Глава 9

На следующий день вернулся гонец, которого Ги посылал к Вильгельму. Ги понравилось, что он сам позаботился о своем коне, а не поручил это конюху.

Гонец, усмехнувшись, доложил:

— Вильгельм взял крепость Дувр. Осада длилась всего восемь дней. Он был рад получить от вас донесение и посылает вам вот это.

И он вручил Ги свиток.

— Пойдемте в дом, — сказал Ги, — выпьем чего-нибудь согревающего. Расскажите, как настроены жители Дувра.

— Ну, конечно, норманнов они ненавидят. Но все-таки, хоть и неохотно, признали Вильгельма, — засмеялся гонец. — А что им еще остается? Ему уже дали прозвище — Вильгельм Завоеватель. Уверен: он легко возьмет Лондон. А когда станет королем, думаю, большая часть этой ненависти и возмущения умрет сама собой.

— Вильгельма можно ненавидеть, но нельзя не уважать. А что касается саксов, то они никогда не превратятся в норманнов, друг мой. Измениться придется нам. Но это произойдет не скоро. Саксы упрямы, как черти, и у них всем правят обычай и суеверие, — сказал Ги.

— И среди них, как я заметил, немало чудаков. Но мне, признаться, это по душе.

Они рассмеялись.

Ги налил вина себе и гонцу, затем вскрыл запечатанный свиток. Он улыбнулся про себя: Вильгельм писал ему о намерении выступить на Кентербери и захватить заложников, нимало не беспокоясь о том, что письмо могут перехватить. Да, таков этот человек! Он уверен в своей счастливой судьбе. Вильгельм обещал, что, как только будет коронован, пожалует Ги грамоту о передаче в его владение любого поместья, какое он пожелает, но что ему, Вильгельму, понадобится помощь Ги в Лондоне. Он собирается взять город в кольцо и явить врагу такое численное превосходство, что никто не посмеет ему сопротивляться. Герцог приказывал Ги прибыть в Лондон со своим отрядом к концу ноября. «Сейчас только конец октября, — подумал Ги, — значит, еще целый месяц до того дня, когда снова придется взяться за оружие».

Подписал Вильгельм письмо на латыни: «Ego Willenemus cognomine Bastardus»note 10.

Вечером во время общей трапезы Ги передал своим людям повеление Вильгельма и долго объяснял, что и как они должны успеть сделать до отъезда. Потом с улыбкой повернулся к Лили:

— Боюсь, я превращаюсь в рачительного хозяина. Вы не представляете, скольким вещам я научился с тех пор, как приехал сюда. Например, я узнал, что, оказывается, половина коровьего стада должна быть забита ко дню Святого Мартинаnote 11. А от овец можно получить столько сыра и шерсти, что их зимнее содержание полностью окупится. Однако если позволить овцам кормиться травой, которую прихватило заморозком, у них начнется афта, болезнь рта, и они не смогут есть. Я готов распространяться на эти темы до бесконечности, но вам это смертельно наскучит.

— Я думаю, что это наскучит вам, милорд, и вы с радостью вернетесь к битвам и будете уничтожать мой бедный народ. Вы все — жестокие варвары! — пылко ответила она.

— Нет, леди, — вмешался в разговор Рольф, — вот когда мы бились с неверными, то действительно видели жестокость, да такую, что вам и в страшном сне не приснится. Пленникам выкалывали глаза, их кастрировали, человеческими головами играли, как мячиками. А мы — христиане.

Лили насмешливо посмотрела на Рольфа:

— Вы сражались с неверными, чтобы они не могли напасть на вашу страну, жечь ваши дома и насиловать женщин, но как же вы, исполненные чувства долга христиане, нападаете на мою страну, сжигаете наши дома и насилуете женщин!

Ги предостерегающе взглянул на нее:

— Не горячитесь, cherie, будьте справедливы: в Годстоуне никто из женщин не может пожаловаться на плохое обращение. Война — не развлечение. Она хаос, в котором каждый отвечает сам за себя. Кто-то становится выше, благороднее среди ужасов битв, другие, наоборот, низко падают. Посмотрите вокруг, Лили. Мои воины едят и пьют за веселым столом. Подумайте, неужели было бы лучше, если бы они находились сейчас на Сенлакском поле с мечами, обагренными кровью по самую рукоять?! И усеивали его трупами? — спросил он.

— Вам нравится быть завоевателями, не смейте этого отрицать! — бросила она вызывающе.

Ги медленно покачал головой, его зеленые глаза сверкнули.

— Я и не отрицаю. Я стал господином Годстоуна и Окстеда, и я стану вашим господином, Лили, поэтому впредь выбирайте выражения, когда разговариваете со мной, девчонка! — предупредил он.

Она смело посмотрела ему в глаза и поклялась про себя: «Я заставлю тебя ползать передо мной на коленях!»

Леди Элисон, проходившая мимо, наклонилась к дочери:

— Он смотрит на тебя так, словно хочет разорвать. Гибкая ветка гнется по ветру, Лили, не буди же в нем зверя, — сказала она предостерегающе.

Но Лили уже вошла во вкус и радовалась, предвкушая его унижение.

Как только Лили ушла, к Ги подошел Эдвард.

— Милорд, могу я побеседовать с вами?

— Certes, Эдвард, что-нибудь случилось?

— По правде говоря, да. Ко мне подошли саксы с жалобами на норманнов. Поскольку вы поручили мне сообщать вам, если что-то не так, я пообещал им, что поговорю с вами.

— Ясно. — Ги нахмурился и сказал: — Передайте им, что завтра утром, если кончится этот проклятый дождь, я во всем разберусь.

— Благодарю вас, милорд! — Эдвард повернулся, чтобы уйти.

— Эдвард! — остановил его Ги. — Каким образом ваша сестра Лили связана с Окстедом?

При упоминании о его доме Эдвард слегка вздрогнул и внимательно посмотрел в лицо Ги, пытаясь понять, не таится ли за этим вопросом какой-то скрытый смысл.

— Но ведь это поместье Вулфрика, — осторожно произнес он.

— Вулфрика? — переспросил Ги. Эдвард ответил, поколебавшись:

— Вулфрик был мужем Лили.

— Понятно, — отозвался Ги, — благодарю вас!

Гнев ревности вспыхнул в нем, и, глядя на поднимающуюся по лестнице Лили, он живо представил себе, как его предшественник сжимает в объятиях ее гибкое тело. Увидел он и дрожащую, перепуганную Лили, когда она бросилась к нему в Окстеде. И внезапно в голове у него прояснилось: он понял, что между супругами было что-то неладно. Лили словно боится мужских прикосновений. «Наверное, она иногда противилась выполнению супружеских обязанностей, а муж принуждал ее, — подумал Ги. — Лучше уж я оставлю ее в покое на некоторое время, чтобы не совершить той же ошибки. Она будет моей в одну из ближайших же ночей, но я сделаю так, чтобы ей самой захотелось этого», — решил он.

— Кто у нас в дозоре в эту ночь? Готов поклясться, что он с радостью поменяется со мной, а?..

Ги взбежал наверх за теплым плащом. Когда он открыл дверь, Лили сидела на кровати и расчесывала волосы. Они падали до самого пола золотисто-рыжими волнами; вид у нее был очень соблазнительный, как она и хотела. У Ги захватило дух от ее небесной красоты и от муки, что его вожделенная надежда никак не может сбыться. Взяв плащ, он сказал:

— Сегодня ночью можете спать спокойно, я ухожу в дозор.

На лице Лили мелькнуло разочарование, и, искоса взглянув на него, она проговорила голосом искусительницы:

— А я думала, что вы выпьете со мной вина, милорд.

— «Ждите меня с кувшинами»… — процитировал он «Песнь песней» царя Соломона и понял, что попался в свою собственную ловушку. Не может же он сказать юному Жильберу, что передумал и не пойдет в дозор. «Золотая ведьма!» — выругался он про себя и вышел, хлопнув дверью.

Единственный враг, которого встретил Ги, была стая волков у овечьих загонов; он убил трех хищников и подумал, что их шкурами можно подбить плащ для Лили. При этой мысли Ги усмехнулся: «Теперь я буду соблазнять ее подарками, все остальное я уже испробовал». Всю ночь, пока Ги нес дозор, шел дождь. Он прекратился только к шести часам утра. Ги промок до нитки. Возвращаясь к себе, он предвкушал, как разбудит Лили, но та уже встала, оделась и поджидала его.

— Я приготовила вам горячую воду, милорд, и сухое платье, — улыбнулась она.

Его глаза расширились от приятного удивления.

— Вошли в роль супруги, cherie? — засмеялся он. Лили вспыхнула и быстро удалилась, поскольку он уже стягивал с себя одежду. «Мне бы хотелось увидеть его обнаженным, — подумала она, — почему же я убегаю?» — и тут же устыдилась своих нецеломудренных желаний.

— Сегодня я буду разбирать жалобы саксов на моих норманнов. Вы поедете со мной. Я не хочу, чтобы крестьяне боялись говорить. Поэтому ваше присутствие, полагаю, поможет делу.

Лили слышала, как он плещется в чане; наконец он вылез из воды.

— Разве у моих людей есть возможность противостоять норманнам? — крикнула она Ги из своей комнаты. — Вы покараете каждого, кто осмелится говорить.

— Лили, вы смеете предполагать, что я буду пристрастен? — спросил он.

Подбежав к проему в стене, Лили язвительно выпалила:

— Не забудьте свой хлыст!

И тут увидела, что Ги стоит обнаженный. Она была поражена, но при этом ноги ее приросли к полу. Глаза Лили впивали роскошь его наготы. Кожа у Ги была смуглой и загорелой выше пояса, ниже — белой. Могучие мышцы его бедер и мускулистый торс производили впечатление огромной силы. Грудь и низ живота были покрыты густыми черными волосами.

— Я… я прошу прощения, — пробормотала она.

— А я не прошу. — Ги медленно ухмыльнулся.

— А что, дождь кончился? — поспешно спросила Лили, лишь бы что-то сказать. — Я надену теплый плащ, пожалуй. — И она убежала.


Ги и Лили сидели на деревянных табуретах, по бокам стояли воины, а напротив — собравшиеся крестьяне. Многих из них Ги уже знал по именам. Он видел, как юный Эдгарсон протиснулся вперед, чтобы ничего не упустить, а там — да, кажется, это Мораг, стоит позади всех, надеется, что ее не заметят. Ги попросил Эдварда вывести вперед первого жалобщика.

К нему нерешительно приблизился какой-то человек и сказал:

— Милорд, один из ваших норманнов украл у меня жену.

Подняв бровь, Ги потребовал у Эдварда объяснений. Тот откашлялся и произнес:

— Жена этого человека, Эльфрида, сошлась с Жилем Сен-Обеном — так, кажется, его зовут — и ушла из хижины своего мужа.

Ги невольно вздохнул, вспомнив, что уже второй раз поведение Жиля приводит к столкновению с саксом. Взглянув на воинов, он вызвал Жиля.

— Это правда — то, в чем вас обвиняют? Жиль мгновение колебался, потом спокойно ответил:

— Да, это правда.

Ги посмотрел на опечаленного мужа.

— Он применил силу или твоя жена ушла к нему добровольно?

Эдвард перевел вопрос и ответ:

— Она сделала это по собственной воле.

Ги бросил взгляд на Лили, а потом повернулся к крестьянину:

— У тебя нет повода для жалобы. Мужчина, который не может удержать женщину, не достоин ее!

Среди крестьян поднялся ропот. Конечно, от норманна правого суда не дождешься. Лили уже раскрыла рот, чтобы спросить Ги, не это ли пример его беспристрастности, но промолчала, решив приберечь эти слова до той поры, когда вокруг будет поменьше людей.

— Есть еще жалобы, не так ли? — спросил Ги.

— Да, мсье, — ответил Эдвард и кивком головы позвал кого-то из толпы.

Сначала никто не тронулся с места. Но потом вперед решительно выступил человек. Он поговорил с Эдвардом, и тот объяснил Ги:

— Этот человек ловит пушных зверей в ловушки и выделывает шкурки. Два воина проехали на лошадях по его шкуркам, натянутым на обручи, которые он сам сделал, и испортили и шкурки, и обручи.

— Кто эти воины? — спросил Ги.

Сакс опять заколебался, потом указал на двоих норманнов. Это были самые юные воины Ги, и они постоянно попадали во всевозможные истории.

— Симон, Жильбер, это правда? — Вид у Ги был грозный.

— Правда. Но мы не нарочно. Мы просто поспорили, чья лошадь скачет быстрее, — возразил Жильбер.

— Господи Боже мой, ведь вы — нормандские воины, а не дети, играющие в войну. Вы сегодня же почините обручи этого человека. Я сам помогу ему растянуть шкуры.

Ги взглянул на Эдварда — тот улыбался.

— На сегодня все, мсье.

Крестьяне стали расходиться, Ги отошел от Лили и заговорил с саксом-жалобщиком.

— Как тебя зовут? — спросил он на отличном сакском языке.

— Элфред, милорд.

— Вчера ночью я убил трех волков. Ты можешь выделать их шкуры так мягко, чтобы ими можно было подбить плащ?

— Ага, я могу сделать их мягкими, как оленья кожа, милорд.

— Хорошо. Ты ловишь зверей в ловушки или еще и охотишься на них с оружием?

— Нет, мне нельзя иметь оружие, но если бы меня научили охотиться, я мог бы выделывать больше мехов, — сказал Элфред.

— Ты когда-нибудь стрелял из лука? — спросил Ги.

— Когда был мальчишкой, я сделал себе грубый лук и стрелы, но это было много лет назад.

— Скоро будет охота, и ты пойдешь с нами, Элфред. Я быстро научу тебя стрелять. — Ги, улыбаясь, протянул ему руку.

Сакс с удивлением пожал ее — странный какой-то этот новый лорд!..


Два дня и две ночи Морган и Фейт провели в лесу. На третий день они приуныли. Юные беглецы надеялись, что смогут прокормиться орехами и ягодами, но была уже поздняя осень, белки ободрали с деревьев все съедобное и теперь спокойно сидели по своим дуплам. Кроликов в глубине леса почти не было. Они предпочитали держаться ближе к опушке, где больше света и солнца. Морган мог убить вепря, но заметил его слишком поздно. Они спугнули кабана, когда выкапывали желуди, и он тут же ринулся на них; его маленькие красные глазки горели от ярости. Если бы он ранил Моргана, они ни за что не выжили бы. Дни становились все холоднее, а ночи были просто студеными. Одежда их совершенно не годилась для зимовки в лесу. Через три дня Фейт совсем ослабла от голода и холода. В таком состоянии она не в силах была одолевать большие расстояния, и поэтому они решили двинуться назад, к Годстоуну. На четвертый день, когда Морган и Фейт, совершенно измученные, отдыхали, их окружили какие-то люди.

Морган был уверен, что это саксы, а по их оружию понял, что это не рабы.

— Вы скрываетесь от норманнов? — спросил он.

— Мы — изгои, объединились, чтобы выжить в лесу. Как ты уже, верно, понял, в одиночку тут долго не протянешь, — сказал один из них.

— Нам нужна пища, — сказал Морган. — Можно ли присоединиться к вам?

— Это решит наш вожак, Рыжий Волк. Мы все взяли себе новые имена, чтобы нас не опознали. Коль он вас примет, мы всем поделимся с вами, — ответил изгой, поглядывая на Фейт.

Мысленно Морган проклял судьбу, вынудившую его просить помощи у изгоев. Но он понимал, что без горячей пищи Фейт больше не выдержит и дня.

— Проводите меня к Рыжему Волку. Мы будем работать за пищу.

Рослый детина помог Моргану поднять Фейт на ноги, и они пошли по лесной тропе, поддерживая девушку с обеих сторон. Вскоре они оказались на поляне, где был разбит лагерь. Посредине поляны горел костер, над которым висел чугунок с каким-то варевом, и стояли три хижины, сложенные из грубых бревен и толстых древесных ветвей. Морган услышал неподалеку журчание ручья и увидел двух лошадей, привязанных к деревьям. Высокий Джон подвел их к Рыжему Волку.

— Убивать их было ни к чему — взять нечего. И они — саксы, беглые. Коль на что сгодятся тебе, хотели бы остаться.

Вожак сначала оглядел женщину, потом спросил Моргана:

— Ты умеешь подчиняться приказу?

— Да, сэр, — поспешно отозвался тот.

Он был почти уверен, что узнал того, кто скрывался под кличкой Рыжий Волк, но решил не говорить ему, не испытывать его гнев.

— Не торопись, парень. Подумай, прежде чем отвечать. Ты можешь убить человека?

— Если придется, — медленно ответил Морган, — я, конечно, могу убить норманна.

— Мы грабим и убиваем всякого, кто осмелится сунуться в этот; лес. Оставляем только богатых. Для выкупа. И еще: женщины у нас общие, — спокойно заметил он.

Морган заколебался.

— Быстренько, парень! Еда или голодная смерть, выбирай сам.

— Еда! — ответил Морган, и у него словно гора с плеч свалилась.

Им разрешили подойти к костру и погреться, дали тушеного мяса в деревянной миске. Когда Фейт, поев горячего, немного ожила, Морган понял, что принял правильное решение. Ее укрыли меховым одеялом, и она сразу уснула.

— Завтра я нарисую тебе, в какой стороне находятся Годстоун, Севенокс, Окстед и прочие близкие селения. Запомнишь все это хорошенько. Нам много чего нужно. Оружие, еда, зимняя одежда, лошади. Мы собираемся сделать несколько набегов, чтобы пополнить запасы. Единственный наш нерушимый закон — ни при каких обстоятельствах никого не приводить сюда. Это будет гибелью для всех нас.

— У вас есть ножи и большие луки, — уважительно сказал Морган.

— Нож добудешь сам, а лук и стрелы мы тебе поможем сделать. Но если у тебя хватит сноровки увести коня, я с удовольствием подарю тебе нож. Когда женщина оправится, она будет собирать дрова для костра и стряпать и тем даст одному из моих людей заняться другими делами, — распорядился Рыжий Волк.

Загрузка...