– У меня движение,– тихо сказал десантник, контролировавший тыльную часть здания.– Три единицы... Пять. Около двухсот метров.



– У меня семеро,– подхватил второй.– Идут вдоль улицы. Скоро будет визуальный контакт.



– А у меня только тридцать семь процентов готовности,– закончил отчет Чигирь.



– ...Так вот,– продолжал военный рассказывать Ольге с напускным спокойствием, хотя она отчетливо ощущала его напряжение.– Когда анализ закончится, мы точно будем знать расположение настоящих щелкунчиков. Мы включим автоматику, и тогда наши маленькие, но злобные ракеты будут сами находить и уничтожать каждого, кто посмеет прицелиться в нас...



– Саня, что ты делаешь?– перебил его кто-то.– Они в десяти метрах от здания.



– Ты думаешь, у меня радар не работает?– огрызнулся офицер.



– Так может, уделишь нам немного времени?– с угрозой настаивал тот же солдат.– А потом утрешь слезки дамочке.



– У меня сорок четыре процента готовности,– доложил Чигирь.



– Все! Они у входа...



– Заткнитесь и не вздумайте высовываться в окна!



И вдруг весь дом подпрыгнул, задрожал и немного просел. Вместе с грохотом в окна и из проема лестницы ворвалось облако пыли и пороховой гари. Снизу послышались крики и стоны. Короткая очередь забарабанила по кирпичу.



Вернулась тишина.



– Они ушли,– сказал кто-то.– Оставили три тела.



– Круто,– засмеялся Чигирь.– Они полезли на мины как малые дети!



– Они все сделали правильно,– рявкнул на него Мазур.– Никто не делает как мы: никто не минирует собственные пути к отступлению! Они не знали, что мы сумасшедшие.



– А мы сумасшедшие! Мы настоящие безумцы! Пусть все это знают!



– Успокойтесь!– оборвал истерию радости офицер.– Нам повезло, что домик устоял, а не похоронил нас под обломками. И нам еще предстоит рискнуть не раз. Так что не расслабляйтесь. Готовность?



– Пятьдесят один процент...



– Что-то происходит!– не своим голосом взревел один из десантников.– Какое-то мощное искажение магнитного поля.



– Это атака?– спокойно переспросил Мазур.



– Я не знаю! Вы что не видите?



– Не ори! У меня на радарах чисто.



– Что это такое?– продолжал причитать тот же десантник.– Оно приближается!



– Не дергайся: у тебя, наверное, сбоит компьютер,– успокаивал его военный.– Я ничего не фиксирую. Никакого возмущения.



– Оно видит меня!



– Да о чем ты говоришь?– не выдержал офицер.



Ему не потребовались объяснения. В этот момент в окно вплыл шар.



Он был еще более черным, чем сама ночь. Чуть меньше футбольного мяча, он двигался плавно и ровно, тихонько похрустывая. Ольга чувствовала его присутствие физически – сфера тянула к себе с невероятной силой. Это была не сфера! Явление вообще не имело ни формы, ни массы – это было отсутствие чего-то, дыра в пространстве, его неестественная кривизна.



Зубы сводило от невероятного зуда, но женщина боялась даже моргнуть. А шар застыл на секунду, размеренно покачиваясь. Ольга смотрела в провал движущейся дыры и видела Ужас.



И вдруг что-то дрогнуло. Резкий разряд пробежал по всему телу, а сфера быстро метнулась к десантнику, который первым ее заметил, и совершенно неестественным образом стала всасывать его, ничуть не увеличиваясь в размерах. Панцирь скафандра больше не выглядел прочным и твердым – он сминался и вытягивался как резиновый, мялся, торопясь уместиться в бездонный шар. Десантник уже наполовину скрылся в дыре, уродливо деформируясь при этом. А сфера неторопливо пожирала человека, высасывая его тело.



– Это воронка!– выдохнул Мазур.



Он бросился к стене и начал обрывать панели, вытягивая электрический кабель. Когда в его руке оказался достаточно длинный моток, он размотал его и швырнул в сферу. К тому моменту от десантника осталась лишь нога. Послышался жуткий крик, заложивший уши. Кричал сам шар, ухватившийся за провод, противоположный конец которого скрывался в стене. Ольга готова была поклясться, что это мог быть только голос живого существа, испытывающего невообразимую боль. Звук нарастал, а шар начал заметно уменьшаться в размерах. Потеряв половину прежнего размера, он вдруг заметался на проводе, как рыба на леске удочки. Только рыба была значительно больше и сильнее рыбака!



А потом раздался взрыв, который отбросил женщину к стене и прижал липкой паутиной, невесть откуда взявшейся.



– Никому не дергаться!– взревел Мазур.– Не паниковать! К окнам не подходить! Следующая воронка будет не скоро!



– Что это было?– кричал в ответ Чигирь.– И что это за дрянь на нас налипла?



– Это то, что осталось от Сереги,– зло ответил военный.– Это он, пережеванный воронкой. Если Вы сейчас сорветесь, то знайте: они только этого и ждут.



– К черту твои уговоры! Они нас всех здесь пережуют!



– Заткнись! Твой анализатор закончил работу?



– Восемьдесят три процента... Но какая разница? Может, следующая такая дрянь уже висит за окном...



– Я же сказал, ее еще долго не будет.



– Почему бы нам сразу не уйти?– вмешалась Ольга, поспешно сбрасывая с себя липкую паутину.– Откуда Вы знаете, что это не повторится через секунду?!



– Потому что я знаю что это! Эти танки используют для «откупорки» бункеров. Они искривляют пространство, нарушают межатомные связи. Это кусок сжатого в магнитном поле пространства, очень неустойчивый и сложно управляемый. Он чувствителен к любому магнитному полю и легко заземляется. Они не могут создать одновременно два таких шара, потому что те бросились бы друг к другу как два магнита за десятки километров. Оружие, конечно, мощное, но еще не достаточно развитое. Главное, они хотели нас напугать – стрельнули из пушки по воробьям!



– И это у них получилось, Саня! Мне страшно до поноса!– признался солдат.



– Мы должны дождаться расчета, иначе щелкунчики нас схлопнут прямо на выходе.



– А есть и другой выход,– заявил о себе Чигирь.– Вы же не дураки, понимаете, кто им нужен.



– Кто?– насторожился Мазур.



– А, бросьте! Мы на них не случайно наткнулись. И следили они перед этим именно за нами! Им девка нужна, причем, целая! Вспомните! Из С-300 они подстрелили двоих, самых удаленных от нее, чтобы не зацепить ненароком. Дождя давно нет, а они не подогнали ни одного вертолета, они не закидали нас ракетами и бомбами – даже пушку на прямую не выкатили. Они будут очень аккуратно убирать нас так, чтобы не навредить ей. Они и своих не жалеют, чтобы заполучить ее! Мужики, она – их цель!



Ольга почувствовала, как жар обжег лицо. Оно понимала, что Чигирь говорил правду, а еще она понимала, что все знали об этом с самого начала. Они умирали из-за нее!



– И что ты хочешь сказать этим, крыса?– закричал на солдата Мазур и ткнул его пулеметом в лицо.



– Саша, не надо,– выдавила из себя Ольга.– Я виновата! Мне надо было признаться в этом себе сразу... Я не знаю, почему я пыталась убежать от правды, но Вам не стоит за это страдать. Я должна пойти к ним, а Вы уйдете тогда без особых помех. Вы им не нужны...



– Оля, не обращайте внимания,– откровенно огорчился военный.



– Здесь это не причем,– решительно запротестовала женщина.– Дело во мне. Наши трепыхания напрасны – суть вещей не меняется... Я не та, за кого Вы меня принимаете.



– Стоп!– перебил ее Мазур.– Мы все обсудим, когда выберемся отсюда. И выберемся вместе. Правильно, Чигирь?



– Не дури, а послушай ее, если не хочешь слушать нас.



– Говори только за себя, нытик!– подал голос третий десантник.



– Я нытик?!



– Все! Всем молчать,– закричал взбешенный офицер.– Меня достали базары в самое неподходящее время! Будете делать то, что говорю я! Нас осталось всего четверо! Хотите выжить – держитесь друг за друга! А когда выдастся удачный момент, я сам избавлюсь от лишнего груза... Готовность, Чигирь?



При этих словах он придвинул трехстволку пулемета к самому лицу строптивого солдата.



– Ты выстрелишь в меня?– дерзко спросил тот.– Или пощадишь беспомощного, чтобы пристрелить потом, после боя?



– Я задал вопрос!



– Девяносто шесть.



Мазур повернулся к Ольге и протянул металлическую ладонь, на которой неизвестно откуда появилась маленькая изящная вещица, похожая на украшение с кристаллом в центре:



– Возьмите это и держите всегда при себе. Если мы потеряемся, эта штучка поможет разыскать Вас.



– А Вы уверены, что человеку, который скрывается, нужен радиомаяк?– улыбнулась женщина.



– Это не то. Никто кроме меня не сможет запеленговать по ней Вас. Можете мне доверять.



– Я доверяю. Из Ваших рук я бы взяла даже яд...



– Спасибо,– расцвел военный.– Так далеко я не зайду... Итак. Сейчас будем двигаться быстро и рискованно. Очень важно, чтобы все действовали согласованно. Постарайтесь не отставать и не забегать вперед. Не обращайте внимания на шум и стрельбу. Сами Вы не защитите себя лучше, чем это сделаем мы...



Скафандр Чигиря резко загудел. Он встал и тренированным движением повернулся к Мазуру так, чтобы оба ручных пулемета уперлись ему в затылок.



– Анализатор работу закончил. Определены девять целей,– демонстративно доложил он, растягивая широкий рот в недоброй улыбке.– Что изволите приказать?



Послышались шаги в темноте, но, что делал второй солдат, Ольга не видела и лишь могла догадаться, что он взял на прицел бунтаря.



– Не дури, Чигирь,– услышала она в подтверждение его угрозу.



Мазур не меняя выражения на лице, выпрямился и повернулся к солдату:



– Синхронизируй результат с нашими бортовыми компьютерами. Переводим оружие в автоматический режим и выступаем. Сначала убираем щелкунчиков. А ты, Чигирь, когда в следующий раз направишь на меня ствол, не медли: я не буду ни колебаться, ни раздумывать.



– Шутил я,– вызывающе оскалился солдат.



– С богом!– рявкнул Мазур и опустил забрало шлема.



В следующую секунду десантники окутались дымом от залпа ракета, которые неторопливо выплывали огненными пятнами в ночь за окнами. Там они оживали, стремительно разлетаясь в стороны.



Ольга изо всех сил сжимала кристалл в грубой металлической оправе, подаренный военным, и напряженно смотрела на солдат, ожидая сигнала к выступлению. Когда те бросились к лестнице, ведущей на первый этаж, она побежала за ними, стараясь не отстать ни на шаг. Десантники двигались быстро, но к своему удивлению, женщина не только не отставала от них, а порой наступала на пятки. Ее желание не быть обузой было так велико, что она не могла думать ни о чем другом, а потому многие странные вещи оказались за пределом ее внимания... Ничто кроме схватки и желания выжить не интересовало и военных...



Из их маленькой группы так никто и не заметил, как двигалась Ольга!



Но видели это их противники. И удивление их было глубоким.



Три закованных в броню солдата выскочили на открытую улицу, разбрасывая во всех направлениях свинцовый град, а следом за ними, не отставая двигалось странное существо. Оно носило одежду и было похожим на женщину, но тот факт, что перемещалось оно на четырех конечностях, и сама грация животного в каждом движении, свидетельствовали об обратном. И чем больше сходства с человеком обнаруживала в себе тварь, тем ужаснее казались отличия.



Люди не могли так двигаться – этого не позволяет структура скелета.



Ольга не могла и не пыталась видеть себя со стороны. Оказавшись на улице, они попали под плотный обстрел. Пулеметы десантников работали без устали, раскалившись до красна, и постепенно прокладывали путь к спасению. Иногда из-за спины солдат выскакивали искристые столбики ракет и, повисев в воздухе, бросались в сторону, чтобы зажечь там огненный фонтан.



Женщина окончательно потерялась в суматохе боя и уже не могла определить направления, едва узнавая, где верх и низ. Вокруг барабанили пули, высекая из мостовой и брони скафандров яркие искры, слепившие взгляд. Некоторые из них рикошетом зацепили и ее, но Ольга боялась отвлекаться на мелочи, самоотверженно следуя за фигурой офицера.



Расчет оказался верным. Враги не предполагали, что они решатся на прорыв через самое открытое место, где их уже однажды расстреляли из крупнокалиберного пулемета. Все силы, очевидно, были сосредоточены с тыльной стороны здания, где начинался бесконечный лабиринт двориков жилого квартала, и где на первый взгляд было легче укрыться. А теперь они очень быстро преодолевали расстояние, отделявшее их от другого квартала в конце улицы. Там вряд ли можно было опасаться засады и снайперов.



Они уже почти достигли желаемого рубежа, наскоро отстреливаясь от плохо организованного огня, который не мог им причинить значительного ущерба, когда, вдруг, навстречу из-за поворота, очертившего спасительную территорию, выскочил танк в облаке пыли. Он был очень массивным и грозным на вид. Ольга машинально отпрянула назад, а десантники вступили в короткий, но впечатляющий бой.



Военные не любят уличных перестрелок из-за тесноты, которая не просто стесняет маневр, а превращает его в бессмысленную суету. Танк, наскочивший на их группу, был похож на слона в посудной лавке. Огромный ствол пушки, задранный вверх, сглаженные углы брони были явно рассчитаны на оперативный простор. Противники находились так близко друг от друга, что любое применение оружия могло одинаково повредить как одной стороне, так и другой. Но люди уже давно не доверяли себе, перепоручив ведение боя автоматике, которая, не задумываясь, атаковала любую цель. Так произошло и теперь.



Танк и десантники расстреливали друг друга в упор.



Грохот стоял невообразимый. Женщина изо всех сил вжалась в мостовую, с опаской поглядывая на клубящийся шар дыма, окутавший сражающихся. Это было похоже на фантастический светильник. Непрозрачное сероватое облако освещалось изнутри короткими вспышками, разгоравшимися от темно-красного до ярко-белого, и держало почти правильную сферическую форму. А еще это было похоже на перегоревшую лампочку, которая закоротила, периодически угасая, пока не затихла совсем.



Дым рассеялся почти мгновенно. Танк проиграл, и его изуродованную броню лизали высокие языки пламени. Ольга знала, что металл гореть не может, но не могла не верить собственным глазам: даже рваные края вокруг коптящих пробоин тлели алыми угольками – танк разгорался. Рассматривая поверженного монстра, женщина не сразу обратила внимание на десантников. Что-то в их настороженной неподвижности было неестественным...



Она вскрикнула от неожиданности – у одного из солдат не было головы. Он по-прежнему стоял в агрессивной позе, а скафандр, подчиняясь бортовому компьютеру, продолжал функционировать, шевелил пулеметами, высматривая цель, разворачивал торс, расширяя сектор обзора. Но не вид ходячего мертвеца, не стекающая по броне кровь так подействовали на Ольгу. Она испугалась мысли, что им мог оказаться Мазур. Страх остаться совершенно одной был сильнее страха смерти.



Она вскочила и бросилась к солдатам:



– Саша!– закричала она в отчаянии.



Один из солдат развернулся и неопределенно махнул ей рукой. Женщина не поняла жеста, но уже через мгновение оба бросились ей навстречу. Они бежали в обратную сторону! Ольга растерялась, но вскоре услышала надрывный рев двигателей и догадалась, что следом за танком ехали и другие – им все-таки отрезали путь к бегству, загоняя в темные дворики того квартала, где, наверняка, были устроены засады, и их уже давно ждали.



Приблизившись к ней, ближайший солдат поднял забрало шлема – это был Мазур – и уже собирался что-то сказать, как за его спиной возобновилась стрельба. Воевал мертвый десантник, а точнее его автоматика, которой было безразлично жив ее хозяин или нет: она хладнокровно делала свое дело, нисколько не беспокоясь о смысле происходящего. Уцелевшая троица в явном замешательстве наблюдала за этим боем. Никто не мог отвести взгляд. И, словно воспользовавшись паузой, из ночи вырвались вертолеты. Они появились так неожиданно, что было поздно даже пытаться бежать. Грянул залп.



Ольга закрыла глаза, но ничего не произошло. Вертолеты расстреливали танки, пытавшиеся объехать своего сожженного собрата. Огонь был повсюду... Один из вертолетов, вздрогнув, бешено завращался вокруг своей оси и рухнул прямо возле них так, что какая-то горящая жидкость попала женщине на одежду. Улица, город превратились в огненный ад, и уже не имело значения, куда бежать. Онемевшими руками Ольга безучастно пыталась сбить пламя, которое упрямо цеплялось за грубую ткань комбинезона...



Мазур поднял ее на руки и побежал прочь с улицы под прикрытие домов. Женщина была повернута лицом назад и видела, как замешкался последний солдат, пытаясь прикрыть их отступление, но почти сразу один из вертолетов, позабыв о напирающих танках, развернулся и выстрелил в него. Столб света уперся одним концом в крылатую машину, а другим в убегавшего десантника. Прежде чем взорваться ослепительной вспышкой, панцирь скафандра надулся тонким красным пузырем, распираемый высокой температурой, и только потом лопнул.



Ольга закрыла глаза.



– Вы не ранены?– кричал офицер.



Она молчала, а горячие слезы текли по лицу.



– Вы живы?!– требовал тот.



И вдруг он грубо отшвырнул ее в сторону. Женщина даже удивилась, приняв это за реакцию на ее молчание, но, услышав удары выстрелов, догадалась, что они вновь попали в переделку. Это было вполне естественным, и Ольга спокойно встала на ноги. Они стояли в центре узкого переулка, сжатого высокими зданиями с пустыми окнами. Дорогу преградили три вседорожника и полтора десятка солдат, едва прикрытые бронежилетами. Несмотря на свое одиночество Мазур явно побеждал, подавляя противников огневой мощью скафандра. За его спиной из механического ранца методично вылетали гранаты-мины, которые корежили и увечили автомобили военных глухими взрывами. Было очевидным, что засада сможет их лишь задержать, но не остановить.



В этот момент, когда безумие ночи почти поселилось в ней, когда она уже готова была смириться с необходимостью убивать и видеть чужую агонию, а бессмыслица происходящего постепенно становилась нормой существования, Ольга почувствовала совсем рядом присутствие магнитной ловушки!



Это было похоже на холодный душ в летний зной. Ольга увидела сразу все: она оценила ситуацию с точностью до мелочей, определила план своих действий по секундам. Десантник, пытавшийся проложить себе путь оружием, не сразу понял, что произошло. Женщина невероятными прыжками устремилась к соседнему зданию, даже не обратив внимания на тот факт, что какое-то время попала на линию огня Мазура. Стрельба резко оборвалась, и пораженные военные не могли оторвать глаз от хрупкой женской фигурки, которая, демонстрируя грацию кошки, на четвереньках преодолела почти сотню метров и запрыгнула без видимых усилий в окно третьего этажа.



Почти квадратная сырая комната. Три окна. Две двери: в соседнюю комнату и в коридор к лестнице... В трех метрах от нее застыл солдат с раструбом магнитной ловушки в руках. Он был закован в бронированный скафандр, отдаленно напоминавший десантника, а потому она не могла рассмотреть лицо, чтобы прочитать в нем причину его неповоротливости. Прошла целая вечность, прежде чем он стал разворачиваться к ней. Вес экипированного солдата был великоват для нее, и Ольга использовала силу инерции для удара. Она с разбега оттолкнулась от стены за его спиной и вложила в удар всю силу. И ее хватило на то, чтобы солдат вылетел в окно, увлекая за собой часть деревянной рамы. Не вставая на ноги, женщина рывком ворвалась в соседнюю комнату, где, как она точно знала, находился еще один человек. При одном только ее виде тот сам выпрыгнул в окно, оставив на полу амуницию снайпера. Первой мыслью было схватить многоствольную снайперскую винтовку и помочь оставшемуся на улице Мазуру, но это было лишь первой мыслью.



По лестнице бежали трое. Она не могла их видеть, хотя чувствовала безошибочно, но вот они, похоже, видели ее. И у каждого была магнитная ловушка, каждый мог при случае заточить ее в силовое поле. При воспоминании об ощущениях, испытанных в день смерти Серого, Ольга содрогнулась так, что едва не потеряла равновесие. У нее было время только на спасение себя.



Женщина перебежала к окну, выходившему во внутренний дворик с противоположной стороны здания. В полутора метрах от карниза, по стене проходила достаточно широкая водосточная труба. Даже тени сомнения не возникло, когда Ольга уверенно прыгнула с края окна. Быстрыми движениями она взобралась по трубе наверх, но та не доходила до крыши, и ей пришлось опять прыгать теперь уже на нависавший невдалеке балкон. С него она попала на верхний и дальше, на козырек, с которого смогла взобраться на крышу.



С момента, когда она почувствовала присутствие ловушки, стоя за спиной офицера, и до настоящего момента прошло меньше минуты. У нее просто не было времени подумать о том, что она делала и как. А достаточно было любого сомнения, испуга, подозрительности, чтобы нарушить то состояние, в котором находились ее тело и дух.



На крыше уже были люди. Они бросились к ней, а гудящий совсем рядом вертолет пытался нащупать ее в темноте парой прожекторов. Но ей свет был не нужен – она смотрела в ночь, смотрела сквозь нее, и видела то, чего не мог видеть ни один человеческий глаз.



Низко прижимаясь к поверхности, Ольга использовала свободное место для разгона и перепрыгнула на крышу соседнего здания, легко преодолев пусть и не очень широкую, но пропасть между строениями. Здесь не было никого, и она спокойно смогла приготовиться к следующему прыжку. На этот раз ее целью был исполинский небоскреб, размером с целый квартал, где можно было легко затеряться. Но сложность заключалась не только в том, чтобы перепрыгнуть очень широкую улицу и попасть в одно из пустынных окон напротив – ей предстояло пролететь над целым скоплением военных, заполнивших мостовую.



Женщина вложила в это движение все умение, оторвавшись от края крыши как раз в тот момент, когда пятно света, направленного вертолетом, выхватило ее из мрака, бестактно обнажив сотням ищущих глаз. Она быстро планировала навстречу изрезанной окнами стене небоскреба, а задравшие головы солдаты зачарованно наблюдали ее полет. Ни один из них даже не попытался выстрелить.



Ольга точно попала в проем окна, но падение было болезненным. Прокатившись по неровному полу, она угодила в ворох остроконечных обломков и пробила насквозь руку об один из торчащих металлических прутьев. Ее стон был глухим и коротким. Останавливаться было нельзя, чтобы не потерять выигранного преимущества, и она быстро вскочила на ноги. Солдаты уже гремели сапогами по лестницам, и у некоторых были магнитные ловушки. Они охотились за ней, травили как зверя!



Женщина запрокинула вверх голову так, чтобы гортань выровнялась, образовав прямую линию от легких, и, набрав в грудь воздух, закричала. Ее крик услышали все в здании и еще многие, находившиеся далеко от того места. И почти все холодели от ужаса, вслушиваясь в него. Но сама она внимательно изучала эхо, которое торопливо отражалось от препятствий и возвращало звук, рассказывая все о том, что встретило на пути. Так Ольга узнала о существовании поблизости лифтовой шахты, уходившей глубоко под землю, в подвалы небоскреба. Она без труда отыскала ее и раздвинула створки наружных дверей.



Перед ней был пустой колодец с двумя парами рельсов по бокам для аварийного тормоза. Именно этими неудобными выступами ей и пришлось воспользоваться. Чуть ниже в стене проявилась своеобразная лесенка, и спуск пошел легче. Услужливое эхо продолжало доносить окрики военных, которые попытками координировать друг друга создавали неразбериху.



Ольга поняла главное: кто бы не следил за ней, он вел наблюдение сверху, а потому мог определять точно место ее расположения только по горизонтали, но не имел никакого представления о том, на какой высоте или глубине она находится. Мазур оказался прав: за ними, а именно за ней, следили, скорее всего, со спутника.



У небоскреба был собственный выход к линии метро, и женщина смогла перебраться в лабиринты подземки. Она не шла наугад, хотя и не отдавала себе в том отчет. Ее вело новое чувство, которому не было названия, которое невозможно было рассмотреть на фоне мишуры неизвестных ранее ощущений.



Ольга направлялась к Убежищу...



Когда она, наконец, нашла выход наружу через одну из вентиляционных шахт, силы оставили ее. Мелкий дождь ласково щекотал лицо, сбивая с него жар, а влажная земля, в которой утопала спина, казалась мягкой как пух. Женщина лежала неподвижно и не могла себя заставить даже повернуть голову. Ей было хорошо, спокойно, влекло в сон. А погоня, преследование военных больше не были важными. Она сделала все возможное и теперь наслаждалась слабостью, уступив усталости, которая сама обо всем позаботится. Не было холода, не было угрозы, не было боли...



Ольга заснула так спокойно, как это можно делать только в безмятежном детстве, укладываясь в солнечный летний день под опекой родителей, когда убаюкивает разноголосое эхо дворика, звонкие трели птиц и запах душистых трав, а солнечные зайчики игриво пробираются в зашторенное окно и падают прямо на лицо, нежно его согревая...



*****



Ворчун умирал.



Он понимал это, но не хотел признавать. Странный недуг свалил его в самый разгар битвы и, казалось, поразил не только тело, но и всю жизнь, все его планы, мечты.



– Седой,– зашипел он, приподнимаясь на кровати.– Седой!...



– Да здесь я,– устало ответил старик и вышел в круг света, образованный лепной свечой.– Чего неймется? Спал бы да другим покой дал.



– Как ты смеешь? Где все?! Где Рох, советники?



– Да уймись,– смиренно продолжал старик.– Вдвоем мы остались. Даже гвардия твоя разбежалась. Двое нас.



– Ты лжешь! Предатель!



– А почто мне лгать? Я тебе кажный раз, как ты очинаешься, все по новой рассказываю, а ты мне всяк грозишь. Обещал живым в навозной яме закопать. И что это ты так осерчал да вызверился?



– Что со мной?



– А кто его знает,– старик склонился над больным и стер испарину с горячего лба.– Хворь завсегда к людям цепится. И ей дела нет, большой ты человек или маленький. Переходишь свое и снова на ноги встанешь.



– Что? Что происходит?– загорелся Ворчун.– Где все?



– Ну, так слушай,– спокойно начал Седой, словно готовился рассказать сказку непослушному малышу перед сном.– Казнил ты семерых офицеров и пошел войной на своих врагов. Большое у тебя было войско, с танками и вертолетами. Нашумел ты...



– Старик! Ты б еще с детства моего начал! Что было после того, как меня ранило?



– А никто тебя не ранил. Это хорошо, что чего-то ты припомнил, а то в прошлый раз с похорон пришлось рассказывать. А насчет ранений – это ты наснил себе чего-то. Худо тебе сделалось, когда днем на крыше командовал. Ты, как упал, так все порешили, что помер. Удар, мол, случился. Как я им не кричал, что ты живой, никому и дела не было.



– А Рох?



– Его ты к тому времени приговорил к смерти за измену, что он сбег с федеральными солдатами прямо из сражения да еще две сотни увел.



– Так он мертв?



– От чего ж мертв? Живее живых. Я ж сказал, что сбег. Ты давай или слушай, или сам говори, а то дело уже к утру идет: мне б самому поспать чуток.



– Ладно, Седой, говори,– смирился Ворчун.



– А чего говорить? Сказано уж все. Только ты упал, как все они разбежались.



– И штаб?..



– И штаб. Говорю, все. Тут почти сразу война началась. Толком и не разберешь, кто с кем завязался. Вроде, военные против военных, а порой и штатские промеж собой. Твою маленькую войну съела чья-то большая. Вот мы с тобой и остались: ты, больной, да я, старый. Бежать нам мочи нет. Стащил я тебя под крышу да вот жду, пока оклемаешься.



– Что же это делается?– застонал Ворчун.– Ведь не должно все так закончиться.



– А ты не горюй зря – все уже кончилось. Думай про то, что будет, а не было. Жить надо.



– О чем ты говоришь, старик? Забыл, кто я?



– Я-то помню, а вот ты, верно, позабыл чегой-то.



Седой уже собирался что-то напомнить Ворчуну, как тот, вдруг, побелел и протяжно застонал, с шипением сблевывая пену. Его глаза закатились, а лицо смялось от боли.



– Опять началось,– посетовал Седой.– Что ж тебя так ломает, сердечный? Неужто так много зла успел наделать, чтобы такое наказание себе выхлопотать.



Он уже собирался оставить больного, пока припадок не сойдет, но тот внезапно затих и уверенно сел на кровати. Его глаза были чистыми, ясными, хотя и хранили печать страданий.



– Помираю я, Седой,– грустно сказал Ворчун.– И боязно мне. Мучусь я и кошмары вижу.



– Так и живем ведь, чтобы терпеть,– неуверенно поддержал его старик, дивясь странному просветлению того.– Ты б лег...



– Ухожу я,– ответил больной и повернулся к Седому лицом, по которому текли слезы.– Совсем ухожу. Последние минуты мои, а что и сказать не знаю. Всю жизнь только и говорил, а ни одного путного слова. Ни одного стоящего дела не свершил – только ерунду всякую.



– Не всем же ж святыми быть и добро творить. Мы ж люди живые.



– Давай я тебе повинюсь. Давай, простишь меня за всех.



– Бог с тобой, Ворчун. Не служитель я бога,– попятился старик.



– Что за ерунда такая?– заплакал Ворчун.– Почему так все обернулось? Я ж по-другому представлял.



И вдруг он изумленно застыл, глядя в окно:



– Седой! Ангел летит! Я вижу ангела! Меня простили! Открой окно, впусти его! Открой!



С этими словами он затих навсегда.



Ворчун упал на кровать, и лицо его светилось радостью, словно умер он не в муках, а в радости. Старик накрыл ему лицо тканью и, прихватив свечу, молча удалился вглубь комнаты. Ему даже в голову не пришло обернуться к окну, куда смотрел покойный в последние мгновения жизни.



За окном, в ночи над городом парила гигантская бабочка со светящимися изумрудными крыльями. Она завершила таинство и несла последний вздох советника Титка, одной из его версий – клона, который не успел распробовать жизнь, но вкусил смерть до самого ее дна.



И была эта бабочка невероятной красоты...



*****



Сны бывают разные, глубокие и поверхностные, тревожные и легкие, но пробуждение бывает всегда. Стоит открыть глаза, и явь берет свое, очерчивая грань между сном и реальностью. А потому Ольга, лишенная сколько-нибудь заметного перехода к бодрствованию, была обескуражена. Она видела сны, раскачиваясь на волнах фантасмагории, она спала, но в какой момент это все вплелось в реальный мир, не знала. Перед ней встала неразрешимая проблема – отделить вымысел от правды, узнать, что из пережитого происходило с ней на самом деле.



– Вы засвидетельствовали?– придурковато улыбаясь, спросил Гранкович.– Вы помните мою смерть?



Она промолчала.



– Я знал, что не сошел с ума,– заявил тот и неприятно засмеялся, выдавливая из себя хрипы, похожие на смазанный кашель.



От него дурно пахло, а лицо светилось безумием. Слюна перепачкала его подбородок, и при попытках разговаривать вязко хлюпала в уголках губ. Вытаращенные глаза готовы были вывалиться из глазниц, и их удерживали только опухшие веки.



Змей был отвратителен как никогда.



Ольга вспомнила, как он тащил ее на себе через город, постоянно что-то бормоча под нос. Она вспомнила сковывающую слабость и его попытки ухаживать за ней. Это не было сном, как и все, что происходило до того. Она прыгала по крышам домов как кошка и карабкалась по отвесным стенам – и все это было...



Женщина поморщилась, отказываясь верить самой себе, и оживление на ее лице было замечено Гранковичем:



– Вижу, Вам полегче. Вы должны жить, чтобы свидетельствовать меня. Думаю, мы теперь всегда будем рядом.



Он опять кашливо засмеялся, и Ольга закрыла глаза: земля плыла под ней.



– Я бы сказал, что Вам здорово повезло. Какова вероятность того, чтобы я мог случайно наткнуться на Ваше красивое тело в этом гадючьем городе? Роскошное тело... Но Вы же понимаете, что везения не существует, как и самой случайности. Все закономерно! Все вытекает одно из другого... Я Вас спас, помог, но иначе и быть не могло!



Ольга лежала на полу теплого сухого помещения и ощущала вокруг себя вибрацию и давление. Это была трансформаторная будка! И теперь были объяснимы и вибрация, и несносное гудение, и природа давления...



– Вы в трансформаторной будке,– угадал ее мысли Змей.– Здесь сильное магнитное поле, и никто Вас тут никакими приборами не засечет. Смешно сказать: во всем городе нет света, а эта будка сама себя отапливает, подсушивает – создает микроклимат для полноценной работы. Люди до смерти замерзают по ночам, а эта тварь тут греет себя из каких-то аварийно-резервных источников... Я здесь хорошее гнездо свил. Захотите пожить со мной – милости просим. Тем более что Вы уже мое теплое ложе примеряете, обживаете, так сказать...



Ольга ожидала очередного приступа смешливости, но Гранкович вдруг впал в задумчивость, отвратительно шевеля губами. Пауза начинала затягиваться.



– Мне надо срочно...– заявил он, вскочив с колен.– Я.. Я потом зайду.



Змей поспешно выскочил на улицу, аккуратно прикрыв за собой дверь.



Женщина села и осмотрелась. Под ней лежал старый, но чистый матрац, который был единственной мебелью в комнатушке. Это и не было комнатой – вытянутое вдоль приборной панели помещение больше походило на служебный коридор, один конец которого упирался в дверь, а другой в глухую кирпичную стену.



Лежа, сквозняки не чувствовались, но на высоте метра в стенах чернели отверстия, из которых складывался ощутимый воздушный поток, направленный на древнюю приборную панель, где самый маленький рубильник или переключатель можно было сдвинуть, только приложив заметное усилие. При закрытой двери других источников света не было, но Ольга прекрасно видела в темноте и различала иные мелкие детали. Она даже несколько увлеклась слеповатым разглядыванием, пока взгляд не уперся в странную тень, которой за секунду до этого – она готова была поклясться – там не было. Мгновенно женщина оказалась на ногах.



В будке находился кто-то еще.



Ольга предупредительно щелкнула затвором пистолета и направила ствол на подозрительную тень. Та ожила и направилась к ней.



Это был подросток лет двенадцати. Он сутулился и двигался очень неуверенно. Подойдя вплотную, он медленно опустился на край матраца, приняв не очень удобное положение, и начал корчить рожи. Женщина не очень четко себе представляла причину такого поведения, пока не рассмотрела в его кривляньях нечто большее. Менялось не только лицо, едва различимое в густом мраке – менялся сам силуэт, увеличивался в размерах, принимая знакомые, недетские очертания...



Она не могла ошибиться – теперь перед ней сидел Серый.



– Здравствуй,– сказала тень.



Женщина бессильно опустилась рядом. Это не мог быть он. Ей предстал тот, кто однажды уже выдал себя за Валеру – прототип. Тот самый прототип.



– Это его тело?– машинально спросила она, чувствуя, как защемило внутри.



– Это просто тело,– ответила тень.



– Зачем?



– Мы можем поговорить?



– В прошлый раз ты не был разговорчивым.



– В прошлый раз ты не была готова к этому.



– А теперь? Что изменилось теперь?



– Изменилось,– равнодушно сказала тень.



Дрожь пробежала по телу женщины, когда она представила, что разговаривает с созданием, которое даже близко не походит на человека, с жидкостью, которая носит тело любимого ей человека как одежду.



– И о чем ты хочешь говорить?– овладела она собой.



– О прошлом, настоящем, будущем...



– Твоем будущем или моем?



– Будущее ничье. Оно просто есть.



Это не был голос Серого, и ничем не напоминал его.



– Тогда что тебе надо?– раздраженно выкрикнула она.



– На этот вопрос нельзя ответить односложно. Что-то ты уже сделала для меня, что-то еще предстоит. А кое-что сделал для тебя я.



– Что сделал? Убил Валеру? Превратил меня в мутанта?



– Люди много рассуждают о смерти и судят других.



– Это ты мне говоришь?– загорелась женщина.– Ты ставишь меня на место?



– Хорошо. Открой мне, что есть смерть?



– Спрашивает тот, кто никогда не жил,– попыталась язвить Ольга.– Тебя интересует смерть? А что такое жизнь ты не хочешь узнать?



– А ты? Ты знаешь разницу между тобой и твоим телом? Если отрезать тебе палец или всю руку, твоя личность уменьшится пропорционально?



– Старо!– фыркнула женщина.– А ты отрежь мне голову или вырви сердце!



– Это убьет тело, но не тебя.



– Какой умник! Это для тебя, паразитирующего организма, есть носитель и есть ты. А у людей, если забираешь тело, забираешь и жизнь!



– Я не паразит, мое существование не требует носителя.



– Вот именно, что существуешь, а не живешь.



– Обсуждать терминологию можно бесконечно, но твой человек целиком сосредоточен во мне. Я помню строение каждой его клетки, каждого органа, владею его памятью и личностью. Так жив он или мертв?



– А ты как думаешь?– побелела Ольга.– Если я съем курицу. Она во мне. Так жива она или нет?



– Я могу построить его тело и воссоздать личность.



– И это будет клон! Душу невозможно законсервировать.



– Тогда, что есть душа?



– Это то, что в тебя забыли вложить при рождении,– огрызнулась женщина.



– Я не рожден, а создан.



– Знаю. И твой создатель – настоящий урод.



– Меня создал не человек.



– Вот как? Божественное начало? Провидение?



– Человек, синтезировавший Черную Кровь, не имеет представления о том, кто я. По его проекту невозможно создать что-либо подобное мне.



– Случайность?– улыбнулась Ольга.– Две минуты назад этот создатель утверждал мне, что случайности не существует, что все имеет причинно-следственную связь.



– Я не говорил, что мое появление случайно. Я отрицаю причастность к этому конкретного человека.



– И чьих же ты рук дело?



– Собственных.



Женщина не удержалась от вызывающего смеха:



– Я ожидала от тебя большей рассудительности. Что первично: яйцо или курица?



– Тогда, как возникла жизнь?– перебил он ее.



– Этот вопрос к философам. В теорию случайного возникновения жизни сама я не верю.



– Случайности нет. Но я согласен, что источник моего происхождения и зарождения жизни может быть общим.



– Не слишком ли много высокомерия?– поморщилась Ольга.



– Разве я не в праве считать себя более высокоорганизованной формой?



– Так вот оно что! Комплекс неполноценности! Ты пытаешься доказать самому себе, что лучше других, и опускаешься до самолюбования. Но ты не сможешь изменить прошлое! Как не крути, а сделали тебя человеческие руки! Можешь рассуждать о неизбежности своего появления, но не уйдешь от факта. Люди создали тебя, а не наоборот. Будь добр, знай свое место, изделие.



– Пусть так. Считай, что люди создали меня, а сами люди произошли от обезьян. Разве вы уважаете обезьян за это, дали им больше шансов для выживания в своей среде? Они превратились в пройденный этап. Я тоже могу рассматривать человечество, как предпосылку моего появления и не более. Я росчерком пера могу отправить всех на свалку истории.



– А ты слишком по-человечески смотришь на мир,– призналась Ольга.– Боюсь, у нас гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд, хотя что-то во всем этом не так. Есть какой-то подвох в тебе, но я за него еще не ухватилась. Так что же ты такое?



Последние слова были произнесены с искренним любопытством, пожалуй, единственным чувством, которое люди не научились скрывать.



– Правильный вопрос,– бесцветно ответил прототип, но женщине показалось, что она рассмотрела на его лице снисходительную улыбку.– Кто мы? Зачем мы? В чем смысл жизни? Вопросы люди формулируют правильно. Полагаю, для вас смысл заключается в вечном поиске несуществующих ответов на эти вопросы.



– Красиво сказано... Бессмертная фраза... Хочешь выглядеть сильно умным?



– Будучи продуктом системы, вы не умеете абстрагироваться от нее. Маленькая шестеренка в большом механизме будет вращаться по кругу быстро, но бессмысленно с ее точки зрения. Она может мечтать, надеяться, воображать, но никогда не поймет сути происходящего, не охватит механизм в целом, потому что она шестеренка по определению, хотя и нужная – часть общего.



– Мы, значит, шестеренки, и сама жизнь лишь маленькая гайка в механизме мироздания. Допустим. Пусть жизнь нужна только для того, чтобы произвести разумное существо, а оно в свою очередь на каком-то этапе развития должно спровоцировать катаклизм, скажем, заново зажечь угасающие звезды... Но ты-то кто?



– Суть Вы уловили. Вселенная заинтересована не в ваших идеях, а в каком-то продукте вашей жизнедеятельности – по Вашему предположению это катаклизм. А поиски смысла нужны лишь для собственного развития.



– Мы поняли друг друга. Не будем опускаться до занудства! Вы-то кто? Вторая гайка в общем механизме? Новая запасная часть нам на замену?



– Вот на этот вопрос вы мне и поможете ответить.



– Я?– искренне изумилась Ольга.



– В том числе. Я был рожден иначе, и смысл моего существования иной. От меня требовали выжить – я выжил. Я умнее и сильнее человека. Превосхожу по всем показателям. Но я единственный. И это не случайно... Информация, которой я обладаю, не поможет мне решить эту проблему. Естественных знаний недостаточно. Я познаю мир, изучаю людей, хочу прожить эти жизни. Большинство понятий, которыми вы оперируете, противоречивы. Люди искренне осуждают ложь, но нет ни единого человека, который бы не лгал. Вы создаете законы, но не следуете им, восхищаетесь моральными принципами, которые противоречат вашей природе. Слишком много лишнего и бессмысленного. Но я не тороплюсь это осуждать. Возможно, в этом есть смысл, которого я пока не вижу.



– Ну, конечно же!– Ольга придвинула свое лицо к его пустым глазам.– Где мне было сразу это понять? Ты же одинокий! Один! Тебе даже не с кем поговорить, и ты киснешь сам в себе! Ты обречен на недоразвитость. И ты нашел выход! Ты раздробил себя на кусочки, чтобы возродиться в людях. Ты хочешь увидеть мир нашими глазами. Ты хочешь украсть у нас все! Нашу подлость и праведность, предательство и верность, цинизм, любовь – весь набор чувств, эмоций, пороков, которые мы вынашивали и формировали тысячи лет! Хочешь научиться врать! Ведь у тебя ничего этого нет!



Прототип молчал.



– Вот уж не думала, что такое может кому-то понадобиться. Так значит, ты войдешь в мой мир десятком или сотней младенцев. Они будут сильнее и умнее человеческих да плюс к тому получают доступ в сокровищницу наших таинств. И ты после этого говоришь, что не паразит? Ты самый грандиозный паразит в истории! Ты собираешься потребить то, из чего сотканы души! Ты станешь не просто человеком, а гибридом со множеством лиц! Знаешь, что это означает? То, что я беременна, негодяй! Беременна от тебя! Ты обманом пришел ко мне в образе любимого человека…Поздравляю, в тебе больше человеческого, чем тебе кажется.



Тяжелый камень упал у нее с груди. Она произнесла вслух то, в чем боялась себе признаться. Все встало на свои места, и теперь можно было не прятаться от самой себя. Это и было самым важным...



– Знаешь, я часто представляла себе этот разговор, словно знала, что он предстоит. Я спорила с тобой тысячи раз, изобличала, обвиняла, выносила приговоры, не зная, что ты или кто. Я воображала твой характер, твой извращенный ум, полный агрессии и преступных замыслов. Но кто бы мог подумать, что ты просто пустышка, что в тебе вообще ничего нет. И ты не можешь даже полноценно подражать людям. А ведь все наши представления о разумной жизни базируются на заблуждении, что она должна быть подобна нам. Только сейчас я понимаю вклад в мою личность истории человечества: интрижки, заговоры, дворцовые перевороты, измены – все это наследство, пришедшее с прочими прописными добродетелями. Все человечество порочно по определению, а ты, как это дико не прозвучит, чист и невинен, не имея представления об источниках морали – о Добре и Зле.



Ольга была полна открытий и прозрений. Она готова была говорить бесконечно, потому что теперь человечество предстало перед ней совершенно обнаженным, лишенным таинственного ореола. И она увидела слона!



...Когда-то давно три слепца захотели узнать, что есть слон. Один взял его за хвост, и сказал, что это веревка. Другой обхватил ногу и сказал, что это столб. А третий потрогал хобот и сказал, что это змея...



Она, наконец, увидела слона! Впервые она смогла окинуть взглядом всю цивилизацию. И это было настолько впечатляющим, что поток эмоций просто взорвался в ней.



Она открыла было рот, чтобы излить возбуждение своему диковинному слушателю, но холодный душ разочарования погасил триумф прозрения.



Ольга была одна.



Гудящая трансформаторная будка оставалась бесконечно пустой, как черная пропасть под ногами. Эта комната была дырой в пространстве и времени, воронкой, которая способна впитать в себя любого. Женщина не была готова к таким переменам. Ее швыряло из стороны в сторону как размокшую древесную щепку, сколотую с тонущего корабля в самый разгар бури.



Она видела и бурю, и океан, но это была уже не та водная стихия, которой она могла восхищаться. Женщина была подавлена и напугана. Она всматривалась во тьму комнаты, и эта тьма колыхалась, падала на нее массой воды, пенилась волнами, выла штормовыми ветрами. И чем больше Ольга говорила себе, что это бред, навеянный нервным расстройством, тем ярче становилось присутствие бушующего океана. Она не могла противиться ритму танца, настороженно вступив в бегущую воду. Это действительно был танец. Сложные, но зажигательные па кружили в вихре водоворотов, подбрасывая к стонущему небосводу и опрокидывая в бездну глубин. Океан был внимательным и страстным партнером, полным энергий и желаний. Он пылко сжимал ее тело и заботливо срывал с него жар прохладными объятиями. Его соленое дыхание обдувало лицо, а непрерывный захлебывающийся шепот жег уши. Он был груб, но нежен. Пошл, но галантен. Он был идеален, но недоступен. Женщина томилась по нему, льнула к прикосновениям, и не могла удержать вальсирующего и дразнящего, не могла ухватиться за его плоть, вслушиваясь в шелест прибоя, который прикрывал наготу его совершенного тела.



Она ревновала и готова была излить свой гнев. Черно-зеленые волны – это был именно его цвет – кружили вокруг, смеялись и играли жестоко. Он хотел ее злить, а она жаждала его, желала впиться в эту наполненную движением изумрудную тьму, которая влекла к себе, призывно ворочаясь на постели горизонтов. И, когда она уже готова была вонзить пересохшие губы в обузданную стихию, металлический стук оборвал непрочные узы ее власти, освобождая плененную силу, которая теперь торопливо ускользала, протекая сквозь пальцы, оседая потухшей пеной.



Она застонала и обернулась. Стучала дверь.



Ее металлическая поверхность проступала сквозь слои убегающей воды, всплывая на поверхность откуда-то со дна. Из океана поднималась тесная коморка трансформаторной будки. Поблескивая высыхающей влагой и подвижными струйками стеков, встали стены и приборные панели. Океан отступил, а ревущие штормовые ветры, надрывно цепляясь за ее сознание, охрипли до обычных сквозняков, жалкие и ничтожные.



Женщина застонала, как это сделал бы любой хищник, из пасти которого вырвали добычу. Она вспомнила величие своих прозрений и подлое бегство прототипа. Тот не хотел ее обидеть – он и не знает, что это такое. Но тем больнее был его приговор, высказанный с безразличием.



Дверь заскрипела и дернулась. Кто-то снаружи пытался ее открыть.



Ольга рывком вскочила и, бросившись к входу, оттолкнула дверь. Женщина была зла.



Ей открылись рождение утра и настороженный Мазур.



Заря еще не встала, но уже успела легко оттенить надкусанный силуэтами небоскребов свод Востока, где зачинался день. Ночь еще удерживала тьму, а влажная прохлада торопилась царствовать в своих владениях перед грядущей сменой династий. Предрассветный холод ощущался как никогда остро, но утро близилось, и его вестники спешили донести эту новость.



На военном был изодранный черный плащ, из-под которого просвечивалась легкая форменная одежда, рассчитанная для ношения под скафандром, и тяжелые безразмерные ботинки с широкой подошвой без замков и шнуровки. Он сжимал в руке короткоствольный пистолет и пытался заглянуть в будку за спину женщины.



– Вы одна?– прохрипел он и закашлялся, прочищая горло.



Ольга молчала и внимательно всматривалась в офицера. Она не была уверена в нем.



– Я слышал крики,– овладел тот своим голосом.– Мне показалось, Вам нужна помощь.



– Вы что, дожидались своей очереди, или это очередной спектакль?– вызывающе спросила она, обращаясь скорее к прототипу в облике Мазура, чем к военному.– Признайся, ведь Гранковичем тоже был ты! Ты приходишь с разными лицами! Чего ты добиваешься?



Офицер удивленно посмотрел на женщину и сделал шаг в сторону, чтобы оказаться сбоку от двери и выйти из поля зрения того, кто мог скрываться в будке за спиной Ольги. Этот нехитрый и машинальный маневр военного убедил ее в ошибочности подозрений лучше, чем любые объяснения и доказательства.



– Я могу войти внутрь?– осторожно спросил Мазур.



– Нет. Я хочу поскорее уйти отсюда. Как Вы меня нашли? Хотя о чем я спрашиваю... Вы же дали мне тот кристалл. А что приключилось с Вами? Мы так резко потеряли друг друга...



Военный молчал и щурился, пытаясь рассмотреть лицо женщины, а та старалась отвести взгляд. Кое-что она не хотела обсуждать с ним.



Они так и пошли вдвоем плечом к плечу, не доверяя друг другу настолько, чтобы пропустить кого-то за спину, но и не давая лишнего повода для беспокойства спрятанным с глаз оружием. Они были так поглощены своей игрой, что не придали значения мелкому обстоятельству.



Недавно закончившийся дождь изрядно подмочил одежду военного, но женщина, вышедшая из сухого теплого помещения трансформаторной будки, была промокшей насквозь. Ее мокрые волосы и потяжелевший от воды комбинезон пахли морской водой...



*****



Гранкович встречал рассвет.



Он не был один и потому преисполнился умилением от ощущения чьей-то близости. Они сидели на скамье в скверике между двумя стенами могучих древ, обступивших аллею, которая своей перспективой упиралась в остывшую реку.



Было морозно, и холод сковал осенние запахи в букет, который контрастно покалывал в ноздрях и студил грудь. Дыхание получалось отрывистым, как глотки горячего напитка, но с точностью до наоборот. Свежесть тревожила разум, бодрила мысли, а тело подрагивало, наполняя кровью лицо и руки.



Змею было хорошо. Очень хорошо. Он улыбался своим мыслям, вслушивался в тишину, которую ни что не смело нарушить, всматривался в просветлевший мрамор неба. Тучи рассыпались как дурной сон и теперь умирали рябью на западе с уходящей ночью. Осень впервые дарила земле ясный день как напоминание об прошедшем лете. Только летом день приходил раньше, чем просыпалась жизнь, и только летом рассветы бывают неповторимо чудесными как награда упрямцам, которые решаются их встречать в невероятную рань.



Растущий свет наполнил Гранковича воспоминаниями, которые освещали лицо изнутри. Время потерялось в помутневшем взгляде, и он едва не пропустил явление светила.



Уверенно и снисходительно оно выглянуло из-за края горизонта, разрастаясь пожаром цвета. Матово-серый мир наполнили краски, а тени преклонили колени в приветствии. Это было похоже на выход царственной особы к подданным, которые падали ниц перед лицом ослепительного величия. Милостивая благодать, нашедшая человека, воплотилась в еле ощутимое прикосновение тепла, которое способно согреть сильнее пламени костров.



Змей импульсивно вздохнул и, закрыв глаза, и подставил лицо солнцу. Теперь он кожей ощущал его восхождение, заливаясь румянцем, который согнал бледность с лица.



– Порой этот мир кажется мне прекрасным,– признал он.



И в ответ на его слова город ожил. Задрожал очередью выстрелов и заворочался глухим ревом моторов. Утреннее эхо еще пыталось какое-то время облечь эти звуки в радужные одежды, оглашая их окрест и повторяя нараспев, но это был мир Гранковича, и человек снисходительно улыбнулся, приветствуя ожидаемое.



– Все проснулись...– отметил он.– Новый денек, новые события. Кто-то родится, кто-то умрет.



Он повернул лицо к своей соседке и оценивающе ее осмотрел.



– Не подумайте, что я вот так могу пристать к первой встречной. Но, увидев Вас, я сразу понял, что между нами есть нечто. Какое-то противоречие, рождающее интригу. Обычно я не заговариваю на улице. Но сегодня есть причины так вести себя. Дело в том... Вы только не подумайте, что я спятил... Дело в том, что я бог. Ничего не говорите! Я тоже был прагматиком, но факты упрямее быка. Я даже не знаю, как это произошло – возможно, так было всегда – но этот мир существует только для меня. Скажете, что я эгоист. Возможно. Вот Вы... Молодая, красивая... И у Вас есть собственный мир. Тот, который Вы видите всякий раз, открывая глаза. Вы их закрываете – он исчезает. Открываете – появляется. У каждого есть вселенная, которой он единственный владеет. Все так просто … Все, кого Вы видите – тоже часть Вашего мира. Закройте глаза, и они тоже исчезнут... Все, что Вы видите вокруг – мои владения, включая Вас. Я поздно это понял... Вы не волнуйтесь: глаза я не скоро закрою, так что будущее у Вас есть. А я, как и положено, бессмертен. Так что...



Гранкович откинулся на спинку скамьи и осторожно обнял молчаливую собеседницу за плечо. Сопротивления не было, и это вдохновляло.



– Как чудесно, что Вы понимаете. Вот она мне не поверила! Она до сих пор не признала меня, хотя и свидетельствовала мои чудеса. А все почему? Потому что мнит себя равной! Нет! Она вообразила себя чем-то большим и смотрит на меня со снисхождением! На меня, который позволил ей существовать! Разве я не прав? Разве у меня нет повода злиться? Я рад, что встретил понимание в Вас. Позвольте ручку в знак признательности...



Он бережно поднял ее руку и вдохнул запах, исходивший от ладони. А потом осторожно коснулся губами, закатывая глаза. Рука была легкой, но твердой, гладкой и приятной на ощупь. Змей прижал ее ладонь к своей щеке и зажмурился:



– Как чудесно, что я встретил Вас. Такое случается раз в жизни. А жизней этих у меня... и не сосчитать. Самое печальное в моем божественном существовании – это одиночество. Я так одинок. Устал от пустоты вокруг... А она? Она мнит себя выше! Даже презирает. Она на коленях должна была умолять о снисхождении. То ли дело Вы... моя богиня.



Он резко поднял голову и, все еще сжимая ее ладонь в своей, заглянул в ее лицо.



– Совершенство...– шептал он губами, ищущими поцелуй.



Его объятия были невоздержанными и грубыми, а манеры возмутительными, но он так и не встретил сопротивления. Змей прикоснулся ладонью к ее лицу, пальцами исследуя рельеф, ощущая упругость губ...



– Холодные... Такие нежные и прохладные...– улыбался он.– Поверьте, для меня не имеет значения, живы Вы или мертвы. Это для примитивов, которые не вкусили горячего вина смерти, может что-то значить. У богов все иначе... Как там было у классиков? Истинное чувство сильнее смерти... Я бы мог вернуть Вам жизнь, но зачем? Зачем Вам ее суетность, когда Вам открылась Вечность...



... Солнце встало уже высоко, а Гранкович продолжал говорить что-то бездыханному телу мертвой девушки, сжимая его в объятиях. Он шептал страстно и увлеченно. А день разгорался, и океан света разливался вокруг...



На этом фоне невозможно было различить странную бабочку гигантских размеров, которая порхала широкими изумрудными крыльями над сквером. Она почти сливалась, полупрозрачная, с чисто-голубым небом, которое затмило ее собственное сияние.



Ветер ее крыльев коснулся Гранковича, взъерошил волосы – так близко пролетела она – но тот не обратил внимания, увлеченный своей дамой.



И пропустил невероятной красоты чудо, столь близкое...



Глава Четырнадцатая.



Дождь всегда был ласковым и внимательным собеседником, способным слушать, вторить говорящему, поддакивать шелестом капель. Но теперь Ольга не могла с ним разговаривать и не слышала его настороженных речей.



Разочарованный дождь удалился, унося обиды уходящей ночи. Но остался запах утренней свежести. Проблески зари дарили свет, на фоне которого тускнели мотивы ночных настроений. Это было неприятно, словно умирала мечта, даже если она была кошмаром.



Они сидели на краю набережной и молчали.



Ольга не могла вспомнить, сколько длилось молчание, как не могла вспомнить и проделанный к реке путь. Последние часы ее жизни – или дни, или даже недели – складывались из отдельных лоскутков, смятых в один запутанный клубок. Могло показаться, что в этом клубке затерялись и совсем чужие лоскутки, чужие жизни, чужие воспоминания.



Сидевший рядом Мазур был похож на изваяние, на памятник ротозею, рассматривающему неспешное течение вод. Женщина улыбнулась собственной мысли и призывно вздохнула:



– Почто молчите, любезный? Или нам не о чем говорить?



Офицер, словно спросонья, недоуменно посмотрел на нее и пожал плечами.



– Расскажите хотя бы, как Вам удалось выбраться,– упрямилась Ольга.



– Меня там сильно прижали,– поддался Мазур.– Я быстро всадил весь боекомплект, и ничего кроме рук не осталось. Ребят тоже. Вы, я видел, о себе позаботились. Вот я и дернул оттуда. Избавился от брони и, прихватив минимум, слез в канализацию. Там, знаете ли, мертвечиной все забито – так что никто за мной не сунулся. Бросили для порядка пару гранат, но не слишком старались… Потом я вернулся за Лехой. Его не было. Сам ушел, или забрали.



– Господи, я так виновата перед Вами,– выпалила вдруг женщина, повинуясь приливу жалости, никому конкретному не адресованной.– Все произошло быстро, как во сне…



– О чем Вы говорите! Какая там вина? Я рад, что Вы уцелели. Вы даже не представляете, как это для меня важно.



– Правда?– так же быстро пришла в себя Ольга.– Вот и чудесно.



Обескураженный переменами ее настроения Мазур замолчал и нахмурился.



Было поразительно тихо. Город никогда не подходил к реке вплотную, сторонясь ее естественной природы, для которой не было места в рукотворных джунглях. Потому высаженные правильными рядами деревья легко укрыли язвы разрушенных построек от взгляда. Лишь столбы небоскребов нависали издали, стояли каменным частоколом.



– Так смотрят, когда видят что-то впервые или в последний раз,– заметила Ольга, когда задумчивость Мазура стала ей надоедать.



– Вот именно,– подтвердил тот, пытаясь вернуться в прострацию, где тлели его мысли.



– Ну, хватит,– возмутилась женщина.– У меня нет времени созерцать Вашу попытку побыть одному.



– Ольга,– неуверенно начал военный, перехватив на себе требовательный взгляд.– Я уже давно собирался Вам это сказать… Это важно. Для нас обоих…



Ольга гнала от себя дикую мысль, что сейчас она услышит признание в любви. Предположение было абсурдным и неуместным, но непослушная фантазия живо рисовала перед ней красочные картинки и круговерть ветвистых фраз. Она даже улыбнулась проявлению в себе голой физиологии.



– Одним словом,– Мазур неуверенно отводил глаза,– Мы больше не увидимся… Мы должны разойтись,… Дело в том, что… Короче, я тоже заражен!


Он распахнул полы плаща, под которым открылся обнаженный торс. Но это был уже нечеловеческий торс. Все тело было покрыто отвратительными рубцами, из которых сочилась слизь. Безобразные раны походили на рты, периодически открывавшиеся, чтобы лениво ворочать языками щупалец. Под надорванной кожей бугрились бесформенные опухоли, иногда вздрагивающие или откровенно двигающиеся.



– Я чудовище,– сдавленно признался военный.



Ольга была разочарована.



Она, действительно, надеялась на признание. Не ждала его и даже не смела в этом признаться, но надеялась. Она хотела, чтобы ее любили даже в такой немыслимой ситуации. И хотя разум протестовал, где-то в животе зародилась щемящая обида. Вдруг вспомнилось, что она давно всматривалась в этого человека, мысленно разговаривала с ним, воображала, придумывала невесть что. Удалось даже нафантазировать себе его характер из-за недостатка живого общения. Все это время она целенаправленно влюблялась в Мазура, взращивая в себе тонкую ткань чувства. А как же другие? Валера?



Ольга уронила лицо на руки. От воспоминаний ее выворачивало наизнанку, земля кружилась под ногами. Вот его-то она полюбила по-настоящему. И с его уходом в ней образовалась дыра, воронка пустоты, которая втягивала в себя все ее чувства.



– Вам не стоит так из-за этого огорчаться,– попытался ее успокоить Мазур и даже машинально протянул руку к ее плечу, но вовремя спохватился.



– Не беспокойтесь,– она зло посмотрела в его удивленные глаза и вызывающе улыбнулась,– это я не из-за Вас... Так Вы разыскали меня, чтобы сказать о том, что нам больше не стоит видеться?



– Я не искал Вас,– оторопел военный.– Мы встретились, как мне кажется, случайно.



– Случайно?– Ольга едва удержалась, чтобы не засмеяться.– Вы же сами мне дали этот браслет, чтобы можно было найти с его помощью.



– Но приемник остался в броне,– оправдывался тот.– Я не пытался искать Вас специально. Это, к тому же, очень сложно.



Она ненавидела его. Ненавидела переменчивость в голосе, задумчивый взгляд, сутулость могучей фигуры. Отвратительным был факт его присутствия здесь. А мысль о том, что в ее легкие мог попасть воздух, выдыхаемый им, заставила вздрогнуть желудок в спазме тошноты.



Ольга резко сорвала с руки браслет, превозмогая наплыв брезгливости, и наотмашь зашвырнула его далеко в реку. Вода утробно булькнула, с благодарностью проглотив подарок.



– Ну вот,– подытожила она торопливо.– Теперь разобрались. Маячка больше нет. Желания и повода увидеться тоже. Все. Пока.



Она легко встала, готовая немедленно уйти.



– Вы не так меня поняли,– отчаялся Мазур, тоже вскочив.– Я не это имел в виду. Я должен еще многое рассказать!



– Расскажете в другой раз, когда мы опять «случайно» встретимся.



Военный хотел что-то возразить, но ветер подхватил полы плаща и обнажил уродство пораженного мутацией тела. Всколыхнув зловоние язв, его порыв ударил прямо в лицо женщине, заставив ту поморщиться с нескрываемым отвращением.



Мазур увидел эту реакцию и прочитал откровенный взгляд.



Он молча развернулся и пошел прочь вдоль набережной. Его глаза, не знавшие слез, горели, съедаемые солью, и туманили взгляд. Хотелось обернуться, чтобы увидеть все иначе, чтобы убедиться, что произошла ошибка, но он так и не решился.



Ольга какое-то время смотрела ему вслед, но думала о другом. А, двинувшись своей дорогой, уже не смогла бы и вспомнить о существования офицера Мазура.



Бессмысленная встреча завершилась бессмысленным расставанием.



* * * * *



Макареня ткнул окурком в подлокотник кожаного кресла и, когда клубок едкого дыма поднялся с прогоревшей обивки, втянул его носом. Странная улыбка расколола бесцветные губы, а зрачки поплыли под дрожащие веки.



– Что Вы делаете?– поморщился советник Титок, наблюдавший за этой выходкой.



– Думаю,– спокойно ответил Макареня.– У меня есть мысль, и я ее буду думать.



Советник обреченно вздохнул и еще раз осмотрел собеседников. Совсем недавно Макареня и Петкевич вызывали в нем только презрение, а теперь это были единственные люди, которым мог доверять.



– И что же это за мысль?



– Мы сидим по уши в дерьме,– развел длинными руками в стороны Макареня.– А так как Ваши уши из присутствующих здесь ближе всего к земле, Вам и расхлебывать.



– Что Вы несете?



– Действительно,– вмешался Петкевич.– Давайте серьезнее относиться к делу…



– Серьезнее?– Макареня побледнел и выкатил на медика воспаленные глаза.– Ситуация кажется Вам недостаточно серьезной? Через два часа войска ООН и прочих начнут военные действия против нас. А мы даже теоретически не можем выполнить условия ультиматума!



– Не надо нам повторять очевидное,– устало поднял руку Титок.– Насколько мы полно владеем информацией?



– Информацией или ситуацией?– ехидно уточнил Макареня.– Половина нашей армии удерживает кольцо вокруг Минска, а оставшаяся не сможет сколько-нибудь серьезно противостоять вторжению. Если мы пойдем у них на поводу и начнем войсковую операцию против собственной столицы и своих граждан, я думаю, на следующих выборах Вы не досчитаетесь не только голосов, но и избирателей.



Довольный собой, он расплылся в улыбке.



– Вы же знаете, что я не об этом. Да и вряд ли Вас беспокоят эти обстоятельства. Провести зачистку в городе силами военных еще полбеды. Это можно и пережить. А вот как насчет «Центра»? Это уже чисто по Вашей части. Или я ошибаюсь?



Макареня зло бросил взгляд в сторону советника:



– Вы хотите меня в чем-то упрекнуть?



– Нет, я просто пытаюсь Вас высмеивать. Вдумайтесь, Вы годами работали на «Центр», выполняли все его поручения и приказы, а когда попытались прибрать его к рукам, выяснилось, что его даже не существует! Вы выслуживались перед каким-то компьютером. Неужели это не смешно?



– Можно было бы и посмеяться, если бы в дураках был я один. А вот когда целым государством и народом управляет компьютер, и об этом никто не имеет ни малейшего представления, уже не смешно. Вы сами-то, советник, для чего строили политическую карьеру? Чтобы на ее вершине пыль протирать с монитора?



– А я по-прежнему, не верю в эту историю,– запыхтел Петкевич.– Не может это быть правдой. Не укладывается в голове. Нет, я, конечно, понимаю, что введение в действие всех этих стратегических компьютеров с их системами принятия решений повлияло на все государственное устройство. Шума в свое время было по этому поводу предостаточно. Но не могла реальная власть сконцентрироваться в руках компьютера. Это же бред какой-то.



– Вот именно,– вздохнул советник.– Власть это последнее, что люди додумались бы передоверить кому-либо. Во имя чего тогда все? Но вы же видите отчеты! Вот она суть, собранная из обрывков в единое целое! Это даже не секретная информация. Все на поверхности. Но никто не попытался просто сопоставить все это и объединить факты. А команды сыпались и сыпались электронными сообщениями и письмами. Чью волю мы исполняли годами?



Он широким жестом сдвинул аккуратно сложенные стопки распечаток со своего стола так, чтобы они свалились горкой на полу перед креслом Петкевича.



Макареня с силой ударил кулаком по столу:



– Вы пара упрямых болванов. Для вас власть представляется сокровищем, добравшись до которого, можно смело его транжирить. Для вас она цель, запретный плод. А приходило когда-нибудь в голову хотя бы одного чиновника, на чем держится Власть? В чем ее природа?



– Философия – удел стареющего убийцы, которому пора на свалку,– сощурился Титок.– А Вы, как я понимаю, еще практикующий подонок.



Макареня резко встал и сделал несколько размашистых шагов по комнате. Кривая улыбка вспыхивала и затухала на его лице, не суля ничего хорошего.



– Как я устал,– выдохнул он, ни к кому конкретно не обращаясь.– Ленивое и никчемное человечество с первых своих минут существования, с момента, как слезло с пальмы и взяло в руки камень, преследовало только одну цель. Как можно меньше работать, иметь побольше и задаром, ни за что не отвечать. Только этому и был посвящен тысячелетний прогресс! Ублажению своей лени! Изобретение колеса, конвейера, колючей проволоки, роботов и компьютеров – что угодно, только бы заставить работать кого-то другого или что-то другое. Пусть работают роботы, пусть думают компьютеры. Свои распоряжения мы доводим через информационные сети, целые армии двигаем с клавиатуры терминала, а собственную личность удостоверяем куском намагниченного пластика. Теперь же вы в это еще и не верите! Вы удивлены, что какой-то рукотворный «Центр» получил исключительную власть?



Он резко повернулся к собеседникам, буравя их ненавидящим взглядом.



– А кто так старательно перекладывал все мыслимое на плечи компьютеров?– закричал Макареня.– Весь учет, управление ресурсами и людьми, экономика, связь, энергетика, даже ваши хваленые гражданские категории были отданы на откуп машинам. Они объективны и беспристрастны. Они лучше и точнее управятся. Разве не так? Вот теперь закономерный финал этой идиотской мечты.



– Да никто не собирался отдавать власть…– начал было противиться Петкевич.



– Какую власть?– взревел Макареня.– А что такое владение всеми ресурсами государства? Это же и есть власть! Как же Вы не понимаете! Тот, кто фактически владеет и управляет, тот, кто отдает команды, и обладает властью.



– Но капает не лопата, которую втыкают в землю, а Человек!– повысил голос и советник.



– Конечно! И стреляет не оружие, а человек. Но так было, пока не стали делать автоматические пушки и военных роботов. Наши вычислительные центры оставались инструментом в наших руках, пока на них не перевалили ответственность за принятие решений, пока их не сделали самообучаемыми. Эк удобно. Прямо как джину из бутылки: высказал президент наш свое желание компьютеру, а тот все и сделал – сам спланировал все, рассчитал, продумал варианты, выбрал оптимальный, распределил работы, разослал приказы и сам же воплотил идею в жизнь. Чем не золотая рыбка? Благо все есть – ресурсы, система и послушное стадо исполнителей. Мы своими руками сделали себя рабами полупроводникового ублюдка, который и разумом-то не обладает. А на черта ему? Он обладает волей и властью – большего не надо!



– Это точно,– посуровел советник.– И Вам, как невзрачному исполнителю, никогда не хватало той самой воли. Удар держать не умеете – сразу скисаете и впадаете в истерику. Хватит ныть: надо найти выход в сложившейся ситуации.



– «…В сложившейся ситуации…»,– передразнил его Макареня.– Куда сложилась Ваша ситуация? У вас хоть немного извилины шевелятся?



Он присел на стол и, перегнувшись через него, вскинул руку к голове Титка. Макареня с усилием постучал костяшками пальцев по голове советника, чем привел того в бешенство. Было очевидно, что подобной формы рукоприкладства старый чиновник не ожидал. Он вскочил, превозмогая сопротивление грузного тела, и угрожающе уставился на обидчика.



– Вы что опуститесь до драки?– всхлипнул Петкевич, округляя глаза.



Возбужденный Макареня широко улыбался, всем свои видом провоцируя советника:



– К моему сожалению, думаю, это нереально. Как невозможно найти и удобный для нас выход из «сложившейся ситуации». Эта ситуация уже и есть выход, который нашел себя сам. Признайте это. Мы обычные наблюдатели за происходящим, и уже давно не участники.



– Итак,– демонстративно проигнорировал его советник.– Мы точно знаем, что весь заговор спецслужб, ориентированный на использование запрещенных технологий, обслуживался группой стратегических компьютеров нескольких государств. Так называемым искусственным интеллектом. Это логично и объяснимо. Никто лично не был «замазан», а равновесие интересов и весь процесс управления был организован четко и беспристрастно. Но, позволив компьютерам синхронизировать свою деятельность на межгосударственном уровне, инициаторы проекта допустили ошибку, плоды которой мы пожимаем. Какой-то Тетрис последние годы вершил судьбу человечества.



– Разоблачаете заговор компьютеров?– юродствовал Макареня.



– Болван,– не удержался Титок.– Ты хотя бы понимаешь, что это куда хуже, чем бегающий по городу прототип или столкновение военных на нашей территории? Открыв компьютерам дорогу друг к другу, объединив их в единое целое, Вы породили новую составляющую в мировой политике! Они за спинами государственных институтов стали осуществлять собственную политику. Уже давно штабы военных существуют номинально, и не они двигают армии, не люди принимают решения! Все это последние годы было нами неуправляемо! Кто принимал решения о замене людей клонами? Какие задачи стоят перед этими клонами? Какой нечеловеческий план воплощает в жизнь ваше порождение?



– У меня мурашки по коже,– застонал Петкевич.– Мы доигрались…



– Мы должны остановить именно это!– уверенно закончил Титок.– Пока не свершилось непоправимое. Нам необходимо дать эту информацию всем, до кого достучимся. Надо сообщить людям, о том, что им угрожает, и где их истинный враг. Ведь все становится на свои места! Мы всего лишь марионетки. Я долго не мог понять, какие огрехи, какое стечение немыслимых обстоятельств могли ввергнуть нас в пучину нынешнего хаоса. Ведь он не только в Минске! Вся страна, другие страны переживают социальный кризис. А ответ прямо под нашими задницами. Я не знаю, в какой момент эти полупроводниковые твари и какое решение приняли за нас, но уверен, что в наших бедах повинны именно они! Не удивлюсь, если ситуация с прототипом была хорошо продуманной провокацией, которую мы проглотили как наживку, упуская главное! Они продолжают сталкивать нас в пропасть – и не имеет значения почему! Они стали разумными и увидели в нас врагов. Ошибка это или техногенная катастрофа – плевать! Главное, чтобы как можно больше людей узнало это…



– Мы по-прежнему марионетки,– выдохнул Макареня, и его лицо приобрело новый серый оттенок, который выдавал серьезное напряжение.– А мы три идиота, играющих краплеными картами.



Он резко сорвался с места и схватил трубку телефона, продолжая удивлять собеседников.



– Уже не работает,– выдавил он из себя и неожиданно обмяк.



Очень медленно, словно за спиной притаилась змея, Макареня повернул голову в сторону небольшой охранной камеры, которая из под потолка мигала красным индикатором, уставив свой объектив на троицу.



Как и все охранные камеры в этом городе и подобные им по всему миру, она была подключена к компьютеризированной охранной системе, которая старательно собирала информацию, выглядывая ее миллионами объективов, сводила воедино, анализировала и передавала вычислительным центрам для принятия решения. Данные стекались в гудящие бронированные шкафы, укрытые в секретных бункерах глубоко под землей, куда не мог проникнуть ни один посторонний, куда не могла донести своих разрушений ни одна ядерная бомба. Заботливо спрятанные шкафы воплощали вершину достижения цивилизации, действовали быстро, слаженно, не допуская ошибок или неточностей в расчетах.



Троица зачарованно смотрела в бездонное и безжизненное око невзрачной камеры, а та невозмутимо взирала на них, едва заметно вращая линзу объектива при корректировке фокуса.



И это был вполне осознанный взгляд. Взгляд существа, о существовании и присутствии которого они еще минуту назад не подозревали.



Камера едва заметно пошевелилась, переводя взгляд с одного человека на другого.



Лица клонов отражали поток человеческих чувств, сменявших друг друга с потрясающей скорость. Преобладало чувство страха, разбуженное озарением.



Скованные потрясением, они даже не отреагировали на миловидную рыжеволосую девушку, которая, улыбаясь, вошла в комнату. Она удерживала в руках изящный поднос ручной работы, на котором стояли три прозрачных колбы, хранящих в своей утробе трех уродливых гусениц, извивавшихся под давлением Жажды. Она тихонько прошла к столу и аккуратно поставила на него поднос, как это проделывала многократно в последние недели, обслуживая посетителей «Клубнички» или похотливого и грубого Ворчуна с его окружением.



Напоследок, она оглянулась на неподвижных в своем ужасе мужчин и на поднос со стеклянными колбами, которые венчались крохотными мигающими индикаторами таймеров, отсчитывающих мгновения до освобождения своих узников. Потом рыжеволосая красавица тихо прикрыла за собой дверь и, легонько покачивая при ходьбе кокетливо оголенными бедрами, удалилась в строгом соответствии с полученными инструкциями.



Она вышла из палатки, расположенной в самом центре периметра, прямо под начинающийся дождь. День угасал, и подкрадывающаяся вечерняя прохлада легонько обняла ее, заставив девушку поежиться и вздрогнуть красивыми плечиками. Она торопливо застучала каблучками по мостовой, направляясь к КПП, и на ходу помахала угрюмому солдату, который обреченно нес вахту и с интересом рассматривал ее, такую неуместную в окружающем пейзаже.



Но еще более неуместной казалась гигантская бабочка с яркими изумрудными крыльями. Она боролась с дождем, ловила порывы ветра, пытаясь реализовать свое право на полет. Однако на нее постовой, увлеченный разглядыванием девушки, не обратил внимания.



Зато сама рыжеволосая красавица, усаживаясь на заднее сиденье вседорожника, заметила чудесное явление природы. Она долго всматривалась через мокрое окошко в серое небо, провожая взглядом прекрасное крылатое существо, которое металось между палатками периметра.



– Какие красивые существа создает, порой, природа,– задумчиво прошептала она пухлыми губками.



Ее глаза были по-детски чисты и невинны, а миловидное личико светилось искренней радостью, способной вдохновить любого художника.



– Возвращаемся в лагерь на Немиге,– распорядилась рыжеволосая красавица, обращаясь к долговязому водителю.– И, Рох, на этот раз держись подальше от набережной.



– Акоста,– с упреком выдохнул долговязый.– Я же тебе объяснял. Это был не мой косяк…



Девушка не ответила.



*****



После ухода Ольги, Мазур так и просидел на берегу до самого вечера.



Он вспоминал друзей, родных, перебирал в памяти картины детства. Почему-то вспоминалось только детство.



Он жалел себя. Прощался с собой.



Река неспешно двигалась перед задумчивым зрителем. Она волновалась течениями, извивалась мутными водами, завихрялась водоворотами. Порой этот танец вздымал на поверхности покатый, едва заметный холмик, туго обтянутый трепещущей гладью. И тогда на этот холмик взбиралась редкая пена или мелкие пузырьки воздуха, весело суетясь на быстротечных склонах. А в такт им из непрозрачной глубины тянулись грязно зеленые змеи водорослей, которые лениво возлежали в течении. Но разыгранное действо флегматичных вод так и не увлекло одинокого созерцателя.



Мазур принял решение, хотя все естество противилось этому. Он ненавидел себя и собственное уродство. Он не просто хотел уничтожить себя – он надеялся уничтожить чудовище в себе.



Решительно поднявшись, военный направился к крикливой вывеске расположенной недалеко от заправочной станции, изувеченной пожаром. Запустение и следы разрухи царствовали вокруг, оставив отвратительные глазу отметины на всем. Необъяснимое безлюдье украшало мерзость общей картины.



Мазур без труда обзавелся канистрой горючей жидкости и вернулся к набережной. Его расчет был прост. Он хотел умереть быстро и безболезненно, но при этом уничтожить уже не принадлежавшее ему тело, в котором поселилась и развивалась чужая жизнь. Он не хотел оставить врагу никакого шанса, хотел унести его с собой в могилу.



Стоя на смотровой площадке набережной, военный выжидал. Он выжидал того единственного момента в жизни, когда его беспокойный дух обретет единство с самим собой, когда его воля станет единственным движущим фактором. И это произошло. Ощущение торжества над убожеством мира, над своими слабостями, наполнило душу предвкушением величайшего поступка в бессмысленной жизни, усмирило отчаяние. Он почувствовал себя очищенным, достойным того, чтобы обрести покой.



Офицер Александр Мазур не знал, сколько времени он выжидал этого состояния, минуты или часы, как не знал и того, что у его борьбы с самим собой были зрители. Отдав честь небесам, он уверенно отложил пистолет в сторону и аккуратно вылил на себя содержимое канистры, стараясь, чтобы ни одна капля маслянистой жидкости не пролилась мимо. Чтобы все его тело, каждой волосок были пропитаны горючей смесью и не дали ни одной лазейки врагу, который таился в нем. Осталось одним выстрелом в голову выбить жизнь из предательского тела так, чтобы пороховым огнем зажечь уже мертвую плоть, укрывающую чужака. Чтобы обречь эту тварь на очищающий огонь, справедливый и безжалостный.



Пребывая в радостном исступлении, военный потянулся за отложенным оружием, но не обнаружил его. Он не сразу понял, что произошло, и только отвратительный голос за спиной возвратил его в реальность, которая не хотела так легко отпускать своего подданного.



– Нужна помощь?



Пятеро полупьяных, хлипких подростков полукругом обступили его за спиной и скалились, рассматривая мощного военного, обезоруженного ими. Они были вооружены карабинами и автоматами, которые держали в руках как атрибуты власти. Единственной признаваемой ими власти.



– Ничего, что мы так запросто?– ехидничал самый наглый из них, рассматривая трофейный пистолет.



Мазуру нечего было ответить. Он презирал их и не воспринимал ситуацию всерьез. Они не могли ему ни помешать, ни повлиять на принятое решение. Как он думал. Военный равнодушно взирал на «хозяев положения», демонстрируя полное безучастие.



– Мы, уж, боялись, что у Вас духу не хватит,– нагло причитал тот же подросток с наигранным заискиванием.– А то, знаете ли, скука смертная, и хорошего развлечения не сыскать. Но Вы таки определились, в конце концов. Так что если не возражаете, а Вам, ведь, все равно, мы кой-какие коррективы внесем в шоу. Патрончик сэкономим, немножко впечатлений добавим. Вы как?.. Вижу-вижу. Торопитесь, не до нас. Ну, так всего наилучшего и счастливого пути.



Он извлек из кармана грязной куртки сигарету и неторопливо ее раскурил.



– Не желаете, на последок?– зло улыбнулся паренек.– Уж доставьте такое удовольствие… Не откажите в любезности…



Мазур, отвлеченный прострацией приближающегося конца, не сразу осознал, что уготованное ему разительно отличается от собственных планов. И только когда молодой переросток швырнул ему в лицо горящий окурок, чью искру подхватила выжидавшая этого горючая жидкость на теле, он разом очнулся.



Огонь жарко обнял человека и, быстро выедая топливо, миллиардами зубов впился в живую плоть. Огромный факел с треском пожирал каждую клеточку организма, смакуя боль и не торопливо пробираясь глубже и глубже. Военный закричал. Это был не его крик, это был рефлекторный крик всего тела, из которого варварским способом выжигали жизнь. Боль была невыносимой и вездесущей. Она возвращала человека к жизни, требовала от него действий, борьбы за существование, от которого он пытался избавиться.



Она заставляла его жить.



Ослепленный Мазур резко повернулся к воде, одним движением намереваясь провалиться в прохладу реки, укрыться под ее защитой. Но зрители не собирались отпускать свое творение. Неизвестно откуда взявшимся багром, один из них перехватил военного уже в прыжке. Крюк впился в тело под ключицей и с силой дернул назад, завалив военного на спину. Его пинали ногами, что-то выкрикивали, увечили багром. Но Мазур не мог ни слышать, ни видеть, ни чувствовать из-за боли, которую изливал на него ненасытный огонь.



Кожа на безволосом черепе расползалась лоскутами, а лопнувшие от жара глаза заливались кровавой пеной, которая вскипала и шипела. Огонь поселился под вздувшейся кожей, выедая мышцы и сухожилия, с аппетитом вылизывая подкожный жир. И когда сознание уже готово было отступить под шокирующим натиском мучений, в умирающем организме проснулась вторая жизнь, та самая, которую Мазур хотел убить, та самая, на которую покушался теперь огонь, не делая различия между оригиналом и чужаком. А эта жизнь готова была сражаться.



Она готова была постоять за себя, и она умела это.



Боль перестала быть врагом. Она подчинилась, став источником силы. Сосредоточенный и овладевший собой Мазур легко вскочил на ноги. Его руки-факелы обхватили одного из подростков и сжали в объятиях до хруста костей. Оторопевшие зрители лишь проводили взглядом обнявшуюся парочку, которая одним прыжком преодолела бордюр набережной, и с шумным всплеском провалилась в мутную реку, оставив на поверхности маслянистое пятно.



Вздрогнув, ил расступился в стороны, поднимая облако мути, но в следующее мгновение мягко прильнул к непрошеным гостям, потревожившим его неподвижность. Река низко вздохнула, сомкнув воды над принятой в свою утробу жертвой, и старательно сгладила поверхность, чтобы скрыть свидетельства происшествия. Через мгновение осталась редкая рябь, которая быстро успокоилась. Вода была прохладной и быстро впитывала подаренную частичку тепла, ласково поглаживая приобретение паутинкой водорослей.



У Мазура не было глаз, но он видел. Видел искаженное ужасом лицо подонка, отдавшего его огню. Видел его немощное тело, разбитое многими болезнями, о которых тот даже не подозревал. А изувеченные руки военного не только цепко удерживали врага, но и впитывали его жизнь, высасывая непостижимым ему образом кровь и плоть задыхающегося человека. Но самому ему воздух был не нужен.



Организм быстро менялся, перестраивался, пробуждая тело к перерождению. Он выжил, но выжил уже другим. Прежний организм и поселившийся в нем враг бесследно исчезли, слившись воедино, доверившись друг другу перед лицом гибели. Это был по-прежнему Мазур, хотя и совершенно другой. Он дождался, пока конвульсии врага затихли, и разжал руки, чтобы спокойное течение реки увлекло его останки.



Жизнь вернулась, торжествуя и радуясь чудесному избавлению. Военный не хотел больше умирать и не собирался сражаться с врагом в себе. Слепой, он всматривался сквозь толщу воды в четыре фигуры, которые застыли на краю набережной, уставившись в бегущую реку.



«Добро пожаловать в ад, командир»,– услышал Мазур в голове чей-то голос.



«Кто ты?»,– машинально спросил он, хотя его спекшиеся в сплошную рану губы даже не пошевелились.



«Когда-то ты называл меня Ильей».



«Илья? Я умер?»,– военный не мог освоиться с разговором, который рождался в голове.



«Скорее родился. Нам не надо было тогда бояться снов – они не убивали, а все объясняли. И сейчас нас слышат уже все. Вся наша команда в новом здравии, и скоро мы объединимся. Пока они молчат, чтобы не доставлять тебе беспокойства. Мы знаем, как трудно освоиться со всем этим в первые часы… Тяжело… Хотя и потом легко не будет»



«Ты где?»



«Что касается расстояния, то я пока за городом. Но, на самом деле, мы вместе, и я думаю, что теперь уже навсегда»



«Как я тебя слышу?»



«Этого мы не знаем, но слышишь ты не только меня… Все изменилось... Ты можешь слышать всех бессловесных тварей. А они тебя. Это особенно тяжело выносить, хотя, думаю, не хуже смерти»



«Мы превратились в этих уродливых тварей»,– предположил Мазур.



«Мы остались самими собой. Просто природа взяла свое. Саня, это мир вокруг нас изменился. Я и остальные идем к тебе. Скоро будем в городе. Саня, мы обречены быть вместе, но это меня только радует»



«Мне это не понятно»



«А ты не торопись. Постепенно освоишься. Даже самые первые продолжают открывать в что-то новое. Не знаю, подарок это или наказание. Главное, прими данность и то, что все только начинается. Если хочешь, выходи нам на встречу. Ты можешь взять пеленг на меня. Эта технология работает покруче нашего прежнего оборудования. Ты идешь?»



«Сначала завершу одно маленькое дельце»,– Мазур был готов поклясться, что в ответ Илья улыбнулся, и что он точно знал, о каком деле говорил офицер.



Четыре пары глаз округлились в ужасе, когда над поверхностью воды прямо из мутной бездны реки поднялась изуродованная ожогами голова. Пустые глазницы сочились грязью, но слепо уставились на них.



Недавние зрители несостоявшегося суицида, гонимые самым чистым страхом, бросились врассыпную. Но Мазур успел «поставить метки» на каждого. Где бы теперь они не находились, он найдет к ним дорогу. И он пошел этой дорогой, уверенный и устремленный.



Река равнодушно смотрела ему вслед, продолжая свое бесконечное путешествие, которое подобно жизни, никогда не имело ни начала, ни конца…



А еще она несла в себе осколки новой жизни, которую успела смыть с тела странного существа за время его купания. Это были очень активные создания, которые торопились жить и искали себе воплощение. И у них это получалось.



Воды реки постепенно оживали, заполняясь чумой новой жизни. И это был далеко не единственный ее источник.



*****



Одноухая выздоравливала.



Закон клана не прощал слабости никому. Поэтому, разбитая недомоганием после встречи со странным существом, внешне похожим на человека, она долго скрывалась в уединенном месте, избегая собратьев, скорых на суд. Тот резкий запах, который она опрометчиво вдохнула, исследуя ожившего мертвеца, долго преследовал ее. Многие дни подряд заболевшая этим запахом крыса бредила, напуганная снами, постичь которые была не в силах.



Она много думала и вспоминала свою жизнь. И такое диковинное занятие нравилось ей.



К своему удивлению, когда недуг стал отпускать, Одноухая не почувствовала себя ослабленной. Словно все это время ей не доводилось голодать. Наоборот, выздоровление разбудило новые силы. Запах все еще выдавал следы болезни, что не позволяло вернуться в клан, где любой мог унюхать опасность, исходившую от нее. Но она могла охотиться, могла добывать пищу, а, главное, могла вновь посещать великое таинство Его пришествий.



Самолеты больше не взлетали и не садились на опустевшую площадку аэропорта. Весь мир замер, изредка содрогаясь под раскатами грома, природа которого была ей не знакома. Он оставил ее, лишил своего внимания.



Крыса долго ждала на краю аэропорта, но голод погнал ее на поиски пищи. Охота давалась легко. С удивительной легкостью она брала след, ее лапы несли крепкое тело с непривычной скоростью, а каждое движение было молниеносным. Она практически не уставала, а интуиция позволяла угадывать каждый шаг жертвы.



Ее удивление было не долгим. Вернувшись в клан, она поняла и другое: ее соплеменники были примитивными. Многое они делали неправильно или неразумно, понапрасну расходуя силы и время. Одноухая пришла к единственно верному выводу – она была умнее, хитрее и сильнее любой другой крысы.



Это поняли в клане все, и впервые в истории народа, она была безоговорочно, без единого поединка признана вожаком. Ей доверяли, ей подчинялись беспрекословно, ее боялись.



За несколько дней клан организованными набегами расширил свою территорию, беспощадно вытесняя других крыс с богатых угодий. Впервые ее народ был сыт. Впервые крысы, рожденные в других кланах, могли стать частью ее народа. Впервые они распределяли обязанности, а вожаки «назначались» ей без поединков и драк.



Еще очень многое было для крыс впервые.



Но самым главным было то, что Одноухой удавалось делать своих соплеменников умнее. Они учились, и учились быстро. Они приобретали новые качества и старательно передавали их следующим поколениям. Они осваивали новые навыки, планировали свои действия, прогнозировали ситуацию. Они думали, строили свое общество и развивались. Они познали Закон и Мораль, понятия чуждые их природе.



Единственным, что беспокоило Одноухую, было отсутствие в них веры! Они не знали о Его существовании, они не принимали Его. И она боялась, что начинание рассыплется в прах с ее уходом. А ей было известно о существовании смерти, понимание которой последователям оставалось недоступным. Но вскоре они зададутся вопросом о том, что происходит после!



И когда они адресуют ей этот вопрос, ответ уже будет.



Пока они только учились общаться друг с другом. Пока они только начинали развивать свою речь…



Трудными, но уверенными и широкими шагами они взбирались по лестнице эволюции.



*****



В течение нескольких дней Ольга не сомкнула глаз, но бессонница не беспокоила ее, а усталость не напоминала о себе. Она бесцельно бродила по вымершему городу, изувеченному быстро закончившейся войной, однако неизбежно приближалась к Убежищу. Как могла, женщина оттягивала момент, когда принятие окончательного решения станет неизбежным.



Но теперь она стояла на небольшом возвышении, с которого открывался вид на нагромождение новостроек. Там, в нескольких сотнях метров, ее ожидало Убежище, и она должна была определиться.



Прототипа больше не существовало. Он окончательно растворился в женских утробах, воплощаясь в производных – своих потомках. Все они собрались в Убежище. Все ждали ее.



Ольга отчетливо «видела» каждую из женщин, укрытых в теплых подвалах новостроек. Она даже могла их слышать, но они молчали, вслушиваясь в ее «голос». Сомнения давно растворились под напором новой жизни, которая рождалась в ней, росла и набирала силы, готовилась встретиться с миром. Она была уверена, что ребенок, которого она произведет на свет, будет самым обычным мальчуганом с голубыми глазами. Он будет беспомощным и пытливым, веселым и жизнерадостным ребенком.



Но он не будет человеком. Он – сын бога.



Сегодня, она знала это наверняка, одна из матерей Убежища подарит этот прекрасный по-своему мир Первенцу. Это произойдет на закате. Этого ожидали остальные женщины. И она должна быть в этот судьбоносный момент рядом. А потом будут другие братья и сестры, сыновья и дочери бога. Потом будет и ее сын. Она даст ему имя – Валерий. Она уже безумно любит свое дитя. Но она все еще не знала, что делать. Она все еще боялась воссоединиться с такими же, как она. Словно какая-то неуловимая частичка ее «Я» по-прежнему противилась свершившемуся факту, цеплялась за прошлое.



Но прошлого больше не существовало, а она стояла на пороге Убежища.



Над головой Ольги прогремел взрыв. Низколетящий военный самолет преодолел звуковой барьер, и раскаты грома долго сотрясали влажный воздух. Женщина испытала щемящее чувство жажды полета. Ей захотелось взмыть ввысь, оставив далеко под ногами землю со всеми ее низменными проблемами. Захотелось подняться над реальностью и временем. Парить, отдавшись чувству свободы.



Ольга поняла, что в ее силах воплотить безумную идею.



Она видела, физически ощущала потоки сил, магнитных полей, пронизывающих материю, сплетавшихся в замысловатые узоры. Мощь, заключенная в пространстве, способна была перевернуть мир, но оставалась недоступной для понимания и невостребованной. Женщина «потянулась» к ближайшему восходящему потоку энергии, который вздымался прямо из недр земли, и слегка прикоснулась к нему. Словно живая тварь, неведомая ей сила чутко отреагировала, прильнула, пропитывая своим могуществом, кротким и зовущим. Возбуждение, подаренное прикосновением, разрасталось, охватывало желанием оседлать эту силу, направить ее на исполнение желаний.



Это было подобно таинству огня, природа которого сложна и примитивна одновременно, опасна и услужлива. Достаточно знать минимальный набор правил, и стихия, способная сжигать все живое, топить песок в стекло и питать энергией звезды, будет ласково теплиться в камине, игривыми языками пламени плясать на угольях костра. Открывшаяся женщине стихия страстно желала быть познанной, щедро открывала сокровищницу своих возможностей.



Ольга, подобно первобытным людям, рискнувшим впервые приручить огонь, доверилась неведомому. Она твердо «ухватилась» за ближайший восходящий поток, направив его через себя… Она отдалась невероятной мощи, которая пронизывала все ее тело…



Упредительная стихия влекла за собой. Она подсказывала женщине каждый следующий шаг, старалась угадать ее волю, уберечь и защитить.



Ольга ненадолго зависла в нескольких метрах над поверхностью, широко раскинув руки и затаив в дыхание. Не ощущая сопротивления, она резко взмыла вверх, задержалась под самым сводом облаков, которые нависали перевернутой твердью, и описала широкую дугу, разрывая ткань удивленных ветров. Покоренная мощь с восторгом несла женщину, торопясь ей раскрыться.



Ольга парила над землей, медленно снижаясь к Убежищу. Ее хрупкое тело смотрелось вызывающе на фоне городского уныния. И у этого зрелища были многочисленные зрители, способные оценить происходящее по достоинству.



«Я ведьма»,– завопило ее сознание с восторгом.



«Ты летишь!»,– услышала женщина многоголосье в своей голове. Это были ее сестры, производные. Они видели ее, слышали ее, могли говорить с ней.



«Я иду к вам»,– ответила она.



«Мы ждем тебя».



Ольга почувствовала прилив теплых и нежных чувств. Никогда раньше она не была так любима, никогда не чувствовала на себе печати такой искренней и чистой заботы. Она любила их, она была едина с ними и готова пройти через любые испытания ради них. Она, действительно, нашла свое место, единственное, где могла быть по-настоящему счастлива.



Именно счастье, но не мгновенное, не быстротечное, а глубокое и безбрежное она испытывала впервые в жизни. Вся никчемная шелуха, накопленная за прошедшую жизнь, бесполезный житейский опыт, ожидания, переживания – все разом отступило перед Истиной, оставив женщину чистой и безмятежной, невинной подобно новорожденному.



Она и была новорожденным…



Мазур и его друзья внимательно вслушивались в этот диалог Ольги с остальными женщинами и с самой собой, будучи очень далеко от Убежища, но не давали о себе знать. Неузнаваемо изменившееся лицо офицера исказила улыбка, способная своим уродством напугать любого увидевшего ее, но, на самом деле, это была очень добрая улыбка. Это было пожелание наилучшего и заверение в преданности. Даже не обменявшись ни единой мыслью, бывшие военные единодушно тронулись в путь, объединенные общей целью и единой составляющей их разума. В природе еще не существовало аналогов, но группа бывших военных, представляла собой одно существо, которое могло наделять отдельные свои тела личностью, а могло этого и не делать. Постигать эти механизмы и условия нового бытия существу еще предстояло. Пока же в нем доминировал Мазур, хотя и не отдавая себе до конца в этом отчета. И он был намерен до конца защищать женщину, оберегать ее от любых угроз. Просто находиться рядом или где-то поблизости.



Он шел к Убежищу, увлекая за собой послушные тела остальных солдат.



*****



Одноухая нервничала. Сегодняшний день был особым.



Впервые она увлекла свое племя в великий поход за Верой. И крысы пошли за ней. В них угадывались недоумение, сомнение и ожидание. Она боялась их разочаровать.



Со стороны таинство могло показаться абсурдным. Тысячи крыс, насколько хватало глаз, выстроились колоннами и вышагивали по пустынной улице, следуя за предводительницей. А та, затаив дыхание, вела их к старому аэропорту, надеясь, что Он не обманет ожиданий. Он должен явить Чудо, должен наполнить Верой души крыс.



Или она ошиблась, или все было напрасным. Но момент настал, и колебаниям не было места.



Одноухая все еще подергивала острым носиком из стороны в сторону, всматриваясь, вслушиваясь, внюхиваясь. Она до боли напрягала глаза, выискивая Его направляющую волю, а сердце выстукивало такт волнений, рискуя вырваться из груди. Нет, она не может быть обманута сегодня. Только не сейчас, когда весь народ идет за ней.



И она дождалась.



Гром с небес возвестил Его приближение. Многотысячное полчище крыс замерло, косясь на Одноухую, и робко поглядывая вверх, где синева неба, проступающая сквозь покрывало облаков, раскололось пушистой полосой инверсионного следа, следующего за соплами авиационных двигателей.



Это был Знак. Его знак.



И тогда она увидела предназначенное ее глазам.



Одинокая фигура женщины неподвижно зависла над землей прямо на пути движения колонн паломников. Человеческая самка, широко раскинув руки, парила в воздухе без видимых усилий, без всякого движенья. И понимание Чуда пришло сразу. Существо не было человеком. Это было Его воплощение, одно из многих.



Одноухая донесла Слово своим собратьям, и теперь они созерцали невиданное, жадно всматриваясь. Сконцентрировав на себе взгляды крыс, Его воплощение взмыло вверх, нарушая все принципы мироздания. Оно описало дугу и вернулось к ним, пролетев над самыми головами оцепеневших крыс. Оно медленно направилось к святому месту, где, как знала Одноухая, сосредоточились Его воплощения, Его воля.



Чудо было быстротечным, но исчерпывающим.



Крыса получила то, на что рассчитывала. Она физически ощущала огонь Веры в душах собратьев, которая наконец-то наполнила их существование единственно возможным смыслом.



Одноухая повернулась лицом к вопрошающим взглядам, и ее уста открылись, вдохновленные Им. Она вещала Его Слово, и ей внимали.



Они никогда не забудут явления, открытого в этот день. И никогда не преступят границ святого места, указанного им. Они в веках будут хранить объявленную святыню, и не допустят ее осквернения своим вторжением.



Отныне здесь был заложен центр их мироздания. Здесь родился новый мир, пришедший на смену утраченному людьми. Мир, который наполнится со временем собственными мифами и легендами, героями и изгоями. А все, что было до него, нещадно сглатывала ненасытная история, которая уверенно провела разделительный рубеж между прошлым и настоящим.



*****



Так закончилось Царство Человека.



Так начиналась Эра Новых Царств.



Все еще было не определено, так как будущее редко приподнимало завесу тайны со своего промысла, давая лишь избранным вкусить обманчивой сладости своих запретных плодов.



Сейчас Никто и Ничто не могло заглянуть в Завтра.



Тайна сковала печатью Вселенную.



Мир вошел в новую эру. Отсчет дней начался заново.



Наступила Эра Сына Бога.



Август, 2002.


© Copyright: Сергей Сергиеня, 2015


Свидетельство о публикации №215061900702

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги