Дерзкая пленница

Глава 5

Отряд Ги де Монтгомери состоял из сорока всадников, включая двух его младших братьев — Николя и Андре. Ги было тридцать лет. Андре и Николя — двадцать и девятнадцать. Последние десять лет Ги приходилось быть для них не только братом, но и отцом. Мальчики жили очень дружно: всюду бывали вместе, все делали сообща. Беспечные, озорные, они никогда не унывали, с готовностью бросались навстречу любому, самому отчаянному приключению, и на их красивых смуглых лицах всегда играла радостная улыбка.

Ги частенько вздыхал и качал головой, глядя на братьев, хотя и сознавал, что он чересчур серьезно относится к жизни, но обстоятельства сложились так, что ему пришлось с юных лет взять на себя ответственность за всю семью. Ги был прирожденным вожаком. Его слушались, уважали, а некоторые и искренне любили, как, например, его помощник Рольф.

Ги позвал к себе братьев и Рольфа.

— Мы не пойдем ни с Вильгельмом, ни с моим славным другом Робером де Мортеном. Нам предстоит отправиться на север с тем, чтобы заявить права Вильгельма на все земли от Гастингса до Лондона. Туда двинутся и другие отряды, но мы будем действовать самостоятельно. Ближе к Лондону мы присмотрим места побогаче и возьмем их себе во владение. В тех же селениях, что встретятся нам на пути, будем забирать все ценное. Охрану нашей добычи я поручаю Николя и Андре, Дело это весьма опасное. В любой момент на нас могут напасть грабители. Если хорошо поработаете, каждый из вас получит во владение поместье. Даю вам под начало двенадцать воинов. Старайтесь держать их в узде. — Ги подмигнул Рольфу, понимая, с какими трудностями сопряжен этот совет.

Воины Вильгельма жили в нужде. Им давно уже стало тесно во Франции, которую они алчно разорвали на клочки. Опасаясь их раздражения и озлобленности, Вильгельм нашел для них страну за морем. И Ги знал, что эти изголодавшиеся люди будут набрасываться и с жадностью хватать все, что попадет им в руки: земли, сокровища, женщин…

Белолицые сакские девы с золотыми волосами очень привлекали молодых нормандских завоевателей. Они были так не похожи на черноволосых женщин их родины, у которых зачастую и кожа была желтоватой.

У жителей сельской местности конные отряды норманнов вызывали панический ужас. Всадники казались им громадными и могучими в своих кольчугах, латах и шлемах со щитками, закрывавшими нос. На огромных боевых конях, также закованных в броню, они важно ехали, подняв копья, и узкие флажки развевались на ветру. Эти люди были сильными, решительными и беспощадными, они не ведали ни жалости, ни снисхождения. При одном появлении норманнов у обитателей глухих деревушек начинали стучать зубы от страха. В таких затерянных поселениях норманнам достаточно было просто заявить: «Вильгельм, герцог Нормандский, объявляет Англию своим суверенным владением». После того как жители приносили клятву на вассальную верность, у них бесцеремонно отбирали все, что представляло какую-нибудь ценность, и, разумеется, насиловали приглянувшихся женщин. Когда же на пути попадался город, оказывавший вооруженное сопротивление, норманны, захватив era, грабили и поджигали дома, убивали или увечили его защитников.

Конь сам нашел дорогу к конюшням Годстоуна. Эдвард попытался слезть, но упал с седла и потерял сознание. Человек, стороживший конюшню, сначала не узнал юношу — настолько ужасен был его вид. Уже давно перевалило за полночь, но как только сторож понял, кто перед ним, он тут же помчался в господский дом. Срочно послали за леди Элисон.

— Отнесите его наверх, в самый дальний покой, — приказала слугам леди Элисон. — Спасибо, теперь я управлюсь сама. Возвращайся в конюшню и никому не говори, что он вернулся, — предупредила она конюха.

Потом подошла к опочивальне Лили и тихонько •постучала в дверь.

— Лили, мне срочно нужна твоя помощь. Надень теплое платье, разбуди кого-нибудь из слуг и пошли на кухню вскипятить воду. Я возьму свою шкатулку с притираниями и снадобьями. Приготовься, Лили. Вернулся Эдвард — ему отрубили руку.

Леди Элисон исподтишка взглянула на дочь, когда они приблизились к молодому человеку. Ее тревожило, справится ли Лили с первым в ее жизни глубоким потрясением. На Эдварда было страшно смотреть: прекрасные волосы и борода были покрыты кровью и грязью. Культя обрубленной руки воспалилась и кровоточила, а в тех местах, где прижигание не помогло, гноилась. Лили нежно коснулась его лба.

— У него жар, матушка.

— Да, я напою его отваром ромашки. Подай мне вон тот зеленый бальзам из кандыка, он очень полезен при воспалении ран. Помоги мне раздеть его.

Они стали снимать с Эдварда кольчугу и кожаную тунику. Он приподнялся, взглянул на них безумными, лихорадочными глазами и попытался сопротивляться, но силы его скоро истощились, и он, потеряв сознание, упал. Вошла Эдит с горячей водой, и они стащили с него поножи и штаны. Тело Эдварда было мертвенно-белым и казалось безжизненным.

— Я омою его матушка, — спокойно сказала Лили. — Он приехал один? Что-нибудь говорил

— Он был один. Другие, возможно, приедут следом. Нет, он еще не сказал ни слова. Я поместила его сюда, в эту дальнюю комнату, чтобы не потревожить леди Хильду. Не говори ей пока ничего: она в таком плохом состоянии, что не выдержит потрясения.

Леди Элисон перевязала культю. Лили и Эдит сменили на постели белье и осторожно укрыли Эдварда меховыми одеялами. Он забормотал что-то, а потом несвязно выговорил:

— Все погибли… все погибли… поле мертвых… зарублены, убиты…

Скоро он успокоился.

— Ступай к себе, дочка, отдохни. Утром, когда он проснется, твое присутствие будет для него целебным. И потом завтра нам придется многое решить.

Когда заря окрасила небосвод розовым светом, леди Элисон тихо вошла к Лили:

— Эдвард проснулся и чувствует себя лучше, хвала Господу! Но он принес страшную весть. Милорд Этельстан убит. Эдвард видел это собственными глазами.

Лили прижала руки к губам, чтобы удержать крик ужаса.

— Погибли и все наши воины. Вулфрик тоже мертв. Мы с тобой овдовели в один день.

У Лили бешено заколотилось сердце и голова пошла кругом. Она одновременно испытывала и чувство горестной утраты, и большое облегчение. Это так поразило ее, что она в замешательстве потрясла головой. «Как это я могу сразу чувствовать и горе, и радость? — в смятении подумала она. — Как будто во мне живут два разных человека».

— Мы даже не можем перевезти их домой и похоронить. Все саксы либо мертвы, либо бежали на север, и Эдвард говорит, что силы норманнов несметны и они двигаются очень стремительно. Остановить их невозможно. Думаю, Лили, они уже близко. Разбуди всех женщин, всех служанок. Пусть соберутся в зале. Мне надо поговорить с ними.

— Матушка, как вы себя чувствуете? — с тревогой спросила Лили.

— Я буду горевать потом — сейчас для такой роскоши нет времени.

Выйдя к домочадцам, леди Элисон подняла руку, призывая к молчанию.

— Слушайте меня внимательно! Король Гарольд убит в сражении при Гастингсе! Норманны пришли, чтобы покорить нас. Хозяин Годстоуна погиб, и все мужчины, что были с ним, тоже. Ваши отцы и мужья мертвы. Враги уже близко. Они убивают, грабят, сжигают дома. У нас есть только одна возможность спастись, и та очень зыбкая. Я намерена сдать норманнам это поместье и просить их о милосердии.

— Но нас изнасилуют! — воскликнула одна из девушек.

— Это будет наименьшая беда, милая, из всего того, что может с вами случиться, — выразительно произнесла леди Элисон.

— Саксы умеют насиловать не хуже, чем норманны! — усмехнулась Лили, сжав кинжал, висящий у нее на поясе.

— Убери свой кинжал, Лили! — приказала мать. — Так вот! Они — мужчины! И они хотят поработить нас! Но они забыли, что это женщина всегда покоряет мужчину! Нам очень повезет, если мы сумеем остаться в живых. Да, мы лишимся всего, у нас ничего не будет, кроме жизни. Но этого достаточно! Умные женщины во все времена превращали мужчин в своих рабов. И я надеюсь, что каждая из вас сумеет доказать это. Не нужно никакого вероломства. На мед поймаешь больше мух, чем на уксус. Я сделаю для вас все, что смогу. Остальное в ваших руках. Я пойду в деревню и сама поговорю с крестьянами. Мы не поднимем на них оружие. Никакого отпора они здесь не получат! Да и, честно говоря, разве для крестьян что-нибудь изменится, когда у них будут новые хозяева? Разумеется, если эти хозяева не причинят им вреда.

Подле Лили плакала Эдит, а юная Роза кидала вокруг испуганные взгляды, словно готовясь к бегству.

Эмма сжала руками грудь и прошептала:

— Убиты? Все наши мужчины убиты? Не может быть! Прошу тебя, Боженька! Нет! Нет! Марк! Марк! Не умирай, прошу тебя! Не оставляй меня одну! — С ней началась истерика.

Леди Эдела подошла к Лили и тихо сказала:

— Надо увести дам, а то, глядя на них, и служанки ударятся в панику.

Лили собрала всех дам и мягко сказала:

— Ступайте в большую комнату, обсудим все в своем кругу.

Лили была удивительно спокойна. Ее тревожило лишь сознание того, что в данных обстоятельствах это ненормально. Однако она почувствовала облегчение, когда увидела, что и леди Эдела, как ей показалось, сохраняет полное присутствие духа, хотя положение ее такое же, как и у Эммы: она тоже потеряла своего мужа, Льюка.

— Они будут пытать нас. Они распнут нас на кресте! Они вспорют нам животы! — выкрикивала Эмма.

Лили резко ударила ее по лицу.

— Прекрати, Эмма! Нужно подумать, нужно составить план действий. Возьмите себя в руки, — обратилась она к Эдит и Розе. — Хватит рыдать! Они пришли одни. С ними нет женщин. Им понадобится то же самое, что и всем мужчинам. Чтобы им готовили еду, стирали, чинили одежду… — сказала Лили, отчаянно пытаясь придумать, чем еще они могут быть полезны.

Эмма перестала голосить.

— Ты считаешь, что они пощадят нас, потому что мы женщины? — недоверчиво спросила она.

— Мы должны на это надеяться. Иначе мы все сойдем с ума!

Эмма, казалось, несколько успокоилась, но Эдела, до сих пор хорошо владевшая собой, вдруг вся затряслась.

— Боже милостивый, они нас изнасилуют! Известно, что такое воины, когда у них долго нет женщин!

— Эдела, я думаю, не стоит говорить об этом при Розе и пугать невинную девушку.

— Зачем я противилась Уолтеру, — рыдала Эдит, — я виновата перед ним! Я не позволила ему, а теперь он… убит!

Лили поняла, что пора переходить от слов к более действенным средствам.

— Да, Эдит, они все убиты, и мой отец в том числе, но я прошу тебя, вытри слезы. Может, твоя жизнь зависит от твоего хорошенького личика. Не порть же его слезами, мужчины их не выносят, — сурово сказала она. — Вспомни, ты же сама бранила меня, когда я чего-то боялась! В конце концов, норманны — всего лишь мужчины. Пойдем выпьем хмельного меда!

Леди Элисон обвела взглядом крестьян. Они стояли семьями и испуганно жались друг к другу. Свинопас с женой и детьми, пастух, пасший быков, со своей семьей, Эдгар, овчар, с Мей и двумя детьми. Чуть поодаль те, кто пахал землю и выращивал хлеб. Все они были охвачены страхом перед неведомым.

— Я знаю, вы обеспокоены тревожными слухами, которые доходят до вас! Поэтому я и пришла. Лорд Этельстан и наши воины пали в битве. Я не стану вам лгать. Нам всем грозит серьезная опасность, и поэтому мы должны помочь друг другу. Нормандские захватчики очень близко. Если мы не окажем сопротивления, мы можем спастись. Я намерена отдать им Годстоун. В ваших хижинах враги не должны обнаружить никакого оружия. Коль скоро вы восстанете против них, вас убьют! Если же вы подчинитесь и будете хорошо работать, я думаю, в вашей жизни особых перемен не произойдет.

Леди Элисон почувствовала, как в ней нарастает страх, но тут же подавила его, чтобы он не передался — крестьянам. Мысленно она помолилась о том, чтобы слова, произнесенные ею с такой уверенностью, оказались не очень далеки от истины.

Спокойствие леди Элисон лишь немного утишило страхи крестьян. Они боялись норманнов, как чумы. Многие прямо сейчас, не дожидаясь этих , чудовищ, убежали бы в леса, но их останавливала другая опасность: любой человек, обнаруженный в лесу, считался вне закона, и каждый мог убить его совершенно безнаказанно. В этом отчаянном положении у крестьян оставался только один выход — молиться. И они молились. А чтобы вдвойне обеспечить себе божественную защиту, ходили также к Мораг, покупали у нее амулеты и талисманы, просили поворожить. Дела у Мораг никогда еще не шли так хорошо. Она трудилась день и ночь, чтобы успеть обиходить всех страждущих. Приходилось чуть ли не умолять ее, и Мораг была завалена едой, дровами и прочими нужными ей вещами. Но вот беда! Она не испытывала прежнего удовольствия, дурача соседей, ибо ее и их благополучие были тесно связаны. Как никогда в жизни, Мораг хотелось, чтобы на самом деле существовала такая ворожба, которая могла бы держать в страхе злые божества.

Во всем поместье нашелся только один человек, дерзнувший не мириться с врагом. Он считал, что лучше жить под открытым небом, в запретных лесах, чем склонить голову перед норманнами. Этим человеком был Морган. Решив бежать, он тут же отыскал Фейт, надеясь, что убедит ее присоединиться к нему. Ну, а если нет, то пусть ветер судьбы несет его одного.

— Фейт, я сегодня ухожу из деревни. Я возьму с собой только лук и стрелы — я их сам потихоньку сделал — и тебя, коль ты мне доверяешь.

Он обнял девушку.

— Я боюсь, Морган! — прошептала она, глядя на него широко распахнутыми глазами.

— Я знаю, любимая. Ты боишься остаться и боишься уйти. Но учти, если ты останешься, тебя убьют, или изнасилуют, или замучают. А нет — так все равно ты будешь рабой. Пойдем со мной, и вместе испытаем судьбу. Разве недолгая жизнь на свободе не лучше пожизненного рабства? — спросил он.

Она не могла с ним не согласиться.

— Не пойдешь со мной — уйду один! — решительно сказал Морган.

Фейт не представляла себе жизни без Моргана. Если бы он остался с ней в Годстоуне, она примирилась бы с рабством — ведь они могли бы проводить ночи в объятиях друг друга. Но если у нее и это отнимут, тогда — ее жизнь станет горше полыни, и лучше умереть.

— Я пойду, — прошептала она, словно заразившись его отвагой.

Морган понял, что надо действовать, пока Фейт не передумала.

— Давай уйдем сейчас, — сказал он и повлек ее за собой в дубовую рощу. Там, в расщелине старого дуба, поврежденного молнией, у него были спрятаны самодельный лук и стрелы.

— А что же мы будем есть? — вдруг сказала она. Морган усмехнулся.

— Не беспокойся. Я поймаю кролика в силки, и мы поджарим его на костре. Я часто делаю так — что голодным-то ходить! — признался он.

Они углубились в лесную чащу. Фейт в ужасе жалась к руке Моргана: лес казался ей темным и зловещим. Но время шло, глаза привыкали к сумраку, а вокруг царила успокоительная тишина. Морган поймал кролика, как и обещал, и у них слюнки потекли при виде душистого темного мяса. Набрав папоротника, они сложили его под широкими ветвями ели. Морган развел костер и привлек Фейт к себе. Он долго ласкал ее, пока тело ее не расслабилось и она не начала отзываться на его ласки. Никогда они не были так близки к райской жизни.

Леди Элисон понимала, что норманны убьют Эдварда, если обнаружат его в замке, поэтому она решила перевести юношу в какую-нибудь крестьянскую хижину. Зашив длинный рукав крестьянской рубахи у обрубка руки — так не будет заметно, что рана свежая, — леди Элисон озабоченно спросила:

— Эдвард, у тебя хватит сил подняться?

Лицо его исказилось.

— Кажется, лихорадка прошла, миледи. Я не хочу, чтобы вы или ваши крестьяне подвергали себя опасности из-за меня. Я вернусь домой в Окстед и отдамся на волю судьбы.

— Эдвард, мы и так все в опасности. И обитатели Окстеда в том числе. Прости, что тебе придется жить в крестьянской семье, но я полагаю, это самое безопасное место.

— Если вы хотите, чтобы я остался в Годстоуне, я останусь, но, прошу вас, не нужно извиняться, леди Элисон. Я не вижу ничего ужасного в том, что буду жить с крестьянами.

Ее брови приподнялись в легком удивлении.

— О Эдвард, но их жизнь очень сильно отличается от той, к которой ты привык. В хижинах крестьян всего одно помещение, они там и стряпают, и едят, и спят. Уединиться там невозможно. Очаг у них открытый, обстановка убогая, нет даже окон — свет проникает через дверь.

— Этого вполне достаточно, — сказал он успокаивающе.

Леди Элисон провела Эдварда мимо длинного ряда построек туда, где жили Эдгар и Мей.

— Мей, я хочу, чтобы лорд Эдвард пожил в твоей хижине некоторое время. Я буду приходить каждый день — перевязывать ему рану. Я прослежу, если это будет в моей власти, чтобы тебе выдавали побольше продуктов, и твои дети не будут голодать. Я хочу, чтобы норманны приняли его за пастуха. Если они узнают, что лорд Эдвард воин, — его убьют. Постарайся относиться к нему не как к господину, прошу тебя. Иначе ты сразу привлечешь к Эдварду внимание. Обращайся с ним так, словно он твой сын. Я понимаю, что слишком обременяю тебя, но у меня нет другого выхода.

Мей преклонила колено.

— Я сделаю для молодого лорда все что смогу, миледи.

— Да благословит тебя Бог за твою доброту, — сказала Элисон.

Пока Эдвард знакомился с Эдгаром и благодарил его за гостеприимство, Эдвина сидела, как заговоренная. Прямо чудо! Вот он — прекрасный рыцарь, бог, спасший ее брата от верной гибели. Он останется здесь, у них в хижине. Она столько мечтала о нем, и вот ее мечты сбылись! Сердце ее заколотилось так быстро и, как ей показалось, так громко, что она испугалась, как бы это не услышали все. Тогда они все поймут! Она покраснела — впервые в жизни.

Эдгарсон тоже узнал Эдварда и решил, что после того случая на крыше он имеет право обращаться, с молодым лордом по-свойски.

— Дай посмотреть, — сказал он, вылупив глаза, и указал на руку, затаив дыхание от страха и любопытства.

— Простите его, милорд! — в ужасе воскликнула Мей.

Эдгар шлепнул сына тыльной стороной руки.

— Ничего, все в порядке, — ответил Эдвард. — Всем нужно привыкнуть к этому и мне в том числе.

— Прошу вас, садитесь к огню, — сказала Мей, придвигая ему грубый табурет. — Я подам поесть. Эдвина, сделай все, что понадобится его милости.

Девушка, вырванная из своего зачарованного состояния, робко вышла вперед и стала перед ним на колени.

— Пожалуйста, не надо этого, — попросил он, поднимая ее.

— Милорд, — прошептала Эдвина, — а что вам надобно?

Эдвард отчаянно попытался придумать ей какое-нибудь дело. Возможно, тогда она почувствует себя увереннее.

— Воды, — попросил он, — ты можешь принести мне воды — умыться перед едой?

Эдвина уставилась на него так, словно он попросил принести ему луну. Потом принесла чашку с водой. Только тут до Эдварда дошло, что эти люди не моются. Он мог бы догадаться об этом раньше по их темной коже, неопрятному виду, не говоря уже о запахе, стоящем в хижине.

Мей подала каждому деревянную миску с вкусно пахнущим супом. К нему — хлеб грубой выпечки из ячменной муки. Эдвард понял, что стола здесь нет. Они ели, сидя на табуретах, придвинутых к огню. Эдгарсон сразу забыл обо всем и набросился на суп. А Эдвина нашла более возвышенную пищу — пищу для души: она с жадным вниманием смотрела, как ест Эдвард. Спать легли рано, как только огонь догорел, потому что никакого освещения в хижине не было. Мей положила на пол подстилки из камыша. Они с мужем укрылись одной овечьей шкурой, а вторую отдали Эдварду. Часы шли, а Эдвард лежал без сна, размышляя, что принесет ему утро, да он и боялся спать, так как теперь ему снились только страшные сны. Эдвина уснула сразу же, и сны ее были полны той волнующей радости, о которой она раньше и представления не имела.