Демон

Глава 13

Хандзо Гэннаи, президент банковского подразделения «Мудзин», не любил американцев. Да, конечно, дела он с ними вел, но народом считал варварским и некультурным. Они прячутся за своей технологией, ни одного пустякового вопроса не могут решить без адвокатов. Часто они не дают себе труд изучить японский рынок и пытаются внедрять совершенно непригодные товары. Хандзо шокировала их неспособность планировать, рассуждать логически.

За границу он обычно ездил с несколькими ассистентами. Но на этой неделе только жена, Юрико, сопровождала его в Нью-Йорк, где он должен был завершить крупную сделку: «Мудзин» покупала отель «Валенсия» на Манхэттене за пятьсот миллионов долларов. Роль Хандзо в этом деле, однако же, лишь скрывала истинную причину его приезда в страну, которую он не любил. А приехал он для того, чтобы забрать неоконченную книгу Оливера Ковидака — книгу, которая могла погубить его мать и Уоррена Ганиса. Виктор Полтава принес книгу Ганису, а тот должен был передать ее Хандзо.

Рэйко Гэннаи знала, что сын не любит Америку, его пугает климат насилия в этой стране, ему неуютно с людьми, которых он считает всего лишь детьми-переростками. Тем не менее она настояла, чтобы он поехал, взял книгу англичанина и привез ее в Японию. «Я доверяю это только тебе» — заявила она. И добавила: Хандзо — это тот фундамент, на котором выстроена вся ее жизнь. А мечты ее обретут реальность через Хандзо в будущем.

Он почтительно поклонился, думая, как ужаснулась бы она, узнай вдруг правду. А правда заключалась в том, что Хандзо ее мечты не интересовали. Нисколько. И он прекрасно знал, что главное в ее жизни не он, а ненасытная жажда власти. Вот и сейчас, с этой книгой англичанина, Хандзо видел то же самое. Матушка приказала, и он бежит с поручением. Не самый преуспевающий банкир в истории «Мудзин», а высокооплачиваемый раб Рэйко Гэннаи. Он свою мать ненавидел, причем настолько, что эта ненависть занимала в его душе больше места, чем любовь к кому-либо другому.

Когда он решил наконец уничтожить ее, стать скрытым мечом у ее горла, Хандзо искренне расценил свои действия как правомерные и оправданные. Подобающее наказание женщине, которая угнетала его всю жизнь — сколько он себя помнил. Ей удалось подавить даже отца Хандзо, а он был когда-то одним из тех, кого особенно боялись и уважали в Японии. Все, кто выступал против его матери, погибали или просто сдавались, убоявшись ее угроз. Кровью она утвердила свое царство, кровью и правила.

Он слыхал, многие говорили, что Рэйко обладает магической силой, она обеспечивает богатство и могущество «Мудзин», и компания будет процветать лишь пока Рэйко остается ее теневым правителем. Глупые суеверия, отмахнулся Хандзо. Боятся они ее, вот и все. Да, ей хватает энергии и силы, чтобы идти туда, куда ведет ее врожденная интуиция. Да, это дает ей преимущества над большинством людей. Но волшебницей ее не делает.

Хандзо смотрел на мать намного прагматичнее. Видел в ней жесткую, жестокую, коварную женщину, которую интересует только она сама. Она всегда оставалась центром собственного круга. А единственной страстью в ее жизни была власть.

Рэйко, невероятно властная мать, изводила его своей неотступной и удушающей любовью. Любовь эта не прошла бесследно для сдержанного, замкнутого в себе Хандзо. Постоянно стараясь угодить матери, он нажил язву желудка, нервный тик у правого глаза — и еще страдал крапивницей. Кроме того, он в девятнадцать лет начал седеть, преждевременно и сильно располнел. Ну и высохшая левая рука напоминала ему об «Адском лагере», куда он попал исключительно благодаря матери.

Так называлась программа — «Адский лагерь» — целью которой было развить у молодых японцев трудовые навыки. Рэйко увидела здесь большие возможности для сына. А сам Хандзо считал эту так называемую деловую подготовку жестокой и бесчувственной. Двадцатипятимильные марши на выносливость. Дрянная еда. Рабочий день, который начинался в 4:15 утра. И садисты-инструкторы, будто специально подобранные. Молодому, неуверенному в себе Хандзо лагерь показался ужасным. В течение тринадцатидневного курса он не раз подумывал убить себя.

Не находя себе места в атмосфере лагеря, напоминавшей военную, он дважды пытался убежать. Лучше прервать обучение, чем допустить, чтобы с тобой обращались как с животным. А его мать и люди в «Мудзин» могут говорить о его позоре, пока у них языки не отвалятся. Хандзо хотел только поскорее убраться отсюда. Окончательное решение, однако же, приняла его мать. Она сказала, что он не должен ни от чего убегать, необходимо проявить стойкость. Ее преданность сыну, заявила Рэйко, позволяет ей лепить его судьбу, как она считает нужным.

Она приказала сыну оставаться в лагере до окончания курса. Инструкторы же должны относиться к нему еще требовательнее. Если он будет отвлекаться или не проявит достаточно сильный дух, инструкторам следует физически его наказывать. Поэтому в своей высохшей руке Хандзо винил мать: ретивый инструктор ударил его стальным жезлом, сильно ударил, и попал как раз в нужный нерв. Хандзо пережил лагерь. Но ему надолго запомнился этот кошмар.

Потом был еще один кошмар, когда он потерял Еко, женщину, которую Хандзо по-настоящему любил. Их недолгое время вместе было самым счастливым в его жизни. Он и не ожидал, что столь красивое и очаровательное существо проявит к нему интерес. Толстый, толстогубый, физически неполноценный — никто бы не назвал его красавцем. Даже мать говорила не раз, что умом он вышел значительно лучше, чем внешностью.

Все это не имело значения для Еко. Как и он, она неловко себя чувствовала с другими людьми, предпочитала мысли свои и чувства скрывать. Общаясь с Хандзо, она заглянула дальше его робости, увидела умного, чувствительного человека. Человека нежного, как и она сама. Мы — одна душа в двух телах, сказала она ему. А он ее назвал своим вторым "я" и заверил, что до встречи с нею его жизнь была путешествием в темноте. Когда она согласилась выйти за него замуж, Хандзо заплакал от радости.

Вначале казалось, что Рэйко Гэннаи смирилась с тем, что сын сам выбрал себе невесту. Она поговорила с молодой женщиной и сообщила сыну, что Еко обещает во всем ему повиноваться. Еко считала благословением, что ей достался такой муж как Хандзо. И она была рада посвятить ему свою жизнь. Я должен заключить этот брак, сказал он матери. Я не смогу жить без Еко.

Однако Уоррен Ганис, будучи с визитом в Японии, встретил Еко — и жизнь Хандзо на этом разбилась. Американский издатель безмерно увлекся молодой японкой, он решил взять ее в жены любой ценой. Добиваясь своей цели, Ганис отправился сперва к Ясуде Гэннаи, потом к Рэйко. На следующий день мать сказала Хандзо, что он не сможет жениться на женщине, которую любит. Женится на ней Уоррен Ганис.

Хандзо воззвал к матери, умоляя не отнимать у него Еко. Но Рэйко ответила, что этого требуют интересы «Мудзин». Ганис без ума от Еко, а значит, она сможет легко следить за его действиями. Несмотря на длительные контакты Ганиса с «Мудзин», Императрица считала необходимым его контролировать. Таким образом страхуется будущее, подчеркнула она.

Найти японскую жену для Уоррена Ганиса не легко, продолжала мать Хандзо. Она должна быть красивой, скромной и здоровой. Интересоваться искусством — это обязательно. Еко подходит по всем показателям. И понимает, кроме того, что в том браке первейшая ее лояльность принадлежит «Мудзин», а не мужу.

Естественно, Еко не очень-то обрадовалась перемене в ее свадебных планах. Но Императрица оказала необходимое воздействие — и Еко согласилась. Воздействие. Хандзо хорошо знал, что это означает. Его мать подкупом или давлением вынудила семью Еко пойти на этот вариант, брак дочери с Ганисом. А Еко, пока не вышла замуж, обязана выполнять желания семьи. Во всяком случае, Хандзо предлагалось считать вопрос закрытым. Со временем он забудет о Еко, утешила его мать.

Но он не забыл. И никогда не забудет. Он плакал, узнав о ее несчастной жизни в Америке; Ганис знал, что Еко по-прежнему любит Хандзо, и всячески над ней издевался. Она стала пить, и Хандзо тоже, чтобы приглушить свою боль, но перестал, когда обострилась язва. Даже после брака с женщиной, которую выбрала ему мать, он продолжал носить в бумажнике фотографию Еко. Память о ней была его единственным истинным достоянием.

Ее трагическая жизнь с Уорреном Ганисом кончилась ранней смертью. Для убитого горем Хандзо теперь исчез последний шанс на счастье в будущем. Он-то надеялся, что Еко когда-нибудь вернется к нему. Смерть ее одновременно сделала его самым непримиримым врагом Рэйко. Полиция расценила падение Еко из окна пентхауса на Манхэттене как несчастный случай. Но Хандзо вскоре узнал правду. Еко убил Виктор Полтава. По приказу Рэйко Гэннаи.

Еко, сказала Императрица сыну, стала представлять опасность для Уоррена Ганиса, а значит, и для «Мудзин». Госпожа Ганис была алкоголичкой и наркоманкой. Она заводила любовников. Ее поведение становилось все более недопустимым, и, хуже того, она стала слишком много болтать. Слишком свободно. Хандзо подумал: во всем виноват брак, который устроила ты и Ганис.

Но Хандзо мудро промолчал. Рано или поздно, продолжала Императрица, Еко выболтала бы что-нибудь опасное, и тогда… Вот и пришлось нанять Виктора Полтаву, чтобы этого не произошло. Она была уверена, посылая Полтаву, что Хандзо поймет.

Поймет.

А понимала ли его мать, чего ему стоило не убить ее на месте? Но он выслушал ее молча и, когда она закончила, заставил себя уйти спокойно. В молчании. Без единого слова. Выйдя из дома, сел в свою машину, подарок на тридцатилетие от Рэйко Гэннаи, и умчался из Токио, направляясь на север, в горы. Машину гнал на дикой скорости. Не остановился, задев боком грузовичок с помидорами.

В заимке у озера, принадлежавшей «Мудзин», он громко вопил от душевной боли, сильно напился водки и скотча, а когда не плакал по Еко, он проклинал свою суку мать. Потом Хандзо вышел наружу, вытащил из багажника разводной ключ и, под взглядами четырех обслуживающих заимки, яростно напал на свою машину — разбил фары, капот, перешел на ветровое стекло, дверцы, боковые стекла, уничтожил машину так, как хотелось ему уничтожить мать. И Уоррена Ганиса.

Нью— Йорк. Август 1985. Ровно в 9:43 утра Хандзо Гэннаи вошел в маленький кинозал, оборудованный у Ганиса в его квартире на Пятой авеню. В руке он держал стакан теплого молока -язва опять оживилась. В тускло освещенной комнате было пусто. Хандзо пришел на встречу с Ганисом чуть раньше времени, хозяином еще занимался массажист японец в гимнастическом зале рядом. Морщась от струи воздуха, извергаемой кондиционером, Хандзо сел в одно из ряда кожаных кресел. Холодно-то как. Американцы с их проклятой технологией.

Несколько минут он сидел, глядя в сторону экрана, скрытого сейчас золотым занавесом, с китайским узором — лодки на якоре, изящные мостики. Потом стал рассматривать картины на обитых стенах. Особенно одна привлекла его внимание. Небольшое полотно, освещавшееся крошечной лампочкой вверху рамы. Он поднялся и подошел к картине.

Недурственно, подумал Хандзо. Изображение древней японской чаши, ничего больше. Чаша была красновато-черная, но художнику удалось передать тусклый белый отблеск по верхнему краю, будто мягкий падающий снег. Никаких ухищрений, никакой слащавости. На Хандзо картина произвела впечатление.

Написала ее жена Ганиса, Акико Сяка. Одаренная молодая женщина. И очень красивая. Ничего странного, что Ганис так в нее влюблен. По словам матери Хандзо, чувства издателя к своей молодой жене граничат с безумием. «Для Ганиса любить ее — все равно что жить, — сказала Императрица. — А что касается Акико, то ее обязанность — льстить ему, чтобы не замечал своей старости.»

Хандзо коснулся картины, ощупал мазки кончиками пальцев, думая, как отреагировал бы Ганис, узнав, что жена ему неверна. И что Виктор Полтава собирается убить и Акико, и ее любовника.

Два дня назад в Токио Хандзо по указанию матери послал шифрованное сообщение в женевский банк Полтавы. Иначе с ним связаться не представлялось возможным, ибо Полтава редко проводил две ночи подряд в одном месте. Через двадцать четыре часа Хандзо получил ответ из Монреаля, тоже шифрованный: ему надлежало немедленно перевести телеграфом миллион американских долларов на номерной счет в банке на Каймановых островах. Они согласился убить жену Уоррена Ганиса и ее любовника, американца по имени Эдвард Пенни.

Решение ликвидировать их было принято после того как Хандзо и его мать прослушали записи их разговоров, сделанные американским слухачом. Слухач, Аристотель Беллас, оказался человеком жадным и поэтому, можно сказать, жил уже как бы в кредит. Но в профессиональном отношении он оказался на высоте, предоставил необходимые доказательства измены Акико. Итак, Уоррену Ганису изменяет жена, которую он безумно любит. Хандзо был в восторге. Иногда боги бывают добрыми.

Пошлый флирт стал серьезной опасностью, сказала Императрица. Жена Уоррена по глупости связалась со следователем, который состоял на службе у влиятельного американского сенатора. Следователь этот интересуется «Мудзин» и прошлым Уоррена Ганиса. Поведение Акико непростительно.

— Я не собираюсь мучиться из-за того, — заявила Рэйко Гэннаи, — что она могла рассказать или не рассказать Пенни о «Мудзин» и Уоррене. Сейчас это дело в руках Полтавы. Пусть допросит любовников, потом доложит мне.

— Ганису не легко будет пережить потерю любимой жены, — заметил Хандзо. Он с трудом скрывал улыбку.

— Привязанность Уоррена к жене ставит под угрозу всех нас, — резко проговорила Рэйко Гэннаи. — А раз уж он легко отнесся к устранению его первой жены как к мере безопасности, я не вижу причин, по которым он мог бы возражать на этот раз. Конечно, неверность Акико ему проглотить будет трудно. Но жизнь — это искусство уклонения от боли, а боли будет меньше для всех участников, включая Уоррена, если Акико и ее любовник поскорее оставят этот мир.

Потом его мать устремила на Хандзо долгий внимательный взгляд — и наконец прошептала: Аикути. Скрытый Меч. Хандзо показалось, что его сердце сейчас остановится. Язва в желудке плеснула болью. Он прикусил кончик языка, чтобы не вскрикнуть. Он был готов вскочить и убежать, спасая свою жизнь.

Рэйко Гэннаи положила руку ему на плечо, не давая подняться. Хандзо окаменел. У его матери сузились глаза. Вдруг, улыбаясь, она приблизила свое лицо и прошептала: Подумай, что если Акико и Пенни работают с Аикути? Может, они двое и есть Аикути?

Закрыв глаза, Хандзо стиснул край стула, он выжидал, когда пройдет головокружение. Потом открыл глаза и успел спохватиться. Чувство облегчения было настолько сильным, что он чуть не заорал как сумасшедший. А еще ему хотелось рассмеяться в лицо матери, потому что идея о том, будто Акико и ее американский любовник выполняют роль Скрытого Меча, была дикостью. Идиотизмом. И тем не менее…

Разве милейшая мать не учила его пользоваться ошибками других? Разве она не развила в нем сильное чувство самосохранения? Хандзо продолжал молчать, внимательно прислушиваясь.

А она сказала — интересная возможность, ты не согласен? Хандзо наблюдал, как мать тщательно облизывает губы, это всегда показывало, что она полностью увлечена темой. Благодаря Уоррену, продолжала Рэйко, у нашей дорогой Акико есть ценные контакты и бесценная информация. Начать хотя бы с того, что она имеет доступ к специальному компьютеру в доме Уоррена, который связывает его с нами здесь, в Токио.

Хандзо добавил — и к телексам, которые держит у себя Уоррен. Вот именно, согласилась его мать. Акико и ее любовник могут выйти на любую информацию, способную повредить Уоррену. Глаза Императрицы засветились. Она увлекалась все больше.

— Подумай сам. Через сенатора Фрэн Маклис Пенни связался с Ковидаком и Уэкслером. И разве Полтава не сообщил нам, что Пенни пытался предупредить Ковидака? — Хандзо кивнул. Внешне он казался спокойным. Но ему казалось, что нервы его разрываются. Я слушаю, сказал он.

— Так вот, этот француз, Серж Кутэн, передал Ковидаку информацию, которую вполне мог собрать для него Пенни, его друг. А все, отправлявшееся Кутэном из Швейцарии и предназначавшееся Мейеру Уэкслеру, вероятно, тоже происходило от Пенни. И от Акико тоже, разумеется. Ведь Акико, можно сказать, соблазнила личного полицейского сенаторши, чтобы тот помог ей начать новую жизнь. Как и Ханако сделала с Кутэном. Похоже, ни одну из этих женщин не привлекает привилегированное существование, которое я им обеспечила. Обе были когда-то чуть лучше голодных собак, и обе теперь обернулись против меня.

Хандзо опять кивнул, прежде чем заговорить.

— Но в записанных разговорах упоминается, что Уэкслер получал информацию почтой из Японии. По-моему, это исключает Кутэна? — Сердце у него бешено колотилось, но высказать эту мысль он считал обязательным — для поддержания видимости. Нельзя слишком легко соглашаться с теорией матери.

— Ты забываешь, сын мой, — вздохнула она, — что Кутэн много путешествовал по делам. Так он и с Ханако познакомился. Помнишь, он встретился с ней в Гонконге и потом приехал сюда. Жаль, я не поручила Полтаве тщательно допросить Кутэна. Мы бы раньше вышли на Акико и Пенни.

Хандзо согласился. Его мать продолжала мысль — Акико и Пенни вполне могли бы отправить информацию кому-нибудь в Японии, а этот человек переслал ее обратно в Америку.

Улыбнувшись, Хандзо напомнил — вроде бы Элен Силкс в последнем сообщении о сенаторе отметила, что Акико и Эдвард Пенни все больше сближаются? Рэйко Гэннаи сузила глаза и согласно кивнула: это так. Но когда мать заметила, что Элен в письмах ничего не упоминает о деятельности Акико и Пенни против «Мудзин», у Хандзо проснулся тик рядом с правым глазом. Он уже никак не хотел, чтобы она оставила эту теорию. Только не сейчас. Лучше пусть нацелится на кого-нибудь другого, а он останется в укрытии.

Рэйко Гэннаи помолчала.

— В записях Акико и Пенни о «Мудзин» и Уоррене совершенно ничего нет… — Она опять умолкла.

Хандзо испугался.

— Объясним это любовью, причиной всех неразумных действий, — быстро проговорил он. — Может быть, они слишком заняты друг другом и о серьезных вещах не говорят. Может быть, Пенни считал неразумным обсуждать «Мудзин» по телефону. Ты же знаешь, он профессионал. Что же до проницательности Элен Силкс, то она уже нас один или два раза разочаровала. И если она до сих пор не замечала истинных отношений между Акико и Пенни, меня это нисколько не удивляет.

Мать долго смотрела на Хандзо, он почувствовал себя неуютно и забеспокоился, не сказал ли что не так, но тут она улыбнулась, потрепала его по щеке и согласилась — в чем-то он прав. Ее глаза блестели, и он чувствовал, что она им гордится. Хандзо хотелось убежать и спрятаться, где-нибудь подальше от этих глаз. Чувство вины мешало ему соображать, и если он не уйдет, может чем-нибудь выдать себя.

Сжимая его руки, Императрица сказала — мы уже приближаемся и скоро будем знать, кто этот Скрытый Меч. Скоро попробуем кровь этого вонючего предателя. С детским энтузиазмом она свела его руки вместе и воскликнула — я так хочу скорее прочесть отчет Полтавы об Акико и Пенни, а ты? Не дожидаясь его ответа, она продолжила: я давно так хорошо себя не чувствовала.

Даже Хандзо должен был признать, что она вдруг помолодела, очевидно, теория об Аикути сняла с ее плеч большой груз. Она сказала: меня делает сильной осознание того, что ты станешь следующим президентом «Мудзин». Хандзо, мой сын и самый дорогой друг во всем мире. У нее затуманились глаза, у него тоже. Оба заплакали. Но смятенный Хандзо не знал, по матери он плачет или по себе. Или по Еко.

В маленьком кинозале Хандзо допил свое молоко и, осмотрев картину Акико Сяка — пурпурные ирисы — оглянулся через плечо. Он мелко подрагивал. Не оттого, что кондиционер окатывал его холодом, нет, ему казалось, что за ним наблюдают. Ощущение было настолько сильное, что желудок начал завязываться узлом. После похищения в Гонконге он всегда чувствовал, если кто-то обращал на него особое внимание. Гонконг научил его предвидеть зло.

Но здесь никого нет. Зал пуст.

Может быть, кто-то прячется в проекционной будке. Она у входа и тоже должна быть пустой. Ганис выбрал именно просмотровый залец для утренней встречи с Хандзо, потому что, сказал он, это самое уединенное место в его трехэтажной квартире из сорока помещений, здесь никто не побеспокоит. Хандзо смотрел на будку, где в двух из трех окон поблескивали линзы проекторов. Кто-то за ним наблюдает. Он был в этом совершенно уверен.

Войти в проекционную будку можно было только из коридора. В панике Хандзо уронил пустой стакан на соседнее кресло и побежал по толстому серому ковру к выходу из зала. Добежав по коридору до входа в будку, он распахнул дверь и включил свет. Там было пусто.

В будке, маленькой, с низким потолком, Хандзо увидел два проектора, высокую деревянную табуретку и рабочую скамью, на которой лежала линза от проектора, пустые катушки, недельной давности номер голливудского журнала. Потертый деревянный стол был завален кассетами с пленкой, там же валялись электронные часы, книжонка Мики Спиллейна, спортивная страница из «Нью-Йорк Таймс», придавленная полной пепельницей. На стене между проекторами висел красный телефонный интерком, соединяющий будку с залом. Пахло здесь машинным маслом, застоявшимся сигарным дымом и вчерашним кофе. И — было пусто.

Все еще нервничая, Хандзо вернулся в просмотровый зал, сел в прежнее кресло, откинулся на спинку, ему хотелось спокойно подумать. Он сунул правую руку в карман пиджака, ощупал маленький медальон на золотой цепочке. Этот медальон, катами, подарили когда-то Еко ее родители. В соответствии с Сидзюкунити, сорокадевятидневной службой, они ждали сорок девять дней после смерти Еко, чтобы отпраздновать вхождение ее души в рай. На сорок девятый день семья также раздала ее вещи родственникам, друзьям и знакомым. Одетый в темную траурную одежду, Хандзо присутствовал на богослужении, проводившемся в доме родителей Еко. Он зажег свечи, воскурил благовония и молился о реинкарнации духа Еко в иную, прекрасную жизнь. Уоррен Ганис не приехал, остался в Нью-Йорке.

Сейчас Хандзо, оглянувшись, увидел седоволосого красивого Ганиса, тот был одет в белое кимоно, на ногах деревянные гэта, он нес атташе-кейс с золотыми инициалами. Американец располнел, заметно располнел с тех пор, когда они виделись последний раз несколько месяцев назад, и Хандзо это втайне порадовало. Императрица упоминала, что Ганис теперь носит корсеты, у него талия слишком расползается. Хандзо поднялся, они поздоровались на японском, поклонились. Он почуял ароматические масла, которыми массажист обработал холеную плоть Ганиса. Аромат стареющей шлюхи, подумал он.

Оба они друг друга не любили. Ганис видел в Хандзо лишь перехваленного счетовода, которому повезло, что у него такая мать — Рэйко Гэннаи. А Хандзо считал американца заурядной и вульгарной личностью. Ну и, конечно, между ними стояла Еко, а это уж навсегда.

Уселись они на соседних рядах, друг перед другом, Хандзо смотрел, как Ганис кладет кейс на колени, отпирает замки и поворачивает кейс, демонстрируя содержимое.

— Рукопись, пометки Ковидака и корреспонденция, относящаяся к его книге, — перечислил Ганис. — Здесь все. Никаких копий. Хотя почему ваша мать могла подумать, что мне захочется оставить копию этого дерьма, я не понимаю. Меня пугает даже малейший шанс, что кто-нибудь это может увидеть.

Он закрыл кейс и передал его Хандзо, тот, вскинув на мгновение глаза, неторопливо открыл кейс и заглянул внутрь. С бешено колотящимся сердцем он спросил:

— Акико что-нибудь из этого видела?

Ганис фыркнул.

— Ну что за вопрос, черт возьми? Конечно, нет. За дурака меня принимаете? Она достаточно знает о том, что происходит, можете мне поверить. И знать больше ей не нужно. Послушайте, то, что у вас здесь есть, вполне может меня погубить, так что, пожалуйста, не выпускайте этот кейс из виду, пока не приедете в Японию. — Хандзо подумал: он нагл как всегда. Однако спасибо, друг мой, что даешь мне еще одну возможность уничтожить тебя.

Когда Хандзо потянулся к письму, лежавшему сверху, его рука сильно задрожала, пришлось схватить кейс обеими руками и читать молча. Его последнее письмо Ковидаку. Хандзо как Аикути обвиняет свою мать в том, что она организовала убийство Сержа Кутэна, а непокорных жен в «Мудзин» превращает в проституток, наркоманок. Здесь же он связывает мать и Уоррена Ганиса с Виктором Полтавой. Хандзо нервно захлопнул кейс.

Неправильно поняв его нервозность, Ганис с неожиданным сочувствием проговорил:

— Да, я понимаю. Для вашей матери это большая опасность. Мы с вами не лучшие друзья, но согласны по крайней мере в одном — в лояльности к семье. Не знаю уж, сколько раз я советовал ей сделать что-нибудь с этим Тэцу Окухара. Он-то и должен быть Аикути. Кроме вас, только у Окухары есть реальный шанс унаследовать вашему отцу. Поэтому больше всего наши неприятности выгодны как раз Окухаре. Он, по-моему, слишком большой умник, будь он проклят. И подумать только, что он — крестный сын Ясуды— сан. Ваш отец дал ему все, а он отплачивает предательством, хочет погубить семью. Для него никакое наказание не окажется слишком большим.

Ганис заговорил об отце Хандзо, об их ранних днях вместе, о том, как он любит старика. Все эти неприятности начались, сказал он, когда Ясуда-сан заболел и шакалы вроде Окухары начали бороться за власть. Хандзо подумал — самое удобное время для меня отомстить матери и Ганису. Он никогда не хотел стать президентом компании, предпочитая работу банкира, где он всегда в точности знал, что от него требуется.

Нервно барабаня пальцами по кейсу, он спросил:

— Где Полтава?

Ганис потер свой свежебритый подбородок и зловредно ухмыльнулся.

— Я думал, вам в его присутствии не по себе, если выразиться мягко.

— Он здесь? В доме, я хочу сказать.

— Я понимаю, о чем вы. А почему вы вдруг так заинтересовались Виктором? У вас есть для него сообщение от матери? — Произнес он все это с явной насмешкой.

Банкир смотрел на атташе-кейс.

— Сообщения у меня нет. Я просто поинтересовался, где он. Полтава часто переезжает, и я подумал, что мог остановиться и у вас. Временно, разумеется. Спросил я из любопытства, ничего больше. — И потому что все во мне кричит: за мной наблюдают, подумал Хандзо.

Он взглянул на часы, поднялся из кресла.

— Спасибо за молоко. Я должен позвонить матери и сообщить, что материалы у меня. — Он постучал по кейсу одной рукой. — А потом у меня встреча в одиннадцать часов, нужно завершить это дело с отелем.

Ганис поднялся, спрятал руки в рукавах кимоно.

— Воспользуйтесь телефоном в компьютерном зале, это в конце коридора.

Хандзо поблагодарил и попросил, чтобы зал на время его разговора с матерью освободили от всего персонала. Ганис кивнул, соглашаясь. Хандзо спросил, сделал ли уже Полтава что-нибудь со слухачом и газетчиком, устранения которых тоже требовала его мать. Ганис сказал, что Полтава всегда скрытен, но он все же дал понять, что его дела в Америке будут завершены в ближайшие дня два.

— Понимайте это как хотите, — Ганис пожал плечами.

Они поговорили еще немного, потом откланялись. Ганис остался один в просмотровом зале, он уставился на дверь, которая только что закрылась за Хандзо. Затем он прошел к центру заднего ряда, сел в среднее кресло и несколько мгновений размышлял, хмурясь. Наклонившись вперед, он поднял телефонную трубку с панели прямо перед собою, нажал кнопку на панели, поднес трубку к уху. В проекционной будке кто-то ответил после первого же звонка. Ганис сделал глубокий вдох, выдохнул.

— Ты слышал? — спросил он.

— Да, — ответил Виктор Полтава и повесил трубку интеркома.