Девяностые (июль 2008)

Михаил Харитонов Сам себе раб

Мое вхождение в рынок

- Тут ничего такого. Примерно как книжки, - пер Андрей, пел Андрей. - Впаривать особо ничего не надо, у нас интеллектуальный продукт. Если подойдут всякие люди, - я понял, я хорошо знал этих самых «всяких людей», выкатывающихся из мерсов соответствующего вида и окраса, говорящих на своем орочьем языке, часто с кавказским акцентом, - так если подойдут и начнут грузить, ничего не делай, ничего не объясняй, сразу зови Сашу, он эти вопросы решает. Не ссать, не зевать, покупателю смотри в лицо, общайся вежливо, у меня постоянный контингент. Новые фильмы в бумажке перечислены, предлагай их всем. Стоим до закрытия. Кофе там, - он показал лицом и глазами на павильончик.

Я кивнул, рассеянно проглядывая кассеты с самодельными наклейками.

Надписывала и клеила их андреева любимая женщина, молодая, запуганная, именем Людмила, родом откуда-то из Мукачево или около того: губы, скулы, толстый хвост волосяной, добротная круглая грудь, какую в Москве уж и не сыщешь, не делают больше таких. Еще она умела сырный салат с чесночком, который нельзя было есть, потому что потом работать с людьми, и не есть тоже было нельзя, потому что нямка вкуснючая, особенно на голодное пузо, а к нему еще кофе из турки: Людмила умела как-то так смолоть даже пережаренные зерна из лавки под домом, что кофе получался во!

Она же контролировала андреево средство производства, то есть стойку.

В стойке было десять видаков, и они гудели и шуршали двадцать четыре часа в сутки, переписывая Бергмана, Гринуэя, Тинто Брасса, Райнера Вернера Фассбиндера, «Звездные войны», а также сериал о Шерлоке Холмсе, купленный прямо в студии, за нехилое, прямо скажем, бабло. Шерлок Холмс пользовался популярностью - его брали лучше, чем Райнера Вернера Фассбиндера. Это коробило Андрея как интеллектуала, но он умел отделять бизнес от увлечения, по крайней мере, в некоторых местах. На самом деле, конечно, полного отделения еще не произошло, хотя на дворе уже вовсю стоял рынок, густой и вонький, как ворвань.

Постоять с кассетами Андрей предложил мне по дружбе. Вообще-то я занимался книжками, а кассеты у него покупал. Но в тот момент у меня образовался временный простой в бизнесе: я отдал Иньяну почти все стратегические запасы Щербатского, а время равнялось деньгам с неумолимостью падающего домкрата. Простаивать я не хотел.

Хотя Иньян меня, конечно, выручил сильно - я мог бы отдохнуть денька два.

Не помню, как его на самом деле звали. Мелкий пронырыш в зеленом, он специализировался по духовке. Любимой идеей, усвоенной из дурно переведенных с английского книжек про чань твою дзен и тайцзы тую маму, была та, что нужно все время как бы перекидываться: «то Инь, то Ян». Потому он имел любовницу и любовника - по тем временам это было еще довольно смело, - а также странную ориентацию по отношению к алкоголю: то пил, то не пил. В трезвом состоянии он был рационален и тяжел в деле. Навариться на нем было практически невозможно. Но алкоголь на него действовал странно: он переставал думать о деньгах как продавец и начинал думать как обычный человек. На чем его можно было немножечко пощипать, поманив дешевизной.

Разница тут такая. Обычно человек оценивает вещь по ее номинальной стоимости. Если вещь стоит сто рублей, это лучше, чем если она стоит двести. Человек думает, что продавец рассуждает так же, только со своей стороны: он хочет отдать вещь за двести, а не за сто. На самом деле с продавцом все сложнее. Его интересует не то, почем он отдаст вещь, а еще и сколько времени у него на это уйдет. Если он продаст вещь за сто рублей за один день, он получит сто рублей в день, после чего положит на прилавок другую вещь. Если он продаст ее же за двести, но через двадцать дней лежания вещи на прилавке, он получит по десять рублей в день. Впрочем, это в том случае, если есть маза положить на это место другую вещь, а если такой мазы нет, свободное же место есть - он ее подержит… Но в целом время конвертируется в деньги напрямую.

Так вот, пьяный Иньян выпадал из этой логики. Он велся на дешевку, как поп из пушкинской сказки. Ему можно было втюхать куда больше товара, чем он реально мог продать за разумные сроки. Потом, разумеется, он спохватывался, посему все надо было делать быстро.

Мне повезло. Иньян был слегка подогрет посиделками с коньячиной и потому взял у меня сто пятьдесят комплектов - то есть книжек, но промеж собой мы называли продажную единицу «комплектом», даже если она состояла из одной книжки - избранных сочинений великого буддолога Ф. И. Щербатского. М., Наука, 1988, двадцать тысяч тираж, оранжевый переплет, тетрадки, офсет, состояние практически идеальное.

Не знаю, на каких складах пролежал этот Щербатской до середины девяностых, и кому он был нужен. Мутный вал интереса к «эзотерике» схлынул года четыре назад, но некий запрос еще оставался, особенно в провинции. Иньян работал с регионами, возил книги в страшных, промерзших до железных потрошков, машинах, куда-то в глушь, в эпический Саратов, где еще водилась интеллигенция, жаждущая духовности. Продать книжку в Саратове было тогда проще, чем в Москве. Некоторые особо ушлые имели точки в местных библиотеках, защищенных от приватизации какими-то местными законами. Не знаю, было ли такое у Иньяна. Так или иначе, он заплатил за «Избранные труды по буддизму» - так называлась книжка - сразу и полностью, что меня чрезвычайно радовало.

Теперь тяжкая задача втюхивания лежала на нем. А я был свободен, легок - и, разумеется, искал способа как-нибудь порабствовать. Например, постоять у Андрея на лотке с кассетами. Не худший вариант для мелкого торгашонка, птички божией, которая по зернышку клюет.

В советское время это называлось спекуляцией.

Советский книжный спекуль, впрочем, был человеком иного разряда. Поскольку начинал я - сначала как клиент, потом как пацан на подхвате - еще в советское время, то еще застал эту породу людей в пору их заката.

О, эти львы. Они все величались «букинистами», хотя по большей части занимались отнюдь не антиквариатом, а дефицитным свежаком. Конечно, тянулись и к прекрасному: кто из них не мечтал хоть раз в жизни перепродать собрание сочинений Достоевского - то самое «издание вдовы»? Или рвануть из рук какой-нибудь наивной бабушки, принесшей в скупку кошелку книжек из дедушкиного шкафа, собрание сочинения Буренина? Или найти на пыльной полке провинциального бука издание былин, собранное и подготовленное к печати Павлом Симони? Или хотя бы поиметь редкий литпамятник в девственном супере?

Увы, основные деньги делались на банальном Булгакове, Стругацких, зеленой протестантской Библии, в крайнем случае - на каком-нибудь ксерокопированном набоковском «Возвращении Чорба».

Все это было скучно, мелко. И все желали, разумеется, сдохнуть проклятой советской власти, которая не давала торговать легально.

Помню, как я гулял с одним таким деятелем - у меня были с ним дела - мимо булгаковской нехорошей квартиры на Патриарших. И как он жирными от тоски очами обвел загаженный поклонниками подъезд и сказал: «А вот здесь я бы палатку поставил, чтобы круглые сутки Булгаковым торговала. Я бы миллионером сделался за полгода максимум».

И тут же - быстро, на пальчиках, - сосчитал с точностью до рубля, почем бы он брал и почем отдавал, и миллионер в самом деле получался: где-то через полгода.

Сейчас, конечно, над этими расчетами можно только скорбно поржать. И даже не по причине не учтенных в те времена расходов. Товарищ не учел банальнейшего: не один он такой умный. Сейчас Булгакова трудно продать - даже по цене бумаги. Недавно я видел маленький зеленый томик в продуктовом универмаге для среднего класса. Рядом лежал журнал «Elle», который всем своим видом крыл Булгакова, как бык овцу. Жалестное зрелище, ей-Богу, жалестное.

Это, впрочем, было еще что. Куда более стойкими оказались иные иллюзии, свойственные советским мечтателям о рыночных свободах.

Самой стойкой была, пожалуй, идея «работы на себя».

Я имею в виду такую картинку, которую обожал рисовать своим читателям журнал «Огонек» околодевяностых времен выпуска, когда уже стало можно гулюкать за «частную собственность» и «рынок, как в Америке». Тогда тщательно вылепливался сусальный образ «хозяйчика» - мелкого производителя, приторговывающего своей колбаской или своим шитьем; «фермера», который поутру на мини-тракторе рассекает свое собственное поле; тетки-лоточницы, с пылу с жару продающей пирожки горячие, и с того имеющей честный приварок; владельца крохотного ресторанчика, самого стоящего за стойкой и доброжелательно улыбающегося постоянной клиентуре, приваженной несуетностью и отменным десертом; длинноногого мальчишки-торговца «чего изволите», копящего медяки на выход в большую жизнь. И все такое, прекрасное в своей невозможности.

Все эти сусальные картинки неизменно подкрашивались комментариями типа: «Да, это тяжелая жизнь: нужно много работать, мало отдыхать, думать об интересах клиента. Но зато - это и есть Свобода! Вы, сидящие в казенных учреждениях - рабы, рабы, рабы, ибо занимаетесь не тем, к чему лежит ваша свободная душа. А фермер и лоточница - они Сами Себе Хозяева. У них есть Свое Дело, которое они Ведут Как Хотят. Ибо это Свободные Люди. И эта Свобода… о, это чувство Свободы»… Дальше шли рулады и переборы каэспешного свойства - «счастлив, кому знакомо шипящее чувство дороги, где ветер рвет горизонты и раздувает рассвет».

Сейчас, конечно, над такой картинкой обычно издеваются все кому не лень. Но издеваются с позиций «не бывает». Да, дескать, мелкий бизнесмен в России - тварь дрожащая, которую обижает всякий кому не лень, которого безжалостно стригут те-то и те-то (дальше идет длиннющий список нахлебников, и все с преогромными ложками), который месяцами ходит за какой-нибудь поганой справкой - в общем, пыль на дороге. Но в глубине души сохраняется еще надежда, что это только в России так. Потому что такая проклятая страна. А есть Нормальные Человеческие Свободные Страны, где раздолье и простор: купил себе за два гроша патент на предпринимательскую деятельность, взял короб с товаром, и - «счастлив, кому знакомо», дрынь, дрынь, зато я сам себе хозяин, я сам себе хозяин, я сам себе, я сам себе, я сам себе большой.

Уж думал, что эта зараза повыветрилась из голов - но увы, все время натыкаюсь на липкие кучки. Хотя «вроде уж лет двадцать прошло как».

Так вот. Пользуясь моментом, напомню, что в России был короткий промежуток времени, когда оная свобода предпринимательства таки наличествовала - по крайней мере, мелкого и незаметного.

В те времена укромные, теперь почти былинные, бабки на Тверской торговали самовязными носками и укропом. У людей покруче дома стояли стойки видаков, как у Андрея, и наматывали милями на ленты какого-нибудь Хичкока, записывая в хвост ядреную немецкую порнуху. Еще более крутые дистрибутировали спирт «Роял», перепродавали друг другу «вагон сахара» или брали невозвратные кредиты.

Понятно, что в то же самое время Совсем Серьезные Пацаны делили настоящие активы, и когда делилово вчерне было завершено, на мелочь обратили внимание и прихлопнули ее, как стайку мух.

Но я рассказываю о том времени, когда мухи еще жужжали.

Так вот. Я был, как можно догадаться по предыдущему, одной из таких мух.

Я торговал сначала книжками, потом газовыми пистолетами. Последнее было незаконно, но законы тогда воспринимались как явление временное и малоинтересное. Всякие серьезные ребята, которые стригли и брили, тоже до поры до времени не обращали внимания на трепыхания частнопрактикующих лохов. Существующая система поборов - та самая братва на мерсах, - была, в общем, терпимой. С ней можно было даже не соприкасаться. Договариваться надо было в основном с соседями по рыночной нише - то есть с такими же книгоношами и сбытчиками дрянных итальянских пукалок.

Но в случае чего и этого можно было избежать: мир был большой, и места хватало всем.

В общем, это была химически чистая ситуация «свободного рынка». И надо мной, в силу моей мелкости и незаметности, никого не было, только дырявое серое небо.

Вот тут- то я и понюхал ту самую портянку: «Ты работаешь только на себя». А заодно оценил такую штуку, как диалектика.

Что означает фраза «Ты сам себе хозяин»? Сообщаю для любопытствующих: на практике она означает ровно одно: ты сам себе раб.

Да, раб. Причем раб очень хороший - в том смысле, в котором рабы бывают хорошими.

Все очень просто, господа рыночные мечтатели. Человек, работающий на дядю, может ставить дяде какие-то условия, торговаться, иногда дядю кинуть. Дядя, правда, чаще кидает его, если это умный и успешный дядя. Дядя может его кинуть, не заплатив, дядя вообще может с ним сделать много чего. Но могу сказать по личному опыту - никто и никогда не сможет закабалить человека настолько быстро и успешно, как он сам. Достаточно сделать его «хозяином самого себя».

Помню, как я это восчувствовал всем существом своим, сидя в пятом часу ледяного зимнего утра на двух рюкзаках с разномастными книжками, греясь в подсобке на рабочем месте у приятеля (он работал там ночным сторожем, имея приварок с таких, как я, горемык, которым нужно было с рассвета «занять хорошее место») и думая о том, что мне не на что сегодня пожрать горячего (от чая меня уже тошнило).

При этом во внутреннем кармане куртки у меня лежала стопка денег толщиной в два пальца - рублями, которые нужно было частично озеленить, частично рассчитаться ими с людьми. Это были мои деньги, да. Но мне и в голову не могло прийти взять оттуда хотя бы бумажку - ведь это были не те деньги, на которые кушают.

Четкое разделение денег на два несообщающихся сосуда, на кассу и карман - это самое первое, чему учится мелкий «рыночный агент». И в свою кассу он, будьте уверены, никогда не залезет: у него там «все рассчитано до копеечки», и за копеечку эту он удавится.

Еще один характерный признак «рыночного мышления»: быстро пропадает желание «тратить на себя». Даже маленькие деньги, потраченные на «поддержание себя в рабочем состоянии» (гнусный пирожок с собакой, стаканчик дымящейся бурды «типа кофе» на чугунном морозе, водка вечером и т. п.), человек мысленно вписывает в графу «расходы».

Очень часто тяготы свободного плавания в рыночном море оправдывают дурацким: «Но зато ты можешь делать что хочешь». Не верьте, граждане, рекламе! На свободном рынке люди занимаются не тем, чем хотят, а тем, что они знают и умеют лучше всего. Да-да, именно так. Правда, в некоторых случаях это совпадает с каким-нибудь хобби, в которое человек «много вложился». Однако, начав использовать полученные во времена счастливых и бескорыстных восторгов знания в целях извлечения прибыли, человек обычно сильно меняется - в том числе и в отношении к этому самому хобби. Я знал многих отчаянных библиофилов, ставших книжными спекулянтами. И не знаю ни одного, который не снял бы самую любимую книжку с полки «за нормальную цену». Это и неудивительно. Рабство у самого себя захватывает тебя целиком: у тебя уже нет ничего подлинно своего.

О трудолюбии. Никто и никогда не заставит человека работать в таких жутких условиях, в которые человек может загнать себя сам. Ты будешь корячиться как папа Карло, как галерный раб, потому что твой надсмотрщик сидит у тебя промеж ушей.

И еще немного на ту же тему. Сознание «свободного рыночного агента» не просто несвободно - нет, оно маниакально зависимо, завязано на улавливание чужой воли, на ловлю ветра и т. п.

Человек, сталкивающийся напрямую с безличной стихией спроса, особенно если этот спрос неустойчив и прихотлив, рано или поздно теряет способность думать о чем-то другом.

Опять же: я-то прекрасно помню, какая огромная база данных «по книжкам» лежала у меня в голове и как я пытался вычислить, за какое время я продам то или иное издание. В голове непрерывно крутилась мельница, перемалывающая информацию из разных источников. На гниющие остатки этой инфы я натыкаюсь до сих пор: очень многие книги для меня классифицированы не столько по «содержательным признакам», сколько по годам издания, цвету переплета, относительной редкости, спросу и т. п.

Отдельная тема - общение с покупателем.

Продавцов обычно не любят за навязчивость и подозревают в желании «обмануть». На самом деле «обман» - в тупом смысле обвеса, обмера, прямой лжи и бездарного нахрапа - это орудия заработка наемного работника, который - мышка, который ищет утащить крошечку-денежку у покупателя. За счет репутации хозяина заведения.

А вот совсем частный человек себя обкрадывать не будет. Во-первых, мало кто так ценит постоянных клиентов, как мелкий лавочник. Они приносят ему те самые «рубли в день», постоянный приток которых составляет основу его существования. Во-вторых, именно в момент впаривания товара обнажаются, как голая кость при переломе, остатки первичного к нему отношения, то есть того самого интереса к продаваемому продукту.

Что это значит на практике. Хороший продавец книг не станет пытаться выдавать книжку по алгебре за детектив Агаты Кристи, даже если у него будет такая возможность. Он скорее попробует увлечь покупателя алгеброй, рассказать ему о том, как безумно интересны теоремы, передать собственную увлеченность. У хорошего продавца это получится, да. Тот же Иньян умел зажечь эзотерическими идеалами пожилых провинциальных теток, а Андрей ненавязчиво подсаживал на Феллини и Пазолини простецов, ищущих «фильмы со Шварцем» или «что-нибудь наше доброе». Я тоже это умел - продать, не обманывая, а сообщая покупателю собственный интерес к изданию. Познакомить и увлечь, ага-ага.

Да, кстати. Поясню ситуацию для граждан, которые интересуются практическими результатами. В своей книжной деятельности я был вполне себе успешен, пожалуй - поболее многих прочих.

Я специализировался по относительно редким гуманитарным книжкам, иногда заглядывая в антиквар и игнорируя ширпотреб: в этих секторах шли свои игры, а я не имел ни денег, ни охоты в них участвовать. Но в своей сфере у меня было мало проблем. Я знал рынок, умел продавать (чего уж там, впаривать) без риска для репутации, не связывался с идиотами (кто занимался хоть каким-нибудь бизнесом, тот знает, насколько это важно) и не попадал по-крупному. Моя скромная библиотека была собрана именно тогда. «Жаловаться не на что».

Но. При всем том я постоянно чувствовал себя даже не белкой в колесе - это было бы отлично, чувствовать себя белкой в колесе! - а белкой в колесе, катящемся по натянутой проволоке, причем натянутой очень хреново.

Опять же не могу промолчать. В советские времена многие верили, что менеесы и всякие там инженерья в своих НИИ или писатели в своем союзе писов, дескать, «рабствовали системе», которая «сковывала их свободу».

Так вот, это банальное вранье. Вот уж где никакого «рабствования» не было и в помине. Сознание советского менееса было ближе всего к сознанию небогатого, но гордого дворянчика, желающего «указ о вольности», чтоб не служить и получать. Эти дурные головы и в самом деле хотели именно этого, чтобы Политбюро подписало «Указ о вольности интеллигенции». Горбачева же они воспринимали, как Екатерину, которая должна же, наконец, подмахнуть бумажку, «чтобы не служить коммунякам, а оклады те же оставить, и продуктовые наборы в сто раз больше», ага-ага. То, что идиотиков вместо этого подписали под «рынок», свидетельствует лишь об их безграничной наивности.

Потом- то те несчастные менеесы, задыхаясь под тяжестью баулов с китайским товарцем, стоя на морозе перед прилавком с польской косметикой, собирая в грязном подвале системные блоки компов, или еще каким-нибудь способом работая на себя, на собственной шкурке оценили прелести той экономики, которую они призвали себе на голову… но поздно, поздно!…

И немного философии.

Существует множество определений свободы. Они возвышенны и духоподъемны, но, как правило, неприменимы на практике (разве что с их помощью обманывать дурачков). Я не буду давать определения свободы, зато расскажу, в чем ее меряют. Мера - дело серьезное, тут уже начинается «твердое знание».

Так вот, запомните, граждане. Свобода - это расстояние от тебя до ближайшего начальника. В физическом или символическом пространстве, но лучше в физическом - так надежнее. Когда начальство далеко - ты свободен. Когда близко - ну, сами знаете. А когда ты «сам себе хозяин», твоя свобода равна нулю.

… Я как раз пришел к этому весьма интересному выводу, когда к лотку подошел первый покупатель. Это был старикашка необыкновенно неопрятного вида, с хитрыми юлючими глазками.

- Это у вас интеллектуальное кино-о? - поинтересовался он, робко протягивая лапку к кассете. - А где Андре-е-ей? Такой интеллиге-е-ентный молодой челаэ-эк…

- Работает, - сказал я, мучительно подавляя в себе желание ответить в рифму и включая внимание.

- У вас новенькое йе-есть? - старик тонкими паучьими пальцами зацепил и потащил к себе редкую кассету Фассбиндера.

Я зыркнул в бумажку, выданную мне Андреем.

- Нам Тарковского записали, - начал я лисью песенку, - очень хорошего качества «Жертвоприношение», потом еще у нас появились старые фильмы, коллекция с Одри Хепберн, классика, черно-белые, практически полная подборка, если вы интересуетесь…

- Не-е-ет, - старичок все вертел кассету, - это все э-эрунда. А вот есть такой режиссер, Тинто… - старичок как-то хитренько прижмурился, - Брасс, у него очень хорошие фильмы…

- Есть «Калигула», полная версия, - сообщил я, ибо уже знал, кто такой Тинто Брасс и за что его любят.

- Полная версия, с о-оргией? - старичок на звуке «о» придыхнул от волнения, как будто увидел, скажем, розу.

- Полная, - подтвердил я, выуживая товар.

- Н-н-ну, - засмущался старикашка, - я еще подумаю… А вот у Тинто Брасса недавно вышел такой замечательный фильм… называется - «Подгля-я-ядывающий»… - сладко-сладко пропел старый хомяк и даже потер ручки - то ли от холода, то ли от удовольствия выговорить такое вкусное слово.

Я просканировал взглядом кассеты. «Подглядывающего» не было.

Я уже было растерялся, но вовремя зацепился глазом за белый корешок, на котором было выведено: «Брасс. Вуайерист».

Старичок посмотрел и замахал руками.

- Не-е-ет, - обиженно пропел он. - Мне нужен «Подгля-я-ядывающий», а это «Вуаэри-и-ист»…

- Это тот самый фильм, - уверенно сказал я. - Просто перевод названия разный. Хорошая озвучка, - добавил я от себя. Я не смотрел этого кино, но знал, что Брасса особенно озвучивать не нужно, и поэтому смело похвалил усилия неведомого переводчика.

- Ну-у-у… если озву-у-учка… но мне вообще важен визуальный ря-ад, - похабный старикашка отложил кассету. - А вот еще есть кино-о, где огромный - он опять прижмурился - зве-эрь… и такая де-евушка…

Он облизнул тощие губы, и мне стало стыдно. То, что ему было на самом деле нужно, продавалось практически рядом и стоило дешевле, чем наша продукция. Но я не мог развернуть его и показать на лоток с порнухой. Да и не хотел. Это был мой покупатель. Какой есть.

Я напряг все свои киноведческие познания - и сообразил, о каком фильме речь.

- Вот, - сказал я.

И протянул ему кассету Валериана Боровчика - как камень в протянутую руку.