Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Глава 20

Мы пили чай с сушками, а я рассказывал, как во мне, после того, как очнулся после утопления, вдруг открылся безразмерный кладезь знаний.

— Каких знаний? — спокойно спросил Рамзин. — Какого плана?

— Да, всякие. Не фундаментальные. Так… То-сё, пятое-десятое… Словно библиотека какая.

Хотелось мне сначала сказать, что залез в чужую голову, но вовремя передумал. Сразу бы посыпались вопросы: «В какую чужую? Чья это голова? Что за человек? Где живёт? Какой национальности? Мужчина, женщина?»

Трудно там разобраться. Да и лень на бесполезные копания время тратить. Захотел я стать сильнее, потому, что во дворе дразнили, нашёл там знания самбо и бокса с карате. Захотел музыку, — усилитель спаял…

— А космический корабль сможешь? — усмехнулся Рамзин.

— Космический корабль не смогу, а вот гидроакустическую систему соберу. И вообще… Такое ощущение, что то, что мне нравится, те знания ко мне и приходят. Я очень звуки люблю. С детства заслушивался птичьими голосами. В поле жаворонка слушал, в лесу других птиц. А ещё с детства сильных хотел стать, но… Тело у меня было подстать фамилии. Думаю, что мне просто после моей смерти открылось… То, что мне надо то и открылось. Не больше и не меньше. И повзрослеть быстро хотел.

— Ну, ты даёшь! — рассмеялся Рамзин. — Не хочешь же ты сказать, что на тебе дар Божий свалился? Даже не дар, а дары? Ты, получается, одарённый, что ли?

— Получается так. Вот учиться я категорически не хотел, а потому никакими знаниями меня не одарило.

— Да, как же? Ты же почти отличник? — удивился Рамзин.

— Учить приходится, Сан Саныч. Сижу и грызу гранит науки своими собственными зубами. Просто после утопления своего, понял, что жизнь даётся один раз. И так сильно жить захотелось, что в голове что-то перевернулось. Скучно стало дурака валять. Да и знания открылись такие, что грех было не воспользоваться.

— Ты про гидроакустику сказал. Что ты имеешь ввиду?

— Я звук понимаю, вроде как, спинным мозгом. И это понимание могу воспроизвести в приборах. И радиолокацию тоже, кстати.

В восемьдесят третьем году я распределился в ЦАГИ[1] и проработал в нём до девяносто четвёртого, помогая учёным повышать обороноспособность Родины. Потом по всем известным причинам, а именно многомесячным задержкам выплаты зарплаты уволился и стал зарабатывать на прокорм семьи кулаками. Тогда как раз стали организовываться первые платные поединки, называемые сначала чемпионатами по «фулконтакту», потом пом «миксфайт», ММА.

Но я не злоупотреблял поединками. «Кося» под травмированного, я отказывался от повторных боёв и кое как до девяносто девятого, с Божьей помощью, немного тренируя, дотянул. К тому времени закончил заочно Хабаровский институт физкультуры — там были знакомые — и совсем ушел на тренерскую работу в школу Штурмина.

В ЦАГИ мы занимались доработкой подводной ракеты «Шквал», поступившей на вооружение в 1981 году, а именно — систем гидроакустического наведения и целеуказания. Но наши разработки «легли глубоко в стол» и пригодились лишь в годах двухтысячных. Поэтому никаких премий и преференций за них мы не получили, хотя и ожидали. Да-а-а…

Зато на основе наших разработок изделия в габаритах «Шквал» могут двигаться с большими скоростями и глубинами с возможностью коррекции траектории в режиме кавитационного обтекания. Это позволит перевести такие ракеты в класс высокоточных. И я знал не только секреты целеуказания ракет в подводной среде, но и некоторые секреты самого их движения, над которыми сейчас бьются учёные, как рыба об лёд. Но как об этом сказать, чтобы меня не заподозрили в ереси и не сожгли на костре? Там есть нюансы на грани с мистикой, до которых мы дошли экспериментальным путём. И не хотелось бы сразу становиться секретоносителем особой важности. Да-а-а…

— И что же ты можешь подсказать нашим учёным, того, что они не знают? — чуть свысока спросил Рамзин.

Я дёрнул плечами.

— Я не говорю, что знаю то, что не знают они. Откуда мне вообще знать, что они знают? Это, наверное, военная тайна? — сказал я, специально рассуждая по-детски.

— Государственная, Евгений, государственная. И вот теперь мы подошли к самому главному. Ты, конечно, подписок не давал. Да и нет тебе ещё соответствующего озраста, чтобы нести ответственность, но ведь ты пионер и книжку про «Мальчиша — Кибальчиша» читал?

Я кивнул.

— Помнишь, как буржуины у него выпытывали военную тайну. Так и ты. Вроде маленький ещё, а уже знаешь такое, что может пользу принести нашей Родины. А то, что для нашей Родины польза, то враги знать не должны. Понятно?

— Понятно. Да, вроде, не выдал я пока военную тайну «проклятым буржуинам».

— Правильное тут слово — «вроде». Не можешь ты знать, насколько твои разработки передовые, — а поэтому, пожалуйста, показывай, если что новое соберёшь. Вот, например, твой кодировщик — памяти — очень продвинутая вещь.

— Так я её никому и не показываю.

— То есть, ты понимаешь, что это технологии продвинутые? А как ты это понимаешь? Ты видел что-нибудь подобное?

— Где бы я видел? — усмехнулся я. — Просто подумалось, как звук запихнуть в радиосхему, и придумал. Вот и всё.

— Вот и всё, — задумчиво произнёс Рамзин. — Понятно. Хотел спросить… Ты почему на вечернюю тренировку не пришёл. Мы тебя ждали.

— Не буду я ходить к вам. Не интересно мне пока что-то специфическое изучать. А спарринговать мне с вами мужиками — себя калечить. Вы сами сказали: блоки, то сё… Мне пока и макивары хватит, что бы силу удара и резкость поставить. Мешки повешу и буду нарабатывать комбинации. Вы про спортивный зал не шутили?

— Шутили, конечно, — ответил Рамзин. — Кто нам позволит?

— А кто вам запретит? — спросил я удивлённо. — Эти помещения нигде не учтённые. Скорее всего это был общий с кафетерием зал. Сейчас он им точно не нужен. Да и мне, собственно.

Рамзин покрутил головой.

— У настаак нельзя. Нужно делать всё по закону. Верхние помещения отойдут жилфонду, а нижние — тресту ресторанов и кафе.

Я скривился, пожал плечами, но промолчал. За верхние две комнаты меня душила жаба.

— Там и канализации нет, — пробормотал я.

Рамзин улыбнулся.

— Есть возможность оставить эти комнаты у тебя, Евгений. Если у нас получится убедить руководство в необходимости проведения эксперимента.

— Надо мной эксперимента?

— С тобой эксперимента. Во-первых, оставаться тебе в шестом классе опасно. Вернее, шестой класс ты кое как ещё дотянешь, а вот в седьмой класс идти тебе, Евгений, наверное, не придётся. По темпам роста и взросления идти тебе надо будет класс в десятый.

— Вы серьёзно? — удивился я.

— Ну, или в девятый… Если не вытянешь по знаниям. Будешь второгодником, — улыбнулся Рамзин.

— Не хочу я быть второгодником, — возмутился я в бешенном темпе прокручивая, что мне лично даёт такой резкий «скачок» во взрослую жизнь. Вместо седьмого класса в десятый. Ничего себе прыжок!

— А мои одноклассники? Не удивятся?

— Можно сказать всем, что ты после долгой болезни отстал и этот год навёрстывал упущенное. Тогда всем станет твоё упорство в учёбе. Только руководство школы будет в курсе того, что ты перескакиваешь, но придётся сдавать экстерном. Вытянешь?

— Хе-хе! — покачал я головой. — Значит вы у меня воруете три года детства и сразу подводите меня под уголовный кодекс.

Рамзин посмотрел мне в глаза и пожал плечами.

— А как по-другому? По-другому не получается, Евгений. Нельзя тебе с таким умищем и… Э-э-э…

— С таким счастьем и на свободе? — хохотнул я. — Да-а-а… И в чём будет выражаться наш эксперимент?

— Не уполномочен пока говорить, но просто мы берём под контроль твоё умственное и физическое развитие. Медициной займутся медики ДВОРАН, психолог будет наш, спорт инструкторы — наши. Если ты согласен, я докладываю наверх и мы намечаем цели и задачи, составляем план. Одно скажу. В рамках этого плана ты должен победить на чемпионате мира по боксу в семьдесят восьмом году.

— А что не в семьдесят четвёртом? — пошутил я.

— Маловат для него ты, — серьёзно сказал Рамзин. — Сам говоришь: блоки, то-сё… Вот прокатишься в по Союзу по юношеским турнирам, там видно будет.

— А если я не хочу? — спросил я, с интересом и улыбкой глядя на Рамзина.

— Что не хочешь? — удивился Рамзин.

— Не хочу «кататься» по Союзу. Не хочу становиться чемпионом мира. Ни по самбо, ни по боксу, ни по карате. Мне с радиодеталями интересно ковыряться, на гитаре играть. А спорт это… Я же сказал… Мне захотелось сильным стать, но не сильнее всех и не чемпионом мира. Мне не нравиться кого-то бить. Ловко двигаться нравится, обыгрывать на ринге или на ковре, нравится, но не становиться чемпионом.

— Так одно другому разве мешает? — удивлённо спросил Рамзин. — Играй на ринге и выигрывай. Это же любительский бокс, а не профессиональный.

— Не смогу я. Играть это одно, а сражаться это совсем другое.

— Боишься?

Я помолчал, обдумывая, что сказать.

— Сказать, что не боюсь, не могу. Боюсь, конечно, но дело не в боязни. Дело в нежелании. Мне не интересно и я не вижу в этом смысла. Ну что мне может дать победа на чемпионате мира? Кроме потери здоровья…

Рамзин хмыкнул и недовольно покрутил головой.

— А тебе обязательно нужна выгода? А интересы страны? Престиж? Олимпиада? По-моему начистить физиономию какому-нибудь американцу — это весело! Нет? Это как рыцарские поединки! Без войны победа это тоже престиж. Ежегодно проходят матчи СССР — США. Разве победить американцев не интересно?

Я покрутил головой и слегка поморщился.

— Не интересно. Да и профанация этот ваш матч СССР — США. Также, как и Олимпийские игры. Это любители. Вот если бы в этих соревнованиях участвовали профессионалы, тогда другое дело… Как можно получать удовольствие от того, что ты стал чемпионом мира среди, э-э-э, дворовых команд? И знать, что есть кто-то, кто, скорее всего, сильнее тебя? И главное, — не смочь с ним посостязаться. Потому, что нельзя любителям драться с профессионалами. Кто это придумал, знаете?

— Кто? — удивлённо глядя на меня спросил Рамзин.

— Странно, что вы не знаете. Любительский бокс придумали английские аристократы. Им, видите ли, неуместно было получать по мордасам от плебса. Разделение по происхождению, вот, что такое — этот ваш любительский бокс. Классовая несправедливость.

— Интересно ты рассуждаешь. Значит, ты считаешь, что у нас, в стране рабочих и крестьян, должен был получить развитие профессиональный спорт?

— Да, ничего я не считаю. — отмахнулся я запальчиво и продолжил в том же тоне. — Для нашего государства спорт — здоровье народа и у нас спорт по-настоящему любительский, но не наше государство диктует правила поведения. Что в спорте, что в других международных нормах, кстати. Нам сказали: «Будет так! Не хотите — валите!», вот мы и участвуем… Олимпийское движение было создано как альтернатива войнам с девизом: «О. спорт, ты — мир!» Но очень скоро это движение будут использовать против СССР. Назовут нас «Империей Зла» и Олимпиаду, которая будет проходить у нас в Москве, попросту бойкотируют.

— Э-э-э… Это ты про какую Олимпиаду говоришь? — нахмурившись, спросил Рамзин.

Я сделал вид, что засмущался.

— Ну… Это… Я так… Никакую!

Становиться провидцем не хотелось, но ничего не попишешь. Попытаться не допустить «Перестройку» я был обязан. Для чего ещё я подставлялся под Комитет государственной безопасности? Иначе мог бы сидеть тихо, как мышь под веником, и жить себе припеваючи во всех хороших смыслах этого слова. Особенно с золотым запасом немаленькой «банановой республики».

Рамзин хмыкнул.

— Да, ладно тебе! Что назад-то отрабатываешь? Интересно ведь, что ты имеешь ввиду. А-то начал и не закончил. Я ж от любопытства спать не буду.

— Олимпиаду тысяча девятьсот восьмидесятого года, что в Москве пройдёт, — буркнул я «нехотя».

— Есть первый пробный шар, — подумал я. — Интересно, как он в лузу войдёт?

— Так страну-столицу олимпиады «восемьдесят» только в семьдесят шестом выбирать будут. Откуда у тебя информация, что она в Москве проходить будет? Никто ещё не может знать. На эти летние игры СССР хотели, да Монреаль выбрали. Так и откуда сведения? Колись, шпион!

Рамзин рассмеялся.

— Откуда-откуда? — пробурчал, нахмурившись я. — Оттуда!

Я показал большим пальцем в «небо».

Рамзин не удержался и присвистнул.

Несколько секунд он разглядывал меня через прищуренные глаза, а потом спросил:

— Так ты провидец, что ли? Можешь будущее видеть?

Я поморщился, словно от боли и пожал плечами, но промолчал, пряча глаза.

— Так-так-так, — проговорил Рамзин. — Так-так-так…

Я сидел, насупившись, и катал по столу хлебный мякиш, что должно было означать мою нерешительность, стеснение и, главное, детскость.

— И в каком виде приходят к тебе такие сведения? Видения?

Я хмыкнул.

— А, как и музыка с песнями… Оно — есть и всё. Да ещё и играть умею. Так и это… Просто есть… Но таких знаний не много. И они то всплывают, то тонут. Не могу объяснить. Вот сейчас говорили про Олимпиаду и всплыло. Так и радиосхемы всплывают картинками и с пониманием процессов в них происходящих.

Вралось легко и гладко. Самому себе нравилось, как я оплетал ложью комитетчиков. Потом меня, словно током ударило. А ведь проверять будут меня, на враках ловить, на полиграф посадят.

— Интересно, есть сейчас в «конторе» детектор лжи? — подумал я. — И если есть, то как я на нём себя буду чувствовать?

Не было у меня в будущем опыта общения с «полиграфологами». А в настоящем, наверное, придётся приобрести. Сыворотка правды ещё есть какая-то… «Расколят» они меня… Хотя, разве я, по большому счёту, вру? Нисколько! Говорят, что надо себя убедить, что ложь — это правда и тогда детектор лжи ложь не распознает. А мне и убеждать себя не надо…

— Так-так-так, — снова проговорил Рамзин. — Многие знания — многие печали?

— Во многой мудрости много печали. И кто умножает познания, умножает скорбь, — процитировал я строки из Книги Екклесиаста[2].

— Ты читал еврейскую библию? — спросил Рамзин.

Я в знак отрицания покрутил головой.

— И откуда эти знания? Тоже оттуда? — Рамзин усмехнулся и показал большим пальцем правой руки вверх.

— Так и да… — тяжко вздохнув-выдохнув, сказал я.

Рамзин отчего-то разулыбался.

— Так ты можешь предсказать, кто из наших боксёров станет первым чемпионом мира? Знаешь? Победит кто-нибудь?

Я кивнул.

— В весе до шестидесяти Василий Соломин побьёт Симиона Куцова из Румынии. Третьим будет кубинец Луис Эчайде, четвёртым — Хосе Льюис Веллон из Пуэрто-Рико. В весе до семидесяти пяти килограмм победу над Алеком Нэстаком из Румынии одержит наш Руфат Рискиев. Бронза достанется Бернарду Виттенбургу из ГДР, а четвёртое место — Драгомиру Вуйковичу из Югославии.

— Поня-я-я-тно, — задумчиво протянул Рамзин. — Ты смотри, какие Румыны упорные! Да-а-а… И что же нам со всеми этими знаниями, которые преумножают печали, делать, а, Евгений?

— Не знаю! Вы мой куратор, вам и решать, — брякнул я.

Рамзин только раскрыл рот.

— Да-а-а…

[1] ЦАГИ — Центральный аэрогидродинамический институт имени профессора Н. Е. Жуковского.

[2] Экклезиаст (др. — греч.) — «оратор в собрании»; книга, входящая в состав еврейской Библии (Танаха) и Ветхого Завета. Седьмая книга раздела Писаний (Ктувим) Танаха.