Демоны вне расписания

1

Толстый махровый халат, шерстяные носки и огромная кружка чая с лимоном. Добрый доктор складывает свои инструменты. Все слегка в тумане. И все это уже когда-то было. Разве нет?

– Настя, с вами все в порядке?

Настя закрывает глаза. Ей совершенно не хочется обсуждать свое самочувствие с добрым доктором. Ни с кем не хочется. Ничего и никогда. Она чувствует себя тупой куклой, которую каждый использует, как ему вздумается. «И теперь, после того как со мной вдосталь наигрались, оставьте меня в покое, плиз».

– Настя, – доктор не унимается и тормошит её. – Настя, нельзя все время спать. Вы спали двадцать часов подряд. Пора возвращаться к нормальной жизни…

Он издевался, и Настя среагировала немедленно. у доктора оказалась неплохая реакция, и пальцы Насти лишь чуть задели оправу очков и кончик носа. Теперь доктор выглядел еще комичнее. Этакий чудак-добряк-весельчак с покосившимися очками на носу. Грех на такого обижаться.

– Ну что вы… – пробормотал доктор, на всякий случай пятясь к двери.

– Что – я?! Нормальная жизнь?! Какая нормальная жизнь?!!

Настя ухватила чашку и швырнула ею в доктора. Облом – ватная рука даже не разогнулась до конца, чашка упала рядом с кроватью и не разбилась.

Доктор понимающе покачал головой.

– Я зайду позже.

Дверь за ним закрылась. Настя явственно услышала щелчок замка – то есть ничего не изменилось. Она медленно, с опаской поднесла руку к шее, стала прощупывать кожу, медленно продвигаясь туда, где был…

Почему был? Он там так и остался. Маленький подкожный бугорок, который был словно ошейник, словно кандалы, которыми был опутан тот кошмарный старик в подземелье… Ничего не изменилось.

Но лишь на первый взгляд.

– Хорошо выглядишь, – сказал ей Покровский. – Я думал, будет хуже. Думал, мы тебя не откачаем. Ты была как снежная королева, белая и холодная. Упала и не шевелишься. Я тебя скорее в охапку, в машину, снял с Лизы дубленку, накрыл тебя… Доктор тоже подсуетился.

– Я не помню, чтобы там был доктор, – сказала Настя.

– Ты же потеряла сознание…

– Не сразу.

– Он там был, ты его просто не заметила, – улыбнулся Покровский. За время, прошедшее с памятного обеда в «офицерской столовой» за клетчатой скатертью, майор осунулся и стал, как показалось Насте, более нервным. Можно было объяснить это тревогой за здоровье Насти, но Настя такое объяснение видала в гробу в белых тапочках. Она вообще с подозрением относилась к любым попыткам что-то ей разъяснить, и хотя Покровского она слушала, внутри нее будто действовал встроенный фильтр, который отсеивал все, хоть едва похожее на неправду. Пока редкие из слов Покровского преодолели этот фильтр.

– Его я, может, и не заметила… Но я заметила, что ты не рвался мне помогать, когда я тащила старика к машине. Вот это я точно помню. Вы стояли там и смотрели – как в театре.

– Настя, – снисходительно усмехнулся Покровский, – не забывай, что за тобой гнались. Если бы я все бросил и кинулся тебе помогать, то через секунду у нас с тобой сидело бы по пуле между лопаток. Я отстреливал твоих преследователей. Согласись, это важная задача. И вообще, для нас вся эта история стала полной неожиданностью. Ты должна была просто найти ключ, проникнуть в подвал и посмотреть, что там и как. Ты же устроила побег, и нам пришлось в экстренном порядке тебя прикрывать…

– Я не устраивала никаких побегов. Этот… Этот человек там, в подвале, он сам все устроил. Сам разорвал свои цепи, поубивал охрану… Я, кстати, подумала тогда – может, правильно, что его держали в подвале, подальше от людей? Страшноватый тип, между прочим.

– Есть немного, – пробормотал Покровский. – Но удерживать человека против его воли – это противозаконно, поэтому наша операция…

– Вот именно!

– Что?

– Удерживать человека против его воли – противозаконно. Сколько времени вы удерживаете меня против моей воли?! Полгода?

– Настя, это же особый случай…

– Ни фига.

– В любом случае ты справилась с задачей…

– И…

– Мы не станем тебя больше задерживать.

– Неужели?

– Честное слово. Просто остались кое-какие формальности, которые нужно утрясти…

– Сколько еще?

– Два-три дня.

Настя неотрывно смотрела ему в глаза, и Покровский скорректировал сам себя:

– Ну неделя.

– Опять врешь.

– Я не вру, просто могут возникнуть сложности… Но не больше недели.

– И вот эту дрянь у меня из-под кожи…

– Само собой, мы ее уберем. Настя, послушай, я не собираюсь тебя обманывать…

– А я не собираюсь тебе верить.

Покровский вздохнул и попытался одарить Настю укоризненным взглядом, но Настя отразила этот взгляд со всей беспощадностью, на которую была способна в нынешнем состоянии:

– А чего ты ждал после всего, что вы со мной сделали?

– Мы? А что мы с тобой сделали?

Настя зашарила по столу в поисках чашки, чтобы запустить в Покровского, но после инцидента с доктором питье ей приносили исключительно в пластиковых стаканчиках.

– Тебе по пунктам перечислить?! Начиная с Сахновича? Начиная с того, что меня заставили два месяца жить с грузинским мафиози? Жить – я имею в виду спать с ним! Начиная с того, что я расплачиваюсь за преступления, которых я не совершала!

– Твою невиновность мы уже много раз обсуждали и возвращаться к этому не будем. Сахнович… Какие бы тараканы ни водились у него в башке, но он мертв. Он погиб, спасая тебя, между прочим.

– Спасая из ловушки, куда вы меня сами и отправили!

– Знаешь, я видел съемки, читал донесения наружного наблюдения… Не похоже, что ты мучилась и страдала, живя с Гарджели. Ловушка, грузинский мафиози – это слова. Ты просто не видела себя со стороны. Тебе все это очень и очень нравилось.

– А тебе нравилось за мной подглядывать?

Некоторое время они молчали, глядя в разные стороны. Потом Покровский почесал темную щетину на подбородке и негромко сказал:

– Куда-то не туда заехали мы с этим разговором…

Настя ответила не сразу и заговорила совсем о другом:

– Отчего умер Сахнович?

– Его застрелили, когда он вас прикрывал.

– Я видела, как он умер. Это было не похоже на смерть от пули. И не похоже, что ты сейчас говоришь мне правду.

– А много ты видела смертей? Ты хорошо в них разбираешься? – Покровский вроде даже обиделся. – Если ты не видела, как в него медленно и красиво влетает пуля, то это не значит…

– Никто не стрелял, когда он умирал. Я помню, Артем, я была там. Я видела это. Он умер, как будто… Я не знаю, отчего он умер, но он умер страшно. Словно у него был отравлен мозг или…

– Отравлен мозг? – Покровский скептически пожал плечами. – Знаешь, что я думаю? Я думаю, что все это плохие сны. Со временем они пройдут. Все проходит, пройдет и это… – Покровский посмотрел на Настю и не увидел в ее глазах воодушевления. Тогда он добавил: – Я поговорю с доктором, он что-нибудь придумает, чтобы помочь тебе…

– Отлично! – сказала Настя. – Просто блеск.

С этого дня все таблетки, которые оставлял ей добрый доктор, Настя без колебаний спускала в унитаз.

2

Дни казались ей безвкусным вязким желе, но лишь до поры до времени. До той поры, пока Насте не разрешили выйти из своей комнаты. Это случилось через два дня после разговора с Покровским и на бог весть какой день после завершения ее блестящей карьеры в качестве любимой девушки Михаила Гарджели. Настя предполагала, что проболела как минимум три дня, и Покровский со своей утешительной философией «все пройдет, и это тоже» явился к ней на четвертый. Но сколько дней она на самом деле провалялась после прогулки в мокрых тапочках по заснеженному саду – кто знает? И кто хочет знать? Кто хочет знать, сколько дней бездарно и безвозвратно выпало из жизни? Настя уже потеряла счет таким дням, и начинать эту арифметику заново ей не захотелось.

Так вот, через два дня после визита Покровского ей разрешили прогуляться. Размять ноги, почувствовать себя вернувшейся к «нормальной жизни». Произнося эти слова, добрый доктор держался от Насти на безопасном расстоянии.

Как только Настя переступила порог и оказалась в коридоре, она поняла – все изменилось. Все было не так, как в первый раз.

Во-первых, это был другой дом. Не та большая полупустая панельная коробка, похожая на запущенную советскую гостиницу, а ухоженный коттедж, точнее, два двухэтажных коттеджа, соединенных переходом.

Во-вторых, в коридоре Настя то и дело натыкалась на крепких молодых мужчин в черной униформе с непонятными нашивками на рукавах. Они провожали Настю внимательными взглядами, оценивая ее не как женщину, а как потенциальную угрозу системе безопасности. Все они были экипированы пистолетами и еще какими-то угрожающего вида штуками, закрепленными на ремне. В коридорах под потолком темнели глазки видеокамер, так что все выглядело куда серьезнее, чем прежде.

Из окна Настя увидела высокий кирпичный забор, окружавший коттедж. Было слышно, как лают собаки.

– В прошлый раз меня так не охраняли, – сказала Настя доброму доктору, который следовал за ней на некотором расстоянии. – Хватало одной Лизы. Что-то изменилось?

– Ну… – замялся доктор. – Почему вы думаете, что все это ради вас? Это уже паранойя, Настя. Охрана сама по себе, вы сами по себе. Здесь есть что охранять и помимо вас.

– Что? – простодушно спросила Настя.

– Откуда мне знать? – не менее простодушно ответил доктор. – Думаете, я большой начальник здесь?

Настя так не считала.

– Я, как и вы, сижу в четырех стенах, – жаловался доктор. – Как и вы, хожу только туда, куда пускают эти… охрана.

Доктор нудно жаловался на жизнь, а Настя думала, что вещь или человек, требующие такой серьезной охраны, не иначе как находятся в соседнем коттедже, куда их с доктором не пустила охрана. Прогулка, таким образом, превратилась в протаптывание ковровых дорожек по короткому маршруту: от комнаты Насти по коридору в направлении холла и далее к переходу в другой коттедж, а оттуда назад.

На третьем заходе Настя увидела в окно, как во двор въезжает длинная черная машина, а из нее выходит тот самый неприятный пожилой человек с густыми темными бровями, который возглавлял нечто вроде комиссии, решившей судьбу Насти. Это их решение Настю совершенно не устраивало, и бровастого она заочно ненавидела, но сейчас в голове у нее появились совсем иные мысли. Бровастый явно был начальником, а стало быть, имело смысл поплакаться ему на свою печальную участь. Может, это и глупо, а может, это Покровский дурака валяет и лишнего держит ее здесь, в то время как бровастый давно уже распорядился отпустить Настю на все четыре стороны и выдать ей какой-нибудь орден за особые заслуги перед Отечеством… «Ну ладно. Просто отпустить на четыре стороны. Хватит и этого. Обойдемся без ордена. Я не гордая».

– Куда? – Внушительных размеров мужчина в черном перегородил ей дорогу.

– Туда.

– Не положено.

– Почему?

– Потому.

Несколько секунд они сверлили друг друга глазами: Настя подбирала особо хлесткие слова, чтобы морально порвать недоумка, а недоумок поглаживал пальцами рукоять резиновой дубинки и ждал повода пустить ее в ход против настырной пигалицы.

– Настя, пойдемте, – проговорил сзади доктор и попытался взять ее под локоть, но Настя отпихнула его.

– Ты хоть знаешь, кто я? – нагло уставилась она снизу вверх в презрительные глаза охранника.

– Кто?

– Я его дочь.

– Кого?

– Его, – Настя ткнула пальцем в окно. Мужчина с кустистыми бровями уже скрылся, но лимузин стоял во дворе, так что охранник сообразил, о ком речь. И задумался. Думал он недолго, но этого времени Насте хватило, чтобы прошмыгнуть мимо задумавшегося столба в черном.

Ну, или почти прошмыгнуть. После того как рука охранника ухватила Настю за ворот спортивной куртки и отшвырнула назад, попытка не могла быть засчитана. Доктор сочувственно шмыгнул носом и помог Насте подняться.

– А в следующий раз ноги переломаю, – сказал охранник, и его словам не было смысла не доверять.

– В следующий раз?! Да в следующий раз…

Ярость, только что бушевавшая в Насте, внезапно собрала пожитки и отъехала в сторону.

– У вас тут какие-то проблемы?

– Никаких проблем, – поспешно отрапортовал охранник девушке с короткими рыжими волосами, торчавшими в разные стороны, словно антенны. Лиза подстриглась.

3

Теперь было очевидно, что ничто не осталось неизменным – Покровский похудел и нервничал по неизвестной причине, доктор томился от безделья, люди в черном охраняли непонятно что от непонятно кого, а Лиза сменила прическу. И еще что-то в ней изменилось, но Настя не смогла определить, что именно. Во всяком случае, она не смогла этого сделать, пока разговаривала с Лизой один на один.

Настя с ходу выложила Лизе ворох своих жалоб и претензий, та слушала с легкой усмешкой, и у Насти возникло подспудное ощущение, что рыжая не без удовольствия внимает списку несчастий Насти. Но потом Лиза распорядилась, чтобы Настю выпустили на прогулку – не к воротам, где все еще стоял черный лимузин, а во внутренний дворик.

Настя накинула на плечи мужское коричневое пальто, замоталась шарфом и вышла вслед за Лизой. Неяркое солнце ударило в глаза, как ядерная вспышка, а разлитая в воздухе свежесть проникла в легкие и просто парализовала Настю на несколько благословенных секунд.

Внутренний дворик был похож то ли на спортивную площадку, то ли на армейский плац – аккуратный прямоугольник, очищенный от снега и окруженный с трех сторон высоким кирпичным забором с пропущенной поверху колючей проволокой.

Первые несколько минут Настя просто ходила по двору, смотрела на небо и неосознанно улыбалась.

– Хорошо… – наконец выговорила она вслух. Эта мысль была сейчас единственной в ее голове, других не было.

– Что хорошего? – откликнулась Лиза. – Еще один конспиративный курятник. Ступить некуда, сразу натыкаешься на охрану. Хотя… Если учесть, как тебе досталось в последний раз, то, наверное, тебе сейчас хорошо.

– Покровский сказал, что еще пару дней – и всё…

– Что – всё?

– Я пойду на все четыре стороны. Я сделала свое дело.

– М-м-м-м…

– Что?

– Ты, наверное, не совсем правильно его поняла…

– Как я могу что-то правильно понять, если мне никто ничего не объясняет?

– Верно. А ты… А ты хочешь, чтобы тебе объяснили?

– Конечно.

– Это ты сейчас так говоришь. – Лиза вздохнула. – Интересно, как ты заговоришь, когда тебе объяснят…

– Хватит уже мне забивать голову всякими выдумками, уловками!

– Думаешь, хватит? – Лиза улыбалась. – Ладно, не обижайся. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

– Ты обещала объяснить…

– То, что я тебе покажу, многое объяснит.

– Я не хочу, чтобы много, я хочу, чтобы всё.

– Настя…

Настя вздрогнула – на ее памяти Лиза впервые называла ее по имени.

– Настя, даже я не могу объяснить всё. Никто не может объяснить всё. Поэтому бери, что дают, и не жалуйся.

Это было сказано так неожиданно серьезно, что Настя послушно кивнула:

– Ладно. Хорошо, я беру.

Настя не без удовольствия смотрела, как люди в черном поспешно расступаются, прижимаются к стене, пропуская Лизу, а та не удостаивает их даже взгляда, шагает себе и шагает…

Они прошли в тот второй коттедж, куда Настю с доктором не пустили, поднялись на второй этаж и оказались в небольшом холле, большую часть которого занимал кожаный диван. На диване сидел пожилой мужчина с кустистыми бровями, рядом с невеселым видом стоял Покровский, у стен пытались стать незаметными охранники. Пожилой мужчина был не в настроении.

– Тебя тут не хватало, – сказал он Лизе и яростно раздавил окурок в пепельнице. – Чего пришла?

– Это Настя. – Лиза отошла в сторону, чтобы пожилой сердитый мужчина получше разглядел девушку.

– Отлично. Ее тут только не хватало. Нам всем стало теперь гораздо веселее, но я не понимаю, какое отношение…

– Пусть она попробует.

– Попробует что?

– Вы знаете, о чем я.

– Минутку… Дай-ка я соберусь с мыслями. У меня их мало, но все-таки… Это ведь та самая Настя, которая…

– Да.

– И ты хочешь…

– Я не вижу другого выхода.

– Не видишь? Тогда тебе нужно пошире раскрыть глаза, так?

– Я тоже хотел предложить… – склонился к уху пожилого мужчины Покровский, но тот отдернулся и изумленно уставился на майора, как будто с ним вдруг заговорил электрический чайник. Покровский выпрямился, и в комнате наступило тягостное молчание.

Потом пожилой мужчина сказал:

– Почему-то у меня возникло ощущение, что все идет как-то не так…

Настя подумала, что у нее точно такое же ощущение сохраняется уже на протяжении многих месяцев.

– Заткнись, – сказал пожилой мужчина. – Ради бога, заткнись. Мне бы твои проблемы…

Настя ошарашенно смотрела на него, и мужчина недовольно поморщился.

– Ну что? Что она на меня таращится? Что мы, в цирке, что ли?

– Но мне показалось, что я ничего не произносила вслух, что я…

– Вот как раз это я и хотела тебе объяснить, – поспешно оборвала ее Лиза.

4

Покровский загородил панель спиной, и было лишь слышно, как его пальцы отстукивают по клавишам код. Последний щелчок – подтверждение ввода, и дверь отъехала в сторону.

– Проходим. – Лиза подтолкнула Настю вперед, та сделала шаг и уперлась в спину Покровского, а тот застыл перед следующей дверью. Как только код был набран, первая дверь закрылась, и на несколько неприятных мгновений все трое оказались в узком пространстве между двух металлических стен. Потом раздалось шипение и отъехала в сторону вторая дверь.

Насте все это напомнило сцены из фантастических фильмов, где в изолированных лабораториях за стальными перегородками содержались всякие инопланетные твари, которые потом непременно выбирались на волю и устраивали людям кровавую баню. Покровский и Лиза, правда, держались вполне спокойно, но это еще ни о чем не говорило. Может быть, им не приходилось видеть такие фильмы.

Прежде чем открылась последняя, третья, дверь, Лиза положила руки Насте на плечи и прошептала:

– Что бы ни случилось, не пугайся.

И тогда Насте стало по-настоящему страшно. Вслед за Покровским она переступила порог небольшой круглой комнаты без окон и остановилась.

Настя огляделась и не поняла, чего же здесь можно испугаться.

– Спокойно, – снова сказала Лиза.

– Что – спокойно? Что это все значит?! Ты сказала, что я увижу что-то такое, что многое объяснит…

– Вот оно, – тихо и даже как-то торжественно сказала Лиза.

Настя вздохнула. Ей опять пудрили мозги. Ровным счетом ничего особенного не было в этой комнате. Ровным счетом ничего особенного не было в кровати, которая стояла посреди этой комнаты. И ничего особенного не было в темноволосом парне, который лежал на кровати, прикрытый до пояса пледом. Парень был ничего, симпатичный, но не настолько, чтобы закрывать его тремя дверями и окружать кучей охранников.

– Кто это? – спросила Настя.

– А ты его не знаешь?

– Впервые вижу.

– Ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь, я пока в своем уме. И я не понимаю, что объясняет этот парень, который лежит себе и…

– И что?

– Он… – Настя подошла чуть поближе. – Он спит?

– Можно и так сказать.

– А вот этот прибор, там, в углу…

– Что тебя интересует?

– Он ведь подключен к этому парню? Так? Но почему тогда все вот эти огоньки, все эти линии…

– Потому что прибор считает, что он мертв.

Настя посмотрела на Лизу, потом на Покровского. Никто из них не улыбался. Розыгрышем не пахло.

– Я не совсем поняла… Прибор показывает, что он мертв, а на самом деле…

– На самом деле он жив.

– Но он…

– Он не дышит. Сердцебиение отсутствует. Тем не менее он жив. Это особая стадия, ее можно назвать переходным процессом.

– Переходным? От чего к чему?

– Из одного тела в другое, – сказала Лиза. – Это я и хотела тебе объяснить.

Настя беспомощно огляделась по сторонам – ей нужно было срочно присесть, но стульев в комнате не было, и она села на пол так стремительно, что это походило на падение.

– Проблема в том, что трансформация затянулась. Вместо трех-четырех дней она продолжается уже вторую неделю, и мы не знаем, что с этим делать. Нужно как-то вытащить его из того состояния, в котором он находится. Может быть, это получится у тебя… Нужен какой-то внешний импульс, который подтвердит, что окружающая среда благоприятна для завершения перехода…

Лиза продолжала говорить, и эти не совсем понятные слова постепенно становились лишенным смысла белым шумом, накатившим на Настю со всех сторон.

Теперь она могла только смотреть, и в мягком синем свете медицинских ламп ей удалось увидеть странную вещь – у этого молодого парня, что застрял где-то между жизнью и смертью, корни волос не были темными.

Они были цвета благородного серебра.

– Настя? Эй, с тобой все в порядке? Куда ты смо… Хм.

Лиза издала странный звук, похожий на довольное восклицание картежника, которому наконец-то сдали что-то приличное.

– Тёма, – сказала она Покровскому. – Принеси-ка мне ножницы.

5

Это было не столько страшно, сколько интересно.

– Ты действительно веришь, это эта штука сработает?

– Я не верю. Я знаю. – Лиза яростно разминала розовую массу, которая с виду была похожа на густое тесто, но отличалась странным приторным запахом.

– А по-моему, это фигня.

– Ты, наверное, большой специалист в таких вещах, – съехидничала Лиза, стараясь придать розовому тесту продолговатую форму. – Ты, наверное, собаку на этом съела… Ну так приятного тебе аппетита, дорогая.

– По-моему, это очевидно…

– Когда ты нажимаешь кнопку на телевизионном пульте, каналы переключаются?

– Ну и какая…

– Переключаются или нет?

– Да.

– Так и здесь. Я делаю пульт дистанционного управления. Только не для телевизора, а для того… того, что лежит там.

Лиза насупилась – розовая масса в ее руках упорно не желала сохранять те контуры, которые ей старались придать. Она расползалась, постепенно возвращаясь в исходное бесформенное состояние.

– То есть, – вдруг заинтересовалась Настя, – можно сделать такой же пульт и для меня? И для любого человека? Просто состричь волосы, ногти, взять несколько капель крови… Да?

– Для тебя? Много чести. Обычными людьми можно управлять и так. Для этого придуманы деньги, секс и прочие штуки. Да и с сырьем вечные заморочки – лотос не на каждом углу продается. Нет уж, для тебя я бы не стала так напрягаться.

– Да, меня вы взяли в оборот по-другому, – мрачно проговорила Настя, коснувшись небольшой припухлости под кожей на шее.

– Что? – не поняла Лиза. – Какой оборот? Ах это… Ну да. Один из возможных вариантов. А тут… Чёрт! – Она раздосадованно отбросила комок розовой массы, который упорно не хотел принимать пятиконечную форму – форму человеческого тела. – Что же тут не так? – бормотала она, словно пыталась понять, где именно она отступила от рецепта в процессе приготовления сложного и редкостного блюда. – Это я сделала, это… Ну да. Только это и может быть.

– Что? – из вежливости спросила Настя.

– Ногти.

– В каком смысле?

– Это еще не его ногти. Волосы уже его, а ногти еще нет. Поэтому происходит отторжение и кукла не держит форму.

– А-а, – сказала Настя. – Понятно. Отторжение. Знаешь, если ты думаешь, что я что-то понимаю, то ты ошибаешься. А ты обещала объяснить…

– Я пытаюсь, но я же говорю – все объяснить невозможно.

– Как этот мужик с бровями смог узнать, о чем я думаю?

– А ты не разговаривай сама с собой, тогда он и не сможет залезать тебе в мозги.

– Что?

– Когда у тебя в голове всего одна мысль, понять ее довольно просто. А когда ты еще мысленно разговариваешь сама с собой, то есть придаешь своим мыслям форму слов… Это все равно что прочитать газету. А ты там именно разговаривала сама с собой.

– Люди не могут читать мысли.

– Можешь так и дальше думать, если хочешь. Тогда считай, что он подслушал твой разговор. Ведь люди могут подслушивать чужие разговоры, так?

– Но мой разговор шел у меня в голове!

– Ну и как после этого тебе можно что-то объяснять? – развела руками Лиза.

– Кто этот парень, у которого ты состригла волосы? Почему у него седые волосы у корней? Что это за переход, который затянулся?

Лиза аккуратно взяла розовую массу в ладони и поместила ее в прозрачный пластиковый пакет. Потом запечатала его и убрала в холодильник. Из этого же холодильника она достала банку «колы».

– Будешь?

– Нет. – Настя замотала головой. Соседство «колы» с чем-то похожим на человеческие внутренности подавило чувство жажды. Лизу это мало волновало – она сделала пару глотков, улыбнулась каким-то своим мыслям и сказала Насте, будто учитель настырному, но не слишком понятливому ребенку:

– Ты вывела из дома Гарджели одного важного человека. Он был уже очень стар и болен, точнее, тело, в котором он находился, было старым и больным. Поэтому он перешел в другое тело – то самое, которое ты видела на кровати. Такой переход – дело непростое, нужно закрепиться, прорасти в тело, подчинить его себе. Седые волосы, которые ты заметила, – знак того, что переход уже зашел довольно далеко. Это уже его собственные волосы. У него всегда седые волосы. – Лиза снова улыбнулась. – Но проблема в том, что в таком переходном состоянии он находится уже слишком долго. Нам кажется, что он делает это специально. Он опасается пробуждаться в новом теле, он боится. Надо подать ему знак, что все в порядке, что опасности нет. Ты можешь стать таким знаком.

– Я?

– Да, ты, потому что помогла ему бежать из дома Гарджели. Он должен доверять тебе.

– И… Как?

– Физический контакт.

– Извини?

– Нет, не то, что ты подумала. Просто прикосновения. Тебе нужно побыть рядом с ним. Не знаю сколько – час, два… Пока он не почувствует этот сигнал и не поверит ему.

– Прикосновения?

– Да. Максимум – поцелуй. Поцелуи обычно хорошо работают. Хорошо передают информацию.

– Это прямо как в «Спящей красавице»…

Лиза рассмеялась:

– Забавно, что ты про это сказала.

– Что забавного?

– Так меня звали в детстве. Давно. – Она допила «колу» и бросила банку в урну. – Ну так что, у тебя закончились вопросы?

– Нет.

– С тобой тяжело. Ну так что там еще тебя беспокоит?

– Допустим, я тебе поверю. Поверю, что кто-то может переходить из одного тела в другое… Но тогда этот «кто-то» – он не человек. Потому что люди не умеют переходить из одного тела в другое. Я это знаю, я сама человек. Я не умею переходить из тела в тело.

– Может быть, ты просто не пыталась? Шутка, шутка… – поспешила заверить ее Лиза. – Ну а вообще ты права. Наверное, он уже не совсем человек. Только не говори ему, когда он проснется. Он может обидеться. Он вообще обидчивый парень.

– То есть ты его знала раньше?

– Конечно.

– И зачем вы это с ним делаете? В чем смысл?

– Смысл в том, чтобы вытащить его из подвала в доме Гарджели, поместить в другое тело и пробудить. На этом твоя роль во всей этой истории закончится.

– То есть как только он… когда он закончит переход, я смогу отсюда уйти?

– Да.

– Можно, я прямо сейчас пойду и займусь физическими контактами?

– Утром, – сказала Лиза. – Хорошенько выспись, а потом уже займешься. Это такое специфическое занятие… Много сил отнимает.

– А может, все-таки сейчас?

– Утро вечера мудренее, – улыбчиво, но твердо сказала Лиза. – Честное слово. Что, неужели еще вопросы?

– А мы с тобой не встречались раньше?

– Раньше? Что ты имеешь в виду?

– До того как… До того как я попала к вам.

Лиза помотала головой.

– Точно?

– Ну, я бы тебя запомнила.

– А ты не…

Лиза решительно помотала головой.

– Иди спать, – сказала она. – Чтобы завтра твои физические контакты удались.

– А вот…

– Все, никаких вопросов, угомонись.

Настя шла по коридорам мимо охранников в черной униформе и думала, что, наверное, ей стоило задавать вопросы в ином порядке. Потому что вопрос, который она хотела задать последним, вероятно, был важнее всех прочих.

Если вся эта охрана, все эти видеокамеры и железные двери предназначены для охраны одного лишь человека, то есть одного тела… Если вдобавок ко всему этому Лиза еще пыталась смастерить какую-то мерзкого вида куклу из состриженных волос, обрезков ногтей, кусочков кожи, называя это «пультом управления»…

Если все это было необходимо, то что же могло случиться после того, как переход завершится и тело станет живым? Чего они все опасались?

И стоило ли Насте опасаться того же?

«Надо будет завтра утром спросить у Покровского, – __подумала она и, не раздеваясь, рухнула на кровать. – Сначала спросить, а потом уже. заниматься физическими контактами…»

Но ничего узнать у Покровского ей не довелось, потому что ее разбудили задолго до рассвета. И на расспросы времени у нее уже не осталось.

6

Посреди ночи Насте показалось, что она заснула слишком крепко и провалилась вместе со своим сном в прошлое – не такое далекое, но все же подзабытое, словно слегка присыпанное пылью. Это была ее то ли первая, то ли вторая ночь в студенческом общежитии. Монахову к ней еще не подселили, поэтому Настя была одна в комнате, когда часа в два или в три ночи за стеной раздались оглушительные и пугающие звуки – крик, грохот, визг, звон битого стекла и еще какие-то ужасные звуки, происхождение которых Настя не смогла определить. Сначала Настя накрылась одеялом и делала вид, что это ее совершенно не касается, но шум усиливался, и Настя не выдержала – она вскочила с кровати, зажгла настольную лампу и с опаской посмотрела на стену, за которой творился весь этот армагеддон. Было полное впечатление, что стена шатается и вот-вот рухнет в Настину комнату.

Потом грохот выплеснулся из соседней комнаты в коридор, став еще страшнее и отчетливее. Настя на цыпочках пробежала к двери и еще раз повернула ключ в замке. Но этого ей показалось мало, и она, напрягая смехотворные мускулы, передвинула к двери письменный стол. После этого она сидела еще часа два, не выключая света и будучи не в состоянии уснуть, слушая, как вокруг ее комнаты рушится мир, и вздрагивая при каждом приближении грохота и воплей к ее двери.

Несколько дней спустя выяснилось, что в ту ночь соседка-старшекурсница всего-навсего отмечала свой день рождения и этот жуткий шум был лишь проявлением неуемного веселья ее гостей. Потом Настя привыкла и ко дням рождения, и к прочим проявлениям ночной общежитской жизни. К ней в комнату подселили Монахову, которая пугаться не умела вообще, зато могла сама запугать любого; ну и, наконец, Настя купила наушники, и проблема окончательно была решена. Это было в той давней и далекой жизни, где проблемы решались так просто…

Настя открыла глаза. Сначала ей показалось, что это продолжение сна, а сон вернул ее в ту самую грохочущую ночь, превратив в наивную и всего пугающуюся первокурсницу. Но это был не сон. За стенами ее комнаты творилось что-то неладное, причем творилось с сильным шумовым сопровождением. Накрываться одеялом Настя не стала, она села на постели, прислушалась… И для начала решила одеться, потому что нет ничего глупее, чем оказаться посреди какого-то катаклизма в трусах и тапочках. Потом она подумала, что хорошо бы подпереть дверь кроватью – на всякий случай. Но кровать была привинчена к полу, окошко – зарешечено, и все это вместе было не чем иным, как мышеловкой для Насти.

Между тем за дверью кто-то с топотом пронесся по коридору, кто-то истошно завопил нечто нечленораздельное, а потом раздались отдаленные звуки, заставившие Настю подумать о том, что кто-то решил посреди ночи забить с десяток гвоздей. Причем и молоток, и гвозди, вероятно, были немаленького размера. Затем последовал громкий звук, похожий на громовой раскат.

«Рано еще для грозы», – подумала Настя и на всякий случай посмотрела в окошко под потолком. Там была однотонная черная ночь без всяких молний, но ведь через крохотное окошко не разглядишь все небо…

В этот момент в коридоре снова кто-то торопливо затопал. А потом остановился у двери Настиной комнаты.

– Упс, – сказала себе Настя. – Интересно, чем все это кончится? И нельзя ли перенести меня сразу в финал этой истории, минуя весь промежуточный грохот и кошмар?

Наверное, нельзя. Кто-то копошился с внешней стороны двери, а Настя сдернула со спинки кровати полотенце, подошла к раковине, намочила его с одной стороны и завязала на этой стороне узел, мокрый и тяжелый. Все это она сделала не спеша, как будто уже давно спланировала свои действия в подобной ситуации.

Потом Настя встала у стены, слегка вращая полотенцем, будто изготовленной к броску пращой. Кто-то снова заколачивал огромные гвозди огромным молотком. В двери щелкнул замок, и какой-то человек ввалился в комнату.

Он тяжело дышал, успела понять Настя. Больше она не захотела ничего понимать, а просто резко запустила свое полотенце по широкой траектории, конечным пунктом которой была голова незнакомца. Мокрый узел с алчным чавканьем треснул по черепу, и в следующую секунду Настя услышала очень много нелестных слов в свой адрес.

Кто бы мог подумать, что добрый доктор знает столько сложносочиненных матерных конструкций.

7

– Ты что, охренела?! – подвел итог своему выступлению доктор. – Чего ты творишь, идиотка?!

Он нащупал выключатель, зажглась лампа под потолком, и теперь Настя убедилась, что перед ней действительно доктор. Она выжидательно посмотрела на доктора, надеясь на какие-то объяснения.

– Вот. – Доктор швырнул на пол ключи от комнаты. – Держи и…

– Что?

– Делай что хочешь. – Доктор, держась за висок, юркнул назад в коридор. Это было довольно странно, и Настя выскочила вслед за ним.

– Стойте! – завопила она. – Что это все значит?!

– Это значит, – на ходу проорал доктор, не думая останавливаться, – что я тебя выпустил, а дальше выкручивайся сама…

– Что? – не поняла Настя, но доктор уже исчез, словно растворился в той белесой дымке, которая наполняла коридор, двигаясь с противоположного конца, со стороны перехода во второй коттедж. Настя принюхалась – пахло пылью и немного гарью. Похоже, что где-то случился пожар и каждый теперь спасался в меру своих возможностей. Охранники в черной униформе, вероятно, очень хорошо умели спасаться, потому что ни одного из них Настя в коридоре не увидела.

И Настя вдруг поняла, что она наконец свободна. Пожар или наводнение были тому виной, но так или иначе вся охрана разбежалась и ей теперь оставалось просто выбраться из коттеджа, чтобы раз и навсегда покончить с тем кошмаром, который начался осенью прошлого года. Кажется, шестого сентября.

Эта мысль приободрила ее, и Настя не стала заморачиваться такими второстепенными вопросами, как-то: далеко ли уйдет она по холоду в спортивном костюме? что делать с маленькой припухлостью на шее? удалят ли ее в студенческой поликлинике и покрывается ли стоимость такой операции страховым полисом? что, если вся охрана поджидает ее снаружи? и наконец – блин, а где выход из этого здания?!

Но раз добрый доктор смог выбраться из дома, а торопился он явно с этой целью, то сможет и она. Это же не лес, это дом, надо просто идти по коридору, у которого, кстати, нет никаких ответвлений в стороны, и рано или поздно…

Рано или поздно ты увидишь, куда делись охранники в черной униформе. Настя увидела не всех, она увидела одного, но и этого было достаточно, чтобы испортить себе настроение. Теперь она уже не была так уверена, что сможет отсюда выбраться. Теперь она не была уверена и в том, что для доктора все кончилось хорошо.

Охранник сидел на полу, устало привалившись к стене и положив пистолет себе на колени. У него было недовольное и даже обиженное выражение лица, как будто кто-то его обманул, причем в каком-то очень важном деле. Возможно, в вопросах жизни и смерти. Он был, несомненно, мертв; его лицо было бледной восковой маской, как будто вся кровь отлила оттуда и выплеснулась ниже, пропитав черную униформу от груди до бедер и пролившись вязкой лужей на ковролин.

От такого неожиданного рандеву со смертью Настя закусила кулак и стала его нервно грызть, поглядывая то на труп охранника, то на коридор. Одно было, очевидно, связано с другим – пойдешь дальше по коридору, станешь таким же вот трупом.

Настя посмотрела на пистолет в бледной руке мертвеца. Нет, нет, нет! Даже и думать не стоит. Во-первых, эта бледная и мертвая рука, которой придется коснуться, чтобы вытащить из холодных пальцев – Настя не сомневалась, что они будут очень холодные, просто ледяные, – пистолет. Во-вторых, что с этим пистолетом делать? У Насти был опыт обращения с пистолетом – с пластмассовым симулятором в игровом автомате, с помощью этой громоздкой блестящей штуки надо было мочить зомби, которые норовили вылезти на экране из-под каждого куста. Но с таким опытом далеко не уедешь. Точнее, далеко не пройдешь по этому пахнущему гарью коридору.

И тем не менее она взяла пистолет, причем сделала это самым позорно-трусливым образом. Она прикрыла глаза, чтобы не видеть бледный труп, и осторожно ткнула покойника носком правой ноги. С третьего или с четвертого толчка рука охранника чуть сдвинулась с места, и пистолет вывалился мертвецу на бедро. Настя толкала охранника, пока оружие не оказалось на полу возле ног мертвеца. Глубоко вздохнув, Настя наклонилась и быстро схватила пистолет за ствол, как будто собиралась колоть рукоятью орехи. Она поспешно отскочила назад, поудобнее перехватила оружие и боком проскользнула мимо трупа в коридор, как будто охранник мог ей помешать или сделать замечание за неподобающее поведение. Что поведение у нее неподобающее, Настя и сама знала.

8

Стиснув рукоять пистолета, она быстро двинулась по коридору, и так получилось, что шла она вдоль дорожки темных капель, которые оставил за собой мертвый охранник. Кровь ему пустили где-то в другом месте, и он, подобно раненому зверю, попытался забиться в укромное место, под конец уже только усилием воли волоча свое теряющее остатки жизни тело. Настя видела на кремовой поверхности стеновых панелей отпечатки кровавых ладоней – это было бы похоже на происки дизайнеров-авангардистов, если бы Настя не знала происхождение жидкости, подсыхающей сейчас на полу и на стене.

Справа в стене была дверь, и Настя толкнулась в нее плечом, однако безуспешно. Настя подергала ручку двери, потом снова двинула плечом и поняла, что это абсолютно бессмысленное занятие.

Она зашагала дальше и через несколько метров снова наткнулась на дверь и снова попыталась ее открыть, врезавшись в нее уже всем телом и, наверное, поставив жуткий синяк на бедре. Но дверь стояла насмерть.

Дальше Настя уже бежала, все сильнее чувствуя запах гари и все сильнее ненавидя этот дом, где даже двери вступили в заговор против нее. Внезапно впереди загрохотал знакомый гигантский молоток, и Настя остановилась. Ей надо было найти выход из дома, но искать его в той стороне, где охраннику сделали дырку в животе… Может, это не самая лучшая идея? Может…

Она дернула решетку на окне – просто так, для успокоения рассудка. Решетка выглядела еще более непоколебимо, чем двери, решетка и с виду, и на ощупь была просто-таки вечной, столь же неизменно присущей этому миру, как солнце и воздух.

Серия ударов молотка прервалась воплями, отдаленно похожими на кошачьи, только это должны были быть очень большие кошки. Настя посмотрела на пистолет в своей руке, но прилива уверенности почему-то не испытала. Она, конечно, сможет зашвырнуть этим куском металла во врага, но вот попадет ли – это вопрос…

Вопли внезапно сменились совершенно невероятным звуком, который был похож на то, как если бы скрежет колес резко тормозящего локомотива, вой зимнего холодного ветра в огромной вентиляционной трубе и белый шум из огромного динамика смешали в миксере, охладили до леденящего душу состояния и выплеснули Насте за шиворот.

Зато в следующую секунду Настя услышала звук от которого кровь в ее венах мгновенно приобрела скорость гоночного болида, – звук резко открывшейся двери. Потом простучали чьи-то поспешные шаги, прокричали что-то невнятные голоса, проскрежетало железо, а потом чей-то тонкий и жалобный голос протянул невыносимо высокую ноту и затих, добитый резким звуком закрывшейся двери.

Настя посмотрела на кровавый пунктир, который вел ее все дальше и дальше… Что же, другого пути у нее не было.

Она на всякий случай пригнулась и медленными осторожными шажками стала продвигаться вперед. Грохот и крики стихли, но Насте было теперь достаточно и стука собственного сердца, которое колотилось, будто было заперто внутри металлического сейфа, и отчаянно билось о его стенки.

И это ее бешено колотящееся сердце почти остановилось, когда Настя миновала поворот и оказалась в холле перед переходом во второй коттедж. Темные точки на полу были самым подходящим путеводителем сюда, они намекали на характер будущего зрелища с тем отличием, что в холле пол был помечен не точечными краплениями, а размашистыми мазками малярной кистью. И стены. И диван. И все вокруг.

Здесь лежало трое охранников. Они не просто лежали на полу, как три черных кокона, наполненные мертвым мясом, их тела были невероятно изломлены, словно в центре холла произошел взрыв и этих троих бедолаг со страшной силой бросило на стены. Но следов взрыва не было.

Скрипнула дверь. Настя подняла глаза и увидела, что это совсем рядом. Она вздохнула, с надеждой посмотрела на зажатый в бледных пальцах кусок металла словно на волшебный талисман; вся подобралась, словно готовилась к прыжку в высоту на школьном уроке физкультуры, но только от этого прыжка зависела не серебряная медаль и не годовая оценка, а нечто большее… Жизнь? Смерть? Этого нельзя было понять, пока не перешагнешь порог и не выскочишь в приоткрытую дверь.

Настя подумала, что это, должно быть, ее очередная, тысяча первая ошибка, но где же тут правильный выход – она понять не могла, хоть убей. Поэтому она толкнулась левой ногой и в два больших прыжка вылетела из пропахшего гарью и кровью коттеджа во двор.

Да, это должен был быть двор. Но Насте поначалу показалось, что это совсем другое место.

Иное место.

9

Если бы Настя могла целиком и полностью доверять своей памяти, она бы не сомневалась, что перед нею тот же самый внутренний дворик, куда ее несколько дней назад выводила погулять Лиза; аккуратный прямоугольник, чья геометрия определена трехметровыми кирпичными стенами и который, по сути, был той же самой тюрьмой, только под открытым небом. Такую картинку сохранила память, но она катастрофически не совпала с тем, что открылось взгляду Насти после двух отважных прыжков, закончившихся на черной плоскости асфальта под черным небом.

Ноги чуть подрагивали, а слух, обоняние и зрение словно раскинули по сторонам тончайшую невидимую сеть, чтобы сообразить – можно ли вот так стоять подле ступенек или необходимо как можно быстрее искать другое, более безопасное место. Эта сеть искала совпадения с имевшейся в памяти картиной и не находила их, потому что расположенные поверх кирпичного ограждения яркие прожекторы создавали собственную стену белого света, и в ней тонули реальные стены, отчего Насте показалась, что она стоит на безграничной черной плоскости, которая разбегается в три стороны и упирается в некое зарево, означающее то ли конец мира, то ли пожар на газопроводе.

И посреди этого не самого приветливого микромира, явившегося ей за дверью коттеджа, стоял человек. Как и Настя, он чуть согнул ноги, словно ожидал нападения. И, как у Насти, в руке у него был кусок металла, только этот кусок имел более простую и благородную форму. Человек держал его двумя руками, причем видно было, что это занятие дается ему непросто, что продолговатый кусок металла упорно клонится к земле, а может быть, это руки человека уже не верили в возможность удержать оружие – а это было именно оружие – на весу.

– Артем? – удивленно спросила Настя и шагнула вперед.

Покровский шмыгнул носом и чуть приподнял свое оружие. Настя приближалась, и лицо человека с мечом становилось все более различимым. Покровский словно усох за пару последних дней, а в глазах и скривившемся рте читалась непонятная смесь испуга и усталости. Ранее Настя не видела его таким и даже не допускала мысли, что он может быть таким.

– Артем?

– Уходи отсюда! – выкрикнул он, и это было похоже на истерику. Что бы ни было причиной такого поведения Покровского, но Насте стало его жалко, и она уже почти бегом припустила к Покровскому, забыв, что в руках у нее – пистолет, а у того клинок, и еще неизвестно, для чего ему понадобился этот клинок.

– Артем, что тут происхо…

– Уходи отсюда! – выкрикнул он и еще приподнял меч, так что теперь острие находилось на уровне Настиной шеи. – Уходи быстрее!

Дальше приближаться было рискованно для шеи, и Настя остановилась. Некоторое время она разглядывала это нелепое зрелище – здоровый мужик, размахивающий здоровой железкой в направлении беззащитной девушки.

– Ты хочешь меня зарубить? – поинтересовалась она.

– Я? – Он нервно усмехнулся, упорно избегая встречи с Настей глаза в глаза. – Я уже ничего не хочу… Кроме как свалить отсюда. И ты, ты вали отсюда, пока можно…

– Как?! – теперь уже Настя начала закипать. – Как я отсюда уйду?! Я не знаю, как отсюда выбираются! Ваш чертов доктор…

– Поздно, – сказал вдруг Покровский и снова шмыгнул носом. – Поздно, Настя…

– Что значит поздно?! – свирепея, крикнула Настя. Эти дурацкие недомолвки, тонкие намеки на толстые обстоятельства, все это ее так достало, что она была готова отобрать у Покровского его дурацкую саблю, взять его за грудки и наорать на него, как на полное ничтожество. К примеру, вот так: «Что – поздно?! Думаешь, очень умно – выставиться посреди двора с этой железкой и морочить мне голову? Вы мне ее морочите уже черт знает сколько времени, и ты опять собрался морочить…»

Что-то громыхнуло за спиной у Насти, и Покровский втянул голову в плечи. Настя вздрогнула и обернулась. Метрах в десяти от нее лежала металлическая решетка, которой не было две минуты назад, когда Настя отважно выпрыгивала из коттеджа. Настя только собралась поразмыслить, откуда бы она могла появиться, как вопрос решился сам собой.

Только сначала на землю посыпалось битое стекло. Настя задрала голову – и увидела его.

Темный силуэт с кошачьей ловкостью выбрался из окна надстройки второго коттеджа, спрыгнул на крышу, потом перепрыгнул на крышу первого коттеджа, а уже оттуда не раздумывая сиганул вниз. Потом выпрямился и посмотрел на Настю и Покровского.

– Я же тебе говорил, дура, – мрачно произнес Покровский. – Уходить было нужно. А теперь…

– Теперь я уже дура, да?! – автоматически отозвалась Настя, но спрыгнувший с крыши человек ее почему-то беспокоил больше, чем оскорбительное заявление Покровского.

А этот человек тем временем изящным движением фокусника извлек из-за спины нечто тонкое и продолговатое. Форма навела Настю на мысль, что это еще одна сабля или меч, и таким образом она вдруг сообразила, что находится между двумя мужиками, которые на полном серьезе собрались изрубить друг друга в куски, причем причины назревающей бойни были ей совершенно неизвестны, да она предпочла бы их и не знать. Важно было изменить собственную диспозицию, прежде чем эта мясорубка запустится.

– Пожалуй, я пойду, – сказала она больше себе, чем Покровскому, и, опасливо поглядывая на силуэт у себя за спиной, двинулась в сторону. Покровский тоскливо посмотрел Насте вслед и что-то неразборчиво проговорил. – Что? – переспросила она.

– Прости меня.

– За что?

Вместо ответа Покровский усмехнулся, но эта усмешка была краткой, словно вспышка молнии, – темный силуэт метнулся к Покровскому, и металл встретился с металлом, причем звук был настолько полон жестокости и нелюбви к живой плоти, что у Насти, совершившей очередной прыжок в сторону, по спине пробежали мурашки.

Теперь оба мужчины были ей хорошо видны – две темные фигуры на фоне стены света. Через несколько мгновений схватки Настя поняла две вещи – во-первых, эти двое дерутся не на шутку, а во-вторых, Покровскому в этой драке ни за что не победить.

Она только не могла представить, что все это закончится так непоправимо быстро.

10

Схватка завершилась, едва начавшись, – Покровский рубанул воздух с такой силой, что не сохранил равновесия и неуклюже переступил в сторону, увлекаемый тяжестью своего оружия. Его противник немедленно врезал Артему по голове, исполнив этот маневр с точностью профессионального убийцы и грацией балетного танцора. Он ударил Покровского, потом, словно играючи, развернулся на триста шестьдесят градусов, занес свое странного вида оружие для нового удара и так замер, чуть приподняв над землей согнутую левую ногу. Сам же удар замечательно точно совпал по вектору с тем направлением, куда уже начал клониться потерявший равновесие Покровский, так что теперь Артем просто-таки полетел в ту сторону, рухнул на колени, а потом и на выставленные ладони. Меч печально звякнул и откатился в сторону, как бы демонстрируя, что не желает иметь ничего общего с таким неудачником.

Настя замерла – во-первых, ее напугал тот звук с которым череп Покровского встретился с оружием противника. Это был настолько звучный и одновременно неживой звук, что Насте подумалось, будто голова Покровского сейчас просто расколется надвое Во-вторых, она поняла, что теперь ей не удастся проскользнуть за спиной занятого поединком незнакомца. Разобравшись с Покровским, он неизбежно должен был заняться ею.

Настя поднесла к глазам пистолет и попыталась разглядеть на боковой грани ствола какие-нибудь пояснительные надписи: бывают же такие на кухонном комбайне или пылесосе. Типа «вкл»/«выкл», ну, или какие-нибудь «настройки», на худой конец. Но видно было плохо, да и не было, скорее всего, там никаких надписей. Настя направила пистолет в сторону незнакомца, застывшего в позе цапли, и нажала на спуск. В пистолете что-то щелкнуло, но больше ничего не произошло. «Замечательно, – подумала Настя. – В доме наверняка валяется куча оружия, а тебя угораздило выбрать именно сломанный пистолет. Ошибка номер тысяча два».

Между тем Покровский все же приподнялся и теперь исполнял какие-то неуверенные псевдобоксерские пассы в сторону противника. Он даже не делал попыток подобрать меч, что говорило, на взгляд Насти, о его полной деморализации. Хотя после такого удара по башке кто угодно потеряет волю к победе. И не только ее.

Победа Покровского не слишком волновала Настю, она думала о том, как бы ей самой унести отсюда ноги. И согласно Настиным представлениям о добре и зле Покровский и незнакомец должны были дубасить друг друга неограниченно долгое количество времени, чтобы дать Насте возможность убежать если не до государственной границы, то хотя бы до какого-то безопасного места за пределами коттеджа. Хотя есть ли они, эти безопасные места, или это еще одна детская сказка, с которой стоило распрощаться…

«Даммм…» Это был не звук колокола, призывающего к вечерне, это Покровский еще раз получил по башке. Дело было дрянь, хотя судя по тому, что голова Артема опять-таки не покатилась окровавленным колобком по асфальту, оружие незнакомца не было любого рода клинком. Покровского лупили по черепу тупым и твердым предметом, хотя и в этом приятного было крайне мало.

Артем походкой подстреленного сайгака выписывал странные траектории, стараясь не попасть на расстояние вытянутой руки от противника, и уже одна эта походка говорила, что ставить на победу Покровского может только безумец.

Настя приблизилась к поединщикам на пару шагов, держа пистолет в вытянутой руке, – ведь только она знала, что стрелять эта штука не может. Остальные могли испугаться.

Но никто не испугался. Покровский держался за голову и, наверное, пытался собраться с силами. Его противник заметил приближение девушки с пистолетом, но даже и не подумал уделить ей внимание. Он просто махнул рукой, как бы говоря – мне сейчас некогда, зайдите позже, и продолжал следовать за блуждающим сайгачьим бегом Покровского.

Настю это пренебрежение взбесило, она швырнула в незнакомца пистолет и, естественно, промахнулась. Точнее, пистолет не долетел до мишени метра три.

И почти одновременно со стуком бесполезной железки об асфальт снова раздалось это низкое и солидное – «даммм…». Покровский сложился, как взорванный небоскреб, и осел на асфальт. Настя похолодела от предчувствия, что сейчас займутся непосредственно ею. Она бросила быстрый взгляд на дверь коттеджа – можно, конечно, попытаться заскочить внутрь и закрыться. Но этот псих лазает по крышам, забирается в окна, так что особенного смысла запираться нет, да и кто знает, нет ли внутри самого коттеджа таких же вот психов. Кто-то ведь перебил охрану и расписал обои красными брызгами…

Она мысленно обложила рохлю Покровского всеми полагающимися словами, и тут под ногой что-то звякнуло. Ну да, это был тот самый меч Покровского, которым он так неудачно попользовался. Настя присела и взялась за рукоятку. Хм, не таким уж и тяжелым он был, хотя все равно пришлось держать его двумя руками. Настя подняла оружие – у того оказалось чуть искривленное лезвие, так что, наверное, это была сабля, а не меч.

– Артем! – крикнула она и удивилась испуганной визгливости собственного голоса. – Артем, держи…

Но Артем был не в состоянии что-либо держать. Он сидел, низко опустив голову и покачиваясь из стороны в сторону, словно угодил в молитвенный транс. Противник стоял совсем рядом и, видимо, ждал, пока Покровский придет в себя и попытается встать, чтобы финальным ударом все же снести с плеч эту бестолковую усатую голову.

– Артем!

Покровский инстинктивно дернул головой в ее сторону.

– Держи!

Покровский продолжал сидеть в прежней позе, а Настя была уже в опасной близости от незнакомца, и от страха она начала помахивать перед собой саблей, будто отгоняла насекомых. Незнакомец снова сделал этот пренебрежительный жест левой рукой, означавший «отвяжись ты от меня, в конце концов», но тут случилось непредвиденное. Несколько взмахов саблей оказались слишком тяжелой нагрузкой для мышц Насти, поэтому очередной взмах пошел куда-то не туда, по какой-то кривой траектории. Настю, как и Покровского пару минут назад, сабля словно потащила за собой.

И Настя ее выронила, после чего уже от отчаяния поддала саблю ногой, подбросив ее к ногам Покровского.

– А это уже форменное свинство, – услышала вдруг она и удивленно уставилась на того, кто это сказал. Незнакомец говорил с ней и смотрел на нее. Черты его лица были плохо различимы, но он определенно был высокого роста, худощав, а судя по голосу – довольно молод. Растрепанные волосы доходили до плеч, и все это вместе породило в голове Насти какое-то воспоминание, но оно так и сгинуло, не оформившись, потому что сейчас этот высокий, худощавый и длинноволосый мужчина показывал Насте свою левую ладонь.

– Это ты специально? – ехидно поинтересовался он.

– Нет, – обалдело сказала Настя, глядя на зияющий прогал между большим и безымянным пальцами на этой ладони. Согласно ее представлениям о строении человеческого тела незнакомец сейчас должен был визжать от боли, но тот если и визжал, то исключительно в глубине души. Ей стало понятно, что это была за миллисекундная задержка в шальном полете сабли, – тогда срубались эти выставленные в ее сторону пальцы.

– Знаешь что, – сказал незнакомец, – всему есть предел. Я тебе, конечно, благодарен, но…

Настя не слушала про благодарность, она видела, что Покровский нашарил рукоять сабли и медленно встает.

– И не вздумай их трогать! – строго сказал незнакомец, после чего резко обернулся к Покровскому и элегантно отбил его удар, который, наверное, замышлялся Артемом как абсолютно внезапный и, безусловно, смертельный.

– Их? – спросила Настя уже у спины незнакомца. – Кого – их?

И тут же поняла – кого. На асфальте рядом с носами ее кроссовок лежали два отрубленных пальца.

– Черт! – Она испуганно отскочила назад.

– Вот именно, отойди в сторону, – велел незнакомец, уклонился от очередного отчаянного удара Покровского и врезал тому коротко и точно по левому предплечью. Настя наконец сообразила, что это за штука в руке у длинноволосого мужчины, – по очертаниям это было очень похоже на большую дверную ручку, и Настя даже вспомнила, где она видела такую, – на той толстой металлической двери во втором коттедже, для открытия которой надо было набрать код. Непонятно было, как ручка отделилась от той чрезвычайно внушительной двери, но, похоже, именно этим предметом Покровскому трижды, нет – уже четырежды перепадало по голове.

Движения Покровского снова приобрели характер сомнамбулического танца под одному ему слышные ломаные ритмы, и ясно было, что сейчас все это закончится, и столь же ясно было, что у Насти остается последняя возможность унести отсюда ноги. Однако черти водили Покровского таким странным маршрутом, что он упорно загораживал Насте путь к входу в коттедж, превращая все это полночное безумие в безнадежный кошмар.

Стараясь не оказаться слишком близко к двоим серьезно настроенным мужчинам, Настя попятилась и тем самым приблизилась к отрубленным пальцам, которые белели на асфальте этаким гипсовым артефактом, потерянным фрагментом античной статуи. Оказалось, что движения Насти не укрылись от внимательного взгляда хозяина пальцев.

– Не трогай их! – сердито крикнул он, и сердитость его голоса была столь очевидна и столь значительна, что Настя вдруг поняла – это для него действительно важно, правда, непонятно почему; но пытаться что-либо тут понять было занятием зряшным, и Настя не стала ничего понимать, она просто присела и схватила этих двух холодных белых червяков и быстро сунула их в карман, пока не стошнило. – Положи! – немедленно раздался вопль, и незнакомец с дверной ручкой даже как будто забыл про Покровского; он развернулся к Насте и погрозил ей своим оружием, пояснив свою мысль словесно: – Немедленно положи на место, дура! Это не твое!

«И для тебя я дура, да? – мысленно разозлилась Настя. – Ну и…»

И тут то ли в ответ на ее злость, то ли вследствие перемещения двух отрубленных пальцев в ее карман, то ли само по себе, но в течение нескольких мгновений произошли сразу три важные вещи. Уже одной было бы достаточно, чтобы Настя застыла соляным столбом, но их было целых три, одна за другой, и Настя не просто застыла, она подумала, что застыл и весь мир вокруг нее, потому что миру ничего другого не оставалось.

Сначала раздался громкий хлопок со стороны коттеджа, а потом вспышки яркого света с треском и громыханием вылетели из окон второго этажа, и горячий воздух, смешанный с какой-то пылью, долетел до Насти, заставив ее присесть и зажмуриться. Ей показалось, что после такого грохота дом должен был развалиться, но он устоял, просто выглядел теперь как-то странно и еще более неуютно, чем прежде.

Дом стоял на месте, и незнакомец с длинными волосами стоял на месте, а из живота у него торчала сабля, а саблю держал за рукоять Покровский, и он изо всех сил давил на саблю, стараясь впихнуть ее как можно глубже в противника. Правда, со стороны можно было подумать, что это Покровский держится за саблю, чтобы самому не упасть, – настолько жалко он выглядел.

А вот проткнутый саблей незнакомец стоял совершенно ровно и уверенно, как будто усилия Покровского его совершенно не касались. Настя завороженно смотрела, как он протянул руку, тронул наклоненный лоб Покровского и слегка толкнул.

– Это мое, – сказал незнакомец, правда, было непонятно, что он имеет в виду. В добавление к своим словам незнакомец взмахнул дверной ручкой и ударил ею по запястью Покровского, и, судя по хрусту, на этот раз кости Покровского не выдержали. Артем вскрикнул и выпустил саблю.

– И ты тоже, – незнакомец повернулся к Насте, причем рукоять торчащей в нем сабли слегка покачивалась, – отдай мои вещи.

Он назвал свои пальцы вещью, и это было наименее странным в этом человеке.

Внутри коттеджа снова что-то громыхнуло, уже не так сильно, как в предыдущий раз. И тут Настя увидела, что у двери коттеджа кто-то стоит. Вероятно, этот человек появился там уже некоторое время назад, просто на него никто не обратил внимания.

– Мои вещи, – повторил незнакомец и протянул руку к Насте. У той возникло смутное предчувствие, что если она отдаст эти пальцы, то это будет ошибкой. Хотя, с другой стороны, не отдать пальцы было совершенно явной ошибкой, и нужно было определить, какая их этих двух ошибок является фатальной, причем определяться нужно было поскорее.

– В аду они тебе не понадобятся! – выкрикнул очень раздраженный женский голос, который Настя знала слишком хорошо, чтобы не узнать. Незнакомец его, видимо, тоже знал, потому что он, не оборачиваясь, ответил Лизе:

– Странно, что именно ты заговорила про ад. Ты ведь знаешь, что я в ад не верю. Пока мне не предоставят объективные доказательства из двух независимых источников…

– Заткнись! – Лиза зашагала вперед, и стало заметно, что она хромает. Настя поняла, что сейчас у незнакомца появится противник посерьезнее, чем бедняга Покровский, а стало быть, самое время перемещаться к коттеджу. Так она и поступила. Незнакомец, видя ее перемещения, покачал головой, а потом вдруг взял и вытащил из себя саблю. Просто взялся за рукоять, дернул, и сабля оказалась у него в руке.

С этой саблей в руке он повернулся к Лизе:

– Здравствуй, дорогая.

– Виделись! – яростно прошипела Лиза, которая мало того что хромала, но и в целом выглядела как-то помято и растрепанно. Как будто ее завалило при взрыве, а потом добрые люди сумели ее раскопать. Это сравнение родилось у Насти исключительно как оборот речи, а уже потом она вспомнила, что взрывы только что гремели в коттедже, а стало быть…

Приближаясь к незнакомцу, Лиза убыстряла шаг, и хромота ее становилась все менее заметной. Когда расстояние между ними сократилось до трех-четырех метров, Лиза сжала пальцы в кулаки, подняла их на уровень плеч и стала подпрыгивать на месте, готовясь к нападению. Незнакомец вытер саблю о рукав и вытянул ее перед собой, как бы показывая Лизе свой трофей. Между тем Лиза после очередного прыжка вдруг сдернула с шеи какой-то предмет, вероятно, мобильник, который вечно болтался у нее на шнурке, и, сжимая его в руке, кинулась на незнакомца. Выглядело это довольно дико, но незнакомец так не считал – он принялся с невероятной быстротой вращать саблей, словно отражал столь же быстрые удары, хотя никаких ударов не было – просто Лиза похожая сейчас на помятую в драке уличную кошку, подпрыгивала перед ним и помахивала мобильником. Между саблей и мобильником оставалось расстояние не меньше метра, и все это походило на дурной театр, зрителем которого была Настя. Покровский зрителем быть не хотел, он подобрал с асфальта Настин пистолет и теперь осторожно подбирался поближе к размахивающей руками паре.

Что у него из этого вышло, Настя не узнала – она стремглав бросилась к коттеджу, пропустив мимо ушей брошенное вслед чье-то «стой!». Может быть, они даже кричали это хором, но ей было плевать.

11

Настя вбежала в коттедж, закрыла за собой дверь, задвинула щеколду, а потом для надежности придвинула кресло, а на него повалила вешалку. Потом она перевела дух и пошла по коридору во второй коттедж, переступая через тела охранников и стараясь не задумываться о возможных причинах их смерти и о том, насколько болезненной она была. Настя миновала лестницу на второй этаж, которая вся была окутана дымом, и вышла в холл. Здесь удивительным образом сохранилось подобие порядка, в углу работал телевизор, правда, без звука. Из холла можно было выйти на веранду, а от веранды аккуратно расчищенная дорожка вела к воротам. Ворота были закрыты, но Настя знала, что при необходимости она через них перелезет, а если понадобится, то и прокопает под ними подземный ход, но так или иначе преодолеет их. Потому что сейчас ворота были единственным, что отделяло ее от свободы.

У Насти хватило ума снять с очередного мертвого охранника его черную форменную куртку, подбитую мехом. Исполняя эту не слишком приятную задачу, Настя старалась не обращать внимания на торчащий из глазницы охранника предмет. Кажется, это была отвертка.

Накинув на себя куртку, Настя открыла дверь на веранду и в этот момент услышала за спиной странный звук. Она обернулась, посмотрела вверх и увидела, как по потолку медленно и неотвратимо расползаются трещины. Запах гари стал сильнее.

– Ну и черт с вами, – сказала на прощание Настя и закрыла за собой дверь. За дверью было холодно, но не слишком. Кроссовки промокли от снега, прежде чем она добралась до ворот, но Настя не обратила на это внимания.

Ворота были закрыты, зато рядом была небольшая калитка, и через нее Настя свободно вышла за пределы коттеджа. Она вышла и остановилась. Кругом была ночь, темнота и безмолвие. Настя неуверенно улыбнулась.

Метрах в пятидесяти от коттеджа проходила дорога, за дорогой темнел лес. Настя подняла ворот куртки, поглубже засунула руки в карманы и побежала. Оказавшись на дороге, она посмотрела вправо – там виднелись несколько одноэтажных домов. Если же смотреть влево, то дорога пересекала заснеженное поле и, видимо, вливалась в шоссе, по крайней мере, там мелькали какие-то огоньки. Настя повернула влево и побежала, держась поближе к лесу, чтобы в случае чего нырнуть туда и потеряться среди деревьев. Деревья были ей сейчас приятнее людей.

Метров через двести лес кончился, началось поле, и вот тогда-то Настя и услышала позади себя шум автомобиля. Она рванула было вперед, но быстро поняла, что сил на соперничество с машиной у нее нет, а снег в поле был таким глубоким, что она увязла бы там по пояс уже после первых шагов.

Настя остановилась. К ее удивлению, остановилась и машина. Фары мигнули, словно водитель хотел успокоить Настю, сказать, что все в порядке. Однако Настя на сто процентов была уверена в том, что все совсем не в порядке и никаким миганием фар этого не изменить. Она и не подумала двинуться к машине, она просто стояла и отдыхала, готовая броситься бежать, как только увидит в машине Лизу, Покровского, длинноволосого незнакомца или еще какой-нибудь кошмар из тех, которые она только что оставила за воротами коттеджа. И она была готова бежать так долго, как сможет.

– Настя?

Голос был незнакомый. Настя прищурилась, стараясь разглядеть вылезшего из машины человека.

– Настя?

– Ну.

– Добрый вечер, Настя.

– Вы кто?

– Вы меня не знаете, но… Я давно вас ищу, Настя.

– Ищете? Меня?

– Да.

– Давно?

– Ну… С прошлого ноября.

У нее вдруг заболел затылок.

– Да, с прошлого ноября. Это уже четыре месяца. Мне было сложно вас найти, Настя.

– И зачем я вам?

– Хочу кое-что спросить.

– Просто спросить? И все?

– Это очень важные вопросы, Настя. Да, важные. Может быть, вы сядете в машину и мы поговорим?

– А у вас есть оружие?

– Есть.

– Дайте мне.

– Ну… Это… А вы случайно не хотите покончить с собой?

– Если я и захочу, то это будет совсем не случайно. Оружие мне нужно для защиты. От вас и от всех прочих…

– Понятно, – спокойно ответил человек из машины. – Все понятно. Держите. Мне подойти или вы сами подойдете?

Он разговаривал и вел себя настолько покладисто и, можно сказать, доброжелательно (если бы Настя верила в доброжелательность), что Настя шагнула вперед и протянула руку.

Человек из машины оказался невысоким полноватым мужчиной в черном пальто. Шея и нижняя часть лица были замотаны шарфом, а на макушке сидела черная вязаная шапочка. Округлое лицо с короткой щетиной и слегка сонным общим выражением показались Насте лишенными коварства или агрессии, хотя это могло быть ее очередной ошибкой.

– Это что? – спросила Настя.

– Револьвер, – ответил мужчина. – Да, самый настоящий револьвер.

– А как им?..

– Взводите курок, – пояснил мужчина. – Вот тут… Ага, а потом нажимаете.

– И сколько раз я могу?..

– Там шесть патронов. Будете стрелять, тогда держите обеими руками, иначе все шесть раз промажете. И это… чем ближе будет мишень, тем лучше. За двадцать метров вы вряд ли в кого-то попадете. Да и за десять тоже. Вот как я сейчас стою – это ничего, это пойдет… Ну как, Настя, теперь вам спокойнее?

– Не знаю. – Она повертела в руках револьвер. – А что вы хотели у меня спросить? Что это за важные вопросы?

– Вопросы… Да, есть вопросы. Настя, я хотел спросить у вас – где сейчас Денис Андерсон? Что с ним случилось? Точнее, что случилось с ним и с вами шестого сентября прошлого года?

Настя почувствовала, как у нее звенит в ушах. Холодный жидкий металл заменил ей кровь и сейчас двигался вверх по артериям, парализуя холодом позвоночник, шею, затылок и заполняя собой всю черепную коробку.

– Настя, с вами все в порядке?

– Де-нис? – повторила она по слогам. И выронила револьвер. А потом сама упала лицом вниз, будто кто-то сильный и холодный ударил ее сзади по голове.

Денис.

Кто это?

Дорожный указатель «69-й километр», руки теряют контроль над мотоциклом, и тот сбрасывает Настю в грязь…

Что это?

Натуральные испанские… Кто – натуральные испанские?

Денис.

Стучать в железную дверь надо так – сначала три раза, потом еще два, потом еще один. Тогда тебе откроют. Откроет человек, которого зовут… Денис? Нет, не Денис.

Кто же?

И почему так тяжело было плечам, когда она стучала в эту страшную дверь?

Тьма и хаос с торжествующими воплями носятся в сознании Насти, словно ошалелые школьники на перемене. Она ложится щекой на умятый снег, инстинктивно поджимает коленки к груди и уходит в себя, плотно закрыв за собой дверь.

Пока-пока, жестокий мир.