Джек Потрошитель

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ТЕМНЫЙ ФОНАРЬ

Во времена правления короля Георга III, на дорогах царили грабители. Злодеи с легкостью могли обеспечить себе спокойное существование, сунув взятку кому следовало.

Лондон охраняла ночная стража, вооруженная дубинками, фонарями и деревянными трещотками, издававшими характерный звук. Ситуация начала меняться только в 1750 году. Генри Филдинг, более известный как писатель, чем как судья, сформировал группу констеблей под собственным началом. Правительство выделило ему четыреста фунтов, и Филдинг собрал первый отряд «ловцов воров».

Первые полицейские ловили преступников, которые терроризировали честных лондонцев. Когда Генри Филдинг ушел на покой, его место занял брат Джон. Вот уж когда можно было с полным основанием сказать, что правосудие слепо. Сэр Джон Филдинг потерял зрение и прославился тем, что надевал повязку на глаза, разбираясь с делами заключенных. Он уверял, что распознает преступников по голосу.

Под руководством сэра Джона Филдинга ловцы воров перебрались на Боу-стрит. Их стали называть патрулем с Боу-стрит. В это время полиция была частным делом. Патруль с Боу-стрит мог расследовать ограбление частного дома за жалованье, а мог найти преступника и заставить его пойти на соглашение с жертвой. Уголовные и гражданские дела переплетались, потому что полиция должна была восстановить порядок — а уж какими средствами, это было ее дело.

Лучше было получить хотя бы половину украденного, чем не получить ничего. Лучше было отдать половину награбленного, чем лишиться всего и закончить свои дни в тюрьме. Некоторые патрульные с Боу-стрит ушли на покой богатыми людьми. Но ничто не помогало справляться с насилием и убийствами, а также с другими преступлениями. Крали и убивали собак. Угоняли и мучили скот. Животных загоняли до тех пор, пока они не падали замертво. С конца XVIII века и вплоть до 1868 года казни проводились публично и собирали огромные толпы любопытных.

Дни казней считались праздниками. Жестокий спектакль предназначался в назидание тем, кто решил ступить на скользкий путь. В дни патруля с Боу-стрит смертью карались даже такие преступления, как конокрадство и магазинные кражи. В 1788 году тысячи лондонцев собрались, чтобы посмотреть, как за подделку монет будет сожжен у столба тридцатилетний Феб Харрис. Разбойники с большой дороги считались героями, у них была масса поклонников, а преступников из высшего класса встречали грубыми насмешками.

Когда в 1802 году был повешен губернатор Джозеф Уолл, зрители устроили драку за право приобрести кусочек веревки. Дюйм веревки продавался за шиллинг. В 1807 году более сорока тысяч зрителей собрались, чтобы увидеть казнь двух убийц. Множество мужчин, женщин и детей было затоптано насмерть. Не каждый преступник умирал быстро и в соответствии с планом. Порой сцены агонии были чудовищными по своей жестокости. Если узел соскальзывал или был завязан неправильно, преступник не мог мгновенно потерять сознание из-за сдавливания сонной артерии. Он корчился в судорогах, и тогда его хватали за ноги и тянули вниз, чтобы ускорить наступление смерти. Обычно с преступника сваливались штаны, и он корчился в предсмертных судорогах перед беснующейся толпой совершенно обнаженным. В дни, когда казнь совершалась через отрубание головы, преступник должен был заплатить палачу, иначе казнь свершалась лишь после нескольких ударов.

В 1829 году сэр Роберт Пил убедил правительство и общественность в том, что они имеют право спокойно спать в собственных домах и не менее безмятежно гулять по улицам города. Была создана городская полиция, которая разместилась в доме 4 на Уайтхолл Плейс. Задняя дверь этого здания выходила на Скотланд-Ярд, место, где раньше размещался саксонский дворец, резиденция шотландских королей. В конце XVII века большая часть дворца превратилась в руины и была разрушена, а сохранившиеся строения использовались английским правительством. Многие знаменитые люди служили короне в Скотланд-Ярде, в том числе архитекторы Иниго Джонс и сэр Кристофер Рен, а также великий поэт Джон Мильтон, который одно время был секретарем Оливера Кромвеля. Архитектор и юморист сэр Джон Ванбрук построил дом на месте старого дворца, и Джонатан Свифт сравнивал это строение с «крыжовенным пирогом».

Лишь немногие знают о том, что название Скотланд-Ярд обозначает место, а вовсе не полицию. С 1829 года оно прочно закрепилось за штаб-квартирой лондонской городской полиции и сохраняется до сих пор, хотя теперь это здание называется Новым Скотланд-Ярдом. Я подозреваю, что широкая публика до сих пор уверена в том, что Скотланд-Ярд — это группа сыщиков, подобных Шерлоку Холмсу, а лондонский полицейский — это типичный бобби. До сих пор мы смотрим фильмы и читаем книги, в которых местный полицейский встает в тупик перед загадочным убийством и произносит сакраментальную фразу: «Я думаю, это дело для Скотланд-Ярда».

С самого начала своего существования Скотланд-Ярд и все полицейские вызывали острую критику со стороны общественности. Само существование полиции считалось ущемлением гражданских прав англичан и связывалось со смертной казнью, а также с политической слежкой и запугиванием неугодных со стороны правительства. Когда лондонская полиция только создавалась, было решено сделать так, чтобы форма полицейских не напоминала военную. Полицейских одели в синие мундиры и брюки и выдали им большие кроличьи шапки, укрепленные изнутри металлическим каркасом, чтобы обезопасить офицера на случай, если преступник ударит его по голове. Такие шапки можно было использовать как подставку, помогающую перелезть через стену или забраться в окно.

Сначала в городской полиции не было детективов. Вполне хватало полицейских в униформе. Мысль о том, что люди в обычной одежде будут шнырять по улицам, выискивая преступников, была с возмущением встречена общественностью и даже самой полицией, несмотря на то что детективам платили больше. Полиция опасалась, что люди в штатском будут следить не за преступниками, а за самими полицейскими. К 1842 году в Скотланд-Ярде уже имелся солидный штат детективов, хотя процесс набора шел не так гладко, как предполагалось. В частности, к подобной работе привлекали просто образованных людей, не имевших никакой полицейской подготовки. Можно только представить, как такой человек допрашивал пьяницу из Ист-Энда, который только что убил жену молотком или зарезал острой бритвой.

Отдел уголовных расследований был официально создан только в 1878 году, меньше чем за десять лет до того дня, когда Джек Потрошитель начал наводить ужас на лондонцев. К 1888 году мнение публики о работе детективов практически не изменилось. Полицейские в штатском, которые хитростью арестовывают людей, симпатии не вызывали. Полиции не предписывалось выслеживать граждан. Скотланд-Ярд придерживался строго правила о том, что полицейские в штатском могут быть привлечены к расследованию только в тех случаях, когда имеются веские доказательства того, что преступления в определенном районе совершаются систематически. Такой подход усиливал реакцию, но никак не способствовал предупреждению преступлений. Из-за этого Скотланд-Ярд не сразу принял решение об использовании детективов, когда Джек Потрошитель устроил кровавую бойню на улицах Ист-Энда.

Лондонская полиция была совершенно не готова к появлению серийного убийцы. После убийства Мэри-Энн Николс общественность еще яростнее обрушилась на полицию. Полицейских считали некомпетентными бездельниками. Их обвиняли во всех смертных грехах. Убийство Мэри-Энн и расследование этого преступления стали основной темой всех крупных английских газет. Это дело попало на обложки таблоидов, таких, как «Иллюстрейтед Полис Ньюс», и солидных изданий, например, «Фэймоуз Краймз». Эти журналы каждый мог купить всего за пенни. Художники сопровождали леденящие душу истории непристойными сенсационными картинками. Никто — ни правительство, ни полиция, ни детективы, ни даже сама королева Виктория — не представлял себе масштаба проблемы и путей ее решения.

Когда Потрошитель проложил свой кровавый путь, улицы патрулировали только полицейские в форме. Работа констеблей была трудна и плохо оплачивалась. На улицы они выходили, вооружившись свистком, дубинкой, иногда трещоткой и фонарем, который в насмешку прозвали «темным фонарем», так как он с трудом освещал человека, который держал его в руке. Этот фонарь был опасным, громоздким устройством, состоящим из железного цилиндра высотой десять дюймов (25 см) со специальной трубой. Увеличительные линзы были три дюйма в диаметре. Их изготавливали из толстого стекла. Внутри фонаря располагалась небольшая емкость с маслом и фитиль.

Яркость пламени можно было регулировать, поворачивая трубу. Внутренняя металлическая трубка вращалась и блокировала поток света. Таким образом фонарь можно было использовать для подачи сигналов другому полицейскому. Вряд ли такая система была очень эффективна, поскольку увидеть огонь «темного фонаря» было очень уж трудно. Я нашла несколько ржавых «темных фонарей», произведенных в середине XIX века. Как раз такие и использовали лондонские полицейские, расследуя дело Джека Потрошителя. Однажды вечером я вынесла фонарь во двор и зажгла его. Линзы слегка увеличили слабое пламя, но выпуклость линз приводила к тому, что под другим углом пламя вообще становилось невидимым.

Я поднесла руку к фонарю. На расстоянии в шесть дюймов (15 см) я с трудом могла видеть свою руку. Дым валил из трубы, а металлический цилиндр нагрелся. Металл разогревался так сильно, что, как утверждали сами полицейские, на фонаре можно было кипятить чай. Я представила себе несчастного констебля, который совершает обход и держит это чудовище обеими руками или прикрепляет его к поясу. Чудо, как лондонские полицейские не сгорали заживо!

В викторианскую эпоху люди имели слабое представление о том, что собой представляет полицейский фонарь. В таблоидах и журналах изображали констеблей с мощными фонарями, освещающими самые темные углы и аллеи, а испуганные подозреваемые в ужасе закрывали глаза руками. Хотя эти карикатурные рисунки были намеренно преувеличенными, они натолкнули меня на мысль о том, что большинство людей вообще никогда не видели полицейского фонаря в действии. Но это и неудивительно. В безопасных районах города полицейским практически не приходилось зажигать свои фонари. Пламя зажигалось только в опасных, мрачных частях города, куда почтенные лондонцы предпочитали не заходить и не заезжать.

Уолтер Сикерт был ночным созданием, обитающим в трущобах. Он наверняка знал, как выглядит полицейский фонарь, поскольку всегда бродил по трущобам после спектаклей в мюзик-холле. Живя в Кэмден-тауне, где он создал свои самые жестокие картины, Сикерт писал сцены убийств и насилия при свете «темного фонаря». Художница Марджори Лилли, жившая в его доме и пользовавшаяся одной из его студий, не раз наблюдала за его работой. Она позже вспоминала, как «доктор Джекилл» постепенно окутывался «мантией мистера Хайда».

Темно-синие шерстяные мундиры и кроличьи шапки полицейских не спасали их ни от холода, ни от дождя. А когда стояла хорошая погода, они мучились от невыносимой жары. Полицейский не имел права ослаблять или снимать ремень. Нельзя было снимать и полувоенный шлем с сияющей брунсвикской звездой. Если плохо сшитые кожаные ботинки натирали констеблю ноги, он мог либо купить себе новую пару за собственные деньги, либо страдать молча.

В 1887 году столичный полицейский рассказал общественности о том, как живет средний констебль. В анонимной статье, появившейся в журнале «Полис Ревью энд Пэрейд Госсип» он рассказал о том, как живет с женой и умирающим четырехлетним сыном в двух комнатах в ночлежке на Боу-стрит. Из двадцати шиллингов в неделю, которые он получал в полиции, десять уходили на оплату жилья. Автор статьи писал, что во время великих гражданских потрясений враждебность общественности по отношению к полиции вызывает глубокое сожаление.

Полицейские днем и ночью ходят по темным, страшным улицам, вооруженные только дубинкой. «Постоянное общение с несчастными бедняками, готовыми пойти на любое преступление, изматывает». Добропорядочные граждане оскорбляют полицию, считая, что констебли настроены против населения и, в частности, против бедняков. Лондонцы выжидают четыре-шесть часов, прежде чем сообщить в полицию о краже или грабеже, а потом удивляются, что преступника задержать не удалось.

Работа полиции не только неблагодарна, но и практически невыполнима, потому что шестая часть из пятнадцати тысяч полицейских каждый день оказывается больными, в отпусках или временно отстраненными от своих обязанностей. Соотношение, при котором на 450 граждан приходится один полицейский, совершенно нетерпимо. Количество констеблей, действительно выходящих на улицы, зависит от времени суток. Поскольку ночью количество полицейских удваивается (с десяти вечера до шести утра), это означает, что днем (с шести утра до двух дня) и вечером (с двух дня до десяти вечера) на улицах находится всего две тысячи полицейских, а это означает, что один полисмен приходится на четыре тысячи жителей или на шесть миль улиц. В августе это соотношение еще более ухудшилось, поскольку многие полисмены ушли в отпуска.

Во время ночного дежурства констебль должен обходить свой участок со средней скоростью две с половиной мили в час. К моменту, когда Потрошитель начал совершать свои преступления, это требование более не соблюдалось, но привычки, сложившиеся годами, сохранились. Преступники с точностью могли сказать, когда полисмен окажется на той или другой улице, поскольку невозможно было ни с чем спутать эту размеренную походку.

Большой Лондон занимал семьсот квадратных миль. Даже если количество полицейских ранним утром было вдвое больше, чем днем, Потрошитель с легкостью мог ускользнуть по улицам, аллеям и проходным дворам Ист-Энда, не рискуя увидеть ни одной брунсвикской звезды. Если констебль появлялся поблизости, Потрошитель немедленно догадывался об этом по неподражаемой походке. После убийства он скрывался в тени и ждал, пока тело обнаружат. Он мог даже подслушивать разговоры констеблей со свидетелями, врачами и между собой. Джек Потрошитель мог видеть движение тусклых полицейских фонарей, не опасаясь быть обнаруженным.

Психопаты любят наблюдать за развитием драмы, которую сами и создали. Серийные убийцы часто возвращаются на место преступления и даже принимают участие в расследовании. Убийца, пришедший на похороны жертвы, явление настолько типичное, что сейчас полиция тщательно записывает погребальные процедуры на видео. Серийные поджигатели любят смотреть, как горит подожженное ими здание. Насильники любят работать в социальных службах. Тед Банди работал добровольцем в клинике «Скорой помощи».

Когда Роберт Чэмберс задушил Дженнифер Ливайн в нью-йоркском Центральном парке, он залез на стену напротив места убийства и два часа ждал, чтобы увидеть, как обнаружат тело, как приедет полиция, как тело поместят в черный мешок и отправят в морг. «Он находил это занимательным», — вспоминает Линда Фарстайн, прокурор, отправившая Чэмберса за решетку.

Сикерт был артистом. Он был психопатом, склонным к насилию. Ему безумно хотелось видеть, как полиция и врачи обследуют тела на месте преступления. Он таился в темноте достаточно долго, чтобы увидеть, как тяжелая тележка увозит тела его жертв прочь. Он мог даже следовать за ней на расстоянии, желая видеть, как тело будет помещено в морг. Мог он приходить и на похороны. В начале XX века он нарисовал картину, на которой две женщины смотрят из окна. Эту картину он назвал «Похоронная процессия». В нескольких письмах Потрошителя мы находим завуалированные намеки на то, что он наблюдал за полицией на месте преступления или присутствовал на похоронах жертвы.

«Я вижу их, а они меня нет», — писал Потрошитель.

Комиссар столичной полиции сэр Чарльз Уоррен не интересовался преступлениями. Он о них практически не знал. Он был отличной жертвой для психопата, отличавшегося блестящим, творческим умом. Уолтеру Сикерту доставляло удовольствие выставлять Уоррена идиотом и разрушать его карьеру. Именно неспособность Уоррена задержать Джека Потрошителя вкупе с другими промахами стала причиной его отставки 8 ноября 1888 года.

Единственная «положительная» сторона преступлений Джека Потрошителя, если можно так выразиться, заключалась в том, что он сумел привлечь внимание общественности к ужасным условиям жизни в Ист-Энде и добиться отставки Уоррена. Впрочем, побуждения этого человека были отнюдь не альтруистическими.