Джек Потрошитель

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ОСКОЛОК ЗЕРКАЛА

Мэри-Энн Николс было примерно сорок два года. У нее недоставало пяти зубов.

Ее рост составлял пять футов два или три дюйма (около 160 см). Она была толстухой с круглым лицом, карими глазами и начинающими седеть темно-русыми волосами. Будучи замужем за печатником Уильямом Николсом, она родила пятерых детей, старшему из которых в момент убийства было двадцать один год, а младшему восемь или девять.

Последние семь лет Мэри-Энн и Уильям жили порознь. Мэри беспробудно пила и была страшной скандалисткой. Уильям давал ей пять шиллингов каждую неделю, но, узнав о том, что она стала проституткой, прекратил платить. У Мэри-Энн не осталось ничего, даже ее детей. Ее лишили материнских прав, когда бывший муж заявил в суде, что она жила в грехе с кузнецом Дрю, который, впрочем, тоже быстро ее бросил. В последний раз Уильям Николс видел Мэри-Энн в июне 1886 года на похоронах сына, получившего тяжелые ожоги, когда взорвалась парафиновая лампа.

Мэри-Энн перебывала во многих работных домах, представлявших собой огромные мрачные бараки, до отказа набитые мужчинами и женщинами, которым было некуда идти. Бедные презирали работные дома, и тем не менее холодными утрами перед бараками выстраивались длинные очереди тех, кто надеялся найти здесь убежище. Если свободные места были, привратник впускал бродягу и тщательно обыскивал его или ее на предмет денег. Если обнаруживалось хотя бы пенни, человека безжалостно вышвыривали на улицу. Табак конфисковывался, ножи и спички иметь при себе не позволялось. Все обитатели работного дома раздевались и мылись в одной и той же ванне и вытирались общим полотенцем. Им выдавали специальную одежду и отводили в вонючие, кишащие крысами бараки, где были натянуты брезентовые постели, напоминающие гамаки.

Завтрак выдавался в 6 утра. Он состоял из куска хлеба и жидкой овсянки. Затем бродяг отправляли на работу. Работа была каторжной — обработка камня, расплетание старых веревок или уборка в лазарете или морге. Среди бродяг ходили слухи о том, что неизлечимых больных в лазарете приканчивают с помощью яда. В восемь вечера выдавали ужин. Бродяги получали объедки, оставшиеся от больных из лазаретов. Они хватали еду грязными пальцами и запихивали ее в прожорливые рты. Иногда в работных домах готовили супы.

Пробыть в работном доме требовалось не меньше двух ночей и одного дня. Отказаться от работы означало снова оказаться на улице. В официальных публикациях утверждалось, что эти заведения являются обычными «убежищами» для бедных, где тех ждут неудобные, но чистые постели и «густой мясной суп» с куском хлеба. В лондонском Ист-Энде не было даже такого, пока Армия Спасения не открыла здесь свои приюты. Уличные бродяги предпочитали не связываться с такими заведениями. Дамы из Армии Спасения постоянно приходили в ночлежки проповедовать Евангелие, но бродяги отлично знали цену таких проповедей. У падших женщин, таких, как Мэри-Энн Николс, надежды уже не осталось. Библия не могла ее спасти.

С Рождества и до апреля 1888 года она несколько раз приходила в работный дом Ламбет и несколько раз ее вышвыривали на улицу. В мае она решила измениться и нашла работу служанки в респектабельном семейном доме. Но благими намерениями вымощена дорога в ад. В июле Мэри-Энн с позором выставили на улицу, потому что она украла одежду стоимостью три фунта десять шиллингов. Мэри-Энн запила еще сильнее и снова вернулась к «несчастным». Какое-то время она делила постель в ночлежке с другой проституткой, Нелли Холланд. Эта ночлежка располагалась на Трол-стрит, которая тянется с востока на запад между Коммершиал-стрит и Брик-лейн.

Спустя некоторое время Мэри-Энн перебралась в Белый дом на перекрестке Флоауэр-стрит и Дин-стрит. Здесь она жила, пока у нее не кончились деньги. 29 августа 1888 года ее выставили и оттуда. Следующую ночь она провела на улице, натянув на себя всю свою одежду: коричневое пальто с большими медными пуговицами, на которых был изображен всадник верхом на лошади; коричневое платье; две серые шерстяные нижние юбки с метками работного дома Ламбет; два коричневых корсета на китовом усе, фланелевое белье; черные шерстяные чулки; мужские ботинки; черный капор. В кармане у нее лежали белый носовой платок, расческа и осколок зеркала.

Мэри-Энн несколько раз видели между 11.00 и 2.30 часами, и каждый раз она была одна. Ее видели на Уайтчепел-роуд, а затем в ближайшем пабе. Около 1.40 она пришла на кухню ночлежки по Трол-стрит. Она говорила, что у нее сейчас нет денег, но просила оставить постель за собой, обещая в скором времени расплатиться. Свидетели утверждают, что она была пьяна. Выходя из ночлежки, она обещала скоро вернуться и хвасталась своим новым черным капором, который был куплен совсем недавно.

В последний раз Мэри-Энн видели живой в 2.30. Ее подруга Нелли Холланд встретила Мэри-Энн на углу Осборн-стрит и Уайтчепел-роуд, напротив приходской церкви. Она была пьяна и держалась за стену. Она сказала Нелли, что заработала в три раза больше, чем нужно заплатить за ночлежку, но все потратила. Несмотря на то что подруга умоляла ее пойти с ней в ночлежку, Мэри-Энн захотела заработать еще несколько пенни. Пробили часы на церкви, и Мэри-Энн Николс ушла по неосвещенной Уайтчепел-роуд во мрак ночи.

Примерно через час с четвертью в полумиле от церкви на улице Бакс-роуд в районе еврейского кладбища Чарльз Кросс шел на работу и увидел какую-то темную кучу у стены конюшни. Сначала он подумал, что это груда брезента, но потом понял, что перед ним тело женщины. Женщина без движения лежала на земле, ее капор валялся справа, а левая рука упиралась в запертые ворота. Когда Кросс попытался рассмотреть, что случилось с женщиной, он услышал шаги. На улице появился другой рабочий, Роберт Пол.

— Посмотри, — сказал Кросс, коснувшись руки женщины. — Мне кажется, она мертвая.

Роберт Пол подошел поближе и приложил руку к груди женщины. Он уловил легкое движение и сказал:

— По-моему, она еще дышит.

Одежда женщины была в беспорядке, юбка задралась, обнажая бедра. Мужчины решили, что она была изнасилована или «оскорблена действием». Они целомудренно прикрыли ее одеждой, не заметив следов крови, потому что было очень темно. Пол и Кросс отправились искать констебля. Констебль Дж.Мизен находился на углу улиц Хэнбери и Олд Монтеггю возле еврейского кладбища. Рабочие сообщили констеблю о том, что возле конюшни валяется женщина — либо мертвая, либо мертвецки пьяная.

Когда Мизен с рабочими пришел к конюшне, там уже находился констебль Джон Нейл. Он оповестил местную полицию и засветил фонарь. У женщины было перерезано горло. Немедленно разбудили врача Риса Ральфа Лльюэллина, который жил неподалеку. Личность Мэри-Энн Николс была еще не установлена. По воспоминаниям доктора Лльюэллина, она была «практически мертва». Ее руки похолодели, хотя тело и ноги все еще оставались теплыми. Доктор был уверен, что меньше чем через полчаса женщина умрет и что подобные травмы она никак не могла нанести себе сама. Он также обратил внимание на то, что на земле и в области шеи жертвы почти не было крови.

Доктор распорядился, чтобы тело отправили в морг ближайшего работного дома. В этот морг помещали тела умерших обитателей ночлежки, и он был совершенно не приспособлен для проведения судебного вскрытия. Лльюэллин заявил, что ему нужно провести детальный осмотр, и констебль Мизен послал человека, чтобы вызвать «Скорую помощь» с полицейского участка Бетнал Грин. В викторианскую эпоху в больницах не было службы «Скорой помощи».

Больного или получившего травму человека доставляли в ближайшую больницу друзья или доброхоты, ухватив его за руки и за ноги. Иногда раздавался крик: «Сорвите ставень!» — и тогда больного укладывали на ставень, как на носилки. «Скорая помощь» существовала только в полиции. В большинстве полицейских участков имелись деревянные тележки с черным кожаным верхом и кожаными ремнями. Верх можно было откинуть, хотя даже в закрытом виде он не укрывал жертву от любопытных глаз и непогоды.

В большинстве случаев такую «Скорую помощь» использовали для того, чтобы вывозить пьяных из общественных мест, но порой на ней перевозили и трупы. Полагаю, констеблям было нелегко толкать тяжелую тележку по узким, неосвещенным, неровным улицам. Сама по себе тележка была достаточно тяжелой и неповоротливой. Я видела ее в музее лондонской полиции. На мой взгляд, она сама весит несколько сотен фунтов, и чтобы затолкать ее на малейшее возвышение, требуются немалые усилия. Констеблю нужно было обладать большой физической силой и хорошей хваткой.

Именно такое зловещее средство передвижения и видел Уолтер Сикерт, скрывающийся в темноте и наблюдающий за тем, как увозят тела его жертв. Наверное, подобное зрелище невероятно его возбуждало. Полуотрезанная голова Мэри-Энн Николс болталась из стороны в сторону, когда тележка ковыляла по ухабам, а капли крови падали на землю, оставляя страшный след.

Сикерт всегда рисовал, гравировал и писал только то, что видел. Это широко известный факт. Он рисовал тележку, которая как две капли воды похожа на ту, что я увидела в музее лондонской полиции. Эта картина не подписана, на ней нет даты. Сикерт написал только: «Тележка. Рю Сен-Жан, Дьепп». На картине изображена тележка со сложенным кожаным верхом. Перед магазином на узкой пустынной улице стоит еще несколько больших, длинных тележек, на которых во Франции перевозили трупы. На тротуаре стоит мужчина в шляпе, его фигура еле видна. Он пытается рассмотреть, что лежит в тележке. У его ног мы видим черный предмет. Это может быть чемодан, но может быть и открытый люк сточной трубы. Газеты писали, что после убийства Мэри-Энн Николс полиция заметила, что люк сточной трубы был закрыт, а значит, убийца не мог скрыться в лабиринтах канализации.

Такие люки существовали и в театрах. Они позволяли актерам мгновенно появляться на сцене или исчезать к удивлению и удовольствию ничего не подозревающей публики. В большинстве постановок «Гамлета» призрак появлялся и исчезал именно через такой люк. Сикерт гораздо лучше был знаком с люками театральными, чем с канализационными. В 1881 году он играл тень отца Гамлета в театре «Лицеум». Темный предмет у ног мужчины на картине Сикерта может быть театральным люком. Может быть люком канализационным. А может быть просто деталью, придуманной художником, чтобы посмеяться над публикой.

Тело Мэри-Энн Николс подняли и положили на доску, которую затем привязали к тележке. Два констебля сопроводили тело в морг, где тележку с трупом оставили во дворе. В 4.30, пока констебли ожидали в морге инспектора Джона Спратлинга, мальчик, живший поблизости, помогал полиции убрать место преступления. На землю выплеснули несколько ведер воды, и кровь превратилась в грязь, сохранившись только в трещинах между камнями.

Констебль Джон Файл позже показал, что, наблюдая за уборкой места преступления, он заметил «массу свернувшейся» крови примерно шести дюймов в диаметре прямо под телом женщины. Эти показания противоречат тому, что писал доктор Лльюэллин. Файл решил, что кровь вытекла из ран на шее и спине женщины. Доктор Лльюэллин тоже заметил бы это, если бы перевернул тело.

Инспектор Спратлинг прибыл в морг. Ему пришлось долго ждать, пока служитель в темноте сумеет отпереть дверь. Тело Мэри-Энн Николс внесли в помещение в пять утра. К этому моменту она была мертва не менее двух часов. Ее тело, привязанное к деревянной полке, положили на скамью. Иногда такие скамьи или столы приобретали у мясников на местных бойнях. Инспектор Спратлинг разрезал одежду Мэри Энн, чтобы рассмотреть тело в свете газовой лампы. Он обнаружил, что живот жертвы был взрезан так, что все внутренности были видны. На следующее утро, 1 сентября, доктор Лльюэллин произвел вскрытие, и Уайн Эдвин Бакстер, коронер, открыл дело о смерти Мэри-Энн Николс.

В отличие от процедуры суда присяжных, принятой в Соединенных Штатах, которая является закрытой для всех, кроме непосредственных участников дела, расследования убийств в Великобритании открыты для публики. В обязанности коронера входило информирование публики об обстоятельствах дела. Население становится участником расследования, что приносит свои результаты, особенно в тех случаях, когда нет подозреваемых. Человек может прочесть о расследуемом деле и понять, что он располагает информацией, полезной для следствия.

Разумно это или нет, но коронерские расследования давали журналистам XIX века сенсационный материал, даже если их отчеты были правдивы и сдержанны. Как ни удивительно это кажется на первый взгляд, но в Великобритании почти не сохранилось документов, связанных с расследованием преступлений Джека Потрошителя. За исключением нескольких страниц, не сохранилось отчетов о вскрытии. Многие документы были утеряны в годы Второй мировой войны, а другие пропали из-за неаккуратности или нечестности клерков.

Очень жаль, что в этом деле недостает документов, потому что многое стало бы ясным, если бы мы имели доступ к оригинальным полицейским донесениям, фотографиям, заключениям и другим источникам. Но я сомневаюсь, что эта информация была бы полностью достоверной. Полиция и политики стремились скрыть от публики шокирующую правду. Журналисты выдвигали собственные теории: Скотланд-Ярд отлично знает, кто скрывается за именем Джека Потрошителя, но покрывает его; Скотланд-Ярд сознательно отпустил преступника или поместил его в сумасшедший дом, не информируя об этом публику; в дело замешаны члены королевской семьи; Скотланд-Ярду нет дела до убитых проституток; полиция стремится скрыть свою некомпетентность.

Это не так. Как бы плохо ни вела лондонская полиция расследование преступлений Джека Потрошителя, я не обнаружила в ее действиях ни некомпетентности, ни дезинформации. Обидно, что все ошибки были совершены из невежества. Джек Потрошитель был современным убийцей, родившимся на сто лет раньше, чем его можно было бы поймать. За сто лет многие документы, включая и отчет о вскрытии тела Мэри-Энн Николс, были потеряны или украдены. Некоторые из них осели в руках коллекционеров. Я сама купила оригинал письма Потрошителя за полторы тысячи долларов.

Купленный документ кажется мне достоверным и написанным рукой самого Сикерта. Если антиквары, занимающиеся старинными документами, в 2001 году могут найти письма Потрошителя, значит, эти письма в какой-то момент исчезли из уголовного дела. Сколько же документов исчезло? Сотрудники Скотланд-Ярда признались мне, что передали все документы по делу Потрошителя в архив именно потому, что слишком много их исчезло. Полиция опасалась, что очень скоро вообще ничего не останется.

Тот факт, что документы по делу Потрошителя были закрыты для публики на сто лет, только усилил подозрения сторонников версии заговора. Мэгги Берд, архивариус Скотланд-Ярда, предлагает взглянуть на это дело с исторической перспективы. Она объясняет, что в конце XIX века было принято уничтожать все дела, которыми занимался офицер полиции, когда он достигал возраста шестидесяти одного года. Неудивительно, что информации о полицейских, занимавшихся делом Потрошителя, почти не сохранилось. Личные дела инспектора Фредерика Эбберлана, возглавлявшего расследование, и его начальника, главного инспектора Дональда Суонсона, были уничтожены.

Миссис Берд сообщила мне, что дела о жестоких убийствах часто закрывались на двадцать пять, пятьдесят и даже семьдесят пять лет в зависимости от характера преступления и интересов родственников убитых. Если бы дела Потрошителя не были закрыты на столетие, от них вообще могло бы ничего не остаться. За два коротких года, прошедших с момента открытия документов, почти половина из них исчезла или была украдена.

В настоящее время все документы Скотланд-Ярда хранятся в огромном специальном помещении, в маркированных коробках, внесенных в компьютерную систему. Миссис Берд утверждает, что из этих коробок не исчезло ни одной бумаги. Но документы по делу Потрошителя были переданы в государственный архив. Лично она приписывает утрату документов «плохой системе учета, воровству и бомбежкам во время Второй мировой войны». Здание, в котором хранились документы, было частично разрушено немецкими бомбами.

Хотя отказ от публикации деталей убийств и фотографий обнаженных изуродованных тел может считаться вполне обоснованным, я подозреваю, что основным мотивом закрытия дела и запретом на знакомство с документами были не только благоразумие и чувствительность. Не стоит напоминать миру о том, что Скотланд-Ярд так и не сумел поймать преступника. К чему снова открывать позорную страницу английской истории, когда лондонскую полицию возглавлял самый некомпетентный человек?

Королева Виктория, наверное, находилась в каком-то затмении, когда решила перевести колониального генерала из Африки и поручить ему руководство гражданской полицией в городе, который давно возненавидел своих полицейских.

Чарльз Уоррен был резким, высокомерным человеком, казалось, родившимся, чтобы носить форму. К моменту начала преступлений Потрошителя в 1888 году, Уоррен возглавлял лондонскую полицию уже два года. Единственным средством, которое он признавал, была сила. И он доказал это Кровавым воскресеньем. 13 ноября 1887 года он запретил проводить мирную социалистическую демонстрацию на Трафальгарской площади. Приказ Уоррена был незаконным, и социалистические реформаторы, такие, как Анна Безант и член парламента Чарльз Брэдло, проигнорировали его. Мирная демонстрация состоялась, как и планировалось.

По приказу Уоррена полицейские набросились на невооруженных и ничего не подозревавших демонстрантов. Прибыли солдаты с ружьями. Они готовы были открыть огонь по первому же приказу. И такой приказ поступил. Двое было убито, множество ранено. Людей бросали в тюрьмы без разбирательства. В то время была сформирована Лига закона и свободы, специально для того, чтобы защитить жертв полицейского произвола.

Во время похорон человека, погибшего на Трафальгарской площади, Уоррен запретил прохождение процессии по улицам к западу от моста Ватерлоо. Огромная процессия медленно двигалась по Олдгейту через Уайтчепел к кладбищу на Боу Роуд — по тому району, где через год Потрошитель начал убивать «несчастных», которым пытались помочь Анна Безант и Чарльз Брэдло. Зять Сикерта, Т.Фишер Анвин, опубликовал биографию Анны Безант, а Сикерт дважды рисовал портреты Чарльза Брэдло. Это не совпадение. Сикерт был знаком с социалистами, потому что его жена Эллен и ее родственники были активными либералами и вращались в политических кругах. В начале карьеры Сикерта Эллен очень помогла ему, познакомив с влиятельными людьми, портреты которых он и стал писать.

Анна Безант и Чарльз Брэдло окончили жизнь в бедности. Уолтер Сикерт болезненно интересовался жизнью нищих. Отвратительно, что некоторые газеты начали предполагать, что преступления Потрошителя — это дело рук социалистов, желавших привлечь внимание общественности к оборотной стороне жизни огромного города. Сикерт убивал больных и несчастных проституток, состарившихся раньше времени. Он убивал их, потому что это было просто.

Его толкали страсть к сексуальному насилию, ненависть и неутолимая жажда внимания и известности. Его убийства не имеют ничего общего с социалистическими политическими заявлениями. Он убивал, чтобы утолить свою психопатическую жестокость. Наверняка, когда газеты и общественность выдвигали все новые версии мотивов убийств, особенно социалистического или морального характера, Сикерт с удовлетворением потирал руки, наслаждаясь ощущением безграничной власти. «Ха! Ха! Ха! — писал Потрошитель. — Честно говоря, вы обязаны мне за то, что я убиваю это чертово скопище червей. Они в десять раз хуже мужчин».