Деревянная гроздь

12

Теплый чай плескался в животе, сумка на плече слегка покачивалась в такт шагам. Варо шел. Он шел выполнять свою работу. Но в голове, раз за разом, проносилось сегодняшнее утро.

В предвкушении скорой разгадки головоломки о пропавших монетах, он спрыгнул с кровати, и на цыпочках пробрался в мастерскую. Мысленно, он представлял, как подведет мастера к запчастям, разложенным на рабочем столе, и покажет, какими они являются на самом деле. Ленистр удивится, и вскликнет: «Это невероятно! Как такое могло произойти?» Варо пока еще не знал как, но, он раскроет тайну дубовой шестеренки, и постарается объяснить мастеру, почему дерево внутри стальное.

Чтобы учитель, раньше времени не проснулся от шума, он притворил за собой дверь. Варо достал короб, в котором лежали недавно замененные запчасти из первого таймомера. Он ждал три дня не случайно. Дубовый проговорился, что вне механизма детали живут именно столько. Срок истек. Теперь это были просто старые запчасти. Он не хотел думать, что они мертвы. Ведь если так думать, то получалось, что это он их убил. Как рыбу, которую достали из воды.

Осмотр начался с лоточков монетоприемника. Их внутренняя поверхность имела приглушенный серый цвет, с небольшими нотками металлического блеска. Так блестит лист бумаги, заштрихованный простым карандашом. Варо ожидал увидеть настоящий, инкрустированный металл, а увидел грязные следы от падавших внутрь денег. Следующие на очереди были, переливающиеся исками блесток, стрелки. Но, на деле, от постоянного воздействия солнца, на них особым образом запеклась пропитка. И она действительно стала похожа на частички серебра в янтаре. Пружина, извлекаемая из заводного механизма, в конце концов, просто сломалась, потому, что была обычной, витой деревянной нитью. Чтобы окончательно убедиться в верности своих предположений, ученик рассекал детали топором. Ни в одной из них не было настоящего металла. Но все еще оставалась надежда, ведь Дубовый говорил, что все себе забирали Вишневый и Маятник. В коробе остались только они.

Выбор пал на вишневую шестеренку. Она была идеальна. Яркое, с почти кровавым оттенком дерево, с отполированной до зеркального блеска поверхностью. Зубцы ровные, без выработки. Но внутри должен быть металл алчности. Холодный, от ненависти к окружающим. Не испытывая ничего, кроме обиды, за смерть Дубового, ученик взял топор, и с силой рубанул шестеренку. Он не знал, ожидать ли искр от удара металла о металл, и, непроизвольно зажмурился. Открыв глаза, юноша отложил топор в сторону, и взял в руки одну, а потом и другую разлетевшиеся в разные стороны, половинки шестеренки. Он вертел их перед глазами, ковырял ногтем, вглядываясь в шершавую, волокнистую сердцевину. Решив, что сталь спрятана глубже он разрубил половинки еще надвое. И вновь пристальный осмотр не выявили ничего похожего на металл. Может он пропустил что-то, или не так сделал. Но, то, что происходило, не могло быть.

На дне коробки оставался лежать маятник. Мальчишка не понимающими глазами глядел на творение своих рук, и только сейчас начал осознавать весь масштаб разрушений. С одной стороны, это всего лишь детали механизма, и можно сделать не одну сотню таких же, но, с другой стороны, живыми они не будут никогда.

Пребывая в прострации, он никак не решался достать ЕЕ из коробки, и проверить. Нужно было идти до конца. Отступать поздно. Он качался вперед-назад, то решаясь на последний шаг, то отступая. Наконец, собрав всю решимость в кулак, он подполз к коробке, и опустил внутрь руку. Деталь была значительно тяжелее остальных. «Так вот где все деньги!» — подумал Варо. Но когда его ладонь разжалась, и маятник лег рядом с разрубленной вишневой шестеренкой, ученика оглушил женский вопль, в котором было столько боли, что парень невольно отшатнулся, и закрыл руками уши. В это мгновение маятник лопнул на две половины.

Наступила пауза, сопровождаемая редким всхлипыванием. Ученик плотника сидел на полу, а возле его колен лежали безжизненные куски дерева. Обычного дерева. В них не было ни серебра, ни золота. От досады в носу щипало, а из глаз катились слезы. Он был твердо уверен, что пропавшие монеты оседают внутри деталей. Дубовый не мог его обмануть. Просто, они подготовились, и им удалось в последнюю минуту все куда-то перепрятать. Они как-то умудрились обвести его вокруг пальца. Дубовый был прав, они хитрые и коварные. Но теперь все в прошлом. ИХ больше нет. Он заменил весь механизм, и поэтому теперь спокоен за сохранность денег.

На сердце было тяжело, и те чувства, которые он испытывал, нельзя было назвать одним словом. Эмоции забрали последние силы, и он, ползая на коленях, стал собирать разбитые детали, ссыпая их части в пустую коробку.

На кухне сидел Ленистр. По выражению его лица, Варо понял, что учитель видел, что происходило в мастерской. Он попробовал объяснить, чего хотел добиться, но, не зная как это сделать, запутался. Хорошо, что у мастера было нормальное чувство юмора, и объяснения переросли в невинную шутку. В противном случае, в отношениях между ними появилась бы трещина непонимания, которая потом может стать пропастью.

Варо обошел все устройства одно за другим. Теперь это была его работа. Подойти, откинуть крышку, подвести стрелки, завести пружину, закрыть механизм. Ни прислушиваться, ни присматриваться ему больше не хотелось, он чувствовал себя обманутым. Сумка с инструментами, едва заметно, подталкивала его с каждым шагом, тихонько касаясь спины. Откидной клапан приподнимался, и с шорохом возвращался на место. Звук шагов, вместе со звуком сминаемой и распрямляемой одежды, дополненный шепотом сумки, начал окутывать юного мастера. Он шел домой, но смотрел не перед собой, а на дорогу под ногами. Издали, могло показаться, что он задумался о чем-то. Но, когда Варо прошел мимо своего крыльца, и двинулся дальше по улице, стало понятно, что он кого-то слушает.

В шелесте, который издавала сумка, при касании спины, ему начали слышаться отдельные звуки, которые стали складываться в слова. В голове Варо появились мысли, связанные с сумасшествием: «Только душевнобольные люди слышат голоса ниоткуда. Все началось с дубовой шестеренки. И вот, теперь еще кто-то, или что-то пытается со мной пооткровенничать. А может, мне это просто, кажется. Я, наверное, переутомился». Но при каждом шаге за спиной явно теперь слышалось: «Эй!» Юноша остановился, и за спиной наступила тишина. Медленно повернулся, и сумка прошептала: «Парень!» Он повернулся в другую сторону — снова шепот за спиной: «Я здесь!»

«Ну вот» — подумал Варо — «Теперь сумка заговорила. Что же будет дальше? Кричащие башмаки, или стонущий ремень?» Он на секунду задумался, а, потом спустил сумку с плеча, и намотал ее лямку на руку. «Все! Хватит!» — решил он, и, развернувшись обратно, весело зашагал домой. Сумка, покачиваясь, плыла по воздуху. Он нес ее предельно аккуратно. Никакие звуки его больше не отвлекали. Дома его ждал обед с мастером Ленистром. Сумку он оставил в коридоре.

О ней вспомнили вечером, перед прогулкой за деньгами. Плотник с учеником уже отошли метров на двадцать, когда вспомнили об инструментах. Варо вбежал в дом, и схватил за лямку, но не удержал, и она выскользнула, уронив сумку на пол. Клапан распахнулся, и из внутреннего кармана выкатилась буковая шестеренка. Она покатилась по полу, еле слышно забормотав: «Ну, наконец-то! На конец-то меня услышит этот юнец. Это я пытался с тобой поговорить. Не пугайся, пожалуйста. Мне нужно что-то рассказать. Я уверен, тебе будет интересно!» Шестеренка остановилась, и замолчала.

Варо прошиб холодный пот. Он вспомнил, что заменил эту деталь не вместе со всеми, а на следующий день. Она должна оставаться живой до утра. И пока она жива, она хочет что-то рассказать. «Что ж, я не против послушать твою историю» — ученик взял шестеренку, и отнес ее к себе в комнату. Потом схватил сумку, и выбежал на улицу, где его ждал учитель.

По возвращении с прогулки, ученик попросил заварить ему кофе вместо традиционного чая. А выпив его, пошел в спальню, потушил свет, и лег спать. Мастер слегка удивился этому, но вмешиваться не стал. Он не знал, что на деревянной грозди поселилась буковая шестеренка. И совсем не догадывался, что Варо не собирался сегодня спать как можно дольше. Он приготовился к истории. К долгой истории.