Cашу Чижова хорошо было бы нарисовать цветными карандашами. Волосы у него русые и чуть-чуть медные там, где не выцвели, а глаза голубые или даже зелёные. Когда смеётся - голубые, когда злится - зелёные. Сейчас Саша и сам не знал, как ему быть с Таней: злиться на неё или встретить миром. Он глядел хмуро, но глаза всё-таки высветились голубизной. И оттого всё Сашино задиристое лицо сделалось добрым и мягким, как в те редкие минуты, когда он утихал, о чём-то задумавшись. Об этих минутах Таня говорила: «Саша новую игру изобретает».
Верно, задумавшись, он изобретал, что бы ещё такое сотворить, чтобы уж совсем интересно стало жить на белом свете.
У него было любимое слово: «Айдате!»
- Айдате, ребята, на Каму, угоним лодку, доплывём до Перми, а потом…
Но далеко уплыть ему не удавалось. У Саши были две старших сестры - вечная помеха его смелым замыслам. Эти сёстры всегда обо всём узнавали, и глядь - они уже на берегу, уже ухватились за цепь и держат лодку.
Айдате! Стало быть, двинем-ка, ребята, куда-нибудь в неведомые края, где живёт всё самое удивительное. Сашины голубые ли, зелёные ли глаза всегда смотрели на мир с таким жадным любопытством и такой готовностью к изумлению, что, глядя на него, и другим ребятам хотелось изумиться. Чему? Их маленькому городку, их улице, их дому? Да, всему этому привычному и самому обыкновенному. Саша любил искать, открывать, хоть старую залежь железного лома - лишь бы открыть эту залежь в каком-нибудь всеми забытом углу.
Он встретил Таню сурово:
- Что, в носильщики к старику подрядилась?
- Я учусь рисовать, - сказала Таня, оглядываясь, всматриваясь в лица своих школьных приятелей.
С ними ей было хорошо, привычно. И вокруг - на реке, по берегам - всё будто выровнялось, встав на свои места, знакомые глазу.
- Странно, - проговорила Таня. - Опять всё, как прежде.
- Что странно? - заинтересовался Саша.
Таня не ответила. Она отошла от него и остановилась возле двух маленьких девочек, копошившихся в песке. Она присела подле них на корточки:
- Хотите, я вам помогу построить ваш домик?
- Это не домик, - сказала одна из девочек. - Это целый город.
- Верно, город, - согласилась Таня.
- Нет, это не город, - сказала другая девочка. - Это городской парк с качелями, а вот это забор, через который нельзя лазить. - И девочка смахнула пальцем ползшего по песку муравья. - Не смей лазить через забор!
- Верно, - согласилась Таня, - это не город, а парк.
Обе девочки были правы. Таня вдруг поняла это: обе девочки были правы, увидев каждая в том, что лепили из песка, свой собственный мир.
Видеть по-своему и всё время по-новому, то ясно, то словно в тумане, то широко, от горизонта до горизонта, то остановившись глазами на каком-нибудь крошечном предмете, - видеть так было совсем внове Тане, но она уже догадалась, что видеть всё так - замечательно интересно.
И вдруг на девочкин город или парк наступили два огромных башмака.
Девочки сразу заплакали, а Таня гневно вскинула голову и поднялась. Перед ней стоял Саша, хмурый, задумчивый.
- Зачем ты это сделал? - гневно спросила Таня.
- Что? - не понял Чижов.
- Зачем ты наступил на их город?
- Это город? - пошевелил в песке башмаками Саша.
- Ну, парк!
- Парк? - усмехнулся парень. - А ну, марш отсюда! - прикрикнул он на девочек. - Тоже мне, раскричались из-за кучки песка.
- Чудак, для них это не кучка песка, а целая картина, - сказала Таня. - Ничего-то ты не понимаешь, как я погляжу.
- Зато ты понимаешь, - обиделся Саша. - Выучилась уже! Художница!
- Чтобы быть художницей, Саша, надо учиться много-много лет, - насмешливо заметила Таня.
- Много-много лет? - повторил Саша. - А терпения хватит?
- Не знаю.
- Не знаешь? А я вот про себя всё знаю.
- Что же это?
- Ну, кем буду, какую буду работу работать.
- Какую же? - спросила Таня, хотя ей хорошо было известно, кем собирается стать её друг Саша Чижов: совсем недавно, ещё когда Таня не проводила' целые дни с Черепановым, Саша охотно делился с ней своими планами.
«Решил: буду военным, - объявил он ей с месяц назад. - Это окончательно. Как отец».
Правда, месяцем раньше Саша говорил, что будет учиться на шахтёра, шахта - это ведь целый город под землёй; а ещё раньше, что хочет стать капитаном дальнего плавания.
«Когда вырасту, конечно, - рассудительно добавлял он. - И подучиться ещё надо, с семилеткой к теперешней технике не подступишься».
Таня соглашалась: не подступишься, но про себя-то думала, что семилетка - это очень много. В пятом классе седьмой кажется далёкой вершиной, а ведь Саша был уже на этой вершине. И всё же ему этого мало. Таня всегда очень терпеливо и уважительно выслушивала планы своего друга. Наверное, потому-то он так и любил делиться с ней, хотя она на целых два года была его младше. И Таня никогда не спорила с ним, чего Саша и не потерпел бы. Капитан так капитан, шахтёр так шахтёр, военный так военный. Решительность, с какой говорил он о своём будущем, подкупала девочку. Она так не могла бы. Она вот совсем ещё ничего про себя не знает. Она какая-то робкая. Может быть, она ещё маленькая? С этим трудно было согласиться. Конечно, Саша почти уже взрослый, но ведь и она не малыш. Смешно, когда настоящие взрослые считают её маленькой. Она всё понимает. Они думают, что она не понимает, а она понимает. Но тут уж ничего не поделаешь: взрослые очень самонадеянный народ. Неужели и она будет такой, когда окончательно вырастет?
- Ты меня не слушаешь? - недовольно спросил Саша
Он привык к тому, что Таня слушала его чуть ли не затаив дыхание.
- Слушаю, - сказала Таня. - Только я ведь знаю: ты решил стать военным.
- Передумал.
- Правда?
- Я буду учёным. Не сразу, конечно, но буду. Я решил изучить наш край. Буду производить раскопки, находить старинную утварь, оружие, старинные книги или даже рукописи - я тебе объясню потом, что это такое, - обрабатывать всякие народные сказания и легенды. А ещё я буду геологом. Буду искать полезные ископаемые. Представляешь, как всё это интересно?!
- Представляю, - внимательно поглядела на одушевившегося паренька Таня. - А как же быть с твоим окончательным решением стать военным?
- Чудная, ну, передумал…
- Опять?
- Что ж тут такого? Человек вообще не может сразу всё про себя решить. Дел очень много, а ты один. Тебе, конечно, не понять ещё, но запомни: главное - это найти в жизни своё призвание.
- Призвание, - повторила Таня. - Нет, я понимаю. Призвание - это когда человек находит для себя дело, без которого не может жить. Ни денёчка!
- Ну, приблизительно так.
- Ни даже часа одного! И всё про это, всё про это…
- Что - всё про это?
- Думаешь, - тихо проговорила Таня.
Ей и самой странным показался её взволнованный голос, и она смущённо опустила голову, но Саша ничего не заметил.
- Разбираешься, - одобрительно сказал он. - Не со всем, конечно, но всё-таки молодец. Призвание - это когда что-то тебя так зовёт, что нельзя не пойти. Вот такое и со мной. Но только меня разные голоса зовут. То туда, то сюда. Это хорошо, как думаешь?
- Не знаю. Меня ведь ещё никто не позвал. Разве вот только… - Таня умолкла и посмотрела на крошечную капельку краски, приставшую к её ладони.
Она давно заметила эту синюю точку и про себя решила не стирать её и даже как-нибудь так мыть руки, чтобы капелька не смывалась. Долго-долго. Поймёт ли её Саша, если она расскажет ему, как вдруг дорог стал ей этот цветной, яркий мир, из которого прилетела к ней синяя капелька?
Но Саша не мог слушать сейчас Таню. Ему надо было выговориться самому.
- Я думаю, что хорошо, - сам же ответил он на свой вопрос. - Пускай будет много этих голосов. Не страшно. Сестра Лиза говорит, что это многогранность. Понимаешь?
- Нет, - грустно призналась Таня.
- А сестра Оля с ней не согласна. «Это, говорит, просто поиски. Талант, говорит, всегда ищет, прежде чем найти себя». Понимаешь?
- Нет, - ещё печальнее ответила Таня. - Капелька, капелька, - тихонько пошевелила она губами, поднеся ладошку к лицу. - Отчего я такая непонятливая?
Побросав свои лодки, к ним подошли ребята - все закадычные Сашины друзья: Егор Кузнецов, Вася Ларионов и Мишка Котов.
Егор Кузнецов был самым рослым и самым сильным из всего седьмого класса. Только Саша и мог с ним сладить. Конечно, не просто так, а приёмами борьбы самбо или в боксёрских перчатках. Он умел и это. Вася Ларионов был одноклассником Тани. Это был тихий, застенчивый мальчик. Таня его любила. Он был надёжным товарищем. Никогда за все школьные годы - а ведь они уже шестиклассники! - он ни на кого не пожаловался, хотя ему часто доставалось. Он был не очень-то сильный. «Безответный», - называла его Таня. Но в трудные минуты он всегда выручал. Их и не запомнишь - столько их было, этих трудных минут. И не счесть, сколько раз Вася помогал Тане то в одном, то в другом. Он даже подсказывал ей, хотя делал это всегда хуже всех в классе. А один раз подрался из-за неё с восьмиклассником, который мимоходом толкнул её в коридоре. И восьмиклассник отступил. Вот какой Вася, если его рассердить.
Мишку Котова Таня не любила. Этот всегда только и делал что смеялся. Но не потому, что был весёлый, а просто так, чтобы вышутить других. Он был старше даже Саши. Длинный, нескладный, глаза какие-то разные - один побольше и карий, а другой всегда прищуренный, и не поймёшь, какого цвета. Бурый?
Впрочем, Таня довольно миролюбиво сносила насмешки Котова - ведь он же был другом Саши. Она, правда, не понимала, что хорошего нашёл в нём Саша, как не понимала и того, почему тихий и «безответный» Вася тоже прилепился к этой шумной компании. Из девочек с ними дружила она одна. Другие девочки считали Сашу зазнайкой, Егора - увальнем, а Мишку - грубияном. О Васе же, всерьёз никто и говорить не хотел.
Конечно, если смотреть поверхностно, то всё правильно: Саша - зазнайка. Но Таня-то знала, что это не так. Он был добрый, он был великодушный - вот каким он был, её друг Саша Чижов.
- Об чём разговор? - спросил Мишка Котов, привычно ухмыляясь. - Привет, художнице! Слышь, сделай с меня портрет. А?
- Здравствуй, Мишенька, - ласково проговорила Таня. Так повелось: на все Мишкины шуточки Таня отвечала кротким голосом и тоже шутя, покуда хватало у неё на это терпения. Часто терпения не хватало. - Погоди лет десять, обязательно нарисую.
- Не могу. Через десять лет и художников-то не будет. Зачем? Изобретут такую машину, сунул в окошко голову - и пожалуйста.
- Что - пожалуйста?
- Твой портрет.
- Нет, - серьёзно сказала Таня. - Всякие ещё машины будут через десять лет, но такой, чтобы вместо художника, - такой не будет.
- А я говорю, будет! Как думаешь, Саша?
Таня с надеждой взглянула на своего друга. Но он не захотел поддержать её. То ли потому, что не придал значения её спору с Мишкой, то ли оттого, что был сердит на неё. Ведь она и с ним вдруг начала спорить, отбилась от компании.
- Цветная фотография и теперь есть, - равнодушно произнёс он.
- Разве это одно и то же - картина и фотография? Разве одно и то же?
- Смотря какая картина.
- Я и говорю! - подхватил Мишка. - Смотря какая! Взять, к примеру, твоего Черепанова! Шлёп - и лесок, шлёп - и цветок. На фотографии хоть похоже выходит, а у него…
- Молчи, если не понимаешь! - быстро проговорила Таня. Она гневно сжала руку в кулак. - Вот как стукну по башке!
- И испортишь мой портрет! - миролюбиво рассмеялся Мишка. - Эх, художница! Вот ты отбилась от нас, таскаешься по целым дням за своим стариком, а мы тут знаешь какое дело начали?! Сашка, сказать?
- Да стоит ли? - повёл плечами Саша. - Ей теперь не интересно будет.
- Нет, мне интересно, - сказала Таня.
- Было бы интересно, была бы с нами.
- Но я же учусь.
- Это у Черепанова-то? - усмехнулся Саша. - Чему он тебя может научить? Злобный старик. С ним никто из взрослых и не здоровается. А уж про картины его и говорить нечего.
- Он не злобный, - упавшим голосом проговорила Таня. Ведь верно же, верно: Черепанов был совсем не добрым стариком, а может быть, даже и злобным. - А как он пишет, об этом ты судить не можешь.
- Пишет? - спросил Мишка. - Чего это он еще там пишет?
- Ну вот, вы не понимаете. Пишет - это когда рисует картины маслом.
- Уморила! Маслом! - захохотал Мишка.
- Да, маслом, масляными красками. Это такое специальное выражение. А смеёшься ты, Миша, зря. Только своё невежество показываешь.
- - Вот у тебя и характер хуже стал, - как бы невзначай заметил Саша. - Всех ты ругаешь, все у тебя ничего не понимают.
- Это неправда! - Таня быстро сожмурилась, почувствовав, как откуда-то издалека, оттуда, кажется, где было сердце, устремились к её глазам слёзы.
Нельзя было, чтобы Саша их увидел. Таня порывисто отвернулась и пошла прочь от своих друзей, с которыми совсем ещё недавно было ей так легко и радостно. Что же случилось? Отчего все вдруг стало сложным? С Черепановым тяжко, с Сашей, и ребятами тоже. И сама себе порой кажешься незнакомой. Чужая девочка в незнакомом городе…
Таню нагнал Вася и молча пошёл рядом, стараясь идти с ней в ногу. Но Таня то делала широкий шаг, то коротенький, то приостанавливалась - так ей было легче думать. Вася терпел, хотя всё время сбивался с ноги и спотыкался.
- Рассказывай, что это вы такое надумали? - наконец заметила его Таня.
- Ничего особенного, - встрепенулся мальчик. - Скажи, ты не можешь идти поровнее?
- Не могу. Саша придумал?
- Саша.
- Интересное что-нибудь?
- Вообще-то интересное, но…
- Не тяни, рассказывай.
- Так ведь это же пока тайна.
- И от меня?
- Раз Саша не стал тебе говорить…
- Эх, Вася, Вася, а ещё моим другом считаешься!
- Так ведь и Саша твой друг. Понимаешь, мы все дали слово, что будем молчать. А уж потом, когда всё наладим, - вот тогда и смотрите.
- Что - смотрите?
- Не могу, - понурился Вася. - Ну пойми же - слово дал!
- И не нужно! - вконец обиделась Таня. - Обойдусь без ваших глупых секретов. А сейчас, пожалуйста, уходи. Ты мне мешаешь сосредоточиться.
- Что? - не понял Вася, но всё же остановился.
Тут как раз начиналась улица, и Таня тоже остановилась, чтобы оглянуться с бугра на реку. Она увидела Сашу. Снова парусом пузырилась его белая рубаха, и он снова возбуждённо размахивал руками, точно вот-вот готовый куда-то полететь.