— Да-а-а… Дела-а-а…
Полковник почесал затылок.
— Ты хочешь сказать, что с такими темпами взросления этот пацан скоро превратится во взрослого мужика?
Полковник оторвал взгляд от стола и вскинул на Рамзина свои прищурено-напряжённые глаза.
— Дела-а-а… Значит, придётся всё-таки в спецклинику его пристраивать. Отдавать на исследования? Да-а-а… Очень-очень не хотелось бы отдавать его в Москву, а таких эскулапов у нас нет. Как, собственно и полномочий.
Полковник побарабанил пальцами по столешнице.
— Шестнадцать, говоришь, лет? А ему тринадцать? Ладно… Переживём лето, а там видно будет. А как у него с нервами? Тубертатность вроде, подразумевает кроме физических, ещё и эмоциональные, социальные и психологические изменения, идентификацию с собственной личностью, формированием самооценки и установлением отношений с окружающими людьми… С этим, то как?
— С этим у него всё в порядке. Как полноценная и самодостаточная личность он себя уже определил. Со стороны матери на объект воздействия нет. Ею он воспринимается, как взрослая личность, а потому конфликт отсутствует. Да и то, что живёт он абсолютно самостоятельно…
— А со сверстниками? Потребность общения с ними, их оценка?
— Похоже, он перешёл эту стадию. Объект старается не обращать на свои качества внимания сверстников, что не всегда получается и приводит к конфликтам.
— Которые он гасит с помощью кулаков…
— Нет, товарищ полковник. Объект только в крайних случаях для самозащиты использует физическую силу. Сначала пытается воздействовать на оппонентов психически, путём переговоров и убеждений. Он даёт соперникам по себе ударить. Подставляется, так сказать… Потом ловко уворачивается, смягчая удар и проводя его вскользь, и бьёт в печень. Многие знают уже его финт, но почти все ловятся на первый удар. Ну, или на второй, после имитации удара в голову. Он чётко останавливает свой кулак перед головой противника. Фиксирует, так сказать. Пробивая несколько ударов в сторону головы, останавливая кулаки в миллиметрах от цели, он заставляет соперника поднять руки и пробивает в печень.
— Хорошо боксирует? — внимательно глядя на Рамзина, спросил полковник.
— Отлично, товарищ полковник. Я сам долго занимался боксом… Евгений — очень хороший боксёр.
— Но, почему-то, выделяться в группе Юдина не желает.
— Выиграл краевые соревнования в категории пятьдесят два — пятьдесят четыре среди юношей. Тренер рвёт и мечет. Он чувствует, что поймал «золотую рыбку», которая принесёт ему и золотые медали, и заветное звание заслуженного тренера. Он уже сейчас готов выставить «нашего подопечного» на бои юношей на зональных соревнованиях, но не позволяет регламент. Если здесь тренера договорились выставлять одарённых мальчиков на юношеские турниры, то дальше: на зоне и выше, такой фортель не пройдёт.
— Тринадцать ле-е-е-т, — задумчиво протянул полковник, разглядывая фотографии. — А юноши с шестнадцати, говоришь… Может помочь им липовые документы сделать? В рамках нашего эксперимента… Пусть за Владивосток постоит! Вдруг, дальше у него с развитием хуже будет. Не верю я в экстренное физическое развитие без последствий. С мозгами у него всё в порядке? Как мозг развивается? Там же кора расти должна. Или, как там её?
— С корой, тоже всё в порядке. Последние исследования перед краевыми соревнованиями в апреле показали хорошую нейронную активность. И… Больница ДВО РАН уже сейчас готова взять «объект» под постоянное диспансерное наблюдение.
— Бокс-бокс-бокс, — вроде как, не слушая Рамзина, проговорил полковник. — С той методикой и внутренними регламентами, что сейчас в нашем боксе, у нас ещё долго чемпионов мира не будет. А тут проявилось нечто… Да-а-а… Продолжай-продолжай, Рамзин.
— Есть предложение, товарищ полковник, разрешите высказать?
— Высказывай.
— Предлагаю поговорить с объектом по-мужски, как он себя и позиционирует.
— Продолжай.
— Высказать ему наши тревоги и предположения, предложить сотрудничать в рамках, как вы выразились — «эксперимента». Если согласится, а думаю, что так и будет, подключить профессуру ДВОРАН. И оставить эксперимент у себя. Если что-то сильно пойдёт в разрез науки, никогда не будет поздно передать его в Москву.
Полковник потёр затылок, расстегнул верхнюю пуговицу форменной рубашки, налил себе из графина воды в стакан и выпил.
— Думаешь, не вспугнём?
— Думаю, не вспугнём. Он сам сказал, что мы «переливаем из пустого в порожнее». Не может он не видеть, что взрослеет слишком быстро и не может его это не беспокоить. Думаю, он ждёт от нас поддержки и разговора «на чистоту».
Полковник побарабанил пальцами по столешнице.
— Санкционирую разговор на прямоту. Александр Андреевич, — полковник обратился к сидевшему рядом с Рамзиным майору, — вы проверьте нашего, э-э-э, как его назвать-то? Мальчугана, кхе-кхе… На предмет соответствия количества, так сказать, и качества… Готовьте «мальчугану» легенду, и боксёрскую в том числе. Пока ещё не поздно и не пророс он в детскости… Да-а-а… Говорите с Юдиным. Хочет взрослеть «мальчуган», пусть взрослеет. Мы ему поможем. А то, вдруг и вправду мужиком станет. Кхе-кхе-кхе… Вот, дела!
Полковник покрутил головой, словно ему всё ещё продолжал мешать воротник.
— Так он и нам полезнее будет. Я всё-таки не исключаю воздействия на его тело со стороны, э-э-э, пока не установленных, э-э-э, субъектов. Хотя тех изменений, о которых мы с вами говорили, в его организме не выявили. Да-а-а… Всё! Работаем, товарищи офицеры и…
Полковник скользнул взглядом по Рамзину.
— И прапорщики. Когда уже ты, Рамзин, в вышку поступишь?
— Да вот не могу выбрать… То ли по спорту пойти, то ли по радиотехническому направлению.
— Хочешь мнение руководства услышать?
— Так точно, товарищ полковник!
— Иди в технический. Ты у нас к радийной контрразведке приписан, вроде?
— Так точно!
— Ну! Думаешь, я дам вам целыми днями балду пинать и ждать, когда террористы захватят самолёт, не дай Бог? Будете отрабатывать зарплату вплоть до копейки. А нет, — переходи снова в инструкторы по рукопашной подготовке.
Полковник уставился на Рамзина.
— Там оклад маленький, а у меня жена.
— У нас у всех жена… Ты понял меня.
— Понял, товарищ полковник.
Расстроили меня товарищи в серых пиджаках. Полчаса я ходил по квартире из угла в угол и перемалывал нашу беседу.
— Тупые они, что ли? — думал я. — Менты бы уже давно схватили и начали прессовать. Как тот участковый, например. Для него всё сразу стало ясно, а эти.
Прелюдия к соитию затянулась. Мне-то сразу было понятно, что «комитет» обратит на меня внимание и, в конце концов, будет меня иметь. Понял я это тогда, когда через три дня после моего «переселения» в Женькино тело, заметил пробивающийся пушок в подмышечной впадине. А до того, никакого «пушка» там не было. Это я знал точно, потому что обследовал это тело досконально в первый же вечер, как вернулся с моря.
И наблюдал за развитием этого тела ежедневно и, едва ли, не ежечасно. Оно едва не на глазах росло, что я отмечал на том же «древе жизни», только простым карандашом, и превращалось во взрослое. Думаю, если бы не мои гармоничные тренировки, тело бы корёжило в разные стороны, а я как скульптор, вытягивал и укрупнял его в нужных направлениях.
Покачаю грудь, бац, на следующий день у меня там мышцы и вес прибавился на двести грамм. Покачаю бицепс, вырос бицепс… Кхе-кхе… Потому я и нагружал всё группы мышц разом, тут же растягивая их. Если бы не так, то меня бы уже в ноябре забрали бы в лабораторию, и поселили бы с белыми мышами.
Способствовало гармоничному развитию тела мои занятия всем сразу: самбо, боксом, гимнастикой, физкультурой, волейболом, баскетболом, прыжками в длину и высоту, дыхательными упражнениями, медитациями. Если бы не это, меня бы точно перекособочило.
Погружение в учебный процесс и изучение предметов вперёд программы, давало моему мозгу такую нагрузку, что и мозг этого тела развивался ускорено и равномерно с ростом головы. Я действительно упорно учился, напрягая и развивая мой новый мозг.
Хорошо, что я знал о развитии человеческого тела всё то, что должен знать окончивший Хабаровский институт физкультуры и спорта по классу самбо. И тот, кто посвятил себя тренировке детей, юношей, и взрослых спортсменов на протяжении сорока лет. Всё, что у меня происходило внутри, я не только знал, но и чувствовал физически, так как медитации позволяли мне прислушиваться к внутренним процессам.
Откровенно говоря, я испугался такого быстрого развития тела. Чувствовал я себя неплохо, но видеть, как под мышками и в паху пушок практически на глазах превращается во вполне себе нормальный мужской волос, а гениталии увеличиваются, — было по-настоящему страшно.
Вот я и провоцировал сначала «следователя», а потом и пришедшего сегодня Рамзина. Чтобы они скорее меня отправили на обследование. Честно говоря, я был готов и на жительство с белыми мышами или крысами, и на долгие, муторные эксперименты. Лишь бы понять, чем кончится моё взросление. Или, кхе-кхе, старение… Дориан Грэй, мать его…
Почему я и форсировал свои «изобретения», и записал кучу песен, чтобы хоть что-то оставить после себя. Мало ли, что со мной произойдёт? А молодёжь оставлять в серости быта, очень не хотелось. Знал ведь я, как сильно и разрушительно действует «тлетворное влияние запада» через все эти «Распутины», «Дип Пёрплы» и «Блэк Сабаты». Пусть уж лучше танцуют под мою «попсу». Лет на пять этих записей хватит, а там, глядишь, и подражатели найдутся.
В «порыве срасти» я взялся за гитару, включил свою драм-машину и записал «Звезду по имени Солнце» и тут же сразу «Кукушку», а следом «Когда твоя девушка больна». А потом подумал и сыграл «Кончится лето»[15].
Только после этого, я немного успокоился, оставил инструменты и пошёл на кухню готовить себе ужин.
Как не странно, спал я отлично, хорошо выспался и, сделав зарядку, отправился в школу в неплохом настроении. Нагружать тело, как я заметил, было необходимо, раз пять в течение суток. В школе на большой перемене я на улице прыгал на скакалке, приседал, отжимался, не обращая внимания на учеников, и бегал вокруг школы.
Потом около получаса занимался дома после уроков, потом на тренировке и перед сном делал комплекс дыхательной гимнастики «цыгун». И тогда я чувствовал себя хорошо. При меньших нагрузках тело начинало чесаться и тянуть в разных местах. Кстати, пение — неплохо заменяло дыхательные упражнения, а игра на барабанах — физические.
На втором уроке десятого мая к нам в класс на урок зоологии вошла директор и торжественно сообщила, что «Администрация школы сорок шесть объявляет благодарность ученику… бла-бла-бла… Семёнову Евгению за активное участие в концерте… бла-бла-бла… а именно в исполнении военно-патриотических песен в составе вокально-инструментального ансамбля собственного сочинения». А потом сокрушённо добавила:
— Что же ты, Семёнов, не от имени нашей школы выступаешь? У нас ведь тоже есть свой вокально-инструментальный ансамбль. Он, кстати, сейчас готовится к выпускному вечеру. Взял бы и принял участие. Ты ведь исполнял песни собственного сочинения? И говорят, не плохие песни. Мы узнавали в краевом комитете партии. Поможешь нашим ребятам? В шестьдесят пятой школе ты хороший ансамбль собрал. Мы и там узнавали. Так что, давай, не отрывайся от коллектива!
Постояв скромно потупив глаза в пол и пробормотав что-то типа: «ну да, конечно», «как только, так сразу», «со всем моим желанием», я плюхнулся за парту, когда нам разрешили сесть. Сидел я один за последней партой возле окна и поэтому никто меня даже в бок не ткнул. Не любили меня тут, чёрт побери!
Не особо мне и нужна была их «любовь», но то, что никто не удивился и никто не произнёс ни слова, ни возгласа, после выступления директрисы, это меня убило. В шестьдесят пятой школе девчонки после новогоднего вечера только и делали, что звали меня: «Джони! Джони!». Да и мальчишки тоже уважительно ко мне относились, по плечам похлопывали. А эти… Хрен я вам, а не ансамбль сделаю! Короче шёл я после школы домой в мерзопакостнейшем настроении.
И, честно говоря, никак не ожидал я от себя такой реакции. Казалось, понятно было с самого начала, для чего я создаю «свой» ансамбль. Чтобы сыграть и спеть новые песни. Так получается, что сейчас мне и ансамбль был не нужен. Всё равно ни Андрею, ни Лере, ни Григорию, джаз не играть ещё лет десять. Поэтому, чтобы получать удовольствие от совместной игры, надо искать кого-то из взрослых музыкантов на стороне.
Подумав о джазе я вспомнил, что не дописал блюзовую тему «The Thrill Is Gone», которую я, в своё время «передрал» с видео две тысячи десятого года. Песню исполнял Би Би Кинг, а аккомпанировали ему сразу шестеро гитаристов и каждый со своим «соло». Придя домой и бросив портфель на диван, я сразу взялся за гитару. Решил сыграть ещё несколько партий соло. Настроение соответствовало. Настроив драм бокс на простой ритм, найдя и запустив основную фонограмму, я принялся изливать накатившую на меня тоску…[16]
Выл я так упоительно, что не сразу услышал трель дверного звонка в наушниках. Выйдя из транса, выключил магнитофон, гитару и пошёл открывать, испытывая «ломку» от «облома».
— Сильно на меня накатило, — подумал я, ощущая физическую боль от невысказанной музыкальной фразы. — Ещё не хватало… Неужели становлюсь музыкальным «наркоманом»? Надо прекращать эксперименты с бинауральными ритмами[17].
Но, вроде, как они улучшают запоминание… Хе-хе… Наркоман, мля. Зато настроение улучшилось. Надо записать, кстати, в дневник наблюдений.
С бинауральными ритмами я экспериментировал месяца три и действительно достиг интересных результатов. Высыпался я под такие ритмы частотой 2–8 герц намного лучше. А в бета диапазоне они улучшали запоминание.