Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Глава 6

На каникулах я научился плавить диффузоры из лавсана. Была в моде в СССР такая ткань. Из этого лавсана в будущем пластиковую тару и бутылки стали лить, а я приспособился лить диффузоры. Ещё эта кань называлась — крепдешин. Натолкнула меня на эту мысль мама Мишки. Она шила много и у неё оставалось много тканевых обрезков. Моя мать из лавсана шить не любила. Её машинка что-то там «тянула», а Мишкина — нет.

Так вот, как-то в гостях у Мишки я взял кусочек лавсана и, крутя в руках, увидел, как он тянется. Ткань толстая, плотная, а тянется. Вот тогда мне и представились из неё диффузоры. Я положил на глиняную коническую форму кольцо из выпрошенного у Надежды Николаевны лавсана, накрыл вторым слоем пресс-формы и поставил это всё в духовку с температурой двести пятьдесят градусов на тридцать минут. После вынимания, остывания и вскрытия формы, у меня в руках оказался очень плотный и одновременно пластичный на ощупь колокол.

Я поменял диффузоры на низкочастотных динамиках и исходящие из них басы стали плотнее и чётче. Постепенно источаемый колонками звук приближался к «хайфаю» и переставал меня раздражать. Андрей-барабанщик стал заезжать ко мне на Семёновскую — куда я полностью переехал пятого января, после установки нам телефона — и, услышав свой «Квин» через мои «новые» колонки, сказал, что на его «Текниксе» «Квин» звучит хуже.

Я похлопал ладонью по своему стерео-усилителю, уже вложенному в стальной корпус старой радиостанции «РСО-5». Фасад корпуса мы с Семёнычем заменили на новый алюминиевый с нужными «дырками», прикрытыми нержавеющими фрезерованными ручками тембров и громкости.

— Это всё он, — произнёс я с любовью в голосе. — Ты знаешь, какие у него частоты? От десяти до ста тысяч герц. Им дельфинов с ума можно сводить. Кстати, мои новые низкочастотные динамики вполне себе сгодились бы. Они не промокаемые.

Я ткнул пальцем на лавсановые диффузоры из ткани синего цвета, плетёной «ёлочкой».

— Ну, вот из ничего же, млять! — восхитился Андрей-барабанщик. — Кстати, я так и не сказал тебе спасибо за машинку для барабанов. Сейчас осваиваю её. Там есть всё, что мне надо. И микрофоны.

— Но, ты же помнишь, да, Андрей, что машинка, пока ты её не купил…

— Да, помню-помню. Я куплю её. Ты цену скажи…

— Ты, Андрей, не торопись. Машинка у тебя, твои барабаны у меня. Пользуемся. Мне она всё равно не нужна. Я ведь не барабанщик. Для тебя делал. Ты же со мной? Уговор в силе?

— Конечно в силе! Готов приступить к репетициям. Ты сюда надолго перебрался?

Он выглянул в окно, выходившее на стадион «Динамо».

— Прикольный вид. Чья квартира?

— Родственника.

— Это тот, что сейчас на Космонавтов живёт?

— Ага.

— Отчим, что ли?

— Почти. Скоро распишутся.

— А ты? Нормально к этому?

— Он нормальный мужик.

— Тогда здоровски. Ещё квартира одна. Две комнаты. Эта прикольная — угловая, и на Семёновскую выходят окна, и на Набережную.

— На Пограничную, — поправил я. — Шумно тут на перекрёстке. Не привык я. У нас там тихо… Море…

— Так и здесь море.

— Да, какое тут море⁈ Какашки плавают.

— Какашки и у нас плавают. Каналья в море трубой уходит. Чайкам раздолье.

— Это да-а-а… Говна везде много. Очистных нет.

— Чего нет?

Я глянул на него, вспомнил, что он и слов таких не знает и махнул рукой.

— Забей!

— Ты так странно, иногда, говоришь… Что я тебя не понимаю. Так ты надолго тут?

— Думаю ещё.

Я и вправду ещё думал. Вроде с радиомагазином завязался неплохо. Даже если сейчас заказов не будет, можно изготавливать колонки и усилители, Ирина права. В свою школу мне ходить расхотелось, но доходить шестой класс придётся. Конфликт с Поповым будет иметь продолжение, так как группу мне создаватьпридётся и Андрей с Лерой, скорее всего, перейдут ко мне. Они уже подходили. Бас-гитарист Гришка пока молчал, но и этих двух музыкантов хватало, для того, чтобы создалась нерабочая атмосфера. А тут даже можно было репетировать в зале. Потолки метров пять, площадь метров тридцать. Стены тут точно метровой толщины. Даже звукоизолировать не придётся, только ставни на окна сделать.

Это всё к плюсам переезда. К ним же — спорткомплекс «Динамо». Бокс и самбо. Можно ходить и туда и туда в один день. А можно и через день. Зато — рядом. И на стадионе я бегать договорюсь. Можно тупо в секцию бега записаться. Ага… И прыжков в высоту. Секция в соседнем доме. Ага и в Спартак на прыжки в воду… Ха-ха-ха… Музыкалка теперь далеко, да и нафиг она не нужна. Хотя диплом о музыкальном образовании иметь на всякий случай надо. Но там преподаватель не зверствует. Экзамены сдаю, в конкурсах и на концертах участвую, да и ладно. Выпускной за первый класс в апреле. Может можно сразу за несколько классов сдать? Надо спросить.

К минусам переезда, то что надо переводиться в другую школу. Сорок шестая школа совсем рядом и по ровному. Можно в школу с английским, как сейчас говорят, уклоном записаться. Думаю, моих знаний языка будет достаточно, чтобы меня взяли сразу в седьмой класс. Но оно мне надо? Нагрузка на делание уроков возрастёт и не факт, что моих знаний хватит. Честно говоря, не знаю, как можно учить язык десять лет? Что там изучать? Произношение? Культуру? Читать Шекспира в подлиннике? Байрона? Не-е-е… Обычной школы мне за глаза хватит.

Тут учителя станут относиться ко мне по факту, так сказать. Выучил — получи, не выучил — выкуси. И физкультура тут получше. Да-а-а… Придётся биться с пацанами.

— Тут в центре, ребята, блатные, — словно услышал меня и прервал мои размышления Андрей. — Все воры тут собираются. Смотри осторожно. Ты пацан бойкий, а бойких пацанов они в свою толпу, я слышал, затягивают. Гоп-стоп, там, то-сё. А тех, что не с ними, тех на перо сажают. Сложно тут жить.

— Откуда знаешь? — спросил я, мысленно ухмыляясь. Ведь я тут вырос, рос сейчас и знал о том, что сказал Андрей не понаслышке, а пройдя собственным жизненным путём. В той жизни, я тут жил неподалёку и учился в первой школе на пересечении Семёновской с Уборевича. И мы дрались с сорок шестой школой, где сейчас буду учиться я, постоянно.

— Да, так, — пожал печами Андрей. — Брат рассказывал.

— Может, как-нибудь придётся пересечься в драке с самим собой? — подумал я. — Вот забавно будет набить себе рожу. И ведь придётся драться. Не объяснишь же никому, что я сам себя не бью. Ха-ха-ха…

В понедельник седьмого января к трём часам я пошёл на тренировку по боксу, на который не ходил с середины декабря под предлогом отставания по учёбе. Юдин встретил меня приветливо.

— О, Дряхлов! Молодец, что начал ходить! К соревнованиям готовиться начали. Выступишь?

Он глянул на меня с хитрицой, наверное, ожидая отказа.

— Конечно, выступлю. А когда?

— В феврале. Молодец, что не спросил «какие»! Боец!

— Какие? — усмехнулся я.

— Отборочные на Всесоюзные соревнования Общества «Динамо».

Юдин внимательно смотрел на меня, пытаясь по глазам понять мою реакцию, но ничего не заметил, хмыкнул.

— И почему я не удивлён, что ты не удивлён, Дряхлов? Страха нет?

— А чего бояться? — пожал плечами я. — Напихают, так мне и надо.

Тренер расширил глаза, потом рассмеялся.

— Ха-ха-ха… Так мне и надо? Ну-ну! Иди, переодевайся.

Я быстро переоделся и переобулся, надев вместо обычных кед, боксёрки.

— Вот теперь видно, Дряхлов, что ты настроен заниматься серьёзно: боксёрки приобрёл. Как, кстати, учёба? Вытянул?

— Четвёрки и пятёрки!

— Да неужели! Да ты у нас единственный хорошист, Дряхлов. Смотри, как бы тебе ребята тёмную не устроили.

— Ага! Пытались уже однажды, — усмехнулся я, недобро зыркнув на Федорца и Никитушкина. Те сделали вид, что ничего не услышали и продолжили самостоятельную предварительную разминку.

Эти мальчишки в ноябре решили в раздевалке устроить мне тёмную и, погасив свет, пытались побить связанными в узлы полотенцами, резко напав. Однако я «включил» ноги, колени, локти и липкость, которую уже успел наработать на самбо, повыбивал им суставы и отбил печень. По лицу старался не бить, так как работал раскрытыми ладонями и боялся повредить глаза.

Я тогда просто вырвался из раздевалки, даже не включая света.

— Да? — удивился Юдин. — Почему я об этом не знаю?

Я дёрнул плечами и улыбнулся.

— Мы сами всё порешали с ребятами.

— Ну и молодцы. Разминайся пока.

Я отошёл к окошку и глядя на неработающий по причине зимы фонтан и буера, скользящие по ледяной глади Амурского залива приступил к разминке, начав с дыхательных упражнений. После восьми медленных вдохов и выдохов и почувствовав, что энергия «цы» заполнила мой живот, я повращал кистями, локтями плечами и другими частями тела и взял скакалку.

Тренировка в понедельник всегда была на выносливость с интенсивными физическими нагрузками. Как раз этого мне в последнее время и не хватало. Сам себя нагрузить до «предела» человек не может, как бы не старался. Срабатывает защитный механизм, и ты вдруг замечешь, как уже не нагружаешь тело, а расслабляешься, о чём-то задумавшись.

Тренировка для меня прошла продуктивно. Мышцы рук приятно ныли, связки голеностопа тянуло. Хорошо, что я купил боксёрки. Голеностоп надо беречь. Косточки там могут и «разъехаться». Это то моё тело я грузил не задумываясь, а это, с лёгким костяком, как поведёт себя под серьёзными нагрузками, я не знал. Бегая кроссы, я обратил внимание на большое количество «звёздочек» на суставе, а это не есть «гуд». Пришлось снизить нагрузки, использовать эластичный бинт, купить гель и капсулы «троксерутина» и начать применять, чтобы укреплять вены и другие сосуды.

Данный препарат не рекомендовался для применения детьми до восемнадцати лет, так какне проходил испытания у данной возрастной категории, но я решил рискнуть, так как побочных реакций у него практически не было. Как, впрочем, и у меня, слава Богу.

Сразу после тренировки по боксу я направился к самбистам. Тренера в борцовском зале не было. Я присел на скамеечку, стал наблюдать за ребятами, и тут увидел… Себя…

— Ё-маё… — мелькнуло в голове, и тело дёрнулось, чтобы вскочить со скамейки и убежать, но взгляд, метнувшийся к выходу, наткнулся на фигуру Полукарова. Анатолий Александрович смотрел на меня с интересом, чуть склонив голову набок, словно продолжая заглядывать в дверь.

— О! Дряхлов к нам пожаловал⁈ Так, кажется, твоя фамилия? Какими ветрами?

Поднявшись со скамьи и сделав несколько шагов навстречу, я развёл руки и сказал.

— Вот… Хочу к вам, Анатолий Александрович, перейти тренироваться.

— Чего так? Чем тебе Городецкий не угодил? — нахмурился Полукаров.

— Переезжаю я на Суханова один. Уже, считай, переехал. Трудно будет туда мотаться.

— Ну, ты же сюда на бокс «мотаешься», — передразнил меня Полукаров.

— Так, хотел уже бросать, но меня решили отселить сюда.

— В смысле, «отселить»? — удивился тренер.

— Да, это наше, семейное! — махнул я рукой. — Не вникайте.

— Что, и школу поменяешь?

— Со следующего года. Этот доучусь, как-нибудь.

— Туда в школу будешь ездить? — удивился Полукаров.

Я кивнул.

— Ничего, утром нормально. Зато вечером после тренировки, раз, и дома.

— Ты и на бокс собираешься ходить? — вскинул левую бровь Полукаров.

— Мне бокс тоже нравится. Не хватает мне в самбо ударной техники. Уворачиваться интересно и бросать.

Полукаров смотрел на меня с напряжением во взгляде.

— Не надорвёшься? Ежедневные полноценные нагрузки вредны для твоего растущего организма. Сердце можешь «посадить».

— Исключу кросс по утрам и утреннюю тренировку. Вот и снижу нагрузки.

— Кросс по утрам? — удивился Полукаров и спросил с издёвкой. — И сколько ты бегаешь «кросс»?

— Километров двенадцать. От моря по лесу и через сопку на Патрокл и с Патрокла по дороге через Энерготехникум назад.

— По сопкам? Да ты в своём уме, мальчик? Там же крутизна сорок пять градусов и выше! Ты сумасшедший⁈ Нам психи не нужны!

— Я с малого круга начинал, по лесу. Там три километра всего. Люблю бегать. Я лёгкий. Ноги сами летят. Как вздохну, так и полетел…

— Полетел он, — Полукаров недовольно дёрнул головой, потом осмотрел меня с ног до головы и с головы до ног. — В какой категории боролся? Хотя… Что это я? До сорока восьми… Зачем «город» отдал Серёжке Аксёнову?

— Почему отдал? Нормально он боролся. По очкам проиграл.

— А мог бы по очкам выиграть. Мне лапшу на уши не вешай. Видел я твой хитрый взгляд, когда ты его через плечо бросал. Зачем завалился? Чистейший ведь бросок был и хорошо ты стоял!

— Перекрутил, — усмехнулся я.

— Я тебе дам, «перекрутил»! У меня чтоб всё делал в полную силу и без поправок на авторитеты или возраст. Серёжка дерзкий, мог и сказать что-нибудь. Ты ведь шестьдесят первого?

Я кивнул.

— А он пятьдесят седьмого. Запугал, да?

Я отрицательно покрутил головой.

— Ничего, он в молодёжь со следующего года уходит, не пересечётесь. А вот моему Нурисламу ты хорошим спарринг партнёром будешь. Но он по вечерам тренируется, с семи часов. Вторник, четверг, суббота. Как раз под твой боксёрский график. Если с Халиулиным работать будешь, я тебе щадящий режим устрою. Не просто с ним. Жёсткий… Не всем нравится. Но ты, тоже парень не подарок. Моих трепал, как Шарик грелку. Вот такой Нурисламу и нужен напарник.

Попасть сейчас в старшую группу, это было то, о чём я и мечтать не мог. Нурислам Халиулин был на семь лет меня старше, выступал в другой возрастной категории, но весил так же, как и я, до сорока восьми килограмм. Другого такого спарринг партнёра, с которым нужно было бороться в полную силу, найти было сложно. Конечно же, я согласился, особенно теперь, когда я увидел в младшей группе двенадцатилетнего «себя».

— Сейчас не останешься? — спросил тренер.

— Да, не… Хорошего помаленьку. Спасибо, что не отказали.

— Тебе осталось оправдать оказанное тебе высокое доверие, — усмехнувшись, сказал Полукаров.

— Постараюсь быстро не сломаться, — усмехнулся я, зная за Халиулиным такую славу. Ломал он своих спарринг партнёров, чтобы они не стали сильнее его. Татары — хитрый народ. Но я-то ему был совсем не конкурент, а потому шанс выжить у меня имелся.

Семёныч свою квартиру на улице Семёновская получил в наследство от родителей, а те от своих родителей, которым когда-то принадлежал весь этот «доходный» лом, где проживали обеспеченные китайские и японские граждане. После гражданской войны и освобождения Приморья от интервентов и белогвардейцев, дом реквизировали, оставив бывшим хозяевам часть. Родни у деда Евгения Семёныча было много, а потому и удержал он жилой и полезной площади довольно много.

Однако с годами родственников становилось всё меньше и меньше, как и квадратных метров. В итоге у родителей на пятерых человек осталось четыре комнаты и кладовая. Брат, сестра и родители сгинули в чистках тридцатых и послевоенных годов. Но ещё раньше Старший брат Семёныча две «слепые» комнаты, ранее предназначавшиеся для проживания прислуги, из жилого фонда вывел и заколотил, сделав фальшивую стену. Об этом ни Семёныч, знать-не знал, так как было это ещё при его малолетстве, ни, естественно, я. Мне эти комнаты открылись, когда я стал сдирать старые обои в большой комнате.

Это я пришёл седьмого числа домой после тренировки по боксу, встречи с «собой» и разговора с Полукаровым, а меня продолжало колотить от возбуждения. Вот я и принялся обдирать древние-древние обои. Да хорошо, что вовремя открылась дверь в «тайную комнату». Обои-то были очень даже неплохие. Просо отошли кое-где. Так подклей и всё, чего сразу рвать!

Ан нет… Оказалось, что есть польза и от рванья хороших обоев. Хе-хе-хе…

Дверка оказалась маленькая и кирпичная, открывающаяся во «внутрь» другой комнаты, если потянуть на себя плинтус и поставить его вертикально. Находилась дверь в правом углу зала и скрывалась когда-то, наверное, какой-то мебелью.

Дверь вела в комнату, примыкающую к моей спальне и к другой комнате, ставшей чужой квартирой. В комнате кроме старой мебели на первый взгляд ничего интересного не было. Имелась ещё одна, уже обычная дверь в другую тайную комнату, тоже заставленную древней, как теперь бы сказали, антикварной, мебелью. Был тут и рассохшийся рояль «Шрёдер», мать его! Я даже названия такого не слышал.

— Стену всё-таки придётся разбирать, — подумал я. — Хотя… Вот здесь-то и можно сделать музыкальную студию. Причём, настоящую, со студией звукозаписи в смежной комнате через большое толстое стекло. И я, такой, за микшерским пультом и шестнадцатиканальным магнитофоном…

Ха-ха- ха… Да-а-а… Тщеславие — любимейший из грехов сатаны, прости господи…