Глава 31 Великий хан

— Вот и порвали, — проговорил одурманенный ртутными парами мистер Джалобин. — Щенки безмозглые! Всего меня порвали.

— Порвали? — повторил Иблис. — На части? А что, Жалобщик, неплохая идея! Превосходная идея, дружище. Именно так я и поступлю. Прикажу дун сипорвать вас на части. На мелкие кусочки. Это будет разновидность китайской казни под названием «Смерть от тысячи порезов». А у вас будет смерть от тысячи разрывов. Мои воины-дьяволы оторвут у каждого из вас по десять ногтей на руках, потом по десять на ногах, потом по десять пальцев — сначала на руках, потом на ногах. А потом уши, веки, брови… О, вы еще пожалеете, что нарушили мои планы! Жалкая шайка слизняков, которые вечно суют свой нос в чужие дела!

— Какой ужас, — простонал Джалобин.

— Хорошую вы ему идейку подкинули, мистер Джалобин, нечего сказать! — горько усмехнулся Финлей.

Туг кто-то вежливо откашлялся. Это был британский вице-консул.

— Простите, что прерываю вас, — сказал мистер Блант. — Но, если не возражаете, я теперь вас покину, поскольку ко всему происходящему не имею никакого отношения. Как вы понимаете, я действовал по принуждению — учитывая свойства этого золотого слитка. Я являюсь членом дипломатического корпуса ее величества и не вправе ни при каких обстоятельствах вмешиваться в дела другой суверенной страны. Так что желаю вам всем приятно провести время, и разрешите откланяться…

— Оставайтесь на месте, — сказал Иблис.

И поскольку в руках у него был золотой слиток, мистер Блант смиренно повиновался.

Иблис повернулся к Нимроду:

— В чем дело, Нимрод? Язык проглотил? — Он рассмеялся. — Что ж, ты и в самом деле скоро останешься без языка. И без других частей тела.

Но Нимрод молчал, потому что державший его воин-дьявол так и не отнял руку от его рта.

— Отпустите его, — приказал Иблис. — Я хочу слышать, как ты просишь пощады, Нимрод. Проси поусердней. Поискренней. Ты ведь хочешь, чтобы я тебя отпустил?

— Как ты все-таки однообразен, Иблис, — устало сказал Нимрод.

— Разве ты не слышал папин приказ? — Радьярд подошел к Нимроду и схватил его за нос. — А ну, проси пощады!

— Даже не знаю, кто из вас больший болван, — сказал Нимрод. — Разве ты не видишь? Все кончено! Коли вам дорога жизнь, уносите ноги. И мой вам совет: не отдавайте больше никаких приказов. Одумайтесь. Если вы оба не смените курс, вы и вправду попадете туда, куда стремитесь.

— Попадем туда, куда стремимся? — глумливо повторил Радьярд. — Что это значит?

— Ты не в том положении, чтобы давать мне советы, марид, — сказал Иблис. Махнув одному из воинов-дьяволов, он указал на Нимрода: — Разорви-ка его на части. Пусть будет первым.

Но терракотовый воин не двинулся с места. Иблис нахмурился, поглядел на золотой слиток, который по-прежнему держал в руке, и тут же инстинктивно его выронил, поскольку слиток пламенел, точно горящий уголек.

— Что это? — воскликнул он. — Что с ним случилось? Так не должно быть! С ним что-то не так!

— Думаю, мы скоро все узнаем, — сказал Нимрод.

Над пылающим золотым слитком заклубился дым. Мистер Блант, который прежде никогда не видел транссубстантизации джинн, решил, что слиток горит или подвергся какой-то химической реакции. Но остальные сразу поняли, что в нефритовой пирамиде скоро появится гость.

Спустя еще несколько секунд никаких сомнений уже не осталось: джинн постепенно принимал человеческое обличье. Когда дым рассеялся, они увидели рослого, бородатого, довольно полного китайца, в белых шелковых одеждах, черной шапке, которая спускалась на его массивную шею, и в сандалиях на высоченных деревянных платформах, вознесших его сантиметров на десять над ртутным полом. Возможно, поэтому его джинн-сила тут и действовала, и он смог материализоваться. Но самым странным в нем были ногти — длиной чуть ли не пятнадцать сантиметров. А может, и больше. И один из этих длиннющих ногтей он сразу наставил на Иблиса.

— Кто посмел использовать один из моих золотых слитков для зла? — сказал джинн. Он говорил по-китайски, и мистер Блант, будучи добросовестным дипломатом, почувствовал себя обязанным переводить его речь синхронно для всех, кто говорил только по-английски.

— Я Иблис, предводитель ифритцев, — дерзко ответил Иблис. — А тебя как величать? Как тебя зовут дома?

— Я здесь как раз дома, — сказал китайский джинн. — Я — Сэчэн-хан, или Ши-цзу. Из рода Кият-Борджигин. Но лучше всего я известен под — именами Хубилай, Кублай-хан, Великий хан монголов, Император юаньского Китая. Моим дедом бил великий Тему-джинн Чингисхан.

— Тему-джинн? — переспросил Иблис.

— Правильно. Тему-джинн.

— Чингисхан был джинн? — Иблис немало удивился.

— Конечно, — сказал Хубилай. — Как иначе он завоевал бы столько земель? Как получил бы такую большую империю?

— Это означает…

— Что и я тоже джинн. Ты не так уж глуп. — Хубилай улыбнулся.

Но эта улыбка вовсе не обрадовала Иблиса. Он чувствовал, что настал час расплаты.

— Да, я — джинн, — повторил Великий хан. — Как иначе я управлял бы огромной империей, доставшейся мне в наследство? И как иначе я бы узнал, что джинн-сила, содержащаяся в дун си, может быть столь разрушительна в недобрых руках? Не будь я джинн, я не смог бы наложить заклятие на пять золотых слитков, чтобы связать их только с доброй и достойной волей.

Иблис нервно сглотнул.

Длинный ноготь указал на Филиппу.

— У нее хорошее, храброе сердце, а у тебя нет, — сказал Хубилай Иблису. — И я пришел, чтобы тебя наказать.

— С какой стати? — возмутился Иблис. — По какому праву?

— По праву, данному мне не кем иным, как самой Синей джинн Вавилона в тысяча двести девяностом году, — ответил Великий хан. — Я материализовался не прямым, а сокровенным путем. Это означает, что я появился здесь благодаря силе Синей джинн, а не моей собственной.

Иблис рассмеялся.

— Послушай, хан, ты совершил дальний путь, но впустую. Мы с сыном неуязвимы. Никакая джинн-сила не достанет нас в этих нефритовых одеяниях. Пошли отсюда, Радьярд. Пусть это джинн-дурачье и тупицы-мундясяне развлекаются без нас.

Хубилай махнул рукой, и воины-дьяволы заступили дорогу ифритцам.

— Это верно, нефритовые одежды защищают вас от моей силы, — сказал хан. — Поэтому будет справедливо, чтобы эти же одежды защитили и мир от таких людей, как вы, Иблис. Одежды станут вашей тюрьмой. А в свое время — вашими могилами.

— Что ты несешь? — воскликнул Иблис.

— Хватайте их! — приказал хан.

И никто не посмел ему перечить.

Глиняные воины крепко держали Иблиса и Радьярда за руки.

— Кладите их на землю, — сказал хан.

— Что ты собираешься с нами сделать? — Иблис забеспокоился. — Помогите! Нимрод! Скажи что-нибудь! Защити меня, старый друг! Скорее, а то этот толстый псих сделает что-нибудь ужасное!

— Что тут сказать, Иблис? — печально произнес Нимрод. — Что можно сказать в защиту того, кто готов был с легкостью пожертвовать жизнями миллионов детей? Не знаю, как именно хочет наказать тебя Великий хан, но, думаю, любое наказание ничто в сравнении с тем, чего ты заслуживаешь.

— Это была шутка! — воскликнул Радьярд. — Просто она немного затянулась и вышла из-под контроля.

— Что-то никто не смеялся, — трезво заметил Джалобин. — Слышите, вы? Было не смешно.

Великий хан взял раскаленный золотой слиток. Голыми руками. Жар его, похоже, ничуть не беспокоил. Хан поднял слиток над лежавшим на полу Радьярдом Тиром, и золото, плавясь, начало капать вниз и затекать меж кусочков нефрита. Скоро все 2156 составлявших гибкую броню нефритовых пластин и пластинок соединились и образовали крепкий саркофаг.

— Я не могу пошевелиться! — истошно завопил Радьярд.

Только тут до него окончательно дошло, что именно замыслил Великий хан. Сперва молодой ифритец рассвирепел и принялся ругаться последними словами, а потом стал упрашивать хана его пощадить. Но тот был глух к любым мольбам. За несколько минут он залил золотом все дыры и щели между нефритовыми пластинами.

Когда Радьярд Тир замолчал в своем нефритово-золотом саркофаге, Великий хан подошел к Иблису, лежавшему радом с сыном на полу пирамиды.

— Ты не посмеешь меня запечатать! — заорал Иблис. — Я не хочу быть похороненным заживо! Скажи ему, Нимрод! Это жестоко!

— А сам ты когда-нибудь думал о том, как поступаешь с другими? — сурово спросил Великий хан.

— Скажи ему, Нимрод! — молил Иблис, а хан уже склонился над ним, чтобы залить его одежды золотом. — Скажи ему, что это наказание слишком жестоко! Это дико! Это неконституционно! Никакой суд в мире не вынес бы такой приговор!

— Не вы ли хотели приказать своим воинам разорвать нас на кусочки? — напомнил Джон. — Ваши слова, не отпирайтесь!

— Нет! Это недоразумение! — настаивал Иблис.

— Да вы же хотели нас расчленить! Ногти отдельно, пальцы отдельно! — воскликнул Финлей.

— Я знаю, что поступил плохо. Я заслуживаю наказания. Но не такого!

— Запечатать! И точка! — сказал Великий хан, и первые капли золота упали в щели нефритового одеяния Иблиса. — В твою собственную бесценную броню. Навсегда. Я запечатаю тебя золотом и своей джинн-силой, а нефрит, украденный тобой из музеев, только добавит крепости твоему саркофагу. Никакая джинн сила не войдет и не выйдет отсюда. Ты станешь живой статуей и будешь пылиться в тихом углу музея. Вот такая судьба ждет тебя, Иблис. Вот такая судьба.

— Это несправедливо! — сказал Иблис — Я напишу в парламент! В конгресс! В сенат! Я обращусь к самой Синей джинн Вавилона!

— Ты имеешь в виду сестру Дыббакса? — парировал Нимрод. — Не рекомендовал бы делать это, Иблис.

— Остановите его!

— Какой ужас! — прошептала Филиппа и отвернулась. Ей казалось, что никто, даже Иблис, не заслуживает такой страшной участи. — Ужас.

Но она не находила слов, чтобы попросить за Иблиса. Любые слова застревали у нее в горле, когда она вспоминала о том, что случилось с господином Ракшасом. А до него — с мальчиком Галиби из французской Гвианы. И конечно, с бедным Дыббаксом. Нимрод прав. Хуже всего Иблис поступил с Дыббаксом.

— Он сам навлек это на себя, — сказал Джон, чьи нервы были покрепче, чем у сестры. — Он получает по заслугам.

— Остановитесь! — кричал ифритец, в то время как Великий хан уже опустил нефритовое забрало на лицо Иблиса и начал заливать золотом все щели. — Перестаньте! — Голос Иблиса делался все глуше. — Остановитесь! Умоляю!

Но когда последняя капля расплавленного золота заполнила последнюю щель — между 2155-й и 2156-й пластиной нефрита, — воцарилась тишина.

Великий хан выпрямился и оглядел дело своих безжалостных рук. Два затвердевших нефритовых костюма лежали на полу подобно каменным рыцарям, погребенным в средневековом склепе. Они были полностью непроницаемы. И неуязвимы для джинн-силы. Никто никогда не догадается, что внутри находятся два вполне живых джинн.

— Дело сделано, — объявил хан. — Эти двое больше не будут вредить человечеству. Унесите их прочь.

Восемь воинов-дьяволов вынесли нефритовые саркофаги из пирамиды.

— Прямо как «Человеке в железной маске», — сказал Финлей. — Обалдеть.

— Жуть, — добавил Джон. — Правда, жуть берет.

Великий хан кивнул на прикованных к стене пленников.

— Освободите их, — приказал он глиняным воинам.

Заметив в глазах Филиппы слезы, Нимрод ободряюще кивнул племяннице. Он понимал, что она жалеет Иблиса и его сына, и сочувствовал девочке, хотя сам ее жалости не разделял. Освободившись от кандалов, Нимрод потянулся, развернул онемевшие плечи, посгибал руки, а потом обнял племянницу.

— Все хорошо, Филиппа, — сказал он. — Все позади.

— А для Иблиса и его гадкого сынка это вообще конец, — добавил Джалобин. — По крайней мере, я очень на это надеюсь.

— Если не возражаете, я все-таки вернусь в консульство, — нервно сказал мистер Блант Филиппе и Финлею. — Все было весьма занятно. Говорю вам это совершенно искренне. Весьма, весьма занятно. Но вздумай я об этом кому-нибудь рассказать, боюсь, мне просто никто не поверит. Поэтому воздержусь. От меня об этом никто не узнает, не сомневайтесь. Иначе на моей карьере можно будет поставить жирный крест. Правительство ее величества относится к подобным неправдоподобным рассказам своих дипломатов весьма неблагосклонно. — Он вежливо приподнял шляпу. — Всем до свидания.

И он ушел. Смотался. Чтобы с ним не случилось что-нибудь еще. Столь же неправдоподобное и соответственно непригодное для отчета ее величеству.

— Слава богу, ушел, — сказал Финлей. — Он из тех тупоголовых чопорных англичан, из-за которых нас, всех остальных, так не любят во всем мире.

— А по-моему, он очень милый, — сказала Филиппа.

— Вы, мисс Филиппа, в каждом найдете что-то хорошее, — усмехнулся Джалобин. — Даже в распоследнем негодяе… — Он покачал головой. — Наверно, поэтому мы вас так любим. Ну-ка, дайте и я вас тоже обниму.

Филиппа прижалась к огромному животу Джалобина.

Нимрод повернулся к Хубилаю.

— Спасибо, что спасли нас, — сказал он и вежливо поклонился хану, одному из величайших правителей в истории. — Мы вам очень признательны. Верно, друзья?

— Еще бы! — подхватили все. — Огромное вам спасибо.

— Вы что-нибудь знаете о духах детей, которые томились здесь в заключении? — спросил Нимрод. — Что с ними сейчас?

— Они уже в пути. Возвращаются по домам, к своим близким, — ответил Великий хан. — Некоторым предстоит долгий путь. Но уверяю вас, все они непременно доберутся до цели.

— Позвольте кое о чем вас расспросить, — сказал Нимрод. — Как вам удалось вернуться в этот мир? Ведь после вашей смерти прошло много веков. И как связана с вашим возвращением эта золотая вещица, которую вы сами дали когда-то Марко Поло? Вы упоминали так называемую «сокровенную материализацию». Я, конечно, об этом слышал. Но как это работает?

— Меня очень тревожило, что дун симогут представлять опасность для будущих поколений. Поэтому я пригласил в гости Синюю джинн Вавилона и попросил у нее совета, — объяснил Великий хан. — Когда она гостила у меня в Китае, то предложила изготовить пять золотых слитков. Мы сделали их, причем запаяли в золото мои собственные ногти. Заклятие на слитки она наложила сама. Так что вернуться к жизни я могу только в определенных обстоятельствах. Такова ее воля.

— Но Марко Поло вы сказали, что золотые слитки сделал Янь Юй, — сказал Нимрод. — Вы хотели сохранить свою тайну? Чтобы никто не узнал, что вы сами — могучий джинн? Я прав?

— Марко был моим добрым другом, — ответил Хубилай. — Но он не понял бы истинную природу нашей силы. Он был человеком своего времени и, возможно, решил бы, что я колдун или что-нибудь похуже. Может, и сам дьявол. В четырнадцатом столетии европейцы были крайне суеверны.

— А воины-дьяволы? — спросил Нимрод. — Дун си? Что станется с ними? Не говоря уже обо всех духах и призраках, которых они поглотили по велению Иблиса и до сих пор держат в заточении в собственных телах. Что с ними будет? Разве они больше не опасны для человечества?

— Верно, очень опасны, — честно сказал хан. — В ближайшие несколько месяцев мне придется заняться изгнанием духов из их тел. Процесс этот будет непростым и крайне жестоким. Даже разрушительным. К сожалению, не все духи выживут. Большинство из них покинут эту землю навсегда.

— Наш близкий друг, тоже джинн, господин Ракшас, оставил на время свое тело, и дух его тоже оказался поглощен одним из этих воинов, — сказал Джон. — Он сможет пережить процесс изгнания духов из терракотовой армии?

— Сомневаюсь, — ответил хан. — Если бы я знал, какой именно воин поглотил вашего друга, я проявил бы при изгнании духа дополнительные меры предосторожности. Но в этой армии больше восьмидесяти тысяч воинов. Не думаю, что удастся найти среди них именно того, кто вам нужен. Мне здесь, в Сиане, и так предстоит большая работа.

— Бедный господин Ракшас. — Джон, сидя внутри Джалобина, закусил губу. — Он пытался отвлечь воина-дьявола в храме Дендур от меня и Фаустины. Уводил его подальше, чтобы мы успели сбежать. Мне так его не хватает…

Все услышали, как Джон-Джалобин сглотнул слезы.

— Мы все будем по нему тосковать, — кивнул Нимрод. — Он чудный и мудрый друг.

— Жизнь и смерть — это одна и та же нить. Просто на разных концах она называется по-разному, — сказал Великий хан. — Постарайтесь запомнить: была глина — стала чашка. Чашка полезна нам потому, что перестала быть глиной. В глухих стенах вырубают двери и окна, и помещение становится для нас полезным. Полезна пустота, небытие. Одновременно это и самая большая радость.

— Непонятно, — призналась Филиппа.

Великий хан погладил ее по голове.

— Слова правды всегда туманны, — произнес он — Но поверь, дитя мое, большие подвиги складываются из малых. Из таких, какой совершила ты.

— Она и вправду героиня, наша Филиппа! — подхватил Джалобин. И Джон, который по-прежнему находился в теле дворецкого, радостно с ним согласился.

— А еще, девочка, у тебя воистину великое сердце, — продолжал хан. — И в награду я дарю тебе эти земляничные тапочки.

Хубилай наставил длинный ноготь на ноги Филиппы, и на них появилась пара красивых туфелек-шлепанцев.

— Большое спасибо, Ваше Императорское Величество, — сказала девочка. — Но разве они земляничные? Они же золотые!

— Да, но пахнут земляникой, — возразил Великий хан.

— Как здорово!

— У меня к вам маленькая просьба, господин Хубилай, — сказал Джон устами Джалобина.

Великий Хан кивнул.

— Вы ведь будете проводить экзорцизм в музеях мира? Насколько я понимаю, после Сианя вы именно это и намерены сделать. Пожалуйста, освободите духа из храма Дендур в музее Метрополитен в Нью-Йорке. Это мой приятель, Лео Полита, он был Ка-слугой в этом храме сто пятьдесят лет. Если можно, избавьте его от этих обязанностей. Вы не против?

— С удовольствием выполню твою просьбу, — ответил Великий хан.

— Спасибо! — Джон просиял. — Большое спасибо!

— Что ж, думаю, нам пора домой, — сказал Нимрод.

— Надеюсь, мама уже вернулась! — воскликнула Филиппа. — Я так по ней соскучилась! По ней и по моей джинн-силе. Я без нее как без рук. Или даже без одежды.

— Ага, ты чувствуешь себя голой! А мне-то каково? — донесся изо рта Джалобина недовольный голос Джона. — У меня даже тела нет. Теснимся тут с Джалобином. А он точно слон в посудной лавке.

— Буду признателен, если вы, молодой человек, оставите свои личные наблюдения при себе, — негодующе сказал Джалобин. — Джонни, я вынужден делиться с тобой самыми интимными тайнами, и это, знаешь ли, не всегда приятно.

— Я вас понимаю как никто, — отозвался Финлей.


Смерч нес их над Тихим океаном, а потом над всем Североамериканским континентом. Приземлившись глухой темной ночью в Центральном парке, все стали прощаться.

— Ты не хочешь зайти к нам в гости? поздороваться с мамой? — спросила у Нимрода Филиппа.

— В другой раз, — ответил Нимрод. — Надеюсь, отец ваш за это время поправился, мама вернулась, и всем вам есть что сказать друг другу. Так что мы вас на некоторое время оставим одних. В узком семейном кругу.

— А как же господин Ракшас? — спросила Филиппа. — Когда мы уехали, его тело осталось в комнате Джона. Что случается, когда джинн умирает? Его хоронят?

— Поскольку это случилось в доме вашей мамы, она сама решит, как лучше все организовать, — сказал Нимрод. — Скажите ей, что я позвоню из Лондона. И обязательно прибуду на церемонию погребения.

После того как Филиппа обняла на прощание Джалобина и Нимрода, дворецкий позволил Джону — перед тем как мальчик покинет его тело — попрощаться с Финлеем и поблагодарить его за все, что он для них сделал.

— Было познавательно, — сказал Финлей с явным намеком.

— Что ты теперь станешь делать?

— Навещу отца, — ответил Финлей. — Нимрод прав. Надо попробовать с ним помириться. А осенью поеду грызть гранит науки. Пансион-то проплачен. — Финлей и Джалобин-Джон обменялись рукопожатиями.

После этого Джон переместился в тело сестры. И вот Филиппа сошла со смерча, а Нимрод, Джалобин и Финлей полетели дальше в Лондон.

Джон и Филиппа отлично ужились в одном теле на протяжении нескольких минут — пока добирались от Центрального парка до дома Гонтов на Восточной 77-й улице. В конце концов, они были близнецами, а у близнецов редко бывают друг от друга тайны. Кроме того, они решили, что обмениваться мыслями не так уж плохо: так они смогут быстро и подробно, без лишних объяснений узнать, что делал каждый из них за время разлуки.

— А знаешь? — сказал Джон. — Приключения — это, конечно, здорово, но я от них жутко устал. Я хочу попасть домой, получить назад свое тело и увидеть маму с папой. Я хочу есть то, что люблю я, а не то, что любят Джалобин или Финлей. Я хочу снова иметь право на выбор, понимаешь? Снова быть самостоятельным. Снова иметь семью. Ходить в школу. Ну, жить нормальной, обычной жизнью.

— И я тоже, — призналась Филиппа. — Я пойду на кухню, найду что-нибудь поесть, поболтаю с мамой и с папой, посмотрю телевизор, а позже навещу миссис Трамп.

Филиппа остановилась перед газетным киоском, и оба близнеца успели прочитать статью на первой странице газеты «Нью-Йорк пост»: «Миллионы детей во всем мире очнулись от массового гипноза. Развеяны чары юного фокусника — неудачника Джонатана Таро».

Радости детей лампы не было предела. Но одновременно они жалели бывшего друга.

— Бедный Дыббакс, — вздохнула Филиппа.

— Помнишь, он любит, чтобы его называли Бакс? — сказал Джон. — Он ненавидит свое имя.

— Интересно, что с ним теперь будет?

— В газете написано, что он исчез. — Джон пожал плечами. — Уж не знаю, что это значит.

— Да, это я тоже прочитала. Читать я умею. Просто интересно, что будет с ним дальше. Я вот прожила без джинн-силы месяц, и это оказалось довольно тяжело. Даже представить не могу, что значит остаться без джинн-силы до самого конца жизни.

— Ага. Точно без руки.

— Ну, Джалобин и без руки прекрасно справлялся. Наверно, в конце концов ко всему можно привыкнуть, — заметила Филиппа.

Добравшись до дома и не обнаружив там маму, дети очень огорчились. Их ожидало лишь мамино письмо, написанное знакомым каллиграфическим почерком. Мама сообщала, что спешит к ним из Иравотума и будет уже очень скоро. Джон заметил, что письмо написано на личном бланке миссис Гонт. Бумага была жутко дорогой — с ее именем и адресом, выполненными специальным золотым тиснением. Пачку такой бумаги мама обычно держала дома, в кабинете, в откидном бюро. Странно… Неужели она взяла такую бумагу с собой в Вавилон? Джон удивился, но потом напомнил себе, что его мать — могучий джинн и вполне может устроить свою жизнь так, как ей нравится.

Неутешительная новость о том, что мама еще не прибыла домой, была — до некоторой степени — скрашена тем, что их радостно встретила миссис Трамп, которая полностью оправилась от своей мозговой травмы. Миссис Трамп выглядела даже лучше, чем прежде, и в ней появились некий блеск и очарование. В дорогущей одежде, с новым жемчужным колье, с новой прической, которая чем-то неуловимо напомнила мамину, эта новая миссис Трамп показалась близнецам весьма изысканной дамой. В домработницы она явно не годилась.

Здоровье их отца тоже почти совсем поправилось. Волосы его были с проседью, но не белоснежны. И он был уже способен стоять, а не только сидеть в инвалидном кресле. Папа оказался даже как-то повыше ростом, чем помнилось детям. Руки у него уже не дрожали, а главное — ушел запах, острый запах плесени, который неуловимо витает над стариками. Мистер Гонт здоровел день ото дня, и Марион Моррисон сочла возможным покинуть Нью-Йорк, поскольку ее призвали к следующей жертве злонамеренного джинн-заклятия. Голос мистера Гонта тоже обрел былую силу. Восстановилось все — вплоть до его постоянного желания командовать.

— Джон, — сказал мистер Гонт. — Иди-ка наверх и воссоединись со своим телом. А ты, Филиппа, тоже иди наверх и верни себе джинн-силу. Когда будете готовы, сразу спускайтесь в библиотеку. Полагаю, нам надо немного поговорить. Мы так давно не общались по-семейному. Так что надо сесть и рассказать друг другу все, что случилось за это время. Мы с миссис Трамп ждем вас в библиотеке.

Заинтригованная Филиппа устремилась наверх. Там Джон вежливо поблагодарил сестру за временное пристанище и вселился назад в свое родное тело.

— Черт возьми, хорошо-то как! — сказал он. — Я снова стал самим собой!

— Прежде чем ты окончательно расслабишься, не забудь дунуть мне в ухо, — сказала Филиппа.

— Что?! Зачем?

— Мне надо вернуть джинн-силу, — объяснила Филиппа. — С твоего разрешения.

— Ладно, — мрачно сказал Джон. — Давай доведем это дело до конца.

Когда все свершилось, Джон сплюнул на пол.

— Не изображай, что тебе противнее, чем мне, — сказала Филиппа, вытирая ухо платочком.

— А ты почем знаешь? — буркнул Джон.

Но Филиппу его колкости ничуть не занимали. Она наконец получила свою джинн-силу. Да, без нее и правда как без рук. Во всяком случае, без одной. В этом Джон не ошибся. С вновь обретенной джинн-силой Филиппа чувствовала себя замечательно. Она сняла золотые шлепанцы, которые подарил ей Великий хан, и поднесла к носу. Они и правда пахли свежей земляникой.

— Ты заметила? — сказал Джон. — Папа сегодня впервые упомянул джинн-силу в присутствии миссис Трамп.

— Ой, ты прав. Как странно, да? И сама миссис Трамп странная. Она совсем не такая, как раньше. Тебе не кажется? Ударилась головой — точно на курорт съездила. Я ее никогда такой красивой не видела. Интересно, что папа хочет нам сказать?

— Когда родитель вызывает детей на разговор, хороших вестей не жди, — предрек Джон. — А вдруг мама все-таки не вернется?

— А как же письмо? В нем говорится, что она вернется совсем скоро! И почерк мамин, я его ни с чьим не спутаю. — Филиппа покачала головой и повторила: — Интересно, что папа хочет нам сказать?

— Возможно, это про господина Ракшаса, — сказал Джон. — Ты заметила? Тела-то нигде нет.

— Конечно заметила, — ответила Филиппа. — Но вряд ли папа хочет говорить именно об этом. Ведь он все-таки не джинн. Он предпочитает, чтобы о таких вещах говорила мама. Во всяком случае, раньше так оно и было. Он стеснялся.

— Ладно, неважно. Разговор по-любому пойдет о чем-то сверхъестественном, — заметил Джон. — Потому что у нас вся семейка ненормальная.

Через пару минут они с Филиппой сидели в библиотеке и глядели на отчего-то смущенного мистера Гонта и совершенно безмятежную миссис Трамп. В библиотеку, решив, что предстоит важное совещание, пришла даже кошка Монти.

— Что-то не так, папа? — спросила Филиппа.

— Это о господине Ракшасе? — спросил Джон.

— Где мама?

Последний вопрос дети задали уже хором.

Мистер Гонт посмотрел на миссис Трамп и кивнул.

— При этих обстоятельствах, миссис э-э… — сказал он. — Думаю, вам стоит рассказать все самой.

Миссис Трамп любезно улыбнулась.

— Все хорошо, дети, — сказала она. — С моей точки зрения, все замечательно. Но тут без вас кое-что случилось. Несомненно. Нечто важное. Странное. То, к чему будет не так уж просто привыкнуть. Это потребует времени. Да, дети, вам придется, хочешь не хочешь, привыкать к некоторым серьезным переменам. Всем нам придется. Жизнь наша пойдет немного по-другому. Позвольте мне объяснить, как именно.

Загрузка...