфедерации, и второй ордер — на ваш арест по обвинению в распространении этих веществ. Все, что вы скажете с этой минуты, может быть использовано против вас.

Эрнандес уставился на констебля, словно не веря своим ушам.

— Сеньор, вы, наверное, ошиблись, — произнес он с большим достоинством. — Я всего лишь курандеро, я не занимаюсь магией как таковой.

— Это вы несколько месяцев назад продали настойку беременной женщине по имени Лупе Кордеро? — спросил я, — Ту самую, которая должна была снимать утреннюю тошноту и улучшать состояние плода?

— Я продал множество подобных настоек. — Курандеро пожал плечами. — Так что может быть.

— Ребенок Лупе Кордеро родился без души, — сказал я. Смуглая кожа старика посерела — будь он европейцем, она стала бы такой же белой, как его волосы. Он истово перекрестился.

— Нет! — закричал он. — Этого не может быть!

— Боюсь, это так, мистер Эрнандес, — сказал я, вспоминая слова Михаэля Манштейна, что курандеро может и не подозревать о происходящем в его лавочке. — Магический анализ вашего снадобья показал, что часть его силы исходит от ингредиентов и заклинаний, посвященных Уицилопочтли.

Как и любой ацтек, Эрнандес знал, каким богам поклонялся его народ до появления в Новом Свете испанцев. Он стал еще бледнее — словно кофе, который постепенно разбавляют молоком.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, сеньор, я не пользовался этим ужасным ядом!

— Но он там был, — сказал я.

— Он и сейчас здесь, — добавила чудотехник Борнхольм. — Я могу определить его присутствие в доме. Грязное зелье!

— Отойдите в сторону, господин Эрнандес, — приказал Хиггинс. Курандеро отпрянул, словно в кошмаре, от которого никак не может пробудиться. Один из ОМОНовцев остался охранять его. Остальные хлынули в дом.

В доме было не слишком чисто — я догадался, что старик жил один. Портрет русоволосой женщины в черной рамке на покрытом скатертью столе подтвердил мое предположение.

Если старик и поклонялся Уицилопочтли, то, конечно, тщательно скрывал это. В передней комнате висело столько лубочно-ярких католических образов, что их с успехом хватило бы на пару церквей, если, конечно, ставить количество превыше качества. Перед резной деревянной фигуркой Мадонны горели свечи. Я вопросительно взглянул на Борнхольм. Она кивнула — маленький алтарь был именно тем, чем казался.

Одна из спален была в беспорядке, еще беспорядочнее она стала, когда дюжие маги перерыли ее сверху донизу. В кухне было тоже довольно грязно — Эрнандес не принадлежал к числу чистоплотных вдовцов. Тут ОМОНовцы принялись орудовать, как только покончили со спальней.

Но настоящим логовом выглядела так называемая лаборатория курандеро. Там было множество предметов, обычных для жилища любого ацтекского знахаря — кактус пейотль (для более глубокого проникновения в Иную Реальность), стебли алоэ (служащие для той же цели, но менее мощные), настойка из корней ксиуамолли и собачьей мочи, которая, как предполагается, должна предотвращать облысение. По мне, так уж лучше ходить лысым.

У Эрнандеса были и свои предметы гордости — в стеклянной колбе лежали десятки крошечных обсидиановых наконечников стрел. То ли старый мошенник старался произвести впечатление на своих пациентов, то ли он и впрямь успешно лечил раненых эльфами (от коих ацтеки страдают столь же часто, сколь и германцы, хотя германские эльфы обычно изготавливают наконечники стрел из кремния).

Нашли мы и настойку для пробуждения Тлацолтетео, демона желания, — по-моему, он скорее способен погасить вожделение, нежели возбудить его. На банке с настойкой было что-то написано по-испански. Борнхольм перевела: «Использовать в сочетании с горячим душем». Она засмеялась.

— Насчет горячего душа он не прав.

Кабы этим и ограничивалась деятельность курандеро, посещение его группой ОМОНовцев оказалось бы пустой тратой денег, заработанных тяжким трудом налогоплательщиков. Но это было не так. В углу комнаты Борнхольм наткнулась на столик. Она смотрела на свой детектор с растущей тревогой.

— Оно где-то здесь, среди этих повивальных зелий, — пробормотала она.

Мы вновь увидели набор снадобий, которые можно найти у любого курандеро, — листья, чтобы натирать спину роженицы для облегчения страданий, травы для увеличения количества молока у кормящих матерей, притирания из трав и орлиного помета для беременных — все более или менее безобидное. Но вместе с этим…

— Оно! — Борнхольм открыла бутылку с прозрачной жидкостью.

Я и раньше знал, что ее детектор заклинаний чувствительнее и мощнее моего, а теперь его преимущества стали очевидными. Специальная полицейская модель была лучше защищена от злого влияния. Лицо Борнхольм исказилось, когда она прочла слова, возникшие на экране:

— Микробесы сообщают о наличии человеческой крови и содранной человеческой кожи. Отвратительно.

— Приведите Эрнандеса, — приказал сублегат Хиггинс. Как только появился курандеро, Хиггинс указал на бутылку и спросил: — Эй, ты, что здесь?

— Где, в этой бутылке? — переспросил Эрнандес. — Кровь хорька и немного крови дракона. Преимущественно для дам, которые ждут ребенка. Они приобретают… — Он не смог подобрать английского слова и произнес что-то по-испански.

— Геморрой, — перевела Борнхольм. — Да, я слышала об этом. — Она одарила курандеро таким взглядом, который мне никак не хотелось бы ощутить на себе. — Ты это сам приготовил?

— Нет, нет. — Эрнандес энергично потряс головой. — Кровь дракона тиу саго — очень дорогая. Я покупаю эту смесь у другого человека, он говорит, что тоже курандеро, на одном из… как вы их называете… блошиных рынков. Он просит разумную цену, меньше, чем другие.

— Я вам верю, — сказал я. — Он просит мало, потому что продает совсем не то, что говорит. Расскажите-ка об этом человеке. Он молодой? Старый? Он часто приходит на рынок?

На блошином рынке можно найти почти все и очень дешево. Иногда товар даже соответствует тому, что утверждает продавец. Однако зачастую бывает, что колечко чистого золота через несколько дней превращается в медь или свинец, хорологический демон в часах засыпает или удирает, а то, что вы считали лекарством, оказывается ядом. Полиция и АЗОС делают все, чтобы торговля на рынках шла честно, но, как всегда, для этого не хватает людей.

— Он называет себя Хосе, — сказал Эрнандес. — Он не молодой и не старый, просто мужчина. Я видел его несколько раз. Он бывает на рынке не всегда.

Мы с сублегатом Хиггинсом переглянулись. На его лице выразилось отвращение. Не молодой и не старый мужчина по имени Хосе, который появляется на рынке, когда ему вздумается… Какие у нас шансы опознать его? Примерно такие же, как у Иерусалимского Первосвященника обратиться в индуизм.

Во всяком случае, так думал я. Но Борнхольм сказала:

— Если нам удастся установить детектор заклинаний в воротах для торговцев на нескольких рынках, то, бьюсь об заклад, он учует эту дрянь. Я попытаюсь сделать это в субботу и уверена, что мои коллеги меня поддержат. Все знают, кто такой Уицилопочтли, и никто не хочет, чтобы он вырвался на свободу.

Великой любви достоин тот государственный служащий, который вызвался работать сверхурочно без дополнительной оплаты! Люди, которые придираются к полиции и чиновникам, обычно забывают о таких, как Борнхольм, а зря. Их и без того слишком мало.

— Если вы одолжите мне один из этих замечательных детекторов, — предложил я, — я подежурю в воскресенье. Я знаю, что в этот день большинство людей предпочитает молиться Богу, а не работать, но ко мне это не относится.

— Ладно, — согласился Хиггинс после короткого раздумья. Так я и знал: мало в полиции иудеев. Я написал номер своего домашнего телефона и протянул ему.

— Я дам вам знать, — пообещал он.

— Надеюсь.

Признаюсь, у меня было еще одно, тайное, побуждение. Продавцы приходят на блошиные рынки рано, чтобы занять местечко получше. Я решил: возьму-ка с собой Джуди, и когда мы покончим с проверкой (наверняка ведь ничего не найдем), то сможем провести остаток дня за покупками. Как я уже говорил, на блошиных рынках можно найти все, что угодно.