Деревенская прелестница

IX

Перешеевъ суетился около стола, разставлялъ бутылки, вынималъ изъ корзинки свертки съ закусками. Кусокъ сыру, копченыя языкъ и копченую корюшку положилъ онъ на поданныя Соней три тарелки, но остальное ему пришлось положить на столъ въ бумажкахъ. Соня, конфузясь, заявила:

— Извините. У насъ тарелокъ больше нѣтъ. Всего три тарелки.

— Куда-же вы ихъ дѣвали, черти полосатые? — спросилъ Швырковъ. — Прошлый разъ я пріѣзжалъ такъ было больше. Даже я самъ посѣялъ у васъ здѣсь двѣ свои тарелки. Вотъ эта фарфоровая тарелка моя.

— У насъ дѣйствительно было семь тарелокъ, — отвѣчала Соня:- Но вотъ тутъ какъ-то тятенька…

— Что тятенька? — закричалъ на нее Феклистъ. — Сама разбила, да на тятеньку воротишь.

— Конечно-же, когда вы во второй Спасъ были выпивши, то разбили ихъ.

— Молчи, хромоногая! Туда-же на тятеньку.

Швырковъ въ это время курилъ папиросу.

— Милліонеръ! — обратился онъ къ Перешееву. — Напомни мнѣ, чтобъ я имъ привезъ металлическихъ эмалированныхъ тарелокъ. Эти ужъ тятенька не разобьетъ.

— Да ужь и то давно пора, — заговорила Клавдія, выходя изъ своей комнаты. — А то ѣздить ѣздите къ намъ и кушаете здѣсь, и пьете, а нѣтъ того, чтобы посудки предоставить намъ.

— Ба! Королева! — всплеснулъ руками Швырковъ при видѣ Клавдіи. — Скажите на милость, какая она франтиха! Городской модницѣ не уступитъ. Фу ты, ну ты!

Клавдія была въ черной люстриновой юбкѣ и пунсовой канаусовой кофточкѣ, перетянутой на таліи серебрянымъ кавказскимъ поясомъ.

И Швырковъ протянулъ къ ней руки. Клавдія отмахнулась отъ него и попятилась.

— Только ужъ пожалуйста платье виномъ не обливать! — сказала она. — Держите себя въ аккуратѣ.

— Обольемъ, такъ и новое купимъ и подаримъ.

— Ну, насчетъ подарковъ-то вы не очень тароваты, — шепнула она ему. — Закусками и виномъ закормить и запоить рады, а что до подарковъ, то кромѣ вотъ этого тоненькаго браслета, я ничего отъ васъ не видала.

— А ты знаешь, умница, пѣсню: «мнѣ не дорогъ твой подарокъ, дорога твоя любовь?»

Клавдія посмотрѣла по сторонамъ, увидала, что отца въ избѣ нѣтъ, и отвѣчала:

— Да съ чего вы взяли, что мнѣ дорога ваша любовь? Вотъ еще что выдумали! Это вамъ должно быть дорога моя любовь.

— Королевѣ почетъ и мѣсто… Садитесь на лавочку посрединѣ, - указалъ ей на лавку Швырковъ. — Чѣмъ просить прикажете?

— Нѣтъ, ужъ сѣсть я не сяду. Я знаю ваши замашки. Вы сейчасъ облапливать, а я терпѣть этого не могу. А такъ на ходу бутербродъ съ икрой, пожалуй, съѣмъ.

— Милліонеръ! Бутербродъ съ икрой барышнѣ. А что выпить, мамзель?

— Выпить — ничего…

— Какъ такъ ничего? Не можетъ этого быть, чтобъ ничего.

— Да вѣдь утро еще. Что-жь спозаранку-то глаза заливать!

— Да не заливать, а просто выпить съ господами охотниками за компанію.

— Подите вы! Мнѣ и смотрѣть-то на вино съ утра противно. Ужъ одинъ нашъ тятенька съ своимъ пьянствомъ сдѣлалъ то, что подчасъ всѣ бутылки готова перебить.

Клавдія взяла отъ Перешеева бутербродъ съ икрой и отошла отъ стола. Швырковъ, переваливаясь съ ноги на ногу, подошелъ къ ней съ бутылкой рябиновой наливки и съ серебрянымъ стаканчикомъ.

— Здѣсь не тятенька вашъ, а влюбленный въ васъ купецъ Швырковъ выпить проситъ съ нимъ за кампанію.

— Не стану я пить. Отстаньте пожалуйста! — строго отвѣчала Клавдія.

— Отчего?

— Ахъ, Боже мой! Отчего! Да просто не хочу.

— За мое-то здоровье? Вѣдь я за мое здоровье прошу… Только одну единую за мое здоровье.

— Вотъ за ваше-то здоровье и не хочу.

— Почему такъ? За что такая жестокость съ вашей стороны? — приставалъ Швырковъ.

— Очень просто. Не стоите. Кабы вы для насъ, то и мы-бы для васъ… — проговорила Клавдія, лукаво улыбнувшись.,

Швырковъ недоумѣвалъ.

— Странно. Какъ я объ этомъ понимать долженъ? — спросилъ онъ.

— Какой вы глупый, посмотрю я на васъ. Давеча вы ворвались ко мнѣ въ комнату, начали меня по спинѣ хлопать, щипать, цѣловать, а какую я за все это отъ васъ корысть имѣю? Только одна корысть и есть, что вы тятеньку спаиваете, а онъ потомъ, проспавшись, наши вещи пропиваетъ. Поняли?

Клавдія нахмурилась и отвернулась отъ Швыркова.

— Гмъ… Что-же я долженъ дѣлать, чтобъ васъ умилостивить? — задалъ онъ вопросъ.

— И вы еще спрашиваете? Какой недогадливый! Съ подаркомъ пріѣхать, да не съ какимъ-нибудь, а съ настоящимъ.

— Гмъ… Что-жъ… Это можно. Какой-же вы подарокъ, мамзель Клавдинька желаете? Сережки золотыя?

— Зачѣмъ серьги? Наступитъ зима, а у меня шубки нѣтъ. Привезите мнѣ бѣличьяго мѣху на шубку.

— Ого-го! Это вѣдь ужъ совсѣмъ на городской манеръ! — покачалъ головой Швырковъ.

— А я чѣмъ хуже городской дѣвицы? Хотите если, чтобъ я къ вамъ чувствовала чувства, должны и сами свои чувства показать.

Швырковъ подумалъ и сказалъ:

— Ну, что-же, бѣличъяго мѣху можно привезти.

— Когда привезете?

— Да въ слѣдующее воскресенье пріѣду и привезу.

— Ну, хорошо. Не надуете?

— Купцу Швыркову тысячи рублей на слово вѣрятъ, — гордо отвѣчалъ Швырковъ и, протянувъ къ Клавдіи бутылку и стаканчикъ, спросилъ:- Такъ можете теперь съ купцомъ ІІІвырковымъ чокнуться?

— Давайте, — протянула руку Клавдія къ стаканчику.

— «Милліонеръ»! Давай сюда второй стаканчикъ! — крикнулъ Швырковъ Перешееву.

Тотъ подскочилъ съ серебрянымъ стаканчикомъ.

— Велите дать и второй бутербродъ съ икрой, — сказала Клавдія.

— «Милліонеръ»! Еще бутербродъ съ икрой королевѣ!

Швырковъ налилъ изъ бутылки въ два стаканчика — себѣ и Клавдіи, и они вышли. Вошелъ Феклистъ.

— Приказалъ ребятишкамъ лодку для вашей милости справить, — сказалъ онъ охотникамъ. — На лодкѣ до того лѣска, гдѣ выводки, мы живо доѣдемъ.

— Ну, вотъ спасибо. Пѣшкомъ-то я съ моимъ животомъ, ты самъ знаешь, не мастакъ ходить, — проговорилъ Швырковъ. — А то и до лѣсу-то ходи, да и въ лѣсу-то ходи.

Феклистъ стоялъ около стола и умильно смотрѣлъ на бутылку съ водкой.

— Вишь, глазищи-то выпучилъ! Выпить хочешь, что ли? — спросилъ его Швырковъ.

— Да какъ-же не хотѣть-то, ваша милость, Кондратій Захарычъ! Инда слюна бьетъ.

— «Милліонеръ»! Нацѣди ему Купель Силоамскую.

Перешеевъ взялъ большой серебряный бокалъ, привезенный для пива, и налилъ въ него водки. Феклистъ медленно и съ жадностью его выпилъ.