День «N». Неправда Виктора Суворова

Глава 8 Самолеты страны Советов

Буквально все очевидцы и участники тех первых боев в своих мемуарах, изданных в разное время, когда модным было «все хвалить» и когда — «все ругать», в оценке действий немецкой авиации на редкость единодушны. То, что немцы длительное время, вплоть до 1943 года господствовали в воздухе, тот факт, что наши самолеты поначалу не могли оказать наземным войскам серьезной помощи, не оспаривает никто.

Временами создавалось впечатление, что вражеские самолеты вездесущи, а советская авиация перестала существовать, но впечатление это было обманчивым. Если при первом предрассветном ударе «ястребки» просто не успели подняться в воздух, то, когда заправившиеся и пополнившие боезапас немецкие самолеты повторили, им был дан отпор. То тут, то там из-за облаков выныривали остроносые «МиГи» и сбивали «Юнкерсы», и устраивали с охранявшими их «мессерами» смертельную карусель. Уцелевшие бомбардировщики, часто без прикрытия, все же бомбили переправы и срывали темп немецкого наступления. И советские асы на своих тупорылых «ишачках», перед тем как быть сбитыми, успевали огрызнуться. В первый, самый тяжелый для нее день войны наша авиация уничтожила до двухсот самолетов противника, а к 29 июля 1941 года потери Люфтваффе составили 1284 машины, что вполне сопоставимо с потерями немцев в «Битве за Англию», которую сами они считали проигранной.

Все же мы потеряли куда больше. Если 22 июня на аэродромах и в воздушных боях было уничтожено до 1200 советских самолетов^[226], то к 30 июня — уже 4017^[227]. И по мере того, как погибали подготовленные летчики и резко сокращался парк машин, преимущество Люфтваффе становилось все более ощутимым, что во многом определяло характер наземных операций.

В какой-то момент немцам вновь показалось, что с советской авиацией покончено. 29 июня Гальдер записал в своем дневнике: «Воздействие авиации противника на наши войска, видимо, очень слабое»^[228]. Однако полностью уничтожить нашу авиацию, конечно же, не удалось. И хотя на равных она смогла сражаться с Люфтваффе теперь лишь под Москвой, а общее равенство сил^[229] было достигнуто к весне 1943 года, воздушная война не прекращалась.

Что же предопределило столь трагическое для нас развитие событий? Если основной причиной неудач первых дней, вне всякого сомнения, следует считать достигнутую немцами тактическую внезапность^[230], то последующие поражения этим уже не объяснишь. Ведь Герингу для нападения на СССР удалось привлечь 2770 самолетов^[231]. И даже потеряв в первый день от 10 до 15 % машин^[232], мы продолжали сохранять заметное численное превосходство. Когда же войска начали отступать, и наши эскадрильи постепенно перебазировались на тыловые аэродромы, фактор внезапности перестал играть какую-либо роль. Однако перелома не наступило.

Что же позволило нескольким сотням немецких истребителей так долго удерживать в своих руках инициативу? В первую очередь, вне всякого сомнения, на порядок лучшая общая подготовка летного состава. Асы Люфтваффе приобрели драгоценный боевой опыт в небе Польши, северной Франции и над Ла-Маншем.

Многих же наших «испанцев» на родине ждали лагеря. Естественно, их опыт, равно как и опыт боев с японцами, их критические замечания не только не систематизировались, но даже и не рассматривались. И если некоторых репрессированных общевойсковых командиров с началом военных действий Сталин вернул в войска, то летчикам обратная дорога была заказана^[233]. Так, опытный пилот, крупный военачальник Смушкевич^[234] был спешно вывезен из Москвы и расстрелян 28 октября 1941 года, когда наша оборона трещала по швам и избытка в опытных организаторах не ощущалось.

К тому же не могла не сказаться и откровенно слабая летная подготовка. В предвоенные месяцы советские строевые летчики имели от одного до пяти часов налета. Причем выполнение фигур высшего пилотажа было строжайше запрещено. Шла борьба за показатели, и «лишние» летные происшествия начальству были ни к чему. Устаревшими оказались и представления о тактике воздушного боя. Если немецкие истребители действовали парами, прикрывая один другого, то наши к началу войны совершали вылет в составе тройки, что значительно ограничивало свободу маневра. Впоследствии перешли к подобной тактике и мы, но сколько же крови Л скольких сбитых машин это стоило…

Утвердившаяся номенклатура проявила себя во всей красе. Удивительная вещь, чем сильнее раскручивался маховик репрессий, тем более громоздким становился управленческий аппарат. Многочисленные «промежуточные» звенья в структуре ВВС не только не способствовали улучшению управления, но даже не позволяли наладить эффективное взаимодействие с наземными войсками, а зачастую и соседних авиационных частей друг с другом. В который раз убеждаемся, чистка отнюдь не увеличила обороноспособность армии, напротив, привела к прямо противоположному результату. Те, кто видел существующие недостатки и понимал, к нему все это приведет в бою, предпочитали не высовываться. Впрочем, гораздо больше было таких, которых существующие порядки вполне устраивали, для кого служба превратилась в необременительную сытую кормушку. Любая же инициатива пресекалась апробированным способом, доносы шли и шли…

Если в танкостроении мы занимали лидирующие позиции, и советский танковый парк превосходил бронетанковые силы Вермахта не только количественно, но и качественно^[235], то о боевых самолетах этого не скажешь.

Господство в воздухе завоевывают истребители. «И-16», «И-153», тем более «И-15», перестали отвечать требованиям времени задолго до войны. Боевое крещение эти машины приняли в небе Мадрида и поначалу выглядели совсем неплохо. Но ближе к концу гражданской войны появились «мессершмитты», и их преимущество было очевидно. Воздушный флот республиканцев таял на глазах.

«…«И-153»… «Чайки» с убранными шасси даже во второй половине тридцатых годов относились к скоростным машинам. Однако уже в конце тридцатых и особенно в сороковых годах скорость в 400 км/час для истребителей была явно недостаточной…

Основной истребитель наших Военно-воздушных сил «И-16» к началу 1938 года уже не отвечал новым требованиям. Дальнейшая модернизация этой машины не могла ^существенно повысить его боевые качества…»^[236] «Як-1», «ЛаГГи» и «МиГи» первых модификаций могли сражаться с «Bf-109» в лучшем случае на равных. Но выучка и боевой опыт немецких летчиков обеспечивали их превосходство. За один сбитый немецкий самолет приходилось платить тремя-четырьмя нашими уничтоженными машинами.

Но что же В. Суворов? Он не спорит. Советские летчики не были подготовлены к ведению воздушного боя? Не были. Но… это делалось специально и, конечно же, являлось, как утверждает В. Суворов, частью «гениального» сталинского плана. Суть его якобы в следующем. Длительная борьба за преобладание в небе в будущей войне, бесконечные схватки истребителей нам ни к чему. Господство в воздухе будет завоевано одним-единственным грандиозной силы ударом по «спящим» немецким аэродромам в первые же часы.

Не нужны нам и асы, ведь после короткой решающей штурмовки небо очистится от самолетов противника навсегда. А нужны тысячи, десятки тысяч, сто пятьдесят тысяч малоквалифицированных пилотов ускоренного трех-четырех месячного выпуска школ ОСОАВИАХИМа. Особой квалификации от них не потребуется. Не потому, что это хорошо само по себе, а просто за такой срок, в таком количестве подготовить настоящих пилотов невозможно. Но это и не планируется, творцы превентивной штурмовки должны уметь три вещи: поднять самолет в воздух, в составе группы довести его до цели и отбомбиться. Особая точность не нужна, решающую роль сыграет массовость. Не требуется обладать и навыками при посадке, ведь ожидается, что после первого удара авиация противника прекратит существование, и свои «технические» потери не будут иметь большого значения.

Специально для этих «летчиков-недоучек», утверждает В. Суворов, задолго до войны создается некий засекреченный самолет под кодовым названием «Иванов». Это не истребитель, не стратегический бомбардировщик. Это- машина «чистого» неба, которая, будучи беззащитной в воздухе, способна нанести неожиданный удар из-за угла. Ему не заданы высокие характеристики, а задана простота в изготовлении, ведь подобных машин должно быть столько, сколько в нашей стране людей с фамилией Иванов^[237]…

Я ничего не придумал, просто в сжатой форме изложил мысли В. Суворова. Все же в подтверждение приведу некоторые его высказывания. Вот о летчиках, подготовка которых высшего пилотажа не предусматривала:

А что это за «специально разработанный» для ста пятидесяти тысяч пилотов-недоучек^[240] самолет «Иванов»? Этому скромному штурмовику второй половины тридцатых «отводит» В. Суворов едва ли не решающую роль. Вот что он пишет:

Иными словами, подавляющая часть авиации строилась и предназначалась исключительно для штурмовки застигнутых врасплох, расположенных у самой границы, забитых вражескими машинами аэродромов противника. При этом предполагалось, что штурмовка уничтожит все или почти все самолеты врага. Во всяком случае, последующей за первым ударом борьбы за господство в воздухе «не предусматривалось». К воздушному бою все сто пятьдесят тысяч военных летчиков не готовились!

Более того, якобы специально для внезапного удара созданный «Су-2», ни для чего другого, как утверждает В. Суворов, не годился. Правда, до войны было выпущено всего лишь несколько сот «Ивановых», но после превентивной штурмовки промышленность в короткий срок должна была выпустить их до сотни тысяч и более. Надо думать, штурмовки стали бы непрерывными, что, по идее, и обеспечивало господство в воздухе.

Вот еще одна цитата:

Если все это действительно планировалось Сталиным, то возникают некоторые вопросы.

Откуда могли товарищи Сталин и Рычагов знать в декабре 1940 года, тем более в середине тридцатых^[248], что все самолеты Люфтваффе будут в «день М» находиться в непосредственной близости у границы? А если бы Гитлеру потребовалась передышка, либо фюрер вообще удовлетворился бы достигнутым и сумел договориться с англичанами о мире, и он просто не подтянул войска и авиацию к границе? Кого бы штурмовали ближние фронтовые бомбардировщики «Су-2»^[249], дальность полета которых от «рекордной» была далека?

Каким это образом несколько сот «Ивановых», пусть даже с «И-16» и с «нормальными» штурмовиками и бомбардировщиками, могли уничтожить, пусть даже застигнутую врасплох, но рассредоточенную вдоль значительной протяженности границы всю авиацию противника? Немцы обрабатывали наши аэродромы в более чем благоприятных условиях. Первый налет сопротивления практически не встретил. Однако и в этом случае на земле было уничтожено не более 10–15 % нашей авиации. Логично предположить, что и сталинские «пилоты «недоучки» вряд ли сумели бы нанести врагу больший урон.

Но… что же было дальше, кто и как стал бы бороться с поднявшимися в воздух немецкими асами? Что было бы на второй день войны, на третий?..

И откуда, кстати, такая уверенность, что Люфтваффе удалось бы застать врасплох? А если на секунду предположить, что умудренные опытом двухлетней войны, прекрасно знающие, как оно бывает, осторожные, пунктуальные немцы перестрахуются? Наладят службу оповещения, станут выделять эскадрильи истребителей прикрытия и наших военлетов, к воздушным боям и «фигу- рению» не приученных, встретят в воздухе?

Видимо, предвосхищая подобные вопросы, В. Суворов вполне квалифицированно подготовил себе и «запасной аэродром»^[250]. Согласитесь, следующие его строки, несколько выбиваются из общего контекста: «Сталин вовсе не собирался начинать массовое производство «Иванова» в мирное время… Во время тайной мобилизации планировалось выпустить малую… серию — всего несколько сот этих самолетов. Назначение этой серии — освоить производство, получить опыт, облетать самолеты… Эти первые несколько сот можно использовать (а можно, выходит, и без них, «основных» самолетов войны обойтись — А.Б.) при первом ударе, особенно на второстепенных направлениях или вслед за самолетами с более высокими характеристиками.

А вот после нашего нападения массовый выпуск «Иванова» начнется десятками тысяч»^[251].

Но ведь «Су-2», «самолет чистого неба», ведомый «пилотами-недоучками», вчерашними школьниками и студентами, мог применяться только по достижении полного господства в воздухе. Выходит, завоевать его должен был отнюдь не «Иванов»? Но тогда кто же? «Ил-2», бесспорно, был лучшим штурмовиком Второй мировой войны. Но, во-первых, и он, и новейшие фронтовые бомбардировщики^[252] не могли все же эффективно применяться без прикрытия истребительной авиации, а В. Суворов, в чем мы уже убедились, подтверждает, что летчики-истребители к воздушным боям подготовлены не были. А во-вторых, «Илы» и пикировщики «Пе-2» только начали поступать в войска. Для выполнения столь масштабной задачи, как уничтожение Люфтваффе одним ударом, их было слишком мало.

При всем желании и бесспорной настойчивости доказать недоказуемое невозможно. Если «Ивановы» и сто пятьдесят тысяч молодых парней, наскоро получивших начальную летную подготовку, должны были нанести превентивный удар и уничтожить Люфтваффе на земле, то где же эти многие десятки тысяч самолетов «Су-2»? Если же завоевать господство в воздухе в развернувшихся воздушных боях должны были «нормальные» самолеты, то все рассуждения В. Суворова в части предусматривающегося превентивного решающего авиационного удара следует отбросить. При этом и о ста пятидесяти тысячах «летчиков-недоучек» также можно забыть, а массовая, но слабая подготовка летного состава выглядит уже не мудростью вождя, даже не его недальновидностью — преступлением.

Мы-то понимаем, что «основной» самолет войны «Иванов» нужен В. Суворову для того, чтобы преимущество немецкой истребительной авиации и слабую летную подготовку наших пилотов волшебным образом превратить в «гениальный план» по скорому, в несколько часов, завоеванию господства в воздухе. А что не получилось — Гитлер виноват. Якобы загнанный в угол кролик от отчаяния бросился на удава и едва не перекусил его пополам.

Внезапной массированной штурмовкой вражеских аэродромов, видимо, можно нанести противнику чувствительные потери и добиться определенного преимущества, но для достижения прочного долговременного господства в воздухе этого явно недостаточно. Его добывают и удерживают в воздушных боях. Не штурмовкой «спящих» аэродромов достигается господство в воздухе, напротив, последнее позволяет такие штурмовки производить. Но если и впрямь допустить, что Сталин планировал подобную, имевшую столь мало шансов на успех авантюру, если представить, что ради гипотетического превентивного сокрушительного удара он по существу лишил авиацию летчиков-истребителей, то о какой его гениальности речь?

Я все же думаю о вожде лучше. Сталин ведь действительно неплохо разбирался в качестве основных видов боевой техники, и действительно «без одобрения Сталина… ни один образец вооружения не принимался и не снимался»^[253]. Но такой порядок распространялся на любой образец военной техники. «Иванов» — один из многих.

На мой взгляд, все было гораздо проще. И мы, и немцы к мысли о необходимости иметь фронтовой легкий бомбардировщик пришли почти одновременно. Для Люфтваффе был разработан уже упоминаемый «Ju-87», прозванный нашими бойцами за неубирающиеся, растопыренные под крылом шасси «лаптежником». У нас был разработан и запущен в производство «Су-2».

«Иванов»^[254] если и пользовался поначалу особым вниманием вождя, то лишь потому, что представлял собой новый тип самолета, на который возлагались большие надежды. Для второй половины тридцатых годов это была добротная машина, имевшая достаточное вооружение (шесть пулеметов «ШКАС», до 500 кг бомб на наружной подвеске), но в то же время легкая и скоростная (максимальная скорость до 486 км/час). Оттого, что самолет получился вполне приличным, и шли, вероятно, разговоры о планирующейся большой серии^[255]. Но… время шло, и его тактико-технические данные перестали удовлетворять возросшим требованиям. Появился знаменитый «Ил-2», штурмовик нового поколения, и судьба «Иванова» была решена. Жизнь не стоит на месте. Используя опыт, накопленный при создании «Иванова», конструкторское бюро П. О. Сухого разработало в середине сороковых бронированный штурмовик «Су-6», ни в чем «Ильюшину-второму» не уступающий. Машина не пошла в серию лишь потому, что хорошо зарекомендовавший себя «горбатый» был уже освоен промышленностью.

Техника имеет свойство морально устаревать, при всем желании поставить тысячи и тысячи «БТ», «Т-26», «Т-28», «Т-35», «И-15», «И-16», «И-153», тот же «Су-2» «в первые ряды» невозможно.

Что касается «ста пятидесяти тысяч пилотов-недоучек», то вряд ли можно считать этих молодых людей пилотами в полном понимании этого слова. Время было такое. Молодежь тянулась к авиации, и государство шло навстречу^[256]. Был ли в этом умысел? Возможно. Но ведь летчиками становились не в авиашколах мирного времени, военными летчиками становились в бою. Те, кому удавалось выжить.

Все это к слабой летной подготовке в войсках и разгрому нашей авиации не имеет ни малейшего отношения. Трагедия первых дней, первых недель и месяцев — трагедия не только авиации, но и всей истекающей кровью армии — это прямое следствие чистки и утвердившихся «новых» порядков. Могли ли лейтенанты и капитаны, враз сделавшиеся генералами, преданные Сталину и задавленные его авторитетом, не поверить, когда вождь прямо сказал, что войны не будет? Могли они, напуганные масштабами террора, хоть что-то изменить? Большинство уцелевших, вне всякого сомнения, хорошо усвоили уроки чистки. Не высовываться, меньше болтать и предпринимать что-либо, лишь получив прямой приказ.

И приказ был получен, но не на приведение авиации в боевую готовность, а прямо противоположный, показать немцам, что мы ни к чему не готовы… Нашлись и такие, единицы, кто, ощущая всем своим существом, что немцы вот-вот нападут^[257], рискнули приказ этот не выполнить. По иронии судьбы, фашисты, перед тем как перемолоть, спасли этих людей от расстрела…

Несколько слов о стратегической авиации. Собственно, у нас ее фактически не было. В. Суворов и в этом усматривает агрессивные устремления СССР, нацеленность Сталина на превентивный решающий удар. Вот что он пишет:

Иными словами, в середине тридцатых Сталин имел неуязвимый высотный бомбардировщик, мог запустить его в производство и, сделав к сороковым до тысячи таких машин, имел возможность, шантажируя «потенциального противника» перспективой их применения, предотвратить войну.

Отчего же Сталин отказался от стратегической авиации? В. Суворов утверждает, что вождь не хотел разрушать Европу, территорию которой уже тогда, в середине тридцатых, рассматривал как свою собственную.

Красной нитью проходит все та-же непоколебимая уверенность автора в подавляющем нашем превосходстве. В том, что в случае войны Красная Армия покончила бы с Вермахтом за три-четыре месяца. Что касается бедняги- соседа, которого мы «решили убить», то ведь и он может оказаться не безобидным фермером, а подстерегающим нас в темном коридоре вооруженным до зубов громилой. И если приходится выбирать между применением динамита и перспективой нарваться на пулю самому, я лично все же предпочел бы динамит.

Когда две великие державы сходятся в смертельной схватке, о разрушениях никто не думает. На что уж немцы уверены были в победе, однако многие советские города, скорое занятие которых было очевидно, разбомбили с воздуха до основания. Союзники отвечали им тем же. Достаточно вспомнить Кенигсберг, Бреслау, Дрезден, Берлин… И логика в этом есть. Никто ведь не скажет заранее, какой разрушительной силы должен быть удар, чтобы сопротивление противника было подавлено. Всегда лучше подстраховаться и переборщить, ведь альтернатива может обернуться поражением. На войне как на войне…

Позволю себе краткий экскурс в историю. В 1926 году в СССР была издана книга французского генерала Дж. Дуэ «Господство в воздухе». Автор, возможно впервые, высказал мысль о том, что войну можно выиграть, используя лишь бомбардировочную авиацию. Причем сухопутный театр военных действий, по мысли Дуэ, в этом случае если и играл какую-либо роль, то второстепенную. Как знать, не под впечатлением ли этого достаточно оригинального труда^[260] развернулось в СССР строительство тяжелых бомбардировщиков.

В. Суворов прав. К середине тридцатых на вооружении стояли более тысячи «ТБ-1» и «ТБ-3». Но… куда раньше, чем им нашлось применение, самолеты успели устареть. Малая скорость и слабая живучесть этих бомбардировщиков делали их легкой добычей для истребителей и исключали возможность применения в дневное время.

А теперь поставим себя на место Сталина. Он санкционировал создание дальней авиации, промышленность построила огромное количество самолетов этого класса, но буквально тут же они оказались безнадежно устаревшими. Затраты, и не столько даже материальные, сколько затраты времени и квалифицированного труда, уже не восполнить. А отдача востребована быть не может, в бою жить этим самолетам только до линии фронта. И тут вождю предлагают запустить е большую серию очередную машину. Утверждают при этом, что это — самолет нового поколения, а наддув воздуха на основные двигатели делает его неуязвимым. Но недаром Сталин знаменит своей подозрительностью. Где гарантия, что и эта машина не устареет через год-два, как это случилось с предыдущими? И где гарантия, что «ТБ-7» действительно неуязвим?

Надо отдать Сталину должное, склонности к недооценке противника за ним не замечалось. Скорее, наоборот^[261]. Нам сейчас легко говорить о том, что на больших высотах немецкие истребители уступали в скорости «ТБ-7». А откуда знал Сталин, какие сюрпризы могли ожидать его самолеты над вражескими городами? К тому же не следует забывать, что эскадрильи дальних бомбардировщиков «привязаны» к цели, к определенной точке, и в этих условиях скорость уже не выступает решающим фактором. Ведь истребителям не надо гоняться за ними, истребители летят навстречу.

За все в этой жизни приходится платить, выигрывая в одном, неизбежно теряешь в другом. Система наддува, позволившая повысить потолок «ТБ-7», оказалась сложной и капризной, что делало самолет не слишком надежным в эксплуатации. Случались отказы на испытаниях, случались и в бою. Известны случаи, когда «петляковым»^[262] приходилось прекращать полет из-за технических неполадок и совершать экстренную посадку. Бывало и так, что в зоне бомбометания пятый двигатель давал сбои и «ТБ-7» вынужден был опускаться на средние высоты, где преимуществом в скорости обладали уже немецкие истребители^[263]. В. Суворов не учитывает и такой фактор, как повышенный расход топлива, что, в свою очередь, обусловливало сравнительно небольшую дальность полета «ТБ-7» — 3000 километров^[264].

В. Суворов не случайно упоминает в своих рассуждениях Москву. Ведь тяжелый четырехмоторный бомбардировщик с размахом крыла в сорок метров — не трамвай и даже не танк. Чтобы подготовить тысячу таких машин, пришлось бы от многого отказаться. Вне всякого сомнения, Сухопутные войска оказались бы ослабленными, и в немалой степени. Если бы Сталину кто-то предложил создавать стратегическую авиацию в расчете на то, что она разбомбит промышленность Третьего рейха, пока немцы «дойдут до Москвы», судьба «ТБ-7» была бы решена вождем без всяких колебаний^[265].

Стратегическая авиация — далеко не единственное, от чего Сталин отказался.

Конечно, будь Сталин уверен, что тысяча «ТБ-7» позволит ему диктовать соседям свои условия, он бы, конечно, запустил их в большую серию. Ведь если, используя угрозу применения «стратегического» оружия, можно предотвратить вторжение, почему нельзя так же точно склонить потенциального противника к капитуляции? Но уверенности в этом у Сталина не было и быть не могло. И сегодня весьма сомнительным представляется, чтобы «ТБ-7», перед тем как быть сбитыми, смогли бы нанести немцам достаточно серьезный ущерб. Ущерб, способный повлиять на состояние экономики и парализовать войска.

Как видим, у Сталина было достаточно причин отказаться от переориентации авиазаводов на строительство стратегической авиации и массового производства пресловутого «Иванова». Причин веских и куда более прагматичных. Во всяком случае, говорить, что

я бы не рискнул. И в этой связи «доказательства» В. Суворова не могут, на мой взгляд, не показаться весьма и весьма спорными, если не надуманными^[269].

Мне возразят: но ведь немцы-то смогли добиться тактической внезапности и нанесли нашей авиации чувствительные потери, разбомбив значительную часть самолетов прямо на аэродромах. Что ж, это правда. Но, во-первых, не столько Люфтваффе застала советские ВВС врасплох, сколько мы сами подставились под удар. А во-вторых, наряду с аэродромами немцы подвергли бомбардировке и некоторые погранзаставы, и расположение воинских частей, и даже многие советские города. Внезапный удар по аэродромам — это вытекающий из обстановки тактический ход, но никак не стратегическая линия. Фашисты, надо отдать им должное, создавали свою авиацию таковой, чтобы она могла побеждать в бою. — Подготовка немецких летчиков-истребителей была на порядок выше, что, собственно, и позволило им, несмотря на наше численное преимущество, на протяжении столь долгого срока удерживать инициативу в своих руках.

А что же мы?

Первая половина тридцатых, период, когда строительством Вооруженных сил руководили два заместителя наркома Ворошилова Тухачевский и Гамарник, было временем расцвета Красной Армии. В эти годы РККА могла дать отпор любому вторжению извне. Но, повторюсь, Сталин посчитал, что это обстоятельство, наличие в стране столь авторитетных военачальников и преданных им, ориентирующихся на них десятков тысяч смелых, инициативных командиров создает угрозу для его личной власти, и ту армию уничтожил. Все остановилось в своем развитии, остановилось вплоть до сорокового года.

Если к середине тридцатых танки «БТ» и самолеты «И-16» и «Су-2» выглядели вполне достойно, то к началу войны они безнадежно устарели. Но это не главное. Главное то, что были уничтожены люди, способные воевать и к войне подготовленные. А большинство тех, кто остался, пережив пик репрессий, изменились, и не в лучшую сторону. На первое место теперь выходило не совершенствование боевой подготовки, не укрепление обороноспособности страны, не интересы службы, а исключительно личная преданность вождю. Но, как известно, чаще всего за идолопоклонством и напыщенными дежурными фразами — зеленые заборы генеральских дач. А за ними — шумные попойки, окружение лишенных каких-либо принципов рвачей, застой и разложение.

К началу войны здоровые силы в армии только-толь- ко начали освобождаться от шока, а РККА выходить из состояния апатии. Но восстановиться до прежнего уровня не позволили немцы.