Детективное лето

Наталья Александрова Бронзовое копыто

Капитану Мехреньгину снился сон.

Точнее, кошмар.

Начать с того, что ему снилось, будто он — не он, не капитан Мехреньгин, а его собственный напарник Жека. Одно это само по себе уже невыносимо. Уж если быть не самим собой, так хоть кем-то, с кем не стыдно поменяться ролями — например, актером Шварценеггером или футболистом Марадоной. Но быть собственным напарником, пусть даже этот напарник — Евгений Топтунов — почти двухметрового роста…

Но, как будто этого было недостаточно, этот приснившийся Мехреньгину Жека удирал по пустынным, словно вымершим улицам от огромной лошади с таким же огромным всадником. Рядом с этим всадником двухметровый Жека казался букашкой.

Куда бы ни сворачивал несчастный Жека, всадник на громадной лошади непременно сворачивал за ним, тяжелые копыта гремели по булыжной мостовой, лик его, озаренный бледной луной, был грозен. Огромная тень накрывала несчастного Жеку, и могучая рука всадника тянулась, пытаясь схватить несчастного беглеца за шкирку, как напроказившего котенка.

Когда он уже утратил всякую надежду на спасение, когда смерть казалась ему неминуемой, над головой его разверзлись мрачные небеса и зазвучала величественная и торжественная музыка — «Гимн великому городу» композитора Глиэра.

Музыка эта разбудила несчастного Мехреньгина.

Еще не вполне проснувшись, но испытав облегчение от того, что бегство его от исполинского всадника было всего лишь сном, Мехреньгин забормотал:

— Сейчас… еще одну секунду… всего одну… вы не волнуйтесь, я успею собраться…

Дело в том, что, услышав сквозь сон «Гимн великому городу», Мехреньгин решил, что возвращается ночным поездом из Москвы. Когда этот поезд подходит к перрону Московского вокзала, родной город приветствует его музыкой Глиэра.

Наконец Мехреньгин осторожно сел, спустил ноги (ведь он, скорее всего, находился на верхней полке) и только тогда окончательно проснулся и сообразил, что находится вовсе не в поезде, а у себя дома, а музыка звучит из его собственного мобильного телефона.

Протянув руку за телефоном, он поднес его к уху и проговорил хриплым со сна голосом:

— Капитан Мехреньгин слушает! Кому это в такую рань неймется?

— Спишь, Мехреньгин? — прозвучал в трубке до боли знакомый голос напарника Жеки. — Сейчас ты проснешься. И быстренько прибежишь на работу.

— Ты что — убежал оттого всадника? — удивленно осведомился Мехреньгин.

— От какого еще всадника?

— От какого? Известно, от какого… от Медного всадника… — ответил Мехреньгин, до которого наконец дошло, кто именно преследовал его — или Жеку — в сегодняшнем сне.

— Ты что, еще не проснулся? — обиженно проговорил Жека. — Так вот, просыпайся и приезжай! Тут такое… такое… такое… короче, приезжай, сам увидишь.

Мехреньгин тяжело вздохнул. Он понял, что отвертеться не удастся, бросил телефон и поплелся в ванную.

Через час он уже подходил к отделению полиции, где служил последний год — с тех пор как их с Жекой перевели в Адмиралтейский район. Отделение располагалось в самом центре города, на Гороховой улице, и Мехреньгин по пути к нему прошел мимо Медного всадника. Он покосился на огромного вздыбленного коня и его величественного седока, невольно вспомнив сегодняшний сон, страшную погоню по ночным улицам Петербурга и грозное лицо царя, озаренное бледной луной, плывущей в разрывах туч…

Сейчас лицо Петра Первого было величественно и спокойно, он невозмутимо оглядывал Неву и Исаакиевский собор, а на людишек, снующих внизу, не обращал ни малейшего внимания.

Мехреньгин обошел памятник, и вдруг от его ограды к нему метнулся какой-то человек в потертой куртке с поднятым воротником и что-то зашептал.

— Вам чего, гражданин? — опасливо проговорил капитан.

Странный гражданин заговорил чуть громче, и Мехреньгин наконец разобрал его слова:

— Вы это о чем? — удивленно спросил Мехреньгин, снова вспомнив кошмарный сон…

Но странного человека уже и след простыл.

Перед входом в отделение, несмотря на ранний час, толпились сотрудники.

— Что случилось-то? — спросил Мехреньгин, увидев среди них своего напарника, который возвышался над ними, как корабельная сосна над низкорослым кустарником.

— А ты взгляни! — Жека отступил в сторону, и Мехреньгин увидел на асфальте перед самым порогом человеческое тело. Тело было неподвижное. Светлые волосы на затылке потемнели от крови.

— Елки-палки! — проговорил капитан. Других слов у него не осталось.

— Это ты верно подметил! — отозвался Жека. — Именно что елки и палки, а также другие пиломатериалы! А если точнее — натуральная провокация.

— Кто такой? — перебил Жеку Мехреньгин. — Личность потерпевшего установили?

— Хрен чего тут установишь, — уныло сказал молодой незнакомый парень, шаривший по одежде трупа.

Мехреньгин машинально отметил, что одежда хоть и мятая и запачканная, но приличная, наверняка дорогая, а ботинки уж и вовсе дорогущей итальянской фирмы. У них в прошлом месяце ограбили обувной бутик, с тех пор Мехреньгин в мужской обуви очень хорошо разбирался.

— Ничего не найти — ни бумажника, ни документов, все карманы пусты, — вздохнул парень и поднялся. — Ну и геморрой будет личность устанавливать!

— Ограбление, — заявил Жека, — определенно ограбление. Дали чем-то тяжелым по голове и ограбили. Судя по одежде, мужик не бедный был, денежки водились.

— Точно, — вздохнул Мехреньгин, но тут посмотрел на руки трупа и удивился. Руки совсем не подходили человеку в такой одежде и обуви. Руки были самые что ни на есть рабочие — с обломанными ногтями и въевшейся кое-где грязью. Такие руки подошли бы какому-нибудь работяге — автослесарю или фрезеровщику с завода, но никак не богатому мужику в дорогой итальянской обуви.

— Странно… — пробормотал Мехреньгин.

Жека тут же насторожился. Он прекрасно знал своего напарника и знал эту интонацию.

Дело в том, что капитан Мехреньгин очень любил всевозможные странности и загадки. Причем, по наблюдению коллег, всегда задавал их себе сам. То есть там, где можно и нужно было смотреть проще, Мехреньгин вечно все усложнял. За что начальство частенько его поругивало. Но, однако, процент раскрываемости все же был у капитана неплохой, поэтому его и терпели.

Жека был парень простой и загадок не любил, однако с Мехреньгиным старался по этому поводу не ссориться — все же напарник есть напарник.

Сейчас он попытался Мехреньгина отвлечь.

— Ну, это какую же надо наглость иметь, чтобы прямо перед самым отделением труп оставить! — разглагольствовал он. — Особенно если учесть, какой сегодня день.

— А какой? — Мехреньгин заморгал, думая, что таким способом он освежит свою память.

— Что, забыл, да? — ухмыльнулся Жека. — Такие вещи забывать нельзя! Сегодня, между прочим, начальника нашего день рождения. И не просто день рождения, а можно сказать, юбилей. Кстати, ты деньги на подарок ему сдал?

— А вот сдал! — гордо сообщил Мехреньгин, вспомнив, что вчера занял на подарок у Леночки из бухгалтерии и отдал деньги Сырникову, который обычно занимался такими вещами.

И тут же произнес то, что другие не решались:

— А он-то сам уже видел? Юбиляр наш?

— Пока не видел.

— А тогда чего мы ждем?

— Ждем, пока Ленский придет. Патологоанатом. Ты же знаешь, что будет, если труп убрать прежде, чем он его осмотрит.

Мехреньгин знал. И все в отделении знали. Если свежий труп хотя бы немного передвинуть раньше, чем его успеет осмотреть патологоанатом — тут такое начиналось… начиналось то, что в отделении называли арией Ленского. Услышав Ленского, всем сразу хотелось удалиться. Куда угодно.

К счастью, Ленский подоспел, оглядел труп, заявил, что причина смерти — удар в затылок тяжелым тупым предметом, и разрешил унести его с улицы.

— А как примерно выглядит орудие убийства? — поинтересовался Мехреньгин.

— После вскрытия скажу! — отрезал патологоанатом.

— Ну, хоть примерно! — взмолился капитан. — Нам же надо знать, что искать!

— Примерно я уже сказал: тяжелый тупой предмет. Очень тяжелый и очень тупой. Примерно как ты.

— Я бы попросил! — обиделся Мехреньгин.

— Просить можешь, но все подробности — после вскрытия! — и Ленский удалился.

Тут к ним подошел Леша Сырников и фальшивым голосом проговорил:

— Ребята, выручите!

— Денег нет, — честно ответил Мехреньгин.

— Да мне не деньги нужны! Я подарок полковнику еще не купил, а сейчас мне Тамара позвонила, сказала, что Мишка в школе подрался, нужно срочно ехать утрясать проблему. Купите подарок, а?

— Ты че, Леха? — возмутился Мехреньгин. — Ты же всегда подарки покупаешь! Мы вообще не знаем, что и как!

— Да чего там знать-то? Подберите что-нибудь по нашим деньгам… денег немного, так что выбор будет небольшой.

— Да где хоть подбирать? Из какой хоть оперы?

— Известно, из какой — из оперы Чайковского «Евгений Онегин»! Да шучу, шучу! — Сырников заметил, что Мехреньгин записывает его слова, и испугался.

— Тут неподалеку магазин есть, называется «Все для дома». Зайдите туда, наверняка что-нибудь подберете.

— Шуруповерт какой-нибудь? — задумчиво проговорил хозяйственный Жека.

— Трудно с тобой, Топтунов! — вздохнул Сырников. — Знаешь, какой главный принцип при покупке подарка?

— Какой?

— Нужно покупать то, что человек сам себе никогда не купит. Что, полковник не может сам себе шуруповерт купить? Может и наверняка купил уже. Купить мужику шуруповерт — все равно что женщине сковородку…

— Значит, что-то бесполезное нужно покупать?

— Ну, можно и так сказать.

— Ну, Сырников, — заныл Жека, — ты в этом так хорошо разбираешься, вот и покупай сам!

— Нет-нет, мужики, мне некогда, меня уже ждут! — Сырников сунул в руки Мехреньгину конверт с собранными деньгами и исчез в неизвестном направлении.

— Умеют же некоторые спихнуть на других самое неприятное! — протянул Жека. — Ладно, Валя, может, ты один управишься? Магазин рядом, выбери что-нибудь…

— Нет уж! Мы с тобой напарники или как?

— Напарники!

— А это значит, что мы должны все делать на пару! Пойдем уже, чем раньше начнем, тем скорее освободимся!

Однако быстро освободиться им не удалось. На дверях магазина «Все для дома» висела табличка «Закрыто на переучет».

— И что нам теперь делать? — проговорил Мехреньгин, тоскливо разглядывая эту табличку.

— А вон еще какой-то магазин! — Жека показал на соседнюю дверь.

На этой двери красовалась надпись «Художественная галерея „Грифон»«.

— Разве же это магазин? Тут написано «Галерея».

— Ну и что? Возле моего дома есть магазин постельного белья, так он тоже галереей называется. Это они как бы намекают, что у них тут все на высоком художественном уровне.

— И дорогое очень. А у нас денег сам знаешь…

— Знаю. Но давай все же зайдем, поглядим. Нам же без подарка возвращаться никак нельзя.

Напарники вошли в галерею. При этом негромко звякнул дверной колокольчик.

Мехреньгин застыл на пороге галереи, растерянно оглядываясь по сторонам.

Вокруг него стояли странные предметы — клубки, сплетенные из ржавой арматуры, мотки колючей проволоки, железные загогулины, конструкции из обрезков труб и прочие неопознанные предметы непонятного назначения.

— Это вообще что такое? — испуганно проговорил Мехреньгин.

— Это — объекты современного искусства! — ответил ему звонкий мелодичный голос.

Капитан повернулся на этот голос и увидел юное создание с прозрачными голубыми глазами и облаком золотых волос.

— Искусства? — переспросил капитан.

Слово «искусство» ассоциировалось у него с мраморными статуями и картинами в золоченых рамах, во всяком случае, с чем-то красивым и возвышенным, но никак не с ржавой арматурой и колючей проволокой, какую можно найти на любой свалке.

Мехреньгин присмотрелся к конструкции, которая стояла в углу, — что-то такое проволочное, на четырех подпорках разной высоты, а впереди торчала большая консервная банка, примерно как от ананасового компота, литра на полтора. В банке были сделаны дырки — три большие и много маленьких, и вот из этих маленьких дырочек торчали спиралевидные проволочки.

Мехреньгин вспомнил, как буквально вчера у него отвалилась половина крючка в ванной и как он намучился, пытаясь приспособить вместо крючка свернутую проволоку, палец порезал, до сих пор больно.

Какая-то мысль мелькнула в голове, но тут же ушла, поскольку капитан отвлекся на блондинку с голубыми глазами — на нее-то было гораздо приятнее смотреть, чем на весь этот металлолом.

— Да, — щебетало неземное создание, — в современном искусстве главное — это концепция, и в этом случае концептуальный подход автора выражается в том, как он решает пространственные задачи…

Мехреньгин ничего не понял, но ему и не нужно было понимать: он наслаждался самими звуками голоса.

— А что, — проговорил Жека, разглядывая конструкцию из перекрещивающихся шпал, на верхнюю часть которой был нахлобучен старый огнетушитель. — Как Сырников сказал? Нужно покупать то, что человек сам себе не купит. Вот эту хрень полковник себе точно никогда не купит!

— Прекрасный выбор! — зажурчал мелодичный голосок. — Эта композиция называется «Поиски справедливости»…

— Вот, и название подходящее! — обрадовался Топтунов. — Именно этим мы и занимаемся!

— А ты цену видел? — Мехреньгин показал напарнику табличку, на которой стояла цифра с несколькими нулями.

— Ой! — Жека попятился. — Нет, такая дорогая справедливость нам не нужна! Пойдем отсюда!

— Автор этой композиции скульптор Михайловский — очень известный художник, его работы высоко ценятся!

— Это не опечатка? — возмущался Жека. — Да я такую фигню могу за час соорудить! Наберу деталей во дворе и сварю их за минуту…

— Ну, я же вам сказала — это современное искусство, в нем главное — это концепция, мысль, которую вложил автор в свое творение.

— Девушка, милая, концепция — это, конечно, хорошо, но мы ищем подарок для коллеги, — начал Мехреньгин. — У нас средства ограниченные…

— Ну, если так… — девушка завертела головой. — У нас здесь была одна композиция… не очень дорогая, а вчера ее еще понизили в цене… где же она?

Девушка нырнула под прилавок и тут же вытащила оттуда металлический глобус на подставке.

Глобус был сделан под старину, и даже очертания морей и континентов на нем были какие-то непривычные. С одной стороны он был немного помят.

— А что! — Жека с интересом уставился на глобус. — Полковнику понравится! А главное — он бы себе такое никогда не купил! Точно — не купил бы!

— А сколько стоит? — осторожно осведомился Мехреньгин.

Девушка назвала цену, которая как раз вписывалась в их финансовые возможности.

— Это судьба! — решительно заявил Жека. — В случае чего — все на Сырникова свалим!

Когда напарники вошли в отделение полиции, волоча тяжеленный глобус, завернутый в подарочную бумагу, навстречу им попался тот самый парень, что возился с телом на улице.

— Ходите? — Он выглядел ужасно довольным, буквально лучился от радости. — Ноги только стаптываете зря. А я уже все выяснил про покойничка нашего. Володя.

— Что? Его Володей зовут?

— Нет, это меня Володей зовут, я сегодня первый день у вас и все выяснил.

— Как так? Там же в карманах ничего не было!

— А вот так. Нашел за подкладкой у него обрывок чека из итальянского ресторана «Пьеро». Сунулся туда, они мне номер карты сказали, которой он расплачивался. Карта «Виза», Дельта-банка.

— И что, — прищурился Мехреньгин, — ты хочешь сказать, что там, в банке, тебе так прямо и дали все координаты владельца карты? Вот так, сразу?

— Ну-у… нет, конечно. Просто у меня там девчонка знакомая работает, она посодействовала неофициально. Короче, убитый — Михайловский Герман Петрович, одна тысяча семьдесят шестого года рождения, прописан по адресу… сейчас посмотрю…

— Михайловский? — переспросил Мехреньгин. — Где-то мы эту фамилию слышали.

— Мало ли где. Фамилия распространенная.

— Родственники у этого Михайловского есть? — перебил его Жека.

— Вроде нету, жил один. Жена была, но сейчас они в разводе уже три года.

— Все равно надо жене сообщить, может, она что знает, как он ночью тут оказался. Как бы выяснить, кто она?

— Уже, — довольно сказал парень, — и никуда бежать не надо, просто сел за комп и все узнал. Значит, жена бывшая Белкина Татьяна Дмитриевна, год рождения тот же, владелица художественной галереи «Грифон». Так что, ребята, я за вас работу сделал, с вас причитается… а вы чего?

Напарники смотрели друг на друга, причем у капитана Топтунова глаза стали круглыми и вылезли на лоб. У капитана Мехреньгина с глазами было все в порядке, зато очки соскочили на кончик носа.

— Как ты, Вова, сказал — «Грифон»? — спросил Жека.

— Ну да, галерея «Грифон», как раз тут недалеко находится.

— Да знаем уж…

— А вы, ребята, куда это? — всполошился Володя. — Я думал — пообедать сходим, пива выпьем. Я пошутил насчет того, что с вас причитается, я сам поставлю, для знакомства.

— Ты, Вова, знаешь, какой сегодня день? — спросил Жека. — Правильно, у нашего начальства полковника Лося юбилей, так? Так с чего это мы будем пивом наливаться, когда вечером у нас банкет. А до того нужно это убийство по горячим следам раскрыть, потому как начальника не хочется огорчать, не хочется человеку праздник испортить. Он хоть и строгий начальник, но справедливый, у тебя еще будет случай в этом убедиться. Так что с пивом придется погодить.

— Ну и как тебе этот, новенький? — осторожно спросил Мехреньгин, плотно прикрыв за собой дверь.

— Да какой-то он самодовольный очень, хвастливый, — ответил Жека, — все я да я… Вряд ли он у нас приживется. С другой стороны, пообтешется, поймет, что вперед батьки в пекло соваться при нашей работе не стоит… Ну что, опять в этот «Грифон» пойдем?

— Давай только сначала к Ленскому зайдем, он наверняка уже что-то выяснил!

Напарники спустились в подвал, где находились владения патологоанатома Ленского.

Ленский стоял над столом, на котором находилось что-то серо-красное. Мехреньгин не любил крови и поэтому старался не смотреть на потерпевшего. Вместо этого он уставился на стену. На стене, на безопасном расстоянии от стола, висел календарь с видами города. Он был открыт на странице с Медным всадником. Памятник был сфотографирован в таком ракурсе, будто бронзовый конь вот-вот опустит копыта на патологоанатома и его безмолвного подопечного. Царь на фотографии смотрел высокомерно и презрительно.

Услышав шаги, Ленский обернулся.

На нем был заляпанный кровью халат, белая шапочка прикрывала волосы, глаза прятались за огромными защитными очками, на руках — окровавленные перчатки. При виде этих перчаток Мехреньгин невольно вспомнил мясной магазин возле метро и подумал, не перейти ли на вегетарианские продукты. Хотя вот если сосиски, то в них ведь все равно мяса нету…

— Вам чего надо? — раздраженно осведомился Ленский. — Вы видите, что я еще работаю?

— Нам бы хоть какие-то предварительные результаты… — заныл Мехреньгин. — Насчет орудия убийства…

— Я же сказал — тяжелый тупой предмет!

— А поточнее? Будь другом, скажи хоть что-то! Нам работать нужно, с нас полковник головы поснимает…

— Это он может… — вздохнул Ленский, стаскивая перчатки. — Ну, ладно… так и быть… предварительно, конечно, но, судя по форме раны, орудие убийства выглядело примерно так… — и он нарисовал на листе бумаги большую вытянутую дугу.

— Похоже на подкову… — протянул Жека, заглядывая через плечо напарника.

— Только очень уж большая подкова! — возразил Ленский. — Это какая же лошадь должна быть!

— Владимирский тяжеловоз, — предположил Жека и на всякий случай пояснил: — Была такая порода. Очень крупная.

Мехреньгин снова перевел взгляд на календарь.

Бронзовый конь грозно нависал над комнатой, казалось, вот-вот, и он опустит свои огромные копыта на маленьких, ничтожных людей…

В памяти не к месту всплыли строчки:

Капитан вспомнил свой сегодняшний сон, вспомнил, как он убегал по улицам ночного города, как копыта бронзового коня грохотали по булыжной мостовой…

Так, может, этот конь и затоптал потерпевшего? Что за бред!

Мехреньгин потряс головой.

— Валя, тебе плохо, что ли? — забеспокоился Жека. — Чегой-то ты такой бледный стал, прямо зеленый…

— Счас, у меня тут где-то нашатырь имеется! — засуетился Ленский. — Или, может, кофейку покрепче сделать?

— Нет, мы уж пойдем! — Мехреньгин снова покосился на календарь, и ему показалось, что Петр едва заметно подмигнул. И чего только не привидится в этом жутком подвале у Ленского!

— Я соскобы взял, на анализ пошлю, так что завтра из лаборатории полный ответ будет! — крикнул Ленский им вслед. — Но пока скажу, что орудие из металла, вроде латуни.

— Или бронзы? — встрепенулся Мехреньгин.

— Может, и бронзы…

Вернувшись от Ленского, Мехреньгин уселся за стол и начал что-то рисовать на чистом листе бумаги.

— Мы вообще обедать сегодня пойдем? — спросил его Жека.

— Ты иди! — Мехреньгин вскочил из-за стола. — Ты иди, а мне тут одну вещь проверить надо!

Он вылетел из комнаты. Жека подошел к столу напарника и посмотрел на покрытый рисунками лист. Там были сплошные лошади — большие и маленькие, скачущие и поднявшиеся на дыбы.

Жека покачал головой и пошел обедать.

Тем временем Мехреньгин обошел площадь и подошел к знаменитому памятнику. Медный всадник строго взирал на него с высоты своего положения.

Мехреньгин вспомнил свой сон и почувствовал холодок где-то в животе. Однако он преодолел робость, перелез через ограду и вскарабкался на гранитный постамент.

Вблизи бронзовый конь казался еще больше, еще страшнее.

Вдруг из-за постамента выскользнула какая-то фигура. Приглядевшись, капитан узнал того же странного типа, который подходил к нему утром. И так же, как утром, псих забормотал:

— Тебя еще не хватало! — прикрикнул на него капитан — и городской сумасшедший исчез.

Мехреньгин вытащил из-за пазухи листок, на котором Ленский нарисовал орудие убийства, привстал на цыпочки и потянулся к бронзовому копыту, чтобы приложить к нему рисунок. Дотянуться до копыта никак не удавалось, но и без того было видно, что формы рисунка и копыта практически совпадают. Капитан вытянулся, как мог, но ему не хватало нескольких сантиметров.

Вдруг снизу раздался свист и грозный голос:

— Гражданин, немедленно покиньте памятник!

Мехреньгин опустил взгляд.

Около ограды стоял молодой полицейский в форме с погонами сержанта.

— Я кому сказал? Немедленно слезайте!

— Спокойно, сержант! Все под контролем!

— Что значит — спокойно? Что значит — под контролем? Я сказал — слезайте! — и сержант перелез через ограду.

Мехреньгин спустился ниже и показал сержанту свое удостоверение:

— Капитан Мехреньгин! Я здесь следственный эксперимент провожу!

Сержант вытянулся, приложил руку к козырьку:

— Извините, думал, очередной псих… знаете, сейчас что ни день, так кто-то пытается селфи с памятником сделать. А что это за эксперимент?

— Да, понимаешь, у нас этот памятник по одному делу проходит. Вот я и хочу снять у него отпечатки пальцев… то есть копыт.

В глазах сержанта светилось недоверие, но он не посмел спорить со старшим по званию.

— Ты вот что, сержант! — оживился Мехреньгин. — Ты мне помоги. Залезь сюда и помоги мне дотянуться.

Сержант вскарабкался на постамент, подсадил Мехреньгина, и тот сумел совместить рисунок Ленского с копытом.

Они совпали.

«Ну, надо же, — с тоской констатировал Мехреньгин, — один в один».

Он поднял голову, отсюда до головы Петра было гораздо ближе, и капитан четко видел, что царь грозно хмурит брови, и если бы мог говорить, то давно уж высказал бы он капитану все, что думает, в самой нелицеприятной форме. Крут был государь, ох крут в гневе, это все знают.

«На меня-то ты за что злишься?» — вздохнул Мехреньгин.

Он слез с постамента и пошел через площадь к себе в отделение. Солнце светило совсем по-летнему, капитану было жарко, и от этого, наверное, в голове у него все смешалось. Ему показалось, что он сидит в своем крошечном кабинетике, который делит с напарником Жекой, и допрашивает самого царя. Петр Первый сидит напротив, разумеется, без лошади, и выглядит как самый обычный человек.

— Вот видите, Петр Алексеевич, — говорит ему Мехреньгин и показывает рисунки, — рана на голове потерпевшего полностью соответствует размеру и форме копыта вашего коня. Так что перестаньте запираться и ответьте честно: как вы убили гражданина Михайловского и, самое главное, — за что?

— Вот именно, — царь насмешливо усмехается в ответ, — на черта он мне сдался, я его знать не знал. Какой у меня может быть мотив?

— Ну… возможно, вы случайно ехали мимо, не заметили… тогда оформим как непредумышленное убийство, срок будет меньше…

— Ты, Мехреньгин, дурака-то не валяй! — рявкнул царь голосом полковника Лося и вдруг загудел.

Мехреньгин очнулся и осознал себя стоящим посреди площади, и какой-то джип истошно крякал, и водитель его высунулся и крутил пальцем у виска — развелось, дескать, психов, сами под колеса лезут.

Капитан вздохнул и отправился в родное отделение, подумав по дороге, что скажет ему полковник, если он обвинит памятник в убийстве. Выходило, что ничего не скажет, а просто вызовет перевозку из психбольницы.

Напарники вернулись в галерею «Грифон». Жека был сытый и молчал.

Колокольчик звякнул. В глубине галереи зазвучали шаги.

Мехреньгин повернулся, ожидая снова увидеть чудное голубоглазое создание — но вместо прежней девушки перед ними появилась высокая женщина в дорогом темно-сером костюме, с собранными в прическу темными волосами. Несомненно, красивая женщина, но однозначно не чудное видение.

— Я вам чем-то могу помочь? — произнесла она заветную фразу.

Правда, на этот раз в этой фразе ощущался некий подтекст, казалось, что на самом деле дама хочет сказать совсем другое: вы, ребята, не ошиблись ли дверью? Вам, наверное, не сюда, а в магазин «Все для дома». Там ваши костюмчики-ботиночки будут в самый раз, а в нашей галерее вы смотритесь какими-то инородными телами…

— Белкина Татьяна Дмитриевна? — осведомился Жека официальным тоном, чтобы сбить с нее спесь.

— Допустим! — Женщина оглядела его с ног до головы и снова — в обратном порядке.

— Мы должны сообщить вам… — начал Мехреньгин и вдруг замолчал — он увидел, как за спиной хозяйки появилась та самая девушка, то самое чудное виденье с голубыми глазами. В руках у нее был какой-то громоздкий стеклянный предмет.

— Что вы хотите мне сообщить? — напомнила ему хозяйка галереи.

Мехреньгин осознал, что молча стоит, не сводя взгляд с голубоглазого чуда.

Жека, как и полагается напарнику, пришел ему на помощь:

— Мы должны сообщить, что ваш бывший муж, гражданин Михайловский Герман Петрович, найден сегодня утром мертвым. Точнее, убитым.

Во время этой тирады Мехреньгин заставил себя перевести взгляд с голубоглазой девушки на Татьяну Дмитриевну. Он знал, что первая реакция на сообщение о смерти близкого человека может быть очень важной, и нельзя ее пропустить. Однако почти никакой реакции на слова Жеки не последовало — лицо хозяйки почти не переменилось.

Зато у нее за спиной раздался грохот и звон бьющегося стекла.

Мехреньгин повернулся и увидел, что неземное создание стоит с перекошенным лицом, а пол перед ним усыпан сверкающей россыпью стеклянных осколков.

Хозяйка галереи обернулась, окинула взглядом представшую перед ней картину и сухо проговорила:

— Лиза, выйди! Мы поговорим позже!

Неземное создание исчезло, и Мехреньгин сразу почувствовал себя человеком. Больше того — профессионалом.

— Татьяна Дмитриевна, какие у вас были отношения с гражданином Михайловским? — проговорил он твердо.

— Какие? — переспросила его хозяйка. — Да почти никаких. Мы с ним развелись цивилизованно, как интеллигентные люди. И время от времени встречались — я выставляла в своей галерее его произведения, они и сейчас здесь есть…

— А когда вы видели его последний раз?

— Когда? — Женщина задумалась. Это произвело на Мехреньгина хорошее впечатление — если человек отвечает сразу, это значит, что он заранее готовил ответ.

— Несколько дней уже не виделись. Последний раз он был в галерее в прошлый вторник, он привез новую композицию.

Татьяна Дмитриевна показала на конструкцию из нескольких металлических труб.

— Ага, — сказал Мехреньгин, увидев что-то знакомое.

Ну да, четыре подпорки разной длины, соединенные толстой проволокой, впереди — консервная банка, и в ней из дырочек торчит тонкая витая проволока.

Мехреньгин обошел композицию сзади, несмотря на тревожные взгляды Жеки. Так и есть, сзади тоже торчал пучок проволоки, только подлиннее. Капитан удовлетворенно хмыкнул, сообразив, что скульптор, надо думать, изобразил лошадь — грива есть, хвост также в наличии. И сверху на этой, с позволения сказать, лошади громоздилось что-то невообразимое, что никак нельзя было считать всадником, но ни чем иным оно и быть не могло.

Капитан Мехреньгин был мужчина с воображением, это признавали коллеги по работе и даже начальство. Начальство, правда, это качество капитана очень не одобряло, частенько Мехреньгина поругивало и грозилось лишить премии.

— Скажите, а это не… — неуверенно начал капитан.

— Да, вы правы! — перебила его женщина. — Эта композиция называется «Медный всадник».

И она добавила хорошо поставленным голосом:

— В этой композиции автор хотел выразить концепцию трансформации прежних моральных и эстетических ценностей в современную постиндустриальную эпоху.

— А попроще нельзя? — спросил невежливый Жека.

— Можно, но не нужно, — ответил вместо хозяйки Мехреньгин, — и так все ясно.

На самом деле ему ничего не было ясно, зато появились в голове кое-какие подозрения. Глядя на это безобразие, именуемое скульптурой, Мехреньгин расстроился. Это же надо такое убожество назвать «Медным всадником»! Что с того, что покойник был знаменитым, купить его работу может только ненормальный. И пускай эта Белкина тут разливается соловьем, все равно обидно. Фальконе старался, работал и вот какую красоту сделал. А этот… набрал железяк на помойке, склепал кое-как, да еще назвал так же. И был бы жив скульптор, он бы этому Михайловскому в морду плюнул за такое дело. Или побил. А что, если… Фальконе давно нет на свете, но ведь памятник…

Мехреньгин вспомнил свой сон. Да, вот вам и мотив. Обиделся царь на такую свою копию, рассердился, а в гневе государь Петр Алексеевич был крут, это все знают.

— Валь, ты чего на этот металлолом уставился? — тихонько спросил Жека.

— Да вот, — ответил капитан Мехреньгин, — теперь знаю, отчего у потерпевшего руки были как у автослесаря. Работал человек с металлом.

— Господа, у вас ко мне все? — напомнила о себе хозяйка галереи. — А то мне работать надо.

— Ага, — Мехреньгин бросил взгляд на осколки стекла на полу, и глаза его блеснули под очками.

— Значит, Татьяна Дмитриевна, я вас очень прошу. Эти ваши показания нужно зафиксировать у следователя под протокол. Конечно, он вызовет вас повесткой, но пока то да се, пройдет много времени, а время нам очень дорого, так что не могли бы вы это сделать прямо сейчас, а то потом следователя может не быть, уедет на следственный эксперимент или еще куда-то…

— Ну, хорошо… — нехотя ответила владелица галереи, — мой долг — помочь полиции в раскрытии убийства. Мы хоть и были в разводе, но все же прожили с Германом до этого пять лет, и я… Хорошо, к кому мне прийти?

— К следователю Крачкину, — сказал Мехреньгин, — я ему сейчас позвоню. Всего вам доброго, примите наши соболезнования.

— Ты что, Валентин, — зашипел Жека, когда они вышли из галереи, — Крачкин же в отпуске. И когда это было, чтобы сразу к следователю идти? Он сам пока дело оформит, пока всех свидетелей допросит…

— Знаю, — отмахнулся Мехреньгин, — главное — ее сейчас из галереи убрать.

— Сегодня Толька Долдонов дежурит, он ее хоть час на входе продержит, только предупредить нужно, — надо отдать Жеке должное, он многое схватывал на лету.

Отойдя на несколько метров от входа, Мехреньгин утянул своего приметного двухметрового напарника в небольшое кафе. Капитаны уселись перед окном и заказали по чашке кофе с миндальным коржиком, больше есть было нечего. Жека мигом умял свою и чужую порцию и отправился выпрашивать еще что-то у девушки за стойкой, как будто и не обедал час назад.

У Мехреньгина аппетита не было, он боялся пропустить объект. Вот наконец открылась дверь галереи и выпустила Татьяну Дмитриевну Белкину. Она посмотрела на часы и скорым шагом деловой женщины пошла в сторону Гороховой к отделению полиции.

— Пора, Жека! — крикнул Мехреньгин.

— Да погоди ты! — отмахнулся напарник.

«Может, так и лучше», — подумал Мехреньгин и пошел один.

Дверь он открыл тихонько, чтобы колокольчик не звякнул. В галерее было тихо, только откуда-то издалека слышался мелодичный звон.

Мехреньгин пошел на эти звуки и увидел девушку, которая заметала осколки стеклянной вазы, разбитой утром. Теперь ее никак нельзя было назвать небесным созданием. Золотистые волосы растрепались и висели некрасивыми прядями, голубые глаза были наполнены слезами. Девушка кусала губы и всхлипывала, стараясь слезы удержать, но получалось это плохо.

— Лиза! — тихонько позвал Мехреньгин, чтобы не испугать, а то еще порежется.

— Кто тут? — Она бросила веник и совок, осколки тут же разлетелись по полу.

— Это снова я, капитан Мехреньгин, это река такая на Севере — Мехреньга, — капитан осторожно ступал по полу. Битое стекло хрустело под ногами.

Лиза внезапно закрыла лицо руками и зарыдала в голос.

— Ну-ну, — капитан аккуратно повел ее прочь от опасного места, — ну-ну, что уж теперь плакать, слезами горю не поможешь… — Он ловко подсунул Лизе довольно чистый носовой платок.

— Понимаете, — Лиза вытерла лицо и посмотрела на Мехреньгина чистыми голубыми глазами, — понимаете… он такой хороший… был… такой талантливый… — аккуратный носик сморщился, и пухлые губки задрожали.

— Ну-ну… давно вы знакомы с… Германом Михайловским?

— Почти четыре месяца, как сюда на работу устроилась. Он пришел, принес свою композицию, мы разговорились, потом он снова пришел, потом пригласил меня кофе выпить…

— Ну, ясно. Значит, у вас был роман. А хозяйка об этом знала?

— Нет, у них хорошие отношения были, только Герман сказал, чтобы она ничего не знала, потому что тогда увольняться мне нужно, а работу сейчас трудно найти. А потом он говорит — подожди, может, вообще работать не придется.

— Замуж вас звал?

— Не то чтобы сразу… какие-то у него были дела, вот, говорил, разберусь — и все тебе скажу. И все у нас будет хорошо. А теперь…

— Значит, про ваши отношения Белкина не знала?

— Нет, она сегодня только говорила, что уволит меня, неумеху такую, и за вазу вычтет…

— Знаете что, Лиза, идите-ка вы домой. Закройте галерею, да и идите. Что вы тут мучаетесь.

Они вместе заперли дверь и включили сигнализацию. Лиза слабо улыбнулась Мехреньгину на прощание и пошла к остановке маршрутки. Носовой платок она не вернула.

По дороге в родное отделение капитан Мехреньгин позвонил знакомому из экономического отдела и задал ему несколько вопросов, получив на них конкретные ответы. Мехреньгин покачал головой. Все равно чего-то не хватало, пока картинка не складывалась.

Тут его телефон негодующе зазвонил. Обозначился номер Сырникова.

— Ну что, — спросил его Мехреньгин, — разрулил все в школе?

— Разрулил, разрулил! Вообще, не обо мне речь. Ты, Мехреньгин, вообще, где пропадаешь?

— Работаю, между прочим.

— Бросай все, срочно возвращайся в отделение, если неприятностей не хочешь!

— А в чем дело-то?

— Ты что, забыл, какой сегодня день?

— Да нет, помню…

— Так вот, полковник приехал, сейчас поздравлять его будем. Сам знаешь — присутствие обязательно!

Мехреньгин тяжело вздохнул и ускорил шаг.

В отделении царила праздничная суета и оживление. Даже Костя Сушкин из техотдела, знаменитый своей вечно растрепанной шевелюрой, умудрился как-то уложить свои непослушные волосы. Сотрудники женского пола, аккуратно причесанные и нарядные, сновали взад и вперед, о чем-то перешептываясь, по дороге замирая перед большим зеркалом, чтобы навести последний лоск на свою внешность.

Возле вахты к Мехреньгину подскочила раздраженная Белкина.

— Что это такое! — проговорила она возмущенно. — Вы мне сказали, что меня вызывает следователь Крачкин, я уже сорок минут пытаюсь выяснить, где он, а мне никто ничего толком не говорит! Отсылают один к другому, один к другому! Что у вас за порядки!

— Подождите еще немножко, — попытался отделаться от нее Мехреньгин.

— Что значит — немножко? Я и так уже полдня потеряла! — И Татьяна Дмитриевна пошла следом за Мехреньгиным, теребя его за рукав.

— Все в конференц-зал! — торопил зам по кадрам Фарфоров.

Мехреньгин добрался до конференц-зала в последних рядах. За ним плелась возмущенная Белкина.

В зале уже собралась половина личного состава, свободная от дежурств, на сцене стоял непривычно тихий полковник Лось, его заместитель майор Копченов заканчивал поздравительную речь.

— …И мы продолжим бороться с преступностью под вашим заботливым руководством, неуклонно повышая раскрываемость! — произнес он торжественно. — А сейчас позвольте вручить вам подарок от личного состава отделения…

На сцену вскарабкался Жека. Физиономия его была красной от волнения и от физического напряжения — он нес на вытянутых руках глобус из галереи «Грифон».

Мехреньгин услышал рядом сдавленный вздох. Обернувшись, он увидел Белкину. Лицо ее было непривычно бледным, взгляд прикован к глобусу. Капитан мысленно сделал стойку, как охотничья собака при виде свежего следа.

Взобравшись на сцену, Жека споткнулся и уронил подарок. Ударившись об пол, глобус развалился на две части — земной шар с изображениями стран, морей и континентов покатился по сцене, бронзовая подставка отлетела к ногам юбиляра.

Зал ахнул. Жека, еще сильнее покраснев, наклонился, подхватил подставку…

И тут ахнул уже Мехреньгин.

В руках Жеки была подставка, к которой крепилась бронзовая дуга, в которой прежде удобно размещался сам глобус. И форма этой дуги была Мехреньгину очень хорошо знакома…

Капитан бросился к сцене, вытаскивая из кармана сложенный лист бумаги.

— Стой! — крикнул он Жеке. — Отпечатки не сотри!

— Какие отпечатки? — удивленно переспросил напарник. — Ты вообще о чем?

— Это — орудие убийства! — воскликнул Мехреньгин, карабкаясь на сцену. — Этим предметом был убит скульптор Михайловский!

Он поднял листок, на котором эксперт Ленский нарисовал предполагаемое орудие убийства, и приложил его к бронзовой дуге. Изображение совпало.

— Один в один! — возвестил Мехреньгин. — Я сначала думал, что это — подкова, даже к Медному всаднику примерил, а это — не подкова, это — вот что! Это подставка от глобуса! И на ней наверняка сохранились отпечатки убийцы!

Зал замер.

В этой тишине удивительно громко прозвучал голос Татьяны Белкиной:

— Ничего там не сохранилось! Я ее протерла!

— Вот как? И внутреннюю сторону протерли? — Мехреньгин пристально смотрел на хозяйку галереи. Губы Татьяны Дмитриевны тряслись, лицо еще сильнее побелело. В зале вокруг нее образовалось пустое пространство, все отшатнулись от нее, как от зачумленной.

— Это ничего не доказывает! — вскрикнула она звенящим голосом. — Мои отпечатки там повсюду, это же моя галерея…

— И вовсе она не ваша! — громко проговорил Мехреньгин в установившейся тишине. — Вы владели ей на пару с мужем! Поэтому, когда он объявил вам, что собирается ее продать…

— Он пришел поздно вечером и сказал, что ему нужно со мной поговорить. Он сказал, что ему осточертело то, чем он занимается, что ему предложили работу в Словакии, огромный барельеф на здании детского художественного центра. Он сказал, что хочет жениться на этой маленькой дряни и увезти ее с собой! А для этого ему нужны деньги, и он должен продать галерею! Мою галерею! Я так растерялась. Я была в состоянии аффекта!

— И опять неправда! Я навел справки. Михайловский купил это помещение еще до того, как вы поженились, сам перевел его в нежилой фонд, так что фактически галерея принадлежала ему. Но в учредительных документах есть пункт, по которому в случае смерти одного из супругов галерея переходит к другому. Так что вы надеялись получить галерею после смерти мужа. Вы заранее спланировали убийство…

— Но он… они… уже нашли покупателя… — лепетала Белкина. — В этом помещении… в моей галерее… собирались открыть обувной магазин! Вы представляете? Обувной магазин! Да! — вдруг выкрикнула она и вскочила с места, сжав кулаки. Бледность прошла, теперь лицо ее полыхало, и голос стал низким и грубым. — Да! — повторила она. — Никто не смеет отбирать у меня мое детище. Я создала эту галерею, я вложила в нее душу! И когда я узнала, что Герман посмел… за моей спиной… да, я ударила его чем придется и не жалею ни о чем!

— А потом…

— А потом я решила представить все как ограбление, вытащила его из галереи и отволокла подальше.

— Эта может… — опасливо пробормотал Сырников.

— Гражданка Белкина! — произнес Мехреньгин в звенящей тишине зала. — Вы арестованы за убийство гражданина Михайловского.

Жека уже стоял наготове с наручниками.

— Умеешь ты, Мехреньгин, праздник испортить! — проговорил полковник.