Джими Хендрикс, история брата

Глава 5. Играя с группами

Когда ранней весной 1959 года владелец земли, у кого миссис Эрнестина арендовала дом, прибыл с инспекцией, он был несказанно удивлён увидев отца и Бастера, обитающих в чулане. Без дальнейшего обсуждения, он дал понять тётушке, что им следует немедленно оттуда съехать. К счастью у отца оказались отложенными часть денег, заработанными им постоянной ландшафтной работой и он снял заброшенную студию на втором этаже в 1314 по Ист–Террас в сиэтловском Фёст–Хилле. Вместе, мы трое, за эти годы видели не одно полуразрушенное жильё, но эта студия превзошла все. Дом был заселён тараканами, которые, похоже, прибыли туда со всех концов страны на некую тараканью конференцию, Террас–Стрит — это настоящие трущобы. Я прозвал это место "гетто в гетто". Люди слонялись туда–сюда всё время, и неважно было день это или ночь. Пьянство и драки было единственным их занятием. Проститутки на каждом углу и если вы не хотите попасть в какую–нибудь историю, то выходить вечером на улицу, я бы вам не советовал.

Дом находился почти напротив городского суда по делам несовершеннолетних, который стал одним самых часто посещаемых мною мест. Меня часто ловили просто на улице. Они прозвали меня "безнадёжным" и даже однажды хотели послать меня в исправительную колонию, но миссис Ламб настояла, чтобы меня поместили в закрытую католическую школу для мальчиков. В самом начале 5–го класса она отвезла меня в школу Бриско, расположенную на юге Сиэтла. С первого взгляда мне стало ясно, что это самая настоящая тюрьма для несовершеннолетних. Но миссис Ламб была хорошо осведомлена о моих приключениях в школе и считала, что смена школы мне послужит на пользу. С первого взгляда я понял, что новая школа мне не подходит. Мне совершенно не хотелось поселиться в этом ужасном кирпичном здании, где все носят форму, и спят в огромных общих спальнях. Я заревел как маленький и попытался сбежать от миссис Ламб, пока она ставила машину на стоянку. Я понимал, что забирать меня оттуда в ближайшем будущем она не собиралась.

Итак, сбежав из школы Бриско, следующей моей остановкой стал дом миссис Мэгвуд, добросердечной пожилой дамы, живущей на углу 24–й и Олив–Стрит в Центральном районе. Мне нравилось жить у миссис Мэгвуд, но не только потому что она была доброй женщиной, главное, её дом был не в нескольких милях от отцовского, как дом Доминиксов, а всего в восьми кварталах от той крысиной норы, в которой отец с Бастером поселились в Ист–Террас.

После работы отец каждый день запирал весь свой садовый инвентарь в специальном сарае, чтобы никто не мог его украсть из кузова грузовика. Задней стеной дом примыкал к бензохранилищу и всюду пахло прелой травой. Поначалу трудно было привыкнуть к этой вони, но мне и не такое приходилось нюхать и после нескольких уикендов я уже ничего не чувствовал. К тому же мы с Бастером мало сидели дома.

Поскольку брат стал заниматься музыкой гораздо позже своих сверстников, ему было труднее влиться в местный музыкальный мир и найти какую–нибудь группу, которая захотела бы взять его к себе. Впервые я увидел брата, играющего вместе с другими, когда мы однажды, в воскресный полдень, пришли к одному старику–негру домой. Он наладил микрофон и поставил на стол небольшой портативный магнитофон и они вместе сыграли несколько вещей из репертуара Muddy Waters'a. Кончив играть, мы все втроём, сидя в гостиной этого старика, прослушали только что сделанную запись. Я не знал зачем она ему понадобилась, но по старику видно было, что он остался доволен проделанной работой. Это была самая первая запись из когда–либо сделанных моим братом и, взглянув на его лицо, я мог сказать, что он был счастлив как никогда.

Бастер пересёкся с этим стариком ещё раз, когда он его позвал в одну нору под названием Красный Петушок в Рентоне, штат Вашингтон, крошечное помещение с очагом посередине, дающим тепло в зиму. Только к вечеру мы добрались до Эмайр–Вей, теперь её переименовали в улицу Мартина Лютера, и Бастер присоединился к группе старика и они сыграли небольшой джем–сейшн. Его гитара оказалась на высоте в этой норе, потому что никто там не играл с усилителем. Все музыканты старше его по возрасту были в восторге от его игры и уже тогда увидели в нём талант. Они джемовали, добавляя соул, он же внёс в игру энергию мустангов гитары старых времён. Хотя он скоро отошёл от общих принципов, говоря геометрическим языком, по касательной, они все считали его своим. Манера игры старшего поколения музыкантов увлекала его и он многое перенял у них, но самому подойти и заговорить с ними он не решался. Он никогда не напрашивался поиграть с ними.

Однажды пополудни по поручению миссис Мэгвуд я пошёл в огород и набрал горчичных листьев, она попросила меня отнести их своей приятельнице миссис Пенниман, чей дом был всего в двух кварталах. Когда я туда добрался, то увидел перед домом чёрный блестящий лимузин. Я шёл мимо, разглядывая его окна, замешкался и столкнулся нос к носу, ни больше, ни меньше, как с её племянником, Ричардом Пенниманом, известной рок–звездой, которого все знали как Литл–Ричарда. Узнать его было трудно, на нём была белая майка и бандана. Но ошибки не было, однажды я его уже видел и запомнил лицо. У меня взорвался мозг. Мы с Бастером не раз видели Литл–Ричарда по телевизору и мы балдели под его музыку. Мы носились по квартире, вопя The Girl Can't Help It, но особенно нашу любимую — Люсиль. Вместе с Элвисом он был нашим идолом. И вот, оказывается, миссис Пенниман — тётя Литл–Ричарда!

Не теряя времени, я вскакиваю на велосипед и несусь что есть мочи домой. Бастер сидел склонившись над своей гитарой и я, ворвавшись в дом, как вихрь, понёсся к нему, вопя:

— Литл–Ричард у тётушкиного дома!

Не дав ему опомниться и переспросить меня, я выволок его из дома и сунул ему в руки велосипед. Запыхавшись, мы подъехали к дому миссис Пенниман. Я знал, что Бастер обрадуется, увидев так, прямо перед собой, живую рок–звезду, гения рок–н–ролла. Широко раскрытыми глазами мы с Бастером уставились на Литл–Ричарда, вышагивающего по кухне миссис Пенниман и готовящего себе жаренные окорочка и салат из горчичных листьев, которые я принёс ранее. Мы уже собрались уходить, но он остановил нас и подписал нам свои фото.

Позже, в тот же день мы нарядились в наши костюмы, в которых мы обычно по воскресеньям ходили в церковь, и отправились в баптистскую церковь Доброй Воли, что на углу 14–й и Спринг—Стрит, увидеть обращение Литл–Ричарда к прихожанам. Прибыв на место, мы обнаружили, что вся церковь уже заполнена и нашли свободное место только в заднем углу. Каждый хотел поймать взгляд рок–звезды. Главная мысль, которую хотел донести до прихожан Литл–Ричард, это то, что он сыт по горло ролью рок–н–ролльной звезды и собирается стать проповедником. Вся церковь ловила каждое его слово, а он гарцевал по кафедре, отчаянно жестикулируя и восхваляя всесильную власть Бога.

— Молитесь, молитесь! — выкрикивал Литл–Ричард, приближаясь к концу своей проповеди и вознося руки высоко над головой. — Амен, мои братья и сёстры!

Люди вскочили со своих мест и, запрудив проход меж скамьями, вздымали свои руки к небу, крича:

— Амен! Хвала Господу!

Следующим вечером мы с Бастером снова были в церкви. Два вечера подряд Литл–Ричард провёл службу при большом стечении народа. Созерцание гения рок–н–ролла произвело на моего брата сильное впечатление и снарядило его к дальнейшему путешествию в мир музыки. Он и так уже собирался сколотить группу из ребят и играть по соседству, а встреча с Литл–Ричардом только более усилила его желание выразить себя в музыке. И однажды вечером мой брат переиграл со всеми, кто жил рядом, независимо от того умели они играть или только учились.

Парни из других групп считали брата сильным гитаристом, но он произвёл на них ещё большее впечатление этим вечером. Вскоре они начали звать его поиграть с ними или порепетировать. После того, как отец повесил на него заботу обо мне по уикендам, я стал, ходить за ним как привязанный. Иногда мы вышагивали мили до того места, где они выступали.

К этому времени у Бастера накрепко засела одна идея: электрическая гитара. Его бренчание на акустической гитаре выглядело нелепо среди других инструментов, использующих усилители. Время от времени один из парней давал усилитель ему на несколько минут поиграть, но потом ему снова приходилось возвращаться к своей обшарпанной акустической гитаре. Несколько недель мы копили деньги и потом отправились в музыкальный магазин, посмотреть, что мы сможем купить на эту сумму. Продавец предложил нам уценённый звукосниматель, но брату предстояло самому установить его на гитаре. Бастер не думал, что есть что–то, что он не сможет сделать, что касалось его гитары. Так что мы вернулись обратно в магазин и домой уже шли со своим собственным звукоснимателем в руках.

Поиск новых возможностей гитары стал его личным научным исследованием, и когда Бастер принёс звукосниматель домой, заставить все эти вещи работать оказалось не так просто, как он сначала думал. Дрели у нас не было и ему пришлось делать отверстия шилом, поэтому дырки оказались слишком большие для винтов, и их, в свою очередь, пришлось обмотать изолентой, чтобы они надёжно держали звукосниматель. Расстояние до струн оказалось слишком маленьким и они стали за него задевать, когда брат начинал играть. Гитара стала похожа на детище Франкенштейна. Но самое удивительное, что всё работало. Теперь, когда, наконец, звукосниматель был установлен, возникла новая проблема — гитару некуда было подключить. Не было никаких мыслей, как заработать столько денег, чтобы хватило на усилитель. Такие вещи стоили больших денег, а Бастер еле–еле набрал, чтобы купить звукосниматель.

То отчаяние, которое столько раз охватывало нас в детстве, развило в нём креативное мышление. У отца был старый проигрыватель, на котором он слушал ритм–и–блюзовые пластинки из своей коллекции. Итак, Бастер отрезал проводок, идущий от усилителя к игле, и подсоединил его к звукоснимателю на своей гитаре. Presto — гитарный усилитель готов. Ну, что–то вроде. Я даже ему в этом немного помог. Паяльника у нас не было, поэтому он место соединения обмотал изолентой. Строго говоря, и изоленты у нас не было, поэтому Бастер использовал обычную нитку. Но работой это не назовёшь, сигнал постоянно пропадал, так как место соединения проводов еле держалось.

— Ну, Леон, иди сюда, — обратился ко мне за помощью Бастер, склонившись над проигрывателем. — Следи, чтобы вот эти проводки не рассоединились.

Он показал мне место соединения, затем отошёл и взял гитару, стоящую тут же у стены. Но проблемы только начались — когда я соединил проводки, меня ударило током. Хотя в громкоговорителе и раздался громкий щелчок, всё снова замолкло, потому что я отпустил проводки.

— Меня больно ударило, — попытался я объяснить ему.

— Ну давай, попробуй ещё раз, — сказал мне Бастер.

Я наблюдал, как он пытается заставить работать все эти штуки, и его возбуждение передалось мне. При второй попытке, повторилось тоже самое, испытав острую боль, я отпустил провода. Наши глаза встретились, когда, как и в первый раз, в громкоговорителе снова раздался сильный щелчок. Вот так, впервые, в жизнь Бастера вошла электрогитара. Бастер отошёл и взял один аккорд, в громкоговорителе что–то затрещало и захрипело. Он не только заставил электрическую гитару петь, но более того, он впервые добился искажённого звучания. Сигнал со звукоснимателя был слишком велик для маломощных динамиков проигрывателя. Звук был грязноватый и глухой, но это был уже настоящий усилитель. Снова опустившись на колени перед проигрывателем, я приготовился снова испытать электрический шок, но эта мысль меня уже не беспокоила. Оглядываясь назад, могу с полной уверенностью сказать, что я был первым техником гитар моего брата.

Помня историю с отцовским радио, когда он разобрал его "в поисках музыки", Бастер воссоединил разрезанные проводки отцовского стерео и привёл проигрыватель в прежний вид. Отец так никогда и не узнал о наших опытах с его проигрывателем. Несколько следующих недель прошли в ежедневном превращении отцовского проигрывателя в гитарный усилитель и обратно.

Бастер понимал, что со своей старой пошарпанной акустической гитарой, он не найдёт работу, если не присоединится к какой–нибудь играющей группе. Мы были на краю гибели, когда он купил её у миссис МакКей, и теперь не было никакого смысла вкладывать в неё свои сбережения. Пришло время настоящей электрогитары. Но когда Бастер спросил отца помощи в покупке новой гитары в магазине Сиэтл—Мюзик, он услышал в ответ обычную для отца отговорку:

— Что за чёрт, нет, конечно!

Отец совершенно ничего не понимал. Для него и акустическая гитара была сверхпокупкой. И ни в какую он не хотел участвовать в отклонении Бастером от "правильного пути", который он для него пророчил. Но со временем он мало–помалу изменил своё отношение к выбранному Бастером "направлению" и даже стал гордиться своим сыном. Отец был достаточно сметлив, чтобы понять, что у парня не так уж много было шансов в жизни. Моему брату было тогда 16 и он собирался заняться в жизни тем делом, которое ему больше всего было по душе. Но отец продолжал начатую игру, непрестанно повторяя, что гитара это не занятие для настоящего мужчины и что игра в группах это бесполезная трата времени и старался придерживаться выбранной им линии изо всех сил. Он никогда бы не пошёл с Бастером в музыкальный магазин, но он не стал и препятствовать сыну самому скопить деньги на инструмент.

Где–то уже в начале лета 1959 года у Бастера накопилась некая сумма, и отец повёз нас в Сирс в южную часть Сиэтла, туда, где некогда жила наша мама, посмотреть, что мы можем подобрать на эти деньги. После того как мы выбрали одну из гитар, продавец предложил нам следующее:

— Что если вы сделаете первый взнос, а затем будете постепенно выплачивать всю…

— Нет, нет и нет! — оборвал его отец. Он уже был немного пьян и ему эта возня стала быстро надоедать. Ничего его уже не радовало в этом состоянии. И какие бы льготные условия не предлагал в данный момент продавец, уверенность отца в его лживых намерениях начала затмевать сознание. Трезвым отец был более сговорчивым, но по мере того как он всё больше и больше прикладывался к Сиграмс Севен, он становился всё более раздражённым и несдержанным. Продолжать разговор с ним становилось всё труднее.

— Прости, Бастер, но сегодня у нас ничего не получится, — произнёс отец, выходя с нами из магазина.

Грустно окончилась для Бастера поездка в магазин, и никто из нас не предполагал, что отец после этого случая позволит ему когда–нибудь следовать за своей страстью. Обыкновенно, после глубоких запоев отца всегда захватывало чувство вины и вот теперь, помнится, не прошло и двух недель, может быть трёх, как он передумал. Думаю, такой он был бы на самом деле, стеснительный и мягкий, если конечно не затуманивал бы своё сознание алкоголем. Однажды вечером мы все втроём, сидя за столом, уничтожали содержимое большой кастрюли с макаронами, и Бастер пожаловался нам, что его Кей окончательно развалилась. На ней уже невозможно было играть, а давать ему надолго свою гитару никто не хотел. Это был один из тех волшебных моментов, когда в нашу с братом жизнь вмешивалась Судьба и спасала нас от всех несчастий.

— Ну, знаешь, Бастер, я, вот, подумал, — неожиданно прогудел отец, — почему бы нам всем троим не отправиться завтра утром в музыкальный магазин Майера и не присмотреть там что–нибудь.

Мы с братом обрадовались, слова отца звучали серьёзно, но мы никогда не знали наверняка. Часто скажет что–нибудь, затем через секунду говорит полностью противоположное, а потом говорит, чтобы мы забыли и это. Не надо напоминать, что он уже брал нас с братом в Сирс, откуда, развернувшись, ушёл в последнюю минуту. Но здесь всё было уже по–другому. Отец продолжил:

— Может быть, мы там увидим одну из тех гитар, о которых ты говоришь. Кроме того, себе я хочу присмотреть саксофон.

Где–то в глубине своей души отец, возможно, понимал, что ему не остановить своих мальчиков. Бастер постоянно играл в группе и это занимало почти всё его свободное время. Отцу ничего не осталось, как смириться с тем, что делал Бастер и полностью ретироваться с его пути. Ни словом, ни наказанием он уже не мог изменить решение Бастера играть в группе. И хотя отец и слышать об этом не хотел, но не понять, что призвание Бастера — гитара, он не мог.

На следующий день всё шло по плану и мы отправились в музыкальный магазин Майера. Новая Кей–электрик в Сирсе стоила 29.95, тогда как модель Супро–Озарк у Майера всего 15 долларов. Бастер глаз не мог отвести от блестящей светло–серой цвета шампанского гитары. Отец же выбрал саксофон, как и говорил накануне. Я не знаю точно, почему он выбрал именно саксофон, но он сообщил нам, что всегда хотел играть либо на саксофоне, либо на трубе, но никогда ему не предоставлялось случая. Уму непостижимо. Вот это новость. Но опять произошла заминка, у отца на оба инструмента не хватало денег. Так что он решил внести за гитару Бастера 5 долларов с тем, чтобы потом её выкупить. Разочарованный, Бастер вышел в тот день из магазина без новой гитары в руках, но с надеждой, что не пройдёт и недели, как они вернутся за ней.

Так и произошло, спустя неделю мы вернулись в магазин и продавец, смахнув пыль, протянул гитару Бастеру, добавив в придачу к ней, комплект струн. С того момента как тот парень из магазина передал гитару Бастеру, брат всю следующую неделю, буквально, сросся с ней. Когда мы возвращались домой из магазина, он был готов бежать перед грузовиком, чтобы быстрее добраться домой. На гитаре струны были натянуты под правую руку, но как только мы вошли в дом и минуты не прошло, как брат их переставил под левую. Той ночью он так и заснул с гитарой на груди, а когда проснулся на следующее утро продолжил прямо с того места, на котором застал его сон, как если бы сон был мгновением, короткой паузой между аккордами песни, которую он играл. Что касается отца, то он не мог извлечь из своего саксофона ни одной ноты. Было очевидно, что музыкальные способности перешли к брату по материнской линии. Когда мы побежали к школьному автобусу, он перекинул ремень через плечо и взял её с собой в школу. Он никогда уже не расставался с ней и даже по дому ходил, не выпуская её из рук. Поэтому вдохновение всегда заставало его готовым к творчеству.

Духи всегда интересовали нас с Бастером. Для нас слово "вдохновение" всегда означало "вместе с духами". Вот, к примеру, ничего, и вдруг, духи обращают на нас внимание и мы срываемся, бежим, прыгаем, сочиняем или рисуем. Эти импульсы мгновенно задают нам направление и точку старта, и ведут нас к, как бы само собой образующимся, чему–то, что исходит из глубины нашей души. Последнее, что хотел бы Бастер, это то, что если на него падёт вдохновение, а её рядом не окажется, его блестящей, цвета шампанского, электрической подруги, готовой в любой момент перевести на музыкальный язык их послание. Именно поэтому он таскал её за собой и день и ночь. Он уже не выражал их послания своими зарисовками бесконечных сражений или спортивных игр. Его гитара стала искусным инструментом в руках хозяина. Он чувствовал, что ему нужно быть готовым в любой момент воспринять потоки сигналов, поступающие в его голову, потому что никакого расписания они не придерживаются. Духи по природе своей сродни с ветром и появляются так же быстро как и исчезают. Даже Бог сравнивает ветер с духами. Они на 100% реальны, только вот плоти у них нет. Брату не нужно было сочинять, музыка просто проникала в его пальцы, ничто другое так не захватывало его, как прикосновение к музыке, ощущение её и обнимание её, как если бы она была телесна. Он полностью концентрировался и привлекал всю свою духовную энергию, когда был уверен, что может произвести нечто экстраординарное. Поэтому, когда приходило ощущение, он знал наверняка, что и как ему делать — хватать гитару, сидящую всегда рядом с ним.

Я всегда чувствовал, что музыка, чистые ноты и звуки были частью моей ДНК. И видя всё время рядом с собой счастливого Бастера, играющего на своей гитаре, я спросил отца, не может ли он и мне купить гитару. Он посмотрел на меня, как если бы я был сумасшедшим.

— Где ты оставил свои мозги? — спросил он, дико вращая глазами. — У нас в семье уже есть один дурак с гитарой и я не позволю другому сойти с ума из–за этой дьявольской штуки.

Бывало мы с Бастером сидим на автобусной остановке, он, склонившись над своей гитарой, я — рядом, а наши друзья, проезжая мимо, зовут его с собой.

— Ну же, Бастер! Поедем кататься, школа подождёт!

Но брат даже не замечает их. Взгляд остановился, и мне даже не понять, видит ли он вообще струны или нет. Когда его пальцы перебирают струны, это означает только одно, его с нами нет. Что только ребята не делали, чтобы вырвать его из музыкального транса, кому нравится, если на тебя не обращают внимания, но никакие их уловки не могли отвлечь его. Для него в такие моменты мир наш не существовал.

Начиная с этого времени, он уже не рисовал сражения, не носился по футбольному полю с ребятами, не завоёвывал бейсбольных наград. Он оставил все свои прежние увлечения ради одного, одного единственного, к которому стремился всю свою жизнь. Гитара позволила ему выразить все те эмоции, которые он прятал глубоко внутри, и чувства, которыми он ни с кем никогда не делился. Она дала ему способ выпустить из себя гнев, который скапливался в нём долгие годы.

В самом начале 10 класса, в сентябре 1959 года, Бастеру пришлось сменить школу Вашингтона на школу Гарфельда. Но школа его уже интересовала меньше. Не прошло и месяца, он стал играть с соседскими парнями, среди которых был его близкие друзья, Пернелл, тоже играющий на гитаре, и Лютер Рэбб, саксофонист. Они назвали себя Velvetones, и были группой с непостоянным составом, что называется рэгтэг–бэндом. Но они стали постоянно выступать в клубе Birdland на углу Мэдисон и 22–й авеню, а иногда, по пятницам, играли в клубе Йеслер–Террас–Филд–Хаус в Йеслер–застройке. Мне особенно нравились их репетиции по уикендам, их мамочки угощали меня жареными крылышками с кукурузой и я наслаждался, пока ребята репетировали внизу в цокольном этаже.

Когда я возвращался домой по уикендам, то меня встречало возмущённое ворчание отца по поводу вечного отсутствия брата. Он по–прежнему думал, что его увлечение гитарой проходящее, хотя на это не было и намёка. Постоянные репетиции и выступления действовали ему на нервы. Он проклинал тот день, когда отвёз нас в музыкальный магазин Майера и купил эту электрическую гитару. Всё время видя, как Бастер что–то играет дома, да ещё записывает, вызывало в нём бурю раздражения. В этом заключалось свойство его расщеплённой души. То он сам дарит Бастеру гитару, то он тут же приходит в ярость от его игры. Он ждал от него реальной помощи по уикендам в ландшафтной работе и в газете Сиэтловский Информатор, которую разносить была обязанностью Бастера.

— Ты должен работать руками, парень! — с раздражением повторял ему тысячный раз отец.

Как–то отец пришёл домой раньше обычного и Бастер, вскочив с дивана, хотел показать отцу, что они с ребятами сочинили в этот день. Но не успел Бастер сыграть и двух нот, как отец взорвался.

— Что я тебе говорил, парень? — угрюмо сказал отец. — Я не хочу видеть в доме гитариста, играющего левой рукой! Это печать дьявола!

Отец набрал грудью воздух и со всего размаха влепил при всех Бастеру громкую затрещину. Остальные члены группы тут же, схватив свои вещи, выскочили из дома.

У Бастера была подружка, которую звали Бетти Джин Морган, их всегда и везде видели вместе. Она тоже училась в школе Гарфилда и осталась на всю жизнь в его сердце. Я увязывался за Бастером, когда он направлялся к её дому на 29–ю и Йеслера, о котором он позже сочинил блюз Red House, кстати сказать, дом был на самом деле не в красный выкрашен, а в коричневый цвет. И пока они там с Бетти–Джин болтали о том, о сём, её мать угощала меня и жареными крылышками, и картошечкой, и соками. Ко всем этим угощениям у Бетти–Джин была прехорошенькая младшая сестрёнка Мэтти—Би, которой я и увлёкся. Не прошло и пары недель, как мы с ней сошлись. Так, всё свободное время по уикендам мы с братом стали проводить в их доме.

Однажды гастролирующие музыканты увидели в клубе игру Бастера и предложили присоединиться к их группе. Они пообещали ему хорошие деньги и бесплатное гитарное оборудование, если он согласится. Так, семнадцати лет, брат стал играть с группой Rocking Kings, которая целиком состояла из старшеклассников из нашей части города. Выступали они в широких чёрных брюках и белых рубашках с чёрными галстуками. Но отличительной чертой были их красные пиджаки. У Бастера всё это было, кроме пиджака, на который денег у него не было, и когда отец предложил ему 5 долларов за полный рабочий уикенд, Бастеру выбора не оставалось. Так, неожиданно отец ещё раз помог брату и Бастер, отправившись в магазин одежды Вильсона в тот воскресный вечер, вернулся домой именно в таком пиджаке, и как раз вовремя, так как все уже ждали его в клубе.

У брата по–прежнему не было комбика, но к счастью у кого–то из группы был запасной динамик и он на время дал его Бастеру. Динамик он подсоединил к усилителю так, чтобы на него шёл звук с гитары. Бастер сконструировал специальный ящик, куда и вставил динамик, и теперь у него был свой собственный комбик. В те дни это было необходимо, так как в клубах не было никакого собственного оборудования и группам приходилось обходиться своими силами, чтобы добиться хорошего звучания. И если бы у Бастера не оказалось приличного усилителя, он бы выпал из ансамбля, как бы хорошо он ни играл.

Как и прежде, на неделе я оставался жить в чужой семье, каждый день ходил в школу, но по уикендам я прилеплялся к Бастеру и таскался за ним по сиэтловским клубам. Отца как всегда не было и всю заботу обо мне взял на себя Бастер. Чиновники из соцдепартамента не догадывались о наших пятнично–субботних похождениях, иначе они бы немедленно вмешались и разрушили нашу идиллию. Ребята из группы считали меня своим и не видели никаких причин гнать меня из–за кулис. Они были очень популярны и работы было всё время много. Нашими обычными местами выступлений были все популярные сиэтловские клубы: Encore Ballroom, театр Вашингтон, Parker's West and South, Испанский замок, Black–and–Tan, клуб 410 Supper и, конечно же, Birdland, место, где начинали играть все сиэтловские группы, когда становились популярными. Из вечера в вечер мы играли такие ритм–и–блюзовые стандарты, как Let the Good Times Roll, Charlie Brown, Yakety Yak и Do You Wanna Dance?

Не прошло и двух недель с того времени, как Бастер присоединился к группе, как в Birdland у него украли гитару, когда он отлучился ненадолго из–за кулис. И не только он лишился самой ценной вещи, но и знал, что ему предстоит грандиозная взбучка от отца, когда он расскажет ему о случившимся. Я никогда не видел его таким несчастным. Без гитары, без музыки. Весь мир обрушился вокруг него.

Но не всё так плохо, как кажется. Помогли друзья, добавив денег к заработанным ландшафтоведением, Бастер купил в Сирсе себе новую Danelectro Silvertone в комплекте с усилителем Рёбак за 49.95.

Все кругом видели в Бастере гитариста и музыканта, как говорится, от Бога, но самому ему ещё трудно было примерить на себя свой талант. Он покрасил свою белоснежную гитару в красный цвет и привязал к ней два орлиных пера. Он даже отклеил тонкие золотистые полоски с бутылок из–под отцовского виски и использовал их, чтобы украсить её. Каждый раз, как я видел брата с гитарой, она выглядела совершенно по–иному. Я часто слышал, как ребята из Rocking Kings спрашивали друг друга:

— Зачем ему это? Для самовыражения?

Бастер был пионером хиппи, ещё в то время когда никто про хиппи и не слышал. Все остальные члены группы вместе и поодиночке пытались умерить его пыл, но ничего из этого не выходило. Они поставили его на второй план, они одели его в одинаковый для всей группы костюм, но не смогли удержать его в тени.

В начале лета 1960 года отец с Бастером выехали из разваливающегося дома на Террас–Стрит в небольшой дом 2606 по Ист–Йеслер–Вей. Позже и я переехал от миссис Мэгвуд в семью Стил и, естественно, сменил школу Горация Манна на среднюю школу Вашингтона, поскольку отцу к концу года удалось уговорить миссис Ламб переселить меня ближе к родным, так как его грузовик, Линкольн 36–го года, стал барахлить. Итак, я поселился у тётушки Марии Стил в одном квартале от отцовского дома. Но, несмотря на то, что я жил как никогда близко от родных, я стал самым несчастным ребёнком на свете. Миссис Ламб даже пришлось послать невропатолога выяснить ситуацию в доме Стилов.

— Чем ты не доволен? — вкрадчивым голосом спросила меня эта женщина.

— Чем я не доволен? — повторил я её слова. — Бастер с отцом живут в одном квартале отсюда, а я вынужден сидеть здесь. Всего–то что я хочу, это жить дома.

— Тебе нужно понять, что твоему отцу тяжело заботиться о вас двоих. К сожалению, сейчас только так и можно ему помочь и ты должен смириться с этим.

Но я не смирился с этим прежде и не собирался смиряться с этим и в этот раз.

Вдохновлённый успехами моего брата, я решил попробовать свои силы на ежегодном шоу талантов, устраиваемом в нашей школе. Я помчался домой спросить на время у брата гитару. Он почти никому не разрешал играть на своей гитаре, но к счастью я застал его в подходящий для меня момент. Когда я влетел в дом, дверь в спальню была заперта и за ней слышалась возня и голоса брата и Бетти–Джин. На мой стук, дверь приоткрылась ровно на столько, чтобы я увидел лицо Бастера. Если бы не было здесь Бетти–Джин, мне бы никогда он не разрешил взять гитару. Но Бастеру нужно было в этот момент, чтобы я побыстрее убрался из дома.

В итоге я, подражая старшему брату, испытал свою Судьбу, выступив на следующий день на школьном шоу талантов. Я вылез на сцену с другими ребятами и мы сыграли Твист Чабби Чекера. В одиночку я никогда бы не одолел эту песню, но вместе у нас получилось вполне здорово. Всем понравилось наше выступление, так как многие видели электрическую гитару впервые. Но я должен был её вернуть в этот же день Бастеру, так как к вечеру должны были прийти к нему ребята репетировать. Так, благодаря своему брату я стал гвоздём шоу талантов нашей школы. Я даже стал подумывать, а не стать ли и мне тоже музыкантом.