Девочка с красками

22

И вот она, чудо-комната старика. Его убежище от людей, его хранилище сокровищ. Вся жизнь его, весь жизненный его итог.

Был ещё день, и не кончился ещё закатный ток солнечных лучей. Они врывались в комнату, прямым светом осветив ту самую стену, на которой у старика висели картины, как бы слагавшие древнюю улицу его родного города. Это прямое, яркое и глубокое закатное свечение подарило картинам живые краски, добавило им глубины. Стена ожила, раздалась, встала перед глазами и вправду древней улицей, на которую попал ты каким-то чудом. Вот здесь ты живёшь, по этим мостовым ходишь, вот в этой лавке приценяешься к нужной тебе вещи.

Старика ввели в его комнату, помогли улечься на узкую и бедную, лишь стареньким солдатским одеялом покрытую кровать.

Но Саша не пошёл туда, где за ширмами укладывали старика. Как Таня, когда в первый раз попала она сюда, замер он на пороге, а потом робко двинулся вперёд, изумлённо, зачарованно глядя на всё вокруг.

Таня вернулась к нему и пошла рядом. Ей хотелось многое объяснить Саше, рассказать всё то, что рассказывал ей старик, но она только сказала:

- Теперь и я, Саша, знаю всё про себя… Я буду художницей. Веришь?

Саша наклонил голову. Он верил ей.

Двигаясь вдоль стен, они подошли к углу, где за ширмами лежал старик. Николай Андреевич сидел у него в ногах. Они молчали. Черепанов тяжко дышал, прерывисто, коротко и очень сильно вздымая грудь. Увидев Сашу, он встрепенулся, чуть оборотил к нему голову - и это уже было трудно ему сделать - и шёпотом спросил:

- Нравится?

Саша наклонился к нему, собираясь сказать что-то очень значительное, выговорить ему все те слова, которые бы могли выразить сейчас его восхищение, и ничего, просто ничего не сумел сказать. Мальчик растерялся от увиденного, ему вспомнилась вдруг его собственная коллекция, и в эту минуту, когда наклонялся он к старику, вспомнились и померкли в глазах мальчика все его собственные сокровища. На глаза у него навернулись слёзы - он ничего не мог сказать старику. Саша прощался сейчас со своей игрой, со своей мечтой. Николай Андреевич понял это.

- Саша тоже собирал свой музей, - пояснил он старику. - Он и его друзья. Сделали убежище в варнице и стали сносить туда всякую старину.

- Зачем? - спросил старик. - Зачем?

- Я хотел… - сказал Саша. - Мы хотели открыть потом в школе наш собственный музей. Но…

- Ведь вы только начали, - утешая мальчика, сказал Николай Андреевич. - А чтобы собрать то, что здесь собрано, надо положить много, очень много лет. Не правда ли, Дмитрий Иванович?

- Музей в школе… - пробормотал Черепанов. - Музей в школе… - Он поискал глазами Таню. - И ты тоже собирала что-то для этого музея?

- Нет, я только собираюсь, - сказала Таня. - Ребята сперва меня не приняли, а теперь вот приняли.

- Приняли?.. Но это не игра, Таня, это не игра. Дело это может выпить все твои силы, всю твою душу.

- Но я не одна, нас много, - сказала девочка. - А потом будет всё больше. А потом, когда мы кончим школу, начнут собирать другие ребята. А потом…

- Не одна… Нас много… - Старик порывисто приподнялся на локтях, широко раскрывшимися глазами поведя вокруг. - Уберите эту ширму! Темно!

Николай Андреевич вскочил, рывком отодвинул ширму в сторону.

Старик сел на постели и принялся оглядываться, задерживая широко раскрытые свои глаза то на одном, то на другом. На картине, где была изображена его дочь в сиреневом саду, взгляд старика остановился надолго.

- Не спросила, не вспомнила, - почти беззвучно шевельнул он губами. - Ты права, права, ты права. - Руки старика подогнулись, он тяжело повалился на спину. Но тотчас снова стал приподниматься. - Завещание! - проговорил он громко, очень явственно выговаривая каждую букву этого тяжкого на звук слова. - Таня, позови свою мать, она юрист, позови её. - Он откинулся на подушку, невнятно повторив: - Позови её.

Таня вопросительно глянула на отца. Он кивнул ей - иди.

Таня повернулась и побежала к дверям. Скриплые ступеньки ни о чём не успели спросить её. Она уже была на улице, уже вбежала в свою калитку, уже распахнула дверь своего дома.

- Мама! - сказала она тихо, но с таким напором в голосе, что Марии Сергеевне показалось, что дочь кричит ей, - Мама, идём, Черепанов зовёт тебя! Он странно-странно дышит… Как бабушка тогда… Идём!

Таня перебежала через дорогу, распахнула дверь черепановского дома, глазами торопя мать. Она пропустила её вперёд и, вдруг оробев, вспомнила, что там, наверху, рядом с Черепановым, сидит её отец. Сейчас они встретятся - мама и он. Вот сейчас, сейчас…

Мария Сергеевна пошла вперёд и уже поднялась на второй этаж, а Таня всё ещё стояла внизу, не решаясь стронуться с места.

Поменьшавший, притихший, жалкий петух подошёл к ней и, как собака, потёрся о её ногу.

- Не бойся, - сказала она ему. - Не бойся.

Она решилась и начала медленно подниматься по лестнице. Так медленно и тихо, что скриплые ступеньки снова ни о чём её не спросили.

Когда Таня вошла в комнату, её поразило, что и отец и мать сидят почти рядом у постели старика. Её поразило безмолвие в этой комнате. Её поразило солнце, которое уже ушло со стены, где белели древние соборы её города, и остановило свои лучи лишь на одной-единственной картине здесь - на девушке в сиреневом саду.

Послышался голос Черепанова. Слабый, невнятный, уходящий голос. Он приказывал, этот голос, хоть и был он слаб и невнятен:

- Всё, всё, чем владею, дом этот, собрание это, - приказывал голос, - всё завещаю я, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, детям своего родного города. - Старик помолчал. - Записали, Мария Сергеевна?

- Да, - сказала она.

Как звонок, как упруг, каким живым был её голос!

Таня подошла поближе, чтобы поглядеть на свою мать, чтобы поглядеть на отца. Они сидели рядом, почти совсем рядом. О чём они сейчас думают? Что сказали они друг другу минуту назад, когда свиделись? Не узнать, не угадать. Она ещё маленькая, да, это так, она ещё совсем маленькая - ей не понять их.

Положив листок бумаги на краешек шаткой тумбочки, что стояла в головах кровати, мать сейчас записывала то, что говорил ей Черепанов. А он вот уж и снова заговорил:

- Пусть в этом доме моём… - И снова его слабый голос прозвучал, как приказ, которого трудно ослушаться. - Пусть в этом доме моём учредят городские власти музей, если собрание моё того стоит. Но пусть владеют этим музеем дети нашего города. Всё! - Он умолк, но тут же снова приподнял голову и внятно позвал: - Таня, подойди.

Таня быстро шагнула к нему, а отец и мать встали и отошли. И Саша тоже отошёл. Его опять потянуло туда, где легла через всю стену древняя улица его города. Вот ушло из комнаты солнце, и там, на древней улице, тоже начались сумерки. Это казалось чудом, и к этому чуду робко приблизился сейчас мальчик, чтобы понять, разгадать его.

- Таня, дружочек мой, - по-прежнему внятно проговорил старик, когда они остались вдвоём. - Я скоро умру, пожалуй… Не печалься, я пожил… Ящик с красками мой возьми себе… И ещё: пригляди за Альфредом, он к тебе пойдёт…

Старик откинулся на подушку, устало закрыл глаза, затих.

- Вам нельзя умирать! - заплакав, сказала Таня. - Нельзя!..

Кто-то взял её за руку и заставил отойти от постели старика. Таня подняла глаза - это был отец. Он повёл её к двери, он хотел, чтобы она ушла. Но Таня упёрлась и потянула отца за собой, к окну, туда, где стояла мать. Таня подвела отца к ней. Таня больше не плакала. Она заставила себя не плакать.

- Помиритесь! - сказала она тихо и приказывая.

Они молчали.

- Если вы не помиритесь, - сказала она, - я уеду с папой в его Москву. Ему нельзя быть совсем одному, ему нельзя больше быть одному.

Они молчали. Но слушали, очень внимательно слушали то, что тихо, шёпотом почти, говорила им дочь.

- Я ему нужнее, - шепнула Таня и замолчала, ожидая.

Ей было нестерпимо смотреть в побледневшее лицо матери. Та будто спрашивала глазами: «Это ты серьёзно, серьёзно?!»

- Да, - кивнула Таня.

- Никуда тебе не нужно ехать, - сказал отец.

Какое сейчас было у него лицо! Таня вглядывалась и не могла понять, отчего его лицо вдруг стало таким. Каким? А вот таким, когда человек и радуется и печалится, здоровается и прощается - и всё сразу, сразу.

- Я решил остаться в Ключевом, - сказал отец. - Попробую найти здесь себе работу.

- Ты будешь строить пристань? - спросила Таня, как и прежде, тихо. Она побоялась громким голосом спугнуть его решение.

- Не знаю, что я буду строить. Может быть, и пристань.

- Конечно, пристань! - сказала Таня. - Подумай только, к ней будут приплывать громадные пароходы! «Эй, откуда вы?» - «Мы с Камского моря!» Подумай…

- Хорошо, Танюша, хорошо. - Он, прижмурившись, кивнул ей.

Таня тоже прижмурилась и быстро пошла назад, к Черепанову.

- Дмитрий Иванович, - тихо окликнула он? его. - Как вам теперь? Получше?

Широко открыв глаза, старик ясно, из глубины, посмотрел на девочку.

- Получше… - внятно проговорил он. - Ступай, теперь ступай…

Таня послушно двинулась к двери. А с порога ещё раз оглянулась на Черепанова, а потом посмотрела на отца и на мать.

Они стояли в раме окна, стояли совсем рядом, касаясь друг друга плечами и словно не видя друг друга.

«Как всё не просто, трудно как», - по-взрослому подумалось Тане.