Глава 19

— Заходите к нам на огонёк… Пела скрипка ласково и так нежно. В этот вечер я так одинок, я так промок, налей, сынок. Дома ждёт холодная постель, пьяная соседка, а в глазах — похоть. Здравствуй, старый друг, метрдотель! Мадемуазель! Привет, Рашель! Сегодня болен я душой, так выпьем же, друзья, со мной…

Через небольшой переход я сразу заиграл:

— День такой хороший, и старушки крошат хлебный мякиш сизым голубям. Отгоняя мошек, спит гнедая лошадь, мордой наклонившися к своим яслям. Извозчик, отвези меня, родной! Я, как ветерок, сегодня вольный. Пусть стучат копыта дробью по мостовой. Да не хлещи коня — ему же больно! Извозчик, два червонца как с куста, если меня пьяного дождёшься. Погоди, извозчик, как я устал! Ну, когда же ты за мной вернёшься?

Не прерывая клавишного перебора и почти не меняя темпа, спел: «Написала Зойка мне письмо», «Крещатик», «На улице Марата». Попурри такое получилось[19]… Да-а-а…

Уже с середины Розенбауманского «Извозчика» за барабаны сел барабанщик, взял басгитару басист. Пытался встрять в игру пожилой гитарист, но я его «обломил», прогнав взмахом руки. Подозвав пианиста и передав ему клавиши, взял свою полуакустическую «ямаху» и, включившись в свой «корф», переделанный под «комбик», подхватил ритм и даже вовремя выдал сольную партию.

В исполнении полного инструментального набора песни Розенбаума превратились в отличную «кабацкую шнягу» и «синие» выкатились из-за стола размять свои, много повидавшие и исписанные куполами тела. Купола мы увидели воочию, так как некоторые бывшие сидельцы так разухарились, что под зажигательную музыку посрывали с себя не только костюмы, но и рубашки, ипустились в присядку. Причем, некоторые из них остались в майках-алкоголичках.

Увиденное меня сильно шокировало. Показалось, что я попал в вертеп разбойников из «Бременских музыкантов». Это меня несколько развеселило и я решил похулиганить. Сразу за последним аккордом попурри и нескольких тактов паузы яударил по струнам гитары и запел хриплым томным женским голосом:

— Пусть нету ни кола и не двора,

Зато не платят королю налоги

Работники ножа и топора,

Романтики с большой дороги[20].

На удивление, песня про разбойников «разбойникам» понравилась. Танцевали все. Даже инициатор сборища Карп важно выхаживал в толпе «людей», изображавших русские-народные блатные-хороводные пляски. Он прихватил жилет просунутыми в проймы большими пальцами и исполнял, что-то типа «семь-сорок».

Когда наступила «музыкальная пауза», Карп подошёл ко мне, протянул ладонь и переводя дыхание, сказал:

— Ну, порадовал, Евгений! Ох, как порадовал! Давно так не отдыхали! Это тоже ты написал?

Я «скромно» пожал плечами.

— Это же какая-то солянка из нескольких песен! Ловко у тебя получилось их соединить! Запишешь потом их целиком? Хорошо? А сейчас… Не можешь спеть ещё раз про Карпуху? Я ведь тоже только что откинулся… Потому и радуемся!

— Можно и повторить, — пожал плечами я и, передав гитару клавишнику, снова сел за пианино.

С инструментальной поддержкой получилось много лучше. Клавишник нормально держал гитарный ритм, басист в нужных местах дёргал струны синкопированного баса, на что я одобрительно покивал ему головой, барабанщик поглаживал щётками хэт и сольник.

Теперь «люди» двигались по танцполу много приличнее. Кто был раздет, те оделись. Кто-то вытащил в круг заинтересовавшихся незнакомой музыкой официанток, и танцевал с ними, что-то типа вальса. Карп танцевал с представительной нарядно одетой женщиной, не слегка приобняв её и склонив свою голову к её голове.

— Наверное — администратор ресторана или директор, — подумалось мне и я, подав взглядом сигнал музыкантам, перешёл на «Вальс Бостон[21]».

Барабанщик чуть снизил темп, но поглаживать кухню щётками не прекратил. Пианист правильно добавил а «пустоты» нужные звуки. Басист продолжил ковырять свои струны.

— Они явно где-то играют джаз, — подумал я и с сожалением продолжил мысль. — Жаль, что со студией у меня дома ничего не получится.

После этих мыслей звуки, выходившие из меня, стали такие грустные, что кто-то из «разбойников» стал хмуриться, а кто-то трогать пальцами глаза, а голова Карпа клонилась в партнёрше совсем низко, едва ли не на плечо. При этом только что получивший свободу из мест отдалённых так смешно оттопырил свой зад, что я едва удерживался от того, чтобы не рассмеяться. Моё настроение за счёт увиденного значительно улучшилось.

После этого я сошёл со сцены.

— Хорошего помаленьку? — спросил Карп улыбаясь.

Сначала я не понял, а потом вспомнил, что сам так говорил, когда записывали музыку.

— Неужели на плёнку попало? — подумал я, но не «стушевался». — Каждая новая песня больших денег стоит. Я сейчас пою, а они будут завтра петь и на песнях зарабатывать. А мой, где интерес?

Карп посмотрел на музыкантов.

— Не позволят нам эти песни играть, пока они не пройдут худсовет филармонии, — грустно сказал клавишник, — а они не пройдут.

— Почему? — удивился Карп.

— Там Нона рубит всё новое. Да и молод он, чтобы хорошие песни писать. А ещё в таких количествах… Она сразу заподозрит, что это какой-то запрещённый композитор хочет свои песни протолкнуть. Да и как он гонорар получать будет? Тебе сколько лет, парень?

— Тринадцать, — усмехнулся я.

— Сколько?! — удивился и раскрыл рот клавишник.

Карп тоже посмотрел на меня с интересом.

— И эти песни твои? — спросил он.

— Другого автора вы не найдёте, — уклончиво ответил я.

— Но… Так не бывает, — как-то потерянно сказал носатый пианист. — Ты сыграл столько песен, сколько не сочинили мы все вместе.

Он обвёл взглядом своих напарников.

— И все твои песни — шлягеры. Так не бывает, — снова повторил клавишник.

— Хе-хе! Евгений у нас парень неординарный, Сёма. Мне Рома немного про него рассказал… Надо как-нибудь поговорить про него. А ты пока на Нону эту вашу выход поищи. И помоги Евгению подготовить песни для показа. Там же ноты, наверное, нужны…

— Не надо мне помогать. Есть у меня нотный материал: клавиры, партитуры и даже записи…

Клавишник Сёма уставился на меня своими слегка на выкате, почему-то голубыми, глазами.

— Ну, посмотришь, что там у него есть… Надо играть эти вещи.

— Да, кто против? Мы только за. На неё только через партком быстро получится. А так полгода разбираться в нотах будет.

— Я услышал тебя. Ладно я сам через Терентича попробую. Этот торгаш точно выход на верх имеет. И Это… Давайте, вы не станете трындеть, что он у меня играл?

— Да, кто его знает? — скривился носато-голубоглазый Сёма.

— Договорились. Ты уже пойдёшь? — спросил Карп меня.

— Мне ещё уроки делать…

— Это пи*дец, — проговорил Сёма отвернувшись в сторону, отходя и покачивая головой. — Господи, почему ты одариваешь других?!

— Хе-хе, — посмеялся Карп. — Пошли, провожу. Роман ещё посидит у меня. Мы погуляем ещё. А с тебя записи всех этих песен. Договорились?

— Договорились, — кивнул я головой, застёгивая корф. — Но помогать мне с продвижением песен не надо. Вы можете только навредить.

Карп в это время протягивал мне для рукопожатия свою ладонь. Он явно удивился, хмыкнул, улыбнулся и покрутил головой.

Мне не нужна была не чья помощь. Помощница третьего секретаря крайкома сама предложила мне зарегистрировать мои «военные» песни в краевой филармонии. Кстати, и с Ноной Андреевной — председателем худсовета, я тоже был знаком.

— Ну, смотри! Как знаешь! Спасибо тебе ещё раз! Деньгами не оскорбляю. Роман сразу предупредил, что ты с понятиями. Или?

Он посмотрел на меня испытующим взглядом. Мои губы чуть тронула улыбка.

— Это был подарок, Карп Иванович.

Тут заиграл баян и полилась какая-то тоскливая блатная песня. Выглянув из-за Карпа, я увидел какого-то «сидельца» растягивавшего мехи.

— Счастливо. Увидимся ещё.

Кивнув, я вышел из ресторана. И вдохнул чистый морской, пахнувший огурцами воздух. Значит в море чайки дербанили косяк корюшки, зашедший в залив на нерест.

— На свободу с чистой совестью, — подумал я и глянул на наручные часы. Купил себе простенький «Полёт» за пятнадцать рублей. Убедившись, что тренировка по боксу на три часа уже точно прошла, но на пять часов в Динамо ещё можно было успеть. Как раз можно и самому по мордасам получить, и оторваться на более старших «товарищах», до которых я уже вполне дотягивался руками. С семи часов вечера занимались совсем взрослые, а с ними мне было ещё трудно. Удары у «мужиков» были очень тяжёлые. Не для моего развивающегося организма.

Занёс корф с гитарой домой, уложил сохнувшие трусы майку и боксёрки в сумку и отправился на Динамо. К своему удивлению в зале увидел Рамзина, о чём-то тихо беседующего с Юдиным. Лицо у тренера было такое сосредоточенное, что казалось, ему рассказывают такую-то военную тайну или план «Барбаросса».

Увидев меня, Рамзин кивнул и продолжил говорить. А вот Юдин, оглянувшись и увидев меня, вздрогнул и быстро-быстро заморгал глазами. Кивнув и ему, я прошёл в раздевалку, где переодеваясь, пытался сообразить, что вдруг привело сюда моего гэбэшного куратора. Кто — понятно, а вот что? Это — вопрос.

По выходу из раздевалки, Рамзина я не увидел, а Юдин подозвал меня «мановением руки» и объявил:

— Будем готовиться к зоне Сибири и Дальнего востока.

— В смысле? — удивился я. — Я же по возрасту не пройду.

— Пройдёшь. Тебе всё расскажут и покажут, что делать. Знаешь же человека, с которым я только что разговаривал?

Я кивнул.

— Ну, вот, — сказал он неопределённо. — Делаешь всё, что я тебе говорю, или уходишь к другому тренеру. Они тебе найдут. Понял?

Снова мой кивок.

— Лучше уж Юдин, — подумал я. — Им хоть можно поуправлять. Хрен знает кому они могут меня отдать…

— Не-не… Я с вами.

— Тогда вперёд и с песней. Будем из тебя чемпиона делать. Так и будешь ходить с пяти часов. Давай, бегом!

— Охренеть, — подумал я и побежал под тренерские хлопки в ладони.

— Побежали-побежали-побежали! — жизнерадостно так командовал тренер.

А мне эти новости почему-то нравились не очень.

* * *

Рамзин меня ждал уменя дома. Сидел спокойно на моём диване в зале и пил чай, зараза.

— И это как называется? — спросил я беззлобно, остановившись в дверном проёме и понимая, что сейчас состоится серьёзный разговор, а поэтому прежде чем рефлексировать, надо бы сначала послушать, что скажет куратор.

— Это, Женя, называется — «поговорить начистоту».

— Мне бы душ принять. Запарился я очень.

— Конечно прими. А я чайник пока поставлю и ужин подогрею. Мы же будем ужинать?

— Будем, — буркнул я.

Почему-то я был спокоен. Если бы они хотел меня «прессануть», то «прессанули» бы в конторе. Да и разговор с Юдиным. Понятно, что разговор будет касаться бокса, но что тут можно говорить «на чистоту»?

Обтеревшись и надев домашний спортивный костюм, я вышел и увидел сервированный, как в ресторане стол. Супница с борщом — была у Семёныча такая, старинная, писец — стояла в центре стола. Рядом соусница со сметаной. Я заглянул в неё… На деревянной дощечке стояла сковорода с жаренной картошкой, пахнувшей мясом.

— Нрмально так! — подумал я. — Такое кураторство мне по душе.

— Спасибо за заботу. Не планировал я на пятичасовую тренировку идти. Думал, одним борщом ужинать.

— Нальёшь сам борща, или налить? — спросил Сан Саныч, наливая в свою тарелку.

— Можно налить.

— Пришло время поговорить серьёзно, Евгений, — сказал Рамзин, когда мы перешли к картошке.

Я промолчал, лишь дернув бровями и плечами.

— Мы видим изменения, происходящие в твоём теле. Оно чрезвычайно быстро взрослеет. Ты чрезвычайно быстро развиваешься. Показать тебе фотографии? На них это очень хорошо видно. Показать?

— Не надо. Я вам верю.

— Но ты согласен со мной?

Я неопределённо пожал плечами.

— Вы продолжайте, Александр Александрович. Я послушаю пока.

Рамзин наконец-то удивлённо вскинул одну бровь и снова надел на лицо непроницаемую маску. У него и во взрослом возрасте лицо можно было смело назвать «каменным». Я даже думал одно время, что оно у него парализованное. Оказалось — нет. Это он так держал его. Как северо-американский индеец. Больше ни у кого я не видел таких лиц.

— Ну, хорошо, продолжим. Нас, я имею ввиду нашу организацию, интересуют все необычные явления. Ты — явление необычайное, потому мы и разговариваем сейчас с тобой. Не стану перечислять твои необычные способности — ты их и так знаешь — остановлюсь только на твоём быстром развитии. Это может быть опасно и мы предлагаем тебе медицинский контроль за твоим организмом. Когда человек взрослеет бывает так, что его организм развивается неравномерно. От этого у него могут возникнуть различные заболевания внутренних органов. Ты — человек уникальный и мы хотели бы, чтобы у тебя не было этих проблем.

Рамзин посмотрел на меня. Я уже доел картошку с мясом и смотрел в пустую тарелку. Его подход мне понравился.

— Что ты скажешь на это?

Я помолчал ещё немного.

— То есть, вы отказались оттого, чтобы меня сажать в золотую клетку и проводить на мне испытания?

Рамзин утвердительно кивнул.

— Отказались. Если бы ты был взрослым, так бы и сделали. Но у тебя организм растущий, особенность которого — неустойчивая психика. А нам не нужен гениальный сумасшедший. Наоборот. Мы хотим помочь тебе сохранить психическое равновесие. Ещё раз повторю — ты очень уникальная личность и мы хотели бы воспользоваться твоими уникальными умственными способностями.

— Это хорошо, — проговорил я. — А то я думал, что меня закроют в какую-нибудь лабораторию и станут… Ну, вы поняли уже…

— Понял. Ты слишком неординарен. Тут и песни твои… Я, кстати, слышал, как ты сегодня музицировал. Это было шедеврально…

— Почему-то я в этом нисколько не сомневался, — хмыкнул я.

— И Сёма совершенно прав… Не бывает так, что у композитора все песни — шлягеры. А у тебя — так и есть. Вот, как это у тебя получается? Можешь сказать?

— Не могу, — покрутил головой я.

— «Не могу» — не можешь, или не хочешь?

— Я не знаю, как вам объяснить. Они просто у меня внутри. И их очень много. Очень…

Я вздохнул, потрогал чайник-кофеварку рукой, встал из-за стола и отнёс тарелки и чайник на кухню. Вода уже остыла — я люблю пить крутой кипяток — и пришлось снова включить кофеварку. Подождав, пока вода вскипит, перенёс кофеварку в зал.

— Понимаешь, Евгений, у тебя и сознание взрослого человека. Мало кто из детей любит кипяток. Может быть это подсознательный страх обжечься, но дети не любят сильно горячее, или перчёное. Например — горчицу. А ты — наоборот. Как так? Вот это мы тоже хотим прояснить. Ты не просто взрослеешь физически, но и взрослеешь разумом. Вернее, ты уже взрослый, Евгений, согласись? Твой мозг имеет такие же ритмы, как и у взрослого человека. Вот что настораживает наших эскулапов. Такое ощущение, что в тебя вдруг вселился чужой разум — так они говорят — и этот разум, управляя твоим телом, подтягивает тело до своего взрослого состояния. Почему я и не опасаюсь говорить с тобой на прямоту. Знаю, что ты меня поймёшь адекватно.

— А как же «неустойчивая психика»? — усмехнулся я.

— Опасность «сдвига по фазе» существует именно из-за того, что детский организм слишком быстро перестраивается. Так понимаю, что ты согласен с выводами наших эскулапов?

Я глубоко вздохнул, выдохнул и кивнул головой.

— Ну вот и отлично! — спокойно сказал Рамзин.

Загрузка...