Джони, оу-е! Или назад в СССР 2

Глава 25

Воскресный день прошёл продуктивно и весело. После репетиции мы с азартом поиграли в «Монополию», расчерченную мной на куске ватмана, наклеенного на картон и разрисованного яркими типографскими красками. Рисованием я серьёзно не занимался, постепенно набивая руку на трафаретах, которые продолжал печатать, и на поздравительных открытках небольшого формата. Именно на открытках я учился писать акварель.

Первую открытку нарисовал на «Восьмое марта». Открытки рисовали все. Такое задание дала учитель по рисованию. Эти же открытки мы должны были подарить своим мамам. Девочкам класса, которых распределили путём жребия, мы должны были подарить покупные открытки и что-нибудь ещё. Пупса какого-нибудь, или другую какую игрушку.

Моя открытка понравилась не только учителю рисования, которая попросила подарить её ей, но и мне самому, одновременно зародив идею. Купив в магазине для художников хорошего картона я за один вечер нарисовал штук десять китайско-японских пейзажей с сакурой, горой Фудзи, бегущими с гор ручьями и птичками. «Тонны» сюжетов лежали в моей памяти невостребованными. Пока. Они ждали своего времени. И вот дождались. У меня появилась, как любили говорить в наше время, мотивация.

Маме я нарисовал картинку в формате А-4, вставил её в простенькую рамочку и подарил. Она была очень довольна. Двум девочкам, которые выпали мне по жребию, я нарисовал открытки-раскрывашки обычного размера, стандартно, но каллиграфически с соблюдением всех отступов подписал и торжественно вручил вместе с маленькими сшитыми мной из старой меховой шапки «Нафанями».

Что открытки, что «Нафани» на девочек произвели фурор. Открытки были очень похожи на настоящие «японские». Так сказала одна девочка, у которой «такая» была. А непонятные яйцеобразные лохматые существа с руками, ногами из верёвочек и бусинами глаз понравились своей необычностью. В магазинах продавались игрушки, откровенно говоря, не удовлетворяющие потребность детского народонаселения страны. Во-первых, их было мало, во-вторых, — ассортимент очень небогатый, в третьих — это были: мишки, зайцы, ёжики, куклы. А у моего «нечто» не было даже рта, а ноги, руки и маленькие ушки выходили прямо из «головы». Забавный получился домовёнок. Я так и ответил, когда девочка Наташа спросила:

— А кто это?

— Это — домовые. Вернее — домовята. Этого зовут Нафаня, а этого — Кузя, Кузьма. Они будут охранять ваши дома.

— Как мило, — проговорила Наташа и с благодарностью посмотрела на меня.

— Спасибо, — прошептала затюканная классом «серая мышка» Ирина Пономарёва, едва не плача. Она и досталась мне, потому, что никто из мальчишек не хотел её «брать».

— Да, пожалуйста! — небрежно бросил я улыбаясь.

— А где ты это всё взял? — спросила Наташа.

— Сам сделал. Делов-то! На один вечер.

Классная во время процедуры дарения стояла и улыбалась так, будто ей самой подарили хрустальный сервиз. Её глаза лучились одобрением и добротой. Хорошая у этого класса была классная руководительница. Она любила детей и не скрывала этого.

С того времени я и медитировал над акварельными миниатюрами. А потом нарисовал «Монополию». Как-то на ум пришло. Да-а-а… «Денежки» «напечатал», вырезав из резины простенькие штампы. Фишки сделал из деревянных «чурбачков», напиленных из реек разного профиля и покрашенных разной краской. Канал поставки типографской краски я поддерживал в постоянном рабочем режиме, так как футболки продолжал трафаретить. Роман забирал их сотнями. Не знаю почему, но они ему нравились больше тех, что стали печатать к него в таборе. Хотя… Я предполагал, что он продавал и те и мои. Поезда ходили в обе, так сказать, стороны. Оттуда он вёз товар, вроде как, из Европы, а отсюда, вроде как, из Японии. Тем более, и тематика штампов, как раз соответствовала «востоку»: дзюдоисты, каратисты, Брюс Ли.

Монополия получилась «фирмовая» и сразу понравилась ребятам. Нас как раз было четверо и мы с удовольствием провели время аж до девяти вечера. Потом мы вызвали такси и они уехали, забрав с собой Леру, которая, похоже, намеревалась снова остаться у меня, объясняя тем, что она учится со второй смены. Эх! Такие вот дела-а-а…

На завтра после школы меня встретил Рамзин, посадил в машину и отвёз в больницу ДВО РАН. На голодный, млять, желудок, паразит. Но и слава, как говорится, Богу, ибо пихали там в меня всякое разное во все имеющиеся слепые и не очень слепые отверстия.

По причине того, что мой мозг был готов к подобной экзекуции, перенёс «пытку» достойно, воспринимая процедуры, как стихийное погодное явление. После медицинских «экзекуций» мея подвергли проверке на «детекторе лжи», во время которой я говорил только правду и ничего кроме правды. Вопросы были лояльными. Наверное, для того, чтобы я привык к «допросу» и расслабился. Электроника «детектора» настроена на всплески эмоций, а они не возможны без неожиданности. И хотя мне были известны опасные для меня вопросы, их, заданных неожиданно я опасался до дрожи в коленках и сердечной аритмии. Да-а-а…

Я убеждал себя, что «хуже уже не будет, ибо не куда хуже», но подспудно знал, что может… Может быть и много хуже. «Там» работали специалисты могущие делать хуже, хуже и хуже. Рассказывали мне друзья-товарищи, побывавшие под гнётом репрессий, связанных с запретом карате.

Не знаю, где всё это время находился Рамзин, но как только со мной закончили эксперименты, он появился в дверях врачебного кабинета, в который меня перевели после «детектора» и в котором продолжили исследования моего мозга, ибо я был облеплен датчиками, как космонавт.

— Всё, молодец! — с порога сказал Сан Саныч. — Пойдём я тебя покормлю!

— Пойдём, — сказал я устало и несколько раздражённо, так как терпение моё было уже на исходе. — А куда?

— Тут хорошо готовят.

— Тут⁈ — удивился я. — Судя по запаху варёного минтая — не очень чтобы и хорошо. Может поедем ко мне? У меня позавчерашний борщ и мясные котлеты. Сам готовил. Не отравимся — точно!

— Да? — вопросил Рамзин. — Мне твой борщ нравится. Ты фасоли много кладёшь.

— И на двух «мясах» и долго варю бульон: на свинине, говядине и «куче» разных мослов костей, в том числе и мозговых.

— Ну ты и эстет! — восхищённо проговорил Рамзин. — Тогда, конечно, едем к тебе.

Я, действительно варил бульон долго и много, разливая потом его по небольшим кастрюлькам. Получалось что-то вроде холодца. Часть бульона я и делал холодцом, а часть замораживал. Пластиковой тары сейчас не было, поэтому пришлось закупить металлическую. Потом я брал замороженный бульон и варил на нём всё, что угодно, кроме компота, конечно. Даже рис, или какую другую крупу. Получалось и питательно, и вкусно. А холодец тоже можно было на бульон пустить, при необходимости. Но я любил холодец в будущем, и продолжал любить его и в настоящем.

Долго ехали в машине молча — от улицы Кирова до центра города километров десять — потом я спросил:

— Я вы, Сан Саныч, тренируете противодиверсионные группы?

Некоторое время он не отвечал, потом спросил:

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю. Уточняю ту информацию, которая только что появилась у меня в голове. Как и майор Жириков Александр Андреевич?

Тут Рамзин поперхнулся и закашлялся, а откашлявшись, спросил:

— Так может ты и моё звание угадаешь?

Я мысленно улыбнулся. Про Рамзина я знал почти всё. Интернет, мать его, страшная сила. Да и общих знакомых у нас было очень много.

— Вы сейчас, скорее всего, старший сержант, потому что у вас высшего образования нет. А на пенсию уйдёте милицейским капитаном. В тысяча девятьсот девяносто первом году.

Рамзин снова нервно покашлял.

— Почему милицейским? Снова объединят, что ли, ведомства?

— Милицейским, потому, что вас отправят под крышу краевого управления внутренних дел, в командировку. Для тренировки антитеррористических групп, координации и взаимодействия. А военное и гэбэшное звание у вас будет майор. Милицейская должность не позволит.

— Понятно, — хмыкнул Рамзин. — Ты как прорицательница Ванга, что в Болгарии живёт. К ней, говорят, паломники со всего мира едут.

Я покрутил головой.

— Не-е-е… Я про людей не знаю. О каждом судить или предсказать будущее не могу. Я в общем…

— Так я же тоже, вроде, «люди», — усмехнулся Рамзин. — Про меня же знаешь.

— Нас, видимо, жизнь связала, поэтому я о вас будущее узнал. И с Жириковым… Вы — каратисты, а мне этот спорт интересен. Вы в девяносто первом уедете в Японию карате изучать.

— Уйду на пенсию и уеду в Японию? С такой формой допуска? Кто же меня выпустит?

Я скривился.

— Что-то меня терзают смутные сомнения, что после девяносто первого года за границу будут свободно выпускать и с «особо важной» формой допуска к государственным тайнам.

— С чего бы это? — усмехнулся Рамзин, наверняка мысленно прикинув, что если то что я сказал — правда, значит его отправят за кордон «работать».

— А развалится Советский Союз! — сказал я небрежно. — И контора ваша развалится. ЦРушники по коридорам комитета будут ходить как по своим пенатам и указания будут давать тем, кто останется. Большинство офицеров уволятся, останутся немногие. Кто-то реально перейдёт на службу к потенциальному противнику, кто-то заляжет на дно в качестве «спящего» патриота, кто-то… Да там много чего будет. Такой замес, что мне и не разобраться в той каше, что булькотит в моей голове.

Я замолчал, считая, что «мавр сделал своё дело» и может поспать, и задремал.

— Приехали, — услышал я спокойный голос Рамзина.

Открыв глаза и оглядевшись, я тяжело вздохнул.

— Борщечка не покушаем? — спросил я с сожалением. — Сразу в казематы?

— Вылазь-вылазь, тётушка Ванга, — с усмешкой проговорил Рамзин. — Тут тебя и покормят и напоят…

— И спать уложат, — «пошутил я».

— Если надо, то и спать уложат. Тут у нас всё есть.

— Ну да, ну да… — вздохнул я, выбираясь из «Жигулей».

Помещение, где стояла машина, походило на бетонный гараж на два грузовика. Как в него мы заехали я не видел, для чего плотно закрыл свои глаза. А Рамзин воспользовался, тем что я «спал» и сквозонул секретным туннелем через кондитерскую фабрику прямо в подвалы Управления КГБ. Уж шоколадно-ванильный запах фабрики спутать с чем-либо иным было сложно. Однако, даже если меня начать пытать, секретного въезда в тоннель я не видел.

— Я серьёзно хочу есть, — пробурчал я, идя в след за Рамзиным.

— Я и сам хочу. Сейчас нам из столовки принесут. Просто ты наговорил такого, что мне срочно нужно опросить тебя. Это сведения чрезвычайной важности. Сегодняшние исследования показали, что ты ничего не выдумываешь и не сошёл с ума. А поэтому, то, что ты сейчас мне рассказал — вполне возможные события будущего, затрагивающие интересы государства. Вот я и решил, что доложить об этом наша обязанность. Ты же не против?

— Я не против, — вздохнул я, — но очень кушать хочется.

— Покормлю-покормлю. Сам голодный.

— Да, вы можете неделю не есть и пят дней не пить. Вас специально тренируют. А у меня организм растущий! Причём, очень быстро растущий. Мне по три пять раз в день питаться надо, а я даже в школе не успел поесть. Вот пожалуюсь на вас врачам.

— Они тебя «подкормили» витаминами и глюкозой. Я знаю. Так что, не пудри мне мозг, — усмехнулся Рамзин, нажимая на кнопку вызова лифта.

— Это мы в ваших казематах, на глубине ста метров?

— Почему ста? — явно удивлённо спросил Рамзин.

— Так говорят, — пожал плечами я. — Говорят, что из вашего здания можно сесть на подводную лодку, что стоит на «запасном пути», как бронепоезд.

Я сочинял без зазрения совести. Для чего? Да, так, прикалывался. Пытался отвлечь Рамзина от тяжких мыслей по поводу его печального будущего, печального будущего его «конторы» и печального будущего нашей страны.

— Враки! — задумчиво, но уверенно сказал Рамзин.

— Ага! Так бы вы и сознались. Да, и нет у вас, наверное, такого допуска!

— Ха! — не выдержал Рамзин. — Что ты знаешь о формах допуска?

— Ничего, — успокоил его я, — но про подводную лодку точно знают немногие.

— И ты в их числе? — наконец улыбнулся Рамзин

— Не знаю, а предполагаю, — подняв указательный палец вверх «значительно» произнёс я.

— Этого в твоей голове нет? — снова усмехнулся Рамзин. Его всё-таки немного «отпустило».

— У-у, — покрутил головой я.

Лифт тем временем остановился на третьем этаже, мы вышли. Рамзин показал удостоверение сидевшему за столом дежурному и что-то шепнул ему в ухо. Тот покрутил головой и показал указательным пальцем на телефонный аппарат. Рамзин вздохнул и набрал какой-то номер.

— Это Рамзин я на седьмом посту. Мальчик со мной…. Очень…. Жду.

Рамзин трубку положил и отошёл к лифту и ко мне. Меня от страха поколачивало. Всё-таки управление комитета государственной безопасности это не «Дом пионеров и школьников» и даже не драмтеатр. Тут решались дела государственной важности и вершились судьбы многих. И что для них моя судьба, моя жизнь? Да-а-а… Намеренно идя на обострение ситуации ради возможности рассказать о будущем моей страны, я понимал опасность моей правды.

После того, как подтвердятся иные мои «предсказания», у комитетчиков, посвящённых в перспективы «развития» государства будет два пути: либо доложить, как говориться, по команде, либо ликвидировать меня. Теперь, когда меня Рамзин привёз в «контору» я склонялся с большой долей вероятности ко второму варианту.

Ещё полчаса назад, я рассчитывал на то, что окажусь дома, но чуть-чуть поторопился. Вернее не поторопился, а намеренно сказал, то, что сказал именно в машине. Чтобы проверить, на сколько Рамзин верит в мои предсказания. Оказалось, млять, что он слишком верил в них. Чего вдруг⁈

И вот теперь я ощущал себя агнцем добровольно идущем на заклание. Не Христом, конечно, ибо он шёл на крест во искупление первородных грехов человеческих. Я же шёл на свою «Голгофу», хрен ради чего. И ещё не факт, что, в случае изменения истории, России, вернее СССР, будет лучше, чем ей стало в моём будущем. Ой, не факт…

Из-за угла, появился офицер с капитанскими погонами, который передал дежурному бланк пропуска и кивком головы показал, чтобы мы следовали за ним. Мы последовали и оказалось, что за углом находилась металлическая дверь, выходившая в длинный коридор. А сразу с этой дверью была большая деревянная дверь которую и открыл капитан, пригласив и нас за собой. Снова кивком головы. Мы вошли и Рамзин сразу прошёл в другие — двойные двери, оставив меня в приёмной. Капитан молчаливо остался стоять рядом со мной и чуть позади меня.

— Вот так вот, — подумал я. — Почти, что задержан.

Меня продолжало потряхивать. Я приблизился к вершине, но осталось сделать ещё несколько шагов. А там, или вниз, или…

В голове зазвучала песня Владимира Высоцкого «Вершина»:

— Здесь вам не равнина, здесь климат иной, ид одна за одной и здесь за камнепадом ревёт камнепад. И можно свернуть, обрыв обогнуть, но мы выбираем трудный путь, опасный, как военная тропа[1]…

[1] Вершина — Владимир Высоцкий — https://youtu.be/1gTZVVtuM88