Деваться некуда

XIII

«Империал» несся по мокрому асфальту.

— Салли нашла это у Вайли. — Я показал Нарциссу обувную коробку.

Продолжая вести машину, он поставил коробку на руль и принялся изучать ее содержимое. Начал с моего юношеского дневника. Увидев его в руках Убивца, я ощутил себя как будто обнаженным. Тут «крайслер» чуть не врезался в грузовик, Нарциссу пришлось резко повернуть.

— Смотри, куда едешь, — сказал я. — Я избежал ада не для того, чтобы разбиться при дорожном происшествии, как генерал Паттон. Дурацкая смерть^{83}.

— Ничего общего. Там был «кадиллак».

Однако он все же остановился и принялся вытаскивать из коробки документы, один за другим. Словно при тираже бинго. Сначала изучал статьи. Все они рассказывали о смерти моих подруг. Обо всех убийствах. Я побледнел:

— Смотри. Вайли даже вырезал статьи о Вики Вилбэри и сестрах Грасс.

Нарцисс обошелся без комментариев. Сложил газетные вырезки в коробку и взялся за незапечатанные конверты.

— Но… это же почерк Вэнис! — воскликнул я.

Нарцисс погрузился в чтение. Он читал быстро и показывал мне отдельные места, не проявляя при этом никаких эмоций. Это была еще та литература, из разряда «не для всех». Взрывная смесь, способная всего двумя правильно закрученными фразами лишить иллюзий самого наивного. Первое письмо было нежным, четвертое — страстным. Последнее, яростное, обстоятельно и до мельчайших скабрезных подробностей описывало отклонения от супружеского долга ее супруга… то есть моего отца. Я ничего не понимал:

— Вэнис писала это Вайли?

Нарцисс уже не улыбался.

— Фрэнк, я сейчас отвезу тебя в какой-нибудь мотель за городом. Пока будешь отсиживаться.

— Я поеду с тобой к копам.

— Ни в коем случае. Они посадят тебя за решетку, и я не смогу ничего для тебя сделать. А мне надо распутывать дальше. У меня, кажется, есть одна идея…

— Ты отстраняешь своего любимого партнера?

— Да. Так будет лучше. Буду держать тебя в курсе.

Нарцисс был явно не в духе.

Ветер кружил в воздухе кленовые листья, некоторые так и липли к лобовому стеклу. Мы выехали из города по Истерн-Бридж. Вдали замигала вывеска Hello Motel. Я долго смотрел на огненные буквы, мерцавшие в еще черном небе. Буква «о» в слове «Hello» не зажигалась, и это было не очень хорошим предзнаменованием^{84}.

Портье дремал перед экраном, на котором показывали результаты бейсбольных матчей, проведенных накануне. «Тайгерс» дала отпор «Янки»: и действительно, 5:3 — счет, недостойный нью-йоркской команды. Они должны были смять эту деревенщину из Детройта всухую и окончательно. Да, но это всегда так, на дружеских встречах никто не выкладывается до конца, все берегут себя для предстоящего чемпионата. Дружеская встреча… Дружба — знаете, что это? Это то, что вредит любви и губит спорт.

Нарцисс шлепнул ладонью по кнопке звонка на стойке, портье поднял на нас кротовьи глаза из-под пары засаленных очков.

— Нам нужен номер, — произнес Нарцисс, кладя три купюры на стойку.

Мужчина посмотрел на нас с подозрением.

— С двухместной кроватью? Мне не нужны проблемы.

В обычное время ситуация позабавила бы Нарцисса, но сейчас, после всего этого мора, было не до юмора. Он пожал плечами и вперил ледяной взгляд в портье; тот машинально добавил:

— Номер должен быть освобожден завтра утром до одиннадцати часов.

Нарцисс кинул мне две книжки, лежавшие у него в бардачке.

— Фрэнк, отсюда ни шагу. Из комнаты не выходи. Дверь закрой на два оборота. Читай без остановки «The Portable Edgar Рое» и «The Portable Hawthorne»^{85}.

Он развернулся, и старый «Крайслер-Империал» покатил обратно в Блэк-Ривер.

Номер оказался паршивым: стены буквально раздувались от влажности, обои отклеивались, потолок рассекала трещина. Кровать была скрипучей и жесткой, а узкий закуток, который хозяин именовал туалетом, населяли тараканы.

Нарцисс был прав; я попал в передрягу. Кто помог бы мне в этом разобраться? Я подумал о Вэнис, конечно же. Она умела рассуждать, и я знакомил ее с некоторыми из своих возлюбленных в те времена, когда у меня еще были обе руки. Но ее письма к Вайли сводили меня с ума. Я изводился, бесился. Не мог думать ни о чем другом: я вновь видел, как в день моего приезда, вечером она выходит из машины, обволакивает меня своими смоляными волосами и светлым норковым мехом, изливает свою радость в моих объятиях при ярком свете лучистых фар. Если мой отец уже не способен удовлетворять ее женские потребности, это еще не повод вытворять черт знает что. Желтоватой жидкостью, текущей из крана, я омыл лицо, пытаясь прояснить свои мысли.

Любовная интрига с прислугой также ничего не объясняла. Почему Вайли интересовался этими убийствами? Откуда он узнал, что смерть Вики связана с другими смертями? Да и вообще, что мне было известно о его жизни? Ничего. Вайли служил в семье Вэнис, когда ее, беременную мной, спешно выдали замуж. Они уже давно знали друг друга.

Я поднял голову и принялся разглядывать себя в щербатом зеркале. Пытался усмотреть сходство своих черт с чертами Вайли. А когда ищешь, то, конечно, всегда находишь. Каждый может походить на кого угодно. Все это как-то не клеилось.

Если Вайли был моим отцом, то зачем все эти убийства? Дворецкий-душегуб — это уж совсем… Полная бессмыслица. Я уже не понимал, кто я такой. Подозревал всех. И для каждого находил веское основание истреблять моих бывших возлюбленных. В моем воображении красавица Салли, перенеся свою любовь безутешной вдовы на старшего брата покойного мужа, упивалась дикой ревностью, на которую способны рыжие. Герцог действовал под влиянием наркотических средств, тайком подсыпаемых в его традиционное утреннее пюре. Или пуще того: Хьюго, тихий и незаметный Хьюго, страстно надраивая автомобили, умело скрывал свою дьявольскую, бесноватую одержимость. В общем, слишком polish, чтобы быть честным[14].

На первой полосе «Сатердэй ивнинг пост» поместили фотографию Ильзы Кох^{86}, «Бухенвальдской ведьмы». Ее приговорили к пожизненному заключению. Я не мог удержаться от желания найти в ней что-то общее с моей матерью, не только возраст, черный цвет и укладку волос. Может быть, глаза. Жесткость. Холодность. Ладно, супруга коменданта концлагеря Бухенвальд заказывала себе абажуры из татуированной человеческой кожи, а еще, среди прочих развлечений, пускала в галоп свою лошадь по территории лагеря и приказывала до смерти забивать плетью тех, кто осмеливался на нее смотреть. Так что здесь ничего общего. Ну, например, Вэнис не каталась на лошади.

Я чувствовал себя хуже некуда.

Время текло, как в перевернутых песочных часах. Я выходил в коридор и курил сигарету за сигаретой. И, разумеется, не мог сосредоточиться на книжках, оставленных Нарциссом. Думалось о другом. В холле портье по-прежнему сидел, развалившись, перед телевизором. Матч уже начался. Раньше я бы предпочел, причем с большим удовольствием, наблюдать за работой стиральной машины, чем смотреть бейсбольный матч. В барабане машины происходит хоть какое-то действие. Но теперь, когда у меня уже не было руки и в бейсбол меня бы не взяли, я чувствовал в этом что-то увлекательное.

После матча выступил Макартур, и от его речи сильно пахнуло войной. Он сказал, что хочет заблокировать китайское побережье, разбомбить китайские заводы, добиться подкрепления с Тайваня и предоставить свободу действий китайцам Чан Кайши^{87}. Но Макартур мог хорохориться сколько угодно, на самом деле Генштаб считал его безумцем, и все уже давно его сторонились.

Я бесцельно слонялся по холлу. Я проголодался, но на улицу не выходил, так как боялся пропустить звонок Нарцисса. В углу, около стойки регистрации, возвышался допотопный автомат по продаже рольмопсов, и я отоварился на целый четвертак. В результате, уже поднимаясь обратно к себе, почувствовал, что у меня в глотке разверзлась пустыня Невада.

Я не успел даже развязать шнурки и прилечь. В дверь три раза постучали. Я открыл. Это была Джанет Деверо. Джанет Бун.

— Это новый замок Болтонов? — спросила она без тени улыбки.

И вошла.